Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй (???)

      – Тебе бы надо попудриться, – обратилась к Цзиньлян хозяйка. – А то у тебя глаза красные. Неловко в таком виде гостьям показываться. Не знаю, зачем ты к нему пристала. Уж я и так и сяк старалась. Если б не я, быть тебе битой. Мужа лучше не задевай. У всех у них норов такой. Рассуждать не будут – сразу кулаки в ход пустят. Пропало золото – и ладно. Нашли иль нет – не наше дело. Не у тебя ведь в комнате пропало. Зачем же лезть на рожон? Брось ты эту манеру!
      Цзиньлянь молча удалилась в свои покои, чтобы привести себя в порядок.
      Вскоре к Юэнян явились разряженные Ли Пинъэр и У Иньэр.
      – Как мог пропасть браслет? – обратилась к Пинъэр хозяйка. – Сам тут только что с сестрицей Шестой поругался . Дело чуть не дошло до рукоприкладства. Я еле их утихомирила. Хозяин на пир отправился, велел новые розги купить. Вечером бить служанок собирается. Куда ж твои служанки с кормилицей смотрят? Дают ребенку золотые вещи, потом теряют. Ведь не что-нибудь – золото!
      – Не знаю, для чего он дал ему четыре браслета, – говорила Пинъэр. – Я с госпожой У Старшей и с Чжэн Третьей занималась. Тут же была сестрица Вторая . Пока мы вели разговор, браслет и исчез. Служанка на кормилицу грешит, кормилица на старую Фэн. А старуха клянется, плачет: не брала, мол. Того и гляди, покончит с собой. Прямо-таки загадка! Ума не приложу, кого и винить.
      – Как хорошо, что меня там не было! – воскликнула У Иньэр. – Знать, самому Небу было угодно так распорядиться. Я ведь целый день с ребенком играла, а тут как раз вышла, прической занялась. А то б на меня подумали. Сказать, может, и не сказали бы, а я бы переживать стала. Деньги кто не любит! Только нам, из заведения, запрещено о них даже поминать, а то пойдет дурная молва…
      Пока они говорили, вошли Хань Юйчуань и Дун Цзяоэр с узелками в руках и, весело улыбаясь, отвесили земные поклоны Юэнян, госпоже У и Ли Пинъэр.
      – А ты, Иньэр, со вчерашнего дня тут? – приветствуя подругу, спросили они.
      – А вы откуда знаете? – удивилась Иньэр.
      – Мы вчера у батюшки пели, он нам и сказал, – отвечала Дун Цзяоэр. – Велел сегодня прийти, матушек услаждать.
      Юэнян предложила певицам присаживаться, а Сяоюй подала чай. Они поспешно встали, чтобы взять у служанки чай, и поклонились.
      – До каких пор вчера пели? – спросила Иньэр.
      – После второй ночной стражи до дому добрались, – отвечала Хань Юйчуань. – Вместе с Ли Мином вышли.
      Между тем Юэнян наказала Юйсяо поторопить певиц, так как опасалась, как бы не нагрянули гостьи. Вскоре был накрыт стол. На нем красовались весенние блюда и четыре коробки со сладостями.
      – Ступай к матушке Второй и пригласи Гуйцзе, – обратилась к Сяоюй хозяйка. – Пусть тоже попьет чаю.
      Вскоре появилась Гуйцзе в сопровождении своей тетки. Они отвесили поклоны и сели к столу. Когда убрали посуду, появилась по-праздничному одетая Инчунь с Гуаньгэ на руках. Его украшала атласная шапочка с расшитыми золотом пожеланиями всяческих благ. На нем были ярко-красная даосская ряса, белые шелковые чулочки и черные атласные туфельки. На груди красовались таблички и талисманы, а на ручонках – золотые запястья.
      – О, дорогой мой сыночек! – увидев Гуаньгэ, воскликнула Пинъэр. – Тебя не приглашали. Зачем же ты пожаловал сюда?
      Она посадила сына на колени. Младенец осматривал полную людей комнату, переводил взгляд с одной женщины на другую. Сидевшей на кане Гуйцзе захотелось поиграть с Гуаньгэ.
      – Чего это ты на меня так смотришь, сынок, а? – спросила она, поманив ребенка. – На руки хочешь?
      Она взяла младенца и заключила его в объятья.
      – Дитя малое, а ласку понимает, – заметила, улыбаясь, старшая невестка У.
      – В отца пошел, – вставила Юэнян. – Подрастет – такой же повеса будет.
      – Тогда маме придется наказывать сынка, – заметила Юйлоу.
      – Смотри, сынок, тете платье не испачкай, – предупредила Пинъэр. – А то накажу .
      – Ну и испачкает, чего страшного! – говорила Гуйцзе. – Люблю с детьми играть.
      Она крепко прижала к себе Гуаньгэ и расцеловала.
      – Мы целый день здесь, а матушкам не спели, – сказала Дун Цзяоэр, и певицы попросили Сяоюй принести инструменты.
      Сяоюй принесла цитру и лютню. Дун Цзяоэр взяла цитру, Хань Юйчуань – лютню, а Ли Гуйцзе встала рядом и приготовилась петь цикл «Роскошный пир луною полной освещен. С платана свисают златые канаты качелей». Она пропела первую фразу, держа на руках Гуаньгэ, и голос ее был такой сильный, что, казалось, закружилась пыль, эхо раздалось в каменистых ущельях, трели вознеслись к самым небесам. Испуганный Гуаньгэ съежился, не решаясь поднять голову. У него даже дыхание перехватило.
      – Сестрица Ли! – позвала Юэнян. – Возьми ребенка! Пусть Инчунь унесет его. Горе – не ребенок! Погляди, как перепугался, – лица нет!
      Пинъэр тотчас же взяла у Гуйцзе сына, велела Инчунь заткнуть ему уши и отнести в спальню.
      Певицы запели вчетвером.
 
Полночный пир под полною луною,
Парчовый полог на шатре небес.
Зачем качели мне одной?
Зачем качаться без
Любимого?
Из прошлой жизни грех ли, долг
Оплачиваю я, гонимая?
Не манят ни кровать, ни стол,
Бесцельно длятся дни мои.
Платан, канатами вервей
Обвей
Мне шею стылую!
Неумолимый холод,
Неутолимый голод
И гнёт безмолвья нестерпимые.
 
      На мотив «Милого браню»:
 
Безмолвье, холод… Нестерпимо
Одной под полог сладострастья
Уйти и быть в своей лишь власти,
Собой лишь наслаждаться мнимо.
Постыдное сиротство внове,
Кого вином мне развлекать?
Зачем сурьмить крутые брови
И в волосы цветы вплетать.
 
      На мотив «Восточного Оу» :
 
Мне украшать прическу,
вино готовить лень,
в мечтаниях бессчетных
опять одна весь день.
Твой затуманен ум
блудливыми глазами.
Искусница певичка,
не ласки — баловство.
бессовестное личико,
разврата мастерство.
А я от скорбных дум
просолена слезами.
 
      На мотив «Тронута милостью царской»:
 
Слезливою солью
всю грудь омочила я.
И ночку бессонну
делю я с кручиною.
А ты чару полну
с подругой бесчинною
в себя опрокинешь
любовью ответной.
Меня же отринешь,
как грязную ветошь.
Я в бездну бездонных страданий лечу!
Как вытравить прелесть
колдуньи-разлучницы
Сломать шпильку-феникс —
и чары разрушатся
Рассечь ее пояс —
и пепел закружится
Нет, не одолеть
ненавистной зазнобы мне.
Мне — сплетни, ей — лесть,
ей любезны, мне злобные.
Разорваны струны у цитр царства Чу!
 
      На мотив «Сижу за рукоделием во флигеле»:
 
Трехструнка на кровати, струны – порваны,
На столике – обрывки ткани сорные,
И вышивка в пыли, заброшена,
Собою заниматься тошно так!
Мой мотылек не шлет мне сватов – сердится,
Или сменил цветок? Спрошу у зеркальца:
Ужель мне изменили чары девичьи? –
Нет, но они теперь ничьи.
 
      На мотив «Собираем чайный лист»:
 
Ничья я. Поблекла, ввалились глаза,
Пресечь одиночества холод нельзя!
Мотылька – Чжу Интай Лян Шаньбао разлюбил ,
Её пёстрые крылья слепил бурый ил.
Как насладился развратный гурман!
В миг позабыл незабвенный обман!
 
      На мотив «Пробуждается Се Сань»:
 
В миг позабыл –
клялся в любви,
Но позабыл –
писем не шлешь,
Словно забыл
ласки свои,
Сразу забыл,
их не вернешь!
Все ты забыл.
В храме вдвоем –
Будду просил
сына ты дать,
Счастья вкусил –
смята кровать –
И позабыл.
Ночью и днем
Слезы – нет сил! –
жемчуга град!
Туфли сносил –
новые шьешь –
Бросил, забыл,
ветреный брат,
Ты не любил,
прошлое – ложь!
 
      На мотив «Ночной крик ворона»:
 
Всё прошлое — ложь, позабудь о пропаже!
Три месяца лета, как будто лет,
Как сено усохла, как в топке металл,
Расплавилась бляшкою с грязною сажей.
Себя воскрешать, украшать — что за честь!
Не встретить и дохлой собаки.
Но, ветер, пришли вожделенную весть,
Я встречи небесные знаки
Ищу, чтобы, фениксов резвых чета,
Слились в облаках и век счастья настал.
 
      Заключительная ария:
 
Шашки расставлены, ждут игроков.
Милый вернется под ласковый кров.
Счастье супругов понятно без слов.
 
      Певицы еще пели, когда появился Дайань.
      – Ты передал приглашение? Где же гостьи? – спросила его Юэнян.
      – Да, передал, – сказал слуга. – Госпожа Чжу и супруга ученого Шана к матушке Цяо пожаловали. Ждут прибытия госпожи Цяо Пятой. Все вместе пожалуют.
      – Передай Пинъаню, чтоб от ворот не отлучался, – наказывала Юэнян. – Как покажутся паланкины, пусть придет доложит.
      – Как у главной залы грянет музыка, так, матушка, и будьте готовы к встрече, – отвечал Дайань.
      – В задней гостиной постели цветной ковер, расставь кресла и повесь занавески на золотые крючки, – наказывала Юэнян. – Да не забудь надуши помещение ароматом мускуса и орхидей.
      Появились разодетые Чуньмэй, Инчунь, Юйсяо и Ланьсян, а за ними жены слуг. Их прически украшали золото и серебро. Пестрел средь яркой зелени ослепительный кумач. Они приготовились встречать новую родню.
      Первой пожаловала жена Ин Боцзюэ, тетушка Ин. Ее носилки сопровождал Ин Бао. Юэнян во главе остальных жен ввела ее в гостиную, где после взаимных приветствий гостья села.
      – Прошу прощения за беспокойство, – обращаясь к хозяйке, говорила, то и дело отвешивая поклоны, тетушка Ин. – Сколько из-за нас вам хлопот!
      – Будет вам так говорить! – успокаивала ее Юэнян. – А сколько для нас хлопочет каждый раз батюшка Ин!
      Все отчетливей слышались возгласы разгонявших толпу. В передней зале грянула музыка.
      – Госпожа Пятая прибыли! – доложил Пинъань.
      Вскоре у ворот дома появилась целая толпа одетых в черное. Среди больших паланкинов выделялся первый, в котором восседала госпожа Цяо Пятая. Серебряный верх его украшали свисавшие нити жемчуга, а нежно-голубой балдахин – золотая бахрома. Сопровождавшие паланкин возгласами и пальмовыми хлыстами отгоняли с дороги зевак. Вслед за Цяо Пятой несли малые паланкины с ее служанками, за которыми следовали четверо солдат с сундуком одежд и жаровней. Дальше на маленьких лошадках верхами следовали двое слуг. Замыкали процессию большие паланкины жен господина Цяо, цензора Чжу, ученого Шана, господина Цуя и госпожи Дуань. Жена Цяо Туна с их туалетами находилась в маленьком паланкине.
      Юэнян была в ярко-красном халате из вышитой парчи с рукавами, на которых, обращенные друг к другу, красовались белый зверь и единорог . На поясе у нее отливали всеми цветами подвески из драгоценных камней в золотой оправе. Жемчуг с бирюзой украшали высокую прическу, которую венчали две шпильки-фениксы. На груди блистали ленты и золото, ожерелье и знаки отличия. Юбка по подолу была отделана жемчужинами и колокольчиками. Юэнян сопровождали Ли Цзяоэр, Пань Цзиньлянь, Ли Пинъэр и Сунь Сюээ. Они напоминали нефритовые изваяния – так изящны и ослепительны были их наряды.
      Они вышли к внутренним воротам, где и встретили госпожу Цяо Пятую, которую сопровождали остальные гостьи.
      Цяо Пятая была дамой лет семидесяти, но высокой и стройной. Носила она расшитый халат придворного покроя, а высокую прическу держала сетка из драгоценного жемчуга и бирюзы. Если вглядеться, становилось заметно, что волосы у нее совсем седые.
      Да,
 
Глаза – как осенняя заводь мутны,
И брови застыли над ней, словно иней,
А волосы ветхие еле видны,
Как белый туман, как пучок паутины.
 
      Пройдя в заднюю залу, она поклонилась сперва супруге У Старшего, потом Юэнян и остальным женам Симэня. Юэнян хотелось отвесить низкий поклон госпоже Цяо Пятой, но та всякий раз удерживала хозяйку. Наконец, после долгих церемоний, гостья согласилась, чтобы Юэнян приветствовала ее обыкновенным поклоном. Затем Юэнян и свашенька Цяо обменялись приветствиями, какие приняты между родственницами, и поблагодарили друг дружку за подарки.
      Затем госпожа Цяо Пятая села в покрытое цветным ковром кресло перед парчовой ширмой. Рядом с ней предложили сесть свашеньке Цяо.
      – Не посмею я занять место рядом с госпожой Цяо! – отказывалась она. – Я ей довожусь племянницей.
      Пригласили супруг цензора Чжу и ученого Шана, но и они вежливо отказывались. После продолжительной церемонии за госпожой Цяо Пятой, занявшей почетное место, по обеим сторонам расположились гостьи и хозяйки. Посредине зажгли большую квадратную жаровню, и в зале стало тепло, как весной.
      Чуньмэй, Инчунь, Юйсяо и Ланьсян в ярко-красных кофтах из расшитого цветами атласа, отделанных золотом голубых юбках и зеленых безрукавках вышли к столу и принялись разносить чай.
      – Будьте так любезны, пригласите, пожалуйста, к столу господина Симэня, – немного погодя обратилась к Юэнян госпожа Цяо Пятая. – Мне хотелось бы засвидетельствовать свое почтение.
      – Мужа нет дома, – отвечала Юэнян. – Он занят в управе.
      – В каком чине изволит состоять ваш супруг? – спросила гостья.
      – Мой муж обыкновенный уездный житель, – отвечала хозяйка. – Только благодаря милостям двора ему пожаловали чин тысяцкого и назначили на пост судебного надзирателя. Помолвка наших детей, наверное, уронила достоинство вашего знатного рода.
      – Зачем вы так говорите, сударыня! – возразила госпожа Цяо Пятая. – Я с большой радостью узнала о помолвке. Мне очень приятно, что моя племянница породнилась со столь почтенным семейством, к каковому относится ваш достопочтенный супруг. Я пришла познакомиться с вами, сударыня, и была бы рада поддерживать и в дальнейшем наши родственные отношения.
      – Но это не нанесет ущерба вашему достоинству, сударыня? – спросила Юэнян.
      – Да что вы, сударыня! – воскликнула гостья. – Двор с чернью родниться не будет! Если только вас не утомит мое объяснение, я скажу. Другая моя племянница состоит матушкой государыней Восточного дворца при ныне царствующем государе . Родители ее скончались, и она оставалась у меня на попечении. Мой покойный муж носил наследственное звание командующего императорской гвардией, но он, увы, умер пятидесяти лет. Детей у нас не было, и звание наследовал мой племянник. Человек без состояния, выходец из посыльных, он стал впоследствии именитым горожанином, обладателем солидного достатка. Надеюсь, он не запятнает вашей чести.
      – Показали бы наследничка! – вмешалась в их разговор старшая невестка У, обращаясь к Юэнян. – Пусть почтенная сударыня пожелает ему долгих лет жизни.
      Пинъэр тотчас же бросилась в спальню и велела кормилице завернуть Гуаньгэ. Она отвесила земной поклон и показала ребенка.
      – Какой милый ребенок! – похвалила госпожа Цяо Пятая и велела слугам развязать узел.
      Она извлекла оттуда кусок желтой с лиловым оттенком парчи, какую изготовляют для двора, и пару позолоченных браслетов и украсила ими Гуаньгэ. Юэнян поспешно поднялась с места и поклоном поблагодарила ее за подарки. Потом пригласила гостью пройти к себе в спальню и переодеться.
      Через некоторое время в крытой галерее было накрыто четыре стола, на каждом из которых стояло по четыре десятка блюд с фруктами и разнообразными сладостями, закусками, пирожками и пирожными. Жены слуг обносили пирующих чаем, но не о том пойдет речь.
      После чая Юэнян открыла сад, и гостьи насладились его красотою.
      Тем временем из монастыря вернулся Чэнь Цзинцзи и вместе с Шутуном и Дайанем устроил в передней зале пир, на который и пригласил Юэнян с гостьями.
      Прекрасный это был пир!
      Только поглядите:
        На ширмах павлины распустили хвосты, на тюфяках красуются лотосы. Груды диковинных плодов и фруктов на подносах. В вазах средь листвы ярко-зеленой букеты золотых цветов. Тлеет фигурный уголь в жаровнях, курильницы струят аромат «драконова слюна». Кругом стоят рядами старинные изделья из Сянчжоу , сверкают на занавесах жемчужины Хэпу . На блюдах из белого нефрита грудами лежит единорога вяленое мясо, полны искрящимся вином золота червонного кувшины. Вот вареные губы обезьяньи, вот барса жареные потроха. Каждый глоток стоит не меньше десятка тысяч медяков! Вот дракона вареная печень, вот жареные феникса мозги. Да, тут подают самые изысканные яства. Актеры Грушевого сада играют на флейтах и свирелях. Знаменитые певицы исполняют арии под аккомпанемент гуслей и треск кастаньет. Вином обносят красавицы – обеих сравнишь с Лофу ; благовония возжигают чаровницы – обе не уступят Чанъэ .
      Да,
 
Два ряда красавиц стояло у лестниц,
А в доме порхал рой певичек-прелестниц.
 
      Юэнян и Пинъэр поднесли гостьям вино. Когда внизу затихла музыка, госпожа Цяо Пятая и остальные гостьи предложили Пинъэр чашку вина и пожелали ей долгих лет жизни. Гуйцзе, Иньэр, Юйчуань и Цзяоэр заиграли на арфе, цитре и лютне, и, отбивая кастаньетами такт, запели «Будь долговечнее Южной горы». Внизу грянула музыка, и актеры поднесли перечень исполняемых труппой драм. Госпожа Цяо Пятая пожелала услышать драму «Ван Юэин оставляет туфельку в новогоднюю ночь» . Повара подали жареного гуся, и госпожа Цяо Пятая наградила их пятью цянями серебра. Уж пять раз накрывали столы. Одни только супы подавались трижды. Актеры исполнили четыре акта и удалились. Вечерело. В зале зажгли разноцветные свечи и фонари. Казалось, яркие ленты затрепетали на ветру, цветные нити закружились в воздухе. На востоке выплыла ясная луна, заливая светом своим всю залу, в которой ярко горели светильники.
      Жена Лайсина, Хуэйсю, с женой Лайбао, Хуэйсян, вынесли большие квадратные подносы. На них стояли серебряные чашки с золотыми ложечками в форме абрикосовых лепестков, а рядом красовались сахарные розочки и новогодние сладкие пирожки, от которых исходил аппетитный аромат. Пока Чуньмэй, Инчунь, Юйсяо и Ланьсян по всем правилам этикета не спеша разливали чай, внизу играли на лютнях и цитрах, свирелях, флейтах и рожках. Лилась мелодия вступления к «Подведенным бровям» из песен, посвященных Празднику фонарей: «Месяц светом заливает весенний город…» Когда песня умолкла, госпожа Цяо Пятая и свашенька Цяо позвали актеров и дали им по два узелка с ляном серебра. Каждая певица получила в награду по два цяня серебром.
      Юэнян тем временем распорядилась накрыть столы в задней гостиной и пригласила всех туда. Четыре стола были завалены яствами. Под музыку и пение пир продолжался.
      Цяо Пятая не раз собиралась откланяться, но Юэнян и остальные хозяйки уговаривали ее побыть еще немного. У ворот ее снова угостили вином и упросили полюбоваться потешными огнями. Народ на улице гудел, как пчелиный рой, и собралось его как, чешуи на рыбе. Пинъань и солдаты палками теснили толпу, но она продолжала напирать. Подожгли раму с потешными огнями. Народ расступился. Тут только госпоже Цяо Пятой и остальным гостьям удалось проститься с хозяйками и отбыть в паланкинах. Шла третья ночная стража. Потом проводили тетушку Ин, и Юэнян с остальными женами удалилась в дальние покои, наказав Чэнь Цзинцзи, Лайсину, Шутуну и Дайаню убрать в зале посуду и угостить актеров. Им было вручено пять цяней серебром, и они ушли.
      Потом Юэнян распорядилась не трогать один стол, поставить полжбана вина и позвать приказчика Фу, Бэнь Дичуаня и зятя Чэня.
      – Пусть выпьют после всех хлопот, – добавила она.
      Приглашенные пировали в большой зале.
      – Не знаю, когда батюшка вернется, – говорила хозяйка, – да и в зале пока не погасли светильники.
      Приказчик Фу, Бэнь Дичуань, Цзинцзи и Лайбао заняли почетные места. Лайсин, Шутун, Дайань и Пинъань уселись по обеим сторонам. Налили вино.
      – Поставил бы кого-нибудь у ворот, – обратился к Пинъаню Лайбао. – А то батюшка, чего доброго, придет.
      – Не волнуйся! Я Хуатуну наказал поглядеть, – отвечал Пинъань.
      Они пили вино, играли на пальцах.
      – Хватит шуметь, а то сзади услышат, – предупредил Цзинцзи. – Давайте лучше стихи слагать. Каждый по строке. Кто не сумеет, будет штрафную чару пить.
      Начал приказчик Фу:
 
– Как милы новогодние травы, цветы…
– Нам судьбою на радость отпущены дни… –
 
      продолжал Бэнь Дичуань.
 
– Когда светит луна и мерцают огни… –
 
      продекламировал Цзинцзи.
 
– Мои чувства, красавица, не обмани… –
 
      вставил Лайбао.
 
– Час свиданья настал, но, увы, не явилась красотка… –
 
      продолжал Лайсин.
 
– Материнский наказ преступить не смогла… –
 
      сказал Шутун.
 
– Пусть немного вина, и пусть свечи мерцают не четко… –
 
      продекламировал Дайань.
 
– Мы с друзьями весной насладимся сполна, –
 
      заключил Пинъань.
      Все громко рассмеялись.
      Да,
 
Утонувшие в вине,
Терли, расходясь, виски.
Не видали, как к луне
Тянет слива лепестки.
 
      Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.

ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ

У ЮЭНЯН ОСТАВЛЯЕТ У СЕБЯ НА НОЧЬ ЛИ ГУЙЦЗЕ.

 

ПЬЯНЫЙ СИМЭНЬ ЦИН ПОДВЕРГАЕТ ПЫТКЕ СЯХУА.

 

      Бедняку, что ни день, то нужда да мученье,
      Богачу, что ни год – от услад пресыщенье.
      Не подъедет коляска к лачуге убогой,
      Не стихают мелодии в светлых чертогах.
      Молодые лентяи мотыльками порхают,
      В цветниках вечно праздные девы гуляют.
      С ними вместе бездельничать нет мне охоты.
      Дома многие тяготы ждут да заботы.

 
      Так вот. Пока Цзинцзи с приказчиком Фу и остальными пировал в передней зале, прибыл паланкин за супругой У Старшего.
      – Останься еще на ночку, невестушка! – упрашивала ее Юэнян. – И завтра успеешь.
      – Я у свашеньки Цяо три дня гостевала, – отвечала старшая невестка У, собираясь уходить. – Дома некому присмотреть. И сам у меня в управе занят. Я пойду. Приглашаю всех вас, золовушки, завтра пожаловать к нам. А вечерком совершим прогулку. Надо размяться, недуги разогнать.
      – Благодарю за приглашение, – отвечала Юэнян. – Только мы сможем попозднее прийти.
      – Нет, золовушка, возьмите паланкин да пораньше приходите, а обратно я вас провожу.
      Юэнян наложила в одну коробку новогодних пирожков, в другую пампушек и велела Лайаню проводить госпожу У.
      За ней откланялись и певицы во главе с Гуйцзе.
      – А вы куда торопитесь? – спросила их Юэнян. – Обождите. Скоро батюшка придет. Он распорядился вас оставить. Может, у него до вас дело есть. Так что я вас не отпускаю.
      – Но батюшка на пиру и не известно когда вернется! – возразила Гуйцзе. – Мы и так сколько ждали. Разрешите нам с У Иньэр пойти, а то мы сильно уж задержались у вас. Матушка нас, должно быть, совсем потеряла. Вон Юйчуань с Цзяоэр только что пришли, пусть они и подождут.
      – Так уж и потеряла вас мамаша! – возразила Юэнян. – Не можете до утра остаться?!
      – Простите, матушка, но у нас дома никого нет, – объясняла Гуйцзе. – И сестрицу мою гость взял к себе. Может, мы вам споем, а потом вы нас отпустите?
      Пока шел этот разговор, вошел Чэнь Цзинцзи и передал остаток от чаевых.
      – Десять узелков пошло носильщикам паланкинов, – отчитывался он. – Каждому по цяню, итого три ляна. Десять узелков осталось.
      Юэнян убрала деньги.
      – Прошу вас, дядюшка, будьте добры, поглядите, не прибыли ли наши паланкины, – вставила Гуйцзе.
      – Вот их паланкины стоят, а ваших с Иньэр не видно, – отвечал Цзинцзи. – Не знаю, кто их отпускал.
      – Может, вы, дядюшка, их отпустили, а? Скажите правду!
      – Не веришь, пойди сама погляди, – посоветовал Цзинцзи. – Чего мне обманывать!
      Не успел он договорить, как вошел Циньтун с ковром под мышкой.
      – Батюшка вернулись! – доложил он.
      – Вот видите! Хорошо, я вас задержала, – заметила певицам Юэнян.
      Вскоре вошел Симэнь, пьяный, в шапке, и уселся посреди комнаты. Дун Цзяоэр и Хань Юйчуань предстали перед ним и отвесили земные поклоны.
      – Уже поздно, да? Все разошлись? – спросил Симэнь. – Так чего ж вы не поете?
      – Они домой просились, – ответила Юэнян.
      – Кончится праздник, тогда и пойдете, – сказал Симэнь, обращаясь к Гуйцзе и Иньэр. – А вы, – он обернулся к Юйчуань и Цзяоэр, – можете сегодня идти.
      – Ну что! – подхватила Юэнян. – Я ж вам не зря говорила. Не верили?
      Гуйцзе, понурив голову, молчала.
      – Их паланкины здесь? – спросил Симэнь у Дайаня.
      – Паланкины Дун Цзяоэр и Хань Юйчуань у ворот стоят, – ответил слуга.
      – Я пить больше не буду, – заметил хозяин. – Берите-ка инструменты и спойте цикл «Десятиактные узоры». Потом можете идти.
      Гуйцзе заиграла на лютне, Иньэр – на цитре, Юйчуань – на арфе, а Цзяоэр отбивала такт в барабан. Их слушали У Юэнян, Ли Цзяоэр, Мэн Юйлоу, Пань Цзиньлянь и Ли Пинъэр. Первой запела на мотив «Овечки с горного склона» Гуйцзе:
 
Мой миленочек пригожий
Всех талантами затмил.
Повстречалась с ним в прихожей
И осталась с ним одним.
Но ушел дружок, и что же?
Я, ничтожная, грущу,
На своем остывшем ложе
Ненаглядного ищу.
Пусть вернется день погожий,
Нас укроют облака
На рассветный сад похожей
Станет хижина слегка.
 
      Настал черед У Иньэр. Она пела на мотив «Золотые письмена»:
 
С кем же счастье ты встречаешь?
Над каким цветком паришь?
Терема ли посещаешь?
Или бродишь у перил?
 
      Хань Юйчуань запела на мотив «Лечу на облаке»:
 
Стою я, локти на перила.
Как пагубно мое влеченье.
Я с хворью свыкнусь, но не в силах
Услышать птиц счастливых пенье.
 
      Дальше продолжила Дун Цзяоэр:
 
Поблекли краса и румянец.
Ворота стоят взаперти.
Уж ветер восточный свистит,
И дождь моросит.
В сад заглянешь –
На лужах, в грязи – лепестки:
От сердца и от тоски.
 
      Гуйцзе запела на мотив вступления к «Подведенным бровям»:
 
Пылится цитра – в руки не беру –
Не слушает он пылкую игру.
Он где-то рядом, где-то далеко,
А, горизонт приблизить нелегко!
Чуть одарив меня свеченья негой
Звезда покинула мой сектор неба.
 
      На мотив «Туфелек алый узор» запела У Иньэр:
 
Пара уток — приливный улов —
Под крутым бережком свили шеи,
Но, увидев рыбачий челнок,
Разлетелись навек — вот крушенье.
 
      Хань Юйчуань пропела на мотив «Резвится дитя»:
 
Худею и вяну с тех пор,
как ушел милый друг.
Ты смерти моей приговор,
неизбывный недуг.
Весны занялась карусель,
ты душою иссяк.
И вот, снова осень – гусей
потянулся косяк.
 
      На мотив «У туалетного столика» запела Дун Цзяоэр:
 
С горя лопнули струны у лютни.
Больше некому звукам внимать.
Распустились цветы. Он не любит,
Не придет ароматы вдыхать.
 
      Гуйцзе подхватила на мотив «Застряла в решетке южная ветка»:
 
Уж месяц горит за окошком,
Я слезы глотаю тайком.
Мы вместе-то были немножко,
Но чувство мое велико.
 
      У Иньэр запела на мотив «Пахнет ветка корицы»:
 
Легковесен, как ивовый цвет,
Его ветер беспечный кружит.
Он с улыбкой мне лгал столько лет,
Я ж служила ему от души.
 
      На мотив «Овечка с горного склона» запела Хань Юйчуань:
 
Нефрит ты мой твёрдый.
Я — нежная яшма.
Под пологом ражих
причуд торжество.
В руках второсортных
забыл ласки наши,
кудрей моих крону —
под скудной листвой.
Забыл, что я краше,
забыл, что я — яшма,
ты обезображен —
булыжником стал…
Растаять мне страшно
в солёных потоках.
Тебя — как глоток бы
сожженным устам.
 
      Дун Цзяоэр запела на мотив «Золотые письмена»:
 
Мой платок в слезах промок.
Запад – я, а ты – восток.
Посреди бурлит поток.
 
      Ли Гуйцзе запела на мотив «Лечу на облаке»:
 
Я тушь любовью размочу,
Письмом сама к тебе лечу,
Я трону сердце гордеца,
Не будет радости конца!
 
      У Иньэр запела на мотив «Воды реки»:
 
Что благовонья возжигать —
сама я тлею, как сандал.
Что шёлком полог вышивать —
иглой в моих сосудах стал
любимый. Оскудела кровь,
погибель не прощу ему!
Чу! – иволги трезвонят вновь…
Я шторы лучше подниму.
 
      Хань Юйчуань запела на мотив вступления к «Подведенным бровям»:
 
Помню теплые слова,
Жаркий шепот на подушке…
Нынче – словно лед сковал –
Ты ушел к другой подружке.
 
      На мотив «Туфелек алый узор» запела Дун Цзяоэр: