Агрессия и катастрофа

      - Передайте ему, - мрачно сказал Гитлер, - что это случается не первый раз в истории, когда сильная воля побеждает сильные батальоны.
      Настала ночь. Никто не ложился спать. Перед рассветом пришло новое известие от Роммеля: итальянская дивизия оставила фронт и отступает. За ней двинулись остальные части армии.
      Донесение имел несчастье принять дежурный офицер оперативного отдела некий Борнер, майор резерва, по гражданской квалификации врач. Считая телеграмму не столь важной - она не содержала ничего нового по сравнению с вечерней, Борнер промедлил и передал ее не сразу Гитлеру, а Варлимонту, который в 9 утра, вместе с другими сообщениями, доложил телеграмму Гитлеру. Это стало каплей, переполнившей сосуд напряжения и злобы. Произошел взрыв. Гитлер рвал и метал. Если бы ему своевременно передали донесение, вопил он, то он, конечно, предотвратил бы крушение в Африке. Тут же насмерть перепуганный майор был разжалован в солдаты и отправлен во Францию в береговую батарею. Град упреков обрушился на Кейтеля, который вынес все стоически: молчал.
      - Штаб верховного главнокомандования отказывается подчиняться, - кричал Гитлер своему любимцу, и тут же приказал отстранить от должности Варлимонта. Через два дня, сменив гнев на милость, он вернул его обратно.
      Котел забурлил, содержимое выплескивалось. Во всех бункерах и бараках заговорили, зашептались о "дальнейшем обострении кризиса доверия". Атмосфера сгущалась. Но никакие эмоции, переполнявшие обитателей отгороженных бетонными заборами и колючей проволокой от внешнего мира бункеров и бараков, не могли остановить грозного нарастания событий.
      Приехали Кюхлер и Буш, чтобы настойчиво требовать резервов для северного фронта, Из Африки прилетел специальный уполномоченный Роммеля: фельдмаршал хотел удержать войска на позиции Мерса-Матрух, но не может - англичане наступают огромными силами. Что могли обещать ему Кейтель и Иодль? Только пехотный батальон, отряд парашютистов и в виде особой милости 12 новых, только что изготовленных танков "тигр". Все остальное поглощал и перемалывал Восточный фронт.
      Прошло еще несколько дней. Генеральный штаб жил в лихорадке. Наступило 7 ноября. Еще затемно все были на ногах. Ждали первых донесений. Наконец они стали поступать и... ничего нового. Никакого наступления Красной Армии.
      Огромная тяжесть упала с плеч. Разрядка принесла опустошенность. Гитлер не может больше здесь находиться, он не выносит этого напряжения. Он должен немедленно, сейчас же уехать отсюда на какой-то срок. Но куда? Конечно, прежде всего в Мюнхен, в пивную "Лёвенбройкеллёр", где каждый год 8 ноября встречаются "старые борцы", его соратники и друзья по нацистскому путчу 1923 г. С ними он успокоит душу, вспомнит великолепное прошлое, через них он обратится к немецкому народу. Он должен обрести равновесие, необходимое для новых великих дел, и поэтому из Мюнхена он пока не вернется на фронт, а поедет в свой сказочный дворец в горах в Бергхоф. Он возьмет с собой генералов штаба - в конце концов пусть некоторое время шлют приказы из Баварии.
      Решение сложилось рано утром, после первых успокаивающих донесений. Наступил день, а с ним пришли новые заботы. В комнате Гитлера, как обычно, появляется Цейтцлер. У него в руках только что полученное сообщение разведывательного отдела: в Москве будто бы состоялось заседание верховного руководства с участием всех главнокомандующих, "на котором якобы принято решение еще в этом году провести крупное наступление или на Донском, фронте, или в Центре"{870}.
      Если это так, то значит наступления нужно ожидать в самом недалеком будущем. Цейтцлер продолжает читать: "Перед немецким Восточным фронтом вырисовывается с возрастающей ясностью главный район предстоящих русских операций на участке группы армий "Центр". Намереваются ли русские, кроме этого, проводить крупное наступление через Дон - неизвестно". Документ подписал Гелен. - опытный разведчик, "специалист по России".
      Итак, советское командование готовит удар из района Москвы и нанесет его не сейчас, а позже. Но там уже приняты меры: армия Манштейна перебрасывается из-под Ленинграда на центральный фронт, позиции укрепляются.
      Сообщения Цейтцлера не изменили намерений Гитлера. В 13 час. 40 мин. специальный поезд, в котором, помимо фюрера, разместились Кейтель, Иодль и их аппарат, отошел от станции Растенбург и помчался через Берлин в Мюнхен.
      Никто из генералов не сделал попытки отговорить Гитлера. Все старательно выполняли его желания. После войны они будут писать, что возражали и отстаивали свои взгляды. Варлимонт напишет в своих мемуарах, что ему до сих пор не понять, "как могло случиться, что Гитлер, несмотря на обстановку, которая, учитывая напряжение на Востоке, требовала высочайшей готовности, 7 ноября после обеда оставил свою главную квартиру и поехал в Мюнхен и к тому же... взял с собой обоих руководящих генералов из ОКВ"{871}. Но тогда никто так не рассуждал.
      Наступил вечер. Они мчались через погруженную во мрак страну, и в окнах даже не мелькали станционные огни. Поезд еще не проехал и полпути до Берлина, как Иодль получил по радио настолько важное сообщение из покинутого несколько часов назад "Вольфшанце", что вынужден был немедленно пройти в вагон Гитлера.
      Было 7 часов вечера.
      - Мой фюрер, получено донесение: "Британские вооруженные силы, находящиеся вблизи Гибралтара, соединились с пришедшим из Атлантики крупным конвоем судов и взяли дальнейший курс на Восток"{872}.
      Речь шла об англо-американском десанте в составе 500 судов, идущем для выполнения операции "Торч" - высадки крупных сил в Северной Африке.
      После длительной подготовки, многих дискуссий и колебаний английское и американское командование отказалось от намерений открыть второй фронт в Европе и от обещаний, данных по этому поводу Советскому Союзу. Оно решило завершить кампанию на Североафриканском театре проведением десанта{873}.
      Первые сведения насчет возможности такой операции штаб оперативного руководства получил еще в начале ноября, но Иодль полностью отверг опасения своих помощников и запретил поднимать тревогу на этот счет. Теперь гитлеровская верхушка стояла перед новой ситуацией. В подобных случаях всегда находятся мудрецы, которые заявляют: "Я предполагал это раньше". Здесь ими оказались Кейтель и Варлимонт. Позже они писали: "Мы - единственные, кто заранее предвидел высадку во Французской Северной Африке"{874}.
      В купе мерно покачивающегося вагона немедленно открылось совещание. Каковы возможные силы союзников? В чем их цели? Мнения разошлись. Гитлер сказал, что могут двигаться для высадки в Триполи или Бенгази не более пяти дивизий. Адмирал Кранке, офицер связи флота, говорил лишь о двух дивизиях. Затем появились самые различные и противоречивые толки и оценки: десант движется к Сицилии, чтобы потом высадиться в тылу Роммеля, в портах Киренаики; к острову Крит; не исключалась даже высадка во Франции.
      В итоге нервного и сумбурного заседания смогли прийти лишь к одному общему выводу: "Намерения противника высадиться во Французской Северной Африке следует признать установленными или по меньшей мере вероятными". Решение поднять по тревоге войска во Франции, предназначенные для захвата неоккупированной зоны, не вызывало сомнений, и было тут же принято.
      Так они стояли перед картами, разложенными на столе рабочего купе Гитлера, в поезде, мчавшемся к Берлину, и пытались решать новые проблемы. Они ехали в город - колыбель нацизма, и фронты были от них пока очень далеко. Но уже сейчас, находясь в центре своей нацистской империи, своей "Великой Германии", они сознавали, что в общем-то уехать некуда, ибо на противоположных участках огромного и до предела натянувшегося фронта собираются мощные силы свободолюбивых народов, и что скоро с неумолимостью рока начнется новый, решающий акт мировой войны. Преступников ждало возмездие. Их ждал Сталинград!
      На следующий день, когда специальный поезд остановился на небольшой станции в Тюрингии, пришло известие о начавшейся высадке союзников в Северной Африке.
      Немедленно, отсюда же из поезда последовало распоряжение командующему группой армий "Запад" о подготовке марша в неоккупированную зону Франции (операция "Антон") и об усилении обороны Крита. В Мюнхен вызывались для обсуждения новой ситуации представители Муссолини и Петэна.
      Путешествие подошло к концу. Поезд Гитлера торжественно подошел к мюнхенскому вокзалу. У обитателей вагонов не наблюдалось ни малейших признаков духовного подъема. Поездка оказалась безрадостной. Многие трудности дополнялись тем совершенно удивительным состоянием, в котором оказался теперь аппарат высшего руководства войной.
      Гитлер по приезде в Мюнхен находился где-то в городе и ожидал итальянского и французского представителей. В поезде, стоявшем теперь на главном пути мюнхенского вокзала, оцепленном эсэсовцами, из всей свиты фюрера оставались только Кейтель, Иодль и несколько адъютантов. Они единолично не могли ни принимать решений, ни даже своевременно отправлять на фронт приказы, ибо полевой эшелон штаба сидел в Восточной Пруссии. Там же находился и начальник генерального штаба сухопутных сил, главный советник Гитлера по делам Восточного фронта, имевший с поездом Гитлера неустойчивую связь. Варлимонт, прощенный и вызванный в "Вольфшанце", неожиданно получил приказ ехать в Виши. Не успел он сесть в поезд, как получил распоряжение отправиться в Мюнхен. "Вся атмосфера, - писал Варлимонт, - характеризовалась неясностью и неопределенностью".
      Из Африки теперь потоком шли вести самые неутешительные. Союзники высадились успешно; под Касабланкой, Ораном и Алжиром шли незначительные бои со слабыми войсками Петэна, оказывавшими сопротивление больше из-за "чести мундира", чем во имя убеждений. Нужно было что-то предпринимать.
      Решающее слово, как и в случае с Норвегией два года назад, сказал Редер. 10 ноября он предложил Гитлеру свои планы: "Окончательный успех врага может в короткий срок привести к потере всех наших североафриканских позиций с тяжелой опасностью прорыва южного фланга Европы". Поэтому "целью нашего образа действий в Европе должно быть занятие неоккупированной части Франции и включение Иберийского полуострова в европейский фактор силы"{875}.
      Тем временем в Мюнхене появились Лаваль и Чиано, которых Гитлер нетерпеливо ждал. С Лавалем удалось после долгих переговоров решить главный вопрос: председатель совета министров Виши согласился еще на одно предательство своей страны - вступление вермахта в сердце Франции "по желанию французского правительства и в добром согласии с ним", чтобы "принять на себя охрану всего французского пространства".
      В 7 часов утра 11 ноября гитлеровские войска по приказу командующего группой армий "Д", находившегося в одном из роскошных парижских отелей, перешли демаркационную линию. Итак, приказы отданы. Преданный генералы просят Гитлера уехать в Бергхоф, где вся обстановка быстро восстановит его силы и позволит найти выход в новой ситуации. Как будет с управлением войной? Пусть фюрер не беспокоится. Полевой штаб верховного командования можно вызвать из Растенбурга сюда. Гитлер быстро дает себя уговорить, тем более, что сам мечтает о поездке во дворец в горах. Он уезжает вместе с Кейтелем, Иодлем, оставляет их в малой рейхсканцелярии Берхтесгадена, а сам направляется в Бергхоф. Следует радиограмма в "Вольфшанце", и вот поздно вечером 12 ноября специальный поезд "Атлас", в вагонах которого разместились офицеры полевого штаба ОКВ, отошел от станции Герлиц, вблизи Растенбурга. Промчавшись через всю Германию, он миновал вокзал Мюнхена, где на путях все еще стояли вагоны поезда фюрера, и в 2 часа ночи 14 ноября прибыл в Зальцбург. Здесь, в часе езды от резиденции Гитлера, штабу предстояло остаться на неопределенный срок.
      Никто, ни Гитлер в своем замке, ни его первые военные советники в роскошных комнатах малой рейхсканцелярии, ни штаб в вагонах на запасных путях станции Зальцбург не предполагали, что ждет их всех в самом ближайшем будущем.
      Гитлер сидел с Борманом в Бергхофе, а генералы переключили внимание на средиземноморские дела и Францию, будто позабыв о Восточном фронте. Он как-то сам собой постепенно отходил на задний план, до такой степени, что ни в Бергхоф, ни в резиденцию Кейтеля, ни тем более в поезд, стоявший на станции Зальцбург, даже не было послано важное донесение отдела иностранных армий Востока от 12 ноября о сосредоточении советских войск против 3-й румынской армии и о подготовке их к наступлению.
      Как обычно, 18 ноября в штаб верховного командования стали приходить донесения: потоплен итальянский танкер "Джиордано"; Кессельринг выясняет позицию одной французской дивизии; еще один британский конвой подходит к Дерне; по приказу Геринга на Крит переведена авиаполевая дивизия. Ни одного сообщения со сколько-нибудь заслуживающими внимания данными не поступило в этот день - канун великого наступления Красной Армии под Сталинградом - в гитлеровскую ставку о Восточном фронте.
      Над руинами Сталинграда опустилась еще одна морозная ночь, прорезаемая холодным дрожащим светом ракет и вспышками редких выстрелов.
      Следующим утром истории предстояло открыть новую главу своей бесконечной летописи.
      Глава шестая. Кризис
      Сталинград!
      I
      Изучение всех обстоятельств кануна контрнаступления Красной Армии под Сталинградом приводит к неопровержимому выводу: советское командование мастерски сумело ввести в заблуждение гитлеровскую ставку о месте, времени удара и о силах, которыми он был нанесен.
      С октября 1942 г. в генеральном штабе сухопутных сил неоднократно обсуждался вопрос о возможных планах советского командования на предстоящую зиму. В так называемом "Первом дополнении к оперативному приказу No 1" 23 октября начальник генерального штаба сухопутных сил Цейтцлер от имени Гитлера писал: "Русские в настоящее время по всей вероятности едва ли в состоянии начать крупное наступление с далеко идущими целями"{876}. Признавая, что советские войска могут "в отдельных случаях пытаться наступать", начальник генерального штаба указывал на необходимость упорной обороны "до последнего патрона" немецких войск, находящихся на позициях, как на "единственное средство против этой вражеской тактики"{877}.
      Но где следует ожидать наступление русских? Все соглашались, что в первую очередь удар Красной Армии последует на центральном участке советско-германского фронта и лишь во вторую очередь - "где-нибудь на Дону"{878}. В первом случае генеральный штаб опасался кризиса в Прибалтике и нарушения связи между группами армий "Центр" и "Север". С его точки зрения, наступать в центре для Красной Армии гораздо выгоднее, чем "против выдвинутого далеко на восток южного фланга немецкого Восточного фронта"{879}. И по предложению Цейтцлера было решено подготовить удар от Великих Лук на Торопец, чтобы сорвать наступление Красной Армии в центре. Штаб 11-й армии во главе с фельдмаршалом Манштейном срочно направлялся из-под Ленинграда в Витебск, чтобы возглавить исполнение нового плана. Сюда же прибыло дополнительно 16 дивизий. Но чем дальше, тем больше участок Среднего Дона тревожил Цейтцлера. 7 ноября во время очередного обсуждения обстановки он сказал: нужно считаться с тем, что "русские сосредоточивают войска в большой излучине Дона и восточнее Ростова. Это указывает на наступательные намерения". Однако днем раньше разведка ОКХ доложила, что "главный удар в будущих операциях русских" следует ожидать на участке группы армий "Центр", против Смоленска. "Намереваются ли русские наряду с этим предпринять большое наступление через Дон или же... не решатся вести наступление в двух местах... пока неизвестно". 12 ноября ОКХ доложило, что на Дону "для развертывания широких операций противник не располагает достаточным количеством сил"{880}.
      В итоге, благодаря тщательной подготовке советским командованием контрнаступления под Сталинградом и превосходной маскировке удара верховное руководство вермахта не смогло в решающий момент сосредоточить свои усилия именно там, где определялась судьба всей борьбы. ОКВ оказалось поглощенным "своими" театрами военных действий. События под Сталинградом входили в компетенцию только Цейтцлера. И если Гитлер упрекал генеральный штаб в "принципиальной переоценке" противника, то историку представляется еще один случай показать, насколько все они вместе все еще принципиально недооценивали Красную Армию.
      II
      Советский Союз в результате беспримерного трудового подвига народа и широкой организаторской деятельности Коммунистической партии к осени 1942 г. завершил перестройку народного хозяйства на военный лад. Рост военного производства позволил восполнить потери и увеличить количество вооружения, боеприпасов и боевой техники в действующей армии{881}.
      Советское Верховное Главнокомандование решило вырвать из рук врага стратегическую инициативу и добиться перелома в ходе войны. Его намерения состояли в том, чтобы, не ослабляя внимания к западному участку советско-германского фронта, перейти в наступление на юге и разгромить весь южный фланг немецко-фашистской армии.
      Прежде всего намечалось провести контрнаступление под Сталинградом и окружить 6-ю армию; затем, нанеся удар на Среднем Дону, развивать успех к Ростову, разбить гитлеровские войска на Северном Кавказе, развернуть наступление в Донбасс, на курском, брянском, харьковском направлениях и, кроме того, провести некоторые частные операции на северо-западном участке фронта.
      Непосредственное решение о контрнаступлении под Сталинградом появилось в середине сентября. Основная идея, высказанная 12 сентября генералами Г. К. Жуковым и А. М. Василевским, была сразу же поддержана Сталиным. Ставка Верховного Главнокомандования Красной Армии пришла к выводу о необходимости считать эту операцию главной до конца года и сосредоточить на ней все внимание руководства и все основные усилия страны. Ставка утвердила основы замысла будущего контрнаступления. Разработанный затем план - результат творческой деятельности Ставки, Генерального штаба и военных советов фронтов предусматривал, что контрнаступление под Сталинградом осуществят Юго-Западный, Донской и Сталинградский фронты под командованием генералов Н. Ф. Ватутина, К. К. Рокоссовского и А. И. Еременко. Все три фронта получили усиление, однако не настолько значительное, чтобы иметь решающее численное превосходство над противником. Координация действий трех фронтов возлагалась на начальника Генерального штаба генерал-полковника А. М. Василевского. Тщательную подготовку контрнаступления советскому командованию удалось завершить к середине ноября, и утром 19-го внезапный и мощный удар советской артиллерии открыл великое наступление, в результате которого Красная Армия окончательно захватила стратегическую инициативу{882}.
      На огромной территории между Волгой и Доном развернулось гигантское сражение. В первый день наступления ударная группировка Юго-Западного фронта прорвалась на глубину до 25 - 35 км. Танковые корпуса под командованием генералов В. В. Буткова, А. Г. Родина, А. Г. Кравченко стремительно двинулись в тыл 6-й армии, навстречу наступающим с юго-востока войскам Сталинградского фронта, ударный клин которого создавал механизированный корпус генерала В. Т. Вольского{883}.
      Когда от фельдмаршала фон Вейхса начали поступать первые донесения об успешной атаке советских войск, Цейтцлер, "ответственный за Восточный фронт", находился в Восточной Пруссии. Он не имел права самостоятельно, без Гитлера, принимать сколько-нибудь серьезные решения. Но Гитлер, за тысячу километров от "Вольфшанце", в Южной Баварии, был занят другими делами. Его первые военные советники Кейтель и Иодль в апартаментах малой рейхсканцелярии Берхтесгадена получали с фронта только скудные донесения. Они не имели возможности ничего предпринять: их рабочий аппарат - "полевой штаб" - застрял в Зальцбурге и Мюнхене.
      Безусловно, присутствовали ли Гитлер и его военные помощники в "Вольфшанце" или уехали оттуда на время, - это не могло сколько-нибудь существенно повлиять на ход контрнаступления Красной Армии под Сталинградом и тем более на его конечный результат. Если мы рассказываем здесь о состоянии гитлеровской ставки в момент решающего поворота событий, то лишь для того чтобы подтвердить, насколько советскому командованию перед началом контрнаступления удалось ввести в заблуждение руководящую верхушку фашистского вермахта и в какой мере оно достигло внезапности удара.
      Сначала все было неясно. 19 ноября Цейтцлер послал в Бергхоф тревожное донесение: на Дону русские наступают против 3-й румынской армии. Штаб верховного руководства занимался в это время множеством дел. Он готовил новое военное управление для оккупированной Франции. В Тунисе одна французская дивизия перешла к союзникам - следовало обдумать меры. В Африке англо-американские экспедиционные силы наступают, предстоит разработать директивы Роммелю.
      Хотя весть с берегов Дона оказалась более чем неприятной, первая реакция сводилась к спокойному: "Мы этого давно ожидали". После войны Варлимонт в своих дополнениях к тексту журнала военных действий ОКВ напишет: несмотря на то что наступление ожидалось давно "и не только фюрером", тем не менее "оборонительные мероприятия, в отношении которых были отданы приказы, еще далеко не были завершены". Он придет к выводу, что русское наступление "по времени и силам в конечном счете оказалось в высшей степени неприятной неожиданностью"{884}. Но такие оценки появятся много позже. А тогда никто не сомневался, что атаку Красной Армии удастся отбить.
      Потом стало известно о разгроме румынского корпуса под станицей Распопинской и не то гибели, не то пленении его командира генерала Ласкара. Это сразу вызвало тревогу.
      Историей доказано, что диктаторы в моменты кризиса ищут виновников неудач и находят их прежде всего среди самых незначительных людей. Фельдмаршал фон Вейхс хорошо знал Гитлера, и в первом же разговоре с ним по радио насчет русского контрнаступления обвинил во всех бедах командира 48-го танкового корпуса Гейма: он виноват - разбросал силы.
      Имеется любопытный документ, проливающий свет на реакцию в Бергхофе в связи с началом контрнаступления под Сталинградом: записки личного адъютанта Гитлера майора Энгеля. 19 ноября он писал: "Вечером положение плохое, у румын, по-видимому, катастрофа, картина еще неясна. Фельдмаршал фон Вейхс лично разговаривает с фюрером и требует освободить генерала Гейма (48-й танковый корпус); согласие на это сперва дается, затем, однако, отменяется. Вечером беспрерывно поступают противоречивые сообщения... Цейтцлеру не все ясно"{885}.
      ...Миллионы немцев в третьем рейхе в тот день, 19 ноября, конечно, не знали, что именно в эти самые часы судьба империи Адольфа Гитлера и каждого из них определилась. Газеты печатали речь Геббельса, произнесенную накануне в Дуйсбурге: "Цель на Востоке ясна и непоколебима: советская военная мощь... должна быть полностью уничтожена". Розенберг опубликовал статью о "продолжающемся строительстве на Востоке". Передовая "Фёлькишер беобахтер" уверяла: "Италия твердо сражается до победы". И только короткое "скромное" сообщение гласило: "Слабые советские удары под Сталинградом"{886}.
      Тем временем танковые, механизированные и стрелковые соединения Красной Армии развивали успех все дальше в тыл группировки Паулюса.
      На второй день контрнаступления Красной Армии Цейтцлер прислал донесение: многие попытки русских атаковать восточнее Клетской отбиты немецкими войсками, но западнее противник смог прорваться через румынские позиции на глубину 10-20 км. "Контрмеры находящихся там танковых соединений начинаются"{887}, прибавлял он.
      Хотя общее положение дел оставалось все еще неясным, в Бергхофе начали понимать серьезность надвигавшихся событий. Было решено создать ударную группу из войск 11-й армии, а ее штаб во главе с фельдмаршалом Манштейном отправить из Витебска на юг, чтобы он мог возглавить новую группу армий под названием "Дон", которая объединит все войска в угрожаемой зоне. Такое решение, замечает Варлимонт, в целом указывает, что размеры опасности уже в этот второй день наступления были осознаны{888}. Однако вряд ли так. Отдельные группы германских высших штабов все еще сидели в разных местах. Плохо связанные друг с другом, располагая самой противоречивой информацией, они не могли создать целостную картину событий, оценить их значение и руководить ими. О том, какой разнобой царил в гитлеровском верховном командовании на второй-третий день контрнаступления Красной Армии, свидетельствует хотя бы решение командования военно-воздушных сил: 21 ноября оно готовило отправку 80 самолетов воздушного флота Рихтгофена из-под Сталинграда в район Средиземного моря. "Военно-воздушные силы, - заключает Варлимонт, - еще меньше, чем армия, были подготовлены к русскому наступлению"{889}.
      Энгель записал 20 ноября: "Обычное обсуждение обстановки. Полная путаница из-за румын. Все цепляются за Гейма. Сам фюрер еще никакого решения принять не может. Мнения расходятся, но и командование сухопутных сил не делает конкретных предложений. Предложение Иодля предоставить решение фон Вейхсу отклоняется. 48-й танковый корпус должен все взять на себя, помочь 6-й армии, а потом опять двигаться на северо-запад, укрепить положение слева и уничтожить противника. Плохо, что совершенно неизвестно, где в данное время Гейм... Тем не менее Гитлер приказал 48-му танковому корпусу в этот день опять выступить на север, так как он хотел по возможности выправить положение в северном районе при помощи контрнаступления левого фланга 6-й армии"{890}.
      В то же время фельдмаршал Манштейн, получивший срочное назначение, сидел в Витебске и тщетно ждал летной погоды. Он выехал лишь на следующий день, 21-го, поездом. Состав шел медленно: партизаны минировали дороги. Только через трое суток поезд фельдмаршала прибыл в Новочеркасск. Создание группы "Дон" затягивалось.
      События нарастали стремительно и грозно. Оценка положения, сделанная штабом верховного командования 21 ноября, гласила: "Русский прорыв фронта 3-й румынской армии между Клетской и Серафимовичем значительно углубился... Южнее Сталинграда и в калмыцких степях русские также перешли в наступление крупными силами и многочисленными танками против восточного фланга 4-й танковой армии и 4-й румынской армии"{891}. Совещания в баварском дворце Гитлера шли почти беспрерывно с участием всего полевого штаба верховного командования, вызванного, наконец, из Зальцбурга. Окружающая роскошь, фантастическая красота гор, прозрачный воздух, идиллический покой совершенно не гармонировали с представлениями, что где-то в холодной заснеженной степи над немецкими дивизиями нависла угроза гибели. Что предпринимать? Может быть, отвести войска Паулюса непосредственно из Сталинграда, чтобы усилить угрожаемый район?
      Энгель продолжает: "21 ноября: Все новые и новые безрадостные сообщения; вот и южнее Сталинграда тоже кризисное положение у румын. Иодль предлагает фронт на Волге изъять из ведения командования 6-й армии, потому что оттуда едва ли угрожает опасность атаки, надо укрепить южный участок, в противном случае окружение Сталинграда явится вопросом нескольких часов. Фюрер говорит нет, приводя известные уже аргументы: этим положения не изменить, и этого от русских не утаить. Бороться за каждый отдельный дом, а если не это, тогда утеряна будет вся земля Сталинграда. Снова и снова фюрер повторяет: "Как бы там ни было, а Сталинград нужно в любых обстоятельствах удержать""{892}.
      Все прояснилось 23 ноября. Уже днем поступили мрачные сведения. В 22 часа штаб верховного руководства поразили слова донесения: "Оба ударных клина большого русского наступления в районе Дон - Волга соединились у Калача. Вследствие этого 6-я армия окружена между Волгой и Доном"{893}.
      Неумолимый приговор был вынесен.
      III
      В исторический день 23 ноября 1942 г. войска Юго-Западного, Сталинградского и Донского фронтов выполнили основную задачу, поставленную им Верховным Главнокомандованием Красной Армии. Они замкнули кольцо окружения вокруг 22 дивизий 6-й и 4-й танковой армий фашистского вермахта. В окружении осталось 330 тыс. человек{894}. К этому же времени была разгромлена 3-я румынская армия, четыре дивизии которой сдались в плен. "Ноябрьская операция контрнаступления под Сталинградом успешно завершилась. Ликвидация окруженной группировки противника была не легким делом, и от успешного решения этой задачи во многом зависел дальнейший ход вооруженной борьбы против фашистской Германии"{895}.
      Еще минувшей ночью Иодль от имени Гитлера передал 6-й армии приказ "начать контрнаступление против советских войск на их левом фланге". Конечно, в штабе Паулюса не могли принять всерьез этой директивы из Баварии: в сложившейся обстановке армия не была готова к действиям подобного рода.
      Вероятно, не случайно именно в тот же день, когда положение под Сталинградом стало проясняться, по приказу Гитлера в Бергхоф был вызван рейхсминистр Шпеер для обсуждения вопросов, связанных с планами дальнейшего развития военного производства: если Красная Армия способна так наступать война продлится долго.
      Гитлер потребовал срочно разработать расширенную программу выпуска танков, существовавшую пока в набросках. Он немедленно ее подпишет. Первая задача: срочно к 12 мая будущего года дать 90 танков "Порше-тигр I" с новой пушкой. Это - "единственная возможность ускоренно направить на фронт длинную 88-мм пушку, установленную на тяжелом танке"{896}. Необходимо усилить танковую броню до 200 мм. Строились различные планы, ставились срочные задания: выпустить другие модели тяжелых танков "тигра" и штурмовых орудий, в частности "таранящий тигр", способный пробивать дома; создать средства транспорта высокой проходимости; приспособить крупнокалиберные мортиры в качестве штурмовых орудий; повысить эффективность противотанковых орудий{897}.
      И все это решалось в день, когда советские войска замкнули кольцо окружения вокруг 6-й армии.
      Лишь только закончилось совещание со Шпеером, последовала команда отделам и группам высшего руководства: всем немедленно ехать и лететь обратно в "Волчье логово"! Гитлер в особом; поезде вместе с Кейтелем и Иодлем двинулся тем же вечером до Лейпцига, откуда самолет назавтра доставил их в Восточную" Пруссию. Передовая группа штаба ОKB помчалась курьерским поездом Зальцбург Берлин, другая на следующий день отправилась самолетом, а основная часть офицеров штаба верховного командования только поздно вечером 23-го разместилась в особом поезде "Атлас". Они прибыли в "Вольфшанце" ночью 25-го.