Влияние морской силы на историю 1660-1783

Де Гишен, который был главнокомандующим и на осторожность которого в сражении с Роднеем мы обращали уже внимание выше, был склонен начать бой, но почти единодушная оппозиция испанцев, поддерживавшаяся и некоторыми из его офицеров, одержала над ним верх в военном совете{155}, и опять великая коалиция Бурбонов отступила назад, парализованная своими собственными несогласиями и единством неприятеля. Выручка Гибралтара и неприкосновенность Англии были результатами гигантских сборов коалиции, так как действия ее едва ли могут назваться усилиями. Год закончился для союзников обидным поражением. Де Гишен отплыл из Бреста с семнадцатью кораблями, прикрывая большой караван коммерческих судов и транспортов с военными припасами. Его преследовали двенадцать английских кораблей, под начальством адмирала Кемпенфельдта (Kempenfeldt) - офицера, высокие профессиональные способности которого не стяжали бессмертия, каким поэзия украсила его трагическую кончину. Встретившись с французами на полтораста миль западнее Уэссана, он отрезал часть конвоировавшегося ими флота, несмотря на сравнительную малочисленность своей эскадры{156}. Через несколько дней после того буря рассеяла французский флот. Только два линейных корабля и пять коммерческих из ста пятидесяти достигли Вест-Индии.
      1782 год начался для англичан потерею Порт-Маона, который сдался 5-го февраля, после шестимесячной осады, к чему был вынужден опустошениями гарнизона его цингою, явившеюся следствием недостатка овощей и долгого заключения в дурном воздухе казематированных помещений, под сильным огнем неприятеля. В последнюю ночь обороны только на сторожевые посты требовалось четыреста пятнадцать человек, тогда как способных нести службу оставалось всего шестьсот шестьдесят человек; так что смена часовых для отдыха была невозможна.
      Союзные флоты собрались в этом году в Кадиксе, в числе сорока линейных кораблей. Ожидалось, что эта сила будет увеличена голландскими кораблями; но эскадра под начальством лорда Хоу принудила последние возвратиться в их порты. Нет данных утверждать с уверенностью, чтобы предполагались какие-либо деятельные операции против английского побережья, но союзники крейсеровали близ устья Канала и в Бискайской бухте в течение летних месяцев. Это крейсерство обеспечивало безопасность прихода и отплытия коммерческих кораблей союзных держав и в то же время угрожало английской торговле; несмотря на это, Хоу, с двадцатью двумя кораблями, не только держался в море и избежал сражения, но и сумел ввести беспрепятственно в порт Ямайский флот. Убытки торговли и военных транспортных операций на море были, можно сказать, одинаковы с обеих сторон, и большая честь за успешное пользование морской силой для таких в высшей степени важных целей, конечно, должна быть воздана слабейшей стороне.
      Исполнив инструкции, данные им на летнее крейсерство, соединенные флоты возвратились в Кадикс. 10-го сентября они отплыли оттуда в Альхесирас, лежащий на противоположном берегу, против Гибралтара, для поддержки большой соединенной атаки последнего с суши и с моря, в надежде, что она приведет к отнятию у Англии этого ключа Средиземного моря. С теми кораблями, которые уже были там, флот достиг численности почти пятидесяти линейных кораблей. Подробности жестокого штурма едва ли касаются близко нашего предмета, но тем не менее нельзя пройти мимо них без такого, по крайней мере, упоминания, которое может указать их интерес и обратить на них внимание.
      Трехлетняя осада, приходившая в рассматриваемое время к концу, обильна многими блестящими подвигами оружия точно так же, как менее видными, но более трудными проявлениями упорной выносливости со стороны гарнизона. Как долго он мог бы еще держаться, сказать трудно, в виду успеха, с каким английская морская сила сводила к нулю старания союзников отрезать сообщения противника со стороны моря, но было по-видимому вероятным, что крепость должна или сдаться подавляющей силе или не пасть совсем, так как возраставшее истощение воюющих сторон предсказывало близкий конец войны. Согласно этому, Испания напрягала свои усилия для лучшей подготовки удара и изощрялась в военной изобретательности, и известия об этом и о приближавшемся решительном состязании привлекали на сцену волонтеров и именитых людей со всех стран Европы. Два французских принца из дома Бурбонов своим прибытием на место предстоявшей драмы прибавили много к тому театральному интересу, каким она была обставлена. Присутствие членов королевской семьи считалось необходимым для подобающего украшения блестящей катастрофы, так как пылкая самонадеянность осадивших заставляла их предвкушать удовлетворительную для себя развязку со всею уверенностью драматического писателя.
      Кроме укреплений на перешейке{157}, который соединяет скалу с материком и на котором были поставлены триста орудий, главная надежда нападавших возлагалась на десять плавучих батарей, тщательно приспособленных к стрельбе и в то же время неуязвимых для неприятельских выстрелов; на них было поставлено, в общей сложности, сто пятьдесят четыре тяжелые пушки. Батареи эти должны были стоять на якорях, в тесно сомкнутой линии, по направлению от севера к югу, вдоль западного фаса укреплений и в расстоянии от него около девятисот ярдов. Их должны были поддерживать сорок канонерок и столько же бомбардирских судов; и, кроме того, линейные корабли должны были прикрыть атаку и отвлечь гарнизон. Двенадцать тысяч французских солдат были привезены для подкрепления испанцев в решительном штурме, к которому должны были приступить после того, как бомбардирование внесет достаточное разрушение стен крепости и деморализует дух ее защитников. В это время последние насчитывали в рядах своих семь тысяч, а у их сухопутных противников было тридцать три тысячи человек.
      Конечный акт был начат англичанами. В семь часов утра 8-го сентября 1782 года командующей генерал Эллиот открыл жестокий и в высшей степени разрушительный огонь по веркам на перешейке. Достигнув своей цели, он остановился, но неприятель поднял перчатку на следующее утро, и в течение четырех дней непрерывно обстреливал укрепления, выпуская с батарей одного только перешейка шесть тысяч пятьсот ядер и тысячу сто бомб в каждые сутки. Так приблизился великий заключительный момент 13-го сентября. В семь часов утра этого дня десять плавучих батарей отдали швартовы, на которых они стояли в глубине бухты, и спустились к назначенным им местам. Между девятью и десятью часами они стали там на якорь и сейчас же был открыт общий огонь. Осажденные отвечали с одинаковой энергией. Плавучие батареи, кажется, брали в общем перевес, и в течение нескольких часов оправдывали возлагавшиеся на них надежды: холодные снаряды не пробивали их бортов, или даже скользили по ним, тогда как самодействующие аппараты для тушения огня противодействовали каленым ядрам.
      Около двух часов, однако, показался дым на плавучей батарее главнокомандующего, и пожар, несмотря на все попытки потушить его, распространялся. Такое же несчастье постигло и другие батареи; к вечеру огонь осажденных достиг уже заметного превосходства над огнем противников, и около часу пополуночи большая часть плавучих батарей была в пламени. Их затруднительное положение ухудшилось еще действиями морского офицера, командовавшего английскими канонерками и занявшего теперь пост на фланге линии: он обстреливал ее продольным огнем, с весьма действительными результатами, с этой позиции, на которую испанские канонерки не должны были бы допускать его. В конце концов девять из десяти батарей были взорваны, причем погибло около тысячи пятисот человек и около четырехсот были спасены из огня английскими моряками. Десятая батарея была абордирована и сожжена английскими шлюпками. С потерею плавучих батарей надежды атакующих рушились.
      Теперь осталась только надежда принудить гарнизон к сдаче голодом, и к ней-то и обратились союзные флоты. Между тем было известно, что лорд Хоу был на пути сюда со своим большим флотом из тридцати четырех линейных кораблей, с продовольственными судами. 10-го октября сильный шторм от запада нанес повреждения некоторым союзным кораблям, загнав один из них на мель, иод огонь батарей Гибралтара, где он и был вынужден к сдаче. На следующий день показался флот лорда Хоу, и транспорты имели превосходный случай встать на якорь; но этот случай, по безпечности их, был упущен всеми, кромб четырех. Остальные прошли с военными кораблями к востоку, в Средиземное море. Союзники последовали за ними 13-го; но, хотя оказавшись таким образом между портом и стремившимся туда противником и незатрудненные, подобно последнему, продовольственными судами, они все-таки ухитрились позволить транспортам, едва ли не всем, проскользнуть мимо них и встать благополучно на якорь. Затем англичанам удалось не только выгрузить на берег провизию и боевые припасы для гарнизона, но также и высадить отряды войск, привезенные военными кораблями. 19-го числа английский флот прошел через пролив обратно, с восточным ветром, употребив на исполнение всей своей миссии неделю и обеспечив тем Гибралтар еще на целый год. Союзные флоты последовали за ним, и 20-го числа состоялось сражение на дальней дистанции, так как союзники, бывшие на ветре, не настаивали на близкой атаке. Число линейных кораблей, участвовавших в этом "великолепном зрелище", заключительной сцене великой драмы в Европе - финале успешной обороны Гибралтара - было восемьдесят три: сорок девять союзных и тридцать четыре английских. Из первых только тридцать три вступили в бой, но как и худшие ходоки вероятно подошли бы к общей схватке, то лорд Хоу был, надо думать, прав, уклоняясь, насколько от него зависело, от состязания, которого союзники не слишком горячо добивались.
      Таковы были результаты этой большой борьбы в европейских морях, ознаменованной со стороны союзников усилиями - гигантскими по размерам, но разрозненными и вялыми в исполнении. Англия, которую противники так сильно превосходили в численности кораблей, выказала твердость в преследовании избранной цели, а моряки ее обнаружили высокое мужество и искусство в своей профессии, но едва ли можно сказать, что понимание военного дела членами ее советов и руководительство морскими силами из кабинета были достойны искусства и патриотизма ее моряков. В действительности шансы против нее не были, даже приблизительно, так велики, как это казалось по грозным спискам орудий и кораблей ее противников, и если справедливо извинить ей первоначальные колебания, то затем целые годы нерешительности и нецелесообразности действий со стороны союзников должны бы были обнаружить для нее их слабость. Нежелание французов рисковать своими кораблями, так ясно выказанное д'Эстьеном, де Грассом и де Гишеном, а также медлительность и несостоятельность испанцев должны бы были побудить Англию к преследованию ее исконной политики - поражать организованную силу неприятеля на море. В действительности, и вероятно, в силу вещей, открытие каждой кампании заставало неприятелей разделенными - испанцев в Кадиксе, французов в Бресте{158}.
      Для блокады французского флота всей своею силой, пока он еще не вышел из порта, Англии надлежало употребить всевозможные старания, этим она остановила бы в самом начале главный поток союзной силы и, зная точно, где был большой флот последней, освободилась бы от влияния той неизвестности, которая стесняла ее движения, как только эта сила приобретала свободу в открытом море. Стоя перед Брестом, английский флот был бы расположен между союзниками; через свои разведочные суда он узнал бы о приближении испанцев задолго перед тем, как могли бы узнать это французы, Англия держала бы тогда в своих руках возможность противопоставить каждому союзнику флот, и количественно, и качественно превосходивший его силы. Ветер, попутный для испанцев, запирал бы их союзников в порту. Самые яркие примеры упущений со стороны Англии мы видим, во-первых, в том факте, что де Грассу было позволено выйти в море беспрепятственно в марте месяце 1781 года, хотя английский флот, более сильный, чем флот де Грасса, и отплыл из Портсмута на девять дней ранее последнего, но был задержан Адмиралтейством у ирландского берега{159}; и во-вторых, в том, что в конце этого года Кемпенфельдт был послан задержать де Гишена с силою, слабейшею, чем у противника, тогда как дома оставалось еще довольно кораблей для того, чтобы дать ему перевес над последним. Несколько кораблей, которые должны были сопровождать Роднея в Вест-Индию, были уже готовы ко времени отплытия Кемпенфельдта, и тем не менее ими не воспользовались в предприятии, так близко влиявшем на задачи кампании Роднея. Упомянутые силы, при их соединении, уничтожили бы семнадцать кораблей де Гишена и конвоировавшийся им коммерческий флот с ценным грузом.
      Гибралтар был, в самом деле, тяжким бременем для английских операций, но тяготевший к нему национальный ин-стикт был верен. Ошибка английской политики состояла в попытке удержать столь много других пунктов на суше, пренебрегая в то же время быстротою сосредоточения сил для нападения на отряды союзных флотов. Ключ положения был на океане; большая победа там разрешила бы все другие пункты спора, но одержать ее было невозможно, раз старались выставить силу везде{160}.
      Северная Америка была для Англии еще более тяжелым бременем, и чувства нации по отношению к ней без сомнения были ложны: гордость, а не мудрость поддерживала эту борьбу. Каковы бы ни были симпатии к американцам отдельных лиц и классов в союзных державах, правительства их ценили возмущение американцев только постольку, поскольку оно ослабляло силы Англии. Операции там зависели, как было показано, от обладания морем, и в попытках достижения его большие отряды английских кораблей были отвлечены от борьбы с Францией и Испанией. Если бы можно было надеяться, что успешная война сделает Америку опять тем, чем она некогда была - т. е. горячо привязанной колонией Великобритании, прочной базой ее морской силы, - то эта война была бы достойна и гораздо более великих жертв; но такая надежда была уже немыслима. Однако, хотя Англия лишилась, вследствие своих собственных ошибок, преданности колонистов, которая поддерживала и обеспечивала ее власть в их портах и на морском берегу, - в тех морях, в Галифаксе, на Бермудских островах и в Вест-Индии, для нее оставались еще достаточно сильные военные станции, уступавшие, как морские базы, только таким сильным портам, которые окружены дружескою страною, великою по естественным ресурсам и по населению. Отречение от борьбы в Северной Америке усилило бы Англию гораздо более, чем союзников; при сложившемся же ходе дел ее большие морские отряды, действовавшие там, всегда рисковали встретиться с сильнейшим неприятелем, который мог внезапно появиться с моря, как это и имело место в 1778 и 1781 годах.
      Простившись с надеждой на удержание Америки, как безвозвратно потерянной - так как никакое военное подчинение ее не могло бы возвратить ее прежней лояльности,- Англии следовало бы также отказаться на время и от всяких таких владений, обеспечиваемых лишь силою оружия, которые только мешали сосредоточению, не увеличивая при этом военной силы. К числу таких владений надо было отнести большую часть Антильских островов, и вопрос об обладании ими в конце концов решился бы морской кампанией. В таком случае можно было бы освободить для Барбадоса и Санта-Лючии, для Гибралтара, а может быть и для Магона, такие гарнизоны, которые сохранили бы за англичанами все эти позиции до тех пор, пока не решился бы вопрос о господстве на морях; к ним можно было бы присоединить еще одну или две важные позиции в Америке, подобные Нью-Йорку и Чарльстону, для удержания их до тех пор, пока не заручились бы гарантиями такого обращения с лойялиста-ми среди населения, какое требовалось честью Англии.
      Разделавшись таким образом с лишним бременем, Англия могла бы затем приступить к быстрому сосредоточению своих сил для наступательных целей. Шестьдесят линейных кораблей у берегов Европы - половина перед Кадиксом и половина перед Брестом - с резервом дома для замещения поврежденных кораблей, не истощили бы сильно английского флота, а что таким флотам не пришлось бы сражаться, то это может быть сказано не только нами, имеющими перед собою всю историю, но могло быть понято и теми, которые были свидетелями тактики д'Эстьена и де Гишена, а позднее и де Грасса. Или, если бы даже и такое рассеяние сил было признано нежелательным, то можно было бы ограничиться сорока кораблями перед Брестом, оставив таким образом море открытым для состязаний испанского флота с остальной частью английского в момент решения вопроса об обладании Гибралтаром и Магоном. Зная то, что мы знаем теперь о сравнительных достоинствах этих двух противников, мы не можем сомневаться в том, каков был бы результат; и Гибралтар, вместо того, чтобы быть бременем для Великобритании, сделался бы для нее элементом силы, каким он часто и был до и после тех дней.
      Таким образом постоянно повторяется следующее заключение: каковы бы ни были решающие факторы в борьбе между соседними континентальными государствами, когда возникает вопрос об обладании отдаленными странами, политически слабыми,- будут ли это распавшиеся владения, анархические республики, колонии, отдельные военные посты или острова ниже известной величины - он, в конце концов, должен быть решен морской силой, организованной военной силой на воде, которая представляет собою сообщения,- столь выдающийся элемент во всей стратегии. Блестящая оборона Гибралтара опиралась на эту силу. Ей обусловливались результаты войны в Америке; на нее опиралась и конечная судьба Вест-Индских островов и, без сомнения, обладание Индией. От нее будет зависеть и обладание Центральным Американским перешейком, если этот вопрос примет военную окраску; и та же самая морская сила, хотя и несколько стесненная влиянием континентального положения и континентальных соседей Турции, должна быть веским фактором в определении исхода Восточного вопроса в Европе.
      Раз это так, то военная мудрость и экономия времени и денег предписывают приведение дел к исходу в открытом море так скоро, как только возможно, с уверенностью, что держава, которая приобретет военное преобладание там, в конце концов будет в выигрыше. В Американской войне за независимость численный перевес неприятельских сил над силами Англии был очень велик; действительный же перевес, хотя был меньше, но все-таки существовал. Военные соображения требовали отречения Англии от колоний, но если национальная гордость не могла допустить этого, то надлежало бы блокировать враждебные военные порты. Если нельзя было обеспечить превосходство сил в блокаде обоих из последних, то следовало бы запереть тот, который принадлежал сильнейшей державе. Непризнание своей относительной слабости было первой ошибкой английского Адмиралтейства: заявления первого лорда о наличной морской силе Англии, когда война возгорелась, не оправдались фактами. Первый флот, под начальством Кеппеля, едва равнялся французскому; и в то же время флот адмирала Хоу в Америке был слабее флота д'Эстьена. В 1779 и 1781 годах, напротив, английский флот превосходил французский, но тем не менее союзники соединились беспрепятственно, тогда как в следующем году де Грасс ушел в Вест-Индию, а Сюффрень - в Ост-Индию. В деле Кемпенфельдта с де Гишеном Адмиралтейство знало, что конвоировавшийся французским адмиралом караван был в высшей степени важен для кампании в Вест-Индии, и, несмотря на то, оно послало своего адмирала только с двенадцатью кораблями; между тем в то время, кроме подкреплений, назначенных для Вест-Индии, стояло еще много других кораблей в Даунсе, для нанесения вреда голландской торговле, т. е. "для жалкой цели", по справедливому выражению Фокса (Fox). Различные обвинения, которые высказаны Фоксом в спиче, откуда мы заимствовали цитированное сейчас выражение, и которые, по отношению к Франко-Испанской войне, опирались, главным образом, на необходимость нападения на союзников прежде, чем они вышли в океан, поддерживались высоким профессиональным авторитетом лорда Хоу. Последний сказал о деле Кемпенфельдта: "Не только судьба Вест-Индских островов, но, может быть, и вся будущая судьба войны, могла быть решена, почти без риска, в Бискайской бухте"{161}. Не без риска, но с большой вероятностью успеха, все операции войны должны были бы сначала клониться к сосредоточению английской силы между Брестом и Кадиксом. Никакая выручка Гибралтара не могла бы быть более действительной, никакая диверсия не обеспечила бы лучше Вест-Индских островов; и американцы тогда взывали бы тщетно о помощи, которая и без того скудно была оказана им французским флотом. В самом деле, великие результаты, явившиеся следствием прибытия в Америку де Грасса, не должны затемнять того факта, что он прибыл туда лишь 31-го августа и возвестил с самого же начала, что должен быть опять в Вест-Индии около середины октября. Только по промыслу Божию случилось то сочетание обстоятельств, которое помешало повторению для Вашингтона в 1781 году прискорбных неудач, постигших д'Эстьена и де Гишена в 1778 и 1780 годах.
      Глава XII.
      События в Ост-Индии - Сюффрень отплывает из Бреста - Его блестящая морская кампания в Индийских морях
      Интереснейшая и весьма поучительная кампания Сюффреня в Ост-Индии, хотя и высоко превосходила по своим замечательнейшим достоинствам все действия на море в войне 1778 года, не повлияла - но отнюдь не по ошибке Сюффреня - на общий исход этой войны. Не ранее, как в 1781 году французское правительство нашло возможным направить на Восток морские силы, соответствовавшие важности задачи. Между тем положение дел в Индостане в то время было таково, что представлялся необыкновенно благоприятный случай для потрясения английского влияния там. Гайдер Али (Hyder All), самый искусный и смелый из всех врагов, с какими до тех пор Англия сражалась в Индии, управлял тогда Майсурским королевством, которое, по своему положению в южной части полуострова, угрожало как Карнатику, так и Малабарскому берегу. Гайдер за десять лет перед тем поддерживал один весьма успешную войну против вторгавшихся в его владения иностранцев, закончившуюся миром на условиях взаимного возвращения завоеваний, и теперь он был сильно раздражен захватом Маэ. С другой стороны, в войну с Англией начали вовлекаться многие воинственные племена, известные под именем маратхов (Mahrathas), одной и той же расы и связанные вместе слабыми узами, напоминающими узы феодальной системы. Территория, заселенная этими племенами, главною столицею которых была Пуна (Poonah), близ Бомбея, простиралась к северу от Майсура до Ганга. Имея, таким образом, смежные границы и занимая центральное положение по отношению к трем английским президентствам - Бомбейскому, Калькуттскому и Мад-расскому,- Гайдер и маратхи могли и оказывать друг другу взаимную поддержку, и действовать совместно в наступательных операциях против своего общего врага. В начале войны между Англией и Францией в Пуне появился французский агент, и вслед за тем английский генерал-губернатор, Уоррен Гастингс (Warren Hastings), получил донесение, что маратхи согласились на предложенные французами условия и уступили им морской порт на Малабарском берегу. Со своею обычною быстротою Гастингс сейчас же решился начать войну и послал отряд Бенгальской армии в Берар (Вегаг). Другой отряд из четырех тысяч английских солдат также выступил из Бомбея, но, выбрав неудачный путь, был окружен и вынужден к сдаче в январе 1779 года. Это необычное поражение англичан оживило надежды и увеличило силы их врагов; и хотя материальный ущерб и был вскоре же возмещен для них существенными успехами их способных вождей, их престиж был уже потерян. Раздражение Гайдера Али, возникшее из-за захвата Маэ, было усилено неблагоразумными противодействиями ему со стороны губернатора Мадраса, поэтому, видя, что англичане поставлены в затруднение маратхами, а также узнав, что на Коромандельском берегу ожидаются силы французов, Гайдер втихомолку приготовился к войне. Летом 1780 года целые тучи его всадников спустились с гор, без всякого предварительного предупреждения, и появились перед воротами Мадраса. В сентябре месяце трехтысячный отряд английских войск был рассеян, а другой, пятитысячный, спасся только быстрым отступлением к Мадрасу, бросив артиллерию и обоз в руки неприятеля. Не будучи в состоянии атаковать Мадрас, Гайдер обратился против рассеянных постов, отделенных друг от друга и от столицы открытою страною, которая была теперь всецело в его власти.
      Таково было положение дел, когда в январе 1781 года французская эскадра из шести линейных кораблей и трех фрегатов появилась у берега. Английский флот под начальством сэра Эдуарда Хьюджеса ушел в это время в Бомбей. Гайдер обратился за помощью в атаке Куддадлора к французскому коммодору графу д'Орву (d'Orves). Лишенный поддержки со стороны моря и окруженный мириадами туземцев, город этот должен был пасть. Д'Орв, однако, отказал в просьбе Гайдера и возвратился к Иль-де-Франсу. В то же самое время против Гайдера выступил сэр Эйр Кут (Eyre Coote), один из способнейших английских офицеров в Индии. Гайдер сейчас же снял осаду с окруженных им постов, и после ряда операций, продолжавшихся в течение весенних месяцев, был вызван к сражению 1-го июля 1781 года. Полное поражение его возвратило англичанам открытую страну, спасло Карнатик и положило конец надеждам партизан Франции, пребывавших в недавнем владении ее, в Пондишери. Удобный случай пошатнуть положение Англии был пропущен.
      Между тем, как раз в это время был на пути в Ост-Индию французский офицер, сильно отличавшийся по свойствам духа от своих предшественников. Следует припомнить, что когда де Грасс отплыл из Бреста в Вест-Индию 22-го марта 1781 года, то с его флотом вышел тогда отряд из пяти линейных кораблей под начальством Сюффреня. Последний отделился от главного отряда 29-го числа упомянутого месяца, взяв с собою несколько транспортов, предназначенных для мыса Доброй Надежды, тогда голландской колонии. Французское правительство узнало, что из Англии была отправлена экспедиция для захвата этой важной станции на пути в Индию, и спасение ее составляло первую миссию Сюффреня. Действительно, эскадра коммодора Джонстона{162} вышла в море первой и встала на якорь 11-го апреля в Порто-Прая (Porto-Praya) - португальской колонии на островах Зеленого мыса. Она состояла из двух линейных кораблей и трех пятидесятипушечных, с фрегатами и меньшими судами, кроме тридцати пяти транспортов, большей частью вооруженных. Не ожидая атаки, - не потому, что полагался на нейтралитет порта, а потому, что считал свое назначение тайной, неизвестной Франции,английский коммодор встал на якорь в диспозиции, не отвечавшей боевым требованиям.
      Случилось так, что в момент отплытия Сюффреня из Бреста один из кораблей, предназначавшихся сначала в Вест-Индию, был переведен в его эскадру. Корабль этот, поэтому, не имел запаса воды, достаточного для дальнейшего плавания, что, вместе с другими причинами, заставило Сюффрена также зайти в Порто-Прая. 16-го апреля, через пять дней после прибытия Джонстона, он подошел к острову рано утром и отправил к месту якорной стоянки для рекогносцировки корабль с медной обшивкой в подводной части. Так как он приближался с востока, то берег в течение некоторого времени скрывал от него английскую эскадру; но в три четверти девятого часа передовой корабль Artesien сделал сигнал, что в бухте стоит на якоре неприятельская эскадра. Бухта Порто-Прая открыта к югу и тянется с востока на запад на протяжении около полутора миль; условия ее таковы, что корабли стоят обыкновенно в северо-восточной ее части, близ берега (план XIII){163}. Англичане расположились там в неправильной линии, в WNW-м направлении. И Сюф-френь, и Джонстон были удивлены, увидев друг друга,последний особенно; инициатива боя предоставлялась по положению дела командиру французской эскадры. Мало кто был способнее Сюффреня, как по природному темпераменту, так и по личному опыту, к принятию быстрого решения, требовавшегося обстоятельствами. В рассматриваемом случае на поведение его, кроме пылкого характера и врожденного воинского духа, влияло еще то обстоятельство, что он научился - в действиях Боскауэна по отношению к эскадре Де ла Клю, в которой служил, - не полагаться на способность Португалии внушать уважение к ее нейтралитету. Он знал, что враждебная эскадра была предназначена для мыса Доброй Надежды. Вопрос для него был только в том, следует ли торопиться на Мыс, пока есть шанс придти туда первым, или атаковать англичан здесь, в надежде нанести кораблям их: повреждения, достаточные для того, чтобы остановить их дальнейшее движение. Он решился на последнее; и хотя корабли: его эскадры, не будучи одинаковыми ходоками, были рассея-i ны, он решился войти в бухту сейчас же, чтобы не потерять выгоды внезапного нападения. Сделав сигнал приготовиться к! бою на якоре, он занял на своем флагманском семидесятичеты-рехпушечном корабле Heros, место головного, обрезал близко юго-восточный мыс бухты и направился прямо на английский флагманский корабль (f). За ним близко последовал семидеся-тичетырехпушечный Hannibal (линия ab); передовой шести-десятичетырехпушечный корабль Artesien (с), также шел с ним, но два арьергардные корабля были еще далеко сзади.
      Английский коммодор приготовился к сражению сейчас же, как увидел неприятеля, но не успел исправить свой строй. Сюффрень стал в пятистах футах от флагманского корабля (по случайному совпадению называвшегося также Hero), на правом его траверзе, и, имея таким образом неприятельские корабли с обоих бортов, открыл огонь. Hannibal стал на якорь впереди своего коммодора (b) и так близко, что последний должен был потравить канат и сдаться назад (а); но его командир, не зная о намерении Сюффреня игнорировать нейтралитет порта, не послушался сигнала его изготовиться к бою и совсем не сделал этого: его палубы были загромождены анкерками (бочонками для воды), так как он собирался пополнить запас воды, и орудия не были раскреплены. Он не увеличил своей ошибки каким-либо колебанием, но смело последовал за флагманским кораблем, принимая пассивно огонь противника, на который некоторое время не мог отвечать. Приведя, он прошел наветреннее своего начальника, избрал позицию с искусством и искупил смертью свою первую ошибку. Оба упомянутые корабля поместились так, чтобы пользоваться батареями обоих бортов. Artesien, в дыму, принял ост-индский коммерческий корабль за военный, при прохождении по борту его (с') он лишился командира, который был убит наповал как раз, когда изготовился отдать якорь. Так как критический момент был упущен вследствие этого, то Artesien начал дрейфовать, увлекая за собою ост-индский корабль (с").