В погоне за мечтой

      Если учесть, сколько времени родители отдавали телевизору, то, вздумай Эллин упомянуть имя Клея Инголла, они прекрасно поняли бы, о ком идет речь. Его знали все, и не только потому, что Клей в свое время играл на соло-гитаре в «Роллинг стоунз», «Пинк Флойд», «Лед Зеппелин» и «Дорз», но также за последние три года снялся в трех нашумевших кинолентах, а в настоящий момент благодаря скандальному разводу был мишенью всех телевизионных сплетен, и его имя регулярно появлялось на страницах бульварной прессы. Просто удивительно, что до сих пор никто не заподозрил о его интрижке с Эллин, ведь она и сама пользовалась широкой известностью, а ее роман с Инголлом длился уже почти полгода.
      Разумеется, они с великим тщанием скрывали свою связь, поскольку одному Господу известно, сколько еще миллионов Нола, жена Клея, включила бы в бракоразводный иск и с какими бы нападками обрушилась на супруга в прессе. Она уже объявила Клея импотентом, который лечится от алкоголизма и истязает женщин. Ничто из ее утверждений не соответствовало истине, но Клей не промолвил ни единого слова в свою защиту, опасаясь еще больше навредить детям.
      Они познакомились на приеме, устроенном «Американ тэлент интернэшнл», одним из самых авторитетных агентств Лос-Анджелеса, в котором ныне работала Эллин. Пять лет назад она начинала регистратором в куда более скромном заведении, входившем в империю «Олимпик». Хозяева, шустрые старички Фил и Флинн, за год обучили Эллин основам бизнеса, познакомили ее с городом, запустили ее имя на страницы печати, снабдили нужными связями и наконец назначили полномочным агентом. Вдобавок они познакомили ее с Тедом Фаргоном, владельцем Эй-ти-ай, который вскоре обратился к Эллин с предложением. Она хотела отказаться, но Фил и Флинн не желали и слышать ее возражений. В любом случае им пришла пора уйти на покой и отправиться в Палм-Спрингс, а Эллин получала не только новое место, но еще и самые сливки клиентуры Фила и Флинна, которые и составили основу ее личного списка. Несгибаемая твердость, выдающиеся способности в деле поиска талантов и умение распознать удачный сценарий помогли ей обзавестись клиентурой, которой позавидовал бы любой лос-анджелесский делец, и снискали репутацию ведущего специалиста в своей области. Она была замечательно хороша собой, и репортеры повсюду следовали за ней по пятам, сверкая фотовспышками всякий раз, когда она входила в ресторан или ночной клуб в компании самых разных людей – от ее босса, Теда Фаргона, до Феликса Мозеля, отставного калифорнийского сенатора, супруга которого выступала во всех телешоу с рассказом о том, как она застала мужа в кровати голливудского отеля с тремя малолетними красотками и двумя комнатными собачками.
      Из дома донеслись звуки музыкального вступления к «Люси», и Эллин, прихватив сотовый телефон, спустилась с крыльца, прошагала по двору и завернула за угол тракторного гаража. Уже стемнело, но она знала местность как свои пять пальцев, и, поскольку в ближайшие полчаса никакие силы не могли оторвать родителей от экрана, у нее выдалась отличная возможность позвонить по телефону, не опасаясь, что ее разговор подслушают. Внутри у Эллин все сжалось, мышцы свело судорогой, а от предвкушения услышать его голос кружилась голова. Он обещал позвонить ей, но не сдержал слово, и Эллин оставалось утешать себя мыслью о том, что в эти выходные он до такой степени занят работой с новой группой, что потерял счет дням и уж тем более часам.
      – Привет, это Эллин, – сказала она, как только Клей снял трубку.
      – Ох… здравствуй, милая, – отозвался он голосом, в котором угадывалась искренняя радость. – Как поживаешь? Ты до сих пор гостишь у своих стариков?
      – Да, я все еще здесь. – Эллин привалилась спиной к стене гаража, обхватив себя за талию рукой. Она улыбнулась, без труда представив его темные насмешливые глаза, всклокоченные седые волосы и невероятно чувственный рот. – А ты? Как дела с новой группой?
      – Группа в полном порядке, – отозвался Клей. – Но в остальном я испытываю серьезные затруднения. Очень серьезные.
      Улыбка Эллин увяла.
      – Опять Нола? – спросила она, от всей души желая, чтобы это имя никогда не упоминалось в их беседах.
      Клей негромко рассмеялся:
      – Нет, эту женщину зовут Эллин, и я безумно по ней скучаю.
      Глаза Эллин тут же просияли, а тревога исчезла без следа.
      – Эта женщина уехала всего два дня назад, и завтра ты встретишься с ней в Нью-Йорке, – сказала она. – Неужели это такой долгий срок?
      – Еще бы, черт побери, – угрюмо отозвался Клей и, помолчав, добавил: – Послушай, крошка. Мне очень жаль, но вряд ли я смогу выбраться в Нью-Йорк. Наметились кое-какие неприятности. Помнишь Вика Лоуэлла? Парня, которого прочили в сценаристы «Победителей»? Так вот, он дал задний ход, и у нас тут начался такой кошмар, что я вынужден задержаться. Надеюсь, ты не против?
      – Нет, конечно, – ответила Эллин. – Я тоже скучаю по тебе и жду встречи. А чем недоволен Лоуэлл?
      – Запутанное дело, по телефону всего не расскажешь. Однако если коротко, он поссорился с директором и еще парой ребят, которые и без того хотели от него избавиться. Дурдом какой-то, но мы все уладим. А что у вас? Как твои предки? Ты рассказала им обо мне?
      – Мать в обмороке, а отец поджидает тебя с заряженной винтовкой, – отозвалась Эллин.
      Клей рассмеялся:
      – Когда ты вернешься в Лос-Анджелес?
      – Во вторник, – ответила Эллин. – Тед Фаргон велел явиться к нему, как только я приеду.
      – Что бы это означало?
      – Сама не знаю, – промолвила Эллин, тронутая его заботой. – В четверг перед отъездом у меня случилась небольшая размолвка с Фейт Берри, одной из наших руководительниц. Думаю, дело именно в этом.
      – А что произошло?
      – Ты знаешь Фейт – очень трудно угадать, что у нее на уме, но, кажется, ей не понравилось, как я разговаривала с ней во время совещания на прошлой неделе. Она вообразила, будто бы я выставила ее дурой перед ребятами из «Юниверсал».
      – Это оттого, что ты заключила сделку на сумму, которую она даже не решилась запрашивать, – сказал Клей. – Вряд ли это опечалило Фаргона.
      – Да, но Фейт невзлюбила меня с первой встречи, и тебе знакомы превратности нашего бизнеса: сегодня ты на коне, завтра – на коленях.
      Клей рассмеялся.
      – Да, я испытал это на собственной шкуре, – согласился он. – Но поверь мне, милая: Фаргон никуда тебя не отпустит. Если в этом городе кто-то и умеет отличить хорошее от дурного, то только он. А ты чертовски хороша. Причем настолько, что я до сих пор не верю своему счастью. – Он заговорил тише, чуть растягивая слова, произнося их интимным тоном, и Эллин сразу же охватило желание. Она знала, что сейчас произойдет, и ее сердце гулко забилось, а соски отвердели от острого, почти болезненного вожделения. – Ты одна?
      – Вроде того, – отозвалась она. – Я на улице, рядом с сараем.
      – Что на тебе надето?
      – Рубашка и джинсы.
      – Сними рубашку, – хриплым голосом велел Клей.
      Эллин взялась за пуговицы и начала их расстегивать.
      – Готово, – сказала она минуту спустя.
      – На тебе есть лифчик?
      – Да, – произнесла Эллин, устремив невидящий взгляд в темноту. – Он застегивается спереди.
      – Так расстегни его, милая, – продолжал Клей. – Покажи луне свою роскошную грудь. Надеюсь, все ваши ковбои уже разбрелись по домам?
      – Нет, пара-тройка ребят еще шастают вокруг, – сказала Эллин, зная, что он ждет именно этого ответа, хотя рабочие уже давно покинули ферму.
      – Прикоснись к себе, милая, – зашептал Клей. – Сжимай соски и рассказывай мне, о чем ты думаешь в эту минуту.
      Сердце Эллин было готово выскочить наружу. Она прислонилась спиной к сараю и провела рукой по груди, воображая, что ее соски ласкают его пальцы.
      – Я представляю, как ты возбудился, – заговорила она, – и мечтаю о том, чтобы ты сию минуту вошел в меня.
      – Я тоже думаю только об этом, – простонал он. – Господи, как же мне тебя не хватает!
      – Погладь себя, – велела Эллин.
      – Уже, и не просто глажу, а хватаю за всякие места. – Судя по его голосу, он улыбался.
      – Кажется, кто-то на меня смотрит, – шепнула Эллин, вглядываясь в ночь.
      – Кто-то из ковбоев?
      – Да.
      – Хочешь, чтобы он оттрахал тебя?
      У Эллин перехватило дыхание.
      – Хочешь попробовать его штучку? – допытывался Клей.
      – Да, – пробормотала она.
      – Тогда сними штаны.
      Эллин послушно стянула джинсы с бедер. Прохладный ночной воздух ласково коснулся ее кожи, по телу волнами растеклось желание.
      – Сняла, – сказала она, едва ворочая языком.
      – Этот парень и сейчас таращится на тебя?
      – Думаю, да. Господи, как я хочу, чтобы ты был рядом! – выдохнула Эллин, запуская пальцы между ног.
      – Я тоже, милая, – негромко произнес Клей. – Если этот придурок хотя бы прикоснется к тебе, я его убью.
      Эллин улыбнулась.
      – Мои пальцы сейчас в том месте, где полагалось бы находиться тебе, – сообщила она.
      – Это я и есть, – отозвался Клей чуть придушенным голосом. – Боже мой, я готов кончить только от одной мысли, что ты со мной!
      – Я чувствую, как ты в меня входишь.
      – Ради всего святого, Эллин! – простонал он. – Я уже в тебе.
      – Крепче, быстрее! – взмолилась она. – Вздрючь меня как следует.
      – Я вот-вот кончу, – выдохнул он.
      Пальцы Эллин быстро двигались взад-вперед, и наконец ее охватила судорога оргазма.
      – Ты здесь? – спросил Клей.
      – Ох… – с трудом произнесла Эллин. – Ох, Клей…
      Несколько секунд трубка молчала, потом Клей сказал:
      – Как жаль, что я не могу тебя поцеловать!
      Эллин, закрыв глаза и раздвинув губы, содрогалась всем телом, наслаждаясь ощущением, которое, казалось, источали кончики ее пальцев. Ни с кем, кроме Клея, она не занималась любовью на расстоянии. До сих пор ей и в голову не приходило, что секс по телефону может так завести ее.
      – Ты в порядке, милая? – осведомился Клей.
      – Да, – слабым голосом отозвалась она.
      Клей усмехнулся:
      – Кажется, ты и впрямь кончила.
      Эллин улыбнулась:
      – Ты заставил меня кончить.
      – Я и тот ковбой.
      Эллин рассмеялась.
      – Можно я оденусь? – спросила она.
      – Черт побери, я бы хотел сказать «нет», – ответил Клей. – Но кто-то уже в третий раз пытается до меня дозвониться. Может быть, дети. Я перезвоню тебе позже, хорошо? Я тебя люблю. – Он дал отбой.
      – Я тоже тебя люблю, – сказала Эллин в умолкшую трубку и, отняв от уха телефон, принялась натягивать джинсы. Теперь, когда Эллин не слышала его голос, так возбуждавший ее, она почувствовала неловкость и смущение и даже с испугом подумала: а что, если и вправду кто-нибудь следил за ней? Но вокруг не было ни души, и Эллин принялась застегивать лифчик и рубашку, обводя взглядом залитые лунным светом поля. Порой после разговоров с Клеем ее охватывало странное, необъяснимое ощущение подавленности; вот и сейчас, чувствуя, как ею овладевает грусть, Эллин забыла о только что прошедших минутах близости и предалась горестным размышлениям о том, что Клей не собирается ехать в Нью-Йорк, хотя догадывалась об этом с самого начала.
      Они с Клеем ни разу не появлялись на людях вдвоем. Они встречались в его доме, куда не могли проникнуть посторонние, а если им доводилось столкнуться на приеме или вечеринке, норовили держаться подальше друг от друга. И что еще хуже, иногда им не удавалось увидеться по три-четыре недели, и именно поэтому они достигли такого мастерства в телефонном сексе.
      Оттолкнувшись от стены, Эллин медленно побрела к дому. Ветер усилился, и тонкие джинсы, блузка и вязаная накидка матери не спасали ее от холода. Однако Эллин ничего не замечала. Ее мысли были всецело заняты Клеем. Ей хотелось узнать, что он сейчас делает и действительно ли скучает по ней. Собственная уязвимость раздражала Эллин, но и прежние ее приятели – за исключением Ричи, разумеется, – доставляли ей немало неприятностей. Эллин уже начинала подумывать о том, что невзирая на профессиональные успехи в ее характере есть какой-то серьезный изъян. В ней было что-то позволявшее мужчинам дурно обходиться с ней, хотя поначалу все они пылали страстью, не уступавшей ее собственной. Насколько знала Эллин, ни одна ее подруга не ведала подобных затруднений, а значит, было в ней что-то, чего нет в других женщинах. Или, наоборот, ей чего-то не хватало. Эллин была готова на все, лишь бы узнать, в чем тут дело; отношения с мужчинами ранили ее самолюбие, а затянувшийся развод Клея и его маниакальная скрытность лишь усугубляли положение.
      Впрочем, сейчас не время предаваться тоскливым мыслям – мать непременно что-нибудь заподозрит, а Эллин, хотя и старалась быть с ней откровенной, понимала, что мать никогда не смирится с тем, какое место занимает в жизни ее дочери скандально известный Клей Инголл. Конечно, он сильно изменился с тех пор, когда наравне с другими рок-звездами шестидесятых пользовался репутацией необузданного дикаря, но если прислушаться к тем обвинениям, которые бросала ему бывшая жена, прошлое Клея начинало казаться на редкость тихим и мирным. Если бы Эллин не знала его так близко, она, вероятно, приняла бы сторону Нолы, поскольку по внешности и манерам Клея невозможно было догадаться о том, какой он добрый и чуткий человек.
      Едва Эллин ступила на порог, у нее потекли слюнки. В доме витал восхитительный аромат мяса в горшочках, любимого блюда матери. Мать хлопотала на кухне, она рассеянно помешивала соус, не отрываясь от телевизора.
      – Чем бы мне заняться? – спросила Эллин, пробуя соус.
      – Накрой стол, милая, – ответила мать, продолжая следить за похождениями Люси. – И подай отцу пиво.
      Эллин посмотрела на часы, висевшие над раковиной. Каждый день в шесть пятнадцать отец пил пиво. И уж конечно, Нине Шелби не было нужды смотреть на циферблат, чтобы узнать о приближении заветной минуты.
      Эллин почистила себе морковку, откупорила бутылку «Будвейзера» и поставила ее на деревянный столик, у которого сидел отец. Фрэнк, не отрывая взгляда от экрана, протянул руку и взял бутылку. Эллин громко захрустела морковкой. Бутылка на мгновение замерла у отцовских губ, потом он продолжил пить, словно ничего не случилось и рядом не было ни души.
      Программа подошла к концу, и они устроились у старого кухонного стола, исписанного именами рабочих и детей, побывавших здесь за долгие годы. Эллин окинула столешницу взглядом и без труда отыскала имя Мэтти, начертанное самыми крупными буквами и обведенное рамкой с цветочком внизу. Мэтти ежегодно гостила у Шелби с тех пор, как ей исполнилось пять лет, а Эллин – четыре. Она неизменно приезжала одна, поскольку ее братьев тянуло в другие места, а тете Джули было отказано от дома, как и дяде Мелвину, – с того самого дня, когда они поженились. В молодости тетя Джули была певичкой в ночном клубе. Мать по секрету сообщила Эллин, что там она раздевалась перед мужчинами до пояса. Эллин впервые познакомилась с дядей и тетей, только когда поехала учиться в колледж. Отправляя Мэтти в Небраску, родители сажали ее на самолет в Нью-Йорке и поручали заботам стюардесс. Эллин от всей души завидовала свободе, которой пользовалась сестра. Она по-своему любила родителей, но, побывав однажды в гостях у дяди и тети, не переставала мечтать, чтобы в ее доме воцарились такое же веселье и непринужденность, как в доме Мэтти.
      – Как поживает Мэтти? – спросила Нина, словно угадав мысли Эллин. – По-прежнему работает в кафе?
      Эллин кивнула, отправляя в рот ложку.
      – Угу, – отозвалась она и, прожевав, добавила: – На прошлой неделе у нее было прослушивание. Ей предлагают постоянное место певицы в клубе на бульваре Сансет.
      Мать бросила взгляд на мужа. Лицо Фрэнка оставалось каменным.
      – Очень мило, – произнесла она и, вновь повернувшись к Эллин, осведомилась: – Но ведь она, кажется, хотела стать актрисой?
      – И сейчас хочет, – подтвердила Эллин. – Беда в том, что начинающие актрисы мало зарабатывают, а Мэтти должна платить за жилье. Кстати, чуть не забыла. Я привезла несколько снимков нашей квартиры в Вэлли-Виллидж. Покажу после ужина. – Нина кивнула, и Эллин продолжила: – Честно говоря, я подумываю обзавестись отдельным жильем. Если Мэтти станет певицей, я перееду на другую квартиру, но только после того, как увижу, что она способна содержать себя.
      – Может быть, она пригласит другую компаньонку? – спросила Нина.
      Эллин уже собиралась сказать, что Джин, приятель Мэтти, изнывает от желания поселиться вместе с ней, но решила не раздражать отца.
      – Думаю, так она и сделает. Нужно лишь найти подходящего человека.
      Некоторое время они ужинали молча. Потрескивание дров в камине и едва слышный шорох ветра за окном создавали ощущение уюта и покоя; казалось, окружающий мир стал чем-то очень далеким. Наконец Нина и Эллин разговорились вновь. Следуя давней привычке, они старательно избегали тем, которые могли расстроить или разгневать Фрэнка. Время от времени и он вставлял слово, обращаясь исключительно к жене. Он расспрашивал о помощниках, делился видами на урожай, сказал, что нужно прополоть сорняки, прежде чем начнется уборка. Эллин видела, как тяжело матери разрываться между двумя любимыми людьми, но вместе с тем она сознавала бессмысленность попыток привлечь к себе внимание отца. Он был слишком упрям, чтобы смягчиться, и в своем упрямстве зашел чересчур далеко, чтобы пойти на попятный.
      – Ты приедешь на День благодарения? – поинтересовалась мать, когда они с Эллин убирали со стола остатки черничного пирога.
      Эллин на минуту задумалась, потом кивнула:
      – Постараюсь вырваться. – Вспомнив о Клее, она принялась гадать, как он собирается провести праздник. Может быть, с детьми? Эллин знала, что Клей нипочем не упустил бы такую возможность, но требовалось разрешение Нолы, которое он вряд ли получит. Согласится ли он приехать сюда, к ее родителям?
      Мать стала мыть посуду, а Эллин, взяв с полки чистое полотенце, вытирала тарелки насухо. Невольно улыбаясь, она представляла себе сорокашестилетнего рок-музыканта с его замашками кинозвезды, в потертых джинсах и туфлях крокодиловой кожи за одним столом с Фрэнком и Ниной Шелби на ферме в штате Небраска. Эллин едва сдерживала смех. Она ничуть не удивилась бы, согласись Клей ездить с родителями в церковь по воскресеньям, помогать рабочим валить лес или ухаживать за соей. Он обожал время от времени сменить образ жизни, любил общаться с людьми, каких не встретишь в Лос-Анджелесе.
      Но представить себе, как родители воспримут появление Клея, было невозможно. При одной мысли об этом Эллин с глубокой жалостью подумала, какое унижение испытал бы отец в компании Инголла, как тяжело ему было бы узнать, сколь важное место в сердце Эллин занимает человек, жизнь которого начисто отвергает те надежды, которые Фрэнк связывал с будущим своей дочери. Вероятно, со временем он мог бы привыкнуть к джинсам, «Оскарам» и гитарам, однако никогда не смирился бы с тем фактом, что Клей прежде был женат. Да, Клей расстался с супругой, но Фрэнку от этого не стало бы легче; наоборот, это только усугубило бы положение, поскольку в глазах отца Эллин развод выглядел одним из самых тяжких грехов.
      В следующий раз Эллин встретилась с отцом и матерью лишь назавтра, поздним утром, когда родители, нарядившись в воскресные костюмы, собирались отправиться в церковь. Поскольку к их возвращению Эллин должна была уехать, прощаться следовало именно сейчас, до того как Фрэнк и Нина усядутся в пикап.
      Расставание всегда оказывалось нелегким испытанием для Эллин. Ей было неприятно уезжать, не выяснив отношения с отцом, хотя последние два года она практически потеряла надежду. Нина полагала, что со временем все наладится, но прошло уже более семи лет, а дело не сдвинулось ни на шаг.
      Эллин с матерью вышли из дома и двинулись к автомобилю. Холодный ветер поднимал с земли пыль и разносил по двору сухие листья, весело посвистывая в щелях старого тракторного гаража. Воздух был кристально чист, в голубом небе светило яркое солнце, а стручки фасоли набухли, готовые вот-вот лопнуть.
      Фрэнк уже развернул машину и выбрался из салона. На его чуть побледневшем лице угадывались растерянность и нетерпение. Заметив его, Эллин удивилась. Как правило, отец старался избегать прощаний.
      Мать с не меньшим изумлением вскинула брови. Она повернулась к Эллин и протянула ей руки.
      – Позвони нам, когда приедешь в Нью-Йорк, – сказала она, обнимая дочь. – Мы хотим знать, что ты добралась благополучно.
      – Да, конечно, – пообещала Эллин. – Берегите себя, мама. Не надрывайтесь на уборке. А я постараюсь приехать на День благодарения.
      Отец громко откашлялся. Эллин и Нина повернулись к нему. Фрэнк смотрел мимо них в сторону дома, словно был здесь один.
      – Скажи ей, пусть остается с Мэтти! – рявкнул он. – Ей нельзя жить одной.
      Нина оглянулась на Эллин, но та смотрела на отца.
      – Все квартиры, из которых я буду выбирать, находятся под охраной, – сказала она ему.
      – Этот город полон опасностей! – прорычал Фрэнк, буравя взглядом жену.
      Эллин взглянула на мать, потом опять повернулась к отцу.
      – Ты не хочешь приехать в Лос-Анджелес и помочь мне подобрать жилье? – спросила она. – Зная, где я поселилась, ты перестал бы тревожиться.
      Но Фрэнк уже шагал к водительской дверце пикапа.
      Эллин беспомощно посмотрела на мать. Приглашать отца в город, который представлялся ему средоточием греха, было глупо и вдобавок бессмысленно, поскольку Эллин, расставшись с Мэтти, собиралась поселиться с Клеем – разумеется, после окончания бракоразводного процесса, – а стало быть, она совершенно напрасно создала у отца впечатление, будто хочет жить одна. Наверное, ей попросту хотелось убедиться в том, что отец по-прежнему заботится о ней, и вот спустя одиннадцать часов после ее приезда он нашел способ выразить свою любовь.
      – Я люблю тебя, папа! – крикнула Эллин. Дверца пикапа захлопнулась, но она не сомневалась, что отец ее услышал.
      – Не надо было дразнить его, – упрекнула мать, целуя Эллин в щеку.
      – Чем же я его дразнила?
      – Тем, что пригласила его в Лос-Анджелес. Ты ведь знаешь отца… нет-нет, не спорь, – сказала Нина, поднимая руку. – Будь осторожна и позвони нам из Нью-Йорка.
      – Непременно, – отозвалась Эллин.
      – И передай Мэтти, что тетя Нина и дядя Фрэнк будут рады видеть ее у себя на День благодарения, если она не поедет к родителям.
      – Обязательно передам, – пообещала Эллин, беря мать под руку и ведя ее к машине.
      Она стояла во дворе, махая рукой и посылая воздушные поцелуи, пока пикап не скрылся за горизонтом, после чего торопливо вернулась в дом, спасаясь от холода. Сама она намеревалась отправиться в аэропорт менее чем через час, и перед отъездом ей нужно было позвонить в несколько мест. Она бросила взгляд на часы, вычислила нью-йоркское время, взяла со стола пачку сценариев с аннотациями и, вооружившись сотовым телефоном, принялась нажимать кнопки. При мысли о том, что сказал бы отец, застав ее за работой в воскресенье, Эллин передернуло. К счастью, он ничего не узнает, а значит, не будет огорчен.
      Покончив с делами, Эллин собрала чемодан и погрузила его в машину. Она понимала, что ближайшие полтора дня потребуют от нее напряжения всех сил и умения вести переговоры, но не жалела об этом; ее уже охватил бойцовский азарт, к тому же она была рада любой возможности хотя бы на время отвлечься от мыслей о Клее.
      Не меньшее беспокойство вызывал у нее приказ Теда Фаргона явиться к нему сразу по возвращении в Лос-Анджелес. Беседовать с агентами с глазу на глаз было не в его привычках, хотя в прошлом он делал для Эллин подобные исключения. Но такого уже давно не случалось, и теперь, терзаясь неопределенностью и чувством собственной уязвимости, Эллин со страхом подумала, что Фаргон собирается втравить ее в затяжной конфликт с владельцем британского агентства Макканом. Ей не хотелось ввязываться в кровавую схватку, жертвами которой стали уже трое ее коллег, потерявших работу. И в особенности сейчас, когда Эллин более всего занимало дальнейшее развитие ее отношений с Клеем.

Глава 3

      Сердце Сэнди рвалось из груди. На ее маленьком, покрасневшем от ветра лице застыло отчаянное выражение. Она обвела взглядом полукруг кабинетов, занимавший мансарду Харбор-Ярд, одного из высотных зданий роскошного комплекса Челси-Харбор, который объединял в себе жилые и деловые строения. Контора Майка Маккана напоминала амфитеатр. Наверху располагались застекленные кабинеты, выходившие окнами на реку, а «сцену» заполонили письменные столы, каталожные шкафы, перегородки и ультрасовременная аппаратура.
      Услышав, как за спиной закрылась дверца лифта, Сэнди неуверенно ступила на серую ковровую дорожку и, сделав три шага, оказалась на верхней ступеньке лестницы, ведущей вниз. Людей не было видно, но Сэнди слышала чей-то голос, доносившийся из-за перегородки. Обведя глазами стены, она почувствовала, как ее охватывает тихий восторг. На огромных плакатах и фотографиях красовались лица, известные всему миру. Многих она даже не знала по именам. Сэнди гадала, встретится ли она с кем-нибудь из них, и от души жалела о том, что даже сумей она свести знакомство со знаменитостями, ей некому будет похвастаться.
      Она задержалась у фотографий в надежде, что кто-нибудь ее заметит либо вспомнит о том, что она с сегодняшнего дня работает в конторе, и выйдет ей навстречу. Она продолжала вертеть головой, беспомощно уронив руки. На ее плече висела яркая пластиковая сумка, пальто было застегнуто до горла. Сэнди густо накрасила глаза, чтобы скрыть припухлость – результат тех слез, что она пролила за минувшие семь дней. Сейчас она не могла позволить себе думать о своих переживаниях, иначе вновь начала бы плакать. Чтобы отвлечься, она принялась размышлять о своей роскошной прическе, вспоминая, какую радость испытала, увидев себя в зеркале с короткими светлыми волосами. Это помогло ей отчасти справиться с волнением, хотя расходы на стрижку – почти сотня фунтов – по-прежнему ввергали ее в ужас. Ей и в голову не приходило, что прическа может стоить так дорого. Сестры то и дело повторяли, что в городском салоне с клиента дерут три шкуры, но теперь двенадцать фунтов за стрижку с укладкой и еще двадцать за подкраску корней волос казались верхом скромности.
      Человек, голос которого раздавался за перегородкой, громко рассмеялся. Было ясно, что он беседует по телефону. Сэнди занесла над лестницей ногу, собираясь спуститься, но передумала. Она не хотела мешать разговору и решила подождать.
      Сэнди посмотрела на часы. Четверть десятого: она явилась на пятнадцать минут раньше срока. Дорога заняла более полутора часов. Выйдя на станции метро Баркинг, Сэнди прошла до площади Слоун-сквер, проехала на одиннадцатом автобусе по Кингз-роуд до горбатого мостика у индийского ресторана «Чатни Мэри». Оттуда ей пришлось ковылять на высоких каблуках по холодным, открытым всем ветрам улицам торгового района мимо аукционных залов, биржевых контор и роскошных витрин художественных галерей, которые только начинали пробуждаться к жизни. Впрочем, Сэнди знала, что ее ожидает. В пятницу она проложила маршрут по карте и преодолела его из конца в конец, чтобы не опоздать на службу в первый же рабочий день. Метро стоило бешеных денег, Сэнди не могла приобрести сезонный проездной, и в эти дни ей приходилось ограничиваться разовым билетом часа пик. Внезапно в ее душу закрался парализующий страх, а на глаза навернулись слезы. Того, что у нее оставалось, хватало только на возвращение домой. Ей не на что было купить еду и оплатить завтрашнюю поездку на работу.
      Услышав, как раздвигаются двери лифта, Сэнди обернулась. В контору хлынула толпа людей, которые говорили все разом. Пока они проходили мимо, Сэнди вглядывалась в лица, отыскивая единственного знакомого ей человека – Зельду. Ее в толпе не оказалось.
      – Здравствуйте. Вы новенькая? – Из-за спины Сэнди выступила высокая девушка с худощавым лицом, в пушистых наушниках и зелено-желтом пуховике.
      – Э-э… нет… то есть да, – отозвалась Сэнди, неожиданно почувствовав себя неуютно в простом черном пальто и башмачках фасона викторианской эпохи.
      Девушка приподняла брови, предлагая Сэнди продолжать.
      – Я должна сегодня приступить к работе, – объяснила та.
      Девушка широко улыбнулась и протянула ладонь.
      – Стало быть, вы – Сэнди Пол, – сказала она, встряхивая руку Сэнди. – А я – Джоди Уэбб, секретарь Майка. Вы будете сидеть в одном кабинете со мной. Идемте, я покажу вам, где это.
      Взяв Сэнди под локоть, она повлекла ее вниз, в толпу людей, которые снимали пальто и вскрывали пластиковые стаканчики с дымящимся кофе, которые принесли с собой.
      – Эй, народ! – воскликнула Джоди. – Это Сэнди, наш новый клерк. – Присутствующие как один повернулись к Сэнди, и она почувствовала, что неудержимо краснеет. – Сэнди, – продолжала Джоди, – это Фрэнсис, Джанин, Берти и Гарри. Впрочем, вам достаточно запомнить только Гарри. Он агент, его кабинет находится у дальнего конца полукруга.
      – Привет, Сэнди, – сказал Гарри, протягивая руку. – Добро пожаловать в контору «Маккан и Уолш».
      – Спасибо, – застенчиво отозвалась Сэнди, пожимая его ладонь. У Гарри было веселое лицо, чуть рябое после юношеских прыщей и щедро усыпанное веснушками. Его золотисто-каштановые волосы начинали редеть на макушке, но ниспадали на воротник густой волной. В бледно-голубых глазах сверкал озорной огонек, тут же внушивший Сэнди симпатию.
      Остальные также обменялись с ней рукопожатием. Первыми подошли Джанин и Фрэнсис, антрепренеры, девушки примерно одного с ней возраста, наряженные с такой же лихостью, что и Джоди. Сэнди насторожили взгляды, которыми они окинули ее, но ей хватило выдержки ничем этого не показать. Потом настала очередь Берти, еще одного секретаря. Это был долговязый молодой человек ростом более шести футов; братья Сэнди назвали бы его прямым как палка. Последней подошла Тея, помощница Гарри. Белое лицо, бордовые губы и прямые черные волосы придавали ей невероятное сходство с Мортицией из «Семейства Аддамс».
      – Не пугайтесь! – со смехом сказала Джоди, ведя Сэнди по лестнице к застекленным кабинетам. – Они совсем не такие страшные, какими кажутся. Что ж, первым делом мы снимем верхнюю одежду, приготовим кофе, а потом я покажу вам контору. Согласны?