Через несколько недель объявили, что король Абдалла приказал отпраздновать слияние Западного Берега с Иорданией. К этому так называемому празднеству короля вы-нудила энергичная реакция Лиги арабских стран, в самых сильных выражениях осудив-шей аннексию.
Министры короля ожидали, что страны Запада признают аннексию. Абдалла про-должал изображать невинность. Аллах запрещает ему принуждать палестинцев. В конце концов, заявили его министры, объединительный съезд был демократическим выражени-ем желаний палестинцев.
Признание, которого добивалась Иордания, пришло только от Англии и Пакистана. Англичане все еще были хозяевами Абдаллы и контролировали Арабский легион через субсидии и служивших там британских офицеров. Они тоже с подозрением относились к амбициям Абдаллы, но их брак с маленьким королем вынуждал их участвовать в его иг-рах.
Неудача с признанием арабским миром и миром в целом не убедила его. Ему каза-лось, что столь святой и одаренный человек, как он, предназначен для божественного движения к Великой Сирии. Простые смертные - слабаки, они не могут остановить коро-ля в его миссии, порученной Аллахом. Он еще больше уверовал, что палестинский народ соберется под его знаменем и оставит в дураках остальной мир, и вознамерился показать, что это - народное движение.
Его английские коллеги тотчас же предложили провести на Западном Береге пле-бисцит, чтобы подтвердить решение объединительного съезда. Абдалле не нравилась сама идея голосования - он не смог бы отменить результат своим запретом. Он, конечно, чув-ствовал, что палестинцы подавляющим большинством проголосуют "за". Однако он не доверял голосованию. Как монарх, он обладал монаршей прерогативой защитить народ от него самого в том случае, если он ошибется.
Вместо этого Абдалла распорядился о парадах в главных городах Западного Берега. Он собрал своих сторонников и помощников, чтобы показать, как дружно палестинцы изъявляют свою поддержку.
Мост Алленби громыхал и прогибался под копытами его бедуинских верблюжьих войск и лошадей пустынной полиции. Легион тек через реку в лендроверах, бронетранс-портерах и танках. Отряды пехоты следовали в грузовиках. Они расходились батальонами к Хеврону, Вифлеему, Иерихону, Наблусу и Рамалле.
Восточного Иерусалима избегали из опасения военной реакции евреев. Абдалла не соблюдал условий перемирия и продолжал отказывать в разрешении доступа евреев к За-падной Стене*, их самому священному месту. Он не желал рисковать и провоцировать ев-реев выкинуть его вон.
В великий день празднества всех выгнали из лагерей и городов на главные улицы, где наших спасителей, всемогущих иорданцев, ждали знамена, флаги и гирлянды.
Отец кипел от злости всю дорогу до Иерихона, со мной, как всегда, с правой сторо-ны, на шаг сзади. Мы поднялись к зданию профессора доктора Нури Мудгиля, откуда от-крывался отличный вид на процессию.
Парад возглавлял личный оркестр короля, тот самый, что играл для нас концерт, ко-гда мы были в Аммане. Нестройные звуки марша "Полковник Призрак" заполнили воздух древнего Иерихона. За взводами транспортеров с солдатами Легиона следовали артилле-рийские батареи и танковый батальон, от которых задрожали здания, а их мощный грохот заглушил музыку. Наверху ревели тройки низко пролетающих самолетов.
Донеслись крики верблюдов пустынной полиции, патрулирующей обширные пески Иордании на границе с Саудовской Аравией. Солдаты надменно качались в высоких си-дениях. И тут быстрее, чем можно произнести "Аллах велик", улица перед верблюжьими войсками наполнилась десятками молодых людей в оранжевых головных повязках Мсти-телей-леопардов. В следующие секунды они открыли сокрушительный град камней по верблюдам и их погонщикам и тут же смешались с толпой.
Один из верблюдов упал на колени, придавив всадника, несколько других в смяте-нии понеслись. В неуправляемом галопе они врезались в толпу, топча одних, разбрасывая других, ломая киоски разносчиков. Раздались крики и выстрелы. Толпа в панике разбега-лась, а иорданцы в бешенстве бросились к месту засады. Солдаты выпрыгивали из машин, бешено раздавая удары прикладами направо и налево. Еще выстрелы. На улице упала и затихла женщина.
Вечером мы сгрудились возле радио, настраиваясь на Восточный Иерусалим и Ам-ман, но об инциденте не было сказано ни слова. Попробовали радио Дамаска и Каира. Все, что мы услышали, - это отсутствие новостей по всему Западному Берегу.
На следующий день в газетах все еще ничего не было, но среди медленно тянущего-ся дня мы узнали, что в Рамалле и Наблусе войска тоже забросали камнями и шесть чело-век убиты.
Разгоряченный лагерь обсуждал события, а ревностные сторонники Абдаллы начали оглядываться вокруг, подумывая о новых союзниках. К нашей лачуге постоянно приходи-ли, и один шейх за другим изъявляли отцу свою верность. Он принимал их свидетельства почтения с хорошо замаскированным цинизмом.
Когда подхалимы ушли, он с волнением отозвал меня в сторонку.
- Настало время брать нашу судьбу в свои собственные руки, - сказал он с такой си-лой, какой я не замечал в нем с изгнания. - Завтра отправляйся автобусом в Рамаллу, в ла-герь Бира, найдешь там Чарльза Маана. Он сообщит дату нашей тайной встречи в мона-стыре Сестер Сиона, и ты поедешь в Хеврон и найдешь шейха Таджи.
Отец дал мне черный яшмовый талисман, чтобы удостоверить мою личность. Я по-вторил указания, как шейху Таджи найти монастырь, и заверил отца, что все будет в по-рядке.
Чудно, что мне этот день больше всего запомнился не зрелищем в Иерихоне, а на-смешкой в глазах Джамиля.
Глава девятая
Монастырь Сестер Сиона находился над развалинами древнеримской крепости Ан-тония, печально связанной с кончиной Иисуса. В камере, где по преданию римские солда-ты подвергали Иисуса пыткам и надругательствам, сестра Мария-Амелия закрыла дверь за тремя людьми, проскользнувшими в монастырь порознь с интервалом в несколько минут.
Они нервно поздоровались и уселись за дощатый стол.
- Без сомнения, братья мои, Абдалле конец, - сказал хаджи Ибрагим.
- Старик Хашимит ранен, но не мертв, - сказал Чарльз Маан, закуривая свою пер-вую сигарету.
- Так забьем в него гвоздь, - сказал седобородый шейх, показывая на лоб.
- Мы как раз на том самом месте, когда вы говорите о заколачивании, - заметил Ма-ан.
- Что по-вашему нам делать? - спросил Ибрагим.
- Убить его, конечно, - ответил Таджи.
- У меня возражений против его убийства нет, - сказал Ибрагим. - Но это не помо-жет нам достичь цели. Наоборот, только раззадорит аппетиты всех стервятников от Багда-да до Марокко, только и ждущих, как бы наброситься на Палестину.
- Хаджи Ибрагим прав, - сказал Маан. - Убить Абдаллу - значит навлечь на себя еще более суровые репрессии. Мы уже пустили кровь Легиону, и им не терпится пристук-нуть нас. После убийства Абдаллы город Хеврон можно перекрасить нашей кровью в красный цвет.
- Да, убийство, пожалуй, и не такая уж хорошая мысль, - согласился Таджи. - Но Абдалле уже нанесли удар, его маршу оказали сопротивление. Пусть что-нибудь за этим последует. Почему попросту не объявить независимость?
- Независимость? Да, в этом что-то есть, - согласился Ибрагим.
Они повернулись к Чарльзу Маану, который высосал свою сигарету, и когда она уже стала обжигать ему пальцы, ловко зажег об нее другую движением, выдававшим долгую практику.
- Независимость нам уже предлагали, а мы отказались.
- Кто же это нам предлагал независимость? - возразил шейх.
- Объединенные Нации. Может быть, нам надо было принять это предложение и действовать. Однако все, что мы сделали, - это бежали. И муфтий, и Абдалла попытались забрать Палестину, один с египетской поддержкой, другой с английской. Обоим не уда-лось. А нас кто поддержит? Кто мы такие? Мы - трое обнищавших беженцев, сидящих в келье, где присутствует дух Иисуса Христа. Наши собственные братья палестинцы, кото-рые не беженцы, будут драться против нас. А Арабский легион, вы думаете, от страха па-дет на землю, если мы объявим независимость?
- Тогда мы должны вступить в вечную борьбу, - импульсивно сказал Таджи.
- Борьбу с чем? - с цинизмом возразил Чарльз Маан. - У нас нет организации. Кого мы представляем? Кто станет нас поддерживать? Американцы поддерживают евреев. Англичане - Абдаллу. Кто нас признает? Мадагаскар? Албания? Внешняя Монголия?
Немногословные замечания Чарльза Маана начинали расстраивать старого бедуина. Он взглянул на хаджи Ибрагима, ища поддержки. А Ибрагим тем временем оценивал сво-их товарищей. Маан - человек логичный и знающий, того сорта, что так нужен для ловко-сти, требуемой в арабской политике. У шейха Таджи, если удастся держать его под кон-тролем, - внутренний огонь, соль настоящего мужчины.
- У кого еще есть право объявить независимость, если не у нас? - подзадорил Ибра-гим.
- Вы меня поняли, - поспешно вставил шейх.
- Разумеется, я вас понял. Но с другой стороны, у нашего достопочтенного друга Чарльза есть свое мнение.
- Какое мнение?
- Что если мы объявим независимость, то этим пустим шептуна в пустыне во время песчаной бури.
- Братья, братья, братья, - успокоил их учитель, - у нас весьма плохая история, если говорить о том, способны ли мы сами управлять собой. После древних евреев Палестиной управлял всякий, кроме палестинцев. - Он поднял руку, растопырил пальцы и стал заги-бать их, перечисляя. - Сначала Рим, потом византийские христиане, затем аравийские арабы, крестоносцы, Саладин, египетские мамлюки, турки, англичане и снова евреи. У ев-реев здесь всегда была столица, в действительности или в их душах. Все наши решения принесены извне, в точности как то решение, что превратило нас в людей, просящих мир сжалиться. Независимость - сон, который нам никогда не надоедало смотреть.
Шейх Ахмед Таджи дергал себя за бороду, а Ибрагим терзал пальцами усы. Чарльз Маан встал, чтобы отозваться на стук в дверь, на ходу разбрасывая пепел. Он взял у доче-ри поднос с кофе, закрыл дверь и разлил кофе всем троим.
- Почему столь умный человек, как вы, бежал из Хайфы? - спросил его Ибрагим.
- А вы думаете, что из ненависти к евреям мусульмане скупили рынок? Я был слиш-ком высокомерен, чтобы сесть и договариваться с евреем. Я еще раз вас спрашиваю, кто признает нас, наши права, наши требования? Посреди всей этой катастрофы только евреи сядут с нами разговаривать. Почему мы не можем заставить себя произнести это ужасное слово - Израиль?
Они отхлебнули кофе, и келью наполнил табачный дым.
- Я слишком много говорю. Боюсь, я обидел вас, Ахмед Таджи, - сказал Маан.
- Нет, нет, нет, нет, - ответил тот. - Нам трудно есть этот горький плод, но перева-рить его надо.
- Главная ложь - что евреи станут убивать каждого, кто не убежал. Что произошло с нашими братьями, оставшимися... в... Израиле? Разве их бросили в море, как мы покля-лись сделать с евреями? Разве их сожрали? Принесли в жертву на алтаре? Кто дураки - те, кто убежал, или те, кто остался?
- Я сбежал потому, что эти суки египтяне выгнали меня, чтобы освободить место для своей чудной армии. А вы, хаджи?
- Мой старший брат управляет моей деревней. Меня заставили уйти обманом, а ев-реи здесь ни при чем. Так что мы - трое дураков, допустивших, что они дураки. Но мы на-ходимся среди полумиллиона дураков, которые этого не допускают.
Шейх Таджи начал дышать тяжело и неровно. Он закрыл глаза, и голос его задрожал от волнения.
- Я не хочу умирать в этом лагере, - прошептал он. - Что нам делать, Чарльз Маан?
- Надо подбираться к этому шаг за шагом. Прежде всего мы должны образовать вы-сокий комитет, чтобы у беженцев был собственный голос.
- Ха! - воскликнул Таджи. - Когда это у вас будет комитет из арабов, которые хоть в чем-нибудь согласятся друг с другом?
- Пусть Чарльз говорит, - вставил Ибрагим.
- Мы и есть высокий комитет, мы трое, - ответил Маан.
- Это начинает иметь смысл, - сказал шейх.
- И мы созовем демократический съезд беженцев Западного Берега, - продолжал Маан.
- Демократический съезд. Один уже был в Аммане, - иронически заметил Ибрагим.
- Дайте сказать Чарльзу, - сказал Таджи.
- Ладно, Чарльз, говорите, - сказал Ибрагим.
Чарльз Маан зажег очередную сигарету более задумчиво, чем прежние.
- Согласны ли мы трое, что жизнь в еврейском государстве предпочтительна и что мы можем принять унижение жизни там без того, чтобы нас охватило это сумасшествие возмездия?
- Я согласен, что хуже быть не может, - сказал Ибрагим.
- Я не хочу умирать в этом лагере, - повторил Таджи.
- Есть ли у кого-либо из вас, братья мои, основания считать, что евреи пойдут на пе-реговоры или что они не пойдут? - спросил Маан.
Ибрагим и шейх молчали. Ибрагим помнил секрет, что евреи хотят сейчас же вер-нуть сотню тысяч беженцев. Он не знал, известно ли об этом Чарльзу Маану и с кем свя-зан Таджи. И каждый не знал о каждом.
- А у вас есть такие сведения? - ответил Ибрагим вопросом на вопрос.
- Да, у меня есть основания считать, что от евреев мы получим лучшую долю, чем от египтян и сирийцев, не говоря об Абдалле, - ответил Маан.
- И насколько верны ваши сведения? - с подозрением спросил Ибрагим.
- У меня есть связи в Хайфе среди моих родственников, - сказал он. - Они говорили с некоторыми еврейскими чиновниками. Дверь наверняка открыта.
- У вас есть цифры? - прощупывал Ибрагим.
- Нет, - ответил Маан с прямотой, достаточной, чтобы убедить Ибрагима. Маан явно не знал о числе в сто тысяч.
- А вы, Ахмед Таджи? - спросил Ибрагим.
- Я слышал от вашего дяди, великого шейха Валида Аззиза, ныне кочующего по пустыне Негев. Он добыл для меня от евреев информацию, что они не стали бы возражать, если бы я со своим племенем вернулся на наши земли, при условии, что не будем чинить беспокойства.
- А как вы, хаджи? - спросил Маан.
- Ну, я скажу, что и у нас такие же сведения. Мне кажется, они пойдут на перегово-ры.
- Мы понимаем, что если мы за это возьмемся, нам придется делать это перед лицом крайнего возмущения арабов. Нас проклянут как предателей, - сказал Маан.
- Этого мало для того, чтобы заставить меня умирать в этом проклятом лагере, - сказал Таджи.
- И меня, - добавил Ибрагим.
- Тогда вот что надо сделать. Надо собрать съезд беженцев Западного Берега. По-вторяю, только беженцев. А не сбежавших богачей. И не тех, кто продал своих ослов Аб-далле. Надо принять решение обсудить с евреями наше возвращение и, главное, послать делегацию в Международную арбитражную комиссию в Цюрихе.
- На сей раз это вы мечтатель, - заявил Таджи. - Как заставить пять тысяч беженцев согласиться с такой резолюцией?
- Путем приглашения только правильных людей, - ответил Чарльз Маан. - Я могу проверять, кто входит в делегацию из каждого лагеря к северу от Рамаллы.
Белая борода Таджи приняла множество поглаживаний, и глаза его сузились. Его жест рукой означал то ли да, то ли нет.
- Будь деньги, чтобы там поболтаться, не было бы проблем.
- Что вам надо сделать, шейх Таджи, так это обещать каждому делегату, что он и его семья вернутся в числе первых. Поверьте, обратно они побегут еще быстрее, чем сбежали оттуда.
- Это может быть, - ответил Таджи, мысленно уже обгоняя своих союзников.
- Хаджи?
- У Иерихона странные лагери. У нас собрались все остатки, разбитые племена, ра-зоренные деревни. Никакого единства, даже хуже. Для меня лучший подход - просто объ-явить список делегатов и постараться, чтобы не возникли противники.
- Как?
- У нас множество молодых парней, которые от безделья собираются в шайки и всех терроризируют. Можно дать им правильное применение.
- Отлично, - сказал Маан. - Дату держите в тайне, чтобы не пронюхали иорданцы. Съезд объявим за два-три дня до открытия. Главное - принять все решения за один день и разойтись, прежде чем иорданцы узнают, что их ждет.
- Да, именно так, - согласился хаджи Ибрагим.
- Съезд созовем в Хевроне, - сказал Таджи.
- Хеврон был бы ошибкой, - быстро сказал Чарльз Маан. - Ваш лагерь изолирован с юга, у главного опорного пункта Абдаллы на Западном Береге. Зачем забираться в логово льва?
- Чарльз прав, - сказал Ибрагим. - Хеврон - ловушка, готовая захлопнуться. Что ка-сается меня, то Иерихон чертовски близок к мосту Алленби. А в Рамалле ваши люди - са-мые организованные среди беженцев. Как насчет Рамаллы?
- Рамалла! Едва ли она в Палестине, - воскликнул Таджи.
- Братья мои, - произнес Чарльз Маан, показывая мягким тоном, что проблему он уже обдумал. - Я предлагаю Вифлеем*.
- Вифлеем?
- Вифлеем?
- Вифлеем.
Шейх приложил руку к сердцу, демонстрируя искренность.
- Вифлеем - город божественной святости для вас, брат мой Чарльз. Однако за ис-ключением одного чистого дня в году он всегда имел репутацию города самых отъявлен-ных проституток в Палестине.
- Что за страшные вещи вы говорите! - вскинулся Ибрагим.
- Он говорит правду, - сказал Маан. - Вифлеемские проститутки - известное дело. К счастью, об этом знают только в Палестине. Для внешнего мира, к которому нам надо об-ратиться, общеизвестное имя "Вифлеем" звучит священно. Уверяю вас, оно возбудит лю-бопытство в зарубежной прессе.
Таджи схватился за бороду и задумался. Он взглянул на Ибрагима, кивнувшего в знак одобрения.
- Пусть будет так! Через месяц в Вифлееме. Давайте вернемся к себе и со всей тща-тельностью выберем наших делегатов, а потом соберем демократический съезд.
Чарльз Маан выбросил вперед свою руку в табачных пятнах, чтобы скрепить дого-вор. Шейх Таджи схватил ее, хаджи Ибрагим присоединил свою руку. Трое положили свободные руки поверх трех других и ритмично пожали их, и в первый раз за многие ме-сяцы рассмеялись.
Глава десятая
Отбор кандидатов хаджи Ибрагимом и его друзьями-конспираторами шел незаметно, как пустынный мираж. Нигде не назначали конкретного числа делегатов. Надо бы-ло отобрать лишь тех, кто мог клятвенно обещать, что на съезде будет голосовать за "ре-золюцию о возвращении".
Отец позвал Джамиля и дал ему шанс искупить свою ошибку. Мстителям-леопардам надлежало присмотреть за лагерем и не позволить сформироваться какой-либо оппозиции после того, как будет объявлен отцовский список делегатов. Джамиль жаждал действий и воспринял идею как вливание крови. Разумеется, были и выражения недовольства, но вся-кий недовольный получал от Леопардов "поцелуй" - не слишком тонкий намек-предупреждение: прибитую к двери дохлую кошку, собаку, крысу, змею.
Имея на местах около семисот предварительно поклявшихся делегатов, Чарльз Маан собрал пресс-конференцию в Восточном Иерусалиме, где западные и арабские органы пе-чати имели свои корреспондентские пункты. Он сделал краткое сообщение о том, что че-рез два дня в Вифлееме соберется съезд беженцев Западного Берега с семьюстами демо-кратически избранными делегатами. Просьбу назвать делегатов он отклонил.
Иорданцы были застигнуты врасплох. Они все еще не оправились от бунтов, кото-рыми были встречены их парады. Это, а также неудача с признанием аннексии со стороны мирового сообщества, временно принудило их к робости. Когда пресса спрашивала иорданских министров в Аммане, им не оставалась ничего другого, как заявлять, что у них нет возражений против встречи беженцев.
Несмотря на все предосторожности, несколько людей Абдаллы все-таки проникло в списки делегатов.
Отец поручил Джамилю, чтобы Леопарды и подобные им из других лагерей следили за порядком в зале. Кроме того, они должны окружить Ясельную площадь и обеспечить безопасность. Когда мы отправились в Вифлеем, в воздухе зловеще запахло.
Приближаясь к городу, мы увидели солдат Арабского легиона, пробирающихся от шоссе по обрывистой местности. Делегаты прибывали во всякого рода разбитых экипа-жах, какие только были на Западном Береге. Ясельная площадь была заполнена Мстите-лями-леопардами и другими шайками. Но на крышах было полно солдат Арабского ле-гиона, и их было отлично видно.
Не столь людно было на Пастушьем поле. Беженцы прибыли с молитвенными ков-риками и с чем-то вроде тентов, со своим хлебом и питьем. Это в самом деле было сбори-ще бедняков.
Как и Иерихон, Вифлеем видел более славные времена. Все тяготело к церкви Рож-дества и гроту Рождества Иисуса. Площадь обрамляли лавочки, в которых было все для автобусов с паломниками: прилавки полнились вырезанными из оливкового дерева распя-тиями, христианской символикой, вифлеемскими кружевами и вышивкой. На площади множество разносчиков, нищих и карманников смешалось с паломниками и Мстителями-леопардами под бдительным оком Арабского легиона.
На дальней стороне площади стояла "Восточная звезда" - облезлое, заброшенное здание бывшего кинотеатра, где должен был состояться съезд. Отец полагал, что от напа-дения иорданцев кинотеатр защищен присутствием множества иностранных репортеров. Здание было каменное, но легко могло бы воспламениться изнутри, и он был уверен, что мозги не одного иорданского главаря таили намерение сжечь нас живьем. Войдя, делегаты должны были развернуть свои молитвенные коврики, и служба безопасности обыскивала их - нет ли бомб, зажигательных средств, автоматов и других смертоносных вещичек.
Зал наполнялся, техники возились с неисправной системой звукоусиления. Когда на-конец ее включили, она заорала среди каменных стен так, что я зажал уши. Театр разде-вался и наполнялся дурными запахами, так или иначе приличествовавшему собранию бе-женцев. Как только руководители заняли свои места на сцене за длинным столом, отец отозвал меня в сторону.
- Найди-ка такое местечко в театре, где будешь очень маленьким. Могут быть не-приятности. Если так случится, то не пытайся пробраться ко мне, а отправляйся обратно в Акбат-Джабар и защити женщин.
Я нашел за дверью узенькую каменную лестницу и пробрался наверх в переднюю и небольшую комнатку. Несколько раз мне приходилось бывать в кино в Рамле, и я понял, что нахожусь в кинопроекционной. Через маленькие отверстия был виден весь зал. Было там и наружное окно, выходящее на Ясельную площадь. Оттуда был виден Джамиль с его "отрядами". Я понимал, что новые семена ненависти, посеянные в лагерях, взошли здесь, в Вифлееме, в виде этих шаек. Нетрудно представить, что таким же станет и будущее, ес-ли отцу не удастся то, чем он сейчас занимался.
- Слушайте, о братья, - начал шейх Ахмед Таджи, казавшийся могучим в одолжен-ной новой развевающейся одежде, - мы собрались здесь как демократическое братство, потому что мы отлично знаем, что одинокий человек - это волк, и что одной рукой нельзя аплодировать. Месть священна, ненависть благородна. Но то, чего мы жаждем, волей из-вестных обстоятельств следует отложить. Мы не вернемся на нашу землю потому лишь, что евреи хотят пустить нас назад. Нет, нас это не обманет. Мы не вернемся из-за того, что они дадут нам школы и больницы. Мы никогда не поддадимся столь очевидному подкупу. Мы вернемся только так, чтобы можно было молча работать до момента возмездия. Мы будем обманывать врага, пока наша сила не вырастет в недостижимой пропорции, и тогда проткнем его раскаленным копьем.
Шейх Ахмед Таджи был в редкостной форме. Он обращался не к разуму, но убеж-дал, и ценность его слов измерялась только их количеством.
- Терпение высушивает океаны, разъедает горы. Аллах - с терпеливыми. Терпение - ключ к спасению. Мы, жертвы, должны изменить нашу великую страсть, пока снова не окажемся на нашей священной земле. Тогда, и только тогда, начнем мы нужные действия. Давайте же вернемся и будем жить среди шакалов, пока не будем готовы.
Его язык выговаривал слова без смысла, и говорил он лишь для того, чтобы возбудить чувства...
- Мы были жертвами несчастья, а когда несчастье унижает человека, любой встанет на ноги, и пути обидчика растут, как горы. Мы катаемся в пыли. Наши животы пусты. Из-за любой крохи еды возникают ссоры. Каждый кусок - тревога. Бедность озлобляет нас.
Покажите ваши зубы, о мои братья, и любой испугается вас. Они нас жуют, но не могут проглотить. Все мы знаем, что чувствует другой, потому что мы - как один брат, а ничто не знает о стволе дерева лучше, чем его кора. Что выпало вам, выпало и мне. Никто из нас не защищен от злой судьбы. Если бы настало нам время плакать, мы увидели бы, что есть и еще более несчастные братья, лишившиеся зрения. Если бы настало время бе-жать, то у других не оказалось бы для этого ног.
Мы, кто вкусил сладость жизни, должны вкусить и ее горечь. Но за горем всегда следует радость, как птица за ветром. Лишь временем отделяется радость от печали. И на-стало время перевернуть страницу. Но вспомните, братья мои, если мы не вкусили горечи, то как оценим сладость?
Становилось все труднее следить за цепочкой слов шейха Таджи без мысли и содер-жания, причудливо сплетенных в подъем и спад эмоций. Тем не менее его речь была при-нята с энтузиазмом.
К трибуне подошел Чарльз Маан - полный контраст с первым оратором. Его костюм западного покроя был помят, как и само его маленькое, худое тело. Он поднял доклад на многих страницах, открыл его своими прокуренными пальцами и стал читать бесстрастно, но резко, как будто у него вместо языка была бритва. Его доклад был бесстрастным анали-зом причин, по которым мы стали беженцами. Для собрания это был момент истины, ведь никто и никогда еще не говорил таких слов слушателям-арабам. У Чарльза Маана было особое положение христианина и школьного учителя, его хладнокровие приклеивало бес-покойных людей к стульям, и они слушали, раскрыв рот.
- Лидеры арабского мира должны нести главную ответственность за наши трудно-сти, - сказал он. - Они, и богатые палестинцы, сбежавшие прежде чем прозвучал первый выстрел, и муфтий, пытавшийся править нами через террор и убийства, - это нечестивая троица. Они говорили нам: "Братья, мы работаем для вас, и победа совсем близка". Это была первая ложь, подорвавшая наше существование.
Ропот одобрения докатился до кинопроекционной. Я думаю, все до последнего деле-гаты благоговели перед храбростью Чарльза Маана.
- Резня в Дейр-Ясине была намеренно раздута сверх всякой меры, так же как лож-ные сообщения о еврейских зверствах. Кто здесь по секрету шепнет мне на ухо, что его жену на самом деле обесчестили, а ребенка бросили в колодец и он утонул? Это была ложь, порхавшая от лживых языков к лживым ушам.
...Все решительно отказались сделать шаг вперед и заговорить с евреями о путях к миру. Это тот мир, которым теперь наслаждаются сто пятьдесят тысяч наших братьев, кто остался в Израиле. Разве их жизнь, их, ваших родных, моих родных, в еврейском государ-стве не кладет конец лживой пропаганде арабских лидеров, твердивших, что всякого, кто останется, евреи убьют?
Подавив страх, несколько человек стали подниматься.
- Чарльз Маан говорит правду!
- Нас предали!
- Смерть лжецам в Дамаске!
Маленький учитель поднял руки, призывая к спокойствию.
- Нас обманули, послав на войну, к которой мы не были готовы и которая не была нам нужна. Она разрушила сельское хозяйство, вызвала безработицу, черный рынок и го-лод, принудила нас уехать. Как только наши доблестные армии нарушили границы Израи-ля, а его поселения подверглись нападениям с целью грабежей, у евреев не осталось обя-зательств защищать враждебное арабское население. Верит ли кто-нибудь из вас, что мы не уничтожали бы евреев, если бы победили в войне?
Ропот слушателей перерос в рев.
- Что с нами сделали евреи по сравнению с тем, что сделали с нами арабы? В сирий-ских лагерях беженцев нет санитарии, не распределяют одежду, есть только еда от меж-дународных благотворительных организаций. В Сирии ни один палестинец не может пе-редвигаться за пределами лагеря, где он живет. Сотни наших людей брошены в сирийские тюрьмы без обвинения и суда. Их попытки организоваться были зверски подавлены.
Ливанцы приняли наших самых богатых граждан, купивших свою респектабельность за доллары и фунты. Но лагери там не лучше, чем те отвратительные крысовники, в которых живем мы. Знаете ли вы, где можно получить помощь от Красного Полумесяца? Ее открыто продают на улицах Бейрута. Ливанцы великодушны. Они позволяют нашим людям работать. Вы увидите, как наши дети подметают улицы, убирают туалеты, разносят еду, моют посуду в кафе. Но вы не увидите их в школах, ибо учить палестинского ребенка запрещено. Да, великодушные ливанцы позволяют нашим людям оставлять лагерь и снимать жилье, но плата за него вдвое выше, чем для их собственных граждан. Во многих ли-ванских лагерях питьевая вода гнилая, а продажа воды грабит наших людей до последнего пенни. Послушайте, о братья, заявление, сделанное Ливанским комитетом беженцев, - сказал он, поднимая его. - Они укоряют иерусалимского муфтия и лидеров арабских стран за их обещания! Не евреев, а арабов! Читайте и плачьте. Нужно ли мне рассказывать об Иордании, братья мои? Разве мы не знаем горечи этого рассказа?
- Смерть Абдалле!
- Смерть Арабскому легиону!
- Будьте осторожны, - сказал Чарльз Маан, - будьте осторожны. У Абдаллы есть уши среди нас. Уши, которые надо отрезать и замариновать. - Он перевернул страницу своего доклада, взглянул вниз со сцены и заговорил, как будто ударяя молотком. - Пере-хожу к нашим собственным палестинским братьям на Западном Береге. Они, более чем кто-либо другой, загнали нас в эти лагери. Плата за все имеющееся жилье была повышена на 500 процентов. Мы даже не можем похоронить мертвых, не заплатив налог на могилу. Несмотря на тот факт, что эти лагери содержит только Красный Полумесяц, мы обязаны платить муниципальный налог ближайшим городам. Нет ни работы, ни образования, и то, что еще не сделано с нами нашими собственными людьми, завершают иорданцы.
- Смерть нашим братьям!
- Я еще не кончил, потому что надо еще сказать о самом худшем. Мы живем в раю по сравнению с лагерями в Полосе Газы, находящимися под контролем всемогущих египтян. Знаете ли вы, что значит для беженца получить разрешение на поездку из Газы в Египет?
