Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй (???)

      – Пре-крас-на! Неописуема! – воскликнул Симэнь.
      – Тогда что ж она, негодница, в день твоего рождения так упрямилась? Слова не вытянешь, – заметил Боцзюэ.
      – Погоди, в другой раз я тебя к ней захвачу, – пообещал Симэнь. – Он в двойную шестерку играет. Тогда с ней сразишься.
      – Я ей, потаскушке, покажу! Пусть попробует зазнаваться!
      – Вот, сукин сын, задира! – заругался Симэнь. – Не смей у меня к ней приставать.
      Пока они разговаривали, появился Се Сида и, поклонившись, сел.
      – Видишь ли, брат Чан новым домом обзавелся, – обратился к нему хозяин. – Переехал и нам ни гу-гу. Надо будет сложиться, а уж его в расходы не вводить. Кушанья у меня приготовят, а слуги отнесут. Позовем певиц и повеселимся. Как ты смотришь?
      – Я всегда готов, – отвечал Се Сида. – Только скажи, по скольку с брата причитается? И кто да кто будет?
      – Да вот мы и будем, – отвечал Симэнь, – по два цяня с каждого, думаю, и хватит.
      – Всех звать – у него не поместятся, – пояснил Боцзюэ.
      Вошел Циньтун.
      – Шурин У Старший прибыли, – объявил он.
      – Зови сюда, – распорядился хозяин.
      Вскоре на веранде появился У Старший и поклонился присутствующим. После особого приветствия Симэня он сел. Слуга подал чай, и все сели за стол.
      – У меня к вам есть дело, зятюшка, – обратился вдруг к Симэню шурин и встал. – Не могли бы вы пройти в дальние покои?
      Симэнь поспешно пригласил У Старшего в покои Юэнян. Хозяйка тем временем продолжала пировать в крытой галерее.
      – Шурин У Старший прибыли, – доложил ей слуга. – С батюшкой беседуют в дальних покоях.
      Юэнян поторопилась к себе в покои и, приветствуя брата, велела Сяоюй подавать чай.
      У Старший извлек из рукава десять лянов серебра и протянул Юэнян.
      – Только вчера получил, наконец, три слитка, – говорил он, – получи, зятюшка, пока эти десять лянов. Остальное в другой раз.
      – Ну к чему же так торопиться, шурин? – отвечал Симэнь. – Не беспокойтесь, пожалуйста.
      – Я и так боялся, долго задержал, – говорил У.
      – Как амбары? – поинтересовался Симэнь. – Строительство завершается?
      – Через месяц кончим, – отвечал У.
      – С окончанием стройки намечаются награды? – спросил Симэнь.
      – Срок пожалования военных чинов подходит, – говорил шурин. – Надеюсь, меня поддержишь, зятюшка, замолвишь слово, когда с главным ревизором свидишься.
      – Сделаю, шурин, – заверил его Симэнь. – Все сделаю, что смогу.
      – А теперь прошу на веранду, – обратилась Юэнян к брату, когда разговор был окончен.
      – Я не прочь, – говорил он. – Я вам не помешаю?
      – Нисколько! – отвечал Симэнь. – Тут брат Чан у меня денег недавно одолжил на покупку дома. А теперь переехал и пришел ко мне с подарками. Вот мы и пируем. Так что ты, шурин, пожаловал очень кстати.
      Симэнь с шурином вернулись на веранду, а Юэнян наказала поварам готовить кушанья. Циньтун с Ван Цзином накрыли стол на восемь персон и расставили закуски и вино. Симэнь распорядился достать из кладовой жбан хризантемовой настойки, поднесенной надзирателем Ся. Когда открыли жбан, в нем заискрился голубовато-синий напиток. Аромат так и ударял в нос. Настойку смешали в кувшине с холодной водой, чтобы отбить горечь, а потом перелили в кувшин-плетенку и так подали к столу. Крепкая настойка оказалась на вкус куда приятнее виноградного вина. Ван Цзин наполнил маленькую золотую чарку и поднес ее в первую очередь шурину У Старшему, потом Боцзюэ и остальным. Осушая чарки, гости наперебой хвалили напиток.
      Немного погодя огромные блюда и чаши с закусками и деликатесами едва умещались на столе. Первым делом все набросились на два больших блюда, на которых красовались обсахаренные пирожки – розочки с фруктовой начинкой. Наконец принесли маринованных крабов и пару жареных уток. Боцзюэ потчевал шурина У. Даже Се Сида не знал, кто так вкусно готовит.
      – Это ведь меня брат Чан угостил, – пояснил Симэнь. – Хозяюшка его прислала.
      – Я пятьдесят два года на свете прожил, а выходит, впустую, – говорил У Старший. – Никогда такой прелести не пробовал.
      – А невестушки-то мои полакомились, да? – вставил Боцзюэ.
      – И женам досталось, – успокоил его Симэнь.
      – Дали мы невестушке Чан заботы, – приговаривал Боцзюэ. – Мне перед ней прямо неловко как-то. Ну и мастерица!
      – Знали бы вы, как моя жена опасалась, – говорил довольный Чан Шицзе. – Не угожу, все твердила. А вы не шутите, господа?
      После крабов подали вино.
      Симэнь велел Чуньхуну и Шутуну наполнить кубки и спеть южные песни.
      – А это не Гуйцзе, случайно, поет? – спросил Боцзюэ, услышав доносившиеся из крытой галереи звуки цитры и женский голос. – Кто еще может так петь?
      – А ты прислушайся как следует, – посоветовал Симэнь. Она ли?
      – Если не Ли Гуйцзе, так У Иньэр, – проговорил Боцзюэ.
      – Будет тебе, Попрошайка, городить! – оборвал его Симэнь. – Что певица, это всем ясно, а вот кто ж именно?
      – Может, барышня Юй? – продолжал Боцзюэ.
      – Да, барышня, – говорил Симэнь, – только зовут ее Шэнь Вторая. Молоденькая и собой хороша. Слышишь, как поет!
      – Хорошо поет, – подтвердил Боцзюэ. – А почему к нам не позовешь? Послушали бы и на нее полюбовались.
      – Я ее на праздник к хозяйкам позвал, – объяснил Симэнь. – У тебя, сукин сын, песьи уши, должно быть. Откуда услыхал!
      – У меня, брат, глаза всевидящие, а уши всеслышащие, – говорил Боцзюэ. – Пчела за сорок верст жужжит – я слышу.
      – Уши у тебя, Попрошайка, видать, разборчивые, – заметил Сида. – Только что тебе приятно, то и слышат.
      Оба рассмеялись.
      – А ты, брат, все-таки позови ее, ладно? – продолжал Боцзюэ. – Дай хоть взглянуть на нее. Впрочем, я не столько о себе беспокоюсь. Пусть батюшка шурин насладится. Только не упрямься.
      Симэнь не устоял и послал Ван Цзина.
      – Ступай позови барышню Шэнь, – наказал хозяин. – Пусть, мол, шурину споет.
      Немного погодя явилась Шэнь Вторая и, приблизившись к почетному гостю, отвесила земной поклон, а потом села на кушетку.
      – Сколько же цветущих весен вы прожили, барышня Шэнь? – обратился к певице Боцзюэ.
      – Я родилась в год коровы, – отвечала она. – Мне двадцать один год.
      – И много песен вы знаете? – не унимался Боцзюэ.
      – Под аккомпанемент лютни и цитры знаю несколько циклов малых романсов, а всего больше сотни.
      – Да, немало, – протянул Боцзюэ.
      – Мы вас, барышня, утомлять не будем, – говорил Симэнь. – Спойте-ка нам под лютню малые романсы. Знаете, например, «Четыре сна и восемь опустошенностей» Спойте для батюшки шурина.
      Симэнь велел Ван Цзину и Шутуну наполнить гостям чарки. Барышня Шэнь слегка поправила шелковую юбку и, приоткрыв благоухающие уста, запела на мотив «Ропщу у Ло-реки»:
 
Меня недуг жестокий мой
Гнетет и бурною весной
Тоскою необъятной.
Вверяю Небу самому
Я боль души, но почему
Оно так беспощадно?
Зачем взываю я к нему
И грезы счастия зову? –
Любовь столь безотрадна –
То царство пустоты одной,
И пустота в душе больной –
Сон о Нанькэ досадный .
Пусть запад – ты, а я – восток,
И встречи час, увы, далек,
И все надежды мнимы.
Я зря тоскую и грущу,
На одиночество ропщу –
Быть вместе не могли мы.
Твоих я писем не дождусь,
Не долетит посланник-гусь,
Мечты неисполнимы –
Здесь царство пустоты одной,
Лишь пустота в душе больной,
Сном на Ушань томимой .
Фальшивы ласки и любовь.
Любимый клялся вновь и вновь,
И лгал мне постоянно.
Он мной пресытился давно,
И счастье мне не суждено –
Я боле не желанна.
Все тщетно, не вернется он,
Как будто ветром унесен,
Не надо мне обмана
И царства пустоты одной,
Где пустота в душе больной –
О бабочке сон странный .
Все кончено, рассеян дым.
Пускай другою ты любим,
Насмешливый, холодный.
Пускай другая слезы льет.
О, вероломство – тяжкий гнет!
Но я теперь свободна.
О счастьи не мечтаю зря –
Промчалась ночь – взошла заря,
Прочь, сумрак безысходный
И царство пустоты одной,
И пустота души больной
Сон о Янтай бесплодный !
 
      Оставим пирующих, а расскажем пока о Ли Пинъэр.
      Вернувшись к себе, Пинъэр вышла по нужде. В это время у нее вдруг потемнело в глазах. Только она привстала поправить юбку, как голова у нее закружилась, и она бы ударилась головой об пол, если б не Инчунь, которая, на счастье, оказалась рядом и тотчас же подхватила падающую хозяйку. Пинъэр отделалась ссадиной на виске. Инчунь с Жуи довели ее до постели и помогли лечь. Она долго не могла прийти в себя. Перепуганная Инчунь послала Сючунь сказать Юэнян.
      – У матушки обморок, – сообщила Сючунь старшей хозяйке и остальным пирующим.
      Юэнян, а за ней и все остальные, бросили пиршественный стол и поспешили к Пинъэр. Инчунь и Жуи поддерживали лежавшую без чувств госпожу.
      – Что с ней? – спрашивала Юэнян. – Она только что сидела за столом.
      Инчунь приоткрыла лохань и показала Юэнян.
      – Сколько крови вышло! – воскликнула, ужаснувшись, Юэнян. – Это, должно быть, от вина.
      – Сколько она, бывало, пила, – ничего не случалось, – говорили Юйлоу и Цзиньлянь.
      Тут же было велено готовить отвар из ситника и имбиря. Наконец Пинъэр очнулась.
      – Что с тобой, сестрица? – спрашивала Юэнян.
      – И сама не знаю, – отвечала Пинъэр. – Только было встала, хотела юбку одернуть, как в глазах вдруг потемнело, все пошло кругом, и я упала.
      – Ступай батюшку позови, – обратилась Юэнян к Лайаню. – Скажи, пусть пригласит лекаря Жэня.
      – К чему хозяина беспокоить? – говорила Пинъэр. – Он там пирует.
      – А ты постели как следует постель, – наказала Юэнян горничной Инчунь. – Надо матушку поудобнее уложить.
      Юэнян больше пировать не имела желания и наказала убрать посуду.
      После пира с шурином Симэнь направился в дальние покои к Юэнян. Та рассказала ему об обмороке Пинъэр, и он бросился к ней.
      Пинъэр лежала в постели, желтая, как восковая свеча. Ухватившись за его рукав, она плакала.
      – Что с тобой? – допытывался он.
      – Я пошла по нужде, – говорила Пинъэр. – Сперва все ничего, а потом в глазах потемнело. Стала я поправлять юбку, голова вдруг закружилась, и я без памяти упала.
      – А куда же горничные смотрели? – возмущался Симэнь, заметив ссадину на виске.
      – Хорошо еще Инчунь рядом оказалась, – говорила Пинъэр. – Они с Жуи меня до постели довели. А то б, наверно, вся разбилась.
      – Я завтра с утра за доктором Жэнем пошлю, – сказал Симэнь.
      Ночь он провел у Пинъэр, расположившись на кровати напротив.
      На другой день он отправился в управу, а Циньтуну велел седлать лошадь и отправляться за лекарем Жэнем. Тот прибыл к обеду. Симэнь угостил его чаем в приемной зале. Слуга пригласил Жэня в спальню Пинъэр. Врач очутился в аккуратно прибранной гостиной, где курились ароматы, а через нее прошел к больной. После осмотра Пинъэр врач вышел в большую залу к Симэню.
      – Состояние вашей почтенной супруги весьма ухудшилось после прошлого осмотра, – говорил Симэню врач Жэнь. – Об этом свидетельствует пульс. Семь страстей поразили печень и легкие, где свирепствует огонь, а это повело к избытку элемента дерева и оскудению элемента земли. Разгоряченная кровь бушует, точно неукротимая стихия, вызывающая горные обвалы. Достопочтенный сударь, будьте так добры, узнайте, пожалуйста, какого цвета вышедшая кровь. Если бурая, то еще есть надежда на выздоровление. Если же алая, стало быть, свежая, я попытаюсь применить лекарственные средства. Если и они не помогут приостановить кровотечение, значит, уже ничем нельзя помочь.
      – Доктор, умоляю, сделайте все, что только возможно, для спасения больной, – просил лекаря Симэнь. – Я вас щедро отблагодарю.
      – Какой может быть разговор! – воскликнул Жэнь. – Мы друзья, и я, разумеется, сделаю все, что в моих силах.
      После чаю Симэнь проводил лекаря за ворота, одарив куском ханчжоуского шелка и двумя лянами серебра. Циньтуна послали за лекарством под названием «отвар успокоения селезенки». Пинъэр приняла его в разогретом виде, но кровотечение не только не приостановилось, но даже усилилось.
      Еще больше забеспокоился Симэнь и распорядился пригласить медицинское светило Ху с Большой улицы.
      – Пневма проникла в кровеносные сосуды, жар вошел в обиталище крови – в матку, – заключил Ху и прописал снадобье, действие которого оказалось не большим, чем действие камушка, брошенного в пучину необъятного океана.
      Симэнь вызвал врачей. Юэнян же оставила у себя барышню Шэнь. На другой день певица отбыла в паланкине. Хозяйка дала ей пять цяней серебра, узорную шелковую безрукавку и целую коробку головных украшений.
      Хуа Цзыю, узнавший о недомогании Пинъэр еще на пиру по случаю открытия атласной лавки, велел жене купить подарки и навестить больную невестку. Та нашла Пинъэр сильно похудевшей, и обе женщины не удержались от слез. Юэнян пригласила гостью к себе и угостила чаем.
      – Батюшка, вы пригласили бы к матушке Шестой медицинское светило Чжао, – советовал хозяину Хань Даого. – Он за Восточными воротами проживает. Крупный специалист по женским болезням. Вот знаток! В прошлом году, когда жена моего племянника страдала расстройством месячных, доктора Чжао звали. Он наверняка вылечит.
      Симэнь отправил Дайаня с Ван Цзином на лошади за городские ворота к врачу Чжао, а сам позвал Ин Боцзюэ. Друзья советовались во флигеле.
      – Шестая у меня совсем плоха, – говорил Симэнь. – Не знаю, что и делать.
      – Что случилось? – воскликнул удивленный Боцзюэ. – Ведь говорили, моей невестушке лучше стало.
      – Да вот как сына потеряла, так и тоскует изо дня в день, – объяснил Симэнь. – Опять недуг открылся. Я уж на праздник барышню Шэнь позвал. Думал, послушает, тоску, может, рассеет. Она и чарку только пригубила, а к себе пришла и упала без памяти на пол. Висок ссадила. Я лекаря Жэня звал. Состояние, говорит, сильно ухудшилось. От лечения кровотечение усилилось.
      – Тебе, брат, не мешало бы пригласить медицинское светило Ху, – посоветовал Боцзюэ. – Что он скажет.
      – Он говорит, пневма проникла в кровеносные сосуды, – пояснил Симэнь. – И его снадобье никакого улучшения не дало. Приказчик Хань предложил вызвать светило медицины Чжао Лунгана, специалиста по женским болезням. Он за городскими воротами живет. Я слуг к нему послал. Как я переживаю, глядя на ее страдания! Это она из-за сына убивается. Днем и ночью тоскует, вот и слегла. Бабы, они ведь себя сдержать не могут. Как ее ни уговаривай, она и слушать не хочет. Уж и не знаю, что делать.
      Пока они беседовали, вошел Пинъань.
      – Батюшка Цяо пожаловали, – объявил он.
      Симэнь проводил свата Цяо в залу, где после приветствий они сели.
      – Дошел до меня слух о недомогании нашей почтенной сватьюшки, – заговорил Цяо. – Вчера от племянника узнал, жена вот-вот должна прийти навестить больную.
      – Болеет, – отвечал Симэнь. – С тех пор, как лишилась сына. Она и раньше страдала расстройствами, а тут еще переживания. Вот недуг и усилился. Благодарю вас, сватьюшка, за сочувствие.
      – Был врач?
      – Она всегда лечилась у Жэнь Хоуси, – объяснил Симэнь. – Вчера приглашал доктора Ху с Большой улицы. Дал лекарство, а ей еще хуже стало. Теперь за Чжао Лунганом послал, знатоком женских болезней.
      – А почтенного врачевателя Хэ не звали? – спросил Цяо. – Он проживает как раз напротив уездной управы. Вот кто в пульсе-то разбирается! И сын у него, Хэ Цисюань, стал известным медиком. Почему бы не пригласить его к сватьюшке?
      – Уж обождем Чжао Лунгана, – решил Симэнь. – Что он скажет. А там увидим.
      – А я бы позвал того и другого, – посоветовал Цяо. – Пусть сначала почтенный Хэ даст заключение и посидит во флигеле, потом Чжао Лунган свое слово скажет. А затем можно будет попросить их посоветоваться между собой. Тогда они и лекарство найдут более действенное.
      – А вы правы, сватушка, – согласился Симэнь и кликнул Дайаня: – Возьми мол визитную карточку и ступай вместе с Цяо Туном к почтенному врачевателю Хэ. Он живет против управы.
      – Слушаюсь! – ответил Дайань и удалился.
      Симэнь пригласил Боцзюэ в залу. Тот приветствовал Цяо, и они сели пить чай.
      Немного погодя прибыл почтенный Хэ и поклоном приветствовал присутствующих. Симэнь предложил ему почетное место на возвышении.
      – Давно мы с вами не виделись, почтенный сударь! – воскликнул, подняв руку, Симэнь. – А у вас и голова побелела, и бороду посеребрило.
      – Как поживает ваш сын? Процветает? – спросил Цяо.
      – Он занят ежедневной службой в управе, – отвечал Хэ. – У него совершенно не остается свободного времени. Так что посещать пациентов приходится вашему покорному слуге.
      – У вас весьма бодрый вид, сударь, при ваших высоких годах, – заметил Боцзюэ.
      – Мне вот исполнился восемьдесят один год.
      Подали чай. Слуга пошел сообщить о прибытии врача. Немного погодя Хэ пригласили в спальню Пинъэр. Горничные тотчас же помогли больной приподняться и сесть на кровать. Ее ароматные волосы-тучи были туго завязаны. Она похудела до неузнаваемости.
      Только взгляните на нее,
      Лицо – как фольга золотая, тело – слиток серебра. Поблекло и пропало изящество, увяла, износилась чудо-красота. В груди дыхание сперло, и даже по утрам страшится отвару ложку поднести к губам. Пять внутренностей вздуты , и весь день нет сил принять пилюлю. А в тишине ночной в ушах удары гонгов раздаются. И стоит лишь забыться – во тьме перед глазами светляки. Шесть проявлений пульса едва различимы, Восточной вершины судья торопит уход ее жизни. И дух уже уносится неясный, зовет его с собой бодхисаттва Западного рая . Посланец Погребальных Врат пожаловал к ней в гости, и он уже у тела. Нет, будь тут сам Бяньцюэ, целитель луский , и тот не взялся бы лечить.
      Обследовав пульс, почтенный Хэ вошел в залу.
      – У сударыни семенная энергия прорвалась сквозь кровеносные сосуды , после чего привела в раздражение пневму и мозг. Пневма и кровь столкнулись друг с другом, и открылось маточное кровотечение. Хотя если посмотреть глубже, причина болезни не совсем ясна.
      – Позвольте узнать, каким образом вы намереваетесь лечить больную? – спросил Симэнь.
      Во время этого обсуждения доложили о прибытии доктора Чжао, которого привели Циньтун и Ван Цзин.
      – Кто прибыл? – спросил Хэ.
      – Слуги привели еще одного медика, – отвечал Симэнь. – Прошу вас, почтенный сударь, не придавать этому значения. Пусть и он обследует пульс. Тогда я попросил бы вас вдвоем обсудить состояние больной и решить, какое лекарство скорее облегчит недуг.
      Вскоре появился доктор Чжао. Симэнь, а за ним и все остальные, приветствовали вошедшего. Почтенный Хэ сидел в центре. Доктору Чжао предложили место слева от него. Ин Боцзюэ расположился справа, а Симэнь занял место хозяина. Лайань подал чай. После чаепития посуду убрали.
      – Позвольте узнать высокие имена почтенных господ, – обратился Чжао к сидевшим рядом с ним.
      – Фамилия этого господина – Хэ, а моя – Цяо, – сказал сват Симэня.
      – Ваш покорный слуга – Ин, – отрекомендовался Боцзюэ. – Позвольте узнать ваше почтенное имя, сударь. Где вы проживаете? Чью школу чтите?
      – Ваш покорнейший слуга, – начал Чжао, – обитает за Восточными воротами, в Первом переулке, у храма Второго отрока , у моста Трех поворотов, у Четвертого колодца. Прозываюсь я Чжао Лунган по кличке Каверзник , живу врачеванием. Мой дед занимал пост старшего медика в Коллегии врачей Его Величества, отец был знаменитым врачом округа Жуфу . Три поколения в нашем роду посвятили себя исцелению болящих. Изо дня в день я упорно изучаю труды Ван Шухэ , читаю «Трактат о свойствах лекарств» Утин-цзы, почтенного старца из Дунъюань , «Исконные вопросы Хуан-ди» , «Канон трудностей» , «Книгу исцеления» , «Главное из принадлежащего Даньси» , «Профессиональные тайны Даньси» , «Тайны пульса старца Цзегу» , «Тринадцать неизменных рецептов» , «Рецепты сильнодействующих составов ценой в тысячу золотых» , «Чудодейственные рецепты предельного долголетия» , «Священные рецепты с моря» – Словом, нет книг, которые бы я не читал, нет книг, которые бы я не изучал. Мне открыты лекарственные способы излечения грудной полости, под пальцами моими проясняется тайная пружина пульса, понятны мне пометы различения сил тьмы и света по шести пневмам и четырем сезонам , всякие там внешние и внутренние признаки . Я определяю глубинные и поверхностные колебания разъединяющего пульса явления в теле ветра и недостаточности, холода и жара . С первого взгляда постигаю струнный и наводняющий, лукообразный и окаменелый пульсы . Но мое косноязычие не позволяет даже перечислить всего, что я знаю. Вот несколько поэтических строф. Они лучше раскроют вам суть моих достоинств. Внемлите:
 
Я – всем известный Чжао-врачеватель,
Талантов медицинских обладатель.
И у меня больных – невпроворот:
С утра так и толпятся у ворот!
Неведомы мне снадобья и травы,
Лекарств не отличаю от отравы.
Недужных я по-своему лечу –
При них в бубенчик весело бренчу :
Наукою пренебрегая грубо,
Больному заговариваю зубы
И серебро раздобываю ловко…
Стяну больную голову веревкой,
Прижгу глаза настойкою полынной,
В ушах иглою ковыряю длинной,
На боли в сердце сетовать начнешь –
Уверенно берусь за острый нож.
Чем кончится болезнь – гадать не надо.
Моя забота – за труды награда.
Беда нередко в тот приходит дом,
Где практикуюсь в ремесле своем.
 
      Да,
 
Он, подвиги свершая, не забудет,
что чрево ублажить необходимо.
Целителей пути, как и блаженных,
воистину же неисповедимы!
 
      Все громко рассмеялись.
      – Смею узнать, вы причисляете себя к прямым наследникам предков или же к побочным? – обратился к Чжао почтенный Хэ.
      – Что это значит? – недоумевал Чжао.
      – А то, что прямой наследник перенимает науку предков, – пояснил Хэ. – Побочный же лишь осведомляется о болезни и прописывает лекарство.
      – Неужели нам, почтенный сударь, неведомо завещание древних?! – удивился Чжао. – Осмотри, принюхайся-прислушайся, расспроси, ощупай , и только тогда ты найдешь чудодейственное волшебное средство. Так говорили древние, и так поступаю я, потомственный медик в третьем поколении. Прежде всего расспрашиваю о болезни, а потом смотрю пульс. Еще нужно наблюдать за общим состоянием духа, подобно тому, как сам Цзыпин сопоставлял свои расчеты с пятью небесными телами Также надо наблюдать отражение судьбы на руках и в лице, и только тогда можно увидеть истинную картину и наверняка не ошибиться.
      – В таком случае прошу вас, почтенный сударь, осмотреть больную, – предложил Хэ.
      Симэнь велел Циньтуну предупредить горничных и пригласил медика Чжао в спальню. Лекарь в сопровождении хозяина вошел туда. Пинъэр только что успокоилась и забылась, но ее снова подняли и посадили на постель среди подушек. Чжао ощупал пульс сперва на левой руке, потом на правой. Затем попросил ее поднять голову и стал всматриваться. Пинъэр едва подняла голову.
      – Почтеннейший сударь! – обратился Чжао к Симэню. – Попрошу вас, спросите сударыню, знает ли она, кто я.
      – Кто этот господин? – спросил Симэнь.
      Пинъэр подняла голову и взглянула на сидевшего перед ней Чжао.
      – Наверное, господин доктор, – наконец проговорила она тихо.
      – Не беспокойтесь, сударь! – воскликнул Чжао. – Раз еще распознает людей, стало быть, не умрет.
      – Осмотрите как можно внимательней, прошу вас, доктор! – говорил Симэнь, улыбаясь. – Щедро вас отблагодарю.
      Чжао долго осматривал больную.
      – Судя по цвету лица, биению пульса, – наконец заговорил лекарь, – у вашей почтенной супруги, только прошу, сударь, на меня не обижаться, если не поражение от холода, то разные внутренние болезни, если не после родов, то до зачатия.
      – Да нет, совсем не это! – воскликнул Симэнь. – Еще раз повнимательнее исследуйте, сударь.
      – Должно быть, сударыня переела, – гадал Чжао. – От обильной пищи страдает.
      – Да она днями крошки в рот не берет.
      – Значит, желтуха изводит.
      – Да нет же.
      – Нет?! Но отчего же так пожелтело лицо? – недоумевал Чжао. – Может понос от явления недостаточности в селезенке, а?
      – Нет у нее никакого поноса, – говорил Симэнь.
      – Ну тогда что за болезнь такая? – совсем недоумевал Чжао. – Прямо и ума не приложу.
      Почтенный Чжао долго сидел молча.
      – А! Вспомнил! – оживился он наконец. – У сударыни если не шанкр, то точно расстройство месячных.
      – Откуда у замужней женщины может быть шанкр? – воскликнул Симэнь. – А насчет месячных вы близки к истине.
      – Будда милостливый! – вскрикнул Чжао. – И как это меня осенило! Наконец-то попал в точку.
      – Что же происходит при таких расстройствах? – спрашивал Симэнь.
      – Месячные либо совсем прекращаются, либо начинается маточное кровотечение, – пояснил Чжао.
      – Так вот! – не выдержал Симэнь. – У моей жены они хлещут, не переставая, поэтому она и похудела. Есть ли у вас для нее хороший препарат быстрого действия? Я очень щедро отблагодарю.
      – Не беспокойтесь, сударь! – успокаивал его Чжао. – Я найду средство. Чудесное лекарство составлю. Когда выйдем в залу, я рецепт выпишу.
      Симэнь проводил лекаря в залу, где все еще сидели сват Цяо и почтенный Хэ.
      – Какой же недуг у сударыни? – спросили они Чжао.
      – Обильные кровотечения, насколько я могу судить, – отвечал он.
      – Чем же вы полагаете лечить больную? – поинтересовался Хэ.
      – Есть у меня чудодейственный состав, – отвечал Чжао. – Исцеляет без промедления. А состоит он вот из чего. Слушайте:
 
Безвременник, кровохлебку, зверобой
С бузиною растереть и беленой,
Из крапивы, сонной одури простой
Приготовить с волчьей ягодой настой,
Заманиху, хрен, желтушник серый взять,
С луком, с медом, с миндалем перемешать,
Хмель добавить, подмешать мышьяк и мак,
Принимать по целой чашке натощак .
 
      – Но таким зельем немудрено и отравить больную, – заметил почтенный Хэ.
      – А что говорили в старину? – возражал лекарь Чжао. – Отрава горечь во рту оставляет, а хворь изгоняет. Чем лямку тянуть, страдать, лучше уж отмучиться раз и навсегда.
      – Какую же чушь несет этот балбес! – воскликнул Симэнь и обернулся к слугам: – Гоните его вон!
      – Раз его ваш приказчик рекомендовал, с пустыми руками неудобно отпускать, – заметил сват Цяо.
      – Ладно! Отвесьте в лавке два цяня и пусть идет своей дорогой, – распорядился Симэнь.
      Получив два цяня серебра, медицинское светило Чжао стрелой пустился восвояси.
      – Это же самый настоящий неуч! – обернувшись к свату Цяо, сказал Симэнь, едва Чжао вышел из залы.
      – Разве вы его не знали? – вставил почтенный Хэ. – Это же Чжао Каверзник. За Восточными воротами живет, в бубенчик бренчит, прохожим голову морочит. Я только сказать не решился, а ведь он в медицине полный профан. Я займусь составлением лекарства тотчас же по возвращении домой. Если прекратится кровотечение и полегчает в груди, значит, почтенная супруга ваша пойдет на поправку. Если же мне не удастся облегчить недуг и восстановить аппетит, тогда я бессилен чем-нибудь помочь.
      Почтенный Хэ стал откланиваться. Симэнь вручил ему лян серебра и отправил с ним за лекарством Дайаня.
      Под вечер Пинъэр приняла снадобье, но и оно не принесло ни малейшего улучшения.
      – Нельзя ей давать столько лекарств! – предупреждала хозяина Юэнян. – Тем более на голодный желудок. К чему зря человека травить? Помнишь, еще У Бессмертный предсказывал ей обильное кровотечение на двадцать седьмом году жизни? А ведь ей как раз двадцать семь. Послать бы за Бессмертным. Он сказал бы, что ей на роду написано. Может, какая зловещая звезда ее судьбой правит? Тогда молебен заказали бы Бессмертному.
      Симэнь тотчас же вручил слуге свою визитную карточку и направил его к командующему Чжоу, но там сказали, что Бессмертный У – странник, который не задерживается подолгу на одном месте, подобно плывущему облаку.
      – Когда Бессмертный У появляется в здешних краях, – объяснили слуге, – он обыкновенно останавливается в храме Духа Земли на юге от города. Но в этом году он еще в четвертой луне отбыл в горы Удан . Советуем вам обратиться к прорицателю Хуану. Он проживает в храме Истинного Воина . Известный вещатель. И берет только три цяня серебра. Но по домам он не ходит. Будущее видит словно в зеркале.
      Симэнь послал к прорицателю Чэнь Цзинцзи. Тот взял с собой три цяня и направился на север к храму Истинного Воина. На воротах Хуана висела надпись: «За три цяня предсказываю грядущих дней судьбу по начертаниям преднебесной схемы «Книги Перемен» .
      Чэнь Цзинцзи отвесил прорицателю поклон.
      – Не могли бы вы, учитель, сказать судьбу одной особы? – обратился он к Хуану, вручая серебро. – Двадцати семи лет от роду , родилась в полуденный час под седьмым знаком, пятнадцатого дня в первой луне.
      Прорицатель углубился в расчеты.
      – Жизнь этой женщины, – начал он, – связана с восьмым годом синь-вэй, двадцать седьмым месяцем гэн-инь, двадцать восьмым днем синь-мао и девятнадцатым часом жэнь-у, когда она появилась на свет, и нерасторжима с тем, кто носит пояс и печать . Судьба ее определяется годами с четверкой. Ее четырехлетний возраст – под пятьдесят шестым знаком цзи-вэй, четырнадцатилетний – под пятьдесят пятым знаком моу-у, двадцатичетырехлетний – под пятьдесят четвертым знаком дин-сы, тридцатичетырехлетний – под пятьдесят третьим знаком бин-чэнь.