Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй (???)

      – Сестра не потребляет вина, – пояснил У.
      – Выпейте, милостивая сударыня, хоть немножечко, – упрашивал Ши Боцай. – Ничего с вами страшного не случится. Приятно разогреться после тягот пути, ветра да стужи.
      Монах поднес полчарки, и Юэнян взяла.
      – Попробуйте-ка, почтеннейший господин У, что за настойка! – продолжал он, протягивая полную чарку У Старшему. – Каков букет!
      У Старший отпил глоток сладкого вина и сразу почувствовал необыкновенный густой аромат.
      – Да! – протянул он. – Удивительный, прекрасный напиток!
      – Не скрою, господин У, это вино было прислано мне самим его сиятельством Сюем, правителем Цинчжоу, – пояснил монах. – Супруга его сиятельства, их дочка и сын из года в год посещают Великую гору. Молебны заказывают и благовония возжигают. У нас с его сиятельством большая дружба. А их барышня и молодой барин пребывают под покровительством заступницы божественной Матушки. Его сиятельство прониклись уважением ко мне, ничтожному иноку, за мою душевную простоту и скромность, за усердие мое в молитве, за чистоту мою и непорочность. Видите ли, в былые годы казна взимала с обеих наших обителей половину налогового бремени. Теперь же – как нам не молиться за нашего милосердного добродетеля, его сиятельство правителя господина Сюя! – ведь благодаря его докладу с нас были полностью сняты налоги. Так что все доходы ныне поступают в наше собственное распоряжение. Вот почему мы можем чтить милосердную божественную Матушку, а остальное тратить на прием паломников, кои стекаются со всех концов света.
      Пока они вели разговор, для Дайаня с Лайанем и носильщиков паланкина было устроено отдельное угощение. Им подавали закуски и сладости, огромные блюда мяса на больших подносах и вино. Они наелись до отвалу.
      Да, дорогой читатель! Ши Боцай ведь спрятал в своем логове Инь Тяньси. Вот он и заманил в келью Юэнян, намереваясь отдать ее на поругание Злодею. Вот отчего он так и старался, так и потчевал паломников.
      После нескольких чарок У Старший заметил, что вечереет, и стал откланиваться.
      – Вот-вот зайдет солнце, сударь, – проговорил Ши Боцай. – Поздновато в путь пускаться. Если не побрезгуете кельей ничтожного инока, заночевали бы лучше у меня. А завтра пораньше и в путь двинуться легче будет.
      – Но у нас кое-какие вещи на постоялом дворе остались, – заметил У. – Как бы, чего доброго, не польстился кто.
      – Насчет этого можете не волноваться, – заверил его, улыбаясь, Ши Боцай. – Пусть только посмеют прикоснуться! Как узнают, что нашего паломника обокрали, не только постоялый двор – всю округу страх проберет. Хозяина сейчас же в областное управление доставят, выпорют как полагается и грабителя прикажут разыскать.
      Услышав такие заверения, У Старший остался. Ши Боцай продолжал наполнять большие кубки. У Старший, захмелев, вышел пройтись и полюбоваться храмами. Ши Боцай сделал вид, что опьянел, и тоже вышел по малой нужде. Послушник Шоуцин с вином в руке отпер дверь и выпустил У Старшего наружу.
      Юэнян почувствовала усталость и решила лечь. Ши Боцай тем временем запер дверь спальни, а сам сел снаружи кельи. И надо же было тому случиться!
      Только Юэнян легла в постель, как до нее донесся шорох. Вдруг из находившейся за кроватью обтянутой бумагой двери в спальню ворвался незнакомец. Это был розовощекий детина, лет тридцати, с бородкой в три клинышка, в темной головной повязке и лиловой парчовой куртке и таких же штанах.
      – Меня зовут Инь Тяньси, – проговорил он и заключил Юэнян в объятия. – Я прихожусь шурином правителю Гао. Давно слыхал о вас, сударыня. Знаю, вы супруга знатного солидного лица, наделены прирожденным обаянием и слывете красавицей. Давно я жаждал встречи, горел желанием лицезреть вас, да не выпадало подходящего случая. И вот сбылась моя мечта. Я несказанно счастлив. Не забыть мне этого момента!
      Инь Тяньси схватил Юэнян и стал домогаться ее. Как только могла съежилась, насмерть перепуганная, Юэнян.
      – Как вы можете средь бела дня, в мирное время, ни с того ни с сего хватать жену порядочного человека?! – громко закричала она и хотела было вырваться, чтобы броситься к двери.
      Но Инь Тяньси не пускал ее.
      – Не кричите, сударыня, умоляю вас! – вставая на колени, запросил насильник. – Прошу вас, войдите в мое положение. Сжальтесь надо мной!
      – Помогите! Спасите! – напрягая все силы, еще громче закричала Юэнян.
      Ее услышали Дайань с Лайанем и стремглав бросились в задний флигель У Старшего.
      – Дядя, скорее! Матушка в келье зовет на помощь.
      У Старший, ускорив шаг, побежал к келье. Он толкнулся было в дверь, но не тут-то было. Из кельи послышался громкий голос Юэнян:
      – Для чего понадобилось хватать паломницу, да еще в мирное время?!
      – Сестра, успокойся! – крикнул ей У Старший. – Я тут.
      Он схватил камень и разбил им дверь. Инь Тяньси выпустил из рук Юэнян и, прыгнув за кровать, испарился как дым.
      А в келье Ши Боцая, надобно сказать, за кроватью был устроен особый ход.
      – Не опозорил тебя насильник, сестра? – ворвавшись в спальню, расспрашивал ее брат.
      – Не успел. Вон там за кроватью скрылся.
      У Старший стал разыскивать Ши Боцая. Но монах спрятался. Чтобы как-то заговорить паломников, он выслал к ним своих послушников. Это вывело У Старшего из себя, и он крикнул сопровождающих, а также Дайаня и Лайаня. Слуги разбили вдребезги дверь и окна в келье Ши Боцая, после чего, охраняя укрывшуюся в паланкине Юэнян, покинули обитель Лазурных облаков.
      Они пустились в обратный путь с наступлением сумерек и не останавливались целую ночь. Когда же начало светать, они поспешили к подножию горы на постоялый двор, где рассказали, что случилось.
      – Не следовало бы вам задевать этого Иня Злодея, – сокрушенно говорил им хозяин. – Ведь он доводится шурином здешнему правителю. Не зря Злодеем прозывается. Вы-то уйдете – и дело с концом, а нам несдобровать. Без погрома на постоялом дворе не отступится.
      У Старший наградил хозяина лишним ляном серебра, забрал вещи и, охраняя паланкин с Юэнян, поторопился в обратный путь.
      Инь Тяньси кипел от гнева. Собрав два или три десятка бездельников, каждый из которых был вооружен кинжалом либо дубинкой, они начали спуск с Великой горы.
      Путники во главе с У Старшим вместо двух остановок делали одну и примерно к четвертой ночной страже достигли горного ущелья. Вдали, сквозь чашу деревьев, едва мерцал свет, когда они подошли поближе перед ними оказалась горная пещера. В ней пред зажженной свечей сидел старый буддийский монах и читал сутру.
      – Мы были в храме на вершине горы, – обратился к наставнику У Старший. – Нас преследовали насильники. Когда мы завершили спуск, настала ночь, и мы сбились с дороги. Позвольте узнать, отец наставник, куда мы попали и как нам добраться домой в Цинхэ?
      – Вы на Восточной вершине Великой горы, – отвечал монах. – А пещера эта зовется пещерою Снежного потока. Бедного инока называют Наставником в Медитации из Снежной пещеры, а монашеское мое имя Пуцзин, или Всеуспокаивающий. Лет тридцать я пребываю в этой пещере, погруженный в созерцание. Это судьба привела вас ко мне. Задержитесь тут. Внизу множество волков, тигров и барсов. Завтра пораньше выйдете и прямо большой дорогой доберетесь к себе в Цинхэ.
      – А если будут преследовать? – спросил У Старший.
      Старец огляделся вокруг и молвил:
      – Не бойтесь! Насильники вернулись с полпути.
      Он заметил Юэнян и спросил, как ее зовут.
      – Это моя сестра, – отвечал У. – Жена Симэня. Она исполнила данный мужу обет. Вы спасли нам жизнь, отец наставник. Мы никогда не забудем вашего благодеяния и щедро вас отблагодарим.
      Они переночевали в пещере.
      На другой день в пятую предутреннюю стражу благодарная Юэнян поднесла монаху кусок полотна, но тот отказался.
      – Я, бедный инок, желаю одного – просветить сына, тобою рожденного, – сказал он. – Сделаю его учеником своим. Ты согласна?
      – У моей сестры единственный сын, – пояснил У. – И мы надеемся, что он продолжит по наследству дело отца. Если б у нее были еще дети, она отдала бы вам, отец наставник, своего сына в ученики.
      – Но мой сын еще слишком мал, – проговорила Юэнян. – Ему и году нет. Как его отдать!?
      – Я его не прошу сейчас, – говорил монах. – Я приду за ним через пятнадцать лет. Только пообещай отдать.
      Юэнян не проронила ни слова, а про себя подумала: «Через пятнадцать лет… тогда и решим». Так она дала наставнику молчаливое обещание.
      Да, дорогой читатель! И не надо было Юэнян в этот раз давать обещание монаху. Ведь через пятнадцать лет, когда бедствие постигнет Поднебесную, Юэнян возьмет с собою сына Сяогэ и отправится в Хэнань искать пристанища у Юнь Лишоу, но заблудится и повстречает в обители Вечного блаженства монаха-наставника, где тот будет молиться о спасении смертных. Вот тогда-то Сяогэ и примет монашеский постриг, но об этом речь впереди.
      На другой день Юэнян простилась с монахом, и они двинулись дальше. К концу дня паломники очутились у подножия горы, преградившей им путь. Она называлась горою Свежего ветра. Сколько опасностей таили ее кручи!
      Только поглядите:
        Куда ни глянь, всюду горы; кругом опасные утесы. Простерлись ввысь могучие причудливые сосны. Их кроны зелено-голубые повисли, как шатры. Свисают лианы с ветвей вековых деревьев. Разлетаются брызги стремительных водопадов. Волосы мерзнут от стужи. Вздымаются отвесные скалы. Режет глаза ослепительное сиянье. И спящую душу заставит очнуться картина сия. Все время доносятся рев горного потока и стук топоров дровосеков. Мнится, рушатся могучие скалы. Горных птиц слышны печальные крики. Стадами ходят олени. Стаями лисы пробираются через колючки. Прыгают, скачут, средь дикой природы ища пропитанье. То сзади, то спереди раздаются их завыванья. Окинь взором травою покрытые склоны. Нигде не увидишь ни лавок, ни постоялых дворов. Только горные тропы петляют и кружат. А в пропасти грудой лежат мертвецы. Тут только патриархам буддизма предаваться самосовершенствованию или грабителям из засады врасплох нападать.
      Итак, называлась она горою Чистого ветра и была на ней сооружена крепость Чистого ветра, в которой обитали три разбойника. Одного, Янь Шуня, прозывали Пятнистым Тигром; другой, Ван Ин, носил прозвище Приземистый Тигр, а третий, Чжэн Тяньшоу, прозывался Белоликий Барин. Под их предводительством собралось сотен пять молодцов. Они только тем и занимались, что грабили на дорогах, совершали поджоги и убийства. И никто не решался им перечить.
      Когда путники во главе с У Старшим, окружив паланкин с Юэнян, въехали в горы, спускались сумерки, но не видно было ни гостиницы, ни постоялого двора. Страх все больше овладевал ими. Вдруг лошадь У Старшего попала в аркан и, стреноженная, рухнула в пропасть. Тем временем молодцы захватили паланкин с Юэнян и потащили его в горы, а об остальных путниках во главе с У Старшим доложили трем главарям. Немного погодя вихрем выскочил отряд молодцов и, навьючив лошадей, ускакал в горы. У Старшего и остальных повели в крепость.
      В крепости главари-разбойники справляли пир. Они угощали шаньдунца Сун Цзяна, по прозванию Благодатный Дождь. Скрываясь от преследования после убийства певички Янь Поси, Сун Цзян попал в крепость, где главари и оставили его погостить на несколько дней.
      Сун Цзян заметил траур в прическе Юэнян. На ней было суровое белое платье. Держалась она строго и чинно. Манеры и облик выдавали в ней либо жену человека непростого, либо представительницу богатого дома. Сун Цзян спросил, кто она.
      – Почтенный атаман! – выступая вперед и кланяясь, обратилась она к Сун Цзяну. – Я родом У, жена тысяцкого Симэнь Цина. Живу одинокою вдовой. Когда был тяжело болен мой муж, я обреклась совершить паломничество в храм на Великой горе. Сначала нас преследовал Инь Тяньси, потом день и ночь мы спешили домой. Опустился вечер, и мы сбились с пути. Так и попали в ваши владения, почтенный атаман. Не смеем просить наши вещи. Только пощадите нас, не губите. Отпустите. Этим вы осчастливите нас.
      Ее трогательная мольба задела Сун Цзяна за живое. Милосердие и жалость заговорили в нем.
      – Эта сударыня – супруга моего сослуживца, честного чиновника, – обратился он к Янь Шуню и поклонился. – Помнится, мы видались когда-то. Она совершила паломничество ради мужа. Ее преследовал Инь Тяньси. А сюда она попала нечаянно, не имея намерения нарушать пределы твоих владений, мудрый брат. Перед тобой верная жена. Ради меня, Сун Цзяна, прошу тебя, отпусти ее с миром. Не порочь ее доброго имени, брат.
      – А как же я буду жить без жены? – спросил Ван Ин. – Дай ее мне в жены, пока я в крепости.
      С этими словами Ван Ин приказал молодцам отвезти Юэнян во внутреннюю постройку крепости.
      – Я ведь все объяснил вам! – обращаясь к Янь Шуню и Чжэн Тяньшоу, продолжал Сун Цзян. – А брат Ван Ин все-таки не хочет внять моей просьбе.
      – Всем хорош наш брат Ван Ин, – заметил Янь Шунь. – Одна у него слабость: стоит ему хорошенькую женщину увидать, как глаза загораются, и он влюбляется по уши.
      Сун Цзян вышел из-за стола и вместе с обоими главарями направился в заднюю постройку крепости к Ван Ину.
      Ван Ин обнял Юэнян и домогался ее ласк. Тут подоспел Сун Цзян и оттащил Ван Ина.
      – Брат! – обратился Сун Цзян к Ван Ину. – Раз ты герой и добрый молодец, то не положено тебе питать слабость к женскому полу. Если ты желаешь жениться, обожди немного. Я, Сун Цзян, сам буду сватом. Хорошую девицу посватаю, слово даю. Будет она тебе и чай заваривать, и воду подавать. Женой, настоящей женой возьмешь. А зачем тебе, спрашивается, эта вдова? Ну зачем?
      – А ты, брат, к чему в мои личные дела вмешиваешься? – не унимался Ван Ин. – Для чего мои права ущемляешь, а? Нет, лучше уж уступи ее мне.
      – Нехорошо ты поступаешь! – продолжал Сун. – Веришь ты мне, Сун Цзяну, или нет? Говорю, найду тебе подходящую. Ну чем тебя могла прельстить эта побывавшая замужем баба? Ведь над тобой все молодцы с рек и озер потешаться будут. На смех подымут. А про Инь Тяньси, насильника, я тебе вот что скажу. Если я не вернусь в горы Лян , то другое дело. Но если только вернусь, даю слово: я отомщу Инь Тяньси за эту женщину.
      Заметьте, дорогой читатель! Впоследствии Сун Цзян вернется на Лян-шань и станет во главе крепости. Инь Тяньси вознамерится отобрать поместье у Чай Хуанчэна. Тогда Сун Цзян пошлет Ли Куя, по прозвищу Черный Вихрь, и тот убьет Инь Тяньси. Событие это потрясет всю область Гаотан, но не о том пойдет речь.
      Выслушал Янь Шунь увещания Сун Цзяна и, не спрашивая согласия Ван Ина, приказал позвать паланкинщиков. Юэнян подняли в паланкин.
      Поняв, что пришло освобождение, Юэнян с поклоном благодарила Сун Цзяна.
      – Вы спасли меня, почтенный атаман! – говорила она. – Жизнью я обязана вашей милости.
      – Ой, нет! – возразил Сун Цзян. – Не я тут хозяин. Я только гость из Юньчэна . Ты должна благодарить вот их, трех атаманов.
      Юэнян поблагодарила главарей. У Старший, охраняя сестру, покинул горный лагерь. Они объехали гору Свежего ветра и, выбравшись, наконец, на большую дорогу, ведущую к Цинхэ, продолжили путь.
      Да,
 
Разбита клетка из нефрита –
И феникса уж нет.
Ключ золотой дракон похитил
И свой запутал след.
Тому свидетельством стихи:
Все в мире существующее зло
В сердцах людских убежище нашло.
Когда бы из сердец нам зло изгнать,
Средь хищных тигров можно устоять.
 
      Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.

ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ПЯТАЯ

ЮЭНЯН РАСКРЫВАЕТ ПРЕЛЮБОДЕЯНИЯ ЦЗИНЬЛЯНЬ.

 

ТЕТУШКА СЮЭ ЛУННОЙ НОЧЬЮ УВОДИТ ПРОДАННУЮ ЧУНЬМЭЙ

 

      Невесело растить чужую дочь,
      А «стреляную птаху» гнать бы прочь!..
      Раскроет рот — почтительна она,
      Но искренности вовсе лишена.
      Ей мнится: в доме нет о ней забот,
      Об этом и судачит у ворот.
      Пример неблагодарности людской —
      Бранить своих кормильцев день-деньской.

 
      Не станем рассказывать, как У Старший, охраняя Юэнян, добирался до дому.
      Поведаем о Пань Цзиньлянь. После отбытия Юэнян они с Чэнь Цзинцзи дня не упускали, чтобы не встретиться. Бегал он за ней как петух за курицей. Не расставались они ни в передней половине дома, ни у задних построек.
      Но вот однажды насупила Цзиньлянь брови и в талии раздалась. Ходила она понурая. Ее весь день клонило в сон. Не хотелось ни есть, ни пить. Позвала она тогда к себе в спальню Цзинцзи и повела разговор.
      – Послушай, что я тебе хочу сказать, — начала Цзиньлянь. — Мне эти дни на белый свет глядеть неохота. И в талии раздалась. А в животе бьется, стучит. Перестала пить и есть. Во всем теле тяжесть какая-то. Когда был жив сам, я мать Сюэ просила. Она мне средство из детского места давала и наговорила воду. Все думала — понесу. Только тогда никаких признаков не появлялось. А вот теперь, когда сам на том свете … . Давно ль мы с тобой встречаемся, и уж младенца жди. Помню, меня последний раз в третьей луне месячные беспокоили. Стало быть, ему шесть месяцев. Бывало, я над другими подтрунивала, а теперь и до меня черед дошел. И ты, пожалуйста, не притворяйся, будто знать не знаешь, ведать не ведаешь. Пока нет хозяйки, лучше разыскал бы средство для изгнания плода. Как выкину, мне сразу и полегчает. А то еще, чего доброго, дождусь — сотворю чудо-юдо, придется смерть молить. Людям на глаза будет стыдно показываться.
      – У нас в лавке найдутся любые лекарства, — выслушав ее, отвечал Цзинцзи. — Не знаю, правда, которое изгоняет плод. Да и рецепта нет. Но не волнуйся. Что-нибудь придумаем. Доктор Ху с Большой улицы лечит и старых и малых, славится как специалист по женским болезням. Какие только недуги не исцеляет! Он и у нас бывало пользовал. Погоди, я у него попрошу. Примешь — и будет выкидыш.
      – Дорогой мой! — взмолилась Цзиньлянь. — Поторопись же! Не теряй времени! Спаси меня!
      Цзинцзи завернул три цяня серебра и отправился к доктору Ху. Тот оказался дома и вышел навстречу посетителю. Они обменялись приветствиями. Доктор, узнав в прибывшем зятя почтенного Симэня, пригласил Цзинцзи в дом и предложил сесть.
      – Давно не видались! — заговорил доктор. — Позвольте узнать, чем могу служить?
      – Простите за беспокойство, доктор! У меня к вам просьба, — начал Цзинцзи и выложил три цяня серебра. — Это за лекарство. Я попросил бы у вас, доктор, одну-две дозы лучшего средства, изгоняющего плод. Будьте так добры.
      – Я исцеляю взрослых, — пояснял Ху, — являюсь знатоком женских и детских болезней. Лечу недуги внутренние и наружные. Постиг «Тринадцать неизменных рецептов», «Чудодейственные рецепты предельного долголетия», «Священные рецепты с моря» и всю фармакопею по разным внутренним болезням . Словом, нет того, в чем бы я был несведущ. К тому же, считаюсь я специалистом-гинекологом. Лечу женщин как в предродовой период, так и в послеродовой. Ведь у женщины основа — это кровь. Она сосредоточена в печени и растекается в остальные внутренние органы. Направляясь вверх, становится молоком, а вниз — месячными. От соединения семени зачинается зародышевая пневма, завязывается плод. У девицы к четырнадцати годам наступает половое созревание, приходит в полное действие чудесный меридиан Жэнь и начинаются регулярные менструации. Обычно они происходят раз в три десятидневки. Расстройства в крови и пневме наблюдаются при нарушении равновесия женского и мужского начал — инь и ян. При избытке мужского начала истечения учащаются, при избытке женского начала, напротив, замедляются. Разгоряченная кровь истекает, охлажденная застывает. Обильные и несвоевременные истечения приводят к заболеванию. При обилии холода наблюдается больше белей, а жара — кровей. Когда отсутствует гармония между холодом и теплом, идет сукровица. В общем, когда в крови и пневме гармония и оба начала — инь и ян — уравновешены, жизнетворная кровь, несущая семя, собирается и образует плод. Обследование по пульсу кровеносных и пневмопроводящих сосудов, связанных с сердцем и почками, показывает, что обилие семени означает рождение сына, а преобладание крови — рождение дочери. Таковы уж законы естества! До родов главное — сохранить плод. Если беременная не страдает недугами, нельзя злоупотреблять лекарствами. На десятой луне наступают роды. Тогда нужно особенно тщательно беречь себя. Иначе можно нажить послеродовые болезни. Остерегаться необходимо, очень остерегаться!
      – Но я не прошу у вас, доктор, средства, укрепляющего плод, — заговорил, улыбаясь, Цзинцзи. — Мне необходимо в данный момент лекарство, которое изгнало бы его.
      – Забота о сохранении жизни — это основа основ всего происходящего меж небом и землей! — воскликнул доктор Ху. — Среди людей девять из десяти просят средств укрепить плод. А вам вдруг для изгнания? Как это так?! Нет, нет! Таковыми не располагаю.
      Видя, что Ху противится, Цзинцзи прибавил еще два цяня серебра.
      – Пусть вас это не смущает, доктор, — продолжал он. — У каждого своя забота. А женщина, о которой идет речь, уже и раньше переносила страдания, теперь же ей предстоят еще более тяжкие муки. Вот почему она и пожелала выкинуть.
      – Ладно, не тужи! — согласился доктор Ху и принял серебро. — Дам тебе дозу напрочь вычищающего снадобья из трубчатых цветков красной астры . Пусть примет и пройдет пешком расстояние в пять ли. Плод выйдет сам собой.
      Тому свидетельством романс на мотив «Луна над Западной рекой» :
 
Cоломоцвет и дендробиум — крабья клешня ,
Плюс молочай , чистотел , нашатырь, железняк ,
Тушка мушиная , волчник и мирабилит ,
Ртуть разотру и добавлю туда магнетит ,
Зернышко персика , тетрапанакс из бумаги ,
Мускус и «пояс узорный» , немножечко влаги,
Красную астру сварю, и текома пойдет ,
С рисовым уксусом . Начисто вытравит плод!
 
      Цзинцзи, получив две дозы напрочь вычищающего снадобья из трубчатых цветков красной астры, откланялся. Дома он передал пилюли Цзиньлянь и объяснил все по порядку.
      К вечеру Цзиньлянь разогрела и приняла добытую микстуру. Через некоторое время она почувствовала боль в животе и легла на кан. Чуньмэй она не велела отлучаться, просила массажировать ее. И как ни странно, при первом же позыве она выбросила плод. Цюцзюй наказала завернуть его в бумагу и бросить в отхожее место. А на другой день золотарь обнаружил беленького пухленького мальчика. Как говорится, добрая слава под лавкой лежит, а дурная — по дорожке бежит.
      Через несколько дней все в доме от мала до велика знали, что Цзиньлянь сошлась с зятем и прижила ребенка.
      Но вот настал день, когда вернулась У Юэнян. Паломничество на гору Тай и обратно заняло полмесяца. Юэнян прибыла домой в десятой луне. Ее встречали все домашние. Нагрянула она как снег на голову. Первым делом хозяйка воскурила благовония перед изображениями божеств Неба и Земли, почтила поклонами дщицу усопшего Симэнь Цина, потом поведала Мэн Юйлоу и остальным домашним о своем паломничестве в монастыри на гору Тай. Ее рассказ о пережитом в горной крепости завершился громким плачем, на который сбежались все от мала до велика. К Юэнян вышла кормилица с Сяогэ на руках. Встретились мать и сын. Были сожжены жертвенные деньги и устроен пир, после которого У Старшего проводили домой. А вечером жены угощали прибывшую хозяйку, но не о том пойдет рассказ.
      На другой день у Юэнян стало ломить и болеть все тело. Сказывались превратности нелегкого пути, а еще более испуг, который пришлось пережить. Нездоровилось ей дня три.
      Служанка Цюцзюй с удовольствием, развесив уши, узнала о шашнях Цзиньлянь с Цзинцзи. Ее так и подмывало рассказать Юэнян: она, мол, ребенка прижила, в отхожее место бросила, а золотарь нашел. Все, мол, в доме видали. А еще хотелось рассказать, как ее, Цюцзюй, обругала и избила Цзиньлянь.
      Гнев душил Цюцзюй, но его некому было излить. И вот она опять отправилась к Юэнян. Но у дверей хозяйкиной спальни на нее набросилась Сяоюй.
      – Опять ты, сплетница проклятая! — ругалась Сяоюй, награждая ее затрещинами и пощечинами. — Убирайся пока цела, рабское твое отродье! Матушке с дороги нездоровится, в постели лежит. Уходи с глаз долой, негодница! Рассердишь матушку, тебе же хуже будет.
      Цюцзюй снесла оскорбления и покорно удалилась. И надо ж было тому случиться! Как-то Цзинцзи пришел за одеждой. Только было Цзиньлянь возлегла с ним в тереме Любования цветами, как Цюцзюй поспешила в дальние покои и позвала Юэнян.
      – Матушка! — обратилась она. — Я вам раза два или три докладывала, но вы мне не верили. Пойдемте и посмотрите, чем они в тереме занимаются. А когда вас не было, она с ним ни днем, ни ночью не расставалась. Ребенка прижила. И Чуньмэй с ними заодно. Я зря говорить не буду, матушка.
      Юэнян поторопилась к терему, где все еще находились любовники. Но Цзиньлянь держала в клетке под стрехой говорящего попугая.
      – Матушка идет! — громко прокричал попугай.
      Услышала его находившаяся в то время в спальне Чуньмэй и тотчас же вышла. Заметив Юэнян, горничная крикнула Цзиньлянь.
      Первым с узлом из терема показался Цзинцзи.
      – Зачем ты, дело не дело, сюда ходишь, а? — остановила его Юэнян. — Или ты, как дитя малое, не помнишь, что тебе говорят?
      – Меня покупатель ждет, — отвечал Цзинцзи. — Некому было за одеждой сходить.
      – Ведь я ж приказывала! — продолжала хозяйка. — За одеждой слуги должны ходить. Опять ты вдову в спальне навещаешь? И тебе не стыдно?
      Не жив, не мертв пошел уличенный Цзинцзи. Сама Цзиньлянь долго не решалась показываться на глаза Юэнян. Наконец и она спустилась вниз. Ее тоже, как только могла, урезонивала Юэнян.
      – Чтобы я больше не видала такого сраму, сестра! — выговаривала она. — Раз мы овдовели, должны вести себя подобающе. Это при муже можно было красоваться дома, выставлять себя на людях. Помни, и у стен есть уши. К чему ты с этим малым связываешься? Сгоришь со стыда, если прознают служанки да пойдут сплетни. Как говорится, безвольный мужчина никчемен, словно обломок, а безвольная женщина мягка, будто лен, и тает, как сахар. Кто ведет себя как полагается, той и приказывать нет надобности. А кто сбился с пути истинного, так той никакие приказания впрок не пойдут. Будь ты твердой и стойкой, какая служанка стала бы судить да рядить? А мне про тебя не один раз говорили. Я все не верила, пока вот собственными глазами не увидала. Раньше я молчала, но теперь скажу. Одумайся, сестра, и возьми себя в руки. Храни верность мужу и береги свою честь. Вот меня дважды захватывали насильники. А как домогались! Не будь у меня стойкости, и домой бы не вернулась.
      От стыда Цзиньлянь то краснела, то белела, а сама все твердила, что ничего, мол, такого меж нею и зятем не было.
      – Только я в тереме благовония зажгла, — говорила она, — тут зять Чэнь за одеждой пришел. Да я с ним и словом-то не обмолвилась.
      Высказав Цзиньлянь все, что было на душе, Юэнян вернулась к себе.
      А вечером Чэнь Цзинцзи досталось от жены.
      – Ах ты, арестантское твое отродье! — ругалась Симэнь Старшая. — Тебя ж, негодника, на месте преступления застали, а ты еще отпираешься, рта не закрываешь. Что вы там в тереме делали, а? Молчишь? Шашни заводишь, а меня бросил? Меня хоть в щель какую заткнуть, чтобы не мешалась. А эта потаскуха мужа у меня отобрала да еще других впутывает, бесстыжая. Кирпич из выгребной ямы — вонючка! Она как лук стрельчатый у южной стены. День ото дня горше. И ты еще рассчитываешь, что я тебя кормить буду?
      – Ах ты, потаскуха! — вспылил Цзинцзи. — А не твой ли папаша мое серебро присвоил, а? Ты меня кормить не будешь?!
      И выведенный из себя Цзинцзи направился в переднюю половину дома. С тех пор он без особой надобности больше не решался заглядывать на женскую половину. А когда нужно было принести одежду, в терем ходили Дайань или Пинъань. Теперь и обедал Цзинцзи в лавке. Как проголодается бывало, возьмет у приказчика Фу денег и купит на улице отвару да лапши. Так и питался. Как говорят, волки грызутся, а овцам достается. Ворота и двери стали запирать еще раньше, когда солнце светило высоко в небе. Опять нельзя стало встречаться им с Цзиньлянь.
      Чэнь Цзинцзи принадлежал в городе дом, в котором в последнее время поселился бывший командующий ополчением Чжан, его дядя со стороны матери. Чжан был смещен и жил на покое. Вот к нему-то и повадился ходить Цзинцзи. Заглядывал он то к завтраку, то к обеду, а Юэнян зятем не интересовалась. С Цзиньлянь же Цзинцзи не встречался около месяца. Одинокой ей казалось, что день тянется целых три осени, а ночь не короче половины лета. Могла ли она вынести тишину пустой спальни? В ней кипела неуемная страсть. Она жаждала свиданья. Но одно препятствие накладывалось на другое, и они были лишены возможности хотя бы весточкой обменяться. Цзинцзи никак не мог придумать, с чего ему начать.
      И вдруг однажды он заметил проходившую мимо дома тетушку Сюэ. У него сразу блеснула мысль поручить ей передать Цзиньлянь записку с излиянием чувств и разъяснением обстоятельств, мешающих их встрече.
      И вот как-то Цзинцзи ушел из дому, будто бы собрать долги, а сам направился прямо к тетушке Сюэ. У ворот привязал осла и, отдернув дверной занавес, спросил:
      – Мамаша Сюэ дома?
      На кане расположились сын хозяйки, Сюэ Цзи, и с младенцем на руках его жена Цзинь Старшая. Рядом сидели две девицы, которых продавали в служанки.
      – Кто там? — отозвалась невестка Цзинь Старшая и вышла к посетителю.
      – Это я, — проговорил Цзинцзи. — А мамаша дома?
      – Прошу вас, проходите и присаживайтесь, — пригласила невестка. — Мамаша собирает деньги за головные украшения. Она вам нужна? Я за ней пошлю.
      Невестка подала Цзинцзи чаю.
      Немного погодя появилась и тетушка Сюэ.
      – А-а! Зятюшка пожаловал, — отвешивая поклон, протянула Сюэ. — Каким же ветром вас занесло в наши края?
      И она наказала невестке угостить Чэня чаем.
      – Только что откушали, — сказала Цзинь Старшая.
      – Без дела не пришел бы, мамаша, — начал Цзинцзи. — Видишь ли, у нас с матушкой Пятой давно уж близкие отношения. Но из-за кляузницы Цюцзюй нас разлучили. От меня отвернулась жена и хозяйка. Но я не в силах расстаться с Цзиньлянь. Мы давно не видались. Нам даже весточкой обменяться не дают. Вот я и хотел бы попросить тебя, мамаша. Не передала бы ты ей мое послание? — Цзинцзи достал из рукава лян серебра. — А это тебе на чай сгодится.