Хроники Эйнарина (№3) - Удача игрока

Вновь замахнувшись на Нэта, Джирран огрел его по колену. Стражник запрыгал боком. Джирран отбросил доску и пошел на него, руками в перчатках молотя Нэта по лицу, ребрам, животу и паху. Под градом беспощадных ударов стражник быстро слабел, кровь из раны под ухом заливала рубаху и куртку.

– Что за… – Оставив шлюху, Виго вскарабкался на ноги и, бессильно ругаясь, стал натягивать штаны.

За спиной у Рифа теперь было стойло. Стражник качался с ноги на ногу, сжимая кулаки, но Тейриол лишь усмехнулся и ткнул его своей доской сначала в один бок, затем в другой. Риф был вынужден отступить к расколотому дереву, болезненные удары сыпались на плечи и бедра. Он сгорбился в тщетной попытке защититься, плюнул в Тейриола и схватил висящий ремень от сбруи. Быстрым движением Тейриол взмахнул затвердевшей от старости клепкой и со всей силы ударил стражника по руке.

Крик Рифа смешался с треском кости. Но его перекрыл негодующий рев Виго, бросившегося на спину Джиррана, пока Нэт, вялый и беспомощный, лежал в кровавой грязи. Стражник хотел обхватить своими лапищами толстую шею горца, но Джирран оказался проворнее. Он прижал подбородок к груди, сгорбил плечи, затем шагнул вперед и вбок и одним плавным движением бросил ничего не подозревающего Виго через голову прямо в грязь конюшенного стока.

Толстяк обалдело разевал рот у ног Тейриола, стараясь вдохнуть. Юноша пнул его раз, потом другой, потом еще и еще, тяжелые сапоги, подбитые металлом, жестко ударяли по тучному телу, оставляя отпечатки гвоздей на рубахе Виго, его полузашнурованных бриджах, руках и лодыжках, разрезая до крови щеку. Стражник мог только перекатываться да извиваться в навозе, не в силах спастись от истязаний, свертываясь в комок после пинка в живот, только чтобы выгнуть от боли спину после удара в копчик.

Риф попытался вмешаться со своей бесполезно висящей рукой, но Джирран врезал ему железным кулаком под ребра и схватил Тейриола за руку. Быстрое дыхание юноши рвалось из-под ткани, закрывающей лицо, его пинки становились все более твердыми и жестокими.

– Хватит. Ты же не хочешь его убить, а только вывести из строя. Отец что, не учил тебя драться?

Не находя ответа, Тейриол наклонился, чтобы плюнуть прямо в лицо Виго, теперь превратившееся в кровавую грязную маску.

Джирран с удовлетворением кивнул. Риф задыхался, сгорбившись на коленях. Нэт свалился в углу, слезы размазывали кровь, которая текла по его сломанному сопливому носу.

– А как быть с ней? – Тейриол указал на шлюху, съежившуюся в своих нижних юбках на куче затхлого сена. Дерзость боролась с отвращением на лице юноши, и он неуверенно облизал губы.

Помертвев от ужаса, девица попыталась улыбнуться, но вместо улыбки вышла жуткая гримаса.

– Вы получите удовольствие бесплатно, только не бейте меня, – взмолилась она, трясущимися руками стаскивая блузку.

Джирран сморщил нос.

– Я бы не прикоснулся к гниющей шлюхе вроде тебя даже поленом! – Он подобрал свою бочарную клепку и угрожающе шагнул вперед. – Но, возможно, я приду, найду тебя и угощу вот этим, если кто-то вдруг станет нас искать. Ты – единственная, кто все видел, и единственная, кто может все рассказать. Только сделай это, я вернусь и попорчу твою мордашку, ты слышишь меня?

Девица залепетала сквозь слезы, обещая молчать.

– Пошли! – Джирран с усилием оттащил дверь конюшни. Он вытолкал Тейриола наружу, снова закрыл дверь и заклинил ее доской. Запихнув испачканные перчатки в карман, надел накидку и застегнул ее, чтобы скрыть кровь на рубахе. Потом осторожно выглянул из тупика. – Надо быстрей убираться отсюда.

Тейриол поднял свою накидку и остановился, чтобы ополоснуть сапоги в воде, скопившейся в ямке на месте вырытых булыжников.

– Это покажет Харкуасу, что мы не шутим, – заметил он с удовлетворением. – И можно сказать Кейсилу, что я полностью расплатился с его долгами.

– Ты ничего не скажешь ни ему, ни Эйриз, ни единого словечка! – рявкнул Джирран. – Да и вряд ли тут есть чем похвастаться. Они называют этих стражников крутыми? На руднике они бы не протянули и трех дней! – Его взгляд задержался на борцах, все еще ведущих жаркие схватки. – Мы уйдем быстро, но спокойно и не оглядываясь назад. Мы пришли, чтобы посмотреть борьбу, но не нашли ничего интересного и теперь возвращаемся в пансион. Это то, что мы скажем Эйриз, и Кейси, и любому, кто спросит. Ты понял?

– Конечно. – Уходя, Тейриол все же оглянулся. – Так что теперь?

– Приведем себя в порядок, пока наши не вернулись. Съедим то, что эта воровка-хозяйка называет ужином за четыре марки, а потом вы с Кейсилом отправитесь развлекаться, куда пожелаете. Мы с Эйриз заслужили тихий вечер в пансионе, только мы вдвоем. – Глаза Джиррана блестели от предвкушения. – Пора ей наконец выразить мне толику признательности.

Селерима, Западный Энсеймин, Второй день Весенней ярмарки, вечер

Наконец-то руны покатились по-моему, когда я добралась до «Серебристой Ивы» – опрятного ресторанчика на углу Каретной улицы. Звучная песня лютни плыла в открытые ставни, пробуждая воспоминания детства, и, толкнув дверь, я очутилась в уютном зале, где респектабельные мужи развлекали жен и дочерей за роскошными пирожными и дорогими винами. Прошло несколько мгновений, прежде чем слуги заметили меня, все взоры были обращены к менестрелю, сидевшему у лестницы, а тот, закрыв глаза, весь погрузился в мелодию.

Это был не новоявленный скиталец, только что вышедший из Леса и жаждущий приключений. Насколько я могла судить, этот человек шагал по дорогам, что связывали вместе Старую Империю, в течение почти целого поколения. Ростом он был чуть ниже среднего, с обветренным угловатым лицом, короткими волосами уже не цвета осенних листьев, а блеклого янтаря, посыпанного серебром, и лысиной на макушке. Его руки были костлявы, пальцы – длинны, они ловко щипали струны на Лесной манер, а те, что лежали на ладах, приобрели утолщенные ногти и мозолистые кончики от целой жизни игры. Его голос имел богатый тембр двойной тростниковой флейты и глубину тысячи лиг опыта. Его неприметная по цвету и покрою одежда, потертая на локтях и коленях, стоила когда-то немалых денег, заплаченных искусному портному. Он, несомненно, был из Народа, но за долгую жизнь набрался достаточно мудрости, чтобы проводить зимы там, где трактиры предлагают теплую постель и горячую еду, возвращаясь лишь тогда, когда леса зазеленеют, – любо жить на приволье в плодородные дни лета. На тяжелой золотой цепи вокруг его шеи висела горсть колец, каждое ухо было проколото несколько раз, и отблески свечей играли на драгоценных камнях. Лесной Народ, как сороки, обожает все блестящее.

– Чем могу служить? – Юноша в безупречном переднике вежливо ждал моего ответа.

– Я хочу поговорить с певцом. – Лесной говорок сам собой скатился с моего языка, речь отца как живая звучала в моей памяти.

– Он будет отдыхать на заднем дворе. Не хотите подождать там? – неуверенно предложил парень.

– Спасибо.

Учитывая порядок в доме, я не ожидала увидеть обычную свалку из разбитых горшков и пустых бочек, но все равно двор приятно меня удивил. Серая брусчатка была чисто подметена, вдоль стен стояли горшки с пряными травами, согретыми поздним солнцем, и когда я коснулась их нежных листочков, воздух наполнился благоуханием. Розы беседки в этом сезоне были еще просто голыми стеблями, но все равно создавали приятный уголок для того, чтобы сидеть, и ждать, и любоваться резной статуей Халкарион. Богиня смотрела на свое отражение, расчесывая волосы над широким мраморным бассейном. Я вспомнила, что хотела найти усыпальницу для пожертвования.

– Она прелестна, не правда ли?

Голос менестреля пробудил во мне дрожь узнавания. Он виднелся темным силуэтом на фоне ранних ламп. Я вспомнила спальню на чердаке моего отца, который всегда останавливался на пороге, спев мне перед сном свои песни – наследие, так давно утраченное мною. Но этот человек не был моим отцом, поэтому я сразу взяла себя в руки.

– Если тебе нравится Дева, которая ухаживает за своими волосами и ждет, пока Дрианон не призовет ее к материнству. Лично я предпочитаю те сказания, где она заставляет мужчин и луны плясать под ее дудку. – Я вдруг поняла, что разболталась, и захлопнула рот.

– Вероятно, это говорит твоя кровь, учитывая цвет твоих волос.

Менестрель сказал что-то еще на плавном языке Леса, ударения намекали на какую-то пословицу или трюизм, но для меня его слова ничего не значили.

– Прости, не понимаю. – Я покачала головой. Менестрель прислонился к крошащимся оранжевым кирпичам стены и поднял брови.

– У тебя на руках все фигуры, и если ты хочешь поговорить со мной, то, видимо, хочешь играть, но не знаешь правил игры…

– Смотря какая игра, – парировала я. Я без труда могла бы вести такое добродушное подшучивание, но не понимала, куда он гнет.

– Вся жизнь – игра, моя дорогая, все вертится вокруг нее. – Менестрель улыбнулся, и в этот раз хорошо знакомый мне огонь осветил его медные глаза. – Итак, если ты не из Народа, как случилось, что ты имеешь весь комплект фигур, которые создают Лесную девушку, причем столь прекрасный комплект? – Он смерил меня тем медленным напряженным взглядом, который многие женщины находят лестным.

– Мой отец оставил мне наружную оболочку. – Я старательно изобразила вежливое равнодушие.

К счастью, другая забота отвлекла моего собеседника.

– Где и когда ты родилась? – спросил менестрель, и слабое беспокойство сморщило его лоб.

– В Ванаме, в постлето, двадцать семь лет назад, у горничной по имени Энис, – ответила я, улыбаясь все шире.

Очевидно, менестрель быстро просмотрел свои воспоминания о путешествиях и победах, и его лицо вскоре прояснилось, разделяя мое веселье.

– В тот год я был в Коле, моя дорогая, – молвил он с церемонным поклоном. – Если ты ищешь пропавшего отца, боюсь, я не имею чести им быть.

– Я не об этом хотела поговорить с тобой, не беспокойся.

Дверь открылась, очень вовремя прерывая наш разговор: вошел парень с подносом, на котором стояла тарелка затейливых пирожных и запотевший стеклянный кувшин золотого вина, еще хранящего в себе холод ледяного погреба. Менестрель налил мне бокал.

– За нашу общую кровь, – провозгласил он тост. – Как тебя зовут?

– Ливак.

Я в свою очередь выпила за него.

– А меня – Фру. По крайней мере твой отец оставил тебе прекрасное Лесное имя, – заметил он, прежде чем жадно наброситься на яблочную слойку.

Я приняла его немое предложение угощаться и взяла абрикосовое пирожное, невольно вспоминая, как сопротивлялась моя мать всем уговорам и угрозам, к которым прибегала моя бабушка в попытках дать мне другое имя после того, как периодические визиты отца прекратились.

– Его звали Джихол, – внезапно сообщила я, удивляясь сама себе.

– Из какого рода? – Фру склонил голову набок. – Ты знаешь?

– По-моему, Оленя. – Я отпила вина, соображая, как бы закончить этот бесплодный разговор.

Менестрель сидел неподвижно, потом резко покачал головой.

– Нет, не знаю его, насколько мне известно – нет.

– Это не важно, – выдохнула я с облегчением.

На самом деле я бы, наверно, постаралась избегать моего давно отсутствующего родителя, если б ветры принесли хотя бы слабый его запах. Сейчас в моей жизни и без того хватает неопределенности.

– Так что ты ищешь?

Фру прикончил второе пирожное, и я отмахнулась от его угощений, поняв вдруг, что эти сладости, вероятно, часть платы за его музыку.

– У меня есть книга старых песен, собранных тормалинской дворянкой еще во времена Империи. Они от всех древних племен – Горного, Равнин и Лесного. Я ищу людей, которые сумеют их перевести.

Фру заинтересованно поднял голову.

– Я взгляну для тебя, охотно.

Это была верная ставка, не так ли? Старые песни могут предложить менестрелю что-то новое для его репертуара безо всяких усилий с его стороны.

– Я буду очень рада. Но дело в том, что я путешествую с ученым, а ему требуется несколько мнений, поэтому я бы хотела показать их еще кому-то из людей истинной крови. Ты возвращаешься в Лес? Можно мы пойдем с тобой?

Я снова наполнила бокал Фру.

– Да, так уж случилось, что я возвращаюсь к своему роду, – осторожно подтвердил Фру, вытирая пальцы о заштопанную салфетку. – Прошу тебя и твоего ученого разделить со мной путь.

– У нас есть еще два спутника. Это наши старые друзья, горцы.

Я надеялась, что менестрель не уловил легкое колебание в моем голосе.

– Что нужно горцам в диком лесу? – К счастью, Фру больше разбирало любопытство, чем беспокойство.

– Они путешествуют, как я, играя, где можно, в руны и Ворона. Ворон был игрой Народа задолго до того, как разошелся по всему свету, поэтому я думаю, что братья надеются найти какой-то хитрый прием или стратегию, которая даст им дополнительное преимущество. – Я мысленно напомнила себе предупредить Сорграда о его новой цели.

– Ты играешь в Белого Ворона? – Фру снова глядел на меня с интересом.

– Отец научил, когда я была девочкой.

– Тогда ты знаешь, что эта игра строится на равновесии между защитой леса и силой птиц, когда они пытаются выгнать Ворона. – Глаза у Фру сверкали. Он сел рядом со мной под голые шипы беседки и наклонился ближе. – Всякий обмен среди Народа должен быть справедлив. Что ты предложишь мне в обмен на сопровождение и представления? – Его голос был мягким и ласковым, пальцы легко касались моего колена в бриджах.

– Песни, которые никто не слышал с тех времен, когда дремучий лес подступал к самым воротам Селеримы? – Я деликатно сняла его руку со своей ноги. – Ночные шалости – это приятно, но хорошие песни вечны. Когда их услышат снова, с ними будут связывать твое имя.

– Если они и впрямь неизвестны. Ты бы удивилась, как далеко назад по Древу Лет уходят наши песни.

Менестрель засмеялся, и я с облегчением поняла, что эта часть игры закончена без всяких обид с той и другой стороны.

– Что тебя рассмешило, Фру? – Дверь во двор распахнулась, и на пороге возникла пухленькая девица в ниспадающем складками зеленом платье. У нее было детское личико, круглое и мягкое, с курносым носом, капризно надутыми губками и прелестными глазами, которые разглядывали меня с плохо скрываемым подозрением. – Триз сказал, что ты здесь, во дворе. – Ее молчаливый вопрос нельзя было не понять.

– Зенела, это Ливак. – Фру расплылся в улыбке с налетом сладострастности. – Она соблазняла меня интригующим предложением.

Зенела раздула ноздри.

– Речь о музыке, не о постели. Пока что, – добавила я и кокетливо улыбнулась Фру, чтобы немного подразнить толстушку.

– Приноси завтра утром свой песенник, и поглядим, чем я могу помочь. – Он притянул к себе Зенелу, возмущенно дышащую в низкий вырез платья. – Давай споем за наш ужин, дорогая.

Фру неторопливо вернулся в ресторан, и, бросив на меня колючий взгляд, Зенела поспешила за ним.

Посмеиваясь, я отнесла поднос обратно на кухню.

– Можно мне послушать отсюда? – спросила я широкобедрую женщину, на которую все взирали с почтением. Ее белоснежный передник был закапан медовым сиропом, лицо под практичным чепцом раскраснелось.

Женщина сняла поднос пирожных с огромной плиты, которая не опозорила бы кухню мессира.

– Только не стой на дороге. – Она занялась сахарной пудрой и засахаренными фруктами.

Я нашла тихий угол у двери и стала помогать, передавая пустые тарелки юноше с прямыми волосами, который возился в огромной деревянной раковине, по локти погрузившись в мыльную пену. Кухонная суета на мгновение затихла – Фру заиграл веселую песенку. Он закончил бурным аккордом, а затем начала петь Зенела, тихие переборы лютни сопровождали ее пение. Я придвинулась ближе к двери, чтобы лучше видеть.

Голос толстушки был чистым в более высоких нотах, мягким и звучным в более низких. Вся трепеща от эмоций, она заставила эту старую песню, которую все слышали две горсти раз, звучать так же свежо, как в первое ее исполнение. Зенела стояла под канделябром с двумя свечами, ее блестящие темно-рыжие волосы были больше обязаны травяным краскам, нежели Лесной крови, а искусно подведенные глаза отражали зелень платья. Интересно, лениво подумала я, какова ее история? По виду эта девушка была на горсть лет младше меня, но все еще довольно неопытна. Слушая, как она поет о любви и утрате, я поневоле погрузилась в восхитительную гармонию голоса и лютни.

Идея медленно складывалась у меня в голове. Что, если, кроме старых песен, я предложу Фру новую историю – историю, которая никогда еще не была положена на музыку, рассказ о недавних событиях, что потрясли высочайшие власти Тормалина и заставили опоясываться оружием перед лицом угрозы, невиданной со времен падения Старой Империи? Менестрели всю жизнь стремятся быть первыми среди тех, кто соединяет рассказ и мелодию в новое очарование, а сейчас время праздника, когда каждый грошовый певец в изобилии выводит все те же старые напевы, тогда как люди ищут новых развлечений. Угроза с таинственных островов в океане, открытие погибшей колонии и ее спящих колонистов – из всего этого выйдет баллада, которая захватит внимание и будет крепко держать его, пока оно не запросит пощады.

Десять курантов, означающих закат и конец дня, вплыли через заднюю дверь, и я выбранила себя за потакание своим слабостям.

– Передай Фру, что я зайду завтра, – остановила я слугу и сунула ему пару медяков за труды.

Вернувшись в «Лунный Лебедь», я нашла Сорграда в пивной мирно ужинающим с магом.

– Где Грен? – Я пододвинула табурет.

– Добавляет Келти румянца, пока не начался маскарад. – Сорград налил мне вина.

– Как ваши успехи на бегах?

– Неплохо, – ухмыльнулся горец. – Никто из букмекеров не знал твоего парня, так что он смог прикинуться невинным простачком. Мы делали безумные ставки и забирали их деньги.

Узара скромно улыбнулся.

– А где вы добыли сведения о лошадях? Встретили кого-то из наших знакомых?

Проведя всю зиму в Коле, братья никак не могли знать о текущих достижениях местных коневодов. Сорград весело кивнул на мага.

– Наш добрый друг рассказал нам все о состоянии земли под травой, и когда лошади показывали свой аллюр, и когда они бежали. А когда мы присмотрелись к ним и Грен определил, какие животные любят мокрую землю, а какие – сухую, у нас появилось преимущество, чтобы снизить риск.

Грен всегда хвастался тем, что может понять мысли лошади по выражению одной ее морды. А по-моему, такая длинная, волосатая и негибкая морда не может иметь выражения, если только лошадь не прижала уши, потому что вознамерилась тебя лягнуть.

Я посмотрела на Узару, прищурив глаза.

– Планир не одобрил бы это, не так ли?

– Верховный маг понимает, что мне, возможно, придется использовать мои таланты несколько неортодоксальным образом, дабы продвинуть наши изыскания. – Узара мягко улыбнулся, потянувшись за хлебом.

Вчера он пел совсем другую песню.

– А как твои дела?

– Я нашла менестреля, который мог бы представить нас полезным людям. – Я позволила себе выразить немного сомнения. – А что у вас?

Сорград покачал головой.

– Пусто. Видели пару горцев на петушиных боях, но они были с Харкуасом.

Я скривилась, взяла себе ломтик Сорградова хлеба и положила на него кусок вяленой рыбы, которую горец тщательно очищал от костей.

– Что вы делали на петушиных боях?

– Песочный сказал, что хочет снова прогуляться по домам гильдий, и велел нам идти и развлекаться.

Сорград улыбнулся Узаре, но маг не восстал против своего нового прозвища. Что-то тут явно нечисто.

– Этот Харкуас – важная птица? – Узара посмотрел на каждого из нас по очереди.

– Это один из крупнейших негодяев в этом городе, – объяснила я. – Каждый, кто работает с ним, будет таким же фальшивым, как приветствие ростовщика. Это не тот человек, с которым мы хотим путешествовать.

– Закажи себе еду на кухне, моя девочка, – проворчал Сорград, отодвигая от меня тарелку. – Нет, эта пара выглядела совсем свежей, оба принаряжены и бросаются в глаза, словно отрезанный палец.

– Значит, Харкуас выпотрошит их, как неоперившихся голубей с голубятни, еще до конца праздника. – Я зачавкала кресс-салатом, который стащила с тарелки Сорграда.

– А есть другие горцы в городе? – спросил Узара. Сорград покачал головой.

– Очень мало. Только самые крупные долы могут позволить себе обойтись без нескольких рабочих рук, чтобы доставлять товары в такую даль. При всей прибыли, которую можешь извлечь, ты столько времени тратишь на дорогу…

Движение у двери оборвало его речь. Оглянувшись, я увидела Резу, спешащего к нам.

– Ниэлло велел передать тебе это, как только ты придешь. – Парень вытащил дважды сложенную и запечатанную записку из кармана потрепанной куртки, которая была ему слишком велика.

Прежде чем сломать сургуч, я поманила мальчишку-слугу.

– Садись, Реза, выпей.

Он улыбнулся мне щербатым ртом – наследием постоянных побоев и голода, которые были его уделом, пока Ниэлло не вытащил его из канавы. Я подмигнула Резе, но мое хорошее настроение испарялось по мере того, как я разбирала неумелые каракули Ниэлло, украшавшие обратную сторону какого-то древнего маскарадного диалога.

– В чем дело? – Сорград изучал мое лицо так же внимательно, как я – пергамент.

– Вы с Греном влипали в какие-нибудь неприятности сегодня после полудня? – небрежно спросила я.

Сорград беззаботно покачал головой.

– Нет.

– И Грен все время был с тобой?

– Пока мы не вернулись сюда и он не увидел Келти, поправляющую у него под носом свои подвязки, – ухмыльнулся Сорград. – Грен не из тех, кто придирается к жирному гусю.

Я медленно кивнула.

– Ниэлло пишет, что здесь была Стража и задавала вопросы. Кажется, они хотят поговорить с парой горцев по поводу взбучки, которую они устроили каким-то стражникам.

Узара открыл рот, и если б я могла дотянуться, я бы пнула его под столом, чтобы молчал.

– Могут возникнуть осложнения? – Тон мага был одновременно вежливым и примирительным.

Я постаралась не выдать своего облегчения, что он не усомнился в словах Сорграда.

– Честно говоря, да. Ниэлло не стал бы напрягать свои мозги этим, – я помахала запиской, – если бы не думал, что дело серьезное.

– Они чуть не разнесли всю сцену, искали, не прячется ли кто под ней, – добавил Реза. – И перетряхнули все наши корзины с костюмами.

Я положила руки на стол.

– Если их людей избили, Стража будет загребать всех, кто подойдет под описание, раздавая им пинки для полного счастья. Так здесь заведено, как, впрочем, и везде. В другое время года мы могли бы нанять адвоката и оспорить это дело в суде, добыть свидетелей, которые поклялись бы за нас. Келти, например, убедила бы судью, что Грен весь день не покидал ее постели. – Я покачала головой. – Но только не в праздники. Праздничный суд припишет отцовство ублюдка первому же лицу, вошедшему в дверь, и ничего не поделаешь.

– Вряд ли мы хотим привлечь к себе внимание Стражи, не так ли?

Я увидела лицо Арла Кордайнера, отраженное в глазах Сорграда. Еще одно соображение, которое стоит принять во внимание.

– Ниэлло пишет, что Вадим отвел одного из стражников в угол, – сказала я Сорграду, игнорируя остальных, – и шептался с ним, как скряга со своими деньгами.

– Мы можем заткнуть ему рот, – пожал плечами Сорград.

– Если его найдут мертвым до конца праздника, это только вызовет еще больше неприятностей, – предупредила я.

– Его не найдут, – зловеще усмехнулся Сорград.

– Почему бы нам просто не уехать? – встревожился Узара.

– Потому что ни один менестрель не тронется в путь до самой последней минуты ярмарки. – Я придушила свою досаду. Нет смысла противиться судьбе, придется брать те руны, какие есть. – Ты мог бы сыграть второго клоуна, а, Реза?

Парень с надеждой кивнул.

– Тогда Ниэлло может сказать Вадиму, чтобы забирал свои деньги и уматывал, или мы купим на них нишу в усыпальнице для его праха, – твердо заявила я. – Вадим не будет спорить. Такие, как он, только лают, но не кусают.

– А кто будет играть собаку? – поинтересовался Сорград.

– Грен, – предложила я: на него не будет никакого удержу.

– Стало быть, мы идем в Лес, не в Горы? – Узара перевел взгляд с Сорграда на меня. – В конце праздника?

Я кивнула.

– Ты против?

– Нет, что ты. – Узара развел руки в умиротворяющем жесте. – Я обязан следовать твоему руководству, – улыбнулся он с уничижительной скромностью.

Но меня не обманешь: он сегодня нарочно отделался от братьев и использовал магию, чтобы связаться с Планиром в Хадрумале. Наверняка ему велели посадить свою собаку на цепь и стараться всем угодить. Это, конечно, хорошо – по крайней мере он должен поладить с Греном и Сорградом, – но я не собиралась доверять магу, даже когда он сидит и ест свой ужин, скромный, как старая шлюха на свадьбе.

– Что мы делаем завтра? – поинтересовался Сорград. – С утра братства усыпальниц будут играть на благочестии, но после обеда свое место под солнцем получат акробаты и дрессировщики.

Я покачала головой.

– Я хочу повидать этого менестреля насчет песни-другой. И не только насчет древних песен. Пусть Узара хранит свои секреты, а я буду хранить свои. Я думала о песнях, их силе и живучести. Открытие тайн старой эфирной магии – это прекрасно, но, возможно, я сумею проще использовать хорошую мелодию и волнующие слова. Если Фру сочинит удачную песню, которая будет предупреждать людей об эльетиммской угрозе, весть о ней распространится быстрее, чем огонь по соломенной крыше. Если я проявлю осторожность и расскажу эту историю так, чтобы обо мне там вовсе не упоминалось, никто не сможет проследить ее обратно ко мне.

Кеханнасекк, острова эльетиммов, Весеннее Равноденствие

Он был столь поглощен далеким созерцанием, что не заметил, как, бесшумно ступая, вошел отец, пока дыхание не зашевелило волосы на затылке.

– Эрескен?

Испугавшись, он резко вдохнул, плечи невольно напряглись под скромной туникой из некрашеной шерсти.

– Как дела?

Вопрос звучал добродушно. Старик был в хорошем настроении, и Эрескену задышалось легче.

– Плохо, господин мой, – признался он откровенно. – Я провел в поисках ночь и день, и у меня такое чувство, словно я блуждаю в тумане. Я надеялся, что стазис Равноденствия поможет мне, но пока не ощутил никакого преимущества.

Беловолосый старик фыркнул и подошел к узкому окну, где железные прутья решетки бросали черные полосы тени поперек его простого серовато-коричневого одеяния. Жидкий свет пробивался мимо, только чтобы отразиться от белых стен и оттертых до соломенного цвета половиц. Старик посмотрел вниз, во двор, четырьмя этажами ниже, где вооруженные люди в черных мундирах целеустремленно шагали, а слуги в тусклых коричневых плащах торопливо уступали им дорогу.

– Возможно, нам следует наказать какого-то грешника, убить петуха, чтобы усмирить остальное стадо. – Он пытливо глянул на сына. – Как ты считаешь?

– Я не думаю, что проблема в отступничестве среди наших людей, – поколебавшись, молвил Эрескен. – Я хорошо ощущаю их силу, и фокус камней так же могуч, как всегда. Скорее это Трен Ар'Драйен как-то экранируется, барьеры выстроены против нас. Даже с ясностью равновесия я не могу проникнуть сквозь эти обманы.

Признавать неудачу было рискованно, но у него не оставалось выбора. Если кто и может пронизать нечестивые миазмы, наносящие ему поражение, так это его отец. Затем он покажет Эрескену, как это делается.

– Ты прав, – медленно кивнул отец. – Чем ты это объяснишь?

Эрескен минутку подумал – это дозволялось. Он постарался ничем не выдать, что понимает: его испытывают. Сие не дозволялось под страхом наказания или, того хуже, отстранения от советов и наставлений отца.

– Оживив спрятанных Кель Ар'Айена, фальшивые маги Хадрумала, по всей вероятности, нашли практикующих истинного колдовства, – опасливо произнес он. – Если Планир переманил их на свою сторону, возможно, он использует их мастерство, чтобы не допускать нас.

– Хорошо, – одобрил отец. – Ты снова прав. Осмелев, Эрескен откинулся на стуле, его кисти расслабились на заваленном пергаментами столе.

– Возможно, Крамизак…

– Крамизак – не твоя забота, – рявкнул отец. – Кель Ар'Айен – не твоя забота. Если я почувствую, что ты отклоняешься от возложенных на тебя обязанностей, то даже не знаю, что я с тобой сделаю! Ты понял меня? – Его гнев пришел и ушел с мгновенным неистовством зимней молнии, но холодная угроза, оставшаяся в голосе, была бесконечно леденящей.

– Конечно, господин мой. – Эрескен неторопливо сплел пальцы, чтобы они перестали дрожать. – Моя задача – обойти эти преграды. Я налягу еще усерднее.

– Что Ты делал сегодня? – Беловолосый отошел от окна и стал листать пергаменты Эрескена, хмуро разглядывая пометки на полях и аккуратные добавления под текстами, написанными разной рукой; самые старые строки почти стерлись, чернила выцвели. Несколько ярких рисунков тут и там были единственными пятнами цвета, нарушающими однотонность голой комнаты.

– Я искал жрецов, – заговорил Эрескен с большей уверенностью.

– Объясни свои доводы, – отрывисто приказал отец.

– Равноденствие наступает для земель запада так же, как для нас, и некоторые из их традиций восходят к временам до Изгнания. Я искал те города, что устраивают религиозные собрания, дабы отметить четверть года. – Эрескен откопал нужную страницу и протянул ее отцу. – Мы знаем, их жрецы хранят последние крупицы истинной магии в землях запада; вот почему мы убивали их. Теперь я думаю, что живые они могли бы быть нам полезнее, чем мертвые. Я надеюсь отыскать жреца хоть с какими-то признаками благочестия, обращенного к их богам, которое оставит его ум открытым для меня. Всегда было легче устанавливать связь с подготовленным разумом, нежели с тем, что тебя отвергает.