Влияние морской силы на историю 1660-1783

Более убедительное доказательство, что он понял опасность своего противника, следует видеть в том факте, что он тщательно старался в следующих встречах с ним не занимать подветренного положения. Родней, после того, как тщательно обдуманные планы его были расстроены, показал, что вместе со способностью комбинировать их он владел непреклонным мужеством самого прямолинейного бойца: подойдя на своем корабле близко к неприятельскому, он не переставал обстреливать его до тех пор, пока тот не вышел из строя без фок-мачты и грота-рея и с таким поврежденным корпусом, что едва-едва держался на воде.
      Один случай этого сражения, который упомянут французскими писателями и в труде Ботта (Botta){134}, вероятно пользовавшегося последними, но о котором не говорится в английских описаниях, показывает, что характер атаки, по представлению французов, был серьезен. Согласно им, Родней, заметив разрыв линии неприятеля, образовавшийся потому, что корабль, следовавший за французским адмиралом, был не на своем месте, пробовал прорваться через упомянутую линию (6); но капитан семидесятичетырехпушечного корабля Destin, поставив еще большие паруса, устремился на пересечку курса английского девяностапушечного корабля. "Поведение Destin хвалили справедливо,- говорит Lapeyrouse-Bonfils. - Флот избежал опасности почти верного поражения только благодаря храбрости г. де Гуампи (de Goimpy). Таково, после этого дела, было мнение всей французской эскадры. Однако, допустив, что наша линия была прорвана, посмотрим какими бедствиями это угрожало бы неизбежно нашему флоту? Не было ли бы всегда легко для нашего арьергарда поправить дело быстрым занятием места отрезанных судов? Такое движение привело бы необходимо к свалке, которая дала бы преимущество флоту, имеющему храбрейших и преданнейших своему долгу командиров. Но тогда, как и во времена империи, было общепризнанным принципом, что отрезанные корабли считались кораблями взятыми, и такое мнение содействовало своему осуществлению".
      Последствия прорыва через неприятельскую линию или боевой строй зависят от нескольких условий. Существенная идея его состоит в том, чтобы разделить силы противника, пройдя в сделанный или образовавшийся в ходе боя достаточный для этой цели промежуток между его судами, и затем сосредоточить свои силы на той отделенной части противника, которая может ожидать наименьшей поддержки от другой. В строе кильватера такою частью будет обыкновенно арьергард. Сомкнутость атакованного строя, число отрезанных кораблей, промежуток времени, в течение которого они могут быть отрезаны и выдерживать действие сосредоточенной против них превосходной силы, будут влиять на результат. Весьма важным фактором в окончательном исходе будет моральный эффект - смущение, внесенное в разорванную таким образом линию неприятеля. Корабли, отрезанные прорывом противника через их линию, останавливаются, и арьергард ставится между двух огней, тогда как корабли, находящиеся впереди, продолжают идти. Такой момент - критический и требует немедленных действий, но люди, могущие сразу найтись в непредвиденных случайностях и действовать сообразно обстоятельствам, редки - особенно, если подчиненное положение заставляет их бояться ответственности. В такой сцене смущения англичане, без излишней самонадеянности, рассчитывали воспользоваться превосходством своим в мореходном искусстве, так как в таких случаях требуется не только "мужество и преданность долгу", но и искусство. Все эти последствия "прорыва через линию" выяснились в большом сражении Роднея в 1782 году.
      Де Гишен и Родней встретились еще дважды в следующем месяце, но уже ни в одном из последовавших при этом сражений французский адмирал не добивался подветренного положения, столь излюбленного его нацией, а напротив, избегал его. Между тем испанский флот из двенадцати линейных кораблей был на пути к соединению с французами. Родней крейсировал на ветре Мартиники в намерении встретить его; но испанский адмирал взял более северный курс и, будучи в виду Гваделупы, послал депешу де Гишену, который соединился со своими союзниками и провел их в порт. Большой численный перевес флота коалиции возбудил страх на английских островах; но недостаток согласия в упомянутом флоте повел к медлительности и колебаниям; ужасная эпидемия произвела опустошение в экипажах испанской эскадры, и предположенные операции свелись к нулю. В августе де Гишен отплыл во Францию с пятнадцатью кораблями.
      Родней, не зная об его назначении и беспокоясь как о Северной Америке, так и об Ямайке, разделил свой флот и, оставив одну половину на островах, с остальною отплыл в Нью-Йорк, куда и прибыл 12-го сентября. Риск такого образа действий был весьма велик и едва ли может быть оправдан; но никаких дурных последствий от такого разделения сил не произошло{135}. Если бы де Гишен намеревался направиться на Ямайку или, как ожидал Вашингтон, на Нью-Йорк, то ни та, ни другая части флота Роднея не могли бы состязаться с ним. Родней подвергнул себя двум шансам поражения тем, что разделил свою силу на две малые части на двух аренах вместо того, чтобы сосредоточиться со всеми силами на одной.
      Беспокойство Роднея о Северной Америке было вполне основательно. 12-го июля этого года прибыла из Франции давно ожидавшаяся помощь,- пять тысяч французских солдат, под командою Рошамбо (Rouchambeau), и семь линейных кораблей, под командою де Тернэя (de Ternay). Вследствие этого англичане, хотя все еще превосходя противника в море, сознавали необходимость сосредоточиться в Нью-Йорке и были не в состоянии усилить свои операции в Каролине. Трудность и дальность пути сушей давали такое преимущество морской силе перед сухопутной, что Лафайет настаивал, чтобы французское правительство еще увеличило флот; но внимание Франции естественно и правильно сосредоточивалось все еще на непосредственных ее интересах на Антильских островах... Не пришло еще время освободить Америку.
      Родней, избежав своим уходом из Вест-Индии большого урагана в октябре 1780 года, возвратился туда позднее в том же году и скоро после того узнал о войне между Англией и Голландией, которая возникла по причинам, излагаемым нами ниже, и была объявлена 20-го декабря 1780 года. Адмирал сейчас же занял голландские острова Сент-Эсташ и Сен-Мартин, захватив кроме того большое число голландских коммерческих кораблей с грузом, ценность которого доходила, в общем, до пятнадцати миллионов долларов. Эти острова, хотя и оставаясь нейтральными, играли роль, подобную роли Нассау в Американской Междоусобной войне, и служили большим складом контрабандных предметов, попавших теперь в огромном количестве в руки англичан.
      1780 год был мрачным годом для Соединенных Штатов. Камденское сражение, казалось, наложило английское ярмо на Южную Каролину, и неприятель питал большие надежды на подчинение себе и Северной Каролины и Виргинии. Последовавшая за тем государственная измена Арнольда увеличила уныние американцев, только отчасти оживленных потом победою при Королевской горе (King's Mountain). Существенная помощь французских войск была самым светлым местом в тогдашнем положении дел. Но даже и оно имело тени, так как предназначенная к посылке из Франции вторая вспомогательная дивизия была блокирована в Бресте английским флотом; тогда как приход Роднея вместо ожидавшегося де Гишена сделал надежды, возлагавшиеся на кампанию, тщетными.
      Время жаркой и решительной деятельности было, однако, уже близко. В конце марта 1781 года граф де Грасс отплыл из Бреста с двадцатью шестью линейными кораблями и большим караваном. Близ Азорских островов от него отделились пять кораблей, направлявшихся в Ост-Индию под начальством Сюффреня, о котором ниже нам придется еще много говорить. Де Грасс был в виду Мартиники 28-го апреля. Адмирал Худ (Родней оставался у Сент-Эсташа) блокировал французский порт у Форт-Рояля на подветренной стороне острова, где стояли четыре линейных корабля, когда разведочные суда донесли ему о флоте неприятеля. Худу теперь представлялись две альтернативы: одна помешать соединению блокировавшихся им четырех кораблей с приближавшимся флотом, другая - удержать последний от занятия положения между ним и бухтой Грос-Айлот на Санта-Лючии. Вместо того, чтобы исполнить это в течение следующих суток, выбравшись на ветер относительно Алмазной скалы (Diamond Rock), его флот так упал под ветер, что де Грасс, пройдя через канал 29-го, выбрался по направлению к Форт-Роялю, держа вверенный ему караван между флотом и островом. За эту ошибочную позицию Родней сурово порицал Худа, но она могла быть вызвана слабыми ветрами и подветренным течением. Как бы то ни было, но только четыре корабля, стоявшие в Форт-Рояле, снялись с якоря и присоединились к главному флоту. У англичан было теперь только восемнадцать кораблей, против двадцати четырех французских, бывших при том же на ветре, но хотя силы де Грасса относились таким образом к силам противника, как четыре к трем, и хотя положение его давало возможность атаковать последнего, он не сделал этого. Страх подвергнуть опасности свой караван помешал ему рискнуть на серьезный бой. Велико должно быть недоверие своим силам, чтобы поступить так! Когда есть флот, сильнейший сравнительно с неприятельским, то разве не время сражаться? Он ограничился отдаленной канонадой - с результатами, столь невыгодными для англичан, что отступление его делается еще более непонятным... Могут ли политика или традиции, которые оправдывают такой образ действий, назваться целесообразными?
      На следующий день, 30-го апреля, де Грасс, пропустивший случай накануне, пытался преследовать Худа, но последний не имел больше оснований напрашиваться на сражение, так как его слабость, сравнительно с неприятелем, еще более увеличилась серьезными повреждениями, полученными некоторыми его кораблями 29-го числа. Де Грасс не мог догнать его вследствие меньшей скорости своего флота, многие корабли которого не были обшиты медью в подводной части - факт, достойный замечания, так как французские суда, благодаря лучшим обводам и размерениям, были, в общем, быстроходнее, чем английские, но это превосходство было уничтожено медлительностью правительства во введении нового усовершенствования.
      Худ присоединился к Роднёю в Антигуа, и де Грасс, простояв короткое время в Форт-Рояле, сделал попытку занятия бухты Грос-Айлот, откуда владевшие ею англичане могли следить за всеми движениями его флота. Потерпев здесь неудачу, он двинулся на остров Тобаго, который и сдался 2-го июня 1781 года. Отплыв оттуда, он, после некоторых второстепенных операций, стал на якорь 26-го июля у Французского мыса (Cap Francaise) - теперь мыс Гаитиен (Haytien) - на острове Гаити. Здесь он нашел ожидавший его французский фрегат из Соединенных Штатов с депешами от Вашингтона и Рошамбо, которыми на него возлагалась самая серьезная роль, какая досталась на долю какого-либо из французских адмиралов в течение этой войны.
      Вторжение англичан в южные штаты, начавшееся Джорджии, с последовавшим за тем взятием Чарльстона и военным подчинением двух крайних штатов, распространилось быстро к северу, через Камден, в Северную Каролину. 16-го августа 1780 года генерал Гэйтс (Gates) был разбит наголову при Камдене; и в течение следующих девяти месяцев англичане под начальством Корнуолиса делали настойчивые попытки опустошения Северной Каролины. Эти операции, изложение которых не касается нашего непосредственного предмета, окончились тем, что вынудили Корнуолиса, несмотря на многие его успехи в серьезных схватках, отступить в истощении к морскому берегу и, в конце концов, к Уилмингтону, где были устроены склады разных припасов в расчете на подобный случай. Противник Корнуолиса, генерал Грин (Greene), обратил тогда американские войска к Южной Каролине. Корнуолис, силы которого были слишком слабы для того, чтобы он мог мечтать о подчинении недружелюбной страны, или даже просто о проникновении внутрь ее, должен был теперь выбирать между возвращением к Чарльстону, чтобы подкрепить там и в Южной Каролине потрясенные силы британцев, и движением к северу, опять в Виргинию, для соединения там с небольшим экспедиционным отрядом, действовавшим на реке Джемс, под командою генералов Фил-липса и Арнольда. Отступление было бы признанием, что утомительный поход и схватки прошлых месяцев прошли безрезультатно, и генерал охотно убедил себя, что главной военной квартирой должен быть Чесапик, даже если бы пришлось покинуть самый Нью-Йорк. Главнокомандующий, сэр Генри Клинтон, никоим образом не разделял этого мнения, на котором опиралось оправдание шага, сделанного без его разрешения. "Операции в Чесапике, - писал он,- сопряжены с большим риском, если только мы не обеспечены в постоянном превосходстве на море. Я дрожу за роковые последствия, к каким они могут повести". Что касается Корнуолиса, то он, взяв дело в свои руки, выступил из Уилмингтона 25-го апреля 1781 года, соединившись с британцами, бывшими уже в Петербурге{136} 20-го мая. Соединенные таким образом отряды насчитывали семь тысяч человек. После того, как они были вынуждены отступить из открытой страны Южной Каролины в Чарльстон, остались два центра британской силы - в Нью-Йорке и Чесапике; и так как Нью-Джерси и Пенсильвания были в руках американцев, то сообщение между этими центрами опиралось всецело на море. Несмотря на свою неодобрительную критику действий Корнуолиса, Клинтон сам уже отважился послать большой отряд своих войск в Чесапик. Отряд в тысячу шестьсот человек под начальством Бенедикта Арнольда опустошил долину реки Джемс и сжег Ричмонд в январе того же года. В надежде взять Арнольда в плен, был послан в Виргинию Лафайет, во главе тысячи двухсот солдат, и вечером 8-го марта французская эскадра отплыла из Ньюпорта для поддержки отряда занятием Чесапикской бухты. Адмирал, командовавший флотом, стоявшим в бухте Хардинера{137}, узнал об этом через свои разведочные суда и отправился в погоню за упомянутой эскадрой утром 10-го числа, через тридцать шесть часов после ее отплытия. Благодаря ли своей энергии, или просто удаче, он так хорошо распорядился своим временем, что, когда враждебные флоты увидели друг друга, немного в стороне от Чесапикских мысов, то англичане были впереди{138} (план XII, А, А). Арбетнот сейчас же повернул на другой галс для встречи неприятеля, который с своей стороны построился в линию баталии. Ветер в это время был западный, так что ни одному из противников нельзя было взять курс прямо в бухту.
      Враждебные флоты были почти равны силами, так как каждый из них состоял из восьми кораблей, но у англичан был один девяностапушечный корабль, тогда как одно из французских судов было только сильным фрегатом, который занял место в линии. Несмотря на то, обстоятельства сложились так, что энергичный начальник, оставаясь верным требованиям обычной французской морской политики, должен был бы стараться, вступив в бой, довести его до решительных результатов, и факт, что это не было сделано, следует всецело приписать доброй воле коммодора Детуша (Destouche) или какой-либо другой причине, независимой от того предпочтения конечных целей операций, о котором так много приходится читать в сочинениях по французской морской истории. Погода была свежая, угрожая штормом; и ветер, сначала переменный, установился с северо-востока, при большом волнении, но теперь уже сделавшись попутным для входа в бухту. Оба флота к этому времени были на левом галсе, идя по направлению в море, французы впереди и около румба на наветренном крамболе англичан (В, В). С этой позиции они повернули последовательно через фордевинд (с), обойдя противника с носу, заняли подветренное положение, и таким образом получили возможность стрелять из орудий нижних батарей, чего сильное волнение не позволяло наветренным кораблям. Англичане следовали прежним курсом до тех пор, пока линия неприятеля не пришла к ним на траверз (и, Ь), и тогда повернули через фордевинд все вместе и вскоре за тем атаковали противника обычным образом и с обычными результатами (С). Три авангардные корабля получили повреждения в рангоуте; но в свою очередь, сосредоточив огонь, главным образом, на двух головных кораблях неприятеля, они нанесли им серьезные повреждения в корпусе и такелаже. Тогда французский авангард спустился, и Арбетнот, в замешательстве, приказал своему авангарду привести опять к ветру. Коммодор Детуш исполнил теперь весьма искусное движение дефилирования. Сделав сигнал своему авангарду повернуть на другой галс, он провел остальную часть эскадры мимо выведенных из строя английских кораблей и, дав по ним последовательные залпы из орудий своих сравнительно свежих кораблей, повернул через фордевинд (d) и ушел в море (D). Этим и окончилось сражение, в котором худшая участь пришлась, конечно, на долю англичан, но с обычной настойчивостью в преследовании целей они, не будучи в состоянии идти за своим противником в море, направились в бухту (D) и соединились с Арнольдом, разрушив таким образом планы французов и американцев, на которые Вашингтон возлагал такие большие надежды. Не может быть сомнения, после тщательного изучения описаний этого сражения, что французы вышли из него в лучшем состоянии, чем англичане, и они действительно настаивали на том, что одержали победу; тем не менее конечные цели экспедиции не искусили их опять попытаться рискнуть на состязание с флотом, почти равной им силы{139}.
      Когда путь морем был таким образом открыт для англичан и охраняем их морскою силою, две тысячи английских солдат отплыли из Нью-Йорка и достигли Виргинии 26-го марта; а прибытие затем Корнуолиса в мае месяце подняло число их до семи тысяч. Операции противников, имевшие место в течение весенних и летних месяцев, когда американцами командовал Лафайет, не касаются нашего предмета. В начале августа Корнуолис, действуя по распоряжениям Клинтона, стянул свои войска внутрь полуострова, между реками Йорк и Джемс, и занял Йорктаун.
      Вашингтон и Рошамбо встретились 21-го мая и решили, что положение дел требовало, чтобы усилия французского Вест-Индского флота, когда тот придет, были направлены против Нью-Йорка или Чесапика. Таков был смысл депеши, найденной де Грассом по приходе его к Французскому мысу на Гаити, и тем временем начальники союзных войск стянули последние к Нью-Йорку, встав таким образом как раз возле одного из намеченных ими предметов действий и подойдя ближе к другому, на случай, если бы пришлось остановиться на нем.
      В обоих случаях результат, как по мнению Вашингтона, так и по мнению французского правительства, обусловливался превосходством морской силы, но Рошамбо, частным образом, известил адмирала, что в выборе театра предполагаемых операций он отдает предпочтение Чесапику и что, сверх того, французское правительство отклонило от себя доставление средств для правильной осады Нью-Йорка{140}. Поэтому, предприятие приняло вид обширной военной комбинации, зависевшей от легкости и быстроты передвижения действующих сил и рассчитывавшей на отвод глаз неприятеля от истинного предмета действий - требования, которым специальные свойства флота превосходно удовлетворяют. Более короткое расстояние до Чесапика, большая глубина вод его и более легкая проводка флота по его фарватеру (сравнительно с нью-йоркским) были дальнейшими доводами в пользу Чесапика для осторожного моряка, и де Грасс охотно принял план Рошамбо, не делая затруднений, или не требуя изменений, что повело бы к излишним разговорам и к промедлению.
      Приняв свое решение, французский адмирал действовал с большим благоразумием, быстротой и энергией. Тот же самый фрегат, который доставил депеши от Вашингтона, был послан обратно, так что к 15-му августа начальники союзных войск знали о предполагавшемся прибытии флота. Три тысячи пятьсот солдат были даны в распоряжение адмирала губернатором Французского мыса на условии, чтобы в бухте осталась испанская эскадра, которую привел де Грасс. Последний достал также от губернатора Гаваны денег, в которых американцы крайне нуждались, и наконец, вместо того, чтобы ослабить свою силу посылкой конвоя с коммерческими судами во Францию, как желало этого правительство, он взял с собою в Чесапик все суда, какие только мог. Для того, чтобы скрыть свои цели от неприятеля возможно дольше, он прошел Багамским каналом как путем, реже других избиравшимся тогда моряками, и 30-го августа стал на якорь в Линхавенс-кой бухте (Lynnhaven Bay), сейчас за Чесапикскими мысами, с двадцатью восемью линейными кораблями. За три дня до этого, 27-го августа, французская эскадра, стоявшая в Ньюпор-те - восемь линейных кораблей с четырьмя фрегатами и восемнадцатью транспортами - отплыла на rendez-vous под командой де Барра (de Barras), сделав, однако, большой обход открытым морем для избежания встречи с англичанами. Эта мера предосторожности была тем более необходима, что на эскадре находилась французская осадная артиллерия. Войска под начальством Вашингтона и Рошамбо перешли Гудзон 24-го августа, двигаясь к Чесапикской бухте. Таким образом, различные вооруженные силы, морские и сухопутные, стягивались к избранному ими предмету действий - армии Корнуолиса.
      Англичане повсюду терпели неудачи. Родней, узнав об отправлении де Грасса, послал четырнадцать линейных кораблей под командой адмирала Худа в Северную Америку, а сам отплыл в Англию в августе месяце вследствие болезненного состояния своего. Худ, идя прямым путем, дошел до Че-сапика тремя днями раньше де Грасса, заглянул в бухту и, найдя ее пустою, отправился в Нью-Йорк. Здесь он встретил пять линейных кораблей под начальством Грэвса (Graves) который как старший, принял командование всеми силами и отплыл 31-го августа в Чесапик, надеясь застигнуть де Барра прежде соединения его с де Грассом. Не ранее, как только через два дня после того, сэр Генри Клинтон убедился, что они направились против Корнуолиса и находятся уже слишком далеко, чтобы догнать их.
      Адмирал Грэвс был глубоко удивлен, увидав по приходе в Чесапик стоявший там на якоре флот, численность которого свидетельствовала, что он мог быть только неприятельским. Несмотря на то, он направился прямо на него и, хотя по вступлении де Грасса под паруса он мог сосчитать, что у последнего было двадцать четыре корабля против его девятнадцати, это открытие своей сравнительной слабости не удержало английского адмирала от атаки. Грубость его тактических приемов, однако, не соответствовала его храбрости; многие из его судов были жестоко повреждены без всякой пользы для дела. Де Грасс, ожидая де Барра, оставался пять дней вне бухты, заставляя английский флот держаться настороже и не позволяя ему уходить, но и не вступая с ним в бой, затем, возвратившись в порт, он нашел там де Барра спокойно стоящим на якоре. Грэвс же возвратился опять в Нью-Йорк, и с его уходом исчезла последняя надежда Корнуолиса на поддержку, которая могла бы порадовать его. Осада выдерживалась упорно, но обладание морем делало возможным один только исход, и в конце концов английские силы должны были сдаться 19-го октября 1781 года. С этим бедствием надежда подчинения колоний исчезла в Англии. Борьба не угасала еще в течение года после того, но уже никаких серьезных операций не предпринималось.
      Операции англичан, окончившиеся так неудачно для них, отличались одновременно и дурным ведением дела и действительным несчастьем. В самом деле, отряд Худа мог бы быть усилен несколькими кораблями из Ямайки, если бы приказания Роднея были исполнены{141}. Равным образом, посыльное судно, отправленное им к адмиралу Грэвсу, командовавшему эскадрою в Нью-Йорке, не нашло там его, так как он ушел в крейсерство на восток, с целью перехватить некоторые важные припасы, которые были посланы американским агентом во Франции и о задержке которых английское правительство усиленно заботилось; но адмирал, при имевшихся у него сведениях о караване с упомянутыми припасами, поступил нелогично, оставив свою главную стоянку со всем флотом, в то время, когда приближение ураганного времени года в Вест-Индии направляло деятельные операции флотов к континенту. Следствием его отсутствия было то, что, хотя депеши Роднея были сейчас же посланы вслед ему из Нью-Йорка, судно, взявшее их, было загнано на отмель крейсерами неприятеля, и Грэвс не узнал их содержания до своего возвращения в порт 16-го августа. Извещение, посланное Худом о своем приходе, также было перехвачено. Что же касается того, что он не скоро затем опять вышел в море, то, кажется, что иначе ему и нельзя было поступить; но с другой стороны, кажется, что этот образ действий был ошибочен. Известно было, что де Барра отплыл из Ньюпорта с восемью кораблями - вероятно в Чесапик и, конечно, на соединение с де Грассом, и совершенно основательно указывалось, что если бы Грэвс крейсеровал близ Чесапикских мысов, но вне вида берегов, то едва ли бы упустил случай встречи с де Барра, эскадра которого была слабее, чем его. Зная то, что известно теперь, без сомнения, надлежало бы поступить так; но тогда английский адмирал имел неточные сведения. Никоим образом не ожидалось, что французы придут с силами, хотя бы приблизительно такими, с какими они пришли в действительности. По беспечности своих крейсеров, поставленных близ Чесапика, Грэвс не получил тех сведений о численности противника, какие должен был бы получить. Обоим этим крейсерам было приказано держаться под парусами, а между тем появление де Грасса застало их на якоре за мысом Генри и отрезало им отступление: один из них был взят в плен, другой - загнан вверх по реке Йорк. Ни одно единичное обстоятельство не имело такого влияния на исход дела, как небрежность командиров этих крейсеров. Легко можно себе представить, что движения флота Грэвса были бы иными, если бы он знал двумя днями раньше, что де Грасс шел с двадцатью семью или двадцатью восемью кораблями; как естественно было бы тогда со стороны его прежде всего подстеречь де Барра, эскадра которого не могла бы оказать серьезного сопротивления его девятнадцати кораблям. "Если бы адмирал Грэвс успел захватить эту эскадру (на судах которой была осадная артиллерия), то осадившая армия была бы сильно парализована, если только не поставлена в невозможность продолжать свои операции, это привело бы также оба враждебные флота почти к численному равенству, задержало бы успех французского оружия в Вест-Индии на наступавший год и, может быть, породило бы несогласия между французами и американцами{142} к усилению и без того овладевшего последними отчаяния, от которого теперь они оправились только благодаря прибытию сил де Грасса"{143}. Эти замечания, относящиеся к морской стратегии, нельзя не считать правильными и здравыми.
      Что касается тактики адмирала, то достаточно сказать, что он вел бой почти так, как делал это Бинг, с результатами, весьма похожими на неудачи последнего, и что при атаке двадцати четырех кораблей де Грасса, семь из девятнадцати кораблей его флота, под командой такого способного офицера, каким был Худ, не могли вступить в бой при назначенной диспозиции.
      Командовавшему французским флотом, де Грассу, следует воздать должное за его энергию, предусмотрительность и решимость, - удивительные в сопоставлении с его упущениями в других случаях. Решение взять с собой все корабли, какие только было возможно, сделавшее операции его независимыми от неудач миссии де Барра, прохождение через Багамский канал для того, чтобы скрыть свои движения, ловкость, с какою он достал требовавшиеся деньги и войска от испанских и французских военных властей, предусмотрительность, которая заставила его еще 29-го марта, вскоре после выхода из Бреста, написать Рошамбо, чтобы были высланы лоцманы американского побережья к Французскому мысу (на Гаити) и хладнокровие, с каким он задерживал Грэвса, пока не проскользнула в бухту эскадра де Барра... Все это достойно похвалы. Своему отечеству адмирал также оказал услугу, удержав двести коммерческих кораблей "вест-индской торговли" у Французского мыса, где они оставались от июля до ноября, когда окончание операций дало ему возможность конвоировать их военными кораблями. Случай этот иллюстрирует слабое место торговой страны с представительным правительством по сравнению с чисто военной державой. "Если бы британское правительство,- писал один английский офицер той эпохи, - санкционировало, или британский адмирал принял такую меру, то первое было бы свергнуто, а второй повешен"{144}. Родней в то же самое время нашел необходимым отрядить пять линейных кораблей для конвойной службы, кроме еще полдюжины других, отправленных им в Англию с торговыми судами из Ямайки.
      Легче критиковать разделение английского флота между Вест-Индией и Северной Америкой в следующих 1780 и 1781 годах, чем ясно представить себе затруднительность тогдашнего положения Англии. Положение это было только отражением тех затруднений, какие испытывала Англия с военной точки зрения во всем мире в течение рассматриваемой великой и неравной войны. Везде ей приходилось иметь дело со сложными препятствиями и с сильнейшим врагом, как это испытывала она всегда как монархия, многочисленные пункты которой были уязвимы. В Европе плававший в Канале флот ее неоднократно загонялся в порты подавлявшими силами противника. Гибралтар, тесно блокированный с суши и с моря, едва держался при отчаянном сопротивлении, только благодаря искусству английских моряков, торжествовавших над неспособностью и несогласиями враждебных им союзников. В Ост-Индии сэр Эдуард Хьюджес (Edward Hughes) встретил в Сюффрене противника, столько же сильнейшего по численности флота, сколько был де Грасс сильнее Худа, и значительно превосходившего его по способностям, как флотоводец. Менорка, покинутая правительством метрополии на произвол судьбы, пала перед превосходною силою, как должны были пасть, один за другим, менее важные из английских Антильских островов. Положение Англии, с того времени как Франция и Испания открыли морскую войну против нее, было везде оборонительным, за исключением Северной Америки, и поэтому, с военной точки зрения, - неправильным по существу. Она везде ожидала атак, которые неприятель, во всех пунктах сильнейший, мог предпринять по собственному выбору места и времени; да собственно и Северная Америка не представляла исключения, несмотря на некоторые наступательные операции, которые никоим образом не вредили ее настоящим, т. е. морским врагам.
      Принимая во внимание такое положение Англии и устраняя при этом вопросы национальной гордости или чувствительности, спросим, что предписывала ей военная мудрость? Вопрос этот доставил бы превосходный предмет изучения для военного исследователя, и на него нельзя отвечать бегло; но мы можем однако указать некоторые очевидные истины. Во-первых, следовало определить, какую часть атакованной монархии наиболее необходимо было сохранить. После самих Британских островов наиболее ценными владениями в глазах Англии были в то время Северо-Американские колонии.