Двухместное купе

– Вот вы, Михаил Александрович, университет окончили, исторический факультет...

– И Духовную академию тоже, – улыбнулся отец Михаил.

– Хорошо, пускай... – сказал Толик. – А вот вы сами в Бога верите?

Отец Михаил задумался, а потом сказал:

– Сразу после войны одного нашего священнослужителя спросили на каком-то международном конгрессе: «Ваше преосвященство, вот вы такой известный ученый, философ, современный человек, вы сами-то в Бога веруете?» А он и ответил: «Я сопровождаю уходящую из мира идею, и в этом моя общественная функция». Сейчас, Толя, времена сильно изменились... Поэтому я скажу тебе так: в наступающие дни Беззакония и Неверия я должен защищать возрождающуюся идею Веры, полагая это не только священным, но и своим чисто человеческим долгом... Не очень сложно?

– Ну чего ж тут сложного, Михаил Александрович? – улыбнулся Толик-Натанчик. – Нужно просто кому то очень-очень верить... Так?

На мгновение отец Михаил устыдился своей нечаянной высокопарности и честно ответил:

– Да. И пожалуй, прав ты!..

конец одиннадцатой серии

Двенадцатая серия

КОЛОНИЯ УСИЛЕННОГО РЕЖИМА. У ЧАСОВНИ. ДЕНЬ

... На фоне взволнованной колонии в связи с приездом большого количества важных милицейских и наробразовских гостей из Ленинграда и области для торжественного объявления частичной и выборочной амнистии и освящения новой часовни...

...схоронившись за стенкой часовни, стояли священник местного прихода отец Михаил и Толик-Натанчик Самошников.

– Спасибо вам за все, Михаил Александрович, – говорил Толик. – Пацаны слышали, как вы с начальником колонии про мою амнистию говорили...

– Ладно, ладно, – отвечал ему священник. – Дай тебе Господь, Анатолий, разума, спокойствия и Веры.

– Михаил Александрович, а можно я на прощание спрошу вас?.. Только вы не обижайтесь на меня.

– Спрашивай, конечно.

Видно было, что Толику трудно задать этот вопрос...

– Вот вы, Михаил Александрович, университет окончили, исторический факультет...

– И Духовную академию тоже, – улыбнулся отец Михаил.

– Хорошо, пускай... А вот вы сами в Бога верите?

Отец Михаил помолчал, подумал и ответил:

– Сразу после войны одного нашего священнослужителя спросили на каком-то международном конгрессе: «Ваше преосвященство, вот вы такой известный ученый, философ, современный человек, вы сами в Бога то веруете?» А он и ответил: «Я сопровождаю уходящую из мира идею, и в этом моя общественная функция». Сейчас, Толя, времена сильно изменились... Поэтому я скажу тебе так: в наступающие дни Беззакония и Неверия я должен защищать возрождающуюся идею Веры, полагая это не только священным, но и своим чисто человеческим долгом... Не очень сложно?

– Ну чего ж тут сложного, Михаил Александрович? – улыбнулся Толик-Натанчик. – Нужно просто кому то очень-очень верить... Так?

Отец Михаил устыдился своей нечаянной высокопарности и честно ответил:

– Да. И пожалуй, прав ты!..

Но в эту секунду по огромному внутреннему двору колонии пронеслась команда:

– Приготовиться к построению!!!

И словно эхо пошли повторения:

– Первый отряд – приготовиться к построению!..

– Третий отряд – к построению!!!

– Второй отряд – строиться!.. А ну шевелись!!!

И затопали казенные уродливые ботинки пятисот заключенных подростков по выбитому построениями двору...

* * *

Тут же этот топот стал переходить в шум несущегося поезда...

...и мы увидим, как уже в полном рассвете бежит «Красная стрела» к Санкт-Петербургу...

А потом окажемся в...

... КУПЕ АНГЕЛА И В.В.

В.В. открыл глаза, потянулся за сигаретой.

В вагоне уже шла бурная утренняя жизнь: открывались и захлопывались двери купе...

...тяжело топали чьи-то шаги в узком коридоре...

...кто-то перед кем-то извинялся...

...кто-то жаловался на то, что в вагоне всего два туалета...

За окном купе уже мелькали областные картинки, а на столике, без малейшего участия проводника, уже стояли два стакана с крепким чаем.

И тарелочка – с севрюжьими бутербродиками!

Ангел был уже почти одет. Он обстоятельно сел за столик и принялся осторожно прихлебывать чай из стакана.

– А мыться, зубы чистить вы не пойдете? – проворчал В.В.

– Уже! – мягко ответил Ангел. – Даже побриться успел.

– Это когда же? – недоверчиво спросил В.В.

– А вот пока вы были в колонии у Толика-Натанчика и слушали его разговор с отцом Михаилом за часовней. Так вам интересно, что было дальше?

– Еще бы!

Ангел посмотрел на часы, сказал:

– Прекрасно! Время еще есть. Но так как его совсем немного, то я воспользуюсь старым, вышедшим из моды приемом: представьте себе, что перед вами во весь экран возникает титр – ПРОШЛО ДЕСЯТЬ ЛЕТ...

– Ни в коем случае! – немедленно возразил В.В. – Я чувствую себя облапошенным! Своим древним, бездарным приемчиком, вытащенным из немого кинематографа, вы попросту надули меня, утаив целое десятилетие!

– Если бы мы с вами ехали во Владивосток... – начал было Ангел...

...но В.В. тут же прервал его:

– Ангел, не торгуйтесь! Помните, как у Галича: «...а из зала кричат – „Давай подробности!..“

– Ну хорошо, хорошо... – Ангел снова посмотрел на часы. – Но в спрессованном виде! Прием тот же, обруганный вами, но необходимый мне для плавного перехода... Итак – титр: ПРОШЛО ДВА ГОДА... Такой перерыв вас устраивает?

– Хрен с вами! Валяйте дальше...

– В пятнадцать лет Лидочка основательно забеременела...

КВАРТИРА ПЕТРОВЫХ. ДЕНЬ. ЖАРА...

В спальне Эсфирь Анатольевна Самошникова и Наталья Кирилловна Петрова рыдали на плечах друг у друга...

Время от времени Наталья Кирилловна прикладывала указательный палец к губам, а большим пальцем указывала Эсфири Анатольевне на кухню...

...где изнемогающий от жары полковник милиции Петров сидел в одних трусах за кухонным столом и пил ледяное пиво...

И тогда всхлипывания и рыдания в спальне становились тише, а на то время, которое требовалось, чтобы перекинуться парой слов, и вовсе прекращались.

– Что?.. Что будем делать, Наташенька?.. Аборт?..

– Что ты, Фирочка?! Неужто мы с тобой не справимся?..

– Пойдем с Колей поговорим, Натуля...

– Ты с ума сошла, Фирка! Он их застрелит...

– Но надо же как-то ему сказать? Все-таки он единственный мужчина у нас...

– А если он потребует аборт?! Он как полковника получил, так стал такой нервный...

– А фиг ему в морду! Пусть только попробует!..

– Пошли.

Стояла невыносимая жара!

Когда Эсфирь Анатольевна и Наталья Кирилловна, для уверенности держась за руки, вошли в кухню...

...худенький, жилистый Петров стоял у холодильника и доставал оттуда очередные пару бутылок.

Обернулся, увидел двух женщин, спросил весело:

– Девки! Пивка?..

От напряжения и взволнованности «девки» промолчали.

Петров вгляделся в них, сел за стол, откупорил бутылку холодного пива, сделал пару глотков прямо из горлышка, спросил небрежно:

– Чего это вы обе такие зареванные? Лидка подзалетела, что ли?

– Да... – хором сказали две будущие бабушки. – Но мы решили...

– Я не знаю, чего вы там решили, – жестко сказал полковник милиции в одних трусах, – но ребенок останется!!! Никаких абортов! И только попробуйте мне что-нибудь вякнуть!.. Фирка! Прекрати плакать... Наталья, возьми себя в руки немедленно! Будет так, как сказал я!!!

Тогда Фирка и Наташка бросились в объятия друг к другу и еще немножко поплакали...

... а потом тоже уселись пить холодное пиво вместе с Петровым.

– Конечно, – рассуждал Николай Иванович, – Лидку за это надо было бы выдрать как сидорову козу, но тут мы все малость припозднились... Они, по-моему, уже лет с тринадцати трахаются.

– Коля!!! – в ужасе воскликнула Наталья Кирилловна.

Но Петров даже внимания на жену не обратил. Подлил всем троим холодного пивка и мечтательно сказал:

– А Тольке хорошо бы морду набить!..

Фирочка с сомнением посмотрела на худенького полковника в трусах и робко произнесла:

– Коля... Ты же сам был на Зимнем стадионе, когда он выиграл юношеское первенство республики по борьбе в среднем весе... В нем же семьдесят два килограмма страшных мускулов! Это в пятнадцать-то лет... Умоляю тебя, будь осторожен, Коля!

– Тоже верно... – пробормотал полковник Петров. Вытащил из холодильника свежее пиво и раздраженно произнес:

– Интересно, где они сейчас-то болтаются? Лидке теперь, в ее положении, по жаре шастать категорически противопоказано!

– Они еще в шесть утра в деревню уехали, – сказала Фирочка.

– Поместье свое осваивают, – пояснила Наталья Кирилловна.

ДЕРЕВНЯ. ДОМ ТОЛИКА САМОШНИКОВА. ДЕНЬ, ЖАРА...

Бывший дом покойного Вани Лепехина, полноправным владельцем которого теперь являлся гражданин Самошников Анатолий Сергеевич...

...стоял на пригорке, откуда вся деревня, вместе с неказистой церквушкой, бывшим сельсоветом и почти развалившимся клубом, просматривалась как на ладони.

Когда-то, много лет назад, этот дом строился, наверное, как «господский» и поэтому был совсем не похож на остальные деревенские дома.

Он стоял на внушительном приусадебном участке, огороженном древним покосившимся плетнем.

Дом был большим, просторным, но уж очень заброшенным и обветшалым. Непонятно было, как в нем можно сейчас жить...

Однако над домом уже вился дымок...

... Лидочка в одних трусиках и лифчике, но в хозяйственном переднике...

...носит еду из глубины дома на полусгнившую веранду...

...и кричит оттуда:

– Толька, иди завтракать!..

– Иду! – кричит ей в ответ Толик.

Под тремя большими старыми и очень густыми деревьями взмыленный жарой и работой Толик-Натанчик роет могилку для четырех урн...

Он уже по пояс в узкой и длинной могилке, а все копает и копает...

...и земля вылетает из могилки веером с лопаты Толика...

Лидочка не выдерживает, спускается с веранды, идет через участок под палящим солнцем к Толику и говорит обиженно:

– Толинька... Ну, все же остывает!

– Иду, иду, котик... – отвечает ей взмокший Толик.

Лидочка заглядывает в могилку, спрашивает:

– Мы же урны будем хоронить... Зачем такая глубокая?

Толик выпрямился в яме, устало оперся о черенок лопаты, посмотрел на Лидочку и сказал:

– А чтобы им всем четверым там спокойнее было. А сверху сирень посадим. Бабуля сирень обожала...

Сквозь кроны деревьев на Лидочку падало солнце.

– Уйди в тень, – сказал ей Толик.

И вдруг, почти слово в слово, повторил фразу, сказанную в Петербурге Николаем Ивановичем:

– Тебе теперь, в твоем положении, шастать по жаре категорически противопоказано!..

Лидочка собралась что-то ответить, но из-за плетня раздался голос:

– Эй! Господин-товарищ-барин! Самошников... иди, как тебя тама? Иди-ка сюды!..

– Кто там? – настороженно спросил Толик у Лидочки.

Толик из ямы не видел кричащего человека.

– Да опять этот алкаш участковый, – сплюнула Лидочка. – Теперь точно все остынет!

Толик бросил лопату, выпрыгнул из ямы. Пошел к плетню...

– Здравствуйте, Семен Васильевич, – сказал Толик.

– Здорово, коль не шутишь, – сказал участковый. – Хоша здоровье поправить бы не мешало...

Было участковому лет сорок пять.

Выглядел он достаточно живописно: босиком, в форменных брюках, закатанных до колен; рубашка с погонами младшего лейтенанта была завязана на тощем теле вокруг пояса рукавами, но на голове торжественно восседала новенькая милицейская фуражка!

Через плечо у него была перекинута рыболовная сеть, набитая свежескошенной травой, а на плече участковый нес косу-литовку...

– Я говорю – здоровье поправить бы не мешало! – повторил участковый. – А то вот коровке покосил, так дух вон и лапти кверху! Поправиться есть чего?

Участковый положил скошенную траву на землю, а косу прислонил к плетню. Приготовился к разговору.

– Не пью, – скучно ответил Толик. – Может, покушаете с нами?

– Больно нужно!.. – презрительно сказал участковый. – Чего мне, жрать нечего?! Я – должностное лицо, а ты мне чё предлагаешь?! Так и во второй раз загреметь недолго... Ты у мене смотри!

У Толика желваки заходили под скулами. Сзади подошла Лидочка – в купальных трусиках, лифчике и кухонном переднике.

– Семен Васильевич, а у вас в клубе по вечерам хоть танцы бывают?

Стараясь не смотреть на полуголую Лидочку, участковый строго сказал:

– Кому танцевать-то? Бабке Груше да деду Павлуше? А ты в таком виде по деревне ходить не имеешь никакого права! Вот оформлю за моральное разложение...

Но Лидочка только улыбнулась, спросила:

– А что, молодежи в деревне разве нет?

– Откуль ей взяться? Кто спилси, кто срока отбывает, кто в Питер подался... Или еще куды. Чего копаете то?

– Урны с прахом родных захоронить хочу.

– Чего-о?! – Участковый не поверил своим ушам. – А кто же это вам такое безобразие позволит?!

– А я ни у кого и спрашивать не буду, – жестко сказал Толик.

– Ой, еще как будешь-то!.. А то он, вишь ли, не пьет, не курит, приехал сюды, сопляк, свои порядки устанавливать!.. Счас сельсовет соберем...

– Нету у вас уже давно ни черта! Как эСэСэСэР не стало, так все ваши сельсоветы и накрылись, – сказала Лидочка. – Ходят по деревне три пьяных старых обалдуя, сутками не просыхают и похваляются: «Я был председателем! А я в парткоме!» А третий еще где-то... Шли бы вы от нашего дома подальше! Идем, Толик, завтрак стынет.

– Ну, поглядим сейчас!.. – вконец разозлился участковый. – Ну, посмотрим – чей верх будет!.. А то кажный уголовник, вишь ли...

– Правда, Семен Васильевич, – нехорошо ухмыльнулся Толик. – Шли бы вы отсюда по холодку. Мы вас не трогаем, и вы к нам не цепляйтесь. Пошли, Лидуня...

– От мы те счас покажем! Мы тебе предъявим... Не у себя в городе! Тута еще Совецка власть имеется!.. Никуды она не делась!!! – возмущенно прокричал участковый. – А надо будет, и с районом свяжемся!..

Он перекинул через плечо старую сеть, набитую скошенной травой, подхватил свою косу и быстро пошел в сторону деревни.

... Когда Толик вытирал куском хлеба остатки яичницы со сковороды, прихлебывая из граненого стакана молоко...

...к плетню со стороны деревни подошли пять человек.

Троим было лет по шестьдесят, и они все были уже не очень трезвы.

Четвертым был участковый – без косы и сетки с травой, зато в сапогах, при полной форме и с картонной папкой в руке.

Пятым был священник – отец Гурий.

Маленький, худенький, жалкий, вконец обнищавший сельский попик, и от этого ему можно было дать на вид и пятьдесят лет, и восемьдесят...

– Ну-ка, герой-уголовничек, выходи-ка сюда! – крикнул через плетень один из нетрезвых стариков. – Счас мы тебе растолкуем, что такое сельская жизнь, дачничек, и какие в ей порядки! Выходи, не бойся!..

А второй старик неожиданно спьяну запел:

– На бой кровавый, святой и правый, марш-марш впере-о-од, советский народ!..

Третий деловито стал выворачивать кол из плетня, приговаривая:

– Вот я ему счас колом промеж ушей перетяну, он у нас враз все поймет!..

Участковый испуганно оттащил старика от плетня.

– Потапов! Ты чего при мне безобразия строишь?.. Не в парткоме! А то не посмотрю и привлеку! По всей строгости... Самошников! Иди-ка сюды...

– Минутку! – крикнул им Толик. – Лидуня, дай штаны и куртку.

Лидочка молча принесла ему синий тренировочный костюм.

Толик надел костюм. На куртке сзади и спереди были нашиты большие белые фетровые буквы – «Российская Федерация».

Сунул ноги в стоптанные старые тапочки и сказал:

– Останься здесь и не возникай. Тебе сейчас это абсолютно ни к чему.

И пошел к плетню.

Подошел, вежливо поздоровался, спросил:

– Чего через калитку в дом не зайдете?

– Нам это не обязательно, – сказал один. – А вот мы сигнал получили, что вы, гражданин Самохин...

– Самошников, – поправил его Толик.

– Это нам один хрен! – сказал второй – бывший секретарь парткома.

– А чего-то там захоранивать – мы вам не велим! – сказал третий.

– Мой дом, мой участок, – сказал Толик, еле сдерживаясь. – И никого спрашивать ни о чем не буду.

– А мы на вас – в санэпидстанцию района!.. Завтра же соберем общее собрание и решим! Прошу присутствовать! В качестве ответчика... Священнослужителя тоже попрошу... Отец Гурий, это вас касается! – веско проговорил бывший председатель сельсовета.

– Ты слушай, слушай, чего тебе обчественность говорит! – злорадно закричал участковый. – И не простая, а ответственная! Это, к примеру, бывший председатель сельсовета, ныне глава нашей администрации, это бывший секретарь парткома... А это сам главный бухгалтер нашего хозяйства... Бывшего. Понял?

– Понял, – сказал Толик и улыбнулся. – Понял, Семен Васильевич, что все они бывшие, а только мы с вами – настоящие, да?

– Па-а-прасил бы не умничать! – тоненько прокричал бывший председатель. – Понаехали тут, понимаешь!..

И тут впервые отец Гурий открыл рот. Сказал тихо, сочувственно:

– Может, на нашем сельском кладбище захороните? У нас при храме очень хорошее кладбище. На пригорочке, песок один, сосенки, сухо...

– Моментик! – вдруг заговорил бывший главный бухгалтер. – Я тут про наших новых жильцов многое со стороны узнал... так что – моментик! Отец Гурий, кладбище у вас православное?

– Спаси Христос и помилуй, – испуганно перекрестился священник. – А то какое же? Свят, свят... Чего это вы, Иван Никанорович?..

– А вот я лично выяснил, что они, к примеру, не все... так сказать... как бы это выразиться... имеют отношение к православию!.. И в ихних урнах не больно-то христианский пепел... – трусливо заявил бывший бухгалтер. – А это две большие разницы!..

– О Господи!.. – вздохнул священник в кирзовых сапогах из-под замызганного одеяния. – Об чем это вы? Это же пепел покойных и убиенных – какую ж вы еще разницу там хотите увидеть?..

– Спасибо, батюшка, – смиренно сказал ему Толик и спросил у бывшего председателя сельсовета: – А в котором часу завтра собрание?

– Штоб к двенадцати был в правлении!

– Обязательно буду, – сказал Толик и, не прощаясь, пошел к дому...

ДЕРЕВНЯ. ЖАРА

... На следующий день, ровно в двенадцать, по единственной и главной деревенской улице, вздымая тучи пыли, промчался белоснежный микроавтобус «РАФ» с бортовыми надписями:

ОЛИМПИЙСКАЯ НАДЕЖДА САНКТ-ПЕТЕРБУРГА...

...и пятью разноцветными сплетенными кольцами под надписями...

Остановился он точно напротив бывшего сельсовета, где сейчас помещалась администрация.

Открылись дверцы, и из микроавтобуса, во главе с Толиком Самошниковым, вышли человек двенадцать очень крепеньких пареньков в разнообразных спортивных костюмах и с надписями «Российская Федерация» и с бывшими – «СССР»...

Несколько пареньков очень смахивали на небольшие трехстворчатые шкафы.

Собраны были представители всех борцовских весовых категорий...

Они все разом вошли в правление, увидели за столом «президиума» все тех же – главу администрации, бывшего секретаря бывшего парткома, бывшего главного бухгалтера бывшего совхоза...

...увидели участкового милиционера с маленьким ребенком на руках...

...отца Гурия, скромненько и стыдливо сидевшего в зальчике вместе с десятком своих унылых прихожан...

И тогда самый большой паренек, килограммов на сто тридцать, зычно спросил у «президиума»:

– Все присутствуют?

Перетрусивший глава тут же встал, вытянулся и сказал хриплым от волнения голосом:

– Никак нет. Многие отказались. Проявили несознательность, так сказать... Можно начинать?

– Ни в коем случае! – сказал самый большой «шкаф».

Он что-то шепнул своим, и несколько пареньков сорвались с места и выбежали из правления.

... Уже спустя три минуты они втащили в зальчик правления еще с десяток стариков и старух и бодро отрапортовали «шкафу»:

– Теперь – все! Хаты – пустые...

– Замечательно! – сказал «шкаф» и взобрался на небольшое возвышение, где стоял стол «президиума».

Импровизированная сцена угрожающе затрещала. Все с испугом ждали развития событий.

Толик и вся остальная «Олимпийская надежда» расселись в зальчике. Кто-то уже сунул шоколадку малышу участкового...

– Здравствуйте, дорогие соотечественники и соседи нашего лучшего друга – студента второго курса Санкт-Петербургского техникума физической культуры и спорта, кандидата в мастера спорта по вольной борьбе Анатолия Сергеевича Самошникова, чемпиона Российской Федерации в среднем весе! Я не буду долго рассказывать вам, какое счастье вы должны испытывать, обретя такого соседа и товарища. Скоро вы это сами почувствуете – это я вам обещаю! А теперь у меня есть всего лишь парочка вопросов к вашему высокоуважаемому батюшке – отцу Гурию...

Все обернулись к сельскому священнику, стали разглядывать его, будто увидели впервые.

– Дорогой Гурий Самсонович!.. Так, кажется? – переспросил «шкаф».

Отец Гурий согласно закивал головой.

– Почтеннейший отец Гурий! Не откажите в любезности, скажите нам, пожалуйста, все ли равны после смерти перед Богом?

Отец Гурий попытался встать, но «шкаф» предупредительно тут же проговорил:

– Что вы, что вы?! Сидите, сидите, батюшка! Повторяю вопрос: после смерти все равны перед Господом?

– Все, – тихо, но твердо проговорил отец Гурий.

И посмотрел на Толика. Тот благодарно улыбнулся ему.

– А при жизни? – спросил «шкаф» и сделал шаг вперед.

Настил под ним снова затрещал, «президиум» перепугался еще больше.

Отец Гурий несмело промолчал. Только пожал плечами...

– Понял! Очень хорошо понял вас, многоуважаемый батюшка! – весело сказал стотридцатикилограммовый паренек. – Значит, национальный вопрос и вопрос социального равенства мы с вами решили. Теперь вопрос ко всем!

Поговорим о стихийных бедствиях. Лето жаркое и засушливое, в натуре. Возможны пожары. Дом Анатолия Сергеевича Самошникова и его матушки Эсфири Анатольевны стоит на отшибе и заслонен сосняком. Ваши же дома все страшно близко стоят друг от дружки и открыты всем ветрам. Загорится один дом – сгорят все остальные. Вам это надо?

– Нет!!! – закричали все в один голос.

– Делайте выводы, – сказал юный «шкаф».

Он широко улыбнулся участковому милиционеру Семену Васильевичу и попросил его, как свой – своего:

– Ты проследи, браток, чтоб нашего корешка тут не напрягали.

Вот когда Семен Васильевич проявил необходимую дальновидность:

– Об чем базар, братва?! Все будет в лучшем виде!

– На этом, я считаю, торжественную часть нашей встречи можно считать законченной, – сказал тяжеловес. – И давайте, друзья, перейдем к части художественной!

Тут же двое пареньков «Олимпийской надежды» выставили на стол «президиума» ящик водки, выложили несколько палок сырокопченой колбасы и много кульков с разной снедью.

Под удивленный и радостный гул осчастливленных односельчан пареньки пить с ними отказались.

...а «шкаф» – тяжеловес протянул отцу Гурию бумажку в сто долларов и громко сказал, так, чтобы все слышали:

– Соблаговолите, батюшка Гурий Самсонович, принять этот скромный единовременный дар на святые нужды вашего храма. А то, не дай Господь, лето, как мы уже говорили, жаркое, засушливое – всякое может случиться...

Он повернулся к онемевшей бывшей и настоящей администрации и уже без всяких улыбочек, очень угрожающе проговорил:

– Надеюсь, это все учтут.

КУПЕ АНГЕЛА И В.В.

– Из-за беременности Лидочка перевелась в вечернюю школу... – говорил Ангел.

Он был уже полностью одет и почти готов к выходу.

И хотя поезд мчался еще с прежней скоростью, за окном купе уже мелькали ленинградско-петербургские пригороды.

–...в это же самое время мне разрешили экстерном сдать за девятый и десятый класс, и в ожидании школьных экзаменов я параллельно готовился к поступлению в университет на юридический...

– Почему именно на юридический? – удивился В.В.

– А куда, по-вашему, должен поступать какой-никакой, но все-таки Ангел-Хранитель? На физико математический, что ли? – Ангел снова посмотрел на свои часы, сокрушенно покачал головой: – Через полчаса прибываем...

– Вот, – с упреком сказал В.В. Ангелу, – а я так ни хрена и не знаю, чем все это кончилось...

– М-да... Маловато времени, – подтвердил Ангел. И тут неожиданно его лицо озарилось надеждой и вдохновением.

– Слушайте, Владимир Владимирович!.. Мне только что пришла гениальная идея в голову!!! Я сейчас малость поднапрягусь и сделаю вот что... В поступательном порядке я буду предъявлять вам события в слегка сокращенном виде, а вы будете все время слышать мой комментарий... Ну как в документальном кино! С вечера и всю ночь у нас было кино художественное, а сейчас начнется документальное! Но не простое, а ангельское!

– Это еще что такое?! Впервые слышу... – с сомнением сказал В.В.

– Вы, зритель, будете иметь возможность изредка болтать с комментатором. Вернее, с его закадровым голосом. Возражать, соглашаться, задавать вопросы... Причем при непрерывно идущем изображении! Мало того! В финале я сделаю вас самого не только свидетелем, но и участником этих событий!.. По-моему, отличная фишка! Какова идейка, а, Владим Владимыч?!

– По-моему, это бред сивой кобылы... – сказал В.В. – Но отчего же не попробовать?

– Превосходно! – воскликнул Ангел. – Итак, поставили стаканчик на стол... Хорошо! Откинулись на подушечку... Прикрыли глазки, расслабились... И... Начали!

Неожиданно все погрузилось во тьму – будто выключили и электрическое, и дневное освещение...

И чуточку издалека послышался слегка приглушенный голос Ангела:

–... К нашему общему шестнадцатилетию Толик-Натанчик получил дивный подарок – Лидочка родила маленького Серегу!..

ВЫХОД ИЗ РОДИЛЬНОГО ДОМА. ДЕНЬ

В кадре было то, что можно увидеть с другой стороны широкой улицы, – все чуточку неясно и в то же время почти узнаваемо...

У выхода из родильного дома стояли уже знакомые нам автомобили – самошниковский «Запорожец», парочка белых микроавтобусов «РАФ» с надписями по бортам – «Олимпийская надежда Санкт-Петербурга» и новенький автомобиль «Жигули», из которого вылезал полковник милиции Петров с огромным букетом в руках...

Принаряженные пацаны с шампанским и бокалами – борцы всех весовых категорий, которых мы уже могли видеть в деревне Више, окружали Эсфирь Анатольевну и Наталью Кирилловну...

Последним спешно подкатил милицейский «уазик», из которого выскочили с цветочками два оперативника Третьего отделения милиции – Костя и Славик...

Распахнулась дверь родильного дома, и на улицу всем навстречу вышли Лидочка с Толиком. На руках у Толика был белоснежный сверточек с новорожденным.

Несмотря на движущийся во всех направлениях транспорт, с другой стороны улицы хорошо было видно, как встретили Лидочку Петрову и Толика Самошникова с маленьким Серегой!..

ГОЛОС АНГЕЛА:

– Правда, пока еще не было получено особое разрешение властей на брак, как говорится, «лиц, не достигших восемнадцатилетнего возраста», и поэтому ни в чем не повинный младенец назывался не в честь своего покойного дедушки – Серегой, а просто и грозно – Отягчающим обстоятельством!..

... А на той стороне улицы, у родильного дома, шло самое настоящее торжество! Кто-то что-то кричал, хлопали пробки от шампанского, пенились, бокалы...

Все старались заглянуть в мордочку новорожденного – Лидочка то и дело приподнимала клапан одеяльца-конвертика, давая всем полюбоваться самым маленьким членом этой большой теперь семьи...

ГОЛОС АНГЕЛА:

– Справедливости ради следует сказать, что появление на свет именно этого Отягчающего обстоятельства и разрешило его шестнадцатилетним родителям вступить в законный союз и уже совершенно официально переименовать Отягчающее обстоятельство в Сергея Анатольевича Самошникова...

ДВОРЕЦ СПОРТА

Гигантский Дворец спорта был заполнен чуть ли не до отказа!

И снова за тем, что происходит внизу, на дворцовой арене, мы будем наблюдать сверху, издалека. Отсюда будет лучше видна обстановка финала соревнований.

Зрителей в зале – несколько тысяч человек. Снизу – до самых верхних рядов амфитеатра...

...откуда и мы смотрим вниз – на три борцовских ковра, на судей в белых штанах, на пьедестал почета...

...на верхней ступени которого стоит Толик Самошников с дипломом и цветами в руках, с золотой медалью чемпиона России на шее...

ГОЛОС АНГЕЛА:

– Когда маленькому Сереге исполнилось два года, его папа Толик-Натанчик выиграл первенство России во взрослом среднем весе и получил долгожданное звание мастера спорта!..

* * *

... Потом было равнение на поднимающийся флаг...

Оркестр играл гимн, многотысячный зал взрывался аплодисментами...

Обе Серегины бабушки, вместе с внуком и женой чемпиона, обнимались и целовались в первых зрительских, особо почетных, рядах...