Протокол 'Сигма'

      Множество лиц, то и дело сливавшихся в единое пятно, которое тут же снова распадалось на отдельные фрагменты. Бен видел в толпе супружеские пары - подтянутых, мускулистых жен и их рыхлых, расплывшихся мужей, которые укрепляли свои позиции в нью-йоркском обществе, заручаясь поддержкой Макса Хартмана в их непрерывных акциях по сбору средств для борьбы с неграмотностью, СПИДом, за свободу слова, за сохранение живой природы. Он видел соседей по Бедфорду: журнального магната, больше всего на свете любящего играть в софтбол, который, как и всегда, оделся в сорочку с вызывающе броскими полосами; отпрыска одного из знаменитейших семейств страны, выделявшегося чрезмерно вытянутым лицом и вечно неряшливым обликом, который некогда возглавлял египтологическую программу в одном из университетов Лиги Плюща; моложавого человека, организовавшего, а затем продавшего конгломерату компанию, изготавливающую травяные чаи, которые упаковывались в коробки, с броско оттиснутыми названиями, взятыми из эзотерических текстов, и отпечатанными на верхней крышке проповедями соответствующего содержания.
      Усталые лица, свежие лица, знакомые лица, странные лица. Тут были люди, работавшие на "Хартмане Капитал Менеджмент". Постоянные заслуженные клиенты, вроде старого доброго Фрэда Маккаллана, который раз или два приложил к глазам носовой платок. Бывшие коллеги Бена по тем дням, когда он преподавал в школе Восточного Нью-Йорка; коллеги более поздних времен по работе, которую он не так давно получил в такой же нищей школе в Маунт-Вернон. Тут были люди, которые помогали ему и Анне в трудные моменты. И, самое главное, здесь была Анна, его невеста, его друг, его любовь.
      Бен стоял перед всеми этими людьми на трибуне, возвышавшейся на небольшой сцене в конце зала, и пытался сказать что-нибудь о своем отце. До этого изумительный струнный квартет - главным спонсором которого являлся Макс Хартман - почти час играл адажиетто Малера на тему его Пятой симфонии. Бывшие деловые партнеры и бенефициарии Макса вспоминали человека, которого они хорошо знали. А теперь Бен говорил и не переставал спрашивать себя, к кому же он на самом деле обращается: к собравшимся или к себе самому?
      Он должен был сказать о Максе Хартмане, которого он знал, несмотря на то, что не переставал задаваться вопросом, насколько он когда-либо его знал и мог ли вообще знать его. Единственное, в чем Бен был уверен, так это в том, что сделать это было его обязанностью. Он сглотнул подступивший к горлу ком и продолжил речь:
      - Ребенок считает отца всемогущим. Мы видим чувство собственного достоинства и сознание своего мастерства, и просто невозможно подумать, что эта сила имеет пределы. Возможно, зрелость приходит тогда, когда мы осознаем эту свою ошибку. - Горло Бена опять стиснул спазм, и он был вынужден умолкнуть на несколько секунд.
      - Мой отец был сильным человеком, самым сильным из всех, которых я когда-либо знал. Но мир тоже могуч, он гораздо сильнее любого человека, каким бы смелым и предприимчивым тот ни был. Максу Хартману выпало жить в самые темные годы двадцатого столетия. Он повидал времена, когда человеческий род продемонстрировал, насколько черным может быть его сердце. Я думаю, что это знание глубоко отягощало отца. Я знаю, что он должен был жить с этим знанием, и строить жизнь, и поднимать семью, и молить, чтобы это знание не омрачило своей тенью наши жизни, как легло оно бременем на его собственную судьбу. Когда обладаешь подобным знанием, о каком прощении может идти речь? - Бен снова сделал паузу, глубоко вздохнул и заставил себя говорить дальше: - Мой отец был сложным человеком, самым сложным человеком из всех, которых я когда-либо знал. Он жил в невероятно сложный исторический период. Поэт писал:
      Подумайте о том,
      Сколь много тайных лазов, проходов хитрых, ведомо Истории.
      Намеренья, навязанные нам шепотом амбиций,
      Влекут нас по стезе тщеты.
      Мой отец любил говорить, что он никогда не оглядывается, что он всегда смотрит вперед. Это была ложь, бравада непокорства. Именно история сформировала моего отца, и именно ее он всегда стремился преодолеть. История, которая отнюдь не является черно-белой. У детей очень острое зрение. Глаза мутнеют с возрастом. И все же существует нечто такое, что дети не умеют как следует различать: промежуточные оттенки. Тона серого. Юность чиста сердцем, правильно? Молодежь бескомпромиссна, решительна, рьяна. Это привилегия неопытности. Это привилегия моральной чистоты, еще не потревоженной прикосновением к грязи реального мира.
      Что, если у тебя нет иного выбора, кроме как вступить в союз со злом для борьбы со злом? Что предпочесть: спасти тех, кого ты любишь, кого можешь спасти, или остаться чистым и незапятнанным и дать им погибнуть? Я знаю, что мне никогда не приходилось оказываться перед таким выбором. И я знаю кое-что еще. Руки героев - изодранные, мозолистые, узловатые, и крайне редко они бывают чистыми. Руки моего отца не были чистыми. Он жил со знанием того, что в борьбе против врагов ему приходилось совершать и такие поступки, которые служили их целям. И в конце концов его широкие плечи все же согнулись под тяжестью чувства вины, которое не смогли облегчить все его добрые дела. Он так и не смог забыть, что он выжил, а столь многим из тех, кого он высоко ценил и нежно любил, это не удалось. Повторю еще раз: когда обладаешь подобным знанием, о каком прощении может идти речь? А результатом было то, что он удваивал усилия, направленные на то, что считал правильным. Только недавно мне удалось понять, что никогда я не относился к нему и его собственному толкованию смысла своей миссии вернее, чем в те дни, когда считал, что бунтую против него и того, что он от меня ожидал. Отец хочет для своих детей прежде всего безопасности. Но это такая вещь, которую не может обеспечить ни один отец.
      Бен на долгое, почти бесконечное мгновение встретился взглядом с Анной, и он нашел утешение в твердом, ободряющем взоре ее светло-карих глаз.
      - Когда-нибудь, по воле божьей, я стану отцом и, без сомнения, забуду этот урок и должен буду проходить его заново. Макс Хартман был филантропом согласно буквальному значению этого слова, он любил людей, - и все же он был человеком, которого очень нелегко полюбить. Каждый день его дети должны были спрашивать себя, будет гордиться он ими сегодня или стыдиться их. Теперь я вижу, что он был обуреваем тем же самым вопросом: как поведем себя мы, его дети, будем ли мы гордиться им или стыдиться его?
      Питер, мне, помимо всего прочего, ужасно жаль, что тебя нет здесь, рядом со мной в этот момент, чтобы ты мог слушать и говорить. - На его глаза навернулись слезы. - Но, Питер, вот что ты должен записать в раздел "Невероятно, но факт", как ты любил говорить: отец жил, боясь нашего суждения.
      Бен на мгновение склонил голову.
      - Я сказал, что мой отец жил, постоянно боясь того, что я буду судить его, каким бы это ни казалось невероятным. Он боялся, что ребенок, выращенный в роскоши и праздности, станет судить человека, которому пришлось пережить гибель всего, что было для него дорого.
      Бен расправил плечи, и его голос, хриплый и глухой от печали, зазвучал немного громче:
      - Он жил в боязни того, что я буду судить его. И я это делаю. Я сужу его и говорю, что он был смертным. Что он был несовершенным. Что он был человеком упрямым и сложным, человеком, которого трудно любить и который был навсегда травмирован историей, оставляющей свое клеймо на всем, к чему она хоть единожды прикоснулась.
      Я говорю, что он был героем.
      Я говорю, что он был хорошим человеком.
      И потому, что его было трудно любить, я любил его еще крепче...
      Бен умолк, не закончив фразы, слова будто застряли у него в горле. Он больше не мог говорить, да и, возможно, ничего не нужно было добавлять. Он взглянул на лицо Анны, увидел слезы, блестящие на ее щеках, увидел, что она плачет за них обоих, медленно сошел с трибуны и прошел в дальний конец зала. Очень скоро к нему присоединилась Анна и стояла рядом с ним, пока бесчисленные гости пожимали ему руку, направляясь к выходу из зала, и лишь после этого, выйдя за дверь, начинали разговаривать между собой. Звучали слова сочувствия и теплые воспоминания. Старики ласково похлопывали его по плечу; они хорошо помнили его ребенком, половинкой очаровательной пары близнецов Хартмана. К Бену постепенно вернулось самообладание. Он чувствовал себя полураздавленным, но большую часть его бремени составлял гнет печали.
      Когда через десять минут кто-то - кажется, руководитель налогового отдела ХКМ - рассказал милый, смешной, но притом исполненный любви и уважения анекдот о его отце, Бен громко рассмеялся. Почему-то ему вдруг сделалось легче, чем было все последние недели, а может быть, и годы. Когда толпа заметно поредела, высокий рыжеволосый мужчина с квадратной челюстью крепко пожал ему руку.
      - Мы еще никогда не встречались лично, - сказал рыжеволосый и посмотрел на Анну.
      - Бен, это наш с тобой очень добрый друг, - тепло проговорила Анна. Познакомься - новый директор Отдела внутреннего взаимодействия министерства юстиции - Дэвид Деннин.
      Бен энергично встряхнул руку нового знакомого.
      - Я много слышал о вас, - сказал он. - Вы позволите выразить вам благодарность за то, что вы спасли наши с ней задницы от серьезной порки? Или же это всего лишь часть ваших должностных обязанностей? - Бен знал, что благодаря в основном именно Деннину ее имя было очищено от клеветы; был искусно распущен слух, что она проводила операцию по выманиванию "крота" и все извещения о ее преступлениях были фальшивкой, предназначенной для того, чтобы обмануть настоящих преступников. Анна даже получила официальное правительственное письмо с благодарностью за "самоотверженность и доблесть, проявленные при выполнении служебного задания", хотя о сути этой самой доблести в письме осторожно умалчивалось. Однако письмо сыграло свою роль при получении ею новой работы в качестве вице-президента "Кнэпп инкорпорейтед", отвечающего за предотвращение коммерческого риска.
      Деннин наклонился и поцеловал Анну в щеку.
      - Я всего лишь вернул должок, - сказал он, снова повернувшись к Бену. Как вам наверняка должно быть хорошо известно. В любом случае я все эти дни в ОВВ кручусь так, словно хочу побыстрее сбросить вес. Надеюсь, что, если мать когда-нибудь спросит меня, чем я зарабатываю на жизнь, я уже буду знать, что ей ответить.
      - Бен! - Анна представила ему крошечного, смуглого человека, сопровождавшего Деннина. - Еще один мой дорогой друг, с которым я хочу тебя познакомить: Рамон Перес.
      Еще одно энергичное рукопожатие. Рамон улыбнулся, показав ослепительно белые зубы.
      - Чрезвычайно приятно, - сказал он, коротко качнув головой. Он все еще продолжал улыбаться, когда Анна взяла его под руку и отвела на несколько шагов в сторону.
      - У вас вид, словно у кота, который только что съел канарейку, заявила Анна. - В чем дело? Что тут такого забавного? - Ее прекрасные глаза искрились весельем.
      Рамон лишь покачал головой. Он взглянул на стоявшего неподалеку жениха Анны, затем на нее и заулыбался еще шире.
      - А-а, - снова заговорила Анна. - Я знаю, о чем вы думаете: что за парень пропадает!
      Рамон лишь пожал плечами и снова ничего не ответил. Анна посмотрела на Бена, и он тут же повернулся, будто она его окликнула, и встретился с ней взглядом.
      - Ладно, в таком случае я кое-что вам скажу. Так или иначе, но со мной он не пропадет.
      Когда, после того как все кончилось, Бен и Анна направлялись к принадлежавшему ХКМ "Линкольну", ожидающий их перед "Метрополисом" водитель, увидев их, застыл возле автомобиля, готовый распахнуть заднюю дверь. Бен нежно держал Анну под руку. Они не спеша шли к автомобилю, которому предстояло увезти их отсюда. Сгущался вечер; моросил слабый дождик.
      И вдруг Бен почувствовал резкий прилив адреналина: водитель казался очень молодым, почти юным, но при этом очень сильным и физически развитым. В голове замелькали многочисленные видения - кошмарные образы из совсем недавнего прошлого. Бен отчаянно стиснул руку Анны.
      Держась за ручку двери, водитель повернулся к Бену лицом, и его озарило светом, падавшим из арочных окон "Метрополиса". Это был Джанни, водитель Макса на протяжении последних двух лет, редкозубый, с ребяческой внешностью, всегда веселый и бодрый парень. Джанни взял за козырек свою темно-коричневую кепку и приподнял ее над головой.
      - Мистер Хартман! - подчеркнуто официальным тоном произнес он.
      Бен и Анна сели в автомобиль, Джанни с энергичным, но негромким хлопком закрыл дверь и уселся на свое место.
      - Куда ехать, мистер Хартман? - спросил он.
      Бен поглядел на часы. Ночь только начиналась, а занятий в школе завтра все равно не было. Он повернулся к Анне.
      - Куда ехать, мисс Наварро?
      - Куда угодно, - ответила она. - Лишь бы с тобой. - Ее рука снова нашла его ладонь, а голова опустилась на его плечо.
      Бен глубоко вдохнул, ощутил тепло ее лица рядом со своей щекой и почувствовал глубокий покой. Это было странное, совершенно непривычное чувство.
      - Поезжайте вперед, - сказал Бен. - Ладно, Джанни? Куда угодно, хоть никуда. Просто будем ехать и ехать.
      Глава 50
      "Ю-Эс-Эй Тудэй"
      ОСВЕДОМЛЕННЫЕ ИСТОЧНИКИ РАССУЖДАЮТ О ТОМ, КТО МОЖЕТ БЫТЬ КАНДИДАТОМ НА ОСВОБОДИВШЕЕСЯ МЕСТО В ВЕРХОВНОМ СУДЕ
      "Заявив, что он "глубоко сожалеет, но хорошо понимает" решение судьи Мириам Бэйтиман уйти со своего поста в Верховном суде США по окончании весенней сессии, президент Максвелл добавил, что ему и его советникам потребуется время для того, чтобы принять "взвешенное и обоснованное" решение о кандидатуре ее преемника. "Требование не слишком уступать судье Бэйтиман в таких качествах, как честность и мудрость, окажется тяжелым бременем для любого кандидата, и мы приступаем к этой задаче со смирением и без предубеждения", - сказал президент на пресс-конференции. Однако осведомленные лица уже рассмотрели краткий список имен, который, вероятнее всего, окажется предметом активного обсуждения..."
      "Файнэшнл Таймс"
      ОЖИДАЕТСЯ СЛИЯНИЕ КОМПАНИЙ "АРМАКОН" И "ТЕХНОКОРП"
      "Невзирая на всю необычность предполагаемого альянса двух "локомотивов" новой экономики, ответственные лица как зарегистрированного в Вене сельскохозяйственного и биотехнологического гиганта "Армакон", так и базирующегося в Сиэтле лидера на рынке программного обеспечения "Технокорп" подтвердили, что корпорации приступили к предварительным переговорам о слиянии компаний. "Биологическим технологиям требуется все больше и больше математики, а программное обеспечение все сильнее нуждается в широких приложениях", - сказал репортерам главный администратор "Технокорпа" Арнольд Карр. "Мы были стратегическими партнерами и в прошлом, но более формальная консолидация, мы глубоко уверены, послужит гарантией роста обеих компаний на долгосрочный период". "Один из видных членов совета директоров "Технокорпа", бывший государственный секретарь Уолтер Рейсингер, сообщил, что правления обеих компаний полностью поддержали исполнительную администрацию в этом решении. По словам Райнхарда Вольфа, исполнительного директора "Армакона", слияние компаний устранит потребность в чрезвычайно дорогостоящих заказах на программирование и потенциально позволит сберечь миллиарды. Он отметил, что "истинная мудрость и выдающиеся дарования директоров" обеих компаний чрезвычайно способствуют успеху переговоров.
      Крупные акционеры в обеих компаниях, похоже, с одобрением отнеслись к переговорам о слиянии. "Сила в единстве - такой лозунг провозгласил в подготовленном заявлении Росс Камерон, "Группа Санта-Фе" которого владеет 12,5 процента акций "Технокорпа", - и мы полагаем, что вместе эти компании смогут предложить миру очень много интересных и полезных вещей".
      В совместном официальном сообщении для печати, выпущенном компаниями, говорится, что объединенная корпорация будет способна занять лидирующую позицию в медицинских и биологических науках.
      "Учитывая тот большой опыт, которым обладает "Армакон" в деле проведения исследований в области биотехнологии, и огромные ресурсы "Технокорпа", - заявил Вольф, - можно смело утверждать, что, объединившись, компании будут в состоянии передвинуть границы науки о жизни к таким пределам, какие мы сейчас просто не в состоянии себе представить".
      Аналитики Уолл-стрит по своей реакции на сообщение о предстоящем слиянии компаний резко разделились на два..."