Горящий Эдем

Многим гостям нравится уединение. У нас бывали знаменитости, которые не вылезали из своих хале по две недели. К нам часто наезжают Норман Мейлер и Тед Кеннеди, как и сенатор Харлен. Они очень любят Самоанские хале. В каждом бунгало есть кокосовый орех, и если его выставить на крыльце, вас никто не побеспокоит. Другие любят кабельное телевидение, факсы в комнатах и видеофоны. Мы стараемся угодить всем.

Губы Сато скривились, будто он попробовал что то горькое.

— Шестьсот номеров, — тихо сказал он. — Два поля для гольфа. Восемнадцать теннисных кортов. Три больших бассейна.

Трамбо подождал, но Сато больше ничего не сказал. Думая, что пора высказать свое мнение, он начал:

— Да, мы не гонимся за количеством. Мы не можем соперничать с Ваймеа по числу туристов — говорят, там до тысячи двухсот номеров, с Кона Вилледж — по тишине, с Мауна Кеа — по вложенным средствам. Но обслуживание у нас лучше, дизайн отвечает самым изысканным вкусам, а снабжение ничуть не хуже, чем в Беверли Хиллз…, или в Токио. У нас отличные рестораны — пять штук плюс обслуживание в номерах Большого Хале и в Самоанских бунгало. И у нас лучшие на Гавайях поля для гольфа.

— Гольф. — Хироси Сато произнес это слово почти нежно, наконец то правильно выговаривая “л”.

— Следующая остановка. — Трамбо достал пульт дистанционного управления и направил его на лавовую скалу. В скале открылся проход размером с гаражную дверь, и процессия въехала по узкой асфальтовой дорожке в ярко освещенный туннель.

* * *

Сидя за столиком в Китовом ланаи — двухэтажном обеденном комплексе, поднявшемся над цветочными зарослями, как палуба океанского корабля над волнами, — Элинор наблюдала за караваном тележек. Все лица, которые она смогла разглядеть, были японскими. Она видела такие процессии японских туристов повсюду, но не думала, что они проявляют коллективизм и на курортах экстра класса.

Окна ланаи были распахнуты, и каждое дуновение ветра приносило снизу одуряющий аромат цветов. Пол был сделан из полированного эвкалипта, столы — из светлого дерева, стулья — из дорогих пород бамбука. На столах стояли хрустальные бокалы для воды. В зале могло разместиться человек сто, но Элинор видела не больше дюжины. Вся обслуга состояла из гавайских женщин, грациозно двигающихся в своих муумуу Из репродукторов тихо струилась классическая музыка, но настоящей музыкой было шуршание пальмовых крон, которому вторил неумолкающий шум прибоя.

Элинор изучила меню, отметив деликатесы наподобие португальской ветчины и французских тостов с кокосовым сиропом, и выбрала английские оладьи и кофе. Кофе оказался превосходным, и она блаженно откинулась в кресле, попивая его мелкими глотками.

Из всех посетителей только она завтракала одна. Элинор Перри привыкла чувствовать себя одиноким мутантом на планете, заселенной парными особями. Путешествия, кино, рестораны — даже в постфеминистской Америке одинокая женщина в общественном месте вызывала интерес. А в некоторых странах, где побывала Элинор за время своих летних отпусков, это было просто опасно.

Она привыкла. Ей казалось естественным ее одиночество в этом ланаи, как и во многих других местах. Она с детства читала за обедом — и сейчас дневник тети Киддер лежал рядом с ее тарелкой, — но еще в колледже Элинор поняла, что чтение служит ей своеобразным щитом против одиночества среди счастливых семей и пар. С тех пор она никогда не открывала книгу в начале обеда, предпочитая наслаждаться разыгрывающимися вокруг маленькими драмами. Она жалела счастливые семьи, за своими обычными разговорами упускавшие захватывающие психологические поединки, разыгрывающиеся за каждым столиком.

Происходили они и в это утро на ланаи Мауна Пеле. Занято было только шесть столиков — все около окон, и за всеми сидели семейные пары. Элинор мигом оценила их; все американцы, кроме молодой японской четы и пожилых супругов, которые могли быть немцами. Дорогая курортная одежда, выбритые щеки у мужчин, модные стрижки и слабый в эпоху рака кожи загар у женщин. Разговаривали мало; мужчины перелистывали страницы “Уолл стрит джорнел”, женщины составляли план на день или просто сидели, глядя на море.

Элинор тоже поглядела за пальмы, на маленькую бухту и огромный океан. Внезапно что то большое и серое вырвалось из моря на горизонте и нырнуло обратно, подняв столб брызг. Элинор, затаив дыхание, смотрела туда, пока ярдах в двадцати не показался мощный фонтан. Китовый ланаи оправдывал свое название.

Никто, казалось, ничего не заметил. Женщина за соседним столом громко жаловалась на плохие магазины и хотела домой на Оаху. Ее муж кивнул и откусил кусок тоста, не отрывая глаз от газеты.

Вздохнув, Элинор взяла листок бумаги, сообщавший о мероприятиях этого дня на курорте Мауна Пеле. Мероприятия были напечатаны изящным курсивом на дорогой плотной бумаге. Среди обычной курортной дребедени ее внимание привлекли два сообщения: в 9.30 экскурсия по курорту, которую будет вести доктор Пол Кукали, курирующий в Мауна Пеле искусство и археологию. В 13.00 прогулка к Скалам петроглифов во главе с тем же доктором Кукали. Элинор улыбнулась. Она успеет надоесть бедному доктору еще до конца дня.

Посмотрев на часы, Элинор попросила ожидающую неподалеку официантку налить ей еще кофе. На горизонте кит горбач снова вспенил воду, приветствуя, как ей показалось — хотя она тут же выругала себя за антропоморфизм, — чудесный день.

* * *

Трамбо вез процессию по туннелю, вырубленному в черной лаве.

— Проблема большинства курортов, — сказал он Хироси Сато, — это то, что приходится приглашать обслугу извне. Но у нас такого нет.

На повороте он свернул вправо. Им навстречу попался электрокар, потом женщина на велосипеде в форме служащей. Большие зеркала на стенах позволяли ездокам и пешеходам заглядывать за повороты.

— У нас здесь имеются все необходимые службы, — продолжал Трамбо, указывая на освещенные окна, мимо которых они проезжали. — Вот прачечная…, в разгар сезона у нас стирки больше, чем в любом другом месте на Гавайях. Двадцать шесть фунтов ткани в каждом номере или хале. А вот это…, чувствуете запах? Булочная, восемь рабочих в штате, работает всю ночь. Вот здесь у нас садовник — у нас контракт с ботаническим садом, но кто то же должен срезать и разбирать десять тысяч букетов, необходимых каждую неделю. Здесь офис нашего астронома…, то есть вулканолога. Сейчас доктор Гастингс на вулкане, но завтра утром он будет здесь и побеседует с нами. Здесь мясник…, мясо мы получаем из Ваймеа, из края паниоло…, это гавайские ковбои…, а вот офис куратора искусства и археологии. Пол — отличный парень, он коренной гаваец, учился в Гарварде и был нашим злейшим врагом во время строительства курорта. Вот я и…, нанял его. Он чертовски много знает.

Хироси Сато смотрел на миллиардера ничего не выражающим взглядом.

Трамбо повернул влево. Выглядывавшие из дверей люди узнавали хозяина и махали ему. Он махал в ответ, иногда называя сотрудников по именам.

— Так, здесь охрана…, здесь хозяйственный отдел…, специальный офис по воде…, океанолог…, зоолог… Хироси, у нас тут полно всяких зверей, птицы, белки, мангусты и еще чертова уйма. А здесь транспортная служба.

— Сколько всего?

— Чего? — Позади них Уилл Брайент рассмеялся над чем то, что сказал мистер Мацукава.

— Сколько служащих?

— Примерно тысяча двести.

— Это на пятьсот номеров? То есть примерно на восемьсот гостей?

Трамбо кивнул. Хироси Сато считал хорошо.

— То есть полтора служащего на каждого гостя?

— Да. Но это гости мирового класса. Среди них есть те, кто снимает целые этажи в бангкокском “Ориентале”, а зиму проводит в частных отелях в Швейцарии. Они вправе рассчитывать на самое лучшее обслуживание. И они платят за это.

Сато кивнул.

Трамбо вздохнул и направил тележку к выходу. Открылась автоматическая дверь, и они снова оказались под ярким солнцем тропиков.

— Но это все детали, Хироси. Вот то, ради чего мы сюда приехали.

Процессия направилась через пальмовую рощу к приземистому стеклянному сооружению.

— О о! — В глазах Хироси Сато впервые зажглось нечто вроде интереса. — Гольф!

Глава 7

Вьется дым над Килау, и лес поник

Больше уж нет табу на лехуа моих.

Птицы огня сжирают лехуа мои

И превращают цветы в живые огни

Меркнет небесный свет,

Больше лехуа нет.

Песнь Хий'ака, сестры Пеле

Чтобы убить время до лекции, Элинор решила прогуляться по курорту. Понемногу она начинала ориентироваться. К востоку от Большого Хале находились сады, пальмовая роща, один из трех теннисных центров и оба поля для гольфа — одно уходило вдоль берега на север, второе — на юг. К западу расположились Приморский луг, лагуны. Бар Кораблекрушения, мантовый пруд и протянувшийся на четверть мили пляж. К югу от пляжа можно было увидеть густые заросли, где находилось большинство хале, в том числе и ее. К северу от пляжа, на длинном скалистом мысе стояли Самоанские бунгало — шикарные коттеджи с дворика миланаи и бассейнами. С севера, востока и юга курорт ограждали поля аха. К океану можно было подобраться только в районе пляжа и лодочной пристани, находящейся на северном краю полуострова.

Элинор уже узнала, где находятся петроглифы — на узкой тропе, ведущей к берегу через лавовые поля на юге, сразу же за полем для гольфа. Маленькая табличка в начале тропы сообщала, что рисунки на скалах сделаны древними гавайцами и охраняются администрацией курорта. Другая табличка просила гуляющих вернуться до темноты, поскольку поля аха полны трещин и лавовых трубок и могут представлять опасность.

Она вернулась к Большому Хале за двадцать минут до начала экскурсии. Миновав выход в Китовый ланаи и несколько закрытых ресторанов, она вышла в просторный атриум. Похоже, Большой Хале был курортом в курорте, не выходя из которого можно было наслаждаться экзотическим отдыхом.

Внешний вид здания был обманчив: стилизованная крыша и обвивающие стены лианы создавали колорит туземной хижины, но внутри все семь этажей были обставлены с предельной элегантностью. Входящему в Большой Хале со стороны океана предстояло пройти сначала через бамбуковую рощу, мимо прудов с карпами и цветущих орхидей. В здание они входили как бы незаметно благодаря открытому атриуму и обилию лиан и растений в кадках. Элинор подумала, что так могли выглядеть дворцы древнего Вавилона.

В двухэтажном вестибюле блестели натертые полы, у входа таинственно улыбались золоченые будды. По стенам расположились торговые киоски, но большинство их было закрыто. По залу бродили без видимой цели несколько рабочих, но они не могли избавить Элинор от ощущения пустоты и тишины, которую нарушали только отдаленный шум прибоя и крики птиц, сидящих в клетках, — здесь были какаду, макао, птицы носороги и многие другие экзотические пернатые.

В свое время у Элинор был продолжительный роман с архитектором, и теперь она могла оценить кедр и резное красное дерево, полированные медные ручки, мраморные подоконники, карнизы из железного дерева и японские веранды, одновременно традиционные и изысканные. Здесь не было диснеевской агрессивности в отношении материала — во всяком случае, так сказал бы ее бывший ухажер.

Почему то Элинор подумала, что ей нужно отпустить волосы. Обычно она стриглась коротко — кто то из друзей сказал, что она похожа на Амелию Эрхарт, — но весной позволяла волосам отрасти, чтобы подстричь их во время летнего путешествия. Обычно в незнакомом городе она оставляла вещи в отеле и отправлялась на поиски женской парикмахерской — она до сих пор называла их про себя салонами красоты, хотя еще тетя Вини смеялась над этим словом. Там, выясняя, какая стрижка в этом сезоне считается самой модной, Элинор очень быстро ломала языковой и культурный барьер и находила общий язык с женщинами. За время стрижки и сушки волос они успевали сообщить ей, где найти хорошие рестораны и магазины, что стоит посмотреть, и иногда сами показывали ей эти места. Она стриглась в Москве и Барселоне, Рейкьявике и Бангкоке, Гаване и Стамбуле…, какой бы ужасной ни была стрижка, волосы отрастали, и осенью она стригла их у себя в кампусе.

Теперь Элинор интересовало, где стригут волосы женщины, работающие в Мауна Пеле. Конечно, не здесь. Здешний салон красоты по ценам конкурировал с Беверли Хиллз. Она знала, что большинство служащих привозят на автобусах издалека — иногда из самого Хило.

Поглядев на часы, она увидела, что настало время начала экскурсии. В программе говорилось, что желающие должны собраться у будд в вестибюле, но Элинор никого не видела. Будды были сделаны из кованой бронзы и при ближайшем рассмотрении оказались вовсе не буддами. Она достаточно путешествовала по Азии, чтобы узнать так называемых послушников, сложивших ладони в молитвенной медитации. Сделаны они были скорее всего в Камбодже или Таиланде.

— Таиланд, — сказал приятный голос позади нее. — Конец восемнадцатого века.

Обернувшись, Элинор увидела мужчину одних с ней лет, лицо которого безошибочно говорило о его полинезийском происхождении. Его коротко подстриженные волосы с проседью заметно курчавились, а глаза за круглыми очками в тонкой оправе были большими и выразительными. Кожа его имела оттенок темного дерева, которое украшало интерьеры Большого Хале. Этот оттенок еще больше подчеркивали рубашка из голубого шелка и светлые хлопчатобумажные брюки.

— Доктор Кукали? — Элинор протянула руку.

Его рукопожатие было мягким, как шелк его рубашки.

— Пол Кукали. Похоже, на сегодня вы составляете всю группу. Можно узнать ваше имя?

— Элинор Перри, — сказала она.

— Рад познакомиться, мисс Перри.

— Раз уж наша группа такая маленькая, зовите меня просто Элинор. — Она опять повернулась к скульптуре. — Превосходные послушники.

Пол Кукали с удивлением взглянул на нее:

— Вы знаете, кто это? Тогда, может быть, вы знаете и для какой цели служили эти статуи? Заметили какие нибудь различия?

Элинор покачала головой:

— Вряд ли. Носы немного отличаются. И одежда. У обоих длинные уши, что означает королевское происхождение…

— Лакшана, — сказал куратор по искусству.

— Да, но у одного уши больше. Кукали подошел ближе и положил руку на золоченую поверхность:

— Это идеализированные портреты дарителей. То же мы видим в христианских храмах эпохи Возрождения. Даритель редко мог справиться с искушением увековечить себя в предметах поклонения.

Элинор оглядела скульптуры, резные столики, ширмы и буддийские алтари, украшавшие вестибюль и прилегающие коридоры.

— Здесь хватит экспонатов на целый музей.

— Это и есть музей. — Кукали улыбнулся. — Только я убедил мистера Трамбо не прикреплять ни к чему таблички. В Мауна Пеле лучшая коллекция восточного и тихоокеанского искусства на Гавайях. Конкурировать с ней может лишь коллекция Мауна Кеа, которую собирал сам Лоуренс Рокфеллер.

— А почему вы против табличек? — Элинор пересекла вестибюль, чтобы поближе рассмотреть громадную японскую вазу.

— Я аргументировал это тем, что туристы должны чувствовать себя не в музее, а как бы в гостях у друга, где можно расслабиться.

— Понятно. — Теперь Элинор рассматривала резные тайские скульптуры.

— И еще я хотел подстраховаться от того, что кто нибудь из гостей ненароком засунет одну из этих вещиц в карман.

Элинор рассмеялась. Куратор сделал приглашающий жест в сторону выхода, и экскурсия началась.

* * *

В Мауна Пеле было два поля для гольфа, “легкое” площадью 6825 ярдов и более новое площадью 7321 ярд, считавшееся “трудным”. Оба они напоминали извилистые зеленые прорези в черном бархате лавовых полей. Байрон Трамбо решил для начала отвезти Сато на “легкое” поле, оставив “трудное” на завтра.

Первые шесть лунок прошли хорошо. Ведущую четверку могли бы составить Трамбо, Сато, Уилл Брайент и Инадзу Оно, но, к раздражению босса, Брайент играть отказался, вызвавшись постеречь тележки. Четвертым пришлось взять Бобби Танаку, который играл в гольф куда хуже, чем вел переговоры. К тому же манера игры Сато оказалась такой же агрессивной, как у Трамбо.

Трамбо знал, что для удачи сделки нужно подыгрывать Сато, и, скрежеща зубами, пропустил несколько хороших ударов. Он взял с собой своего всегдашнего подавальщика Гаса Ру, а Сато подавал мячи старик японец, более уместный в рыбачьей деревне на Хонсю, чем на пятизвездочном курорте.

День оставался ясным и теплым, от моря тянуло приятной прохладой, и Сато почти догнал Трамбо, у которого тем не менее оставался небольшой перевес. Трамбо так же любил выигрывать в гольфе, как и во всем остальном, но был готов проиграть хоть сейчас, если бы это помогло продать проклятый курорт. Такой исход казался вполне вероятным — светило солнце, тучи пепла отнесло далеко на восток, и не было видно никаких бурлящих рек лавы, грозящих поглотить играющих.

Все начало портиться после восьмой лунки. Уилл Брайент отозвал его к тележке:

— Шерман звонил с Антигуа, босс. Плохие новости. Бики в слезах. Она чуть не задушила Феликса, и ему пришлось взять ее в самолет.

— Черт! — Сато промазал, и Трамбо сочувственно улыбнулся ему. — И куда она летит?

— Сюда.

— Сюда?

— Именно.

— Черт! Но кто сказал ей, что я здесь? Уилл Брайент только пожал плечами:

— Это еще не самое плохое, босс. Байрон Трамбо уставился на него, ожидая продолжения.

— Четыре часа назад миссис Трамбо и ее адвокат вылетели из Нью Йорка.

— Только не говори, что они летят сюда. Это же просто смешно.

— Они летят сюда. Должно быть, попытаются наложить лапу на Мауна Пеле. У Кестлера на такие дела нюх.

Трамбо представил себе лошадиную физиономию и седые, связанные в хвост волосы Майрона Кестлера — адвоката по разводам, когда то защищавшего “черных пантер” и антивоенных демонстрантов, — и попытался вспомнить телефон наемного убийцы, с которым его когда то знакомили в Детройте.

— Кэтлин, Кэтлин, девочка, — прошептал он тихо. — Почему я не задушил тебя раньше?

— Это еще не все, — сказал Брайент. Трамбо поглядел на Сато, заносящего для удара свою коротенькую клюшку.

— Майя? Брайент кивнул.

— И она летит сюда? — Трамбо в который раз попытался представить всех своих трех женщин вместе, и снова у него ничего не получилось.

— Барри точно не знает Вчера она поехала по магазинам и не вернулась.

Трамбо улыбнулся. У Майи был свой самолет.

— Выясни. Если она летит сюда, пусть ей не дают посадки. Если она все же начнет садиться, отправь туда Бриггса с зенитной ракетой.

Уилл Брайент оглянулся на неулыбчивого охранника, но ничего не сказал.

— Мать твою… — проникновенно сказал Трамбо.

— Точно, — согласился его помощник. Сато закатил шар в лунку и улыбнулся сопернику.

— Знаешь что? Скажи, пусть собьет их всех, — сказал Трамбо и пошел прочь.

* * *

Экскурсия по плану длилась час, но прошло девяносто минут, прежде чем Элинор и Пол Кукали вспомнили о времени. Бродя по семи этажам Большого Хале и по прилегающему саду, они осматривали древнюю гавайскую керамику, пятифутовые ритуальные маски из Новой Гвинеи, японские статуи четырнадцатого века, бронзовых крылатых львов у входа в “президентский номер”, китайскую лягушку из красного лакированного дерева и другие редкости. Элинор редко так наслаждалась, говоря об искусстве.

Еще во время экскурсии она узнала, что он вдовец, а он — что она никогда не была замужем. Он угадал в ней преподавателя, но удивился, когда она сказала, что занимается Просвещением. Они обнаружили, что оба интересуются дзэн буддизмом, любят тайскую кухню и терпеть не могут политику.

— Извините, что я так бежал, — сказал Кукали, когда они опять оказались в вестибюле. — Это все из за того Будды. Он очень сильно на меня влияет.

— Ничего. Спасибо, что показали мне “колесо судьбы” на его ладони.

Куратор улыбнулся:

— Вы правильно сделали, что вложили ему в руку цветок.

Элинор поглядела на часы:

— Знаете, не хотелось вам докучать, но я собиралась и на экскурсию к петроглифам. Если других желающих нет, может, сейчас и отправимся?

Пол широко улыбнулся, показав белые ровные зубы:

— Тогда и эта экскурсия может кончиться поздно. — Он поглядел на свои часы. — У меня идея. Если хотите, можем пообедать вместе в ланаи и прямо оттуда отправиться на экскурсию… Черт, это напоминает заигрывание, правда?

— Нет, — сказала Элинор. — Это напоминает приглашение, и я его принимаю.

На ланаи собралось меньше десятка туристов, но среди них была Корди Стампф, замотавшаяся в пляжное полотенце. Она потягивала что то из высокого бокала и, нахмурившись, смотрела в меню, будто оно было написано на иностранном языке.

— О, — обрадовалась Элинор, — вот и моя знакомая. Может, она захочет к нам присоединиться?

— Может быть, — сказал Кукали с выражением, похожим на облегчение.

Корди Стампф, прищурясь, посмотрела на них. Нос у нее уже обгорел.

— Что стоите? Присаживайтесь. Верите ли, они подают здесь дельфина! Я как раз думаю, смогу ли одолеть сандвич с Флиппером.

* * *

Для Байрона Трамбо все окончательно испортилось на четырнадцатой лунке.

Игра Сато шла к черту, у Танаки и Инадзу Оно деда тоже шли неважно, и Трамбо просто стоял на краю поля со своим подавальщиком смотрел, как они зашиваются. Ему хотелось, чтобы все они быстрее запустили шары в лавовое поле и покончили с этой дурацкой игрой.

Наконец Сато отошел к своему подавальщику, который с поклоном поднес ему шелковое полотенце.

— Пожалуйста, играйте, Байрон сан.

“Пожаруста, игирайде”.

— Давайте вы, Хироси. — Трамбо широко улыбнулся. Брайент только что сообщил ему, что Кэтлин в самом деле подлетает к Кеахоле Кона и уже заказала себе и адвокату номера в Мауна Пеле. Его тошнило, но он не мог, не должен был этого показать. — Прошу. — Он сделал международный жест “только после вас”.

Сато покачал головой, впервые выказав что то вроде раздражения:

— Нет, играйте, а я пока подумаю, за какие грехи мне послана такая неудача.

Трамбо, хмыкнув, ударил по шару. И поспешил к флагу, нагнулся, чтобы поднять его, и вдруг замер.

— Подними его. Гас.

— Но, мистер Т…

— Подними и отходи.

— Мистер Т, тут… — Подавальщик неотрывно глядел себе под ноги.

— Я сказал: подними этот чертов флаг и убирайся! — Трамбо повысил голос до критических высот.

Втянув голову в плечи, подавальщик поднял флаг и пошел назад какой то странной походкой. Трамбо подумал: уж не хватил ли его удар? Только этих проблем ему недоставало!

Чертыхнувшись, Трамбо поспешил к лунке, чтобы взять шар самому, пока японец ничего не заметил. К счастью, Сато был занят разговором с Инадзу Оно.

Сперва он не понял, что происходит. Когда его пальцы коснулись пальцев другой руки, ему просто показалось, что кто то из под земли хочет с ним поздороваться. В следующую секунду он замер, чувствуя, как волосы у него встают дыбом.

Он нагнулся и заглянул в лунку. Его шар лежал там, зажатый в пальцах посиневшей человеческой руки, отделенной от тела.

Оглянувшись, он увидел, что Сато и Оно все еще заняты разговором, а Бобби Танака только что промазал и теперь шел за шаром. Гас Ру стоял на краю поля, беспомощно опустив руки. Лицо у него было очень бледным для гавайца. В руке он по прежнему держал флаг, и Трамбо заметил, что древко его испачкано кровью.

Он криво улыбнулся, глядя в сторону Сато. Почему то в голове промелькнула мысль: “Что, если эта штука сейчас оживет и потащит меня вниз?”

— Отличный удар, Байрон сан, — похвалил его Сато.

Трамбо продолжал улыбаться, застыв в неудобной позе. Уилл Брайент встревоженно смотрел на него — он уже понял, что с боссом что то неладно.

Собравшись с духом, Трамбо взял шар из холодных пальцев, сунул его в карман и медленно выпрямился.

— Кто хочет выпить? — спросил он внезапно охрипшим голосом. Сато нахмурился:

— Выпить? Но, Байрон сан, мы ведь только на четырнадцатой лунке.

Трамбо пошел к нему, стараясь заслонить своим телом лунку:

— Ну и что? Стало жарко, мы устали, вот я и подумал, что пора передохнуть и выпить в тени чего нибудь холодного. — Он показал на пальмовую рощицу неподалеку.

— Я буду играть, — заявил Сато, очевидно, заподозрив соперника в неуклюжей попытке замять его поражение.

— Все равно промажете, — сказал Трамбо, все еще по дурацки улыбаясь.

— Промажете?

— Не попадете в лунку.

— Почему это не попаду? — Сато нахмурился еще сильнее.

— Потому что сегодня жарко, Хироси. Игнорируя нахмуренные брови Сато и остальных японцев, он кивком отозвал Брайента на край поля.

— Там в лунке какая то дрянь, — прошипел он в самое ухо помощнику. — Возьми у Гаса полотенце и выбрось ее, только так, чтобы япошки ничего не заметили.

Поглядев на босса, Уилл Брайент коротко кивнул и пошел к подавальщику.

Трамбо вернулся к японцу и похлопал его по плечу, отчего тот едва заметно поморщился.

— Позвольте вам кое что показать. — Он достал из дипломата Брайента планы курорта и проспекты и эффектным жестом разложил их на сиденье тележки. Сато, Танака и Оно собрались вокруг — почему то тут же оказался и старик подавальщик, — глядя на него, как на ненормального. “Может, я и правда спятил?” — подумал Трамбо. — Хироси, во время игры я думал вот о чем. Что, если устроить вот здесь…, и здесь…, и вот здесь новые поля и превратить это все в эксклюзивный суперклуб для токийских миллионеров?

Сато недоуменно смотрел на него. Он с самого начала хотел сделать из Мауна Пеле такой клуб, и обе стороны прекрасно это знали.

— Все это хорошо, но я хочу играть, — Сато повернулся к полю.

Уилл Брайент склонился над лункой, зажав в руках полотенце. Ше Ру сидел на лавовом склоне, согнувшись и обхватив голову руками.

— Вы только взгляните на это. — Трамбо чуть ли не силой повернул маленького японца назад к карте. Он чувствовал, как по коже Сато пробегают мурашки отвращения. — Я имею в виду, срыть здесь все бульдозером, устроить лагуны, сады и всякое такое, как на западе… Как вам такой план?

— Байрон, — вмещался Бобби Танака, — я думаю, мы…

— Заткнись. — Трамбо оглянулся. Уилл Брайент с полотенцем убегал за лавовую гряду. — Просто я хотел об этом сказать. Нужно делиться с партнерами новыми идеями, так ведь? А теперь можно вернуться к игре.

Инадзу Оно что то сказал своему боссу.

— По моему, следующим бьет мистер Сато. — обратился он к Трамбо.

— Конечно конечно. — Среди японских слов Трамбо уловил “американец” и “сумасшедший”. Плевать. Сато взялся за клюшку, и в ту же минуту из за лавовых глыб появился Брайент. Никто, казалось, его не заметил. Как ни странно, Сато с одного удара попал в лунку. Все зааплодировали, кроме Гаса Ру, который до сих пор не поднял головы.

По пути к пятнадцатой лунке Брайент подошел к боссу и шепнул ему:

— Мне кажется, я заслужил премию.

Глава 8

Для полинезийской культуры характерно бинарное видение мира, при котором категории устанавливаются в противопоставлении. Наиболее распространенной является дихотомия мужчины к женщине, где “мужские” качества это доброта, сила, а “женские” — слабость и нечто темное, опасное, — но, парадоксальным образом, — по сути своей дающее жизнь.

Вильям Эллис, “Полинезийские исследования”

После ленча Элинор, Корди и Пол Кукали отправились на поле петроглифов. Тропа петляла между глыб аха, как гладкая лента, брошенная на каменистый пляж. Справа тянулись прибрежные скалы, слева остались пальмовые рощи и поля для гольфа. Элинор морщилась, когда к звукам ветра и волн добавлялись крики игроков.

— Когда Трамбо начал строить курорт, — сказал куратор, — мы обратились в Верховный суд штата, чтобы защитить петроглифы и древние рыбные пруды.

— А где же пруды? — спросила Корди Стампф.

— Вот именно. — Пол Кукали горько улыбнулся. — Прежде чем вышло решение суда, они засыпали пруды. Я угрожал международным скандалом, и петроглифы не тронули…, только проложили рядом с ними беговую дорожку.

Они остановились перед табличкой, поставленной рядом с невысокой скалой, на которой была изображена еле различимая мужская фигура.

— Это и есть петроглифы? — спросила Корди.

— Да.

— И сколько им лет? — Она наклонилась над рисунком, расставив свои крепкие ноги.

— Никто не знает Но поселения здесь одни из самых древних на острове…, возможно, они относятся ко времени прибытия первых полинезийцев. Это было тысяча четыреста лет назад.

Корди присвистнула.

— А это что за круглые дырки?

Пол и Элинор тоже склонились над скалой.

— Их называют “пико”, — объяснил куратор. — Когда младенцам обрезали пуповину, ее клали в эти отверстия и закладывали их маленькими камнями. Люди шли издалека, чтобы спрятать здесь пуповину своих детей. Можно только догадываться, почему этому месту приписывалась такая большая мана.

Корди хотела задать очередной вопрос, но Элинор опередила ее.

— Мана — это духовная сила, — сказала она.

Пол кивнул:

— Древние гавайцы считали, что маной обладает все, но некоторые места вроде этого считались особенно могущественными.

Элинор встала и подошла к скале, на которой между отверстиями пико было нарисовано несколько человеческих фигур. Она посмотрела на одну из них — с птичьими ногами, торчащими волосами и огромным пенисом.

Корди подошла к ней:

— Ну и член у этого парня! Это, наверное, значит, что у него много маны? Пол Кукали улыбнулся:

— Вполне возможно. Все, что гавайцы делали или думали, вертелось вокруг маны, или калу.

— Табу? — переспросила Элинор. Пол сел на скалу и бережно дотронулся до рисунка, которым любовалась Корди.

— Калу — это не просто правила или запреты. Многие сотни лет гавайцами управляла мана — духовная сила, исходящая от богов, от земли или от других людей. А капу помогало удерживать эту силу…, не давало ее похитить.