Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй (???)

      – Только смотрите, про обещанные десять лянов не забудьте!
      – Кто отведает хоть мандаринную корочку, тот не забудет озера Дунтин . Когда же сбудется этот план?
      – За ответом нынче вечерком приходите, сударь. А я сейчас, пока ее муж торгует, пойду попрошу у нее календарь да потолкую как следует. А вы тоже не мешкайте! Быстрей несите шелк и парчу.
      – Только устрой все, а я не подведу.
      Симэнь Цин простился со старухой и вышел из чайной. По дороге он купил три куска шелка и на десять лянов лучшей парчи с серебристым отливом. Дома позвал доверенного слугу Дайаня, велел ему увязать покупки и отнести в чайную старухе. Ван с радостью приняла узел и отпустила слугу.
      Да,
 
Когда еще придет желанный миг –
А чуский Сян уж терем ей воздвиг.
О том же говорят и стихи:
Сильна искусной сводни власть.
Одну зажжет в обоих страсть.
И хитрый разработав план,
На страсти той набьет карман.
 
      Получив шелк, тафту и парчу, Ван вышла черным ходом и направилась прямо к дому У Чжи. Ее встретила Цзиньлянь и провела наверх.
      – Что это ты, милая, старуху совсем забыла, даже чайку не зайдешь выпить?
      – Нездоровилось мне эти дни, мамаша, – отвечала Цзиньлянь. – Даже с места сдвинуться не было охоты.
      – У тебя, наверно, найдется численник? Дай-ка мне, пожалуйста, взглянуть. Хочу день для шитья выбрать.
      – А что вы шить собираетесь, мамаша? – поинтересовалась Цзиньлянь.
      – Да вот, болезни и недуги одолевают. Как бы ненароком чего не случилось. И сына дома нет…
      – Куда он исчез? Совсем его не видно.
      – Уехал с торговым гостем в дальние края. Нет ни письмеца, ни весточки. Целыми днями себе места не нахожу.
      – Сколько лет сыну?
      – Семнадцать.
      – А чего вы его не жените? И вам была бы в доме помощница.
      – Вот и я говорю. И то и другое – все самой. Прямо забегалась. И то уж присматриваю. Женю, только бы приехал. Удушье и кашель замучили меня, старуху. Ни днем, ни ночью не дают покою. Давно зарекалась сшить себе на смерть. Спасибо, один состоятельный человек нашелся. Частенько ко мне в чайную заглядывает. Я тоже у него бывала – больных лечила, сватала, служанок покупала. Знает, что на меня можно всегда положиться, во всем мне помогает. Вот и шелку подарил – старухе на смерть. Тут шелк, тафта и немного парчи – на все хватит. Уж больше года лежит, все никак не соберусь. А как немного освободилась, решила сшить. Здоровье никуда, да и год високосный. Пошла было к портному, а он так дорого запрашивает и на дом отказывается идти. Работы, говорит, много, некогда. Так меня расстроил!
      – Я эти дни свободна и могла бы вам пошить, мамаша, если, конечно, вы не против. Только, боюсь, не угожу, – сказала, улыбаясь, Цзиньлянь.
      – Если б ты сшила своими драгоценными ручками, мне б и умереть было легко, – старуха расплылась в улыбке. – Давно слыхала, какая ты мастерица, да попросить не решалась.
      – Ну что вы! Если я обещала, сделаю. Пойду численник принесу, а вам благоприятный день выберут.
      – Не вводите, милая, старуху в заблуждение. Вы ведь знаете песни, романсы и все арии на свете. К чему же просить кого-то посмотреть численник?
      – Я не училась с детства, – сказала, улыбаясь, Цзиньлянь.
      – Будет скромничать! – Ван достала численник и подала Цзиньлянь.
      – Завтра счастья не предвещает, – проговорила Цзиньлянь, – послезавтра тоже дурной день, а вот следующее число для шитья подходит. Тогда и начнем.
      Старуха взяла у нее из рук численник и повесила его на стену.
      – Само твое желание сделать мне доброе дело означает счастье, – сказала она. – Зачем еще какой-то день выбирать! Мне уж объясняли: завтра, мол, день тяжелый. А я вот что скажу: для шитья нет плохих дней, и беспокоиться тут нечего.
      – Да, на смерть шить как раз и надо в тяжелый день, – поддержала ее Цзиньлянь.
      – Согласна, милая? Ну вот, и мне от души отлегло. Значит, завтра ко мне и приходи.
      – Зачем же? У вас я шить не смогу, – возразила Цзиньлянь.
      – Но мне хотелось бы поглядеть, как пойдет работа, да и дом не на кого оставить.
      – Тогда я завтра с утра приду.
      Старая Ван долго благодарила Цзиньлянь, потом спустилась вниз и ушла. Вечером она рассказала обо всем Симэню, и они условились, что он придет на третий день. О том вечере говорить больше не будем.
      На другой день рано утром старуха прибрала комнату, припасла иголки с нитками, поставила чай и стала ждать Цзиньлянь. У Чжи тем временем позавтракал, взял коромысло с лепешками и ушел торговать. Цзиньлянь повесила занавеску и наказала Инъэр присматривать за домом, а сама вышла черным ходом и направилась в чайную. Ван безмерно обрадовалась ее приходу, провела в комнату, предложила присматриваться и подала чашку крепкого чаю, заваренного с грецкими и буковыми орехами. Хозяйка чисто-начисто вытерла стол и выложила шелк. Цзиньлянь отмерила материю и, покончив с раскройкой, принялась шить.
      – Ну и мастерица! – глядя на шитье, притворно расхваливала старуха. – За шестьдесят перевалило, но, право, такой искусницы еще не видывала.
      Когда наступил полдень, Ван приготовила лапшу, вина и закусок и пригласила Цзиньлянь к столу. После обеда она шила до самых сумерек, потом собрала работу и пошла домой. В это время воротился и У Чжи с коромыслом в руках. Цзиньлянь закрыла за ним дверь и спустила занавеску.
      – Ты где-то была? – спросил муж разрумянившуюся жену.
      – Да у соседки, мамаши Ван. Попросила меня сшить ей на смерть одежды. Потом обедом покормила и вина поставила.
      – Ты уж лучше не садись у нее за стол. Может, и нам когда придется к ней обращаться. Раз попросила шить, сшей, а обедать домой приходи. К чему старого человека утруждать? Завтра пойдешь, денег захвати, купи вина с закусками да угости ее. Говорят, лучше сосед вблизи, чем родной вдали. Нельзя злоупотреблять людской добротой. А откажется принять угощение, забирай шитье и работай дома.
      О том же говорят и стихи:
 
Старухи ловкая ловушка –
И муж-глупец в ее плену.
Он выдал деньги на пирушку
И уступил свою жену.
 
      Пань Цзиньлянь выслушала мужа, но об этом вечере говорить больше не будем.
      На другой день после завтрака У Чжи взял коромысло и отправился торговать. Только он ушел, появилась старуха Ван, пригласила к себе Цзиньлянь, и они вместе направились в чайную. Цзиньлянь вынула работу и села шить, а хозяйка тем временем заварила чаю и стала ее потчевать. К обеду Цзиньлянь достала из рукава триста медяков и сказала:
      – Вот деньги. Теперь позвольте мне вас угостить.
      – Ну что вы! – запротестовала старуха. – Где ж такое заведение, чтобы человека об услуге просили да с него ж еще и деньги брали?! Может, тебе мое вино не по вкусу?
      – Мне так муж велел, – объяснила Цзиньлянь. – Если не согласны, я пойду домой шить, а как кончу, принесу.
      – Муж у тебя, милая, человек порядочный, понимает что к чему.
      Коль настаиваешь, деньги я возьму, – смекнула Ван, опасаясь, как бы не испортить дело.
      Она немного добавила своих, купила лучшего вина, закусок и дорогих фруктов. Вернувшись с покупками, старуха принялась пуще прежнего ухаживать за гостьей.
      Послушайте, дорогой читатель! Стоит вам хоть немного польстить любой, даже самой умной и проницательной женщине на свете, как она собьется с пути. И таких оказывается девять из каждого десятка.
      Старуха поставила вино, закуски и сладости и пригласила Цзиньлянь к столу. После обеда Цзиньлянь шила до вечера, а потом, от души поблагодарив хозяйку, ушла домой, но не будем останавливаться на мелочах.
      На третий день после завтрака старая Ван едва дождалась, когда уйдет У Чжи, и тотчас же проникла с черного хода к Цзиньлянь.
      – Дорогая! Опять осмеливаюсь… – только и успела крикнуть она, как ее прервала Цзиньлянь.
      – Иду, – крикнула она сверху, и они вместе зашагали в чайную.
 

* * *

 
      Цзиньлянь разложила шитье и принялась за работу, а старуха готовила чай. Потом они занялись чаепитием.
      Расскажем теперь о Симэнь Цине. С нетерпением ждал он этого дня.
      Приоделся как полагается, прихватил лянов пять серебра, взял в руку крапленый золотом сычуаньский веер и, помахивая им, отправился на Лиловокаменную к старухе.
      – Давно я к тебе не заглядывал, мамаша! – кашлянув, крикнул Симэнь у дверей чайной.
      – Кто там? – быстро оглянувшись, отозвалась хозяйка.
      – Это я.
      – А, сам почтенный господин пожаловали, а мне и невдомек, – приветствовала его старуха. – Кстати, очень кстати пришли, сударь. Милости прошу, проходите.
      Ван взяла Симэнь Цина под руку и ввела в комнату.
      – Это и есть тот самый благодетель, который преподнес старухе все эти шелка, – глядя на Цзиньлянь, пояснила Ван.
      Симэнь Цин внимательно смотрел на занятую шитьем Цзиньлянь, на ее связанные узлом волосы-тучи, бирюзовые головные украшения, на весеннюю свежесть ланит, легкую белую кофту из полотна, ярко-красную юбку и голубую безрукавку.
      При виде Симэня она опустила голову. Он отвесил ей низкий поклон.
      Она отложила работу и ответила на его приветствие.
      – Больше года, сударь, пролежали у меня ваши шелка, – заговорила хозяйка.
      – Спасибо надо говорить соседушке – взялась сшить, что нужно. Подите взгляните, сударь, какая работа! Будто на станке точит. Стежок к стежку – любо поглядеть.
      – Как можно научиться так шить?! – взяв в руки шитье, стал расхваливать Симэнь. – Изумительно! Золотые руки!
      – Вы шутите, сударь, – смущенно отвечала Цзиньлянь.
      – Нельзя ль узнать, мамаша, где живет такая искусница? – нарочно спросил Симэнь.
      – Угадайте, сударь.
      – Разве мне догадаться!
      – Тогда прошу вас, садитесь, – старая Ван захихикала. – Сейчас все расскажу.
      Симэнь Цин сел напротив Цзиньлянь.
      – Так знайте, милостивый сударь, – начала хозяйка. – Помните, вы еще под окном проходили и в вас так ловко угодил бамбуковый шест?
      – Это когда у меня шапку с головы сбило, да? Но я так и не знаю, кто была та госпожа.
      Цзиньлянь приподнялась и, поклонившись Симэню, тихо промолвила:
      – Простите, сударь. Это я нечаянно ударила вас.
      – Ну, что вы, что вы! – стал тут же успокаивать ее Симэнь, отвечая ей низкими поклонами.
      – Она самая, – сказала старуха, – моя соседушка, супруга господина У Старшего.
      – О, вы, оказывается, и есть супруга господина У Старшего? Я знаком с вашим супругом. Деловой человек, хороший хозяин. Торговлей занимается. Ни старого, ни малого не обидит и деньги зарабатывать умеет. Прекрасной души человек! Таких редко встретишь.
      – Вот именно! – вставила хозяйка. – Госпожа с самой свадьбы во всем мужа слушается. Вот и живут в мире и согласии.
      – Не шутите надо мной, сударь, – сказала Цзиньлянь. – Муж у меня человек никчемный.
      – Вы ошибаетесь, сударыня, – возразил Симэнь. – Древние говорили: в слабом – основа жизни, в сильном – зародыш беды. При таком супруге, как ваш, сударыня, из огромного потока ни капли не прольется. Супруг ваш – человек честный, что ж в этом дурного?
      Хозяйка только поддакивала Симэнь Цину, который знай нахваливал У Чжи.
      – А вы, милая, знакомы с господином? – глядя на Цзиньлянь, спросила, наконец, Ван.
      – Нет, не знакома.
      – Этот господин – из здешних богачей. С его превосходительством уездным правителем дружбу водят. Господином Симэнем Старшим величают. У господина лавка лекарственных трав перед управой. Денег – горы, выше Северного Ковша . От зерна амбары ломятся. Богатства несметные. Желтое в доме – золото, белое – серебро, круглое – жемчуг, блестящее – драгоценные камни. Есть и носорожьи бивни, и слоновая кость. А знакомства какие! Господ из управы ссужают. Это ведь я господину Симэню старшую жену сватала. Тоже не из простых – дочь тысяцкого У. Умнейшая женщина! – старуха обернулась к Симэню и спросила: – Что-то вы давненько не заглядывали, сударь?
      – Никак не мог выбраться, мамаша, у дочери помолвка была.
      – За кого же выдаете барышню? Что ж старуху посватать не позвали?
      – За Чэнь Цзинцзи из Восточной столицы выдаю. Чэни приходятся родственниками его превосходительству Яну, командующему восьмисоттысячной придворной гвардией. Жениху всего семнадцать, еще учится. Мы бы, конечно, вас пригласили, мамаша, да они тетушку Вэнь прислали, а с нашей стороны была торговка головными украшениями тетушка Сюэ. Они и засвидетельствовали помолвку. Мы небольшое угощение устраиваем. Если желаете, я за вами пришлю.
      – Я шучу, сударь, – громко засмеялась Ван. – Все здешние свахи – сучьи дети. Когда сватают, меня не зовут. Разве допустят, чтоб из их заработка перепало?! Не зря говорят: кто одно дело делает, друг друга терпеть не может. Но после свадьбы я все же загляну, подарочек поднесу. И мне, глядишь, со стола перепадет. Что тут особенного! К чему отношения портить!
      Старуха продолжала льстить Симэню, тот что-то бормотал ей в ответ, а Цзиньлянь, опустив голову, занималась шитьем.
      О том же говорят и стихи:
 
Нрав женщин – прихотливый ручеек,
Любовник есть, а мужу невдомек.
Цзиньлянь Симэню сердцем отдалась,
Но обнаружить все ж боится страсть.
 
      Симэнь Цину было приятно видеть, как страсть овладевает всем существом Цзиньлянь, и он с нетерпением ждал счастливых минут. Хозяйка подала две чашки чаю. Одну – Симэню, другую – Цзиньлянь.
      – Займи, милая, почтенного господина, – обратилась она к Цзиньлянь.
      – Выпейте по чашечке чайку.
      Хозяйка заметила многозначительные взгляды, которыми обменивались Симэнь и Цзиньлянь, и, глядя на Симэня, провела рукой по щеке. Симэнь понял, что половина дела сделана. Так уж повелось: за чаем любовники сговариваются, за вином в любви сливаются.
      – Если бы вы не соблаговолили заглянуть к старухе, я б не посмела пойти к вам с приглашением, сударь. Но знать судьбе было так угодно: вы сами пожаловали, и так кстати. Говорят: один проситель двух господ не беспокоит. Вы же, ваша милость, помогли старухе деньгами, а госпожа – трудами своими. Как мне только благодарить вас! Счастливый случай свел вас. Нельзя ли попросить вас, сударь, занять место хозяина, потратиться немного на вино да кушанья и угостить госпожу за ее старание?
      – У меня с собой серебро, а мне и невдомек. – Симэнь вынул около ляна и передал старухе Ван, чтобы та купила вина и закусок.
      – Ну что вы! Из-за меня, пожалуйста, не беспокойтесь! – воскликнула Цзиньлянь, но осталась на своем месте.
      – Будь добра, займи пока господина, а я сейчас приду, – сказала старуха и вышла за покупками.
      – Не уходите, мамаша, – протянула Цзиньлянь, но с места не сошла.
      Все текло как по маслу. Ведь у них было одно желание. Хозяйка удалилась, оставив Симэня наедине с Цзиньлянь. Симэнь, не отрывая глаз, смотрел на красавицу. Она была покорена его красотой, но, опустив голову, сосредоточенно шила и лишь украдкой бросала взоры на гостя.
      Вскоре появилась старуха. Она внесла на блюдах и подносах жирного гуся и поджаренную утку, самого свежего мяса и изысканных фруктов и расставила кушанья на столе.
      – Ну, убирай работу, дорогая, и садись за стол, – пригласила хозяйка.
      – Не смею я! – сказала Цзиньлянь. – Вы сами покушайте с гостем, мамаша.
      – Что ты говоришь! Ведь господин Симэнь тебя угощает, – изумилась старуха и подвинула яство поближе к Цзиньлянь.
      Они сели за стол, налили вино. Симэнь взял полную чарку и, поднося ее Цзиньлянь, сказал:
      – Выпейте, пожалуйста, эту чарку до дна, сударыня.
      – Я вам весьма признательна, сударь, за ваше внимание, но мне не выпить так много, – благодарила его Цзиньлянь.
      – Вы пить можете, дорогая, я знаю, – вставила старуха. – От чарки-другой ничего с вами не случится.
      О том же говорят и стихи:
 
Достойно сожаления, пожалуй,
Кокетничать с любовником случайным.
С Сянжу Вэньцзюнь когда-то убежала,
Теперь Цзиньлянь Симэня повстречала.
 
      Цзиньлянь взяла чарку и поклонилась Симэню и хозяйке.
      – Мамаша, прошу вас, предложите госпоже закуски, – беря палочки, обратился Симэнь к старухе.
      Та принялась потчевать Цзиньлянь самыми лакомыми кусками. Вино обошло три круга, и хозяйка пошла подогреть еще.
      – Позвольте спросить, сколько цветущих весен видели вы, сударыня? – обратился Симэнь к Цзиньлянь.
      – Впустую прожила двадцать пять лет. Родилась я в год дракона, девятого дня в первой луне, в полночь.
      – Значит, вы, сударыня, ровесница моей жене. Она с того же года. У нее день рождения пятнадцатого в восьмой луне, поздно вечером. Она на семь месяцев моложе вас.
      – Вы убиваете меня, сравнивая небо с землей.
      – Как умна и рассудительна супруга господина У! – вмешалась в разговор хозяйка. – Как сметлива! Недаром в шитье мастерица! Всех философов знает, играет в двойную шестерку, шашки, кости, знает шарады. А как пишет!
      – О, другой такой не найти! – воскликнул Симэнь. – Господину У просто повезло.
      – Не хочу вас обидеть, сударь, – продолжала старуха. – Женщин-то у вас в доме много, это верно, но похожа ли хоть одна из них на супругу господина У?
      – Что правда, то правда, – вздохнул Симэнь. – Сразу всего не расскажешь. Не везет мне. Никак себе по сердцу не найду.
      – У вас первая жена была замечательная, – заметила Ван.
      – И не говори! Если б она была жива! А то нет у меня хозяйки.
      Дом разваливается. Едоков собралось достаточно, а что проку? До хозяйства никому дела нет.
      – И давно вы живете без хозяйки? – спросила Цзиньлянь.
      – Нелегко мне об этом говорить Моя первая жена, урожденная Чэнь, была женщина умная и сметливая, хоть и вышла из низов. Во всем мне помогала. Но три года назад ее, увы, не стало. Я женился, но эта жена все время болеет и домашних дел не касается. А раз в хозяйстве беспорядок, и домой идти не хочется.
      – Правду вам скажу, сударь, только не сердитесь, – начала старуха. – Госпожа своим шитьем побьет и вашу первую супругу, и теперешнюю. Да и красотой своей тоже.
      – Да и манерами, и своим обхождением госпожа превосходит даже мою первую жену.
      – Ну, а как та зазноба? – спросила, смеясь, старуха. – С Восточной улицы. Почему не пригласите старуху чайку попить?
      – Это Чжан Сичунь, что ли? Протяжные романсы петь искусница? Не нравится она мне. Уж больно ветреная.
      – А Ли Цзяоэр, что за изогнутыми перилами обитает? Вы ведь с ней давно знакомы.
      – Она у меня живет. Если бы могла она хозяйство вести, я б на ней женился.
      – Вы и с барышней Чжо близки были, – продолжала Ван.
      – И Чжо Дюэр в дом привел. Третьей женой сделал. Недавно серьезно заболела, никак не поправится.
      – Ну, а если б нашлась по сердцу такая, скажем, как эта госпожа, могли бы без помех в дом привести, а?
      – Родители у меня умерли. Я сам себе хозяин. Кто мне посмеет перечить?
      – Я шучу, конечно, – заверила его старуха, – но такую разве быстро сыщешь?
      – Так уж и не найти?! Просто не везет мне в женах. Никак по себе не подберу.
      Симэнь и старая Ван обменялись еще несколькими фразами.
      – Не успели распробовать, а кувшин уж опустел, – заметила хозяйка. – Еще бы винца не мешало. Простите, что надоедаю, сударь.
      – Вот, возьми, мамаша, да купи побольше, а что останется, себе оставь.
      Симэнь Цин протянул ей около четырех лянов. Старуха поблагодарила Симэня и посмотрела на красавицу Цзиньлянь. От трех чарок вина она воспылала страстью и непринужденно болтала с Симэнем. Они отлично понимали друг друга. Цзиньлянь опустила голову и уходить не собиралась.
      Да,
 
Кто тайные ее желанья разгадает?
Придет весна – и алый персик расцветает.
О том же говорят и стихи:
Ничем не скроешь взора вожделенья,
Судьба свела любовников в тиши.
А сводня ублажает их томленье
И про себя считает барыши.
 
      Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.

БЛУДНИЦА НАСЛАЖДАЕТСЯ УКРАДКОЙ ОТ У ЧЖИ.

 

РАССЕРЖЕННЫЙ ЮНЬГЭ ПОДЫМАЕТ ШУМ В ЧАЙНОЙ.

 

      Вино и женщины несут погибель странам,
      Красавицы – мужьям несчастный дар.
      Дацзи сгубила Чжоу – иньского тирана ,
      А в царстве У – Си Ши разрушила алтарь .
      В любви отрады и веселья ждешь –
      Не забывай, что к гибели идешь!
      Опутанный Цзиньлянь любовною игрою,
      Симэнь оставил лань, погнавшись за сайгою.

 
      Так вот, взяла старая Ван серебро и перед уходом обратилась к Цзиньлянь:
      – Я пойду за вином, а тебя, дорогая, попрошу поухаживать за гостем. Тут еще немного осталось. Вам по чарочке хватит. Думаю на Восточную улицу сходить – там вино получше. Так что немного задержусь. Лицо старухи расплылось в улыбке.
      – Не ходите, мамаша, – попросила Цзиньлянь, – и этого хватит.
      – Ай, милая! Вы с господином не чужие, небось. Посидите, по чарочке пропустите – ничего тут особенного нет, – уговаривала Ван.
      Цзиньлянь все еще упрашивала хозяйку, но сама не уходила. Старуха поплотнее прикрыла дверь, завязала скобку веревкой, а сама села у дороги и принялась сучить нитки, оставив любовников с глазу на глаз в запертой комнате.
      Симэнь Цин очей не спускал с Пань Цзиньлянь. У нее чуть распустилась прическа, приоткрылась пышная грудь, на лице играл румянец. Симэнь наполнил чарку и поднес Цзиньлянь, потом притворился, будто ему душно, и скинул зеленый шелковый халат.
      – Можно вас побеспокоить, сударыня? Будьте так добры, положите на кан.
      Цзиньлянь приняла у него халат и положила на кан. Симэнь нарочно провел рукой по столу и смахнул палочки. На счастье, они упали прямо под ноги Цзиньлянь. Он тотчас же нагнулся за ними и увидел два золотых лотосовых лепестка – маленькие остроносые ножки, ровно в три цуня . Ему стало не до палочек, и он сжал в руках расшитую цветами туфельку.
      – Вы уж чересчур, сударь, – рассмеялась Цзиньлянь. – Если у вас вспыхнуло желание, то ведь и я не лишена чувств. Вы в самом деле хотите обладать мною?
      – Будь моей, дорогая, – проговорил он и опустился перед ней на колени.
      – Только как бы не застала мамаша, – проговорила Цзиньлянь и обняла Симэня.
      – Не так страшно. Она все знает.
      Они сняли одежды и легли, отдавшись наслаждениям.
      Только поглядите:
        Мандаринка-уточка и селезень шеи сплели, на воде резвятся. Прильнул к подруге феникс – порхают в цветах. И парами свиваясь, ликуют, шелестят неугомонно ветки. Сладки, прекрасны узы, связавшие любовников сердца. Жаждут страстного поцелуя его губы алые, румяные ее ланиты того ж нетерпеливо ждут. Вот чулочек шелковый взметнулся высоко, и над его плечами два тонких серпика луны взошли в одно мгновенье. Упали, свисли шпильки золотые, и ложе затмила черных туч гряда. В любви клянутся вечной, нерушимой, игру ведут на тысячу ладов. Стыдится тучка, робеет дождь. Еще хитрее выдумки, искуснее затеи. Кружась, щебечет иволга, не умолкая. Нектаром уста упоены. Страстно вздымается талия-ива и жаром пылают вишни-уста. Как звезды сверкают глаза с поволокой, украшают чело ароматные перлы. Волнами колышется пышная грудь, капли желанной росы устремляются к самому сердцу пиона.
      Да,
 
Такого наслажденья не знали никогда.
Особо сладок вкус запретного плода.
 
      Едва они встали, чтобы привести себя в приличный вид, как открылась дверь и появилась старуха.
      – Ах, вот вы чем тут занимаетесь! – захлопала она в ладоши, изобразив удивление и испуг.
      Любовники всполошились.
      – Так, так, – продолжала хозяйка. – Я пошить мне на смерть тебя пригласила, а ты блудить начала? Узнает муж – мне не поздоровится. Лучше, пожалуй, самой все ему рассказать.
      С этими словами старая Ван повернулась и пошла к У Чжи, но ее ухватила за подол испуганная Цзиньлянь.
      – Мамаша, простите! – упав на колени перед старухой, умоляла она.
      – Вы должны исполнить одно мое требование, – сказала хозяйка.
      – Что одно – целых десять исполню, – заверила ее Цзиньлянь.
      – Отныне и впредь ты никогда не будешь противиться желаниям господина Симэня и все скроешь от мужа. Когда б ни позвал тебя господин Симэнь – рано или поздно – ты должна прийти. А не явишься хоть раз, все скажу У Старшему.
      – Буду во всем вас слушаться, мамаша, – обещала Цзиньлянь.
      – Вам, сударь, я говорить ничего не собираюсь. Вы и сами видите, наш план полностью удался. Помните обещанное, не нарушайте слова. Но если исчезнете, все станет известно У Старшему.
      – Будь покойна, мамаша. Я свое слово сдержу.
      – Обещать вы горазды, а где доказательства? – продолжала старуха. – Пусть каждый из вас обменяется чем-нибудь на память. Это и будет залогом вашей искренности.
      Симэнь выдернул из прически золотую шпильку и воткнул ее в черное облако Цзиньлянь, но она спрятала ее в рукав, чтобы не вызвать подозрений у мужа. Потом она достала из рукава платочек и протянула его Симэню. Они втроем выпили еще по нескольку чарок. Было за полдень.
      – В это время муж приходит, – сказала, вставая, Цзиньлянь. – Я пойду.
      Она поклонилась хозяйке и Симэню и пошла черным ходом. Только она опустила занавеску, как явился У Чжи.
      Но вернемся в чайную.
      – Ну, как мой план? – спросила Симэня старуха.
      – Много я тебе хлопот доставил, мамаша, – проговорил Симэнь. – Да ты превзошла Суй Хэ и затмила Лу Цзя! От тебя не уйдут девять из десяти воительниц.
      – Как пташка в любовном поединке? Довольны?
      – Слов нет! Не-от-ра-зи-ма!!!
      – Она из певиц. Ко всему приучена, – заметила Ван. – Мне спасибо говорите. Если б не старуха, не видать бы вам красавицы. Только обещанного не забудьте.
      – О награде не беспокойся. Как до дому доберусь, пришлю. От обещанного не отказываются!
      – Да видят очи мои триумфальные знамена, да слышат уши мои радостные вести. Ой, не пришлось бы мне после выноса по соседям бегать – деньги плакальщикам собирать.
      – Кто отведал хоть мандаринную корочку, не забудет озера Дунтин.
      Симэнь заметил, что на улице никого нет, приспособил глазную повязку и, довольный, покинул чайную, но не о том пойдет речь.
      На другой день он опять заглянул к Ван выпить чайку. Хозяйка усадила гостя и тут же подала крепкого чаю. Симэнь достал из рукава серебряный слиток весом в десять лянов и вручил старухе.
      И чего только не сделает смертный ради денег!
      Когда увидала Ван своими черными глазами белое, сверкавшее как снег, серебро, радости ее не было предела. Она взяла слиток и отвесила Симэню два поклона.
      – Премного вам благодарна, сударь, – повторяла она. – У Чжи вроде еще дома. Я сейчас сбегаю. Скажу, фляжка из тыквы-горлянки понадобилась, а сама погляжу.
      Старуха прошла черным ходом в дом У Чжи. Цзиньлянь кормила мужа завтраком, когда услыхала стук в дверь.
      – Кто там? – спросила она у Инъэр.
      – Тетя Ван пришла, горлянку просит, – отвечала падчерица.
      Цзиньлянь быстро спустилась вниз.
      – А, мамаша! Вон горлянка. Возьми, пожалуйста. Зашла бы да посидела.
      – Дом без присмотра оставила, – проговорила старуха, беря горлянку и делая знак рукой.
      Цзиньлянь поняла, что ее ждет Симэнь. Она постаралась поскорее накормить и выпроводить мужа, а сама поднялась наверх, напудрилась, подрумянилась и вырядилась в новое пестрое платье.
      – Хорошенько за домом смотри, – наказала она Инъэр. – Я буду у тети Ван и скоро вернусь. Как появится отец, приди мне скажи. Ослушаешься, быть тебе битой, негодница!
      Инъэр поклонилась в ответ, но не о том пойдет речь.
      Цзиньлянь отправилась в чайную и опять разделила ложе с Симэнем.
      Да,
 
Слива сплелась с абрикосом весной –
Пусть делят другие печали с тоской.
О том же сложен и романс с двояким смыслом:
Горлянка, горлянка
Толста, как лоханка,
А горлышко узко.
Была по весне она тоньше, моложе,
И ветер дыханьем, бывало, тревожит
Да треплет за гузку.
И как она стала быстрей, чем в полгода,
Колода колодой!
Толстуха, срамница,
Могла ль с бедняком Янь Хуэем ужиться!..
Теперь – по теченью плывет.
Вот свален тщедушный,
Вот сбит равнодушный –
Где делом, где телом прижмет.
Давала горлянка испить на конюшне,
В трактире, подлянка, имела успех,
Да вот не у всех,
Кому бы направить хотела струю.
Теперь от нее отказался б Сюй Ю .
Хоть розово горлышко – темень внутри,
А что в ней за зелье – смотри!
 
      Симэнь Цину казалось, что Цзиньлянь к нему с неба спустилась. Они сели рядом, плечом к плечу. Старуха подала им крепкого чаю и спросила Цзиньлянь:
      – Муж ни о чем не расспрашивал?
      – Спрашивал, все ли сшила. Одежды, говорю, закончила, остались туфли и чулки .
      Хозяйка накрыла стол, поставила вина, и они, никем не стесняемые, стали наливать друг другу чарки. Симэнь пристально рассматривал Цзиньлянь. Она казалась еще прекрасней, чем накануне. После нескольких чарок на лице ее заиграл румянец. Гладко начесанные букли ниспадали на подфабренные виски. Своими чарами она затмила бы бессмертную с небес, превзошла бы лунную фею Чанъэ.
      О том же поется в романсе на мотив «Пьянит восточный ветерок»:
 
Волнует она чувственной красой
И манит своей шпилькой золотой
И легкой юбки нежной бирюзой.
Ее прическа – туч ночных черней,
Наверно то с луны сошла Чанъэ;
И золото красы ее бледней.
 
      Симэнь не находил слов, чтобы выразить свое восхищение красавицей. Он заключил ее в объятья и приподнял юбку, дабы взглянуть на ее ножки. Обутые в атласные, чернее воронова крыла, туфельки, они вызвали в нем неописуемый восторг. Любовники пили чарку за чаркой и вели непринужденную беседу.