Хаджи

      - Что вы знаете об арабах?
      - Хаджи Ибрагим, я не дурак. За тем я к вам и пришел. Впервые я узнал о вас от монсиньора Гренелли, ватиканского наблюдателя по беженцам. Он рассказал мне о вашей долгой войне в одиночку в Цюрихе. И я поставил себе целью узнать о вас как можно больше подноготной. Ну, так что же вы скажете? У меня есть средства, есть план.
      - Мой первый совет, Пер Ольсен, - двигаться медленно. Очень медленно.
 
      Казалось, отец претерпел духовное возрождение, когда Ольсен и ЮНРВА запустили волну активности. В Иерихонской долине послышался шумок строительства.
      Было возведено шесть школ, из них две для девочек.
      Были построены всякие медицинские учреждения, больницы, малярийный диспан-сер, установка для хлорирования воды, здание регидратации, центры дополнительного питания для младенцев и молодых, среди которых была ужасная смертность.
      Вдоль шоссе выросли мечети, ритуальные бойни, магазины, полицейский участок, продуктовые склады, раздаточные центры, транспортные станции.
      Активная деятельность означала вытолкнуть нас из глубокой летаргии, она была знаком того, что жизнь приходит на смену смерти. При Пере Ольсене и отце в качестве связного с шейхами и мухтарами дело плавно пошло.
 
      Однажды вечером, через шесть месяцев после приезда Ольсена, мы с отцом сидели у него в кабинете, покуривая шиммельпеннинки. С огоньком в глазах он открыл ящик сто-ла.
      - Вот, - сказал Ольсен. - Разрешение на разработку плана развития. Фабрик, рудни-ков, промышленности, сельского хозяйства. Пилотная разработка замостит путь для по-добных планов по всему Западному Берегу.
      - А не будет ли это очень дорого? - спросил отец.
      - Это рассчитано на окупаемость за пять лет.
      - Пять лет?
      - Вы сами говорили двигаться медленно.
      - Да, двигаться медленно, потому что жизнь здесь, на дне мира, течет медленно. Медленно, потому что мы не можем впитать извне слишком много совсем нам чуждого. Но вы говорите, что пять лет надо будет что-то постоянно платить. Согласиться здесь на постоянство - значит перейти политическую грань. Мы ведь не собираемся остаться в Ие-рихоне навсегда.
      - На сколько бы вы здесь ни застряли, вам надо обрести уважение к себе, - сказал Ольсен. - Будет жизнь хороша - кто-то останется. Будут здесь возможности и для других - они приедут сюда работать на вашем месте, когда вы уедете.
      Ибрагим был обеспокоен.
      - Может быть, это нелегко будет пропагандировать, Пер.
      - Вы отвергаете саму мысль?
      - Я жил много лет бок о бок с евреями. Мы не могли постичь, что они делают. Нам нужно оставаться простыми и с тем, что нам свойственно. О, может быть Сауды верят, что могут купить современное общество... Не знаю, Пер, не знаю.
      - Оставайтесь со мной, хаджи Ибрагим. Если нам удастся, мы сможем сделать благо для многих и во многих местах всего мира.
 
      Иерихонский проект был обнародован с большой бравадой. Несколько известных экспертов направилось в Акбат-Джабар разрабатывать детали плана. Отец внезапно ока-зался в положении мудреца, с которым без конца советовались ученые, врачи, инженеры, учителя. Его врожденный ум и практические знания о том, как действует наш мир, сдела-ли его участие неоценимым.
      На время он забыл прошлые поражения. Может быть, он забыл и действительность. Для меня это было чудесное время, я читал ему газеты, переводил на важных встречах, будучи первым сыном великого хаджи Ибрагима.
      - Мы слишком быстро двигаемся, Пер.
      - Дело не ждет.
      А план? О, клянусь бородой пророка, что за план!
 
      Вдоль Иорданского рифта и Мертвого моря лежали большие полосы неиспользуемой земли, на которой никогда ничего не выращивали из-за недостатка влаги и почвен-ных условий, находившихся ниже уровня рентабельности. Обширный участок предназна-чили стать опытной фермой, орошаемой прямо из реки. Будут проведены исследования - какие культуры здесь перспективны, как улучшить существующие.
      Для овец и крупного скота пастбища будут засеяны семенами устойчивых, испытанных в пустыне трав. Будут посажены рощи самых устойчивых сортов оливок, апельси-нов, бананов, фиников, поля хлопка, арахиса, сортов пустынной пшеницы, хорошо при-способленных к аридной почве.
      Теплицы, покрывающие многие акры площадей, будут использоваться для выращи-вания овощей, а опытная ферма станет подбирать и вводить в оборот сорта для низкоуро-жайных почв.
      Сельскохозяйственная часть Иерихонского проекта будет включать двадцать тысяч дунамов, в ней будут заняты тысяча человек, а во время сбора урожая - вдвое больше.
 
      Затем: использование Мертвого моря, богатого, как известно, поташом и другими минеральными солями. Тысячелетиями река Иордан текла в море; но само море не имеет стока и служит природным улавливающим бассейном. Евреи уже разрабатывают его на своей стороне с юга. Было намечено строительство добывающего предприятия вблизи Кумрана, где будет занято для начала триста работников.
 
      Третья фаза плана касалась промышленности и требовала создания амбициозного фабричного комплекса. Продукты из фермы будет обрабатываться, расфасовываться, кон-сервироваться. Минеральные соли Мертвого моря - очищаться и экспортироваться через единственный иорданский порт Акаба. Значит, нужно построить новую магистральную дорогу, а также вспомогательные дороги.
      В пределах возможностей беженцев будет создана легкая промышленность и учи-лище для мальчиков для обучения необходимым профессиям. Небольшие фабрички будут выпускать коврики, строительные инструменты, ткани и одежду, утварь, строительные материалы. В каменоломне будут производить строительные блоки, в карьерах - добывать песок и гравий для стекольной фабрики.
 
      Когда эксперты приблизились к завершению своих толстых книг с данными и про-ектировками, хаджи Ибрагиму предстояло пропагандировать Иерихонский проект среди наших людей. Я ходил с ним с митинга на митинг, наблюдая, как он превозносит замысел.
      - Мы побьем евреев их собственной картой! - бахвалился он. - Мы превратим Ак-бат-Джабар из места отчаяния в гордый, сам себя содержащий город. Наши семьи будут работать и зарабатывать деньги. Это для нас великая возможность избавиться от лохмоть-ев и построить хорошие дома. Мы слишком долго жили в полосатых пижамах.
      Не думайте, что хаджи глуп. Даже когда он так настойчиво агитировал, я знал, что реки сомнений переполняли в нем свои берега. Не слишком ли долго были наши люди без работы и надежды? Не удовольствуются ли они продолжением подачек милосердия со всего мира? Ответят ли они на призыв?
 
      О Аллах, о горечь разочарования!
      Началось, когда ЮНРВА объявило о найме нескольких сотен строителей. Только треть вакансий была заполнена обитателями Акбат-Джабара.
      Несмотря на то, что отец и подталкивал, и угрожал, и откровенно упрашивал, в кон-це концов пришлось обратиться к внешним подрядчикам и ввезти рабочую силу. То же самое произошло, когда открылись рабочие места на строительстве дороги и на ферме.
      Прием в школы едва заполнил половину классных парт, большинство принятых по-сещали школу нерегулярно, от случая к случаю.
      В дело вмешалась племенная жадность, и грандиозный замысел умирал, не родив-шись. Всякий, кто имел отношение к власти в клане, выдвигал претензии на должность по надзору или в начальстве и приводил с собой целое окружение своих людей. Драка за мес-та была по-настоящему дракой за власть. Бесконечная торговля вела лишь к бесконечной торговле. На собраниях по планированию размахивали кулаками и хватались за оружие. Потерпевшие поражение мрачнели. Победители расширяли свою власть по принципу: ра-боту одного человека выполнять впятером из его собственной семьи.
      Когда начали прибывать строительные материалы, возникло безудержное воровство. Темп строительства был почти нулевым. Не хватало рабочей силы, компетентного руко-водства, организации. Путаница и застой окружили программу.
      В нашем мире, когда пять человек выполняют работу одного, четверо находят удов-летворение в том, чтобы мешать работе. Жестокие игры разыгрывали те, кто распоряжал-ся резиновыми печатями. Всякого рода разрешения и инспекции без конца задерживались. Люди без всякого опыта становились участниками фарса, пытаясь разобраться в сложных сооружениях. Чтобы раздобыть мешок гвоздей, приходилось тратить неделю.
      Вмешались банды федаинов. Они устраивали кражи материалов, а потом ввели службу безопасности для предотвращения дальнейших краж. От отца и других арабских лидеров федаины требовали создания подпольного завода по изготовлению оружия и бое-припасов.
      Имамы из мечетей тоже не остались в стороне. Духовенство требовало огромных взяток, угрожая проповедями мешать работам.
      Хаос порождал хаос.
      В сознание наших людей вдолбили мысль, что ЮНРВА - это их новое правительство, некий отец-волшебник, который и должен о них заботиться. Вместе с тем они не желали никакой ответственности перед ним или улучшения жизни своих семей. ЮНРВА позаботится. Разве они не заслужили этого потерей своей земли?
      Хотя именно ЮНРВА обеспечивало сердцебиение жизни, на него без конца жаловались. Разве ЮНРВА не должно быть предано борьбе за возвращение их в свои деревни? Чем тогда ЮНРВА отличается от тех иноземных захватчиков, что принимали решения об их жизнях?
      Я видел, что уныние овладевает хаджи по мере того, как тон его встреч становился все более безобразным.
      - Нет, Ибрагим, - кричали его шейхи, - мы не возьмем и капли воды из Иордана, это значило бы пойти на соглашение с евреями. Мы скорее умрем от жажды, чем разделим с ними воду.
      - Послушай, Ибрагим. Если мы построим фабрики в Иерихоне, разве это не станет для евреев знаком того, что мы приняли наше изгнание?
 
      Когда был уже на ходу план ЮНРВА благоустроить лагерь посадкой деревьев и са-дов, строительством игровых площадок, устройством уличного освещения, появились разъяренные толпы.
      - Смерть ЮНРВА!
      - Смерть агентам империализма!
      ПРОДУКТОВАЯ КАРТОЧКА, ВСЕМОГУЩАЯ, ДРАГОЦЕННАЯ ПРОДУКТОВАЯ КАРТОЧКА!
      Обманывать ЮНРВА стало образом жизни. Когда рождался ребенок, мать регистрировала младенца ради продуктовой карточки. На следующий же день еще одна женщи-на из той же семьи регистрировала того же ребенка и получала еще одну карточку. Мла-денцы в данном клане подчас были зарегистрированы под несколькими именами.
      Никто из работающих не сообщал об этом. О смертях никогда не сообщали, чтобы сохранить карточку умершего. Любая семья, которой удалось покинуть Акбат-Джабар, сохраняла в лагере свой адрес, а с ним и продуктовую карточку. Бедуины, откочевывая к себе в свой бескрайний мир, сохраняли свои адреса и кочевали обратно каждый месяц, чтобы забрать пайки.
      Посредством рэкета кое-кто достиг богатства и жил теперь в Восточном Иерусалиме или Наблусе. Они являлись в лагерь, подчас на собственных автомашинах, чтобы полу-чить свои пайки.
      Обнищавшие крестьяне из Иордании и Западного Берега просачивались в лагери под видом беженцев. Лишние продуктовые карточки вовсю продавались на черном рынке.
      Когда предложили стройматериалы, чтобы починить наши хижины, этим мало кто озаботился. "Мы не позволим евреям считать, что строим себе постоянные дома".
      И наоборот, разбогатевшие из числа торговцев черного рынка возводили себе не-большие виллы прямо посреди нищеты Акбат-Джабара.
      Численность беженцев взорвалась. В начале войны полмиллиона арабов оставили свои дома. Теперь их численность увеличилась до миллиона и все еще росла. Точный под-счет стал невозможным, так как арабские администраторы в ЮНРВА закрывали глаза на злоупотребления.
 
      Я не знаю точно, в какой момент и почему началась самая сильная волна демонстра-ций, но что из того? От бунта нас всегда отделяла лишь искорка. В большинстве случаев бунт начинался со школы. Учителя стали для нас важнее родителей и полностью контро-лировали сознание детей. Мишенью обычно служила штаб-квартира ЮНРВА, а раз уж демонстрация началась, то неизвестно, чем она кончится.
      "Бедственное положение", "день бедствий", "изгнание" - подходящий повод для демонстрации. В остальном - страх, боязнь сокращения пайков, боязнь эпидемии, боязнь, что запоздает водовозка. Когда в амбулатории сокращали часы работы из-за нехватки пер-сонала, за этим вскоре следовала демонстрация.
      Как-то вечером во время бунта подожгли амбулаторию, а хаджи Ибрагима обвинили в том, что он - орудие сионистов. Амбулаторию подожгли из-за того, что срочно ввезли вакцину, принятую от Израиля, чтобы подавить вспышку холеры.
      На следующий день мы отправились к Перу Ольсену, он забаррикадировался под охраной Арабского легиона. На столе лежало его заявление об уходе.
      - Кончено, хаджи. Иерихонский проект официально мертв, - сказал он.
      - Если вы хотите прекратить бунты, - сказал мой отец, - то начните выдавать продо-вольственные карточки. Это их прекратит.
      - Я не могу уследить за всеми играми, которые здесь разыгрывают, - гневно сказал Ольсен дрожащим голосом. - Это за пределами человеческого разума и терпения. Я уез-жаю.
      - Мне жаль, что вам пришлось так плохо о нас думать, Пер. Вы нас проклинаете, не правда ли?
      - Нет, друг мой, это система работает не так. ЮНРВА не желает, чтобы в ее машину бросали гаечные ключи. Слишком многим чиновникам надо поискать честной работы. Это сгладится. Разве вы не знаете, что в конце концов вину свалят на евреев. Вы стара-лись, хаджи Ибрагим, но вы же все это время знали, что произойдет.
      - Боюсь, что так, - тихо сказал отец.
 
      Полные боли, мы шли домой из штаб-квартиры ЮНРВА. Тогда-то я и заметил, что отец начинает стареть. Он остановился и оглянулся кругом. Несколько кольев на камени-стом поле обозначали контуры большой опытной фермы, так и не давшей урожая. Не-сколько разрушающихся фундаментных бетонных блоков с торчащими из них стальными прутьями - это все, что осталось от фабрик, так и не выработавших и одного рулона тка-ни.
      - Почему, отец?
      - Нужно работать всем вместе. А совместная работа требует доверия. Доверия среди нас нет. Мы гордимся своими возможностями. А на деле мы ни на что не годимся.
      Есть конфискованные стройматериалы, - сказал отец с горечью. - Мы их возьмем и построим славный домик поближе к шоссе. Такой, который к лицу чиновнику ЮНРВА.
 

Глава шестая

      1954 год
      Мой восемнадцатый день рождения очень памятен - разве может молодой человек забыть день, когда он стал мужчиной!
      Вдовы, не имеющие защиты со стороны большой семьи или клана, очень уязвимы к сексуальному приставанию и оскорблениям. Но только не те, что находились под покро-вительством хаджи Ибрагима. В нашей части лагеря их было несколько, и им ничто не грозило. Лишь один человек осмелился бросить вызов моему отцу, и он проглотил язык за свою попытку.
      Хильва была старше меня, может быть, ей было двадцать шесть. Уже больше года, как мужа ее не было на свете. Он погиб, когда перевернулся автобус, в котором он ехал в Иерусалим, и она осталась с четырьмя малыми детьми. Хильва была из тех, кто во время войны оказались разлученными со своими и поселились на участке Табы в лагере Акбат-Джабар. Когда погиб ее муж, она попросила у хаджи покровительства, и он с готовностью его оказал. Как я уже говорил, слово моего отца было в нашей части лагеря законом, и Хильве теперь ничто не угрожало.
      По добрососедству я присматривал за Хильвой, чтобы она и ее дети получали доста-точные пайки, и лично следил за тем, чтобы они пользовались медицинским вниманием, когда болели. Мы стали добрыми друзьями.
      В нашем мире, где почти все, касающееся секса, опасно, запретно и секретно, боль-шинство молодых людей получают свой первый житейский опыт от вдов или разведен-ных женщин. Чего я не знал, так это того, что женщины так же хотят секса, как и мужчи-ны. Эта взаимная потребность стала для меня откровением.
      Все то время, когда мне казалось, что я соблазняю Хильву, на самом деле она соблазняла меня. Когда она сказала мне, что у нее есть особый подарок к моему восемнадцати-летию, я подумал, что это наверно шапочка или что-нибудь вышитое ею.
      Вкус граната, испытанный в первый раз, оказался не таким, о каком мечталось. У Хильвы было четверо детей, но она была наивна и почти невинна, занимаясь любовью. Она с детства была полна обычных страхов и запретов. И эти страхи забирались в постель вместе с нами. Вместе с виноватыми рыданиями и странными вспышками хихиканья это отчуждало и было стеснительно.
      К счастью, наши отношения превозмогли эту первую нашу ночь. Хильва осторожно кивала мне на ходу, когда у нее выдавалось безопасное время. Визиты стали частыми и весьма приятными.
      Но мне стало казаться, что что-то здесь не так. Что-то подсказывало, что не надо нам так торопиться. Нам нужна дисциплина, как во время поста в месяц рамадан. Когда я ска-зал ей об этом, Хильва покраснела и отвела взгляд. Мы попытались. И были вознагражде-ны.
      И тогда Аллах наградил меня величайшей честью. Однажды она созналась, что я го-раздо лучший любовник, чем ее покойный муж. Много раз она хвалила мою мягкость и уже не так страшилась говорить обо всем и исследовать интимные места.
      Все стало спокойно, слишком спокойно.
      Мы жили в перенаселенном квартале, и мои приходы и уходы стали замечать. Не-сколько раз я не мог прийти, а она этого хотела, расстраивалась и требовала. Я стал испы-тывать неловкость. Теперь, когда прошла новизна, я стал побаиваться ее растущего чувст-ва собственности.
      Откровенно говоря, я почувствовал облегчение, когда однажды вечером она не вы-держала и сказала, плача, что мы больше не должны видеть друг друга, потому что у нее есть законный и серьезный поклонник. Я изобразил ужасную печаль, бил себя в грудь, я даже притворился, что ревную. Но уходя, я чуть не вскрикнул от облегчения.
      Добавив таким образом это новое качество к своему характеру, я продолжил нача-тое. Как учитель в школе Вади Бакка, я знал, что у многих моих учеников овдовели мате-ри и сестры. Я поставил себе целью навестить каждую из них, чтобы поговорить об учебе ее сына.
      Поразительно, как скоро крадущийся волк начинает чуять добычу. Было совершенно удивительно, что так много женщин готово это делать, и еще более удивительно, что я стал пользоваться спросом.
      Не хочу хвастаться подобно другим мужчинам, но почти все мои подружки-вдовы уверяли меня, что я принадлежу к лучшим в мире любовникам. Уверен, что таким сделали меня терпеливость и нежность.
      И хотя было трудно, я хранил это в себе. Я не хотел позорить этих женщин и не хо-тел делиться ими. Я принял свое возмужание скромно.
 
      После отъезда Пера Ольсена отец, казалось, был доволен своим чиновничьим поло-жением. До гибели Иерихонского проекта он никогда не позволял нам пользоваться пре-имуществами нашего положения. Теперь же наша семья из девяти человек, включая ново-го ребенка Фатимы и Камаля, приобрела четырнадцать продуктовых карточек. Ибрагим реквизировал стройматериалы, и нам построили хороший дом поближе к шоссе.
      Пера Ольсена заменил крошечный человек из Бирмы по имени Не Све. Отец отнюдь не недооценивал его возможности из-за малого роста. А Не Све был достаточно проница-телен, чтобы понимать, что жизнь будет проще и спокойнее с хаджи Ибрагимом на его стороне. Он был из той страны, где обмен одолжениями - в такой же степени образ жиз-ни, что и у нас. И с самого начала они отлично поладили.
      До сих пор Ибрагим лишь едва упоминал своих прежних деревенских из Табы или пытался завязать контакты с ними. О да, он часто говорил о своем желании вернуться, но редко - о людях по именам. Почему-то мне казалось, что он чувствует себя виноватым, что откололся от них, хотя, Аллах свидетель, в этом не было его вины.
      - Пастух не теряет своего стада ни по одной причине, - вот все, что он говорил на эту тему.
      Наш отличный новый дом означал, что Ибрагим остепеняется и примиряется с из-гнанием. Но Таба никуда не девалась, и чем больше он остепенялся, тем больше беспоко-ился о своих старых друзьях. В конце концов он попросил меня разыскать их.
      Благодаря своему положению он имел возможность через ЮНРВА послать письма для наведения справок о том, где они находятся. Кроме того, у Ибрагима были две замуж-ние дочери, мои сестры, бежавшие вместе со своими семьями. Годами мы ничего о них не знали. О них я тоже написал запросы.
      Прошло несколько месяцев, прежде чем мы получили ответы. Наши деревенские все еще были более или менее целы и жили в лагере возле Бейрута под названием Шатилла. Сестры тоже были в Ливане, в лагере Тель-Затар недалеко от Шатиллы.
      Получив их письма, мы на какое-то время впали в ностальгию. Женщины упрашива-ли меня читать им эти письма по два-три раза в день и плакали. Мы узнали, кто женился, у кого появились дети, где кто работал, кто стал у них временным мухтаром. Они были не-довольны. Но хотя ливанцы обращались с ними с презрением и жестокостью, все-таки была работа, и Бейрут оказался явно лучше Иерихона.
      При следующем обмене письмами они звали отца снова их возглавить. Не Све не хо-телось терять отца, но будучи реалистом, он понимал, что переезд в Бейрут все-таки ве-роятен.
      Я ликовал и парил в раю! В Бейруте - знаменитый Американский университет, а в Иордании и Западном Береге ничего такого нет. Стать студентом университета было моей мечтой, которую раньше я не смел и близко подпустить к себе.
      Когда мы говорили о переезде, то сначала наши голоса и настроения были тверды. Мы увидим семью и старых друзей! Мы снова будем народом!
      Падение было еще более стремительным, чем воспарение. День ото дня желание от-ца становилось все менее страстным, менее решительным. Переехать нам всем в Бейрут - задача основательная. Ибрагим был теперь в мире с иорданцами. В его нынешнем поло-жении не нужно было много работать, у него были влияние и множество привилегий, ус-ловия нашей жизни были вполне приличными.
      Зачем ехать в неизвестность? В Шатилле ему пришлось бы долго и упорно бороться, чтобы утвердить себя и обрести такое же положение, как теперь. По правде говоря, отец устал. Бегство в Яффо, потом Кумран, Цюрих, Джамиль, Чарльз Маан, Иерихонский про-ект, - все это унесло по частичке его души.
      Сильный человек, раньше лишь забавлявшийся бахромой фантазии, теперь полно-стью окунулся в нее. О, я изо всех сил настаивал на Бейруте, но он просто свихнулся на этом и приводил нелепые доводы.
      Я продолжал писать письма то тем, то другим деревенским и своим сестрам, но странно - не мог хорошенько припомнить их лица. Даже отцу было бы не под силу вос-становить отношения между кланами и семьями Табы.
      По прошествии нескольких месяцев Бейрут превратился в мираж.
 
      В те дни, когда у отца происходили личные встречи с Не Све, я переводил для него, чтобы избежать недоразумений. Обычно он ждал меня возле кафе через дорогу от школы. Когда кончались занятия, мы с ним шагали к помещению ЮНРВА. Во время этих прогу-лок я начал замечать в нем перемены. Он стал очень дипломатичным и практичным, избегал треволнений, проницательно разыгрывая племенную игру. Проницательность заняла место гнева.
      Я удивился, увидев его однажды в дверях нашей классной комнаты. Он был явно расстроен, хотя никогда не показывал такого чувства на людях. Он позвал меня кивком головы. Я быстро попросил разрешения уйти и последовал за ним из школы.
      На дороге он остановился и схватился за меня. Кажется, я в самом деле заметил страх в его глазах.
      - Я получил секретную информацию из Аммана. Через две недели иорданцы прика-жут всем ребятам военного возраста зарегистрироваться для призыва в Арабский легион.
      - О Боже, - сказал я упавшим голосом.
      - С тобой-то все в порядке, - сказал отец, - но они заберут Омара.
      Стыдно сознаться, но я скорее почувствовал облегчение за себя, чем огорчение за Омара. После убийства Абдаллы и изгнания Талаля регентское правление его внука, юно-го короля Хусейна, крепко взялось за дело. Иорданцы снова высунулись со своей навязчи-вой идеей аннексировать Западный Берег. Одеть палестинских мальчишек в иорданскую военную форму - хорошо продуманный трюк. Это создаст впечатление, что палестинцы верны королю. Больше того, в случае бунтов и волнений палестинцев Арабского легиона используют для грязной работы. Кровь наших собственных людей будет на наших руках, а иорданцы останутся чистыми.
      Отец был глубоко потрясен. Почему? Ведь он уже не представлял политической уг-розы. Он был в мире с иорданцами. И ему, разумеется, известно, как освободить Омара от военной службы. Его реакция была мне непонятна.
      Не Све приветствовал нас в манере, отразившей отцовскую безотлагательность. Я объяснил ему, что отец получил намек от иорданского министра.
      - Отец говорит, что нам надо немедленно устроить дорожные документы для Омара, чтобы он уехал в Ливан.
      Не Све поморгал, представив себе, через какое болото бюрократии и взяток пред-стоит перебраться и как поджимает время. Он крепко задумался.
      - Самый скорый способ - нанять Омара для работы в ЮНРВА в Бейруте.
      - Можно сделать это вовремя?
      - Это возможно.
      В Иерусалиме - большой комплекс ООН. Там Не Све удалось установить прямой ра-диоконтакт с ЮНРВА в Бейруте. Система взаимных одолжений заработала. По дороге домой отец выглядел намного спокойнее.
      Войдя в дом, я понял, почему отец был на грани паники. Я увидел фотографию Джамиля с вазочкой с цветами и горящими свечами. Рука Джамиля дотянулась до нас из могилы.
      Полковник Фарид Зияд - человек терпеливый, и память у него долгая. Ибрагим опа-сался, что смерть Джамиля не утолила его жажду мщения. Если бы Омара забрали в Леги-он, один Аллах знает, что могло бы с ним случиться. Потеря двух сыновей - это было бы слишком даже для хаджи Ибрагима.
 
      Нужные бумаги были у нас в руках уже через неделю. Мы спокойно занялись покуп-кой новой одежды и обуви, раздобыли достаточно американских долларов и придумали наиболее безопасный путь до Бейрута. А потом один из нашего клана заберет Омара и доставит его в лагерь Шатилла.
      Не успели моргнуть глазом, как Омар уехал в Ливан.
      С Омаром было примерно то же, что с Джамилем. Всю жизнь семья едва замечала его. Само собой разумелось, что он славный, простой, трудолюбивый и без особых ка-честв. И все же за его отъездом последовали такие плач и причитания, как будто мы теря-ли чуть ли не сына Мохаммеда. Перед его отъездом наш приятель, фотограф Вадди, сде-лал его снимок. Когда он уехал, фотографию поместили рядом с портретом Джамиля.
      Но по-настоящему не потеря Омара так подорвала отца. Это была утрата им способ-ности защитить свою семью. И кроме того, растущие потери семьи.
      Один раз мы уже переменились - от простых крестьян, живущих в одном и том же круге от сева до уборки урожая, до людей, лишенных всего в своей собственной стране. Теперь мы снова стали меняться. При первой возможности сыновья оставляли лагери. Мы начали превращаться в скитальцев по миру.
      Отъезд Омара стал тяжелым ударом для Ибрагима. Самое главное для человека вро-де хаджи - это держать свою судьбу в собственных руках. Большей частью Ибрагиму это удавалось, даже и при больших напастях. Но на долю отца пришлись такие потери, кото-рые едва ли может вынести гордый человек. Он потерял свою деревню и свой клан. А те-перь случились самые тяжелые поражения - потери одного сына за другим. И он ничего не мог с этим поделать, это было не в его силах.
      Для меня же это был один из самых сокрушительных моментов моей жизни. Я по-нял, что я - это все, что на самом деле осталось у отца. Он зависел от меня, все больше и больше опирался на меня. Он обращался со мной как с мужчиной, подчас как с равным ему.
      Всякий раз, когда я думал о собственном отъезде, это кончалось ужасным унынием. Как уехать, пока здесь остаются отец и семья? Как бы я мог жить, зная, что я предатель своего отца?
      Ибрагим снова и снова повторял, что семя клана Сукори выживет благодаря мне. И это было то самое, чего я так желал и за что боролся. И я никогда не смогу получить его благословение на отъезд. Все мои мечтания, даже смутные и нереальные, прекратились.
      Хаджи Ибрагим медленно менял свои взгляды. Впервые он подхватил тему "сиони-сты - причина всех наших бед". Не будучи больше в состоянии противостоять порокам нашего общества и его руководителей, он принял удобное объяснение: враги - по ту сто-рону границы.
      Восстание офицеров в Египте сместило упадочного монарха. Была провозглашена Египетская республика. Движущей силой переворота был офицер по имени Гамаль Аб-дель Насер. Он участвовал в войне против евреев и перенес унижение плена. Его нена-висть к Израилю была самой сильной в арабском мире, и это много о чем говорило. Он раздувал пламя арабского национализма. Он соберет нас под своим знаменем.
      Арабское радио постоянно боролось за умы беженцев Западного Берега. Насер во-рвался в их воображение. Он освободит их. Он вернет их к своим домам.
      Мало-помалу слова Насера проникали в сознание моего отца и начинали затумани-вать его некогда могучую способность рассуждать.
 

Глава седьмая

      1955 год
      По радио ЮНРВА мы получили сообщение, что Омар благополучно добрался до Бейрута, присоединился к нашему клану и получил обещанную работу. Как все уехавшие сыновья, он будет посылать свой заработок домой.
      Под конец мы поняли, что Омару, может быть, вовсе и не надо было уезжать. Иор-данцы ввели военную регистрацию и составили палестинские подразделения Арабского легиона. Но хотя они находились под командованием британских офицеров, эти войска вскоре зарекомендовали себя слабой дисциплиной, массовым дезертирством и доставляли лишь одно беспокойство. Они отказывались усмирять волнения беженцев и отнюдь не выказывали преданности иорданскому королю. И вскоре англичане признали, что боевая их ценность равна нулю.