Хаджи

      - Простите меня, я не совсем понимаю, о каких временах вы говорите.
      - Это было время, последовавшее за неолитом или новым каменным веком. Будем называть его медным веком - периодом в тысячу лет между каменным и бронзовым века-ми. Довольно любопытно, что мы раскопали множество предметов каменного века, чере-па, наконечники стрел, редкие сельскохозяйственные поселения, но ничего из следующего века. И взгляните, то, с чем мы сейчас имеем дело, - это изысканное мастерство шести-семи тысяч лет назад. Но ведь медные копи Тимны были открыты не ранее чем через три тысячи лет после того, как сделали эту вещь. Что это были за люди? Как они попали в Па-лестину? Только при условии осмотра всего тайника мы можем надеяться ухватить какие-нибудь ниточки.
      - А как насчет их ценности?
      У Нури Мудгиля, когда он говорил о важном, была беспокоящая собеседника при-вычка смотреть ему прямо в глаза.
      - Как музейный экспонат, это бесценно. Это также ничего не стоит.
      - Такая загадка слишком трудна для меня.
      - Есть богатые торговцы древностями. Нет такой вещи, как богатый археолог, и ни-какой бедуин не откажется от продажи находок. Все мы в арабском мире так мало ценим память о нашем прошлом. От Египта до Ирака наши древние места грабились веками, и большей частью нашими же людьми. В Иордании есть департамент древностей, но нет ни университета, ни музея. Департамент существует главным образом ради интересующихся иностранцев, приезжающих в Иорданию на раскопки. Они вывозят почти все. Лондон - это то место, где вы откроете Древний Египет - обычно в неосвещенном подвале или сей-фе. Понимаете, хаджи Ибрагим, ведь археолог работает только ради радостей своей про-фессии, чтобы поставить свое имя на книге о своих открытиях, ради волнения от решения загадок прошлого. Из своих раскопок он ничего не берет для себя, независимо от ценно-сти. Все это уходит к спонсору экспедиции. Если раскопки обнаруживают огромный клад, археологу могут отдать несколько вещей для украшения дома. Остальное продают диле-рам.
      - Правильно ли я расслышал вас, профессор Мудгиль, что вы сделали вывод, что мне выгоднее было бы пойти прямо к дилеру?
      - Не хотелось бы мне видеть, как что-нибудь столь значительное заканчивается на черном рынке или в доме бессовестного коллекционера, грабящего наследие целого наро-да.
      - Вы в самом деле говорите мне, что ни один археолог не присваивает себе некото-рые свои находки?
      Мудгиль рассмеялся.
      - Не слыхал о таком. Может быть, потому, что я единственный археолог-араб в Па-лестине. Такой немедленно утратил бы свое положение в академическом мире. Мы не хо-тели бы потерять этот клад. Однако, если ваша цель - попытать счастья, то я предлагаю вам отнести ваши находки торговцам в Восточном Иерусалиме. Я дам вам несколько имен. Поиграйте с ними, и да сохранит вас Аллах.
      Рука хаджи Ибрагима поднялась в останавливающем жесте.
      - Дайте мне воспринять мудрость ваших слов, - сказал он. - Не могли бы вы сказать мне, о какой общей компенсации может думать покупатель?
      - Сколько у вас всего предметов?
      - Еще девять.
      - Такого же качества?
      - Так по крайней мере я видел.
      Нури Мудгиль пожал плечами.
      - Я в этом не очень разбираюсь, но думаю, что это стоит несколько тысяч долларов.
      Стук сердца Ибрагима хорошо скрывала его одежда.
      - Но я вправе узнать, кто эти покупатели, не так ли? Я хотел бы знать, что это попа-дет в хорошие руки.
      - Хаджи Ибрагим, следует сделать вывод, что вы не совсем случайно пришли ко мне. Рассказ о том, как вы сбежали из Наблуса с половиной запасов иракского квартир-мейстера - местная легенда из кофейни. Причина, по которой вы сбежали из Кумрана, - тоже предмет множества толков. Версия, заслуживающая доверия, - что вы не слишком очарованы Абдаллой и иорданцами.
      - Политика. Что я понимаю в политике?
      - Вы чересчур скромны, - ответил археолог. - Так позволите вы мне получить ос-тальную часть коллекции для осмотра, или нет?
      Ибрагим вытер внезапно вспотевшее лицо.
      - Вы мне говорили, что моя защита - в том, что остальные девять вещей у меня. Те-перь вы говорите, чтобы я и их отдал. Кто гарантирует мне тогда достойную цену? Откуда мне знать - да простит мне Аллах мои сомнения, - но вдруг что-нибудь потеряется.
      - Будем говорить напрямик? - сказал Нури Мудгиль.
      - Ну конечно. Прямота - величайшая из добродетелей.
      - Гидеон Аш обещает вам достойную цену.
 

Глава пятая

      Профессор доктор Нури Мудгиль - величайший араб из всех, кого я встречал, не считая моего отца. Ибрагим предупредил меня, чтобы я честно отвечал на все вопросы. Это пугало.
      Я поднял мешок с девятью другими предметами на одну из его длинных скамеек и развязал его, затем выложил находки в ряд. Доктор Мудгиль проковылял к скамейке, тя-жело опираясь на костыль и держа лупу в свободной руке. Он опустился на стул и накло-нился так низко, что его лицо почти касалось находок.
      - Во имя Аллаха, это замечательно, - повторял он.
      В добавление к двуглавому штандарту с горными козлами, который он уже видел, там были два простых штандарта и третий, с орлом. Еще были два предмета из слоновой кости, вырезанные дугой, напоминающей молодую луну. В них было множество вырезан-ных или просверленных отверстий. Профессор доктор Мудгиль тотчас же предположил, что это обрядовые косы. Седьмой предмет выглядел как медный "рог изобилия" с боль-шим изгибом. Восьмой предмет он описал как наконечник булавы. А последний едва не вызвал у него слезы; это было большое толстое кольцо, похожее на корону, украшенную множеством птичьих головок по верхнему краю. Пока он все это изучал и делал свои из-мерения и пометки, я разглядывал его наполненный чудесами кабинет. Как следовало из фотографий и удостоверений, он читал лекции во многих самых значительных местах за пределами Палестины. Его заурядная одежда и скромные манеры были разоружающими для столь известного человека. Закончив свой первый осмотр, профессор доктор Мудгиль пригласил нас в свой кабинет.
      - Ишмаель готов правдиво ответить на все вопросы, - сказал хаджи Ибрагим. - Мальчик умнее, чем мог бы быть в свои тринадцать лет. Он мой наперсник и редко лжет. Он обо всем знает, в том числе и о моих поисках Гидеона Аша. Это он, Ишмаель, доду-мался, что вы, как археолог, можете иметь доступ к еврейской стороне.
      - Ты понимаешь, Ишмаель, насколько важна наша тайна? - спросил он.
      - Да, сэр, - сказал я.
      - Вы правы. Евреи - самые необыкновенные исследователи прошлого. У них нена-сытное увлечение своими корнями.
      Он вынул топографические карты и фотографии вади и скал за Кумраном.
      - Надо как следует изучить их и подумать, нельзя ли установить, где находится и та пещера, в которой вы жили, и та, где вы нашли сокровища.
      Я почувствовал себя ужасно важным, но стушевался, поглядев на карты и фотосним-ки. Они совершенно сбили меня с толку. Но когда профессор доктор Мудгиль объяснил, что они означают, мое смущение немного прошло.
      - Вот здесь. - Я показал наугад.
      Отец взглянул, но, не понимая, осторожно кивнул.
      - Значит, ты увидел дыру над своей пещерой, и тебе стали говорить, что слабо тебе туда залезть?
      - Да, сэр.
      - Ты поднимался туда один?
      - Он полез вместе с юношей по имени Сабри, которого мы взяли в свою семью в На-блусе. Сабри работает в Иерихоне, но я могу устроить встречу с ним, - сказал Ибрагим. - Ну, ответь же профессору. Вы поднимались вместе, - настаивал отец.
      - Сабри не все время шел вместе со мной. Он испугался высоты и ушел.
      - Остальной путь ты шел один? - спросил профессор Мудгиль.
      - Нет, сэр. Я не сказал тебе, отец, боялся, что ты будешь недоволен, но я полез вме-сте с Надой. Это Нада все это нашла. - Я попытался взглянуть на хаджи Ибрагима, зная, что он не прибил меня на месте только из-за присутствия профессора доктора Мудгиля, но вспыхнувшее в его глазах бешенство говорило, что мне еще достанется. Конечно, я ничего не сказал о том, что Нада снимала свою рубашку.
      - Тогда приведите ее сюда, - сказал археолог.
      - Это невозможно, - резко ответил отец.
      Мне надо было соврать. Сабри поддержал бы меня. И зачем я рассказал отцу про Наду!
      Профессор доктор Мудгиль понимающе перевел взгляд с меня на отца.
      - Ну, продолжим, - сказал он.
      По его вопросам я нарисовал приблизительную карту пещеры с сокровищами, изо-бразив три ее помещения и расщелину, где мы их нашли. Он следил за каждым моим сло-вом.
      - Были там скелеты?
      - Да, это было первое, что мы увидели. Мы их испугались.
      То, что мы нашли кости ребенка в большом кувшине, указало профессору доктору Мудгилю, что хоронивший ребенка верил в бога или в богов. Дитя было укрыто в кувши-не для путешествия на небо - что-то в этом роде. Кости другого ребенка возле обожжен-ного камня говорили о том, что было совершено жертвоприношение.
      Он задал мне множество вопросов о завертке в ткань, о зерне, признаках огня и вся-ком другом.
      - Там было множество горшков, и разбитых, и целых. Мы их не взяли, потому что спускаться по скале было очень трудно, и мы боялись, что выроним их и они разобьются.
      Профессор доктор Мудгиль пробормотал, что бедуины наверно уже разграбили пе-щеру. Он сделал пометку, чтобы связаться с шейхом бедуинов Таамиры, которые копают-ся в древностях в этом районе. Они разбираются в свидетельствах ткачества и гончарного ремесла. Он объяснил мне насчет слоев и хронологии.
      - У нас есть доказательства, что пещерами между тем местом, где мы находимся, и Масадой пользовался Бар Кохба, еврейский революционер постхристового времени. Его восстание против римлян в первый раз обозначило конец евреев в Израиле. Без сомнения некоторые напластования остались от Бар Кохбы, а может быть даже от ессеев, которые были связаны с Иисусом и Иоанном Крестителем.
      Он стал объяснять мне о напластованиях, пытаясь установить, не могли ли воины Бар Кохбы вместе со своими семьями жить в этой пещере, не подозревая о драгоценном кладе.
      - Да, это очень возможно, - посчитал я. - Вещи были очень хорошо запрятаны глу-боко в трещине в самом маленьком помещении. Само оно было непригодно для того, что-бы там жить, потому что высота там только три-четыре фута. Сокровища могли бы найти, если бы только специально их разыскивали. Нада их нашла потому, что обертка развалилась и камни вокруг осыпались.
      Он спросил меня о деревянных палках поблизости. Я их вспомнил. Профессору Мудгилю это указывало на то, что эти неизвестные люди специально спрятали сокровище. В доисторическое время палками пользовались, чтобы копать. Из-за низкой влажности в некоторых глубоких пещерах деревянная палка или зерно часто оставались в сохранности.
      Расспросы продолжались половину утренних часов. Наконец он выронил карандаш и потер глаза.
      - Тайна расширяется, - сказал он. - Вот, дай-ка я тебе покажу.
      Он ловко подставил костыль под плечо, проковылял в мастерскую и взял первый предмет - двуглавый штандарт с горным козлом.
      - Пробы меди из этого изделия обнаруживают содержание мышьяка, что указывает, что она происходит из копей Армении. В Армении прослеживается столь же древняя ци-вилизация, как в Иерихоне и Плодородном Полумесяце. Это была самая первая христиан-ская страна. Штандарты вроде этого находили в соседнем Иране, так что нельзя исклю-чать Армению.
      Но посмотри на эту корону. Даже невооруженным глазом видно, что медь намного чище и похожа на ту, что из копей недалеко от Палестины. - Он поднял корону и штан-дарт. - Это не из одной копи и даже не из одной местности. А все восемь медных предме-тов без сомнения относятся к медному веку.
      - А теперь тайна по-настоящему сгущается, - сказал он, беря два кривых предмета из слоновой кости с отверстиями. - Это кости гиппопотамов. Ближайшее к Палестине ме-сто, где есть эти животные, - долина Верхнего Нила в Африке. Люди той эры не передви-гались на большие расстояния. Они оседали в плодородных долинах и строили маленькие сельскохозяйственные общины. У них не было кораблей. Еще не были одомашнены ни верблюд, ни лошадь. Как же удалось трем предметам из совершенно разных местностей шесть или семь тысяч лет назад сойтись в этой пещере?
      - Я знаю! Знаю! - закричал я. - Аллах послал своих ангелов, и они принесли все это в пещеру!
      - Похоже, лучшего объяснения мы пока не имеем, - сказал профессор доктор Муд-гиль, - но оно не принимается научной общественностью.
      О, как бы мне хотелось поучиться у этого великого человека.
      - Я вас поведу в пещеру, - сказал я.
      - Если я продам клад евреям, неужели ты думаешь, что Абдалла позволит мне экс-педицию в Кумран? Кроме того, у короля другие срочные дела. Но! Евреи все еще контро-лируют половину территории, где находятся пещеры, и они наверняка поспешили бы ис-следовать их.
      Он протянул свою шишковатую руку и погладил меня по голове.
      - Вижу, ты хочешь отправиться на раскопки.
      - О да, сэр!
      - Я начал раскопки мальчиком, - сказал он. - Еще одна маленькая тайна, Ишмаель. Думаю, я кое-что знаю о неолитической стене в развалинах Иерихона. Должно быть, это древнейшая стена в истории цивилизации. У меня была переписка с доктором Катлин Кеньон, да благословит ее Аллах. Она в Лондоне, и она заинтересовалась. Увы, ей пона-добится два или три года, чтобы добыть достаточно средств для организации экспедиции.
      - Катлин? Имя женщины-христианки? - резко сказал отец.
      - Разумеется, женщины, - ответил Нури Мудгиль, твердо взглянув на моего отца. - Она крупнейший из неевреев археолог, специалист по Палестине и Библии.
      Последовало неловкое молчание. Отец старался подавить гнев. Евреи. Женщины. С одной стороны, он хотел связаться с евреями. С другой стороны, он ненавидел то обстоя-тельство, что ни одна арабская страна не купит клад. А что до женщин-археологов... ну, это уж никогда не было частью убеждений хаджи Ибрагима.
      - Где же они окажутся? - отрывисто спросил отец.
      - В Еврейском университете, где им и следует быть.
      - Разве нет арабского музея или арабского филантропа, который бы их купил? Это же арабские находки. Как насчет Рокфеллеровского музея в Восточном Иерусалиме?
      - Арабские филантропы, какие есть, делают маленькие взносы в маленькие приюты и вкладывают большие деньги в крупные алмазы. Исламские музеи от Каира до Багдада - это бардак. Я видел, как в Рокфеллеровском музее бесценные, тысячелетней древности кораны рассыпаются в прах из-за книжных червей. Факт то, что одно из лучших собраний исламских древностей находится в Еврейском музее в Западном Иерусалиме.
      - Им лишь бы унизить нас, - ответил хаджи Ибрагим.
      - Вам ведь вообще не нравится иметь дело с евреями, - сказал профессор доктор Ну-ри Мудгиль. - И я даже меньше нравлюсь вам оттого, что сотрудничаю с ними.
      Молчание перешло от неловкого к ужасному, когда в хаджи Ибрагиме боролись чув-ства вины и страха быть заклейменным как изменник.
      - Очень трудно иметь дело с евреями в той атмосфере крайней ненависти, которую мы создали, - сказал Нури Мудгиль. Хромой человек развел руки и встал так прямо, как только позволяло его изуродованное тело. - Позвольте мне рассказать вам о том существе, что стоит перед вами, хаджи Ибрагим, и вы больше не будете удивляться.
      - Я не хотел вас обидеть, - хрипло произнес отец.
      - Я родился таким, каким вы меня видите, - сказал Нури Мудгиль. - Мои мать и отец были близкие родственники, и вот результат. Это бич всего арабского мира. От этого родилось еще миллион таких же кривых тел. Есть они в вашей деревне, хаджи Ибрагим?
      Конечно. Губы отца были плотно сжаты.
      - Вы пришли ко мне, чтобы разыскать евреев, - продолжал Мудгиль. - А теперь от-носитесь к этому ханжески. Зачем вы пришли ко мне? Чтобы добиться лучшей жизни для этого мальчика, потому что знаете, что если мы последуем за нашими вождями, то вы ум-рете несчастной смертью после несчастной жизни в нищем лагере. Или вы пришли пото-му, что согласились с сирийским премьер-министром, который на прошлой неделе заявил, что для всех палестинцев лучше быть изгнанными, чем согласиться уступить хотя бы дюйм земли? По крайней мере, как он сказал, смертью полумиллиона палестинцев мы создадим мучеников, чтобы еще тысячу лет поддерживать кипение нашей ненависти.
      Он повернулся и проковылял обратно в свой кабинет и с одышкой скрючился над столом. Мы с отцом осторожно последовали за ним.
      - Сядьте! - приказал он. - И ты тоже, Ишмаель.
      - Я был средним из девяти мальчиков, - произнес он таким голосом, словно нас не было в комнате. - Мой отец торговал козами и баранами. Когда мне было четыре года, он посадил меня на мост Алленби нищим-попрошайкой. Будь гордым, сказал он. Нищенство - почетная профессия, и если ты представишь себя достаточным уродом, ни один мусуль-манин не откажется подать тебе милостыню. Милосердие - опора ислама, сказал он. И вот, когда автобус останавливался для осмотра моста, я вместе с дюжиной других нищих, ужасных калек, проникал в этот автобус и хныча клянчил подачку. У меня на лице было полно болячек, так что заработок был ощутимым.
      В девять лет я не знал ничего, кроме попрошайничества на мосту Алленби. В том году в Иерихон приехал на раскопки знаменитый доктор Фарбер. Я околачивался побли-зости, стараясь быть чем-нибудь ему полезным, но был настолько болен, что нуждался в госпитализации, иначе умер бы. Когда отец узнал, что доктор Фарбер поместил меня в госпиталь Хадассы, он вытащил меня из палаты, избил до потери сознания и потребовал, чтобы я никогда больше не покидал мост. И тогда доктор Фарбер купил меня за сотню фунтов, и эти деньги ему пришлось одолжить.
      Он забрал меня домой, вылечил, научил читать и писать... - Он остановился, борясь со слезами.
      - Простите, что обидел вас, - повторил отец.
      - Нет, дослушайте до конца. Когда сезон раскопок закончился, я умолил его позво-лить мне остаться и сторожить. И я копал и копал. Все лето я копал, пока не начали кро-воточить руки. Я, Нури, нашел неолитический череп, чудо раскопок! Знаете, что это зна-чило, когда я отдал его доктору Фарберу? Посмотрите на это, - воскликнул он, показывая на дипломы над столом. - Это от Еврейского университета, а теперь вы можете забрать ваше дерьмо и продать его ворам!
      Отец кивком велел мне выйти, и я вышел.
 
      - Что я могу сказать? - промолвил Ибрагим.
      - Мы - народ, живущий в ненависти, отчаянии и темноте. И для нас евреи - мост из темноты.
      Слишком измученный для дальнейшей борьбы, Ибрагим опустился на стул.
      - Вы можете доверять Ишмаелю, - пробормотал он. - Он хранит секреты, как никто другой. Вы никогда не окажетесь в опасности из-за него. Возьмите эти вещи и получите за них как можно лучшую цену.
      - Только при условии, что Ишмаель не будет наказан за то, что взял с собой сестру. У нее хватило смелости продолжать карабкаться по скалам, когда другой юноша испугал-ся. Она оказала человечеству большую заслугу. Поклянитесь честью вашего отца.
      Ибрагим издал множество вздохов, уменьшавшихся от решимости до пустяков.
      - На этот раз я посмотрю сквозь пальцы на непослушание сына, - произнес он нако-нец. - Ну, а что слышно от Гидеона Аша?
      - Намечаются совещания между Абдаллой и палестинцами. Ваше мнение о нем из-вестно. Пока что он не пойдет против любого палестинца с положением, вроде вас. Он со-бирается сделать вид, что палестинцы хотят его и никого больше. Это, я думаю, тот слу-чай, когда золотая рыбка пытается проглотить акулу. Вот вам мой совет. Есть люди, кото-рые думают так же, как вы. Вы их найдете.
      Ибрагим выслушал и некоторое время раздумывал.
      - Мне нужно в жизни только одно. Я хочу вернуться в Табу и соединить там своих людей. Они где-то в Ливане. Я не вернусь в Табу один или даже во главе своего народа. Я не буду предателем арабов. Правильно или нет, этого я не могу сделать. Я могу вернуться в Табу лишь во главе тысяч палестинцев, как авангард полного возвращения.
      - Я открою вам главные тайны вашей жизни. Вы, вы один пойдете на эти совещания, зная, что Бен-Гурион и евреи согласны на немедленное возвращение ста тысяч арабов с итогом, который должен быть обсужден при заключении мирного договора.
      - Ста тысяч... - изумленно прошептал Ибрагим.
      - Сто тысяч для начала, - сказал Нури Мудгиль.
 

Глава шестая

      Ишмаель снова говорит с вами, уважаемый читатель. Фактически мы были пленни-ками иорданцев. Так что вам нужно знать об Абдалле и его безумных амбициях.
      Он происходил из Мекки, из семьи Хашими. Хашам был прадедом Мохаммеда, и Хашимиты играли важную роль в раннем становлении ислама. Однако когда центр ислама сместился из Аравии в Дамаск и Багдад, семья Хашимитов постепенно превратилась в мелких чиновников, содержателей святых мест в Мекке и Медине.
      Прошли столетия.
      Глава Хашимитов, известный как шариф Мекки, вытянул свой жребий с англичана-ми в первой мировой войне против Оттоманской империи. Закончить он надеялся коро-лем Великой арабской нации. Вместо этого ему бросили кое-какие кости, соперники Сау-ды в конце концов его изгнали его из Аравии, и остаток жизни он провел в изгнании.
      Его сыну Абдалле пожаловали марионеточный статус в Восточной Палестине, осаж-денной пустыне в Трансиордании. Единственным назначением этого "государства" было служить для англичан военной базой.
      Трансиорданский эмират был нищей пустыней, населенной главным образом бедуи-нами, жившими за счет верблюдов - источника пищи, крова и одежды. Они пили верблюжье молоко и ели верблюжье мясо. Они жили в шатрах из верблюжьих шкур и носили одежду, сотканную из верблюжьей шерсти. Верблюжий навоз давал тепло, верблюжьи спины - передвижение. Это злобное, некрасивое, вонючее животное, умеющее, однако, выживать в пустыне, как умел и его хозяин - бедуин. Жизнь в Трансиордании была при-митивной и жестокой, с бесконечными межплеменными войнами. Арабские лидеры нена-видели Абдаллу, потому что он был под полным контролем своих британских хозяев.
      Один толковый англичанин, Джон Бэгот Глабб*, преобразовал Арабский легион и объединил враждебные племена под одним знаменем, верным Абдалле. Он создал боевую силу, соединив современное вооружение и тактику с цветистой формой и помпой, что так нравилось бедуинам. Арабский легион стал единственной первоклассной военной силой в арабском мире и вызвал еще большую зависть к Абдалле.
      Трансиордания, позже ставшая Королевством Иордания, продолжала чахнуть как за-бытая Богом, заброшенная страна с менее чем полумиллионным вялым и безропотным на-селением. Это была страна ничего: ни культурных условий, ни литературы, ни универси-тетов, ни приемлемого здравоохранения.
      Абдалла оказался столь же терпеливым, сколь и амбициозным. Отдав Легион в рас-поряжение англичан во второй мировой войне, он был единственным арабским лидером, связавшим себя с Союзниками, и использовал их победу как трамплин для осуществления своих заветных желаний.
      Вы спросите Ишмаеля, чего же желал Абдалла? Не больше и не меньше, чем желал его отец и его брат Фейсал: быть правителем Великой арабской нации, включающей Си-рию, Ирак, Ливан, Палестину и Саудовскую Аравию. Как видите, его мечты не были ни мелкими, ни очень уж тайными.
      Мой отец, хаджи Ибрагим, не умея сдерживать свой язык, частенько называл Абдал-лу своим злейшим врагом. Абдалла открыто болтал о том, что нет ни Иордании, ни Пале-стины, а есть только Великая Сирия, возглавить которую предназначено Хашимитам.
      И хотя Лига арабских стран, наш совет наций, кипела от наглости маленького царь-ка, сидящего в своей смехотворной столице Аммане, она не могла пойти против него, по-тому что он был хорошо спрятан под юбкой британского льва.
      Абдаллу все ненавидели. Египтяне, считавшие себя сердцем и элитой арабского ми-ра. Саудовцы, которых бросало в дрожь при мысли о его мести за изгнание Хашимитов из Аравии. Сирийцы, которым Абдалла предназначил отдать ему свою страну. Муфтий, счи-тавший Палестину своей вотчиной. И все они замышляли устранить его.
      Из войны с евреями один Абдалла вышел с победой, территорией и флагом, разве-вающимся над Восточным Иерусалимом и Наскальным Куполом.
      Больше того, с побегом палестинцев он получил население, вдвое большее, чем в его собственном королевстве - полмиллиона палестинцев Западного Берега и еще полмил-лиона тех, кто перешел через реку в Трансиорданию.
      В большинстве своем это были неграмотные и нищие крестьяне. Было, однако, и много тысяч образованных палестинцев, цвет нации. Они должны были дать отсталой стране быстрое вливание образования, торговли, финансов, которое раскрыло бы перед ней современный мир.
      Чтобы не упустить благоприятный случай, Абдалла дал беженцам гражданство и свободу передвижения. Для того, чтобы узаконить ползучую аннексию им Западного Бе-рега, многие представители палестинской верхушки были назначены на высокие посты в иорданском правительстве. Он использовал тонкий шпон конституционного правления, включив в свой парламент половину палестинцев. Это был обман, так как король оставил за собой право назначать и удалять любого, налагать вето на любой закон и распускать парламент по своей прихоти.
      Лига арабских стран - формально ассоциация всех арабских стран - не признала по-пытки аннексии и поклялась никогда не признавать ее. Абдалла оказался в изоляции в мо-ре враждебных соседей.
      Иерусалимский муфтий, давний враг Абдаллы, бежал в Газу, где попытался проти-востоять притязаниям короля. Но дни славы муфтия кончились.
      Стало известно, что во время второй мировой войны, будучи нацистским агентом, муфтий посетил Польшу, чтобы осмотреть лагери уничтожения. Полагая, что завоевание Палестины немцами неизбежно, он представил Гитлеру план устройства газовых камер в долине Дотан к северу от Наблуса. Там он уничтожал бы евреев из всех стран, покорен-ных немцами на Ближнем Востоке.
      Один Египет признал претензии муфтия на Палестину, но его поддержка была сла-бой и неискренней. На самом деле он пережил свою ценность для арабов. Хаджи Амину аль-Хуссейни предстояло закончить свою жизнь почтенной персоной в разных арабских местах, но политическая его звезда догорела до конца.
      В мощной оппозиции аннексиям Абдаллы было много и самих палестинцев. Король был поражен, узнав, что вся Палестина вовсе не собирается под хашимитским флагом. Но у него была не слишком тонкая кожа. Он постарался подкрепить свою претензию на За-падный Берег, не восстанавливая против себя важных лиц оппозиции. В то же время он удостоверился, что беженцы не организуют встречного движения.
      Агенты и сторонники Абдаллы проникали в города и лагери беженцев Западного Берега, принуждая, подкупая, обещая политические взятки всем, кто присоединится к не-му.
      На иорданской стороне лагери беженцев, разбросанные вокруг Аммана, быстро по-пали под его контроль. Оппозицию он удалил из этих лагерей нешумными убийствами и тюремными заключениями.
      Чтобы укрепить свои позиции, он затеял бесчисленные совещания и встречи на За-падном Береге. Наконец он почувствовал себя достаточно сильным, чтобы объединить Иорданию с Западным Берегом и потребовал большого съезда в Аммане, необъявленной целью которого было предложить ему корону Великой Палестины - первый крупный шаг к Великой Сирии.
      Отец тщательно следил за этими ухищрениями. Сохраняя сдержанность, он прини-мал участие в больших и маленьких встречах. Он постоянно поддерживал связь с профес-сором доктором Нури Мудгилем. Когда был созван большой Съезд в Аммане, он знал, что ему надо принять участие, и решил держаться своей линии, даже если бы это было чрева-то для него тюрьмой или смертью.
 

Глава седьмая

      Начало 1950 года.
      Римляне называли его Филадельфией. Амман, столица библейских аммонитов, - это то место, где царь Давид послал своего полководца Урию на верную смерть в бою, чтобы завладеть его женой, прекрасной Вирсавией*. Подобно древнему Содому, Амман имел славу бессовестного гедонизма и зла, что навлекло на него гнев пророков Амоса и Иере-мии. Их предсказания о разрушении Аммана исполнились лишь отчасти. Амман не был разрушен. Он просто никогда ничем не был. Он все еще лежит там, раскинутый на во-шедших в поговорку семи холмах, - забытая станция на Царской дороге, торговом пути между Красным морем и Дамаском. Так он и оставался, изнывая от солнца, две тысячи лет, почти не подозревая о существовании окружающего мира.
      И вот явился Абдалла со своими амбициями и с англичанами, объединяющими бедуи-нов в Арабский легион. Амман поднял свою обдуваемую ветром, засыпанную пылью голову и из столицы ничего стал новым центром арабских интриг.

* * *

      Вы не можете представить, как я был взволнован и горд, когда отец сказал, что я бу-ду сопровождать его в Амман на Великий съезд демократического единства! Арабский мир, кажется, метался от одного съезда к другому, но я еще не был ни на одном, тем более демократическом.
      Несколько недель Акбат-Джабар и еще четыре лагеря были охвачены пламенем об-суждений и споров. Иорданские агенты завалили нас литературой и агитацией. Нужно было больше тысячи делегатов - половина с Западного Берега и половина от палестинцев, ныне живущих в Иордании.
      Если бы посчитать, то оказалось бы, что 50 процентов съезда Абдалла посадил в тюрьмы еще до того, как начал подбирать делегатов от Западного Берега. Многочислен-ные палестинцы, живущие в Аммане, и те, что обитали в пятидесяти лагерях вверх по ре-ке, были у Абдаллы в кармане, и никто не сомневался, как они будут голосовать.
      Каждый день объявляли новых делегатов из числа мэров, мухтаров, шейхов, духо-венства и известных палестинцев Западного Берега. Эти тоже в подавляющем большинст-ве были людьми Абдаллы. Допускалась и оппозиция, но только тщательно просеянная, малочисленная, контролируемая; она нужна была, чтобы "доказать" миру, что съезд будет насквозь демократическим.
      Хаджи Ибрагим был в числе оппозиции, выставленный вместе с группой делегатов от Акбат-Джабара и других лагерей вокруг Иерихона. Хотя на этих территориях жило больше пятидесяти тысяч человек, от них было назначено жалких двадцать делегатов.