Ученые и до сих пор не разгадали Дитто некой загадки. Быть может, прочитав историю Марвина, они придут к какому-нибудь заключению.
Что касается меня, то у меня есть своя собственная теория. Я полагаю, что Блэффингем, будучи охвачен безумным желанием добыть себе, как импрессарио, представителя седой древности, пустил в ход «витализирующие» лучи профессора Грегсби и оживил чудовище…
Остальное само собой понятно.
Вот и вся история Марвина. Дальнейшая его судьба вряд ли заинтересует читателя.
Около полудня трое преследователей, обогнув крутой изгиб реки, очутились в виду обширной годной долины. Трудная извилистая каменистая Дорожка, по которой они так долго неслись за беглецами, перешла в широкий скат. Все трое, оставив след, поехали к небольшой возвышенности, поросшей масличными деревьями, и остановились: двое из них — несколько поодаль от ехавшего впереди человека, на лошади которого была украшенная серебром уздечка.
Несколько минут путники всматривались в широкое пространство, открывавшееся перед ними. Оно уходило все дальше и дальше, и однообразие пустыни, покрытой пожелтевшей травой, только изредка прерывалось группами засохших колючих кустов и следами теперь высохших русел временных потоков. Красноватая даль наконец сливалась с синеватыми скатами отдаленных холмов, может быть, даже покрытых зеленью. А над ними, держась на невидимом основании, будто действительно вися в воздухе, высились одетые снегами вершины гор, становившиеся все выше и опаснее к северо-западу, где бока долины суживались.
На западе же долина была открыта до того места, где темное пятно на небе указывало на начало леса. Но трое людей смотрели не на восток и не на запад, а прямо перед собой.
Сухощавый человек с рассеченной губой заговорил первым, и в его голосе слышалось разочарование:
— Нигде не видать. Да ведь, правда, у них был целый день впереди.
— Они не знают, что мы гонимся за ними, — сказал маленький человек на белой лошади.
— Она-то, наверное, знает, — с горечью сказал предводитель и подумал:
«И все же они не могут продвигаться быстро. У них всего только один мул, а из ноги девушки весь день сочилась кровь…».
Человек на лошади с серебряной уздечкой бросил на худощавого свирепый взгляд:
— Ты думаешь, я не понял этого? — огрызнулся он.
— А все же это не без пользы, — прошептал маленький как бы про себя.
Худощавый с рассеченной губой невозмутимо смотрел вдаль:
— Они не могли уйти из долины, — сказал он. — Если нам поехать поскорее…
Он взглянул на белую лощадь маленького и замолчал.
— К черту всех белых лошадей, — сказал человек на лошади с серебряной уздечкой и обернулся на животное, к которому относилось проклятие.
Маленький взглянул вниз между ушами своего белого коня.
— Я сделал все, что мог, — сказал он.
Двое других опять начали вглядываться в долину. Худощавый провел обратной стороной руки по рассеченной губе.
— Вперед! — вдруг приказал обладатель серебряной уздечки.
Маленький вздрогнул, натянул поводья, и копыта трех лошадей чуть слышно и часто застучали по густой высокой траве, направляясь с холма — обратно к следу, вниз.
Всадники осторожно спустились с длинного ската и, проехав сквозь чащу покрывавших скалы колючих кустов со странными, как бы роговыми ветвями, очутились на ровном месте внизу. Здесь след виден был очень слабо, потому что земля лежала тонким слоем и единственным покровом была засохшая трава, торчавшая из почвы. Однако, зорко всматриваясь, свесившись с шеи лошадей и часто останавливаясь, всадникам удалось найти след беглецов.
Попадались вытоптанные места, сломанные и согнутые стебли сухой травы и местами достаточно ясные отпечатки ног. Вскоре предводитель увидал кроваво-бурое пятно там, где, вероятно, ступила девушка-креолка. И здесь он про себя выругал ее сумасшедшей.
Сухощавый ехал по следу передового, а маленький человек на белой лошади следовал позади, погруженный в свои думы. Все ехали гуськом, человек на лошади с серебряной уздечкой показывал дорогу, и никто не говорил ни слова. Через несколько времени маленькому человеку на белой лошади подумалось, что кругом очень тихо. Он очнулся от забытья. Кроме легкого шума, производимого лошадьми и оружием, вся большая равнина была тиха, как нарисованный ландшафт.
Впереди ехал предводитель с товарищем, оба склонились влево и покачивались вместе с мерным шагом лошадей; их тени, как тихие, бесшумные, крадущиеся спутники, двигались впереди них. Предводитель оглянулся. Что это с ним? Ему припомнился отсвет от стен ущелья и постоянный аккомпанемент скатывающихся с шумом камней. А потом… Не было ни малейшего ветерка. Вот причина. Какое обширное тихое место, все погруженное в вечернюю дремоту! И небо чистое, ясное, только немного затуманенное в верхней части долины, где собралась тонкая дымка.
Маленький человек поиграл поводом, сложил было губы, чтобы свистнуть, и только вздохнул. Он на минуту обернулся в седле и стал всматриваться в ущелье, из которого они выехали. Все голо, голые скалы с каждой стороны, и нигде ни следа животного или растения, а тем более человека. Что это за сторона? Ему это место вовсе не нравилось.
Он почувствовал минутное удовольствие, увидав темно-красную змейку, мелькнувшую стрелой и исчезнувшую в сумерках. Это значило, по крайней мере, что в долине есть жизнь. А затем, к еще большей радости, его лица коснулось легкое дуновение, до слуха донесся как бы шепот, только кусты местами заколебались на небольших пригорках; можно было думать, что это первые признаки вечернего ветерка. Всадник послюнявил пальцы и поднял их в воздухе, чтобы узнать направление ветра.
В это время ему пришлось резко остановить лошадь, чтобы избегнуть столкновения с сухощавым, который тоже вдруг остановился, не находя больше следа. Как раз в эту минуту он поймал взгляд предводителя, обращенный на него.
Маленький попытался выказать интерес к выслеживанию; но затем, когда поехал дальше, снова углубился в наблюдение за тенью хозяина, за его шляпой и плечами, появлявшимися и исчезавшими за фигурой сухощавого, ехавшего ближе. Они уже четыре дня ехали, словно с края света, по этой безводной пустыне, питаясь только сушеным мясом, которое везли под седлом, пробиваясь по горам и скалам, где, наверное, никого не бывало, кроме преследуемых ими беглецов!
И все это было из-за девушки, капризного ребенка!
«И зачем этому человеку, самые низкие прихоти которого исполняет чуть ли не целый город, понадобилась именно эта девушка?» — мысленно задал себе вопрос маленький человек и нахмурился, облизывая засохшие губы почерневшим языком. Таков уж был нрав хозяина, и больше он ничего не знал.
Перед его глазами целый ряд сплошного тростника сразу нагнулся, а затем шелковистые ленты, висевшие на нем, затрепетали и опустились. Ветер усиливался. Он как бы оживлял все кругом, и это было хорошо.
— Алло! — крикнул сухощавый.
Все трое вдруг остановились.
— Что такое? — спросил хозяин.
— Там… — отвечал сухощавый, указывая вдаль по долине.
— Что такое?
— Что-то движется к нам навстречу: вон — бежит… Видите?
В эту минуту какое-то желтое животное появилось на подъеме холма и стало приближаться к всадникам. Это была большая дикая собака, бежавшая, высунув язык, так быстро, что не замечала приближавшихся всадников. Она бежала, подняв нос, очевидно, без всякой цели и следа. Когда собака была уже близко, маленький человек схватился за нож.
— Она бешеная, — решил сухощавый.
— Крикните, — сказал маленький человек и сам крикнул.
Собака поравнялась со всадниками, но, когда маленький человек уже обнажил нож, отклонилась в сторону и пробежала мимо. Маленький человек смотрел ей вслед.
— Пены не видно, — сказал он.
С минуту предводитель смотрел вдаль и наконец крикнул:
— Ну, едем дальше! Какое нам дело!
И он тронул лошадь.
«Едем дальше, — прошептал про себя маленький человек, повторяя слова предводителя. — Почему один человек может сказать: „едем дальше“, и его все слушаются? Всю свою жизнь человек с серебряной уздечкой говорил это. А если бы вот я сказал то же самое… Все даже удивятся, если не послушаешься самого нелепого приказания хозяина. Эта девушка, на его взгляд и на взгляд других, сумасшедшая, решившаяся на неслыханный поступок».
Затем мысли маленького человека перешли к худощавому с рассеченной губой, такому же необузданному, как и хозяин, такому же, а может быть, даже более храброму, но, между тем, не знающему ничего, кроме слепого повиновения.
Какое-то особенное ощущение в руках и коленях заставило маленького человека вернуться к окружавшему. Что-то такое привлекло его внимание. Он поравнялся с сухощавым человеком.
— Заметил ты, что с лошадьми? — спросил он.
Сухощавый взглянул вопросительно.
— Им не нравится ветер, — сказал маленький человек, когда предводитель обернулся.
— Нет, ничего особенного, — ответил сухощавый.
Они проехали некоторое время молча. Передовые все время присматривались к следу, а ехавший сзади смотрел в сумрак, спускавшийся в обширную долину, и наблюдал, как ветер крепчал с каждой минутой. Далеко на западе он заметил темное пятно, — должно быть, стадо диких свиней, быстро несшееся вниз по долине, но не сказал ничего и не сделал вторичного замечания о беспокойстве лошадей.
А затем он вдруг увидал блестящий белый шар, за ним другой, похожий на огромный репейник, который ветер гнал по ущелью. Шары взлетали высоко в воздухе, опускались и снова поднимались, останавливались на мгновение и быстро пролетали мимо, а беспокойство лошадей при виде их увеличивалось.
В следующее мгновение показалось еще несколько таких шаров, несшихся навстречу всадникам… и все чаще, чаще…
До слуха ехавших донесся визг. Дорогу перебежал дикий кабан, но не остановился, а только мельком взглянул на них. После этого все трое остановились, всматриваясь во все сгущавшуюся мглу, надвигающуюся на них.
— Если бы не репейник… — заговорил предводитель.
Но в это мгновение огромный шар пронесся совсем близко. Это был вовсе не ровный шар, а что-то огромное, мягко-шершавое и волосатое, вроде листа, собранного за края, или летающего спрута. Предмет переворачивался, приближаясь, таща за собой следом длинные нити и полосы паутины.
— Это не репейник, — сказал маленький человек.
— Не нравится мне эта штука, — пробормотал сухощавый.
И они переглянулись.
— Черт возьми! — закричал передовой. — Здесь воздух кишит ими. Если так пойдет дальше, они заставят нас остановиться.
Инстинктивное чувство, вроде того, которое заставляет оленей сплачиваться при приближении чего-нибудь неопределенно страшного, побудило всадников повернуть лошадей против ветра, и, проехав несколько шагов, остановиться в ожидании приближавшейся летучей массы. Она надвигалась по ветру быстро, бесшумно колыхаясь, опускаясь на землю и снова взлетая высоко в воздух согласным уверенным движением.
Передовые этого странного войска пролетали справа и слева от всадников. И вдруг масса покатилась по земле бесформенными клубами и полосами, лошади испугались и начали подниматься на дыбы. Предводителя охватило внезапное безграничное нетерпение. Он награждал шары и лошадей самыми отборными ругательствами.
— Вперед! — кричал он. — Не смотрите на них! Какое нам до них дело! Назад, к следу!
Он выругал свою лошадь и затянул повод, яростно крича:
— Говорю вам, я поеду по этому следу!.. Где он?..
Он схватил повод поднимавшегося на дыбы коня и стал искать след в траве. Длинная клейкая нить легла ему на лицо и серое щупальце упало на руку, державшую повод, а по затылку быстро пробежало что-то живое на многих ногах. И предводитель почувствовал, как одно из этих серых существ будто впилось в него. Между тем свободные концы нитей хлопали над ним наподобие паруса причаливающей лодки, но без шума.
Ему показалось, будто на него смотрит много глаз из груды мягких тел, которые готовы были спуститься на него на своих коленчатых ногах, пробиравшихся по толстым нитям. С минуту он смотрел вверх, сдерживая коня по привычке, приобретенной долгими годами верховой езды. Но над его головой сверкнуло лезвие ножа и перерезало нити паутины, на которых шар держался в воздухе. Вся масса мягко поднялась и медленно поплыла дальше.
— Пауки! — крикнул сухощавый. — Здесь все полно огромными пауками. Взгляните!
Человек на лошади с серебряной уздечкой продолжал следить за удалявшейся массой.
— Хозяин, хозяин! — вдруг крикнул маленький.
Но хозяин смотрел на что-то красное, лежавшее на земле и еще шевелившее ногами. Когда сухощавый указал ему на другую массу, опускавшуюся на них, он поспешно выхватил нож.
Верхняя часть долины казалась теперь туманной стеной, разорванной в клочки. Он попытался определить положение. Маленький человек закричал:
— Поезжайте вниз по долине!
То, что произошло потом, походило на свалку. Человек на лошади с серебряной уздечкой увидал, как маленький промчался мимо него, яростно отбиваясь от пауков, и изо всей силы налетел на сухощавого, сбив его и лошадь с ног. Его собственная лошадь пробежала шагов десять, прежде чем ему удалось остановить ее. Потом он взглянул наверх и назад, где увидал лошадь, валявшуюся на земле, и сухощавого, стоявшего над ней и отбивавшегося от окутывавшей его серой трепещущей массы, спускавшейся на них обоих. Паутина неслась быстро, плотным слоем, как семена одуванчика в ветреный июльский день.
Маленький человек сошел с лошади, но не выпускал повода. Он старался удержать вырывавшееся животное одной рукой, размахивая другой в воздухе без определенной цели. Щупальца второй серой массы протягивались к нему, а вся масса медленно опускалась.
Хозяин стиснул зубы, подобрал повод, нагнул голову и пришпорил коня. Упавшая лошадь сухощавого перевернулась, встала, на ее боках виднелась кровь и копошились живые существа. Сухощавый вскочил на нее и/бросился вдогонку хозяину, успевшему отъехать шагов на десять. Его ноги были все окутаны серым; он беспомощно размахивал ножом. Потоки серых лент спускались с него, лицо скрывалось под тонкой серой дымкой. Левой рукой он старался оторвать что-то от своего тела. Вдруг лошадь его споткнулась, и он опять упал. Он пытался подняться, но снова упал и вдруг завыл во все горло:
— О-о-о!..
Хозяин с ужасом смотрел на огромных пауков, присасывающихся к худощавому, и на других, ползающих по земле.
Когда он пытался заставить своего коня подъехать к судорожно бившемуся и кричавшему серому узлу, пытавшемуся встать, послышался стук копыт, и мимо промчался маленький человек, сбившийся в сторону на своей лошади и ухватившийся за ее гриву. И все новые и новые клочки серой ткани заволакивали лицо хозяина. А над ним и кругом его кружились, все теснее и теснее обхватывая его, нити паутины…
Впоследствии до самого последнего дня своей жизни он не мог припомнить, как произошло то, что случилось с ним в эту минуту. Удалось ли ему повернуть лошадь, или она сама, по собственному желанию, бросилась за товарищем, — неизвестно. Он помнит только одно: что в следующее мгновение она несла его вниз по долине в то время, как он отчаянно махал ножом над головой. А над ним, при усиливавшемся ветре, воздушные корабли пауков, наполненные воздухом шары и лоскуты летели, будто сознательно преследуя его.
Копыта стучали, человек с серебряной уздечкой мчался, сам не сознавая куда, подняв кверху свае испуганное лицо и держа нож наготове, чтобы нанести удар. л в нескольких шагах впереди ехал маленький человек, таща за собой хвост разорванной паутины, но все еще держась в седле. Камыш склонялся перед ним, ветер дул сильный и свежий; через плечо хозяин видел, как паутина гналась за ними…
Он так стремился убежать, что только тогда, когда его лошадь приготовилась сделать большой прыжок, заметил, что находится на краю рва, но не мог сообразить, что следует сделать. Он сидел, сильно нагнувшись вперед, и откинулся назад уже слишком поздно.
Но если волнение помешало ему сделать скачок, то он, во всяком случае, не забыл, как следует падать. Он отделался только ушибом плеча, лошадь же его упала и судорожно билась. Но нож воткнулся в твердую почву и сломался, как бы отказываясь дальше служить ему.
Хозяин быстро вскочил, не переводя духа, отбиваясь от настигавшей его паутины. Одну минуту он думал было бежать, но вспомнил, что находится во рву, и повернул назад. Он отбежал в сторону, и в следующее мгновение стал спускаться еще ниже, скрываясь от бури.
Здесь ему удалось спрятаться под выступом высохшего русла потока, и из своего прикрытия он смотрел на эти странные серые массы, несшиеся мимо и застилавшие плотной пеленой кусочек неба над его головой, ожидая, пока ветер утихнет и явится возможность уйти.
Один раз летевший мимо паук упал в ров рядом с ним. Он с растянутыми ногами был величиной в целый фут. Посмотрев несколько минут, как чудовище старалось убежать и пыталось кусать его сломанный нож, он поднял свой подбитый железом сапог и с проклятием бросил им в мягкую массу, намереваясь сделать то же и со вторым сапогом.
Убедившись, что полчища пауков не достигнут его, человек сел и начал раздумывать, грызя, по своему обыкновению, ногти. Его оторвало от этого занятия появление человека на белой лошади.
Он услышал стук копыт его лошади и ободряющий голос товарища еще раньше, чем увидел его. Затем маленький человек показался с лицом кающегося, таща за собой хвост белой паутины. Люди встретились, не приветствуя друг друга и не говоря ни слова. Маленький человек устал и дошел до крайнего озлобления, когда встретился с хозяином. Последнего несколько покоробил взгляд подчиненного.
— Ну что? — спросил он наконец стараясь придать своему вопросу начальнический тон.
— Вы бросили его.
— Лошадь помчала.
— Знаю, и моя тоже.
Он дерзко захохотал в лицо хозяину.
— Я говорю, моя лошадь помчала, — сказал человек, у которого прежде была лошадь с серебряной уздечкой.
— Мы оба трусы, — решил маленький.
Другой продолжал грызть ногти, как бы в раздумьи, не спуская глаз с подчиненного.
— Не называй меня трусом, — сказал он наконец.
— Вы такой же трус, как и я.
— Может быть. Есть предел, за которым каждый человек начинает бояться. Это я узнал недавно.
— Но не так, как вы. Вот в том-то и разница. Я никогда не думал, что вы его бросите. Он спас вам жизнь несколько минут тому назад… Но что же вы, наш хозяин?!
Хозяин опять начал грызть ногти и сильно нахмурился.
— Никто не называл меня трусом, — сказал он. — Нет… Сломанный нож все же лучше, чем ничего… Загнанной белой лошади не снести двух человек четыре дня… Терпеть не могу белых лошадей, да уж нечего делать на этот раз. Ты начинаешь меня понимать… Я вижу, что после всего случившегося ты намереваешься очернить меня… Ты никогда не был мне по душе.
— Хозяин… — начал было маленький человек.
— Нет, нет! — отвечал хозяин.
Он вскочил, когда маленький человек хотел отойти. С минуту они смотрели друг другу в глаза. Над их головами пролетали пауки. Камни покатились, раздалось топанье ног, отчаянный крик… удар…
К ночи ветер стих. Солнце зашло безмятежно ясно, и бывший владелец лошади с серебряной уздечкой очень осторожно вышел по легкому подъему из рва; только теперь он вел на поводу белую лошадь, на которой прежде ехал маленький. Ему хотелось подойти к своей лошади, чтобы снять уздечку с серебряными украшениями, но он боялся, что ночь и ветер могут застать его в долине, а кроме того, ему была неприятна мысль, что он может увидать своего коня, усеянного пауками, а может быть, частью изъеденного ими.
Взгляд его обратился на долину.
«Я погорячился, — подумал он, — а теперь она уж получила свою награду. И они — в этом нет сомнения…»
Но что это? Далеко, над поросшим лесом скатом долины, к небу, озаренному закатом, вилась отчетливо струйка дыма.
При виде ее покорность старика сменилась яростью. Дым! Он повернул лошадь; но колебался. В эту минуту над ним что-то зашуршало в воздухе. Далеко над тростником плыл разорванный серый лоскут. Он взглянул на паутину и на дым.
«Может быть, в конце концов, это вовсе не они», — снова подумал он. Но он знал, что это именно они.
Еще некоторое время он смотрел на дым, а потом сел на лошадь.
Ему предстояло пробраться через плотную сеть паутины. На земле оказалось много мертвых пауков, а живые грызли своих товарищей. При звуке копыт — они разбежались.
Их время миновало. С земли, когда ветер не подхватывал их, они, несмотря на весь свой яд, не могли ничего сделать человеку.
Хозяин отбивался своим поясом от тех, которые подползали слишком близко. Однажды, когда их собралось несколько на чистом месте, он решил было слезть и перетоптать их ногами, но преодолел свое желание. Каждую минуту он поворачивался в седле и смотрел на дым. «Пауки… — бормотал он про себя. Пауки помешали?.. Ладно… Следующий раз я сам должен соткать паутину. И уж тогда — не выпущу!».
Обсерватория в Аву на о. Борнео стоит на вершине потухшего вулкана. К северу старый кратер вырисовывается темной массой на безоблачном ночном небе. От маленького круглого здания с крышей в форме гриба крутые склоны горы уходят прямо в темный девственный тропический лес у подножья. Небольшой домик, где живут заведующий обсерваторией и его помощник, отстоит метров на сорок от обсерватории, а дальше стоят домики туземных жителей — рабочих обсерватории. Седди, заведующий астрономической обсерваторией, лежал дома в легкой лихорадке. Его помощник, Вудхауз, прежде чем начать свое ночное дежурство, остановился на минуту перед входом в здание в немом созерцании красоты тропической ночи. Ночь была тихая. Из домиков туземцев по временам доносились голоса и смех, а в глубине леса слышался крик какого-то животного. Из густой темноты непрерывно вылетали ночные насекомые и кружились около огня.
Помощник думал о возможности новых открытий в этой темной лесной чаще, лежавшей у его ног: для натуралиста девственные леса Борнео до сих пор представляют заманчивую страну, полную неразрешенных вопросов и открытий. Вудхауз нес в руке маленький фонарь, желтый свет которого составлял резкий контраст с бесконечной гаммой оттенков ночи, начиная от бледно-голубого и кончая черным, в которые был окрашен ландшафт. Руки и лицо астронома для защиты от москитов были намазаны особой мазью.
Здание обсерватории было временное, не вполне оборудованное всем необходимым. Поэтому Вудхауз размышлял о том, что работа во временном здании, снабженном, кроме телескопа, только самыми примитивными приспособлениями, опять потребует долгого неподвижного наблюдения в самой неудобной позе. Натуралист вздохнул при мысли о предстоящей физической усталости, потянулся и вошел в обсерваторию.
Читатель, вероятно, знаком с устройством обыкновенной астрономической обсерватории. Здание имеет большей' частью цилиндрическую форму с легкой полукруглой крышей, которую можно вращать изнутри в любом направлении. Телескоп опирается основанием на каменную тумбу, находящуюся в центре здания, а часовой механизм, указывающий вращение Земли, позволяет постоянно наблюдать какое-либо нащупанное трубой небесное светило. Кроме того, целая система колес и винтов у стойки дает возможность астроному устанавливать трубу телескопа в желательном положении. В подвижной крыше имеется отверстие, перемещающееся вместе с трубой телескопа, направленной к небесному своду. Наблюдатель сидит или лежит на наклонной деревянной скамье, которую можно передвигать на колесах, как потребует того положение телескопа. С целью усилить яркость наблюдаемых звезд, в- обсерватории сохраняется полная темнота.
Пламя в фонаре заколыхалось, когда Вудхауз вошел в свою круглую нору, и мрак побежал темными тенями за большой аппарат, а когда свет был прикрыт, снова как будто расползся по всей комнате.
В отверстие крыши смотрела прозрачная синева, на которой горели с тропической яркостью шесть звезд, и бледный свет их скользил по темной трубе инструмента. Вудхауз установил крышу, потом, подойдя к телескопу, повернул одно колесо, затем другое, ставя большую трубу в новое положение. Потом он посмотрел в «искатель» — маленький вспомогательный телескоп, — немного подвинул крышу, привел в порядок еще кое-какие приспособления и завел часовой механизм. Вудхауз снял пиджак, потому что ночь была очень жаркая, поставил как ему надо было неудобную скамью, на которой ему предстояло провести следующие четыре часа, и со вздохом начал свои наблюдения над небесными светилами.
В обсерватории царила полная тишина, пламя в фонаре продолжало колебаться. Лишь изредка доносился из лесной чащи крик какого-то животного, а из туземного поселка говор малайских и даякских жителей-рабочих. Вот один из них затянул заунывную протяжную песню; другие через определенные промежутки подхватывали ее припев, но и песня замолкла, — все, по-видимому, разошлись по домам, и уже никакого звука не доносилось из поселка. Шепчущая тишина становилась все глубже и глубже.
Часовой механизм, ровно тикал. Слышалось пронзительное жужжание москита, по-видимому, раздосадованного мазью, покрывавшей лицо Вудхауза.
Вудхауз переменил положение, когда медленное движение телескопа сделало его уж чересчур неудобным, и опять весь отдался работе.
Он наблюдал группу звезд в Млечном Пути, в одной из которых заведующий обсерваторией незадолго перед тем обнаружил какоето особенное, по его словам, колебание света. Такие наблюдения не входили в круг ежедневной работы обсерватории, и, может быть, именно поэтому Вудхауз особенно заинтересовался ими. Он совершенно забыл обо всем земном. Все его внимание сосредоточилось на большом голубом круге небесного свода в поле телескопа, — круге, усеянном миллионами звезд, которые ярко сверкали на темном фоне. Во время наблюдения Вудхаузу казалось, будто и сам он несется в эфире пространства. Бесконечно далеко было светлое пятнышко, мерцавшее слабым красным огнем, которое он наблюдал.
Вдруг звезды как будто померкли. Промелькнуло что-то темное, и они опять засияли.
— Странно, — сказал Вудхауз, — должно быть, птица.
Снова повторилось то же, и вслед за этим большая труба телескопа содрогнулась, словно кто-то толкнул ее. Потом раздались оглушительные удары о крышу обсерватории. Звезды будто поплыли в сторону, между тем как телескоп, сдвинутый с места, повернулся и выскользнул из отверстия в крыше.
— Черт возьми! — воскликнул Вудхауз. — Что такое?
Что-то огромное, темное, неопределенное, вроде бьющегося крыла, как бы пыталось пролезть в отверстие крыши. Через минуту отверстие снова очистилось, и в него снова лился яркий свет длинной полосы Млечного Пути.
Вверху комнаты, под крышей, было совершенно темно, и только какое-то царапанье указывало на присутствие там невидимого живого существа.
Вудхауз встал со скамьи. Он дрожал и обливался потом, пораженный неожиданностью происшедшего. Где это существо — кто бы оно ни было — в комнате или на крыше? Одно было несомненно, что оно велико.
Вдруг опять что-то промелькнуло, влетев в отверстие крыши, а телескоп заколебался. Вудхауз вскочил. Стало быть, это существо в обсерватории, с ним? По-видимому, под самой крышей? Что же это может быть?
Вудхауз постоял секунду в оцепенении. Существо царапалось под сводом, потом вдруг метнулось прямо в лицо, и звездный свет скользнул по чьей-то блестящей коже. Бутылка с водой полетела со стола на пол.
Чувство, что странное неведомое существо скрывается в темноте, в нескольких футах от лица, было особенно неприятно Вудхаузу. Придя немного в себя, он подумал, что это, должно быть, какая-нибудь ночная птица или большая летучая мышь. Он решил убедиться в этом и, вынув из кармана спички, чиркнул. При вспыхнувшем свете он заметил огромное крыло, приближавшееся к нему, перед ним мелькнула серая шерсть, что-то ударило в лицо, и спичка выпала из руки. Удар угодил ему в висок, а коготь скользнул вдоль щеки. Вудхауз пошатнулся и упал, слыша, как в ту же минуту свалился фонарь. В то мгновение, как он падал, последовал второй удар. Вудхауз почувствовал, что по его лицу течет горячая кровь. Инстинктивно он схватился за глаза, как бы желая убедиться, целы ли они, и, повернувшись лицом вниз, пытался проползти под защиту телескопа.
Вудхауз снова почувствовал удар в спину, затем услышал, как зашуршал его пиджак; между тем животное опять взлетело под крышу обсерватории. Вудхауз забрался как можно дальше между тумбой и трубой телескопа, высовывались одни только ноги, которыми он мог, по крайней мере, отбиваться. Он все еще не мог определить, кто его враг. Странное животное долго носилось в темноте и, наконец, опустилось на телескоп с такой силой, что инструмент закачался и стойка затрещала. Вот крылья взмахнули около астронома совсем близко, он отчаянно лягнул и нащупал ногами мягкое тело. При бледном свете звезд Вудхауз с ужасом различил темную голову с острыми ушами, с бугорком между ними. Голова показалась ему величиной с голову бульдога. Вудхауз начал отчаянно звать на помощь.
В эту минуту неведомое животное снова опустилось совсем около него. Вудхауз протянул руку и коснулся чего-то мягкого на полу, затем снова лягнул, и в то же мгновение ряд острых зубов впился в его щиколотку. Он опять закричал от боли и страха, пытаясь освободить схваченную ногу и брыкаясь другой. Тут он вспомнил, что около него должна быть поблизости упавшая и разбившаяся бутылка из-под воды; схватив ее, он старался принять сидячее положение. Когда он ощупал прижатую ногу, ему под руку попалось ухо, покрытое шерстью, как у большой кошки. Схватив бутылку за горлышко, он изо всей силы ударил ею странное животное по голове, а потом начал колоть и бить осколком наугад, норовя попасть в темноте по тому месту, где должна была находиться морда животного… Мелкие зубы разжались. Вудхауз поджал освобожденную ногу и вновь сильно брыкнул. Он почувствовал отвратительное ощущение меха и костей, подавшихся под каблуком. Вдруг зверь сильно укусил его руку, он протянул другую, ища морды, и схватил мокрую шерстку.
