Формула счастья

      - О-о-о-о, Джеки, вставай! Лентяй! - я заикался, потому что едва сдерживал смех, - Вставай, вставай, хватит лежать!
      Но Джеки лежал себе. Даже не пошевелился! Может, притворяется... Я приблизился и наклонился к нему. Никакого притворства! Спит как... как... Не нашлось подходящего сравнения. А если так, пусть себе спит в конце концов! Тихо, на цыпочках я отступил назад. Надел самую тонкую рубашку, какая у меня была, и самые легкие брюки. Мне очень не хотелось обувать ботинки, но надел ради Элии. Какая красавица! Я предложу ей долгую-долгую хрустальную прогулку!
      В коридоре было четыре двери. Я постучал в каждую из них, но мне не открыли. Я спустился на второй этаж, для быстроты съехал по перилам. Было очень приятно, однако внизу едва не столкнулся с какой-то женщиной. От всего сердца рассмеялся.
      - Могла произойти катастрофа, ведь так? - подбросил я ей игриво.
      - Не беспокойся. - Только, вероятно, от смущения она не выразила вслух восхищения моим посеребренным лицом.
      - Чтобы я беспокоился?! - воскликнул. - Я! В такой день? Исключено! Ты знаешь, что мне сказал однажды Чикс?
      - Нет.
      - "Мы, говорит, ищем уравнивающее великодушие" или что-то вроде.
      - Ахтак?
      - А зачем ему меня обманывать? Он не тупица.
      - Пошли завтракать.
      - Ты красивая женщина, - я преувеличивал, чтс поднять ей настроение.
      Впрочем, она не была и страшной. Нельзя было ее сравнивать с моей Элией, но... Маленькая, нежная с ласковыми светло-карими глазами, а черты лица у нее тонкие, деликатные, словно нарисованные кисточкой номер один. Волосы она зачесала назад, без всякого грима на лице, одета в скромное тем- но-серое платье. Я люблю таких женщин. Этой где-то за сорок, а все еще похожа на школьницу А улыбка ее - очень эко-номная, едва-едва поднимает уголки губ, но видишь, что это не от бессердечия, потому что взгляд, когда глаза не опущены вниз, ласковый, участливый.
      - Нет, и ты не Линда Риджуэй, - догадался я.
      - Нет, - сказала она, - Нет.
      - А должна была бы быть ею, - продолжал я, - потому что тут только две женщины.
      - Ты так думаешь?
      - Почему? Разве вас больше? - я был приятно взволнован.
      - Нет. Я хочу сказать, думаешь, что если на базе нас только двое, то одна из нас непременно должна быть Линдой Риджуэй?
      - О, прошу тебя! Мне и в голову не приходило что-либо подобное. Но один человек так думает. Или точнее, не думает, а подбросил мне это предположение, как пробный вариант.
      - Понимаю, - сказала она. - Но не будем больше здесь стоять.
      Мы начали спускаться по лестнице. Я предпочел идти рядом с ней, а не пользоваться перилами. Эта женщина была мне очень приятна. Мы вошли в кухню, сами приготовили себе кофе и бутерброды и отнесли их в столовую.
      - И ты не любишь роботов, - шутливо погрозил я ей пальцем.
      - Нет! Не люблю их, - она была еще и прямолинейна.
      - А мне они нравятся, как бы невероятно это не зву-' чало.
      - Почему невероятно? - спросила она меня. Ее прямота обязывала и меня ответить ей тем же, только
      у меня были и другие обязанности. Поэтому я использовал более уклончивые выражения.
      - Невероятно, - сказал я, - потому что, чтобы по-настоящему что-то понравилось, надо прежде его узнать и привыкнуть к нему. Но у меня не было времени ни на одно, ни на другое.
      - Э, тебе роботы понравились с первого взгляда. А в этом нет ничего невероятного.
      - Нет, невероятно, чтобы они мне действительно нравились, - возразил я. Именно потому я и не верю, что они мне нравятся. Просто воображаю себе, понимаешь?
      - Как не понять? Со мной это случается довольно Часто.
      Я взял себе уже третий или четвертый бутерброд - я их
      не считал.
      - Эй, ты почти ничего не ешь!-упрекнул я ее, наливая себе еще кофе.
      - Но... в сущности я не голодна, - она как-то сконфузилась. - я позавтракала.. еще до восхода Ридона.
      - Браво! Ранняя пташка. А начальник... Ларсен, где?
      - Зачем оН тебе?
      - Я хотел бы его посетить.
      - Когда?
      - Сейчас! Чем скорее, тем лучше. Она задумчиво взглянула на меня.
      - А может быть, еще лучше не торопиться? Пойди сначала прогуляйся, оглядись...
      - Именно так! Хорошая долгая прогулка? К черту Лар-сена! Не пойдешь ли со мной?
      - Ты иди, а я тебя догоню немного позже. Было ясно, что она не собирается догонять меня, но я
      на нее не рассердился. Я выпрямился и тактично коснулся
      ее плеча.
      - Как тебя зовут?
      - Одеста Гомес.
      - Хочу, чтобы ты была счастлива, Одеста! Так, как счастлив я!
      - Я бывала и более счастливой. Именно поэтому я тебе советую, иди, прогуляйся, а потом поспи час-другой. К обеду все пройдет.
      Я весело, от всего сердца рассмеялся. Махнул ей приветливо рукой и выскочил на улицу..
      Белый хрустальный дождь звенел, пел вокруг меня, и его чистые тона осыпали меня такими нежными ласками, каких я до сих пор не испытывал. А я шел, шел... По извивающейся светлой тропинке все дальше и дальше в глубь странного леса, под гладким небом, на синеве которого ветви рисовали чудесный серебристый узор из кружев. И каждый мой шаг рождал шепот тысяч хрустальных голосов. Я прикрывал глаза, опьяненный их дружелюбием, улыбался, исполненный любовью ко всему живому и мертвому, прошлому и будущему. А настоящее было дуновением мелодичных мгновений... я ощущал, как оно проскальзывало через мои органы чувств, словно вытянутые чьей-то спокойной и уверенной рукой, и его плавное прикосновение превращало тоску, страдание, боль, страх в абсурдные состояния. Делало нереальным все, кроме счастья. И я понимал, что тут не могло быть убийства, что в этом открытом, как дивный цветок, мире царит нетронутая Божественная гармония, что и самая малая его частица - теплая и живая от любви. А где-то там далеко, далеко за звездами и пространствами существует напуганная, неясная Земля, а на ней мечутся запутавшиеся, неясные человечки, обуреваемые запутанными и неясными сомнениями. До вчерашнего дня и я был одним из них земной посланец, прибывший преследовать убийц. И искать уязвимые места у существ, которые щедро и бескорыстно дарят нам эту планету, сочетающую в себе наши самые красивые мечты! До вчерашнего!.. А сегодня?
      Я шел, шел... Мои серые брюки были уже ослепительно белыми; и в том, что так была преображена их серость, я находил нечто символическое. Я знал, что и я весь стал белый, белый и в своих мыслях. А одиночество - мой постоянный спутник, таяло, как потерявшая надежду, усталая старуха. Я был среди друзей! Незримых, неотделимых, несравненных. Реющих в воздухе, лежащих на земле, обнимающих деревья. Слившихся с проникающими, лучами Ридона. Я их узнал, хотя я их не видел, а невозможность прикоснуться к ним меня не огорчала. Потому что они и я должны были быть всегда вместе. Они и я в сущности были одним...
      Я уловил, что наверху, высоко надо мной зарождается какое-то трепетное движение, и удивленно поднял годову. Ветки начали покачиваться, но не как при ветре, а как-то целенаправленно, даже я бы сказал разумно, причем в равномерно ускоряющемся темпе. Постепенно их движение было подхвачено и серебряными, подобными протянутым рукам стволами... И выступающими из земли сильными звездоподобными корнями... Лес танцевал. Лес сгибался и делал быстрые ритмичные шаги! Вперед, назад. Вперед, назад... Вокруг безумствовали бесчисленные бойкие солнечные зайчики. Хрустальный дождь усилился, его тихий звон перерос в торжественный ликующий гимн. Воздух стал плотным, я пил его свежий аромат, задыхаясь, ненасытно, и он вливался мне в горло, расширял легкие, очищал мое тело и дух. Приобщал меня к... к...
      Я прижался к одному из деревьев. И оно понесло меня. Вперед, назад. Вперед, назад... Оно трепетное и почти горячее, а сквозь тонкую рубашку я чувствовал пульсирующую циркуляцию соков под твердой корой. Мое прекрасное, живое, непонятное!.. мое лицо поранено твоей шершавой лаской, мои глаза наполнены слезами восторга. Я знаю, что нашел истину, но какова она? Какова? Я отодвинулся. На белом стволе .красиво алела моя кровь. И напоминала жертвоприношение... Да! Я принесу в жертву мелочность и недоверие, озлобление и жажду свободы, и они будут приняты как эта кровь тут. Чтобы остаться навсегда забытыми!
      Дождь внезапно перестал, и хрустальный плащ, который покрывал лес, начал стекать вниз маленькими кривыми потоками. Такие потоки текли и у меня по лицу, по рукам, по одежде... Я сошел с тропинки - удивленный и тронутый этой неожиданной метаморфозой. А серебряный мир вокруг меня медленно становился желтым и затихал. Расслаблялся, словно уносился в глубокий сладостный сон. Вздыбленные корни деревьев лениво уходили обратно в землю, исчезая в ней, как тонущие морские звезды, оставляя на поверхности следы своих лучистых очертаний. Я осторожно обходил их, чтобы случайно наступив, не поранить, а укрощенные стволы становились ниже, едва слышно вздыхая и устало опуская вниз свои пышные, отягощенные кроны. Я видел, как их усыпанные мерцающей влагой веточки тянутся одна к другой, сплетаясь в изящные золотистые пряди. Как эти пряди сгущаются и сливаются в целые занавеси, отбрасывающие вокруг призрачные желто-лиловые тени.
      Воздух уже стал настолько плотным, что его сопротивле
      ние делало мои движения замедленными и неуклюжими, а мои волосы при каждом шаге поднимались вверх и потом снова падали, как бывает, когда человек пытается идти под водой. Меня охватило пьянящее чувство, что я нахожусь на дне какого-то странного озера, и что вот-вот сейчас в любой момент оно откроет мне свою сокровенную, недоступную никому, кроме меня, глубинную тайну Я остановился, чтобы услышать ее. И ее присутствие, наверное, было осязаемо - другими органами чувств. Мой восторг перед ней возвысился до мистического преклонения. Нет, я не хотел, не хотел ее узнавать! Никогда! В ее непостижимости было столько величия. И надежности. И защиты... от... Может быть, от разочарования? Или от ошибочно направленных ударов? Ошибочно направленных... Я прижал ладонь к прохладному лбу. Должен был что-то удержать: то ли мысль, то ли воспоминание... Но разве меня интересуют воспоминания? Пусть все будет сейчас! Сейчас и здесь!
      Я снова шел сквозь мягкие желтые сумерки. Лес уже спал, не было даже и намека на его хрустальную белизну. А его прежний удивительный, шумный танец теперь казался невероятным. Я прошел мимо застывших пятиствольных деревьев наклоненных, сгорбленных, кривых, вытянутых вверх, склоненных в сторону... Казалось, что какие-то фантастические желтые существа окаменели в неудачной попытке двинуться. Мне было приятно их наблюдать: я знал, что в сущности, они только отдыхают, но совсем скоро, может быть, уже завтра, снова воплотят свой дух в сказочном хрустальном дожде. И тогда мир снова будет белым и подвижным, и я снова буду тут, чтобы стать его частицей, чтобы быть счастливым... А сейчас? Пусть они отдыхают. Пусть...
      Но, действительно, какие же они особенные, сколь непривычны в этой полной неподвижности, в этом глубоком, почти осязаемом безмолвии. Нет ни порхающих птиц, ни жужжащих насекомых, ни шума листвы. А почва такая эластичная, что шаги мои не издают никакого звука. Неподвижность и безмолвие. В сочетании с постоянным ощущением шумной, насыщенной, удовлетворенной жизни вокруг... Я взглянул вверх на едва пробивающуюся сквозь ветви позолоченную прозрачность. Где-то там, высоко уверенно всходил Ридон. Прикрыл глаза. Сердце мое билось медлен
      но, дыхание было глубоким и равномерным, а в душе моей тихо, как растет снежный сугроб, накапливалось спокойствие, которого я давно жаждал.
      Лес кончился, и я остановился под выплеснувшимся на меня ярким светом. Я дошел до начала пологого склона, откуда был виден весь комплекс гаражей, складов, лабораторий, спортивных залов и стадиона базы "Эйрена". Присев, долго любовался на них. Оказалось, что во время прогулки я описал большой полукруг теперь жилой дом высился точно напротив с другой стороны подковообразной впадины и почти на такой же высоте, на какой был я. Оранжевые плитки его крыши блестели, щедро освещенные лучами солнца, флюгер напоминал палец, указывающий на небо, с сильно сплющенным и расколотым надвое концом, окна, не знаю почему, казались мне не прямоугольными, а ромбовидными, что впечатляло своей оригинальностью. Вообще, это здание мне нравилось. Очень нравилось! И чем больше я смотрел на него, тем больше мной овладевало чувство, что я нахожусь где-то там, внутри его и в любой момент могу выглянуть в одно из поблескивающих ромбовидных окон. Однако это было невозможно, и по этой причине не было смысла так настойчиво всматриваться в них. Приложив некоторое усилие, я отвел глаза от окон. Рассеянно переводил взгляд с одного на другое, пока мое внимание не привлек спортивный зал, находившийся слева и ближе всего ко мне. Я представил себе прохладный голубой бассейн и сразу же встал, меня осенила идея поплавать в нем.
      Я поспешил вниз. Побежал. Часто поскальзывался, но все-таки сохранял равновесие, а когда достиг намеченной цели, даже не задыхался. Вошел в зал. Ориентироваться было нетрудно, и я быстро нашел раздевалку. Побросал одежду в первый попавшийся шкафчик. Минуту-две постоял под одним из душей. Нашел плавки на полочке напротив, распечатал их и надел. В коридоре не было ни единой живой души. Встретил только какого-то робота, конечно ЭССИКО, но он в мои нынешние расчеты не входил. Он вообще не входил ни в какие мои расчеты... Да, однако, когда я направился к бассейну, он на секунду прилепился ко мне. Пошел, встав у меня за спиной и приспосабливая свои шаги к моим.
      - Что случилось? - спросил я его через плечо.
      - Случилось многое, - ответил он мне. - Уточните, что вас интересует?
      Я остановился и задумался. Потом усек, что произошло смысловое недоразумение и, махнув отчаянно рукой, про-ЫвДолжил свой путь. А робот - опять последовал за мной.
      - Пойди, прогуляйся, - предложил я ему через плечо.
      - Сегодня я должен быть здесь, - сообщил мне он.
      - "Здесь" может быть и там, - указал я ему на одну из - скамеек в стороне.
      Сейчас уже он остановился и призадумывался. А я поднялся на вышку для прыжков в воду, подпрыгнул несколько раз на трамплине и полетел... Вода была ледяная. Кролем! Только кролем! Я греб по крайней правой дорожке, а робот шагал рядом со мной поверху, у самого края бассейна. Когда я плыл назад, я его не видел, потому что выдыхал только в одну сторону. Потом снова его видел и снова не видел... Я восемь раз проплыл длину бассейна. Какая благодать! В сущности, вода была не ледяной, а прохладной. Очень приятно ароматизирована. Очень чистая. Прозрачная. А дно подо мной желтое, как заснувший лес с моей темнеющей тенью поверх него...
      Я вдруг почувствовал бесконечную усталость. Я был почти посередине дорожки, начал грести к лесенке, но словно двигался по песку, а не по воде. Сверху мне померещилась наклоненная фигура робота. Я почувствовал, как его твердые пальцы вцепляются в мои волосы. Я резко отдернул голову, не знаю, откуда взялись силы, и вцепился в лесенку. Я поднимался по ней в течение нескольких минут и в это время слышал свой прерывистый шепот:
      - Убирайся, убирайся, убирайся...
      А перед глазами у меня на части чьего-то угловатого плеча то приближалась, то удалялась огромная, неясная надпись ЭССИКО.
      Я рухнул на неизвестно откуда взявшийся шезлонг и развалился в нем. Случившееся не вызвало у меня никакого . страха, только накопившаяся усталость комом стояла в груди и мурлыкала там, как большой добрый кот. Буду спать, я буду спать... В мой засыпающий мозг начинал проникать какой-то неясный тревожный вопрос... Или точнее тревожное ощущение вопроса, связанного с чем-то забытым...
      С кем-то, кто спит, спит, спит... Неестественный, невозможный сон... Джеки!
      Я попытался встать. Мне казалось, что я уже встал, а после понял, что продолжаю лежать в глубоком шезлонге. Тогда я хотел подвигать ногами или руками, или хотя бы одним из пальцев. Видел, как я ими двигаю, но сознавал, что в действительности они неподвижны. Я был полностью парализован... Прижат чудовищной злонамеренной силой. Не мог противостоять ей. Не мог... А Джеки? Он не спал... Не-е-ет! Я заплакал от бессилия, и я знал, что по моим щекам не текут слезы. Они тоже были парализованы, где-то на дне моих закрытых неподвижных глаз. Там, на дне...
      Едава десятая
      Проснулся я с неприятным чувством, что прежде чем я заснул, что-то было не так. А когда проснулся окончательно и припомнил прошедшее утро, то установил, что было не в порядке, это - моя собственная голова. Потом я вспомнил о Джеки и вскочил с шезлонга. Робот все еще был здесь - он сразу же преградил мне путь.
      - Выпейте это, - сказал он, пытаясь всучить мне стакан, наполненный зеленоватой жидкостью.
      Я резко обошел его и бросился к выходу. Если бы я не прошел мимо раздевалки, может быть, и не вспомнил бы о своей одежде. Так или иначе, я оделся, сунул ноги в ботинки и, на ходу застегивая рубашку, выскочил на улицу. Расстояние до жилого дома было примерно около четырехсот метров, и я одолел его за рекордное время, не волнуясь о том, видит ли меня кто-нибудь и если да, то что этот кто-нибудь подумает о моем сумасшедшем спринте. Остановился я только перед дверью своей квартиры. Прислушался. Тишина.
      - Джеки, Джеки! - тихонько позвал я. И снова - ни звука. Я вошел. Стал бегать из угла в угол по комнатам. .
      - Джеки, Джеки!
      Его нигде не было. Я подошел к креслу, где его оставил, и мне показалось, что все еще вижу, как он лежит там - маленький, свернувшийся клубком, беспомощный зверек... Наверное, кто-то из роботов вынес его.
      В дверь постучали. Я встрепенулся и с усилием придал своему голосу спокойную интонацию.
      - Входи!
      Это была Элия. А за ней - Джеки! Он бросился ко мне, чтобы выразить радость от нашей встречи, а я его слегка погладил, снисходительно улыбаясь.
      - Я только что удивлялся, где он? - обратился я к Элии.
      - Я его взяла, сразу после того, как ты вышел, - сказала она и добавила, здесь нет других животных.
      Я глубокомысленно кивнул, мол, мне все ясно, а Элия с иронией посмотрела на меня и вышла из моей квартиры. Я взял Джеки на колени и только теперь задумался о своем ненормально восторженном состоянии в эйренском лесу Слава богу, у меня было достаточно оснований рассчитывать на свое душевное здоровье, да и из намеков Вернье и Одесты я уже понял, что на восходе Ридона именно лес, каким-то образом воздействуя на психику, был причиной моего состояния. А раз другие тоже его испытывали и сумели его преодолеть, значит, преодолею и я. Только вот когда? Сколько еще подобных рассветов мне придется пережить?.. И почему никто на этой проклятой базе не потрудился меня предупредить?!
      Накормив Джеки с щедростью, которой он не смог воспользоваться в полной мере из-за ограниченных возможностей своего маленького желудка, я оставил его отдыхать и после нескольких безуспешных попыток скрыть царапины на своем лице, пошел искать начальника базы. Чтобы облегчить себе задачу я попросил содействия у какого-то слоняющегося по террасе робота.
      - Отведи меня к Ларсену! - приказал ему я, и он повел меня к комплексу
      Вскоре мы прошли мимо двух вызывающе экзотических беседок в китайском стиле и по лестнице, которую я не заметил, стремительно убегая из плавательного бассейна, спустились вниз к озеру Пошли по берегу с западной стороны, пересекли спортивную площадку, которой, очевидно, никто не пользовался, обошли лаборатории, а потом и два склада за ними и только тогда подошли к одноэтажной, но очень длинной постройке с низкой стрехой, покрашенной в маслянисто-зеленый цвет. Мы вошли в вестибюль, помпезная обстановка которого порадовала бы выскочку-бога-тея, пересекли его и свернули по левому коридору, который был нерационально широк и украшен таким множеством картин, что стены казались залепленными ими, как обоями. Робот проводил меня до дверей в глубине коридора, сказав:
      "Здесь его кабинет" и, подчиняясь моему отсылающему жесту, зашагал обратно.
      Я увидел перед собой небольшую прямоугольную кнопку и нажал ее. Послышался мелодичный колокольный звон. Эти юсианские причуды ужасно действовали мне на нервы. Изнутри никто не ответил. Я потрогал замок - открыто, но Ларсена не было. Я оглянулся с необъяснимым беспокойством и, только увидев спину удаляющегося робота, вошел в кабинет. Ковер такой толщины, что в нем можно было утонуть; имитация камина, в котором поблескивают язычки искусственного пламени; полированный, инкрустированный, украшенный-резьбой двустворчатый гардероб, кресло-качалка и рядом торшер под розовым шелковым абажуром; кожаный диванчик, а в стороне от окна - огромный старинный письменный стол на львиных лапах. Вот как в общих чертах был обставлен кабинет - будуар - начальника базы! Я не удивился бы, если бы сам начальник предстал передо мной одетым в пестрое японское кимоно.
      Прошло не более двух минут, когда с шумом и треском появился Вернье.
      - А... Симов! - его удивление было слишком сильно, чтобы быть натуральным. Он бросил проницательный взгляд на мою исцарапанную физиономию и сел на диван. - Я ищу Ларсена, а нахожу тебя? Как дела?
      - Очень хорошо...
      - Аха... Я пришел к нему как к кибернетику, а не как к начальнику, Вернье, видимо, любил давать объяснения вещам, о которых он без угрызения совести мог бы и промолчать. - Скоро семь месяцев, как мы строим исключительно необходимое сооружение, если я начну описывать, что это такое, ты меня не поймешь, но я должен тебе сказать, что в целом работа продвигается чудесно. Хотя, естественно, есть у нас и какие-то неудачи. А Ларсен - умная голова. Придет, посмотрит и глядишь - пришла ему в голову какая-то толковая идея.
      Скрестив руки, я оперся о край стола.
      - Тебе удалось пообедать? - спросил меня Вернье после долгого и явно неловкого для него молчания.
      - А почему бы не удалось? - спросил его я.
      - Да нет, просто я так выразился, - он внезапно придал себе решительный вид. - Послушай, Симов, давай будем откровенны! Не думай, что я что-то имею против тебя. Но Одеста... она - наш психолог, считала более правильным...
      В этот раз на пороге появился Ларсен. И должен отметить, что вместо того, чтобы обратить внимание на меня - незнакомого, комиссара МБР и прочее, впился взглядом в Вернье. Его ярко-голубые глаза стали мрачными и неподвижными, веки слегка опустились, но все же не смогли скрыть охватившего его раздражения, губы его напряглись, словно стараясь сдержать какое-то, готовое сорваться ругательство. Лично я почувствовал бы себя неудобно, если бы на меня посмотрели с таким выражением. Но Вернье, который вчера вечером произвел на меня впечатление своей нервозностью и уязвимостью, не обратил внимание на своего начальника. Наоборот, он отправил ему наглую улыбку и принял демонстративно развязную позу на кожаном диванчике.
      Наконец, Ларсен переступил порог. Приблизился и пожал мне руку.
      - Ты свободен, Вернье, - сказал он, устраиваясь на стуле за письменным столом.
      - Я пришел сюда по делу, - твердо заявил Вернье.
      - Что за дело?
      - Час назад я тебе о нем упоминал, - в голосе Вернье зазвучали вызывающие нотки. - Речь идет о Дефракторе. Ларсен едва улЬвимо нахмурил брови:
      - Я думал, что мы договорились...
      - О, нет! Ошибаешься. Мы никак не договорились.
      - Значит, требуется снова обсудить вопрос, не так ли? - спросил Ларсен.
      - Да, непременно!
      - Хорошо, только мы сделаем это позднее.
      - А почему не сейчас? - прикрыл глаза Вернье и, чтобы подчеркнуть, что уходить не собирается, закинул ногу за ногу и обхватил руками колено. Действительно, почему не сейчас, Ларсен? Комиссар, я думаю, нас извинит. Да может быть и ему будет полезно узнать некоторые вещи.
      Он потерял чувство меры, и его слишком вызывающий тон выдал то, чего я не сумел уловить вначале. А именно:
      что в сущности он был очень и очень испуган. Но чем? Я стал слушать с удвоенным вниманием.
      - Действительно нам незачем говорить на эту тему, и ты это отлично знаешь, - сказал Ларсен, который со своей стороны полностью овладел своим раздражением.
      - Я знаю только, что мы должны говорить на эту тему! - с притворной горячностью возразил Вернье. - И что наступил момент, когда ты должен оказать нам содействие!
      - Я одобрил проект Дефрактора, но только при условии, что он будет построен без моего участия...
      - Но такое условие не может действовать здесь, особенно, если оно поставлено начальником базы!
      Теперь я был уже уверен, что Вернье навязывает Ларсе-ну эту перебранку только для того, чтобы ее слышал я, что, конечно, не уменьшило моего интереса к ней. "Человек не знает, из какого куста выскочит заяц" - гласит известная поговорка.
      - Позволь мне решать, что может тут действовать, а что нет, - монотонно продолжил Ларсен. - А от тебя, Вернье, в данный момент я требую только одного: чтобы ты понял, что у меня сейчас нет времени.
      - Ты индивидуалист, Ларсен! - обвиняюще повысил голос Вернье. - Стремишься делать только то, что касается лично тебя. Не хочешь прервать свою работу даже на пару дней, несмотря на то, что наши трудности в связи с предстоящим испытанием Дефрактора...
      - Мне предельно ясно, - прервал его Ларсен, - что ваши трудности, если они вообще есть, можно преодолеть и без меня.
      - Даже если и так!.. Твое участие поможет справиться с трудностями другого порядка.
      - Не старайся толковать мне свою последнюю фразу, - отрезал Ларсен, как будто Вернье высказал подобное намерение. - Я освободил вас от всех других обязанностей, восемьдесят процентов всех ресурсов базы отданы в ваше распоряжение и так далее и так далее... Согласись, что требовать большего было бы уже полным отсутствием чувс! меры.
      Вернье вдруг вошел в образ раскаявшегося почти до слез неудачника. На этот раз его мимика была столь бездарно актерской, что я себя спросил, не искренна ли она.
      - Может быть ты прав, Ларсен, - промолвил он, с трудом поднимаясь. - Ты действительно обеспечил нам все, в чем мы нуждаемся. Но... Иногда, как застопорится, не идет и не идет! И человек впадает в панику, бросается беспокоить других, вместо того, чтобы самому поискать выход...
      Ларсен слушал его и наблюдал, не скрывая досады. Было видно, что этот неубедительно мотивированный отбой вполне отвечал его ожиданиям.
      - Извини меня, если я надоел тебе со своими тревогами, - продолжал Вернье. - Я несколько отпустил поводья" что делать... До свидания. До свидания, Симов.
      Он вышел, оставив после себя что-то невысказанное, что-то тайное и смутное, что еще долго напоминало о его присутствии.
      Я вопросительно посмотрел на Ларсена, побуждая его как-то прокомментировать происходящее. Но он не пожелал. Поднявшись со стула, он лениво приблизился к окну и, сунув руки в карманы своих безупречно выглаженных брюк, облокотился на оконную раму. Он был типичным представителем Скандинавии викингом, крупный, русый, с такой неестественно светлой кожей, которая часто встречается у северных народов. Его скуластое лицо было вытесано грубо, но с несомненным выражением интеллигентности, а нахмуренный лоб, угловатый массивный подбородок придавали этому выражению весьма свирепый оттенок, который, вероятно, затруднял общение с ним для некоторых более робких людей. Его густые рыжие брови были расположены низко и составляли почти прямую линию над непроницаемыми холодными, светлыми глазами, нос - с легкой горбинкой и явным переломом хряща, на шее с левой стороны темнел старый шрам, который уходил за ухо и терялся в коротко остриженных, уже седеющих волосах. Несмотря на свой возраст, по моей оценке - где-то около пятидесяти, он был атлетически сложен, и под короткими рукавами его рубашки играли мускулы, которые едва - ли кто-то захотел бы видеть в действии против себя.
      Вообще по всему было видно, что передо мной сильный, энергичный, волевой мужчина, способный устоять и перед более опасными потрясениями, чем те, что до сего момента потрясали базу "Эйрена". А если учесть и тот факт, что он наверняка один из высших офицеров Военного корпуса, вызванных из резерва после появления юсов, и именно в этом качестве послан на Эйрену, то у меня уже не оставалось сомнений относительно характера отношений между властью и подчиненными, которые сложились здесь... Но, если это так, у Вернье должны были бы быть очень существенные причины разыгрывать свою нарочито дерзкую сцену. Ведь ему было ясно, что она едва ли сойдет ему безнаказанно...
      - Я не спрашиваю, что сейчас на Земле, - прервал молчание Ларсен. - Когда я ее покинул, то положение было плохим, а сейчас в самом лучшем случае, наверно, такое же.
      - Не такое, - сказал я.
      Он повернул голову к закрытому окну и стал смотреть на улицу сквозь слегка помутневшие стекла.
      - После того, как мы начали убивать друг друга, - он произнес эту фразу так, словно заканчивал мою.
      Я давно уже догадался, что мои надежды заниматься здесь несчастным случаем совершенно несостоятельны, но это не помогло мне расстаться с ними без сожаления.
      - Мы убивали друг друга и до встречи с юсами, - сказал я, - но с тех пор, как они появились, этот наш допотопный способ улаживать споры стал крайне неэффективным.
      - Да, неэффективным, - без всякого выражения повторил Ларсен.
      Если человеку предстоит тягостный разговор, он часто испытывает потребность пуститься в так называемые "принципиальные" рассуждения. Они всегда кажутся серьезными и важными - дают возможность промедления, дистанциро-вания так, чтобы это не бросалось в глаза. Или другими словами, в данный момент у меня было большое желание прибегнуть к ним, и что-то мне подсказывало, что Ларсен охотно присоединиться ко мне, но... "Самодисциплина - еще недостаточное условие успеха, однако без нее провал обеспечен", - говорил мой шеф, а ему можно верить. Вот почему я решил придерживаться конкретных фактов:
      - Когда и где были убиты Фаулер и Штейн? Ларсен обошел письменный стол и снова сел на свое рабочее место. Заговорил сухо, почти автоматически:
      - Сутки здесь продолжаются двадцать пять часов и две минуты, но для большего удобства мы делим их на двадцать четыре, замедляя ход часов на базе, включая и компьютерные, так что каждый час они отстают на две минуты и тридцать пять секунд. А что же касается убийств, то они были совершены приблизительно одновременно между восемью часами двадцать шестого и десятью часами и пятнадцатью минутами двадцать седьмого прошлого месяца.