Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй (???)

      В тот день одних женщин собралось столько, что их пришлось разместить поровну под пятью навесами сзади.
      Шумные и пышные были похороны, но говорить об этом подробно нет надобности.
      После трапезы гости оставили много подношений и приглашали Симэня на угощения к себе в поместья.
      Сразу же пополудни дщица покойной Ли Пинъэр на специальном ложе была возвращена домой. Ее водрузили на украшенный траурным стягом паланкин души усопшей, в котором разместилась У Юэнян. Чэнь Цзинцзи всю дорогу держался за ложе. Паланкин и ложе были покрыты темною пеньковой материей, отделанной бледной яшмой с вышитыми золотой ниткой прозрачными волнами. По углам паланкина свисали кисти. Рядом несли шатер с портретом Пинъэр, шатер возжигания благовоний, большие и малые шатры с шелками. Шли шестнадцать барабанщиков и музыкантов, которым с обеих сторон вторили цимбалы даосских послушников.
      Возвращающегося в город Симэня сопровождали шурин У Старший и сват Цяо, шурины У Второй, Хуа Старший и Мэн Второй, свояк Шэнь, а также Ин Боцзюэ, Се Сида, сюцай Вэнь и приказчики. Шествие замыкали паланкины с женщинами.
      У ворот дома ярко горели фонари. После установления дщицы в покоях Ли Пинъэр геомант Сюй принес жертвы духам в передней зале и окропил помещение. На дверях были развешены желтые амулеты, изгоняющие нечисть. Геоманта наградили куском шелка и пятью лянами серебра и проводили до ворот. За ним отпустили и всех нанятых, которым в награду выделили двадцать пять связок медяков. Пять из них поделили между вооруженными воинами стражи от столичного воеводы Чжоу, столько же – между солдатами из уголовной управы, а десять связок дали прислуге и конюхам. Все государственные письма были отправлены воеводе Чжоу, командующему ополчением Чжану и надзирателю Ся, но не о том пойдет наш рассказ.
      Симэнь распорядился накрывать столы и пригласил свата Цяо, шурина У Старшего и остальных, но те откланялись и ушли.
      – Плотники спрашивают, когда навесы ломать, – спросил хозяина вошедший Лайбао.
      – Пока ломать не надо, – распорядился Симэнь. – Вот пройдет прием его превосходительства Суна, тогда и сломаем. Потом уж и плотников отпущу.
      Супруга Хуа Старшего и госпожа Цяо обождали, пока установят дщицу души усопшей, поплакали и ушли.
      Симэнь продолжал тосковать по Ли Пинъэр и под вечер пошел к ней в покои, чтобы переночевать рядом с дщицей, сбоку висел большой портрет усопшей, немного поодаль – поясной портрет. В глубине комнаты стояла покрытая парчовым одеялом кровать, а рядом столики и сундуки с нарядами. Все как и прежде. А под кроватью виднелась пара туфелек с ее малюсеньких, как золотые лотосовые лепестки, ножек . На столе горели цветные свечи и благовония, на золотых блюдах курилась жертвенная снедь. Симэнь рыдал, не в силах остановиться. Потом он велел горничной Инчунь постелить ему постель на кане напротив. До полуночи оставался он наедине с одинокою свечой. В окно светил месяц, Симэнь то и дело ворочался и тяжело вздыхал, охваченный тоскою по умершей красавице.
      Тому свидетельством стихи:
 
Гляжу в окно, вздыхаю тяжело,
Воспоминанье душу обожгло.
Поникла орхидея , дождь все льет,
На клен опавший иней в ночь падет.
Кому любовь узнать не суждено,
Увы, не дозовется все равно
Той, что приют, как от живых ушла,
У Девяти истоков обрела .
 
      Днем перед дщицей Пинъэр появились чай и рис. Симэнь велел, чтобы их поставила горничная, а потом сел завтракать за стол напротив.
      – Покушай со мной! – подняв палочки, звал он Пинъэр.
      Горничные и кормилица не удержались и заплакали.
      Когда же не оказывалось рядом горничных, кормилица Жуи не упускала случая услужить хозяину: то приносила таз для умывания, то подавала чай. И всякий раз нежно лепетала, ласкалась, прямо-таки льнула к нему. Однажды Симэнь пришел после приема гостей навеселе. Инчунь уложила его спать, а ночью, когда ему захотелось чаю, он ее так и не дозвался. Тогда встала Жуи. Подавая чай, она заметила, что с кана свисло одеяло. Поставив чайный прибор, Жуи тотчас же подняла одеяло и поправила постель. Тронутый Симэнь обнял кормилицу и поцеловал прямо в губы. Они слились в страстном поцелуе. Жуи молчала. Симэнь велел ей раздеться и лечь. Они заключили друг друга в объятия и отдались безудержной игре дождя и тучки.
      – Когда не стало матушки, – заговорила Жуи, – я б хотела остаться в вашем доме. Я как могу буду служить вам батюшка, если вы только того пожелаете. Глубоко вам благодарна за оказанную честь.
      – Дорогая! – обратился к ней Симэнь. – Будешь мне с усердием служить, тогда не о чем тебе будет и беспокоиться.
      И Жуи стала как только могла потрафлять всем прихотям Симэня. Они резвились, словно пара фениксов. Жуи была готова на все, и Симэнь остался в восторге. Утром она встала рано. Не дожидаясь Инчунь, сама обула Симэня и убрала постель. Делала она все с подчеркнутым усердием. Симэнь открыл кладовую и наградил любовницу четырьмя шпильками покойной Ли Пинъэр. Жуи земными поклонами благодарила его за подарок. Инчунь сразу смекнула в чем тут дело.
      Заручившись благосклонностью хозяина, кормилица почувствовала себя гораздо увереннее, перестала жаловаться на судьбу и искать сочувствия.
      Как-то, по случаю уборки могилы новопреставленной, Симэнь устроил на кладбище трапезу для жен знатных особ и родственниц. На торжество позвали певиц Ли Гуйцзе, У Иньэр и Чжэн Айюэ, а также певцов Ли Мина, У Хуэя, Чжэн Фэна и Чжэн Чуня. Так вот. Прибывшие с кладбища сразу заметили Жуи. Она красовалась в нарядах, каких не носила прежде, болтала и смеялась, выделяясь из толпы служанок и горничных, что не ускользнуло от внимательной Цзиньлянь.
      Утром, когда Симэнь сидел с Боцзюэ, доложили о прибытии посыльных от цензора Суна. Они доставили для приема государева посла Лу Хуана золотую и серебряную утварь и посуду: два золотых кувшина, две пары золотых кубков, десять пар малых серебряных чарок, две пары серебряных чаш, четыре пары больших заздравных кубков, два куска ярко-красной узорной парчи с драконами, два куска расшитого золотом атласа, десять жбанов вина и две бараньи туши.
      – Сообщают, что корабль с главнокомандующим Лу Хуаном прибыл в Дунчан, – докладывал слуга. – Просят вас, батюшка, готовиться к угощению. Прием назначен на восемнадцатое.
      Симэнь принял доставленное по списку, велел наградить посыльных ляном серебра и отвесил Бэнь Дичуаню с Лайсином серебра на закупку деликатесов, фруктов и сладостей, но говорить об этом подробно нет надобности.
      – Как ей стало плохо, так до сих пор дня свободного не выпало, – жаловался другу Симэнь. – Только похороны прошли, теперь вот новые хлопоты. Прямо покою не вижу.
      – Ну, на такие хлопоты, брат, сетовать не приходится, – говорил Боцзюэ. – Не ты ж их домогаешься, а они тебе надоедают. Конечно, тебе придется раскошелиться, но что поделаешь?! Зато к тебе пожалует сам главнокомандующий, его Императорского Величества посол собственной персоной. А с ним цензоры да ревизоры. Вся шаньдунская знать съедется. Полно народу, кони, экипажи… Вот какой нашему брату почет, а! Какая слава! Кое у кого тогда спеси-то поубавится!..
      – Да я, брат, не о том хотел сказать, – перебил его Симэнь. – Я-то думал, он после двадцатого прибудет. А тут, изволь, восемнадцатого принимай. А шестнадцатого как раз пятая седмица после кончины. Я уж и с настоятелем отцом У договорился, и серебро в монастырь отправил. Тоже не отложишь. Но не будешь же заздравный пир закатывать и тут же заупокойную службу стоять. Все враз навалилось. Не знаю, что и делать.
      – Не волнуйся, брат! – успокаивал его Боцзюэ. – Сам прикинь. Невестка скончалась семнадцатого, так? Пятая седмица продлится, стало быть, до двадцать первого. Восемнадцатого прием устроишь, а панихиду по невестке отслужить и двадцатого будет не поздно.
      – А ты ведь прав, – согласился Симэнь. – Тогда я сейчас же пошлю слугу к настоятелю и велю отложить панихиду.
      – Я тебе, брат, вот что еще хочу посоветовать, – продолжал Боцзюэ. – Его преосвященство Хуан высочайшим эдиктом направляется в округ Тайань для возжигания благовоний на горе Тай и совершения большого семидневного моления звездам о плодородии. Пока его преосвященство остановились в монастыре, тебе, брат, следовало бы попросить настоятеля У пригласить его совершить панихиду. Прибытие священнослужителя столь высокого сана тоже, по-моему, поднимет твой престиж.
      – Из приглашения его преосвященства, конечно, можно извлечь выгоду, – отвечал Симэнь, – но и без синклита из двадцати четырех монахов не обойтись. Только они отслужат панихиду и всенощную как полагается. Нельзя забывать, настоятель У прислал мне тогда подношения и жертвенные предметы, а во время выноса он же по моей просьбе освятил портрет. Его послушники сопровождали гроб. Так что я должен отблагодарить его за усердие – пригласить свершить заупокойную службу. А появление его преосвященства поставит отца настоятеля в неловкое положение.
      – Пусть всю службу отправляет настоятель, – говорил Боцзюэ. – А потом попроси его пригласить его преосвященство только для совершения торжественной литургии и таинства. Тебе, конечно, придется немного потратиться, но чего не сделаешь ради моей дражайшей невестки!
      Симэнь позвал Чэнь Цзинцзи и велел ему написать визитную карточку настоятелю У с просьбою пригласить Его преосвященство истинносущего Хуана в сопровождении двадцати четырех послушников и перенести панихиду на двадцатое. Для совершения предусмотренного обряда отпущения грехов покойной и препровождения души чрез огни и воды на небо, как значилось в послании, Симэнь распорядился прибавить пять лянов серебра и наказал Дайаню немедленно седлать коня.
      Симэнь проводил Боцзюэ и направился в дальние покои.
      – Жена приказчика Бэня подарки принесла, – сказала ему Юэнян. – Они дочь Чжанцзе замуж выдают.
      – За кого же? – спросил Симэнь.
      Жена Бэнь Дичуаня была в голубой кофте, белой шелковой юбке и темной атласной накидке, а ее дочь – в ярко-красной атласной кофте и желтой шелковой юбке. Ее прическу украшали цветы. Они отвесили Симэню четыре земных поклона.
      – Да я и сама не знала за кого, – отвечала Юэнян. – Господину Ся, оказывается, приглянулась. Вчера состоялся уговор, а на двадцать четвертое свадьбу назначили. Он и дал всего тридцать лянов. А барышня вон как выровнялась! Вроде недавно видала, а теперь и не узнаешь. В пятнадцать лет ей все семнадцать дашь.
      – Он мне как-то на пиру говорил, – вспомнил Симэнь. – Хочу, говорит, двух барышень взять, пению и музыке обучить. Не думал, что о твоей дочке речь шла.
      Симэнь велел Юэнян угостить мать с дочерью чаем. Немного погодя к столу вышли Ли Цзяоэр, Мэн Юйлоу, Пань Цзиньлянь, Сунь Сюээ и дочь Симэня.
      Симэнь и Юэнян поднесли невесте кофту с юбкой из тяжелого шелку и лян серебра, Ли Цзяоэр и остальные подарили ей кто головные украшения, кто платок, одни румяна, другие пудру.
      Под вечер из монастыря воротился Дайань.
      – Отец настоятель серебро принял, – докладывал он. – Обещал все исполнить как полагается. А его преосвященство Хуан только после двадцатого возвращаются в столицу. Так что девятнадцатого все прибудут сооружать алтарь.
      На другой день Симэнь наказал поварам тщательно готовиться к приему. У главных ворот была сооружена переливавшаяся всеми цветами семиярусная пагода, обтянутая шелками, а перед залой – пятиярусная.
      Семнадцатого цензор Сун прислал двоих чиновных лиц проверить, как идут приготовления.
      Перед приемной залой красовался огромный экран с павлином, на полу лежали узорные ковры, на столах – роскошные скатерти, а на креслах – вышитые тюфяки. Большой стол для главнокомандующего Лу ломился от редчайших яств и деликатесов, разложенных с отменным вкусом в огромных блюдах и чашах. Было тут чем насладиться, да и поглядеть чего стоило. Рядом стояли столы поменьше – для военного губернатора и цензора. По обе стороны в ряд располагались столы для чинов инспекторских управлений, а далее – для остальных чиновников областных управлений. Под навесами по обе стороны были расставлены обыкновенные столы. После осмотра Симэнь угостил чиновников чаем, и они отбыли.
      На другой день военный губернатор и цензор во главе с большой свитой чиновной и военной знати еще утром прибыли на пристань для торжественной встречи корабля с главнокомандующим Лу Хуаном. Высоко на ветру развевалось желтое знамя с надписью: «Его Величества посол». Впереди с благоговением несли императорские эдикты, за ними – местные указы. Далее в полном боевом облачении – латах и шлемах – шествовали начальники гарнизонов, военные коменданты, командующие ополчением и правители уголовных управ. Над ними реяли голубые знамена, сверкали парадные секиры и копья с кистями. Процессия растянулась на несколько ли. Главнокомандующий Лу, облаченный в ярко-красный халат из узорной парчи с драконами, восседал в роскошном теплом паланкине, который несли восемь человек. Верх паланкина был выделан из серебра, над ним опускался коричневый зонт. За паланкином следовала бесчисленная свита знатных лиц, гарцевавших верхами. Холеные кони громко ржали. Пышная процессия, напоминавшая дорогой пестрый ковер, двигалась под барабанный бой и духовую музыку по посыпанной желтым песком дороге. Не слышно было ни лая собак, ни пенья петухов. Исчезли куда-то и путники – сборщики хвороста и дровосеки.
      Процессия миновала окружной центр Дунпин и вошла в Цинхэ. Уездные чиновники, тесня друг друга, опускались на колени у обочины дороги и так приветствовали высокое лицо. Вестовые громкими криками возвещали о приближении государева посла. Когда процессия поравнялась с домом Симэнь Цина, грянула музыка, потрясшая небеса. По обе стороны плотными рядами шли стражники в темных одеждах, заслонявшие собою знатных особ. Симэнь, в темном парадном платье и чиновничьей шапке, долго стоял у ворот с почтительно сложенными на груди руками. Стража, наконец, прошла.
      Главнокомандующий Лу вышел из паланкина. За ним в приемную залу проследовал военный губернатор и цензор во главе целой свиты лиц чиновного звания разных рангов. В зале гостей опять встретили нежной музыкой – запели небесные свирели и волшебные цитры. Первыми представились главнокомандующему военный губернатор Шаньдуна Хоу Мэн и цензор Сун Цяонянь. Лу Хуан приветствовал их поклоном. За ними представились левый губернатор Шаньдуна Гун Гун и его левый помощник Хэ Цигао, правый губернатор Чэнь Сычжэнь и его правый помощник Цзи Кань, левый советник Фэн Тингу и правый советник Ван Боянь, судебный инспектор Чжао Нэ, экзаменационный инспектор Хань Вэньгуан, инспектор просвещения Чэнь Чжэнхуэй и военный инспектор Лэй Циюань. Лу Хуан приветствовал их едва заметным кивком головы. За ними представились правители восьми округов – Сюй Сун из Дунчана, Ху Шивэнь из Дунпина, Лин Юньи из Яньчжоу, Хань Банци из Сюйчжоу, Чжан Шуе из Цзинани, Ван Шици из Цинчжоу, Хуан Цзя из Дэнчжоу и Е Цянь из Цайчжоу. Лу Хуан приветствовал их всего лишь сложением рук. Когда же перед главнокомандующим предстали командующий пограничными войсками , военный комендант, командующий ополчением и прочие военные чины, он на них даже внимания не обратил. Чиновные мужи вышли после представления наружу. Потом Симэнь Цин и судебный надзиратель Ся с поклонами вынесли чай. Военный губернатор Хоу и цензор Сун поспешили им навстречу и собственноручно поднесли прибор главнокомандующему, чей головной убор украшали золотая булавка и кисти. Внизу заиграла музыка. Потом губернатор с цензором почтительно поднесли Лу Хуану нефритовую чару вина.
      Высокий гость занял почетное место, военный губернатор с цензором разместились за столом пониже, остальные же титулованные гости и Симэнь расселись в соответствии со званием и рангом. Ведущий из труппы казенных актеров протянул перечень исполняемых номеров. Заиграла музыка, и перед гостями выступили певцы и танцоры. Оркестр отличался высокой сыгранностью, танцоры покоряли яркостью костюмов и четкостью движений. Во время пира был сыгран акт из пьесы «Пэй Цзиньский князь возвращает пояс» . Когда актеры удалились, повара подали блюда из жареной оленины и свинины, изысканнейшие соусы и подливки, редчайшие супы, рис и деликатесы. Появились четыре певца и под аккомпанемент цитры и лютни приятными голосами запели из цикла нань-люй «Ветка цветов»:
 
Опора государя ты и око,
За то тебя он жалует высоко.
Деяниями гордыми твоими
Твое потомки славить будут имя.
Поддержка слабым, бедствующим, сирым,
Защитник царства, ты приходишь с миром.
В поступках справедлив и человечен,
На службе ты ретив и безупречен.
Всегда высокомудр, самоотвержен,
Ты пользе государственной привержен
И облегчить стремишься людям гнет,
Быть неподкупным, просвещать народ.
 
      Актеры кончили петь. Не успели еще подать и вторые блюда, а музыканты и актеры уж трижды услаждали пировавших. Сопровождающие Лу Хуана лица ждали внизу, и цензор Сун послал двух чиновников окружных управлений, чтобы те составили им компанию за столами под навесами. Командующий войсками, военный комендант и прочие военные чины вместе с Симэнем пировали отдельно.
      Главнокомандующий распорядился подать десять лянов серебра и, наградив ими поваров и актеров, приказал готовить паланкин. Высокого гостя пытались было уговорить задержаться еще немного, но безуспешно. Все высыпали на улицу проводить Лу Хуана. Грянула музыка. Послышались громкие крики стражи, очищавшей путь следования высокого сановника от толпы зевак. Выстроились рядами кони и экипажи. Чиновные лица вскочили на коней, намереваясь проводить Лу Хуана, но он того не пожелал и, подняв руку, сел в паланкин. Военный губернатор Хоу и цензор Сун все же наказали коменданту отрядить телохранителей для сопровождения свиты на корабль. Деликатесы, вино и утварь были отправлены на корабль вместе с перечнем и преподнесены главнокомандующему собственноручно правителем Дунпина Ху Шивэнем и воеводой Чжоу Сю.
      – Прямо-таки не знаем, как вас и благодарить! – говорили подошедшие к столу военный губернатор Хоу и цензор Сун, обращаясь к Симэню. – Столько мы вам забот доставили! Если вам не хватило собранного серебра, мы восполним затраты. Примите нашу самую глубокую признательность и сердечную благодарность за нынешний прием.
      – Что вы, господа! – Симэнь поспешно отвесил земной поклон. – Это мне следует благодарить вас за высокую честь, оказанную мне, недостойному, и за дорогие подношения, присланные накануне. Я счастлив, господа! Только покорнейше прошу меня простить за скромный прием в сем убогом жилище. Боюсь, не угодил я высоким гостям.
      Цензор Сун еще раз поблагодарил хозяина и велел своим слугам готовить паланкин. Он и военный губернатор Хоу встали и начали откланиваться, за ними поднялись чины инспекторских и областных управлений. Столы сразу опустели. Вернувшись в залу, Симэнь распорядился угостить казенных актеров, и их отпустили. Оставлены были только четверо актеров. Столы, расположенные вне залы, были убраны слугами тех, кто за ними пировал, но не о том пойдет речь.
      Было еще рано, и Симэнь велел слугам накрыть четыре стола. Все они ломились от яств. Были приглашены шурин У Старший, Ин Боцзюэ, Се Сида, сюцай Вэнь, приказчики Фу Цзысинь, Гань Чушэнь, Хань Даого, Бэнь Дичуань и Цуй Бэнь, а также зять Чэнь Цзинцзи. Большинство из них встали с зарею и крепко потрудились за день. Вскоре все сели за столы. Шурин У Старший, сюцай Вэнь, Ин Боцзюэ и Се Сида заняли почетные места, Симэнь сел за хозяина. Приказчики расположились по обеим сторонам. Подали вино.
      – Досталось тебе, брат, нынче, а? – начал Боцзюэ. – Его превосходительство Лу доволен остался? Долго пировал?
      – Его превосходительство всем остались вполне довольны, – отвечал Хань Даого. – А их сиятельства губернатор и цензор потом в благодарностях рассыпались.
      – Ну, а кто бы еще в наших краях такое пиршество мог устроить? – говорил Боцзюэ. – Да никто! Не найдешь больше таких палат, это во-первых. А потом, к кому столько знати съедется? Принять больше тысячи – шутка ли? Да, брат, пришлось тебе тряхнуть мошной! Зато на весь Шаньдун слава.
      – А среди гостей и мой почтенный наставник был, – заметил сюцай Вэнь. – Господин Чэнь, инспектор просвещения. – Это который же? – спросил Симэнь.
      – А Чэнь Чжэнхуэй, – пояснил сюцай. – Его родитель, почтенный Чэнь Ляовэн, служил прокурором. Учитель Чэнь – уроженец уездного центра Цзюаньчэн в Хэнани. В двадцать девятый год жэнь-чэнь , восемнадцати лет от роду, императорский экзамен выдержал и получил звание цзиньши. Инспектором теперь служит. Огромной учености человек.
      – Ему, стало быть, теперь всего лишь двадцать четвертый год идет, – сказал Симэнь.
      Подали супы и рис. После угощения Симэнь позвал четверых актеров.
      – Как вас зовут? – спросил он.
      – Меня – Чжоу Цай, а их Лян До, Ма Чжэнь и Хань Би, – отрекомендовался певец.
      – Ты, часом, не брат Хань Цзиньчуань? – поинтересовался Боцзюэ.
      – Цзиньчуань и Юйчуань – мои сестры, – отвечал Хань Би, встав на колени.
      – Вас накормили? – спросил Симэнь.
      – Только что, – ответил Чжоу Цай.
      Симэнь еще во время пира вдруг загрустил, вспомнив, что с ним нет Пинъэр.
      – Спойте-ка «Цветы в Лоянском парке », – велел он. – Знаете?
      – Мы с Чжоу Цаем споем, – опустившись на колени, сказал Хань Би.
      Они настроили цитру и лютню, ударили в кастаньеты и запели на мотив «Ликуют небеса»:
 
Цветы в Лоянском парке
Всю ночь освещены,
Сияет месяц яркий,
Глаза любви полны.
Купи скорее эти
Чудесные цветы,
У неба ясный месяц
Займи на время ты.
Душиста балюстрада,
Искриста и цветна,
Гуляет месяц праздно,
Вино допив до дна.
Но вдруг исчез проказник,
Опали лепестки,
Прощай, подлунный праздник,
Прими, юдоль тоски.
Цветы и месяц разве
Расстались навсегда?
Минуты счастья ради
Мне горевать года!
А осень бесконечна,
Разлука тяжела,
Любовь бесчеловечна, –
Зачем она ушла?!
 
      Певцы умолкли, и Ин Боцзюэ заметил на глазах Симэня слезы.
      – Только мне, брат, понятно твое состояние, – говорил Боцзюэ. – Я-то тебя знаю. Ты ведь вспомнил мою покойную невестку. Как же не грустить? Вы жили неразлучно, как два цветка на ветке, как пара уточек неразлучных.
      – Легко тебе говорить! – отвечал Симэнь, глядя на подаваемые сладости. – Будь она жива, все бы своими руками приготовила. А теперь вон служанки варганят. Сам погляди, на что похоже. Я в рот брать брезгую.
      – Судя по богатству и изысканности блюд, – вставил сюцай Вэнь, – вам, милостивый батюшка, по-моему, жаловаться не приходится, –
      Тебе, брат, конечно, тяжело, – продолжал Боцзюэ, – но ты не прав. Нельзя остальных невесток так обижать. Их разговор подслушала из-за ширмы Цзиньлянь и все передала Юэнян.
      – Пусть его болтает! – отвечала хозяйка. – Ему не закажешь. Она ведь еще при жизни наказывала Сючунь сестрице Ли отдать, а стоило мне только напомнить, как он от злости глаза вытаращил. Не успела, мол, умереть, а вы уж служанок раздавать. Я теперь молчу. Ты не заметила, как кормилица себя стала вести, а с ней и обе горничные? Но мне слова нельзя сказать. Сразу упрекнут: во все, дескать, вмешиваешься.
      – Да я и сама вижу, как Жуи изменилась, – вторила хозяйке Цзиньлянь. – Наверняка наш бесстыжий с ней спутался. Он ведь целыми днями там ошивается. Мне говорила, он ей шпильки покойной сестрицы поднес, а она их сейчас же нацепила и ходит, всем хвалится.
      – Бобы, чем ни приправляй, все одно бобы, – сказала Юэнян.
      Не по душе обеим им было поведение кормилицы Жуи.
      Да,
 
Благие перемены в ней,
как видно, вовсе неспроста,
Ведь и пион-цветок пышней
лишь на ухоженных кустах.
Тому свидетельством стихи:
Проносятся воды за башней Сян-вана ,
Обоих снедает тоска неустанно.
Но стен белизну озаряет луна,
Не ведает горя людского она.
 
      Если хотите знать, что случилось потом, приходите в другой раз.

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ

ДВОРЕЦКИЙ ЧЖАЙ ПРИСЫЛАЕТ СИМЭНЬ ЦИНУ ПОСЛАНИЕ С ПОЖЕРТВОВАНИЕМ НА ПОХОРОНЫ.

 

ЕГО ПРЕОСВЯЩЕНСТВО ХУАН, СВЕРШАЯ ПАНИХИДУ, МОЛИТСЯ ОБ ОТПУЩЕНИИ ГРЕХОВ УСОПШЕЙ И О ПРОВОЖДЕНИИ ДУШИ ЕЕ НА НЕБО.

 

      Чередою, одно за другим,
      восемь окон сначала открылось.
      По ступеням террасы затем
      фея в пышном наряде спустилась.
      И внезапно пахнуло весной –
      пробудилась у терема ива,
      И повсюду в горах зацвела
      белоснежная зимняя слива…
      В темном небе луна поднялась,
      колыхнулись цветочные тени,
      И явилась любимая мне
      вместе с шелестом чутких растений.
      Перед нами согласья парчу
      фея дивная вдруг расстелила,
      Сшить нам яркий весенний наряд
      тут же духу Весны поручила.

 
      Так вот, в тот день на пиру с шурином У Старшим, Боцзюэ и остальными Симэнь спросил Хань Даого:
      – Так когда же отплывают купеческие корабли? Надо бы загодя товар упаковать.
      – Вчера узнавал, – отвечал Даого. – Сказали, двадцать четвертого отчаливают.
      – Тогда после панихиды упакуем, – заключил Симэнь.
      – Кого ж пошлешь? – поинтересовался Боцзюэ.
      – Все трое поедут, – сказал Симэнь. – В будущем году отправлю Цуй Бэня за партией товаров в Ханчжоу. А вот он, – Симэнь указал на Хань Даого, – и Лайбао поедут в Сунцзян и прилегающие города за холстом. Парча и шелка у нас пока есть.
      – И все-то у тебя, брат, ну до самых мелочей предусмотрено, – восхищался Боцзюэ. – А торговля тогда только и процветает, когда на всякий спрос готово предложение.
      Время подходило к первой ночной страже, и шурин У Старший встал.
      – Мы выпили предостаточно, – говорил он. – И тебе, зятюшка, тоже пора отдохнуть. За день порядком досталось. Так что разреши проститься.
      Но Симэнь никак не хотел его отпускать и велел актерам спеть, а каждому выпить по три чарки. Только после этого гости разошлись. Симэнь наградил четверых актеров шестью цянями серебра, но те стали отказываться.
      – Мы не можем принять такое щедрое вознаграждение вашего превосходительства, – объясняли они. – Ведь мы пели по долгу службы, по приказу его сиятельства Суна.
      – Да чего вы боитесь? – возражал Симэнь. – Я желаю вас наградить, причем же тут приказ?
      Актеры наконец приняли серебро и отвесили хозяину земные поклоны, но не о том пойдет речь.
      Симэнь пошел на ночлег в задние покои, а на другой день с утра отправился в управу. Между тем отец У, настоятель монастыря Нефритового владыки, прислал двух мастеровых с послушником для сооружения в приемной зале алтаря с престолом.
      На верхнем ярусе престола располагались Трое пречистых и Четверо владычествующих . На среднем ярусе возвышался Досточтимый Небесный повелитель, дух-спаситель от бед и напастей, дух звезды Тайи . По одну сторону от него размещались духи Восточного пика , по другую – духи ада Фэнду . Нижний ярус занимали князья десяти дворцов преисподней и правители девяти подземных бездн , чины адских судилищ, надзиратели алтаря , два предводителя Волшебного тигра , четыре великих небесных господина – Хань, Лю, У и Лу , Владычица великой тьмы , Семеро истинносущих , Яшмовая дева, семнадцать божественных воевод, призывающих светлые и темные души усопших в загробное царство. Алтарь и престол были убраны как полагается. Ярко мерцали стоявшие рядами узорные свечи. Из курильниц струился славный лилейный аромат, кругом возвышались траурные хоругви со стягом усопшей в центре, стоял аналой. Опускались расшитые золотом шторы, красовался ритуальный барабан. Престол был обтянут узорною парчой с вышитым на ней парящим в облаках журавлем.
      Вернувшись домой, Симэнь оглядел алтарь с престолом и остался крайне доволен. Послушника и мастеровых покормили, и они вернулись в монастырь. Симэнь между тем распорядился, чтобы сюцай Вэнь написал приглашения свату Цяо, шуринам У Старшему, У Второму, Хуа Старшему и Мэну Второму, а также свояку Шэню, Ин Боцзюэ, Се Сида, Чан Шицзе, У Шуньчэню и множеству других родных и близких с их женами. Панихида должна была совершаться на другой день, и слуги с поварами хлопотали, не зная покоя, готовя угощения и жертвенную снедь, но не о том пойдет речь.
      На другой день в пятую ночную стражу, на заре, даосские монахи миновали городские ворота. Пройдя прямо к алтарю, они зажгли свечи и после омовения рук воскурили благовония. Под удары в барабан и цимбалы начали чтение канонов и возглашение акафистов из «Нефритовых строк о рождении духа» .
      Над воротами развевался огромный стяг. Тут же висело траурное уведомление. К обеим створкам были прикреплены надписи на желтой бумаге. Крупные знаки по одну сторону гласили:
 
Утром милость яви, Стерегущий Восток ,
Укажи путь к бессмертью в Пурпурный Чертог .
 
      Параллельная надпись по другую сторону взывала:
 
Управляющий Югом , избавь от грехов.
Дай добраться душе до Багряных холмов .
 
      В уведомлении было сказано следующее:

      «Верноподданный Великой Сунской Империи, житель сей улицы в уездном центре Цинхэ, области Дунпин провинции Шаньдун, облаченный в траур ревнитель веры даосской Симэнь Цин вместе с семьей и домочадцами сего дня с благоговением возносит молитву Милосердному Творцу. Пав ниц, молюсь пред дщицею души усопшей младшей жены, урожденной Ли. Жития ее было двадцать семь лет. Родилась в полуденный час под знаком «у» пятнадцатого дня в первой луне восьмого года синь-вэй, скончалась в послеполуночный час под знаком «чоу» семнадцатого дня в девятой луне седьмого года в правление под девизом Порядка и Гармонии.
      Мы, в браке состоя, наслаждались супружеским согласьем, но, увы, покинула феникса подруга. Смолк слаженный дуэт арфы и цитры, и холодный месяц освещает ныне опустевшие покои. Как тяжело свершать заупокойные обряды! Голос и образ ее день ото дня отдаляются, меркнут. А время бежит, и вот уж пять седмиц прошло с ее кончины. Дабы избавить душу усопшей от загробных мук, нынче, двадцатого дня, мы, погруженные в глубокий траур, пригласили к себе наставников веры даосской и почтительно просим предстать пред алтарем и вознести молитву искреннюю и чистосердечную об отпущении грехов новопреставленной души.