Формула счастья

      - Ах! Симов! - Вернье обернулся ко мне, словно только что заметил мое присутствие.
      - И проект этот, видимо, твоих рук дело, - невозмутимо закончил я.
      Он грохнулся на стул.
      - Что ж, можно и так сказать, - ответил он рассеянно. - С тех пор, как Фаулер умер...
      - Вы работали вместе?
      - Нет. Он работал на полигоне с Ларсеном, но всегда был готов оказать мне содействие... Вообще Фаулер был тут моим единственным другом.
      - У вас никогда не было конфликтов?
      - С ним невозможно было конфликтовать, Симов. Все его поступки в основе своей были доброжелательны. Да и в принципе... он просто не мог бы совершить убийство.
      - Он слишком мягкий человек, не так ли?
      - Да что ты говоришь! - с негодованием произнес Вернье. - Когда было нужно, Фаулер был тверд, как алмаз!
      - А не допускаешь ли ты, что было необходимо... / - Убить Штейна? Нет, не допускаю...
      - Почему?
      - Гм. Почему?.. В сущности, я почти не знал Штейна. Он всегда казался мне каким-то нереальным, абстрактным... Но я хорошо знал Фаулера. Для него жизнь была чем-то неприкосновенным, святым. Он без колебания рискнул бы всем, что имел, чтобы предотвратить чью-то смерть. Но убить? Нет! Исключено!
      - А знаешь, - медленно подхватил я, - чем больше я тебя слушаю, тем более вероятным мне кажется, что это именно он.
      - Что ты хочешь сказать? - прищурился Вернье.
      - Видишь ли, что ни говори, а истина заключается в том, что буквально каждый в определенный момент может совершить убийство, особенно здесь, где на карту поставлены интересы или даже судьба всего человечества. Однако, не каждый после этого посягнул бы на себя, ведь
      так?
      - И?
      - Моя мысль состоит в том, что так мог бы поступить только человек, для которого убийство в принципе является чем-то чудовищным, независимо от масштабности и благородства мотивов. А из твоих слов выходит, что Фаулер был
      именно таким человеком.
      - Если я правильно тебя понял, - косо посмотрел на меня Вернье, - я говорю тебе о нем хорошие вещи с тайной целью убедить тебя, что он был убийцей Штейна?
      - Нет. Ты меня неправильно понял, - я постарался, чтобы в тоне моем прозвучало колебание. - Предполагаю, что ты случайно навел меня на эту мысль.
      - А почему ты не предположишь кое-что еще? Что, например, ты меня оскорбляешь своей мнительностью?
      - Очень сожалею...
      - Ничего, ничего! - поспешил он остановить меня. - Все-таки ты должен иметь в виду все возможные варианты... А Фаулер... Фаулер действительно был моим другом, что бы
      там ни предполагал!
      Вернье замолчал. Он выглядел расстроенным, только вот я совсем не был уверен, что это действительно так. Иногда он весьма успешно манипулировал своей мимикой.
      Я спросил его:
      - Ну, а юсы?
      - Нет, это не они, - отрезал он.
      - Потому что был использован флексор?
      - Не только поэтому. В этих убийствах есть какая-то слишком земная, человеческая логика, Симов. Как-то не вяжется все это с юсами.
      - Да, это так, - согласился я. - А если исключить их и фаулера, то мы могли бы значительно сузить круг подозреваемых.
      - Ты бы мог, - поправил меня с оттенком неприязни Вернье. - Ты. Что же касается меня, я не могу подозревать никого. Я столько времени живу с этими людьми, мы работаем вместе, пропадаем тут вместе... Не хочу, чтобы в каждом из них мне чудился убийца!
      Он снова выпрямился и встал перед индикаторным щитом с решительностью человека, привыкшего выполнять свои обязанности, невзирая на возникающие препятствия. Проверил один за другим параметры интересующих его объектов, ловко вводя в действие соответствующие информационные звенья и молниеносно взглядом улавливая внесенные в них данные. Потом он сделал несколько поправок и, с виртуозной скоростью касаясь аппаратуры, занялся связыванием в систему части уже проверенных объектов. В прозрачных квадратиках на периферии щита последовательно замелькали символы "Разогрев", "Кислород", "Влажность", "Вентиляция", "Напряжение" и другие, которые я не распознал, а цифры под ними сменялись со слишком большой для меня скоростью. И все же Вернье явно успевал фиксировать все важное для себя, а когда во всех квадратиках появился сигнал "Задержание", внимательно, даже как-то ласково просмотрел отпечатанную индикаторную диаграмму и приблизился к сенсорному блоку. Он склонился над контролем первого из ряда датчиков, но именно в этот момент из монитора системы связи донесся резкий раздражающий звон. Вернье сейчас же направился туда.
      На экран выплыла сухая длинная физиономия Рендела.
      - Я опоздал, - сказал он усталым голосом.
      - Ничего, не имеет значения, - успокоил его Вер--нье. - И без того Элия не готова.
      - Почему? Что-нибудь случилось? Что-нибудь с...
      - Нет, нет! - опередил его с ответом Вернье. - Просто центрифуга не выдерживает таких оборотов... Впрочем, у меня есть Симов.
      Рёндел прострелил меня взглядом, который свидетельствовал, что он действительно только сейчас меня увидел. Несколько помедлил и произнес:
      - Здравствуй, комиссар.
      Я поздоровался еще более сдержанно, чем он. Ощущение, что люди здесь дружно пытаются меня провести, не располагало любезничать с ними.
      - Придется начинать завтра, - примирительно сказал Вернье. - Сегодняшний день был для всех нас неудачен.
      . - И для тебя тоже? - Рендел впился своими совиными глазами в мои.
      - Я бы так не сказал, - соврал я, не испытывая угрызений совести.
      - Рад за тебя, - в свою очередь соврал он и прервал
      связь.
      Вернье вернулся к датчикам. Посмотрел на них, задумчиво наклонив голову, а потом почти с вызовом обратился ко мне:
      - Мы говорили о круге подозреваемых, Симов.
      - Да. И пришли к выводу, что если исключить юсов и Фаулера...
      - В этом. круге остается пятеро!
      - А в таком случае убийства должны были быть совершены еще двадцать шестого между восемью и двенадцатью часами, - прибавил я, - так как с этого момента до того, как вы обнаружили тела, все пятеро были вместе или в постоянной связи друг с другом.
      - Да, так, - кивнул Вернье. - Только не имеет смысла спрашивать меня, что я делал в упомянутые часы. Я ничем не могу это доказать.
      - Почему? Ты же ведь был здесь, на объекте, где в то время работали десятки роботов.
      - Ха-ха! Дожил! - неожиданно воскликнул он. - Чтобы я зависел от того, что скажут всякие железные чучела! Нет, Симов, нет! Излишне, допрашивать их. Мое рабочее место находится в этом помещении, - он показал вытянутым пальцем на пол под ногами, - а туда я не допускаю никаких роботов!
      - Но, если ты выходил...
      - Ни один из них не мог бы меня заметить. Это здание - последнее, за ним поле. Мне достаточно было бы пересечь его по диагонали, и я оказался бы в лесу. Там, на месте преступления. Совсем близко.
      - Да, - сказал я. - Существует такая возможность.
      - Существует, - сипло повторил он. - И вообще, для каждого из нас пятерых существовала какая-то возмс ность совершить убийства. Но никто их не совершал.
      - Ты противоречишь сам себе. Вернье будто меня не слышал. И продолжал раздраженно и категорически:
      - Да, да. Ни юсы, ни Фаулер, и никто из нас!
      - А тогда, кто же?
      - Может быть, ты бы не ошибся, если бы сказал "что", Симов. Что их убило?
      Прошло некоторое время, пока я понял его намек:
      - Значит, ты считаешь, что кто-то из роботов послужил орудием преступления? "
      - Нет. Я считаю, что кто-то из роботов убил Фаулера и Штейна по своим личным причинам, - заявил Вернье.
      - Но это полная бессмыслица! Минуту назад ты сам сказал, что логика этих убийств слишком земная, человеческая... Да и какие побуждения может иметь робот?
      - Любое мыслящее создание, даже и неодушевленное, обладает определенными побуждениями или, если предпочитаешь, стимулами, импульсами для совершения тех или иных поступков. Иначе оно бы вообще не функционировало. И еще: ты какой логики ждешь от этих роботов? Юсиан-ской?
      У меня перед глазами мелькнули две металлические фигуры, безучастно проходящие мимо меня там, у конусов.
      - И все же, ведь для роботов человек неприкосновенен.
      - Должен быть неприкосновенен, - уточнил Вернье. - Должен быть.
      - Слушай, Вернье... - начал я нетерпеливо.
      - Слушай, Симов, - повысил он голос, - я тебе сказал свое мнение. У меня нет конкретных причин так думать, нет доказательств, нет улик, прямых или косвенных и прочего. Интуитивно ли, умозрительно или эмоционально, черт знает! - но я абсолютно уверен. Совершенно убежден. Вот так!
      - Что ж, хорошо, - я поднялся со стула. - Прости меня, если я помешал тебе работать.
      - О, пожалуйста, - промолвил Вернье. Мы улыбнулись друг другу, и думаю, что сделали это, как ни странно, почти чистосердечно.
      - Вижу, что запрет на ношение флексоров отменен, - ставил я прежде чем попрощаться. Вернье снова улыбнулся:
      - Ты дал повод, Симов. Так как не во власти Ларсена отобрать у тебя. пистолет, он решил уравнять нас с тобой. Эти флексоры действительно незаменимы.
      - В чем? - спросил я. - В чем незаменимы?
      - А... Да в чем угодно!
      Я вышел на улицу и пошел вдоль здания. А когда я его обошел, то моим глазам открылось просторное зеленое поле, столь отличное от того, на котором меня оставил Чикс после прилета, что поначалу трава показалась мне совсем другой. Однако, вскоре я установил, что она такая же, просто обвивающие ее вчера волоски - которые при этом свете оказались белыми, а не розовыми, теперь собрались у основания стеблей, образуя тонкие пушистые колечки. Я вошел в нее, и она неспокойно зашумела, увиваясь вокруг моих щиколоток. И не оставалась примятой после меня. А выпрямлялась, словно поднятая скрытыми пружинками, а верхушки ее минуту-другую еще подрагивали, и снова застывали, устремленные прямо вверх.
      Я двигался наискосок к эйренскому лесу, и его подобные многоруким великанам деревья постепенно обретали четкость форм, их янтарно-желтые силуэты уплотнялись, насыщаясь темными и светлыми оттенками. И чем яснее я различал отдельные деревья, тем более настойчиво они мне напоминали что-то недавно мною увиденное, совсем недавно, сегодня... Может быть, конусы?.. Да, между ними имелось какое-то смутное сходство. Не внешнее, не зримое, а улавливаемое прямо подсознанием как некие флюиды духа...
      Резкая линия перехода леса в поле заставила меня остановиться и в который раз поразиться бросающейся в глаза невероятной симметрии в расположении здешних растений. Я взглядом проследил за ней, пока хватало видимости, потом медленно повернул голову. Ридон опустился низко между двумя башнями Аннигиляционного Дефрактора и, словно сжатый между их серыми стенами, тлел там, как по-сыпанный углями медный диск. Ридон заходил. А с противоположной стороны горизонта уже растекались волны мягкого красноватого сияния. Они поднимались, бесплотные среди нежной пены облаков, разливались и преобразо-1 вывали свой поток в лучистую арку приближающегося "ночного" восхода. Волны становились все гуще и гуще, небо насыщалось их красками, провисало, разорванное порывами мощных цветовых пульсаций. Они учащались и вскоре... Слились в непрерывный бешеный ритм... В алое бушующее море. И тогда из пурпурных вихрей выплыл лик Шидекса. Это был огромный, пылающий лик разгневанного божества. Я закрыл глаза, ослепленный его величием, и гновенно ощутил в ногах особенное хаотическое брожение. Что-то шуршало, цеплялось... Я в изумлении посмотрел вниз - трава качалась и гнулась во все стороны; по ее стеблям извивались жгутики из мохнатых волосинок и быстро изменяли ее цвет. Когда запад поглотил последние лучи Ридона, поле уже было полностью розовым.
      Розовым...
      От края до края...
      Я увидел юса еще в тот момент, когда он появился, но осознал это секундой позже. Он вышел из-за деревьев метрах в трехстах от места, где стоял я, и теперь шел прямо ко мне. Приближался спокойно, уверенно, а я поджидал его с притворным безразличием и с множеством вопросов в голове. Случайно ли он появился точно с места преступления? И почему здесь? Каковы его намерения? А наша встреча - случайна ли она?
      Вскоре расстояние между нами сократилось настолько, что я смог его разглядеть подробнее. Он сильно отличался от юсов, которых я видел до сих пор. Туловище у него было значительно тоньше с ясно очерченными формами, на грудном сгибе не было обычных складок, лобная часть была гладкая и раздвоенная почти до середины, а вес его едва ли превышал половину нормального. Он напоминал мне существо, похудевшее после тяжелой, продолжительной болезни. А может, просто принадлежал к другой, неизвестной мне расе? Кто его знает...
      Но он уже совсем приблизился ко мне, нас разделяли всего несколько шагов... Прошел мимо меня! При этом - вопреки всем установленным правилам - не прореагировал на мое присутствие даже минимальным изменением своего физического облика. Как будто вообще меня не заметил. А может, так и было? Я наблюдал, как он удаляется по затихшему розовому полю. Он был, казалось, отстранен от окружающего его мира, углублен в свои очень, очень далекие отсюда мысли. Он несся вперед, делая одинаковые волнообразные движения, а из-за постоянной фильтрации эйренского воздуха из прорезей его скафандра струилась легкая дымка, которая растворяла его странные очертания и создавала вокруг него вялую сонную атмосферу нереальности.
      Поднявшись на единственный здесь холм, который находился точно против Дефрактора, юс остановился. Протяр нул к зданию свои конечности, согнулся почти под прямым углом и долго оставался в таком положении, может быть, настроив свои нечеловеческие органы чувств для каких-то, уловимых только ими воздействий бетона, металла и керамики. Потом медленно продолжил свой путь.
      Я всматривался в его темную, уменьшающуюся фигуру, пока он не исчез на однообразном фоне поля.
      Глава четырнадцатая
      - А Рендел? - Элия изобразила очаровательную гримасу недоумения. - И к ужину не придет?
      - Он сообщил, что будет ночевать в биосекторе, - ответил ей Ларсен.
      - О, Господи! - театрально воскликнула она. - Что происходит с этим человеком? Он не появляется здесь со вчерашнего дня... - Она наклонилась ко мне и понизила голос до шепота: - Может, он чего-то испугался?
      За ее не совсем уместной шуткой последовала продолжительная пауза, в течение которой роботы, подающие ужин, выполнили свои обязанности и удалились из столовой. Вернье нетерпеливо потянулся к приборам.
      - Приятного аппетита, - сказала Одеста. И мы в молчании занялись своими солидными порциями. Насколько я мог заметить, отсутствием аппетита никто не страдал. "Хотя бы из трапезы всегда можешь черпать силы", как говорил мой шеф.
      - Хочешь еще вина? - Вернье вопросительно посмотрел на меня, держа в руках бутылку.
      Я кивнул, и он сразу же наполнил мой бокал, не забыв и про свой. Я только сейчас обратил внимание на то, что пьем только мы с Вернье. Перед Ларсеном и Одестой стоял графин с водой и лед, а Элия время от времени пила по глотку какого-то желтоватого сока.
      - Ты не удивляешься, что мы не расспрашиваем тебяо Земле, комиссар? поинтересовалась она.
      - Нет, - ответил я.
      - Нет?
      - Нет.
      Мой лаконичный ответ не обидел ее. Она положила в рот маленький бутерброд, прожевала его очень изысканно и снова спросила:
      - Значит, тебя это не удивляет?
      Я проглотил более шумно, чем хотелось бы.
      - И почему, могу ли я узнать? - настаивала Элия.
      - Потому что я не питал иллюзий, - сказал я, - что здесь найду простодушных и сентиментальных людишек.
      Несколько минут мы ужинали в тишине, нарушаемой только стуком приборов. Потом Вернье залпом выпил вино, снова наполнил бокал и задумчиво повертел его в руках. Темно-красная жидкость отразилась в его глазах, придавая им зловещий, кровавый блеск, совсем не подходящий к его кругловатому лицу.
      - По поводу простодушия ты прав, - изрек он. - Но про сентементальность ошибаешься. Мы все ею страдаем, даже слишком.
      - Глупости, - возразила Элия.
      - Глупости, говоришь? - разгорячился Вернье. - Да нет такого человека, который полностью был бы лишен сентиментальности. Всякий когда-нибудь и по какому-нибудь поводу раскиснет.
      - Верно, - вмешалась Одеста, - только, что общего...
      - О, много общего, - прервал ее Вернье. - Много об-' щего, потому что малейшая сентиментальность здесь превращается в непосильное бремя. Просто в адское!
      Элия рассмеялась:
      - Хватит этого "здесь", Фил. Да что уж тут такого плохого? Ты же знаешь, что на Земле есть куда более ужасные объекты. Мы, по крайней мере, самостоятельны.
      - Самостоятельны?!
      - Ну, хорошо, скажем, изолированы, удалены, обособлены, определи, как хочешь. Самое важное, что нас не вынуждают встречаться с негуманоидами. А все остальное - это просто работа. Здесь или на Земле - не все ли равно?
      - Ты - страшный позер! - покачал головой Вернье. - : Я иногда думаю, что тебе наденут петлю на шею, а ты скажешь, что это шарфик и бантик на ней завяжешь... Ларсен оперся руками о стол и тяжело выпрямился.
      - В последнее время ты что-то мрачен, Берг! - неожиданно вызывающим тоном обратилась к нему Элия. - У меня такое чувство, что ты предрекаешь нам какой-то провал. Или ты не хочешь, чтобы у нас получилось!
      Он встретил ее взгляд и на губах его промелькнула понимающая и неожиданно мягкая улыбка.
      - При определенных обстоятельствах успех тоже может быть провалом.
      - Ага-а-а! Такая, значит, у нас альтернатива. Между двумя провалами!
      - Вы давно уже сделали свой выбор.
      - Но не ты! Ты стоишь посередине и пасуешь?
      - Да, - сказал Ларсен.
      Затем все переместились в гостиную. А там я отстегнул кобуру с пистолетом, подошел к большому буфету и открыл дверцы самого высокого отделения. Взял оттуда один из запасных флексоров и, не снимая чехла, повесил его на пояс. В этот вечер часто наступала тишина, что было нехарактерно для компании из пяти человек, но сейчас она была более глубока, более проникнута отчужденностью, чем всегда. Я приблизился к Ларсену и отдал ему свой пистолет.
      - Оставь его где-нибудь, - сказал он мне небрежно. - Позднее я уберу его наверх, в свой сейф.
      Я положил пистолет на табуретку рядом с ним. Потом устроился в кресле напротив. Одеста и Элия сидели рядом на диване в углу и были похожи на двух нахмуренных, обеспокоенных детей. Вскоре в салоне появился робот-официант, поставил на столик между нами поднос с кофе и быстро вышел.
      - А мы, Симов, можем продолжить по-старому, - неискренне изображая оживление, Вернье постучал пальцем по бутылке, которую он принес из столовой. Что скажешь?
      И, не дождавшись ответа, он достал из бара в буфете две большие рюмки, не подходящие по размеру для вина.
      - Как ты уже мог заметить, - подкинул он мне иронично, - этот буфет ни что иное, как наш эйренский ящик Пандоры. Мы собрали в него достаточно слуг зла, от бокалов для алкогольного яда и инструментов, годных для убийства, до даже вот этого! - он выдвинул ящик стола перед собой, двумя пальцами вынул оттуда какой-то небольшой продолговатый предмет, показал его на мгновение и опять убрал: это была энергетическая батарейка, такая же, как у уничтоженного мной робота.
      И снова воцарилось молчание - очень долгое и очень неловкое. Наконец, Ларсен отодвинул в сторону чашку с недопитым кофе и, пожелав спокойной ночи, вышел из гостиной. Элия сейчас же вышла следом за ним с явным намерением догнать его в коридоре, а после ее ухода Вернье начал вздыхать, покашливать, вертеться на своем месте.
      - У вас разговор, а я... -он глуповато улыбался то мне, то Одесте. - Очень нетактично, правда? Ну, вот, спокойной ночи, и я ухожу. Ухожу! - и выскочил,словно за ним кто-то гнался.
      То, как неестественно удалились все, явно сконфузило Одесту.
      - Вечер прошел несколько угнетающе, - выдавила она из себя, без всякой необходимости разглаживая на себе платье.
      Я пренебрежительно пожал плечами:
      - Для меня это обычно, Одеста. Такая у меня профессия. Мне показалось гнетущим совсем другое. Например, здешнее утро. Впрочем, не было ли твоей обязанностью предупредить меня о том состоянии, которое я должен буду пережить?
      - Я долго колебалась, - поспешила она объяснить, - но в конце концов решила, что будет правильнее, если хотя бы в первый раз ты перенесешь эйфорию, не пытаясь ее преодолеть. Не испытав на себе совершенно незнакомое воздействие, человек склонен или недоооценивать, или переоценивать свои возможности для ответной реакции, а это неизбежно приводит или к предварительным, или к последующим компенсационным перегрузкам психики, которые со своей стороны...
      - Хорошо, хорошо! Но, в сущности, чем вызвана эйфория?
      - Влияние леса... и восход.
      - Этот факт мне уже ясен, - сказал я. - Меня интересует конкретный механизм воздействия. Может быть, проклятые деревья выделяют какие-то вещества или создают вокруг себя поле...
      - Не знаю.
      - А не пытаешься узнать, Одеста?
      - Штейн работал в этом направлении. Тебе, наверное, известно, что он был экзобиологом и биофизиком.
      - И что? Что он думал по этому вопросу?
      - Он все еще не в состоянии был дать какой-нибудь конкретный ответ. Или не хотел... Он говорил только, что хорошее настроение часто бывает заразительно. "Особенно, когда оно накоплено в течение тысячелетий".
      - Хорошее настроение... Но чье? Леса, что ли?
      - Да, - смущенно подтвердила Одеста. - Да, он имел в виду это. В том смысле, что восходы, наверное, его стимулируют.
      - Ага, "наверное", - пробормотал я. - Но меня удивляет другое: почему вы не принимаете более серьезных мер против эйфории? Например, не принимаете сизорал или хотя бы почему не завтракаете в одиночку, раз это помогает преодолеть первые приступы.
      - Не забывай, Тервел, что мы здесь, чтобы испытать на себе влияние этой планеты: доказать свои возможности адаптироваться к ней.
      - А какая от этого польза? Ведь ваши возможности адаптации значительно-больше, чем у будущих переселенцев. Как ты знаешь, они вовсе не будут принадлежать к элитной части человечества.
      - О, будут и из элиты, - уверила меня Одеста. - Будут! И вообще, я верю в спасительную миссию Эйрены!.. А что касается "неэлитных", им эйфория только поможет, она даст им возможность почувствовать себя счастливыми уже с первого дня.
      - А если она - средство, созданное юсами для манипулирования человеческой психикой?
      - Она - только одно из средств, - коротко уточнила Одеста. - Другие или пока еще не проявились, или мы не
      ощущаем их. Не исключено, однако, что эти манипуляции по своим целям вполне бескорыстны и почтенны.
      - Никакая манипуляция над чужой психикой не может быть почтенной, когда совершается без согласия или даже без ведома того, над кем производится!
      - Не будь столь категоричен, Тервел, - ее слова прозвучали нравоучительно. - Юсы намного сильнее нас, они несравнимо дальше ушли вперед в своем развитии, Разве плохо, если окажется, что они хотят приобщить нас к себе? 'При этом безболезненно, безвредно, умело подобранными способами.
      Я посмотрел на нее с удивлением:
      - Ты...это серьезно говоришь?
      - Может быть, - она безвольно развела руками. - Ты мне скажи, как иначе мы войдем в контакт с этими существами? Десять подготовительных к контакту лет слишком долгий срок, больше терпеть невозможно!
      - Не знаю, как мы достигнем контакта, Одеста, но знаю, каким он должен быть: свободным. Между свободными личностями и на свободных территориях. То есть без угроз, принуждения, махинаций, недоверия и страха... Еще перечислить?
      - Свободным, - тихо повторила она. - А осуществимо ли это?
      - Пока никто не может сказать, что осуществимо, - вздохнул я.
      - Но, слава богу, что никто не может утверждать обратное. Так что работу нужно продолжать. Или точнее, начать с нашей стороны, потому что до сих пор, мы, в сущности, только выжидаем. Выжидаем, и куда юсы нас поведут - а может быть и подведут? - туда и идем. Как будто мы марионетки!
      Одеста склонила голову и запустила пальцы в волосы. Откинутые назад этим произвольным движением пряди открыли у нее на висках два неясных бледно-голубоватых пятна. А утром их вроде бы не было...
      - Я хотела бы тебе сообщить, что у меня есть алиби, - резко сменила она тему. - Достаточно просмотреть электронный журнал масс-спектрометра, чтобы убедиться, что на нем работали именно в часы убийства двадцать шестого прошлого месяца с семи до двенадцати часов. Дискета с журналом находится у меня, я тебе ее дам прямо сегодня вечером. И второе: сама суть задачи, которой я занималась в то время, делает невозможным ее выполнение роботом, и данные в журнале невозможно фальсифицировать. Просто такого способа нет.
      - А как ты его взяла? - спросил я. - И зачем тебе было нужно его скрывать?
      - Масс-спектрометр нам прислали недавно, и я случайно оказалась первой, кто им пользовался. Поэтому я и подменила дискету, сохранив предыдущие данные. А скрывала я его, потому что ни у кого, кроме меня, нет алиби... И решила, что, если другие узнают о моем алиби, это помешает моей работе. Потому что, чтобы делать ее как следует, я всегда должна быть как они, иначе мне не будут доверять.
      Заговорив о работе, Одеста словно бы потухла. Лицо ее состарилось, морщины около губ углубились и придали ему измученный страдальческий вид.
      - У тебя есть здесь с кем-нибудь проблемы? - спросил я.
      - Нет. Ни с кем никаких проблем, - ее ответ прозвучал откровенно. - У всех безупречное психическое здоровье. Но для меня важно знать точно, почему оно безупречно. Этот вопрос тесно связан с исследованиями, ради которых я послана на Эйрену. Не говоря уже о том, что в любой момент может произойти какой-нибудь срыв. Я должна быть подготовлена ко всяким неожиданностям, а на практике это невозможно. Потому что здесь на Эйрене, Тервел, возможны любые случаи.
      Ее утверждение было настолько бесспорно, что мне даже не было смысла выражать свое согласие.
      - Ты только что ограничила предполагаемый час совершения преступления до обеда двадцать шестого. Значит ли это, что ты отвергаешь предположение, что Фаулер - убийца, который потом покончил с собой.
      - Конечно, отвергаю! Он мог бы убить только в случае крайней необходимости, когда другого выбора не было, и если он был абсолютно уверен в своей правоте. А в этом случае самоубийство его было бы совершенно необоснованным и как бы это сказать... слишком предвзятым.
      ? А ты не допускаешь, что кто-то убил Фаулера и Штейна по личным мотивам?
      ? - На Эйрене, в ситуации, в которой мы находимся, в
      принципе не может быть чисто личных мотивов в чем-либо, - без колебаний сказала Одеста. - И я такого же мнения,-признался я.-Я знаю, чтобы добраться до истины, я должен непременно учесть и юсов.
      - Увы, по-другому и быть не могло... Только не впадай в искушение видеть в них потенциальных убийц. В основе преступления, несомненно, они, в смысле, как реальность, травмирующий фактор, если хочешь, как невольное побуждение. Но я уверена, что сами они не ожидали подобного инцидента.
      - Ты уверена? - улыбнулся я скептически. - Мне тоже было трудно представить кого-то из них с флексором в "руках". Однако, сегодня... иду я себе тихо и мирно через розовое поле около вашего сверхсекретного Дефрактора, как вдруг навстречу мне ниоткуда выскакивает какой-то негу-маноид. И именно с той стороны, где было совершено преступление! Впрочем, если бы выскочил, но он двигался как зачарованный, прошел в двух шагах от меня, "не заметив", и движется, движется...
      Мое красочное описание рассмешило Одесту, и мне вдруг стало от этого приятно.
      - Да, да! - дополнил я, изобразив комическое негодование. - И что это за квадратные привидения вокруг? ' - Ой, не надо, - шутливо упрекнула меня она. - Не криви душой. Этот совсем даже не "квадратный". Наоборот, у него формы даже весьма утонченные.
      - Ты его тоже видела? - удивился я.
      - На базе нет человека, который бы не видел Странного юса. Он появился после начало строительства Дефрактора, и с тех пор каждый день, в час заката Ридона и восхода Шидекса, совершает свою обычную прогулку, причем всегда по одному и тому же маршруту.
      - А, может быть, он шатается там, чтобы шпионить?
      - О, нет, нет, - беззаботно отбросила мои подозрения Одеста. - Он приходит туда скорее от любопытства. И появляется не со стороны, где было совершено убийство, а со стороны юсианской базы.
      - Юсианской базы? Она тоже находится в этом направлении?
      - В шестнадцати километрах от нашей.
      - Ясно. Потому-то ее нет на карте. Ларсен мне дал карту окрестностей, но радиусом только пятнадцать километров. А я думал, что юсианская база находится в том направлении, откуда я вчера прибыл.
      - Ошибаешься. Звездолет приземляется на том месте, где юсы оставляют нам посылки с Земли.
      - И после этого опять взлетает, чтобы приземлиться немного в стороне?
      - Нет. Он остается там до следующего дня, когда снова направится на Землю.
      - Э, значит, и они экономят, - отметил я. - Они не так всемогущи, как мы себе воображаем. Между прочим, успели ли вьгосмотреть их звездолет?
      - Зачем?- Одеста вопрошающе посмотрела на меня: - А ты что, его осматривал?
      - Нет, нет, - поспешил я отречься. - Просто мне хотелось понять, как прошел ваш полет.
      - К счастью, обошлось без происшествий, Тервел, и в течение всего времени у нас не было никаких контактов с юсами. Но несмотря на это, мы чувствовали себя страшно подавленными! Едва скрывали свою фобию... В сущности, только Ларсену и Штейну вроде было все равно, где они находятся, но Ларсена, думаю, ничто не сможет "вывести из себя", а Штейн... У него была способность работать при любых обстоятельствах! Даже в звездолете он продолжал обдумывать какую-то свою теорию, надеялся ее развить дальше и закончить здесь на Эйрене. - Одеста огорченно пожала плечами. - Мы так и не узнали, что это была за теория. Штейн вводил все результаты своей научной деятельности в засекреченный банк данных, а двадцать шестого утром все полностью стер. Но почему? Что заставило его уничтожить собственный труд? Может быть, он посчитал его бесполезным, ошибочным? С возможными опасными последствиями...