Протокол 'Сигма'

      Когда Бен вернулся к "Рэнджроверу" - спустя какие-то секунды после взрыва, - от дома уже почти ничего не осталось.
      Ей не пришлось терпеть страдания. Несомненно, она спала или была уже мертва перед тем, как ее маленький домик превратился в ад.
      Он не мог заставить себя не думать об этом!
      Четыре года Лизл и Питер прожили здесь, все время прячась, пребывая, без всяких сомнений, в постоянном страхе, но, так или иначе, их никто не беспокоил. Быть может, они так и жили бы дальше.
      Но Бен явился в Цюрих.
      И спровоцировал этих фанатиков на решительные действия, что в конечном счете привело к гибели Питера.
      И приволок этих безликих и безымянных фанатиков за собой к Лизл, к женщине, уже однажды спасшей Питеру жизнь.
      Бен пребывал в запредельной тоске. Он больше не испытывал острого, пронзающего чувства вины, им овладело оцепенение. Он больше не чувствовал ничего. Шок превратил его в лишенную эмоций машину, в живой труп, едущий по ночной дороге, уставившись прямо перед собой.
      Но когда он уже приближался к погруженному во тьму городу, в нем начало пробуждаться одно-единственное чувство - медленно разгорающийся гнев. Гнев, обращенный на тех, кто превращает невинных людей в мишени только за то, что те случайно наткнулись на обрывки информации об их делишках.
      Убийцы и те, кто их направляет, так и остались в его представлении безликими. Он не мог дать их описания, но был полон решимости сорвать с них маски. Он нужен был им мертвым, они намеревались запугать его, заткнуть ему рот. Но вместо того, чтобы убегать и прятаться, он решил сам атаковать их, причем с той стороны, о которой они даже не смогут догадаться. Они хотят скрытно действовать из тени, он прольет на них свет. Они хотят продолжать скрываться, а он их разоблачит.
      И если его отец один из них...
      Сейчас ему нужно раскопать прошлое, узнать, кто такие эти убийцы, откуда они взялись и, главное, что они прячут. Бен знал, что нормальная человеческая реакция в подобных случаях - испуг, он и был испуган, но страх его не мог превозмочь его ярость.
      Он знал, что перешел некую черту, за которой остались рациональные подходы и нормальные человеческие реакции - впереди была только одержимость.
      Но кто же эти безликие убийцы?
      Люди, которые в свое время помогли корпорации Макса Хартмана встать на ноги? Сумасшедшие? Фанатики? Или же просто наемники, которых наняла корпорация, основанная десятилетия назад крупными промышленниками и нацистами высшего ранга, в том числе и его отцом, людьми, которые хотят сейчас спрятать незаконные истоки своего богатства? Хладнокровные наемные убийцы, чуждые всякой идеологии, кроме обогащения - всемогущего доллара, немецкой марки, швейцарского франка...
      Лжец на лжеце, и все связаны друг с другом.
      Ему нужна конкретная, точная информация.
      Кто-то говорил ему, что в Цюрихском университете находится одна из крупнейших в Швейцарии научных библиотек. Университет расположен на холмах, возвышающихся над городом, туда Бен сейчас и направлялся. Следуя логике, начинать копаться в прошлом нужно именно оттуда.
      Вашингтон, округ Колумбия
      Анна с отвращением смотрела, как бортпроводник демонстрировал какую-то гибкую штуку, которую надеваешь на нос и рот, чтобы дыхание не сбивалось, если самолет пойдет вниз. В свое время она прочитала в каком-то электронном издании статью, в ней говорилось, что никто еще не выживал при вынужденной посадке самолета на воду. Никогда. Она достала из сумочки аптечный пузырек с "ативаном". Срок годности лекарства истек, но Анна не особенно обеспокоилась. Если она хочет успешно перелететь Атлантику, то это единственное средство, которое ей поможет.
      Откуда-то из глубин сумочки раздалась трель сотового телефона "СтарТэк", используемого для связи с ОВВ, - Анна забыла его отключить. Совмещенный с правительственным стандартом криптотелефонии, он был гораздо массивнее обычного аппарата.
      Она достала телефон:
      - Наварро.
      - Подождите, соединяю с Аланом Бартлетом, - услышала она голос с легким ямайским акцентом.
      Кто-то тронул ее за плечо. Это был стюард.
      - Извините, мэм, - сказал он, - во время полета запрещено пользоваться сотовой связью.
      - Мы пока еще не летим. - язвительно возразила Анна.
      - Агент Наварро, - сказал Бартлет, - я рад, что поймал вас.
      - Мэм, - упрямо продолжал стюард, - правилами запрещено пользоваться сотовой связью после того, как самолет покинул стоянку.
      - Извините, это всего минута, - сказала ему Анна и обратилась к Бартлету. - В чем дело? Я лечу в Цюрих.
      - Мэм... - начал стюард громко и возмущенно.
      Не глядя на него, она свободной рукой достала удостоверение министерства юстиции и сунула ему под нос.
      - Мы потеряли еще одного, - сказал Бартлет.
      Еще одного? Так быстро? Убийцы активизировали свою деятельность.
      - Прошу извинить, мэм, - стюард отошел.
      - Вы разыгрываете меня, - простонала Анна.
      - Это в Голландии. Городок называется Тилбург, в двух часах езды на юг от Амстердама. В Цюрихе поменяйте самолет и летите туда.
      - Нет, - сказала она, - мне будет проще обратиться к представителю ФБР в Амстердаме, чтобы тот попросил немедленно произвести вскрытие. На сей раз мы сможем наконец-то сказать им, какой именно яд следует искать.
      - Правильно ли это будет?
      - Я лечу в Цюрих, директор. Я собираюсь найти живого человека - ведь мертвецы не разговаривают. Теперь скажите, как зовут тилбургскую жертву.
      Бартлет на секунду замялся:
      - Некий Хендрик Косгард.
      - Постойте, - резко произнесла Анна, - этого имени нет в моем списке.
      На другом конце линии воцарилось молчание.
      - Бартлет, говорите, будь все оно проклято!
      - Существуют другие списки, агент Наварро, - медленно проговорил Бартлет. - Я надеялся, что они... не понадобятся.
      - До тех пор, пока я не сделаю крупную ошибку. Это мешает нашему взаимопониманию, директор Бартлет, - тихо сказала Анна, быстро оглянувшись вокруг - не подслушивает ли кто?
      - Не совсем так, мисс Наварро. В моем отделе, как и в любом другом, существует разделение труда. Информация подается соответствующим образом. Вашей обязанностью было найти убийц. У нас имелись причины считать, что люди из списка, который я вам дал, люди, на которых заведены проверочные досье, находятся под угрозой убийства. У нас не было оснований думать, что... что остальным тоже угрожает опасность.
      - А вы знали, где живет тилбургская жертва?
      - Мы даже не знали, что он еще жив. Так или иначе, все попытки установить его местонахождение были напрасны.
      - То есть мы не можем исключить возможность того, что убийцы просто имеют доступ к вашим документам.
      - Все еще хуже, - с живостью отозвался Бартлет. - Те, кто убивает этих стариков, имеют источники информации лучше наших.
      Швейцария
      В начале пятого утра Бен нашел Universitatsbibliothek - на Зерингенплатц. Библиотека, естественно, была закрыта и должна была начать работу только через пять часов.
      В Нью-Йорке, как он рассчитал, сейчас десять часов вечера. Скорее всего отец до сих пор на ногах - он обычно поздно ложился и рано вставал, так было всегда, а если даже Бен и поднимет отца с постели, то это его не заботит. Больше не заботит.
      Прогуливаясь по Университетштрассе, чтобы размять ноги, Бен удостоверился, что его телефон подключен к европейскому стандарту GSM, и набрал номер Бедфорда.
      Трубку взяла миссис Уолш, экономка.
      Миссис Уолш, которую Бен всегда считал ирландской версией миссис Дэнверс из "Ребекки" [Роман известной английской писательницы Дафны Дюморье (1907- 1989)], проработала в их доме больше двадцати лет, и Бен никогда не принимал за чистую монету ее обычный высокомерный и холодный тон.
      - Бенджамин? - сказала она. Ее голос показался ему странным.
      - Добрый вечер, миссис Уолш, - устало ответил Бен. - Мне надо поговорить с отцом. - Он заранее настроился выдержать сражение с этим стражем отцовской крепости.
      - Бенджамин, ваш отец уехал.
      Бен похолодел:
      - Куда уехал?
      - Я не знаю.
      - А кто же знает?
      - Никто. За мистером Хартманом сегодня утром заехал автомобиль; он никому не сообщил, куда собирается. Ни слова. Он только сказал, что "какое-то время" его не будет.
      - Автомобиль? За рулем был Джанни? - Джанни, веселый и беззаботный человек, являлся постоянным шофером отца, и старик был привязан к нему, хотя, конечно, не показывал виду.
      - Нет, не Джанни. Автомобиль был не вашей фирмы. Он просто уехал, без каких-либо объяснений.
      - Не понимаю. Он же раньше так не поступал?
      - Никогда. Перед тем как выйти из дома, он взял с собой свой паспорт.
      - Паспорт? Ну, это уже о чем-то говорит, вам не кажется?
      - Но я звонила в его офис, говорила с секретаршей, она ничего не знает - ни про какие международные поездки. Я думала, что, возможно, он что-нибудь говорил вам.
      - Ничего. Ему кто-нибудь звонил?
      - Нет, я не... Подождите, я загляну в книгу сообщений. - Минутой позже она подошла к трубке снова. - Звонил только мистер Годвин.
      - Годвин?
      - Да, там написано - профессор Годвин.
      Это имя застало его врасплох. Принстонский историк Джон Варнс Годвин был научным руководителем Бена, когда тот учился в колледже. И еще, понял Бен, в том, что Годвин звонил Максу, не было ничего странного: несколько лет назад, под впечатлением рассказов Бена о знаменитом историке Макс дал Принстону деньги на основание Центра изучения человечества, директором которого стал Годвин. Но почему этим двоим взбрело в голову пообщаться между собой именно в это утро? А потом Макс исчез.
      - Дайте мне его номер, - сказал Бен.
      Узнав номер, он поблагодарил миссис Уолш и отключился.
      "Странно", - подумал он. Бен представил, что отец куда-то сбежал, ведь ему теперь известно, что его прошлое раскрыто или вот-вот окажется раскрытым. Но эту мысль он сразу же отбросил как бессмыслицу: от чего бежать? И куда?
      Бен знал, что в том состоянии, в каком он находится - изможденный физически и морально, - он не может ясно мыслить. Ему совершенно необходимо поспать. Он чувствовал, что все выводы, сделанные им сейчас, далеко не самые логичные.
      Он начал рассуждать: Питер знал нечто, нечто о прошлом их отца и о компании, которую Макс помог основать, и вот Питер убит.
      А потом...
      А потом я нашел фотографию основателей этой компании, и мой отец оказался среди них. Затем в хижине Лизл и Питера я нашел страницу из учредительного документа корпорации. А потом они попытались убить нас обоих - меня и Лизл - и скрыть улики, взорвав дом.
      Так что вполне возможно, что они... снова эти безликие и безымянные Они... вышли на моего отца и дали ему знать о том, что секрет перестал быть секретом. Секрет его прошлого или, может быть, секрет этой непонятной корпорации? Или всего сразу?
      Вероятно, так все и было, очень вероятно. И теперь они пытаются уничтожить любого, кто знает об этой компании...
      Что еще могло заставить Макса так внезапно и таинственно исчезнуть?
      Может быть, его заставили куда-то поехать и там с кем-то встретиться...
      Бен был уверен только в одной своей догадке: внезапное исчезновение отца было каким-то образом связано с убийствами Питера и Лизл и с обнаружением документа.
      Он вернулся к "Рэнджроверу", заметив в свете восходящего солнца глубокие царапины, испортившие краску на боках, и поехал обратно на Зерингенплатц.
      Поставив машину у тротуара, он уселся поудобнее и позвонил в Принстон, Нью-Джерси.
      - Профессор Годвин?
      Судя по голосу, старый профессор уже спал.
      - Это Бен Хартман.
      Джон Варнс Годвин, специалист по европейской истории ХХ века, был в свое время самым популярным лектором в Принстоне. Хотя он давно уже отошел от дел - ему исполнилось восемьдесят два года, - но все равно каждый день приходил на работу в университет.
      Бену представился Годвин - высокий, костлявый, седой, с морщинистым лицом.
      Годвин был для Бена не только научным руководителем, но и в какой-то степени заменял отца. Бен вспомнил, как однажды они сидели в заваленном книгами кабинете Годвина в Дикинсон-холл. Янтарный свет и особый - смесь плесени и ванили - запах старых книг.
      Они беседовали о том, каким образом ФДР [Франклин Делано Рузвельт 32-й президент США] вовлек придерживающиеся изоляционистской политики Соединенные Штаты во Вторую мировую войну. Бен писал работу о ФДР и сказал Годвину, что его больно поразила нечистоплотность поступков Рузвельта.
      - Ах, мистер Хартман, - ответил Годвин. Тогда он называл Бена именно так. - Как там у вас с латынью? Honesta turpitudo estpro causa bona.
      Бен тупо посмотрел на профессора.
      - Если цель хороша, - перевел профессор с лукавой улыбкой, медленно и раздельно проговаривая слова, - то и преступление есть добродетель. Публилий Сир. Этот человек жил в Риме за сто лет до Христа и сказал много умных вещей.
      - Не думаю, что я с этим согласен, - заявил Бен, наивный студент, охваченный праведным негодованием. - По мне, в этих словах нет ничего, кроме оправдания обмана. Надеюсь, что я никогда такого не скажу.
      Годвин внимательно посмотрел на него, кажется, он был озадачен:
      - Я думаю, что именно поэтому вы и отказываетесь войти в отцовский бизнес, - многозначительно произнес он. - Вы предпочитаете остаться чистеньким.
      - Я предпочитаю учить детей.
      - Но отчего вы так уверены, что хотите именно учить? - спросил Годвин, прихлебывая темно-золотистый портвейн.
      - Оттого, что я люблю это занятие.
      - Вы совершенно в этом уверены?
      - Нет, - признался Бен, - как можно в двадцать лет быть в чем-то совершенно уверенным?
      - О, я считаю, что двадцатилетние совершенно уверены во многих вещах.
      - Но почему я должен заниматься делом, для меня неинтересным - работать в компании, основанной моим отцом, делая деньги - больше, чем мне когда-либо может понадобиться. Я имею в виду - какая от наших денег польза обществу? Почему я должен быть богатым, в то время как у других на столах пусто?
      Годвин закрыл глаза:
      - Это большая роскошь - воротить нос от денег. У меня в классе были очень богатые студенты, даже один Рокфеллер. И они стояли перед той же самой дилеммой, что и вы - не позволить деньгам управлять своей жизнью, или держать себя в четко очерченных границах и делать что-то общественно полезное. Ваш отец, однако же, один из величайших филантропов страны...
      - Ну, да, а разве Рейнольд Найбур [Найбур, Рейнольд (1892-1971) американский теолог и философ] не говорил, что филантропия - это одна из форм патернализма? Что привилегированный класс старается сохранить свой статус за счет подачек неимущим?
      Годвин удивленно возвел глаза к потолку. Бен изо всех сил старался не улыбаться. Он просто прочел эти слова на занятиях по богословию, и они прочно засели в его памяти.
      - Один вопрос, Бен. Решение стать учителем в начальной школе - это на самом деле бунт против отца?
      - Может быть, и так, - ответил Бен, не желая врать. Он хотел еще добавить, что именно Годвин вдохновил его на то, чтобы стать учителем, но это могло бы прозвучать слишком напыщенно. Да, слишком.
      Ответ Годвина очень его удивил:
      - Молодец! Для того чтобы принять такое решение, нужно мужество. И вы будете первоклассным учителем, я в этом не сомневаюсь.
      Теперь же Бен сказал:
      - Извините, что я так поздно звоню...
      - Ничего, Бен. Откуда вы звоните? Связь...
      - Из Швейцарии. Послушайте, мой отец пропал...
      - Как это "пропал"?
      - Сегодня утром он вышел из дома и куда-то уехал. Мы не знаем куда, и я решил спросить у вас, ведь вы говорили с отцом утром, как раз перед тем...
      - На самом деле я просто ответил на его звонок. Он хотел поговорить насчет еще одного дара Центру, который намеревался преподнести на днях.
      - И все?
      - Боюсь, что да. Насколько я помню, ничего необычного. На всякий случай, если он мне еще раз позвонит, как я могу с вами связаться?
      Бен дал Годвину номер своего мобильного телефона.
      - Еще вопрос. Не знаете ли вы в Цюрихском университете кого-нибудь, кто занимается тем же, что и вы - историей современной Европы?
      Годвин ненадолго замолчал.
      - В Цюрихском университете? Карл Меркандетти, лучшего специалиста не найти. Исследователь высшего класса. Он специализируется на экономической истории, но в лучших традициях Европы, знает очень много и из других областей. Еще у него есть изумительная коллекция граппы; такой не найдешь, пожалуй, больше нигде. В общем, это именно тот, кто вам нужен.
      - Благодарю вас, - сказал Бен и отключился.
      Он откинул спинку сиденья, намереваясь несколько часов поспать.
      Он спал тревожно, все время просыпаясь, в его сон врывались непрекращающиеся кошмары, в которых он снова и снова видел взрывающуюся хижину Лизл и ничего не мог поделать.
      Проснулся Бен в начале десятого. Зеркало заднего вида продемонстрировало невеселую картину - небритый, грязный, темные круги под глазами, - но ему просто негде, да и некогда побриться и умыться.
      Нужно начинать раскапывать прошлое, которое теперь уже не было прошлым.
      Глава 18
      Париж
      Офис "Группы ТрансЕвроТех СА", расположенный на третьем этаже отделанного известняковыми плитками здания на проспекте Марсо в восьмом аррондисмане [Аррондисман - административный район в крупных городах Франции.], был отмечен только маленькой бронзовой табличкой. Эта табличка располагалась на каменной стене возле парадной двери дома, ничем не отличалась от еще шести таких же табличек с названиями юридических фирм и других мелких компаний и почти не привлекала к себе внимания.
      Посетители никогда не приходили в "ТрансЕвроТех" без предварительной договоренности; любой, кому довелось бы там побывать, не увидел бы ничего необычного: молодой мужчина-секретарь, сидящий за стенкой с маленьким окошечком, сделанной из похожего на простое стекло пуленепробиваемого поликарбоната. А за его спиной - маленькая почти пустая комната, в которой не было ничего, кроме нескольких стульев из литой пластмассы и одной-единственной двери, ведущей во внутренние помещения.
      Никому, конечно, и в голову не пришло бы, что секретарь всегда вооружен и что он вообще отставной офицер из войск коммандос, что повсюду установлены искусно скрытые камеры наблюдения, пассивные инфракрасные датчики движения и что каждая дверь снабжена невидимыми электромагнитными датчиками сигнализации.
      Конференц-зал, скрытый в глубинах офиса, фактически представлял собой комнату, устроенную в пределах другой комнаты; это был модуль, отделенный от окружающих бетонных стен резиновой прокладкой толщиной в фут, которая полностью гасила любые звуковые колебания (в первую очередь соответствовавшие частотам человеческого голоса), так что разговоры никто не смог бы услышать из-за стены. Непосредственно к конференц-залу примыкало помещение, в котором было установлено несколько пеленгаторов с разнообразными антеннами, постоянно занятых поиском высокочастотных, сверхвысокочастотных, гиперчастотных и микроволновых передач, чтобы пресечь любые попытки подслушать происходящее в святая святых. К антеннам был также подключен анализатор спектра, запрограммированный на проверку фоновых радиоизлучений, чтобы обнаружить любые аномалии.
      В торце большого стола, похожего на гроб из красного дерева, сидели два человека. Их разговор был защищен от подслушивания включенными одновременно генераторами "белого шума" и "бормоталкой" - звукозаписью, создававшей разноязыкий гомон, похожий на шум, стоящий в переполненном баре. Ни один виртуоз, которому оказалось бы по силам обмануть сложную систему безопасности и подслушать то, что происходило в зале, не смог бы выделить слова этих двоих из фонового шума.
      Собеседник постарше в данный момент что-то говорил в также защищенный от подслушивания телефон - плоскую черную коробочку швейцарского производства. Это был одутловатый, встревоженный с виду человек лет пятидесяти пяти; его широкое, с обвисшими щеками и сальной кожей лицо украшали очки в золотистой оправе, а волосы, обрамлявшие залысый лоб, были выкрашены в неестественный каштановый цвет. Его звали Поль Марко, и он был вице-президентом Корпорации по вопросам безопасности. Марко попал в Корпорацию путем, по которому, как правило, проходили все директора охранных служб международных компаний: он служил в пехотных войсках французской армии, был изгнан оттуда за недисциплинированность и жестокость, вступил во Французский иностранный легион, позднее переехал в США, где был профессиональным штрейкбрехером в горнодобывающей компании, а затем его наняли обеспечивать безопасность в многонациональную фирму.
      Марко говорил быстро, негромко, а потом выключил и отложил трубку.
      - В секторе Вены тревожное положение, - сказал Марко сидевшему рядом с ним темноволосому, со смуглой оливковой кожей французу, лет на двадцать моложе, чем вице-президент, по имени Жан-Люк Пассар. - После несчастного случая со взрывом пропана в Санкт-Галлене американец все же уцелел. - И мрачно добавил: - Мы не можем больше позволять себе ошибаться. Особенно после катастрофы на Банхофплатц.
      - Но ведь решение о привлечении американского солдата было не вашим, успокаивающе заметил Жан-Люк.
      - Конечно, нет, но я и не возражал против него. Логика была вполне убедительной: он много общался с объектом и мог узнать его в толпе в любую секунду. Как часто ни рассматривай фотографию незнакомого человека, все равно никто не сможет действовать так быстро и надежно, как тот, кто лично знаком с целью.
      - Но теперь мы подключили к делу самого лучшего, - сказал Пассар. Когда за дело берется Архитектор, проблемы разрешаются достаточно быстро.
      - Его всегда отличало стремление к совершенству, - заметил Марко. - И все же, каким бы изнеженным ни был этот американец, его не следует недооценивать.
      - То, что он, любитель, все еще жив, это просто чудо, - согласился Пассар. - И все равно, пристрастие к здоровому образу жизни не дает человеку навыков выживания. - Он громко фыркнул и насмешливо проговорил на английском языке с подчеркнуто сильным акцентом: - Он не знает джунглей. Он знает только игру в джунгли.
      - И все равно, - возразил Марко, - существует такая вещь, как везение новичка.
      - Он уже не новичок, - задумчиво произнес Пассар.
      Вена
      Из ворот вышел пожилой, хорошо одетый американец. Он шел медленно, напряженно, по-видимому, с усилием, держа в руке небольшой чемоданчик. На ходу он разглядывал толпу, пока не увидел водителя лимузина, одетого в форму, к которой была прикреплена маленькая табличка с именем.
      Старик помахал рукой, и водитель, сопровождаемый женщиной в белой одежде медсестры, поспешно кинулся к нему. Водитель взял у американца багаж.
      - Как прошел ваш полет, сэр? - осведомилась медсестра. Она говорила по-английски с австро-немецким акцентом.
      - Ненавижу путешествия, - проворчал старик. - Я уже не в состоянии их переносить.
      Раздвигая толпу, медсестра проводила прибывшего к выходу на улицу, где совсем рядом стоял черный "Дэймлер", и помогла старику забраться в машину. Салон был оборудован всеми стандартными аксессуарами - телефоном, телевизором и баром. В углу находился деликатно укрытый чехлом набор для оказания экстренной медицинской помощи, в котором имелся даже небольшой кислородный баллончик со шлангом и маской, электрический дефибриллятор, а также трубки и иглы для капельниц.
      - Ну вот, сэр, - сказала медсестра, как только пассажир устроился на уютном кожаном сиденье, больше похожем на диван, - поездка будет совсем недолгой, сэр.
      Старик хмыкнул, откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза.
      - Пожалуйста, сообщите мне, не могу ли я что-нибудь сделать, чтобы вам было поудобнее, - заботливо произнесла медсестра.
      Глава 19
      Цюрих
      В вестибюле гостиницы Анну встретил прикомандированный к ней офицер из аппарата прокурора кантона Цюрих. Его звали Бернард Кестинг - низенький, но мощный темноволосый молодой человек с окладистой бородой и сросшимися над переносицей бровями. Он совершенно не улыбался и казался очень деловым и всецело поглощенным своими профессиональными обязанностями: олицетворение швейцарской бюрократии.
      Несколько минут ушло на взаимные представления и вымученный разговор, необходимый для соблюдения этикета, а затем Кестинг проводил Анну к своему автомобилю "БМВ-728", стоявшему на полукруглой подъездной дорожке перед гостиницей.
      - Конечно, мы знаем Россиньоля, - сказал Кестинг, распахивая дверцу автомобиля перед коллегой из-за океана. Он был очень уважаемой личностью в нашем банковском сообществе на протяжении многих-многих лет. Разумеется, у моего управления никогда не возникало поводов для того, чтобы допрашивать его. - Анна села в машину, но швейцарец продолжал стоять на месте, держась за ручку распахнутой дверцы. - Боюсь, что мы не совсем отчетливо поняли суть вашего запроса. Знаете ли, этот джентльмен никогда не был причастен к какому-либо криминалу.
      - Я понимаю. - Анна протянула руку и сама закрыла дверь. Этот человек нервировал ее.
      Усевшись за руль, Кестинг молчал лишь до тех пор, пока машина не выехала на Штейнвиштрассе, тихую улицу около Кунст-хауса, по сторонам которой тянулись жилые дома.
      - Он был - или есть - блестящий финансист.
      - Я не могу раскрыть вам содержание нашего расследования, - сказала Анна, - и могу лишь сообщить вам, что он не является его объектом.
      Кестинг опять ненадолго замолк, а затем продолжал:
      - Вы просили организовать защитный надзор. Как вы знаете, мы не могли точно установить его местообитание. - В голосе швейцарца без труда можно было уловить неловкость.
      - А что, это общепринятая манера поведения видных швейцарских банкиров? Вот так, просто... исчезать?
      - Общепринятая? Конечно, нет. Но ведь он в конце концов удалился на покой. И обрел право быть эксцентричным.
      - А как же осуществляются его официальные контакты?
      - Через доверенных местных представителей оффшорного объекта, остающегося, впрочем, непрозрачным даже для самих представителей.
      - Прозрачность не относится к числу признанных в Швейцарии ценностей.
      Кестинг быстро взглянул на нее, очевидно, решая, не могла ли она оказаться самозванкой.
      - Такое впечатление, что где-то с год назад, возможно, чуть позже или раньше, он решил, что ему следует - ну, как бы это сказать... - скрыться от людей. Не исключено, что ему померещилось, будто за ним следили или его преследовали. В конце концов ему уже перевалило за восемьдесят, а начинающееся старческое слабоумие порой сопровождается параноидальными фантазиями.
      - А что, если это ему не померещилось?
      Кестинг смерил Анну пристальным взглядом, но промолчал.
      Герр профессор, доктор Карл Меркандетти невероятно обрадовался, когда Бен упомянул о том, что он знакомый профессора Джона Варнса Годвина.
      - Вы не причиняете мне никаких неудобств, и вам совершенно не за что просить прощения. У меня есть в библиотеке свой кабинет. Почему бы вам не навестить меня там где-нибудь до полудня? Я все равно должен туда пойти. Я надеюсь, что Годвин не сказал вам... э-э... что я готовлю монографию в выпускаемую издательством Кембриджского университета серию, которую он редактирует, и уже на два года ее задержал. Он не раз говорил мне по этому поводу, что у меня несколько средиземноморское ощущение времени. - В трубке густо раскатился отнюдь не стариковский хохот Меркандетти.
      Бен и сам точно не знал, что ему нужно от Меркандетти, а профессор, судя по его жизнерадостному тону, вероятно, предположил, что это будет визит вежливости или что-то в таком же роде.
      Несколько часов Бен провел, копаясь в справочниках швейцарских корпораций. Он даже просмотрел компьютерную телефонную базу. Но ему так и не удалось найти ни единого упоминания о какой-либо фирме, называвшейся "Сигма АГ", и у него сложилось впечатление, что в открытых документах вообще не было никаких сведений о ее существовании.
      Карл Меркандетти оказался куда более строгим на вид, чем Бен представил его по телефонному разговору. Это был невысокий человек лет пятидесяти с торчавшими ежиком коротко подстриженными седоватыми волосами и в очках с овальной тонкой оправой. Впрочем, когда Бен представился, взгляд профессора оживился, а рукопожатие было крепким и приветливым.
      - Любой друг Года... - начал Меркандетти.
      - А я думал, что так его называют только принстонские студенты, - не удержавшись, перебил Бен.
      Меркандетти, улыбнувшись, покачал головой.
      - В то время, когда мы познакомились, он, можно сказать, лишь понемногу начинал оправдывать свое прозвище. А сейчас я боюсь, что, когда подойду к жемчужным вратам рая, он окажется там и скажет: "А теперь еще один небольшой вопрос по поводу сноски сорок три в вашей последней статье..."
      После нескольких минут легкого разговора Бен перешел к рассказу о том, какие ему пришлось потратить усилия для того, чтобы найти следы корпорации под названием "Сигма АГ", учрежденной в Цюрихе в самом конце Второй мировой войны. Он не стал углубляться в подробности: ученый, несомненно, должен был подумать, что предмет его поисков вполне может относиться к кругу интересов международного банкира, связанных с его повседневной деятельностью и обусловленных чувством ответственности. Как бы там ни было, Бен знал, что излишняя откровенность здесь ни к чему.
      Узнав о конкретном объекте интереса Бена, Меркандетти оставался так же вежлив, но не проявил ни малейшего возбуждения. Было совершенно ясно, что название "Сигма" ничего не говорило ему.
      - Так вы сказали, что она была создана в 1945 году? - переспросил историк.
      - Совершенно верно.
      - Вы знаете, что "Бордо" того года было совершенно изумительным? Профессор пожал плечами. - Конечно, мы же говорим о событиях, случившихся более полувека тому назад. Много компаний, которые были основаны во время войны или сразу после ее окончания, рухнули. Наша экономика тогда была не столь стабильной, как сейчас.
      - У меня есть основания полагать, что она все еще существует, - ответил Бен.