Агрессия и катастрофа

      Двое с лишним суток штаб германского верховного командования не мог руководить войной. Так, после прогулки в Южную Баварию вновь собралась в своих бункерах и бараках в туманной и дождливой Восточной Пруссии группа военных руководителей, еще обладавших огромной властью.
      Около полуночи 23 ноября Гитлер направил Паулюсу в сталинградский "котел" радиограмму: "6-я армия временно окружена. Я знаю 6-ю армию и ее главнокомандующего и знаю, что в создавшемся положении они будут стойко держаться. 6-я армия должна знать, что я делаю все, чтобы ей помочь и выручить ее. Я своевременно отдам ей свои приказы"{898}.
      Прежде всего сделали вывод о необходимости организовать снабжение армии по воздуху. Но Рихтгофен и командир 8-го авиационного корпуса Фибих единодушно высказали мнение: "Снабжение по воздуху целой армии в зимних условиях невозможно"{899}.
      В ночь с 23-го на 24-е Паулюс отправил радиограмму Гитлеру с просьбой разрешить прорыв армии на юго-запад.
      Ставка Гитлера и генеральный штаб сухопутных сил стояли перед трудным решением: какой приказ отдать 6-й армии? Из документов того периода нелегко восстановить подлинный ход длительных споров и дискуссий, проходивших по этому поводу в "Вольфшанце". Составленные позже отчеты ряда участников многочисленных совещаний дают возможность понять, что имелось два мнения. Начальник генерального штаба сухопутных сил Цейтцлер поддерживал аргументы обоих командующих, Паулюса и Вейхса, защищая мнение, что 6-я армия должна прорываться из кольца. Он считал невозможной доставку по воздуху средств снабжения. Иодль, наоборот, требовал оставаться на Волге и выжидать освобождения, потому что в противном случае все успехи летнего наступления будут ликвидированы, немцы потеряют всякие надежды завоевать Кавказ, а Советский Союз полностью восстановит движение транспорта по Волге. Хотя Гитлер как будто и разделял это мнение, он все же колебался и, по-видимому, сначала примкнул к точке зрения Цейтцлера. Поэтому Цейтцлер смог поздно ночью 23-го сообщить группе армий "Б", что прорыв 6-й армии принципиально одобрен и приказа можно ожидать к утру. Но рано утром Геринг как главнокомандующий ВВС взял на себя ответственность за снабжение 6-й армии по воздуху. Гитлер, Кейтель и Иодль приняли эту желанную гарантию, которая освобождала их от тягостного сознания, что бастион на Волге будет потерян, а вместе с ним и их престиж. Взамен намеченного приказа, который в "котле" уже готовились исполнять, утром 24 ноября появилось "решение фюрера": 6-й армии окончательно закрепиться между Волгой и Доном. Сталинград был объявлен "крепостью". Ее освободят извне. Впредь до успешного проведения операции по деблокаде 4-й воздушный флот должен взять на себя снабжение всем необходимым 6-й армии{900}.
      Войска Паулюса находились в кольце диаметром 200 км. Между тем группа армий "Б" ценой крайнего напряжения создала вблизи 6-й армии новый фронт. Спешными импровизациями всякого рода: отводом на реку Чир остатков румынских соединений, мобилизацией в тыловых службах поголовно всех, кто мог носить оружие, вводом боеспособного авиационного корпуса - стало возможным занять постепенно смыкавшийся фронт от Аксая через Дон до Верхнего Чира. Остатки 48-го танкового корпуса тоже пробились к фронту на Чире. Командира корпуса Гейма Гитлер все же отстранил.
      6-я армия оказалась в абсолютной зависимости от снабжения по воздуху. Если оно с самого начала было и оставалось неудовлетворительным, то это было результатом прежде всего хорошо организованной советским командованием воздушной блокады. Авиатранспорт едва смог покрыть 1/5 минимальной потребности 6-й армии, которой требовалось ежедневно 700 т продовольствия и боеприпасов. Такой огромный груз могли перебросить 500 транспортных самолетов и то, если бы по ним никто не стрелял. Но Рихтгофен, даже после того как получил самолеты из Франции, Норвегии, Италии, имел всего лишь 298 машин{901}. Советское командование быстро организовало воздушное прикрытие. Туманы и снежные метели тоже не способствовали полетам в "котел" и обратно. "Воздушный мост" оказался неустойчивым. По данным Г. Дёрра, немецкая авиация понесла здесь самые большие потери со времени воздушного наступления на Англию{902}.
      Плотное окружение, воздушная блокада лишали армию Паулюса всяких надежд.
      В ставке верховного главнокомандования воцарилась гнетущая атмосфера. Цейтцлер, опасаясь высочайшего гнева, как мог, старался изменить к лучшему настроение фюрера. Он подчеркивал в своих докладах малейшие, даже самые мелкие успехи на каком-нибудь второстепенном участке фронта и по мере возможности обходил острые проблемы Сталинграда, не уставая повторять, что все идет хорошо. Не имея ясных планов, он старался говорить то, что хотел слышать Гитлер, всячески приукрашивал события и оценки. 1 декабря Цейтцлер позвонил в ставку. Гитлер нервно ожидал сообщений о Восточном фронте.
      - Мой фюрер, я докладываю, - возбужденно и торопясь начал Цейтцлер. Сначала общее. В группе армии "Б" все удовлетворительно. В центре северный и восточный участки в удовлетворительном состоянии. В Великих Луках тоже удовлетворительно. В целом я могу, начиная с центра, доложить следующее: на Восточном фронте все в порядке. Наступления отбиты. Все идет в высшей степени гладко.
      Гитлер напряженно слушал. На вопросы начальника генерального штаба он отвечал коротким "jawohl" (конечно).
      Но вот дошло до деталей.
      - Командир гренадерского полка "Великая Германия" убит на своем командном пункте. "Он", - с ударением произнес Цейтцлер, применяя слово, которым в германской ставке называли противника, т. е. русских, советских, - он прорвался к югу в брешь и занял здесь одну деревню. Он ввел новые пришедшие с юга части против 20-й танковой дивизии. Дальше к востоку 12-я танковая дивизия сражается с прорвавшимися частями. Враг все еще атакует к северу и западу. У Новосокольников его атака отбита. Сегодня со всех сторон приходят сведения, что русский Черноморский флот снова активизируется в Черном море, причем у Анапы два крейсера и еще два - около Крыма.
      - Почему же наши быстроходные суда, которые там ходят вокруг, - с возмущением вскричал Гитлер, - не смогли быстро их обнаружить?
      - Я спросил, что они там предпринимают. Они ничего не сделали! Я приказал объявить тревогу на побережье Крыма и перебросить резервы в те места, где им полагается быть. В 17-й армии и 1-й танковой армии ничего особенного.
      Гитлер молчал. Цейтцлер перешел, наконец, к Сталинграду.
      - В группе Манштейна у Котельниково ничего особенного не произошло. Фронт на Чире был сегодня сильно атакован, в частности у вокзала Чир, где стоит полковник Чекель. Удар пришелся по группе Абрахама, группе Шмидта до группы Фибиха. На фронте полковника Чекеля положение восстановлено.
      Затем Цейтцлер обратился к деталям обстановки на фронте итальянской армии и говорил по этому поводу еще много. Но Гитлер почти не слушал. Он молча положил трубку, когда услышал: "Это все"{903}.
      IV
      Итак, решение было принято, жребий брошен. 6-я армия оставалась на месте, там, где удерживала кольцо своего отрезанного фронта. Фельдмаршал Манштейн со своей группой "Дон" и дивизиями, мчавшимися с запада, подготовит удар необходимой силы. Блокада будет снята. "Фюрер уверен в положении 6-й армии"{904}, - писал 25 ноября историограф германского верховного командования.
      Со всех сторон накатывались волны все новых и новых событий. Везде инициатива уходила из рук нацистских военных лидеров. В Африке дела шли все хуже. Союзники развивали наступление, сжимая итало-немецкую армию с обеих сторон. В тот день, когда ставка Гитлера узнала, что советские танковые клинья замкнули кольцо вокруг армии Паулюса, от Роммеля пришло сообщение о неизбежности потери очень важных позиций около Аджедабии, на которые возлагалась масса надежд, и о том, что немецкие войска вот уже несколько суток не имеют хлеба{905}. Моторизованные части союзников подошли к городу Тунису и к позиции Марса эль Брега. Роммель, вызванный в последних числах ноября для доклада в "Вольфшанце", заявил Гитлеру: Африку теперь вообще невозможно удержать. Гитлер, конечно, отверг такую оценку и приказал Роммелю вместе с Герингом немедленно отправиться в Рим, чтобы договориться с итальянцами о дальнейших действиях. Сразу же их самолет стартовал с аэродрома Растенбурга.
      Очередную неожиданность преподнесли французы. Необходимость захвата французского флота в Тулоне казалась в ставке Гитлера очевидной. Уже давно имелся план под названием "Лила": три резервные дивизии группы армий "Запад" неожиданно вторгнутся в Тулон, авиация минирует порт, семь подводных лодок блокируют его с моря{906}. План держался в строгом секрете. Все знали, что Петэн и Лаваль поддержат его. Ведь Лаваль еще раз заявил в конце ноября на пресс-конференции для узкого круга лиц: вся его политика "базируется на конечной победе Германии, в которую он твердо верит"{907}.
      Командующий группой армий "Запад" сообщил 25 ноября: у него все готово, и он лишь ждет обещанного ставкой досье с материалами, которые мотивируют необходимость акции и которые он постфактум предъявит Лавалю. Одновременно с проведением операции "Лила" предполагалось захватить корабли торгового флота в Марселе.
      На следующий день Гитлер сообщил о своих намерениях Муссолини, пообещав отдать ему большую часть французского флота. Вторжение началось перед рассветом 27 ноября. И каково же было изумление гитлеровской ставки, когда после первых стандартных докладов о "планомерном течении операции" пришло сообщение: французский флот взорвал себя, а одна подводная лодка ушла. И это после приказа Виши, отданного в то же утро, не оказывать немцам сопротивления! Патриоты Франции сказали свое веское слово, и оно громом прозвучало в тиши "Волчьего логова".
      Осложнялись испанские дела. Вызывала сомнения позиция Франко в случае высадки англичан на Пиренейский полуостров. Теперь гитлеровцы считали наилучшим для себя вариантом хотя бы сохранение испанского нейтралитета. На столе начальника штаба оперативного руководства уже лежал готовый план вторжения немецких войск в Испанию и Португалию на случай, если Мадрид изменит ориентиры.
      В Средиземном море и Атлантике союзные флоты установили твердое господство. Грузы лишь тонкой струей просачивались к Роммелю из Италии и Греции. Его танки вот-вот могли остаться без горючего. Когда 2 декабря у Бизерты пошел ко дну караван немецких судов с грузами для африканской армии, а второй такой же караван с 60 танками на борту еле спасся, вернувшись в итальянские порты, Гитлер потребовал от Редера и от итальянского "Командо Супремо" принять самые срочные меры, ввести для перевозки грузов быстроходные суда.
      Для партизан в разных странах Европы окружение 6-й армии стало необъявленным, но мощным сигналом дальнейшей активизации борьбы. В ставку Гитлера отовсюду стекались сведения о новых смелых атаках патриотов, В широких масштабах развертывалась борьба белорусских партизан. В Греции, близ овеянных легендами Фермопил, взлетел на воздух стратегически важный железнодорожный мост - немецкие эшелоны в течение шести недель не могли двигаться в южные порты. Ширилась народно-освободительная война в Югославии. Партизаны выбили гитлеровцев из города Яице, наступали под Аграмом, Бродом, Самарицей. Генеральный штаб счел себя вынужденным теперь все более непосредственно заниматься борьбой с патриотами. Далее мы увидим, насколько успешно он выполнял гестаповские функции.
      Наконец, под непосредственным впечатлением сталинградской неудачи. Муссолини, к величайшему удивлению Гитлера и его помощников, заявил, 1 декабря прибывшему в Рим Герингу: войну с Россией надо кончать. "Тем или иным способом, - заявил дуче, - главу войны с Россией, которая бесперспективна, следует закрыть. Все силы должны быть направлены на Запад и в Средиземное море"{908}.
      Все это вместе взятое подтолкнуло верховное командование сделать новую оценку "общего положения". Она появилась 1 декабря, и автором ее стал Варлимонт.
      Главные задачи нацистской стратегии штаб оперативного руководства представлял себе так. Северная Африка должна удерживаться как "предполье Европы". "Если ее потеряем, то англосаксы будут наступать против Юго-Восточной Европы через Додеканезы, Крит и Пелопоннес. Тогда нужно будет оборонять Балканы". На западе не следует ожидать предстоящей весной крупного наступления. На севере противник может предпринять лишь незначительные действия. На востоке необходимо создать прочный фронт, чтобы следующей весной иметь возможность перейти в наступление по меньшей мере на одном участке. Варлимонт приходил к выводу: "Русские теперь стали сильнее, чем в начале предыдущей зимы. Поэтому необходимо мобилизовать силы в оккупированных областях"{909}.
      Но позиции в Северной Африке уже были потеряны - Роммель говорил об этом Гитлеру несколькими днями раньше; союзники не собирались вторгаться на Балканы; что касается будущей стратегии в отношении Советского Союза, то здесь Красная Армия уже внесла генеральную поправку.
      Таков был общий фон, на котором разыгрались заключительные события сталинградской эпопеи.
      Тем временем все более удивительные сведения приходили в германскую ставку о поведении союзников. Гитлер понимал, что держит сателлитов лишь обещаниями поделиться с ними награбленным и давлением своей военной мощи. Когда вера в то и другое поколебалась, фашистский генеральный штаб получил прекрасную возможность убедиться, на какой тонкой нити держался "союз равных", выдаваемый за коалицию, связанную общей идеей.
      Еще несколько месяцев назад, когда германские армии успешно наступали, Гитлер обращался с вассалами как вождь и повелитель. Он разрешал себе возмущаться их непомерными требованиями и отвергать различные притязания, которые считал неуместными. Так, он бесцеремонно отказал Антонеску, желавшему стать самостоятельным верховным главнокомандующим над всеми румынскими соединениями, и предложил ему быть лишь номинальным главнокомандующим за спиной немецкого генерала Гауффе - представителя вермахта в румынском генштабе. Антонеску уже давно настаивал, просил, ссылался на политические обстоятельства: для него ведь "чрезвычайно важно" стать главнокомандующим. Гитлер лишь негодовал: он полностью вооружил две румынские армии, но не может их даже поставить рядом на линии фронта, вынужден переслаивать немецкими войсками, а от него еще чего-то назойливо требуют! Пощечина от победоносного диктатора заставила Антонеску притихнуть.
      Но достаточно было германскому наступлению зайти в тупик, как ситуация стала меняться с быстротой, какой не ожидали ни Гитлер, ни его опытные генштабисты. Антонеску вновь заговорил о своих обидах по поводу отказа сделать его единоличным верховным главнокомандующим румынскими армиями на Восточном фронте и прозрачно намекал, что не допустил бы подобного военного кризиса. Итальянцы бесцеремонно отвергли советы германского представителя насчет обороны на Дону. Журнал военных действий ОКВ фиксирует 22 октября: "При обсуждении итальянских мероприятий по укреплению Донского фронта наблюдается дерзкое поведение итальянцев, вследствие чего положение офицера связи ОКХ при командовании итальянской 8-й армии генерала пехоты фон Типпельскирха стало очень тяжелым"{910}. Затем румыны отказались выполнить немецкий приказ о смене правого фланга итальянской армии, "так как предварительные условия для этого не созданы".
      Но самое поразительное заключалось в том, что с такой же быстротой стала менять свое отношение к союзникам и гитлеровская верхушка. Откуда вдруг появился этот примирительный тон, это "понимание нужд партнеров", эти заигрывающие жесты и демонстрации "солидарности"? Лесть - оборотная сторона гордости и фанфаронства. Боязнь потерять партнеров стала вытеснять неутолимое желание господствовать над ними.
      Катастрофа румынской армии на Дону оказалась страшным ударом не только для всей военной верхушки, но и для авторитета режима румынского диктатора и его взаимоотношений с третьим рейхом. Особенно сильное впечатление в Бухаресте произвело окружение советскими войсками в малой излучине Дона целого румынского корпуса во главе с популярным генералом Ласкаром. Как только прибыли из-под Сталинграда тревожные сведения, Антонеску отправил Гитлеру письмо, где в ледяных тонах требовал объяснений и помощи окруженным.
      "Из сообщений, полученных от румынского генерального штаба, с которым я в течение всего дня поддерживал связь, - писал он, - очевидно, что положение 3-й армии очень серьезно и что она не располагает в данное время никакими резервами. Генерал Ласкар сообщает, что у него нет боеприпасов, хотя ему боеприпасы были обещаны, и что подошла уже последняя минута, когда хоть с какой-то надеждой на успех можно попытаться вырваться из окружения. По приказу командующего группой армий "Б" генерал Ласкар обязан держаться, и он требует от меня непосредственных приказов... На основании изложенного здесь положения вещей и учитывая то немалое время, которое потребуется для ввода в действие сконцентрированных сил, я бы предпочел, чтобы генерала Ласкара выручили. В противном случае до прибытия немецких сил группа Ласкара может быть полностью уничтожена, так как какое-нибудь ощутимое снабжение боеприпасами и продовольствием исключается.
      Я делаю это разъяснение о положении вещей не потому, что меня оно тревожит, а на основании политической ответственности, которую я несу в отношении страны, и руководствуясь желанием не оставить 3-ю армию на полное уничтожение, армию, которую не смог бы заново выставить. Исходя из этих соображений, я прошу фюрера учесть эти доводы и принять решение"{911}.
      Гитлер получил телеграмму и ночь на 23 ноября и сразу же ответил. В заискивающих выражениях фюрер сообщал "его сиятельству маршалу Антонеску", что еще до получения телеграммы он принял меры для выручки окруженных румынских войск, в адрес которых, особенно "солдата непревзойденных качеств Ласкара", рассыпал похвалы. "Я глубоко убежден, - заканчивал свое письмо Гитлер, - что, как это уже часто бывало в борьбе против Советского Союза, лучшее полководческое искусство и лучшие солдаты восторжествуют над имевшимися вначале успехами врага". Вслед за этим чисто нацистским хвастовством шло: "За образцовое руководство генералом Ласкаром своими войсками я выражаю ему свое особое уважение. Поэтому еще вчера, как воздание должного его особым заслугам, как отличившемуся офицеру из среды наших союзников, я наградил его рыцарским крестом и дубовыми листьями"{912}.
      Никакой помощи окруженным, кроме совета прорваться из кольца, германское командование дать не смогло.
      Но если румынский диктатор еще сохранял видимость дипломатического лоска, то разговоры на уровне генеральных штабов теперь велись прямо-таки в скандальной форме.
      Вечером 23 ноября германский представитель в румынском командовании генерал Гауффе, проехав по затемненным улицам Ростова, вошел в дом, где располагался начальник румынского генерального штаба Штефля. В большой комнате оказались также министр обороны Пантази и несколько офицеров.
      Очередная беседа началась в дружественном тоне. Гауффе зачитал телеграмму Антонеску и ответ Гитлера насчет Ласкара. "Телеграммы этих двух великих людей, - торжественно заключил генерал, - снова демонстрируют перед человечеством глубокую связь этих двух великих мужей. Я поздравляю румынскую армию по поводу награждения генерала Ласкара дубовыми листьями".
      Ответ генерала Штефли оказался совершенно неожиданным. В крайне возбужденном тоне, торопясь, он говорил:
      - Приказ о прорыве группы Ласкара был отдан слишком поздно. Он еще 21 ноября просил разрешения прорваться, но фюрер отклонил просьбу. Котел под Распопинской стал в миниатюре вторым Сталинградом. Прорываться 23-го, когда группа Ласкара получила разрешение, было уже невозможно. Видимо, Ласкар погиб еще до приказа на прорыв. Румынский летчик, который вчера приземлился у командного пункта Ласкара, сегодня видел там только горящие дома и убитых румын. Приказ о проведении прорыва мог еще не быть известен войскам группы Ласкара, поэтому 120 офицеров, 140 унтер-офицеров и 2 тысячи человек солдат, ушедших из окружения, будут судимы военно-полевым судом. Промедление в отдаче приказа о прорыве было причиной потери четырех румынских дивизий.
      Резкий, экспансивный Штефля, наливаясь кровью, бросал в лицо остолбеневшему Гауффе все, что накипело против германского союзника.
      - Предостережения и просьбы в течение целых недель и обращения ко всем немецким командным органам - в главное командование сухопутных сил, к господам Вейхсу и Готу, а также к начальнику немецкой миссии сухопутных сил - были напрасны. Напрасно я предостерегал от того, чтобы румынским войскам давать такие широкие участки фронта. И действительно, прорыв был произведен только там, где батальоны должны были держаться на 5 - 6 километров. Я предостерегал, чтобы 3-ю румынскую армию не выставляли на такой широкий фронт обороны. Подобное же предостережение я делал в отношении нашей 4-й армии. Из трех дивизий румынской 4-й армии осталось три батальона, а вся их материальная часть погибла. На все это я во время своего посещения генерал-полковника Гота своевременно обратил его внимание.
      Штефля продолжал, не переводя дыхания:
      - Румынская танковая дивизия четыре дня оставалась без доставки горючего, а из своих запасов ей нужно было еще отдать часть немецкой 22-й танковой дивизии. Многое из нашей механической тяги поэтому погибло, в числе прочего 35 танков. С группой Гейма не имелось никакой связи, русским удалось имитированным сообщением по радио дезориентировать румынскую танковую дивизию. Противотанковые пушки группы Ласкара даже на расстоянии 5 метров не оказывали никакого действия против тяжелых танков противника. Главное командование сухопутных сил не выполнило просьбу румын, это и есть причина гибели двух румынских армий{913}.
      Гауффе молча слушал взбешенного начальника румынского генерального штаба и, когда тот кончил, пообещал "передать по назначению упреки в адрес главного командования".
      Поздно ночью генерал Гауффе писал донесение в штаб верховного главнокомандования: "Я высказал мое крайнее сожаление, что перед лицом событий начнутся споры о виновности или невиновности, вместо того чтобы решительно прийти на помощь... Я повторил, что все немецкие инстанции стремились и сейчас стремятся помочь румынским войскам, где только можно"{914}.
      Но на полях сражения никто не помогал разбитым румынским частям. Ни генерал Ласкар, ни его солдаты даже не знали, что произведены в герои, что по их адресу говорят высокопарные и фальшивые слова, что они служат разменной монетой в игре двух встревоженных диктаторов - партнеров по преступлению. Просто генерал Ласкар находился в плену, а его солдаты лежали мертвыми в заснеженной степи недалеко от русской станицы Распопинской.
      V
      Манштейн, получивший задачу возглавить операцию по освобождению 6-й армии, прибыл в Новочеркасск, где формировался штаб группы армий "Дон", и 27 ноября вступил в командование. Он вызвал генерала Шульца - начальника штаба. Изучив карту, оба решили, что положение в общем не такое уж плохое. Остаткам 3-й румынской армии удалось задержаться на реке Чир. Благодаря энергичным действиям ее начальника штаба, немецкого генерала Венка, фронт установился довольно прочно: русские сюда не наступали, оставили только прикрытие, а Венк буквально швырял в оборону все, что могло двигаться и стрелять, - разные тыловые и охранные роты, всевозможные команды и отряды, разбитые полки и батареи. Далее к югу фронт протянулся в излучине Дона. Там, под Котельниково, нужно быстрее сосредоточить ударный кулак. Манштейн верил в успех.
      Однако чем больше вникал он в суть обстановки, тем отчетливее понимал, что немедленно начать марш на выручку Паулюса не может. Необходимо дождаться подхода двух новых танковых дивизий, но пока в Котельниково прибыли из Франции только четыре эшелона из нескольких десятков, и он не может сформировать ударную группу под командованием Гота. Он почти не имеет транспорта, а с авиацией из рук вон плохо: всего одна боевая группа бомбардировщиков и две истребителей. Манштейн заключил: раньше 9 декабря наступление не начнется, даже если полная катастрофа 6-й армии произойдет немедленно. А такая опасность не исключена. У Паулюса боеприпасы и продовольствие на исходе. Геринг не выполняет обязательства: 30 ноября из 38 транспортных самолетов долетело только 12. Продовольствия, по расчетам ОКВ, хватит только до 5 декабря, боеприпасов крупных калибров - до 12-го{915}.
      Генеральный штаб задумал провести операцию по освобождению армии Паулюса двумя этапами. В ходе первого (операция "Зимняя гроза") - пробить, по выражению генштабистов, "просеку для снабжения" и двинуть через нее в "котел" автоколонны. Первая такая колонна грузовиков с горючим стояла наготове. На втором этапе (операция "Удар грома") следовало полностью освободить 6-ю армию. Опасались: способна ли авиация снабдить Паулюса до начала "Зимней грозы" хотя бы минимумом необходимого? В конце ноября уже никто не мог ни за что поручиться: ежесуточно по воздуху перебрасывалось в среднем только 100 т, а требовалось гораздо больше{916}.
      Еще больше забот и в ставке Гитлера, и в Новочеркасске стала вызывать угроза советского наступления против 8-й итальянской армии на Среднем Дону. Если оно произойдет до того, как Манштейн добьется решающего успеха, то весь замысел окончится провалом. Более того, если итальянская армия не сдержит атаку советских войск, то они смогут выйти в тыл группе армий "Дон" и даже группе армий "А", застрявшей на перевалах Кавказа.
      Манштейн, еще с надеждой, сообщил 9 декабря в "Вольфшанце": при хорошей погоде он двинется на выручку 11-го или 12-го и предполагает 17-го соединиться с окруженными{917}. В журнале военных действий верховного командования появилась запись: "Фюрер весьма уверен, он хочет восстановить прежние позиции на Дону. Его намерение состоит в том, чтобы сорвать первую фазу большого зимнего наступления русских и не позволить им достигнуть решающего успеха"{918}.
      10-го Манштейн сообщил, что перейдет в наступление послезавтра. Но на рассвете следующего дня советские войска, руководимые генералом Н. Ф. Ватутиным, атаковали частью сил позиции 8-й итальянской армии.
      После полудня 12 декабря в бункере Гитлера собрались его ближайшие помощники. Холодный сырой воздух с запахом хвои проникал в помещение. Все были хмуры и озабоченны. Несколько часов назад на Восточном фронте перешла в так давно ожидаемое наступление группа Гота. Ей предстояло соединиться с армией Паулюса. Одновременно поступили доклады: советские войска атакуют итальянскую армию на Дону. Последнее обстоятельство внушало крайнюю тревогу, и поэтому, когда в дверях рабочей комнаты Гитлера, где все уже расселись за длинным столом с аккуратно разложенными картами, появился Цейтцлер, фюрер вскочил:
      - Произошло что-нибудь катастрофическое? - Таков был его первый вопрос, относящийся, как сразу поняли присутствующие, к донскому участку фронта.
      - Нет, мой фюрер, - ответил успокаивающе Цейтцлер. - Нет. Манштейн достиг рубежа Аксай и захватил один мост. Атакованы только итальянцы. Они уже бросили все свои резервные батальоны.
      - Из-за этой истории, - мрачно и тихо сказал Гитлер, - я больше страдаю бессонницей, чем из-за положения на юге. Неизвестно, что происходит.
      - Нужно как можно скорее что-либо сделать, - заявил Цейтцлер. - Если бы русские использовали положение, то уже ночью могла бы произойти катастрофа... Поступают все новые агентурные сведения о подготовке высадки русских в Крыму. Они хотят воспользоваться плохой погодой.
      - Это вероятно, - заметил Гитлер. - Может ли наш флот также использовать непогоду?
      - В таких условиях невозможно высадиться, - сказал Иодль.
      Гитлер вскипел:
      Русские это делают, они могут пройти. Мы же в снегопад, при таких же условиях не можем действовать. Это я допускаю, - закончил он. - На русских это похоже.
      Все присутствующие старались не говорить о Сталинграде. Они как бы оттягивали неприятный момент. Вот теперь Цейтцлер докладывал о Кавказе.
      - Здесь, - он провел пальцем по изображенному на карте выступу фронта у Орджоникидзе, - русские сильно атакуют. Я еще раз оценил обстановку и думаю, что мы должны отступить с этого участка.
      - Я боюсь только одного, - ответил Гитлер, - если мы здесь теперь отступим, то потеряем всю технику. Но этого нам совсем не нужно.
      - Нет, все, конечно, должно быть планомерно подготовлено. Длинная беседа о всяких деталях на кавказском участке затягивалась. Когда наконец все исчерпалось, разговор сам по себе перешел на Сталинград.
      - Здесь события развиваются так, - рука Цейтцлер а быстро скользнула по карте. - Сегодня фельдмаршал Манштейн сообщил мне, что под нажимом русских потерял вот этот мост. Это неприятно, так как тут проходила линия снабжения. Сегодня днем было трудное сражение. Манштейн занял Рычков. Из 8-го кавалерийского корпуса сообщили, что он перешел к обороне. Здесь, наверху, он показал на северный фас "котла", - еще неясно, что предпримут русские. Против 6-й армии наступление было главным образом вот тут, - палец остановился на участке реки Чир. - Фельдмаршал Манштейн сегодня сообщал о подготовке этого наступления и подтвердил письменным донесением.
      - Да, но ведь от него до 6-й армии всего лишь 80 километров по воздуху! воскликнул Гитлер
      Дискуссия затягивалась.
      Так, здесь, в Восточной Пруссии, они, еще не теряя надежду на лучшее, пытались разыграть на картах гигантское сражение, происходившее в нескольких тысячах километров от них. Там, в заснеженных просторах между Волгой и Доном, гибли все их планы,
      Совещание продолжалось.
      - Наша главная ошибка этого года, - заявил Гитлер, - заключалась в том, что мы наступали на Сухиничи{919}.
      Не Сталинград и Кавказ, не "генеральное наступление" против Советского Союза в целом, а Сухиничи! Таковы, с их точки зрения, были масштабы просчета.
      Теперь говорил Цейтцлер:
      - В группе армий "Центр" со снабжением стало несколько напряженно, во-первых, из-за недостатка эшелонов, во-вторых, снова очень усилилась деятельность партизан. Тем более, что выведены соединения СС. Партизаны действуют планомерно{920}.
      Гитлер слушал. Он ничего не предлагал. Он хотел понять, что ждет их дальше. Для этого нужно выяснить положение с танками. Сколько имеют их русские?