Горящий Эдем

— На один из чудных курортов. — Корди Стампф потерла руки, словно ей было холодно. Элинор вдруг поняла, что на этой высоте, в дождь, ночью и вправду холодно.

— На какой? — Она включила обогреватель. — Лично я еду в Мауна Пеле.

— И я.

Элинор вопросительно взглянула на нее. Было трудно поверить, что эта женщина в халате, с двумя пузатыми чемоданами направляется на один из самых дорогих курортов на Гавайях. Ей самой пять лет пришлось копить на эту поездку…, на это дурацкое приключение…

— Да да. По моему, вы тоже летели на том рейсе, который завернули в Хило.

— Да. — Элинор не видела женщину на борту, но там было больше двухсот пассажиров. Она гордилась своей наблюдательностью, но эта женщина ничем не выделялась среди прочих, разве что простотой.

— Я летела в первом классе. — Корди как будто читала ее мысли. — Вы, наверное, летели сзади. — В этом предположении не слышалось никакого снобизма.

Элинор снова кивнула:

— Я редко летаю первым классом.

Корди опять рассмеялась своим хриплым смехом:

— А я вообще первый раз. Пустая трата денег. Но эти билеты были частью выигрыша.

— Выигрыша?

— “Отдыхай с миллионерами”. — Корди усмехнулась. — Помните, “Пипл” проводил такой конкурс?

— Нет, как то пропустила. — Элинор читала “Пипл” раз в год, во время визитов к гинекологу.

— Я тоже. Это мой сын Хови послал им письмо от моего имени и выиграл. От Иллинойса.

— От Иллинойса? — Хоть тут она не ошиблась. Но не в Чикаго. Где нибудь в глубинке.

— Да, идея была отправить по одному счастливчику от каждого штата на неделю в Мауна Пеле, где отдыхают одни миллионеры. Это последняя выдумка Байрона Трамбо, который построил этот курорт, ну, так писали в “Пипл”. Вот я и стала чем то вроде “Мисс Иллинойс”…, хотя я не мисс уже с 65 го года. Но самое странное, что все выигравшие, кроме меня, отказались ехать. Они взяли выигрыш деньгами, а мне эти подонки из “Пипл” ничего не сказали.

— А почему? — спросила Элинор, хотя уже могла догадаться.

Корди Стампф покачала головой:

— Вы разве не слышали, что здесь пропали шесть человек? Говорят, на самом деле их больше, но Трамбо и его люди это скрывают. Про это писали в “Инкуайрере”. “Туристы исчезают в самом дорогостоящем курорте, построенном на месте древнего гавайского кладбища”. Что то вроде этого.

Дорога стала прямее, хотя и продолжала идти в гору. Долина разошлась, но по сторонам ее все еще стояли, как исполинские стражи, громады Мауна Лоа и Мауна Кеа.

— Я тоже что то про это читала. — Элинор почувствовала себя лгуньей. Она собрала неплохую коллекцию вырезок об исчезновениях, включая даже нелепую статью в “Нэшнл инкуайрер”. — Вас это беспокоит?

Корди опять рассмеялась:

. — Что? Что курорт выстроен на старом кладбище и привидения по ночам лопают туристов? Я пересмотрела на эту тему кучу фильмов. Мои ребята вечно таскали их в дом.

Элинор решила переменить тему:

— У вас правда шесть сыновей? И сколько им лет?

— Старшему двадцать девять, — сказала Корди. — В сентябре будет тридцать. Младшему — девятнадцать. А сколько лет вашим?

Обычно Элинор злили такие вопросы, но у Корди Стампф они выходили так естественно, что сердиться было глупо. Она говорила так же, как действовала, — размашисто, порой грубо, но безо всяких задних мыслей.

— У меня нет детей. И мужа нет.

— И не было? — спросила Корди.

— И не было. Я учитель, и работа отнимает у меня много времени. К тому же я люблю путешествовать.

— Учитель? — Корди, казалось, чуть сдвинулась на сиденье, чтобы лучше разглядеть Элинор. Дождь кончился, и высохшие дворники неприятно скрипели. — В школе мне не очень то везло с учителями, но я думаю, вы преподаете в колледже. История?

Изумленная Элинор кивнула.

— А на каком периоде вы специализируетесь? — В голосе Корди звучал неподдельный интерес.

Элинор это удивило еще больше. Обычно люди реагировали, как тот коммивояжер в самолете — потухший взгляд, равнодушные глаза.

— В основном я преподаю и изучаю духовную культуру эпохи Просвещения. — Элинор повысила голос, пытаясь перекричать гудение мотора джипа. — Это восемнадцатый век.

Корди Стампф, очевидно, поставившая целью ее удивить, кивнула:

— Вы имеете в виду Руссо, Вольтера и всю эту компанию?

— Именно. — Элинор вспомнила, как тетя Вини учила ее тридцать лет назад: “Нельзя недооценивать людей”. — Вы читали…, я имею в виду, вы знаете их произведения? Корди рассмеялась еще громче:

— Что вы, дорогая! У меня хватает времени только на юмористические журналы. Нет, Элинор, конечно, я их не читала. Просто Берт — это мой второй муж — хотел стать образованным и заказал целую Британскую энциклопедию. А с ней и другую серию… “Великие книги”, кажется. Знаете ее?

Элинор кивнула.

— Так вот, у этих “Великих книг” на обложке написано, кто из этих типов когда жил и все такое. Потом мы с Хови заклеивали этими обложками окна.

Элинор опять кивнула, вспомнив, что еще ей говорила тетя Бини тридцать лет назад: “И нельзя переоценивать”.

Внезапно дорога резко пошла под уклон, и их глазам открылась панорама того, что должно было быть западным побережьем Большого острова Гавайи. На западе в сизой дымке расстилался Тихий океан. Элинор показалось, что на севере она видит какие то огни.

Впереди показалась развилка. На север показывал знак с надписью “Ваймеа”.

— Нам на юг, — сказала Корди Стампф.

* * *

На побережье было намного теплее. Элинор поняла, как холодно было на Конной Тропе, только когда ветер с гор на прощание дохнул им в спину. По шоссе №19 они выехали к Вайколоа и направились вдоль берега навстречу огням первого из прибрежных курортов. Ощущение тропиков вернулось с запахом моря и хорошо уже различимым сквозь шум мотора грохотом прибоя.

Движения на дороге в этот час почти не было, но даже редкие машины после безлюдья Конной Тропы казались признаком цивилизации. Элинор думала, что этот район более населен, но, кроме огней Ваймеа в тридцати милях от них и редких домов Вайколоа, других населенных пунктов не было видно. Прожекторы освещали границы лавовых полей, и, подъехав ближе, путешественницы начали различать надписи. Слова и целые предложения были выложены белыми коралловыми обломками на черной лаве. В основном обычные подростковые излияния — “ДОН И ЕГО КРОШКА”, “ПОЛА ЛЮБИТ МАРКА”, “ПРИВЕТ ОТТЕРРИ”, но Элинор не нашла здесь обычных непристойностей, словно трудный поиск подходящих обломков кораллов заставлял пишущих задуматься. Много было приветствий:

“АЛОХА ТАРА! ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ, ГЛЕНН И МАРСИ!”, “ДЭВИД ПРИВЕТСТВУЕТ ДОНА И ПАТТИ. МАХАЛО ЛАЙМЕНАМ!” — и Элинор поймала себя на том, что ищет собственное имя, ожидая приветствия от этой радушной земли.

Сами курорты оставались невидимыми, проявляясь на шоссе только отблесками света, запертыми воротами и тропинками, проложенными к морю сквозь залежи лавы. По пути на юг они проехали Вайколоа, куда направлялся толстяк электронщик, потом, после десяти миль пустынного шоссе, залитый светом Кона Вилледж и, наконец, аэропорт Кеахоле, над которым виднелись яркие огни.

— Самолеты садятся, — заметила Корди Стампф.

Элинор, погруженная в свои мысли, начисто забыла о ее присутствии и едва не подпрыгнула, услышав ее голос.

— Должно быть, аэропорт уже открыли, — сказала она, поглядев на звезды вверху. — Наверное, пепел отнесло к югу.

— Или в этом самолете летят пассажиры поважнее нас, — усмехнулась Корди. — Для больших людей можно и отменить правила.

Элинор нахмурилась, но ничего не сказала. В нескольких милях от аэропорта на западе показались огни Калуа Кона. Въехав в город, она нашла всего одну бензоколонку, на которой, к ее удивлению, не оказалось самообслуживания. Заспанный рабочий залил ей бак, и она еще больше удивилась, когда он сказал ей, что уже полночь. На то, чтобы проехать восемьдесят миль от Хило, у нее ушло почти три часа.

— Далеко до Мауна Пеле? — спросила она рабочего гавайца, почти ожидая, что в ответ он изречет что то вроде: “Вы не должны туда ехать” — как в старом добром “Доме ужасов Хаммера”.

Вместо этого гаваец буркнул, даже не отрываясь от помпы:

— Двадцать две мили. С вас семь пятьдесят пять.

За Коной дорога стала более коварной, скалы круто обрывались к морю, а небо снова заволокли тучи.

— О Господи, — вздохнула Корди, — а до этого райского местечка не так то легко добраться.

— Может, нам лучше было бы остаться в Хило с остальными? — сказала Элинор, борясь с дремотой. — Пускай бы они отвезли нас завтра. — Она поглядела на часы. — Вернее, сегодня.

Корди в темноте покачала головой:

— Вот еще! Мне полагается семь дней и шесть ночей, включая сегодняшнюю, и я не собираюсь ее терять.

Элинор улыбнулась. К востоку, где в тумане угадывалась громада Мауна Лоа, тянулись пологие холмы. За тучами едва просвечивало оранжевое зарево извержения. К югу от Коны, казалось, не было ничего, кроме скалистых отрогов и лавовых полей. Даже выложенные кораллами надписи исчезли, сделав поля аха темнее и мрачнее.

Миль через двадцать дорога отошла от прибрежных скал на пару миль в глубь острова. На черном асфальте шоссе, сливающемся с чернотой лавы вокруг, выделялась только белая разделительная полоса.

— Как вам здесь? Не похоже на Средний Запад? — обратилась Элинор к своей спутнице, чтобы человеческим голосом развеять ощущение жути, навалившееся на нее. От долгого пути у нее заболела голова.

— Да, в Иллинойсе я такого не видела, — согласилась Корди Стампф. — Ив Огайо тоже. Хотя у вас в Оберлине очень мило.

— Вы там бывали?

— У моего предпоследнего мужа были какие то дела с вашим колледжем. Когда он сбежал с танцовщицей из Лас Вегаса, мне пришлось взять дела на себя, и я тоже к вам ездила.

— А какие у него были дела?

— О, что то насчет макулатуры… Смотрите, что это там?

Впереди они увидели каменную стену с воротами и будкой охранника в виде гавайской хижины. Все это освещалось десятком газовых фонарей. Большие медные буквы на стене возвещали: “МАУНА ПЕЛЕ”. Почему то Элинор вспомнился “Парк Юрского периода”.

— Нашли. — Корди откинулась на сиденье и пригладила рукой свои гладкие волосы.

Из будки, от которой к воротам тянулась толстая цепь, вышел заспанный охранник.

— Алоха, — сказал он. — Чем могу служить?

— У нас заказаны места в Мауна Пеле. — Элинор поглядела на часы. Было 12.30 ночи.

Охранник кивнул и достал из кармана какой то список:

— Ваши фамилии, пожалуйста.

Элинор назвала их фамилии со странным чувством, что она и эта странная, почти незнакомая женщина в домашнем халате — старые подруги и путешествуют вместе. Она отнесла это чувство к обычным последствиям путешествия. Она любила путешествовать, но в первые дни вне дома ей всегда было не по себе.

— Добро пожаловать, — сказал охранник, сверившись со списком. — Мы думали, что все, кто прилетел вечером, остались в Хило. — Он снял с ворот цепь, которая с лязгом упала на дорогу. — Езжайте по этой дороге. Она не очень хорошая из за строительных работ, но ближе к Большому Хале станет лучше. Никуда не сворачивайте…, впрочем, в худшем случае вы упретесь в будку строителей. Машину можете оставить в “порт кошер”…, это в двух милях отсюда…, они ее припаркуют.

— А что такое Большой Хале? — спросила Элинор.

Охранник улыбнулся:

— “Хале” означает “дом”. В Мауна Пеле двести обычных хале — это как тростниковые хижины, только комфортабельнее, — но Большой Хале представляет собой семиэтажное здание с магазинами, столовой и конференц залом. Там больше трехсот комнат.

— Спасибо, — сказала Элинор. — Махало. Охранник кивнул и отошел в сторону, давая им заехать. В зеркало Элинор увидела, как он снова закрывает ворота на цепь.

— А что такое “порт кошер”? — спросила Корди.

Года примерно в три Элинор начала панически бояться задавать глупые вопросы. С тех пор она самостоятельно искала ответы в книгах и подозревала, что от этого и пошла ее научная карьера. Она в очередной раз позавидовала способности Корди напрямик спрашивать о вещах, которых не понимаешь.

— Крытая секция у входа, — объяснила она. — Здесь, в тропиках, там часто ставят машины.

Дорога была еще хуже, чем Конная Тропа. Джип подпрыгивал на разбитом асфальте, и Элинор пришлось напрячь все внимание, чтобы не заехать в лавовые стены, тянущиеся с обеих сторон. У дороги стояли строительные машины, и дважды они видели жестяные будки, окруженные изгородью.

— Не очень то презентабельно для одного из самых дорогих курортов мира, — заметила Элинор.

— А сколько они берут в день за номер…, то есть за хале?

— По моему, пятьсот…, включая завтрак.

— Да за такие деньги можно вымостить эту дорогу золотом! — воскликнула Корди.

Постепенно дорога стала ровнее, потом разделилась на две полосы, между которыми пролегла широкая клумба с тропическими цветами. По сторонам тянулись ряды пурпурной бугенвиллеи, освещенные установленными через каждые тридцать футов газовыми фонарями. Элинор поняла, что гладкая, аккуратно размеченная плоскость, сбоку от дороги, — это поле для гольфа. Воздух наполнился ароматами цветов и влажной земли.

Большой Хале — отель, выстроенный в форме гигантской травяной хижины, неуловимо напоминал аттракцион Диснейленда. С каждого балкона низвергались водопады лиан, словно здесь задались целью превзойти висячие сады Семирамиды. У входа их встретила грузная женщина в травяной юбке муумуу, надела на шею приветственные гирлянды — Элинор помнила, что они называются “леи”, — и повела внутрь здания.

Элинор выбралась из джипа чуть живая. Спина у нее болела, голова раскалывалась. Запах цветов от леи наплывал откуда то издалека, как сквозь туман. Она прошла вслед за Корди и женщиной в муумуу, назвавшейся Калани, в просторный” вестибюль, где вход охраняли золоченые будды. В клетках высотой тридцать футов спали разноцветные птицы; за окнами шуршали пальмы в таинственном свете фонарей. Последовали формальности занесения в книгу постояльцев и записи номеров кредитных карт. От Корди кредитной карты не требовалось, и она просто выслушала поздравления с замечательным выигрышем от Калани и маленького темнокожего мужчины, выскочившего из за стойки, как чертик из табакерки. На нем были гавайская рубашка и белые брюки, и улыбался он так же широко, как Калани.

Она распрощалась с Корди, которую повели к лифту, — очевидно, почетные гости жили в Большом Хале, — после чего мужчина вывел ее на террасу. Элинор увидела, что Большой Хале стоит на склоне холма, обращенного к морю; терраса обрывалась в тридцати футах от земли. Портье свел ее вниз по лестнице к электрокару, в котором уже лежала ее сумка.

— Вы остановились в Таитянском хале номер 29? — спросил мужчина. Элинор поглядела на свой ключ, но ему не требовалось ответа. — Там очень хорошие хале. Очень хорошие. Оттуда не слышен шум Большого Хале.

Элинор оглянулась на Большой Хале, когда они ехали прочь по узкой асфальтовой дорожке между пальмами. В здании было темно; только в нескольких окнах за плотно закрытыми занавесками горел свет. Она усомнилась в том, что там бывает очень уж шумно.

Они спустились вниз по холму, мимо тропических зарослей, от благоухания которых у нее еще больше разболелась голова, проехали по узким мостикам через лагуны — оттуда были видны океан и белые гребни волн — и вернулись к пальмовым зарослям. Элинор увидела среди деревьев маленькие домики футов десяти высотой, тускло освещенные электрическими лампами, укрытыми в листве. Стоящие повсюду фонари не горели — очевидно, их выключали на ночь.

Элинор со странной уверенностью поняла, что в большинстве этих хале так же пусто, как и в Большом Хале, — пусто и темно везде, кроме островка света в вестибюле и вагончиков, где прячутся рабочие. Они объехали еще одну небольшую лагуну, свернули влево и остановились перед стоящим на возвышении хале, к которому вели несколько каменных ступенек.

— Таитянский двадцать девять, — объявил ее провожатый. Захватив ее сумку, он поднялся по ступенькам и открыл дверь.

Элинор вошла в хале, засыпая на ходу. В домике было довольно тесно — маленький холл вел в открытую ванную, рядом с которой разместились такие же открытые гостиная и спальня. Огромная кровать была покрыта ярким вышитым пледом, по углам горели две лампы. Под высоким потолком медленно вращались лопасти вентилятора. Сквозь плетеную дверь Элинор видела очертания своего личного летай, и слышала приятный гул наливающейся в ванну горячей воды.

— Очень хорошо, — повторил ее провожатый с едва заметным оттенком вопроса.

— Очень хорошо, — согласилась Элинор. Мужчина улыбнулся:

— Меня зовут Бобби. Если у вас будут какие нибудь пожелания, скажите мне или любому из наших сотрудников. Завтрак сервируется на террасе Большого Хале и в Ланаи Кораблекрушения с семи до половины одиннадцатого. Впрочем, здесь все написано. — Он показал на толстую пачку бумаг на тумбочке возле кровати. — У нас нет знака “Не беспокоить”, но в случае чего можете выставить на крыльцо вот этот кокосовый орех, и никто к вам не войдет. — Он показал ей кокос с вулканической эмблемой Мауна Пеле. — Алоха!

“Чаевые”, — подумала сонно Элинор и полезла в сумочку. Она нашла только десятку, но, когда повернулась, Бобби уже ушел. Снаружи донеслось гудение отъезжающего кара, и все стихло.

Несколько минут она изучала хале, проверяя, все ли двери заперты. Потом села на кровать, слишком усталая, чтобы раздеваться или распаковывать вещи.

Она еще сидела там, в полудреме вспоминая Конную Тропу и продирающихся сквозь заросли металлических динозавров, когда за ее окном раздался пронзительный крик.

Глава 6

Когда я уже засыпал, некий голос нарушил тишину ночи, и, из дальней дали, оттуда, где только океан до края земли, повеяло чем то знакомым, домашним… И я услышал слова: “Ваикики лантони оэ Каа хооли хооли ваухоо”, — в переводе это значит: “Когда мы маршируем по Джорджии”.

Марк Твен

Когда на душе тоскливо,

Когда смурно и паршиво,

Просто вруби хюлу —

И станет не хило.

Врубай хюлу, въезжай в хюлу, в добрую хюлу;

Слушай, друг, старый хюловый блюз.

Популярная песня 30 х годов

Утро на курорте Мауна Пеле было ясным и прохладным. Солнце выкатилось из за южного края вулкана, заставив раскрыться ему навстречу тысячи пальмовых крон, в то время как ветер отнес к югу облако пепла и сделал небо безупречно синим. Море было спокойным, и прибой лишь нежно трогал белый песок на пляже. Но Байрона Трамбо все это не интересовало.

Японцы прилетели вечером точно в назначенное время, приземлившись на только что открытом аэродроме. Хироси Сато и его спутников привезли в Мауна Пеле со всеми почестями и поселили в “королевском номере” — пентхаузе, по роскоши почти не уступающем “президентскому номеру”, где расположился сам Трамбо. Они сразу же легли спать, ссылаясь на трудности перелета, но Трамбо не спал. Он приказал окружить Большой Хале тремя кольцами охраны. Рано утром менеджер курорта Стивен Риддел Картер доложил ему, что троих пропавших так и не нашли, но по крайней мере за эту ночь никто больше не пропал. Это немного улучшило ему настроение.

— Какой у нас график на сегодня? — спросил он Уилла Брайента. — Первая встреча после завтрака?

— Именно так. Вы встречаетесь на террасе, обмениваетесь с мистером Сато приветствиями и подарками, а потом идете играть в гольф, пока делегации согласовывают предварительные цифры.

— Делегации? — Трамбо нахмурился над чашкой кофе.

— Ваша делегация — это я, — пояснил с улыбкой Брайент. На нем был легкий серый костюм от Перри Эллиса. Его длинные волосы — единственное отступление от делового стиля — были аккуратно собраны в пучок.

— Нужно покончить с этим за пару дней, — сказал Трамбо, игнорируя замечание Брайента. Он был одет в свой обычный гавайский костюм — яркую рубашку, линялые шорты и тапочки. Он знал, что Сато тоже может позволить себе небрежность в одежде — например, костюм для гольфа, — в то время как его спутники будут париться в серых костюмах. Кто владеет информацией, тот владеет ситуацией. Уилл Брайент покачал головой:

— Переговоры будут трудными.

— Они станут еще труднее, если кого нибудь из них за это время грохнут, — заметил Трамбо. — Мы должны закончить дело сегодня или завтра, дать Сато поиграть в гольф и отправить их обратно, когда чернила на договоре еще не успеют высохнуть. Понял?

— Да. — Уилл Брайент аккуратно сложил бумаги в папку и убрал ее в свой кожаный портфель. — Готовы к началу игры?

Байрон Трамбо, усмехнувшись, поднялся на ноги.

* * *

Элинор проснулась от птичьего пения. Какое то время она не могла сообразить, где находится, потом увидела пробивающийся сквозь ставни яркий свет, отраженный листьями пальм, почувствовала на лице дуновение теплого воздуха, вдохнула аромат цветов и все вспомнила.

— Мауна Пеле, — прошептала она тихо. Она вспомнила нечеловеческий крик под окном, раздавшийся среди ночи. Тогда она поискала что нибудь тяжелое, нашла в шкафу старый зонтик и, вооружившись им, отперла дверь. Вопли раздавались из листвы у тропинки, ведущей в хале. Элинор подождала несколько минут, и на тропинку вышел павлин. Высоко поднимая ноги, словно боясь запачкаться, он испустил последний крик и скрылся в кустах.

— Добро пожаловать в рай, — сказала Элинор вслух. Она видела павлинов и раньше и как то в Индии жила в палатке в лесу, полном ими, но никак не могла привыкнуть к их крикам. К тому же она никогда не слышала, чтобы павлины кричали ночью.

Она встала, приняла душ, с удовольствием вдыхая аромат цветочного мыла, пригладила щеткой короткие волосы и оделась — шорты, сандалии и белая блузка без рукавов. Потом положила в сумочку, где уже лежал дневник тети Киддер, брошюру о курорте и карту и вышла.

Буйство красок и легкий ветерок с моря подействовали на нее, как на всех жителей умеренных широт, — заставили удивиться, почему она живет и работает в стране, где зима и темнота занимают такое большое место. Асфальтовая дорожка вела вдоль зарослей, из которых то и дело вылетали птицы самых невообразимых расцветок. Сверяясь по карте, Элинор шла мимо лагун, дорожек, деревянных мостиков, переброшенных через искусственные каналы. Справа в просветах листвы изредка мелькали черные лавовые поля. На северо востоке по прежнему виднелась громада Мауна Лоа, но облако пепла над ним уже стало еле различимой серой чертой на горизонте. Слева океан возвещал о своем присутствии всем пяти чувствам: бликами света на воде, запахом водорослей, тихим рокотом прибоя, легким ветерком и вкусом соли на ее губах.

Элинор свернула влево, на лестницу, вырубленную в вулканической породе среди пожара цветов, прошла мимо пустого бассейна и вышла на пляж Мауна Пеле. Длинная полоса белого песка упиралась слева в невысокие скалы, а справа — в лавовые поля. Она могла видеть над берегом более дорогие хале — большие дома самоанского типа из красного дерева — и семиэтажную глыбу Большого Хале, выглядывающую из пальмовой рощи. У входа в бухту гуляли нешуточные волны, разбиваясь о скалы веером брызг, но на защищенный берег волны накатывались мягко, с ласковым шелестом.

На идеально чистом пляже не было никого, кроме двух рабочих, просеивающих песок, бармена за стойкой возле бассейна и Корди Стампф, раскинувшейся в шезлонге у самого края океана. Элинор улыбнулась. На ее спутнице был закрытый купальник в цветочек, выглядевший так, будто его купили в 50 е годы и с тех пор не надевали. Тяжелые руки и бедра Корди были мелочно белыми, но круглое лицо уже подрумянилось на утреннем солнце. Темных очков она не носила и прищурилась, когда Элинор подошла к ней ближе, увязая в горячем песке.

— Доброе утро. — Элинор посмотрела вдаль, туда, где у границы бухты встали на страже тяжелые волноломы. — Отличный день.

Корди Стампф только хмыкнула.

— Вы знаете, что они тут подают завтрак только в половине седьмого? Как можно загорать на голодный желудок?

— М м м, — согласилась Элинор. Часы она оставила в хале, но думала, что уже больше семи. Ей приходилось рано вставать на работу, но, предоставленная самой себе, она читала до двух трех ночи и спала до девяти. — И где вы в конце концов позавтракали?

Корди махнула рукой в сторону Большого Хале:

— Они накрывают там. Знаете что, — она прищурилась, — или эти богачи долго спят, или тут не так много народу.

Элинор кивнула. Солнце и шепот волн наполняли ее истомой. Она не могла поверить, что в таком месте может происходить что то страшное. Машинально она дотронулась до сумки, чувствуя боком переплет дневника тети Киддер.

— Пойду поем. Надеюсь, мы еще увидимся.

— Ага. — Корди смотрела на гладь лагуны. Элинор уже прошла мимо бара, расположившегося в травяной хижине, — она знала, что он называется “Баром кораблекрушения”, — когда Корди крикнула ей вслед:

— Эй, а вы ничего не слышали ночью? Элинор улыбнулась. Конечно, Корди Стампф никогда не слышала крика павлинов. Она коротко объяснила, что это было, и Корди кивнула:

— Да, но я не имела в виду птиц. Там было что то другое. — Она мгновение колебалась, прикрыв рукой глаза. — Скажите, вы не видели собаку?

— Собаку? Нет. — Элинор ждала продолжения. Ждал и бармен, облокотившись на полированную стойку.

— О'кей жокей, — сказала Корди Стампф и опять откинулась в кресле.

Элинор подождала немного, обменялась недоуменными взглядами с барменом и отправилась завтракать.

* * *

Завтрак, как и планировалось, состоялся в закрытом ланаи, выходящем на океан. После завтрака Байрон Трамбо повел гостей на экскурсию. Вереницу тележек для гольфа выкатили из подземного гаража в порядке, предусмотренном протоколом: на первой тележке ехали Трамбо и Хироси Сато, на второй — Уилл Брайент и престарелый Масаеси Мацукава, главный советник Сато в вопросах бизнеса. В той же тележке на заднем сиденье разместились Бобби Танака, человек Трамбо в Токио, и молодой Инадзу Оно, собутыльник Сато и его эксперт по переговорам. Третьей тележкой правил менеджер курорта Стивен Риддел Картер, одетый так же консервативно, как японцы, а сидели в ней доктор Тацуро, врач Сато, его помощник Сэйдзабуро Сакурабаяси и Цунэо, или Санни Такахаси. Еще в трех тележках ехали юристы и партнеры по гольфу двух главных участников переговоров. На почтительном расстоянии следовали три тележки с охраной.

Тележки проехали по гладкой асфальтовой дорожке мимо Китового ланаи, через Приморский луг, засаженный идеально зеленой травой и экзотическими цветами. По лугу текли искусственные ручьи, водопадами стекая с лавовых скал и сливаясь в большую лагуну, отделяющую Большой Хале от пляжа. Миновав шеренгу кокосовых пальм, они поехали вдоль пляжа.

— Через эти ручьи каждый день проходит двадцать два миллиона галлонов морской воды, — похвастался Трамбо. — И еще пятнадцать миллионов галлонов уходит на обновление воды в лагуне.

— Вода восстанавливается? — спросил Хироси Сато.

Трамбо колебался с ответом. Он услышал:

“Вова восстанавриваися?” Сато мог говорить по английски чисто, когда хотел, но хотел он редко.

— Конечно, восстанавливается, — ответил он наконец. — Но наша гордость не это, а бассейны и пруды для карпов. У нас три больших бассейна для гостей плюс двадцать шесть бассейнов в хале класса люкс на Самоанском мысе. И такое же количество воды потребляют карповые пруды — до двух миллионов галлонов ежедневно.

— О, карпы! — Сато мечтательно улыбнулся. — Кои!

Трамбо повернул тележку на север от Бухты Кораблекрушения.

— Еще у нас есть бассейн с мантами, подсвеченный галогеновыми лампами в две тысячи ватт. Ночью мы их включаем, и можно стоять на скале и любоваться, как плавают манты.

Сато опять улыбнулся.

— Этот пляж сейчас лучший во всей Южной Коне, — продолжал Трамбо. — Мы соби…, завезли на него восемь тысяч тонн белого песка.

Сато кивнул, спрятав подбородок в складках жира на шее. Лицо его в лучах восходящего солнца было совершенно бесстрастным.

Процессия прогудела мимо обеденных павильонов, садов и лагун и подъехала к новой шеренге пальм, за которой на возвышениях стояли большие, украшенные резьбой хале.

— Это Самоанский мыс, — объявил Трамбо, пока они ехали вдоль аккуратно подстриженных цветочных клумб. — Здесь находятся самые большие хале. В каждом могут с комфортом разместиться десять человек. Вон в тех крайних есть свои бассейны и свой штат прислуги.

— Сколько? — спросил Сато.

— Простите?

— Сколько в них стоит одна ночь?

— Три тысячи восемьсот за ночь в Большом самоанском бунгало, — сказал Трамбо. — Не включая еды и чаевых.

Сато улыбнулся, и только тут Трамбо понял, что переговоры действительно будут нелегкими. Оставалось надеяться на гольф.

Миновав полуостров, тележки въехали в пальмовую рощу.

— Это одна из трех теннисных площадок. На каждой по шесть кортов с мягким покрытием. За деревьями лодочная станция, где можно взять напрокат все — от каноэ до моторного катера. У нас их шесть, и каждый стоит около восьмидесяти тысяч долларов. Еще мы предлагаем гостям плавание с аквалангом, катер на подводных крыльях — дальше по берегу, здесь, в лагуне, это запрещено инструкцией, — парусный спорт, серфинг и прочее дерьмо.

— Пирочее теримо, — согласился Сато. Казалось, он вот вот заснет.

Трамбо повел процессию назад к Большому Хале.

— Какова величина курорта? — осведомился Сато.

— Три тысячи семьсот акров, — сказал Трамбо. Он знал, что эти данные указаны в проспекте, который Сато, конечно, читал. — Включая четырнадцать акров заповедника…, знаменитые поля петроглифов.

Тележки миновали лагуну с лениво плавающими золотыми карпами и проехали двадцатиметровый бассейн, где плескалось лишь несколько человек. Навстречу им за все время пути попалось всего трое прохожих. Сато не интересовался, почему на курорте так мало народу, — может быть, потому, что было еще рано.

— Сколько всего мест? — спросил Сато.

— Э э э…, двести двадцать шесть хале…, то есть бунгало…, и триста двадцать четыре комнаты в Большом Хале.