Двухместное купе

– Телепат хренов! Я, Славик, и сам все время только об этом и думаю...

– Я это по твоей роже видел, когда ты из колонии от Тольки Самошникова вернулся. Думаю, что и Петруччио это просек. Только он хитрый, как муха... Он и виду тебе не покажет.

– Лишь бы рот не открыл.

– Как же он мог смылиться оттуда? Ты не понтуешь, что у него действительно полное алиби?

– Славка! Матерью клянусь, все – от «воспитателей» до корефанов, в один голос: «...был на глазах! Простудился где-то, сипел-хрипел, чуть в санчасть не отправили!..» И на ужине был, и на вечерней поверке, и спать ложился вовремя. Но... Славик! Поклянись, что не заложишь...

– О чем ты, Костик?! Могила!

– Толик убил Зайца. Ничем доказать не могу... Да и если бы смог – не стал бы! Но вот наручники у него откуда?.. И кто-то же ему помогал?..

Славик посмотрел на Костю, усмехнулся:

– Что ж ты думаешь, что в доме у заместителя начальника Управления спецслужбы милиции города не может оказаться обычных наручников?

Костя так и ахнул!

– Иди ты?! Неужели...

– Сто процентов! Я когда сегодня одного пацана крутил-вертел, он сказал, что в последний вечер Заяц пообещал эту девчонку сам трахнуть, а потом ее всей своей кодле на «хор» поставить...

– Слушай, Славка... Мы должны сейчас немедленно где-то достать выпить! – отчаянно прокричал Костя и полез по карманам, вытаскивая мелкие деньги. – У тебя есть хоть сколько-нибудь?..

* * *

... Но тут стали меркнуть даже самые слабые уличные фонари...

И тихие вечерние улицы спального района Ленинграда с редкими автомобилями...

...неожиданно стали заполняться возрастающим шумом бегущего по рельсам поезда...

Куда-то стали уплывать одинаковые дома, уступая место...

...перелескам, полям, кустарникам и домикам, проносящимся мимо мчащегося состава «Красной стрелы»...

Было уже очень раннее утро, и мчащийся электровоз грудью расшвыривал клочки рассветного тумана...

КУПЕ АНГЕЛА И В.В.

– Кстати, о птичках!.. – сказал В.В. – Вы не могли бы мне спроворить соточку джина для поддержания моих старческих и явно угасающих сил?

– Нет, – решительно ответил Ангел. – Только чай!

– Чай пейте сами.

– Владимир Владимирович! Вы просто разрушаете во мне мои ангело-хранительские инстинкты и обязанности! Я не имею никакого права предоставлять вам продукт социального, нравственного и физического разложения, каковым является алкоголь... А вы, пользуясь моей слабостью и симпатиями к вам, постоянно заставляете меня вступать в противоречие с моей моральной и профессиональной ответственностью перед миром!

– О, чтоб вас!.. Какой вы ответственный, умный – прямо спасу нет!

– Не злобствуйте.

– Я не злобствую. Просто, разговаривая с вами, я постоянно слышу внутри себя попискивание моего собственного комплекса неполноценности.

– Вы сейчас сказали чушь, но это простительно – в вашем возрасте столько выпить и не спать всю ночь!.. – подивился Ангел.

– Пожалуйста! – склочным голосом произнес В.В. – Вот вы меня опять макнули ни за что ни про что... Сто граммов! Как сатисфакция за мою униженность!

– Хорошо, – согласился Ангел. – Сто грамм, и вы уходите в глухую завязку! Через полтора часа Петербург.

– Уговорил, – сказал В.В.

– Пейте, вымогатель!

В.В. посмотрел на столик. На его глазах появился широкий стакан с толстым дном и сам по себе стал наполняться прозрачной жидкостью...

В.В. поднял стакан, зачем-то посмотрел сквозь него на свет, потом недоверчиво понюхал и подозрительно спросил:

– А почему «Бифитер», а не «Гордон-джин»?

– «Гордон» кончился. А чем вас «Бифитер» не устраивает?

– Я разве сказал, что не устраивает?

В.В. с удовольствием отхлебнул из стакана, но сварливо пробурчал:

– А что, лед у вас там тоже кончился?

– Простите, пожалуйста, – смущенно извинился Ангел...

...и в стакане с джином «Бифитер» тут же появился лед.

– То-то же! – победительно проговорил В.В. – Струсили?

– Естественно. Вашими постоянными требованиями выпивки вы меня загоняли буквально как дворовую Жучку! – устало сказал Ангел. – Тут поневоле начнешь трусить...

– А вы меня своей историей про Лифшицев и Самошниковых чуть до инфаркта не довели! – огрызнулся В.В.

– Вас никто насильно не заставлял слушать эту древнюю историю!.. – разозлился Ангел. – Вы думаете, мне ее легко вам рассказывать?! Да еще и перебрасывать вас из одного Времени в другое, а потом спешно вытаскивать вас оттуда?.. Потому что вам, видите ли, стало неважненько от того, что вы там увидели! А то, что своим неуемным любопытством вы заставляете меня эту историю проживать вторично, вы об этом подумали?! Слышите? «Проживать!..» А это не самое легкое испытание даже для очень опытного ангела-хранителя!..

– Фантастика! – поразился В.В., внимательно разглядывая распалившегося Ангела. – Отныне, если кто нибудь когда-нибудь при мне заикнется о таких расхожих понятиях, как пресловутые «ангельское терпение», или «ангельская мягкость», или, чего еще пуще, «ангельское всепрощение», я сразу же представлю себе мощного, длинноволосого, голубоглазого парнягу, лет двадцати пяти – двадцати семи, готового свернуть шею старому интеллигентному человеку только за то, что тот проявил нормальный, здоровый, профессионально-писательский интерес к его истории! Кстати, истории, навязанной ему самим рассказчиком.

– Ну, знаете!.. – воскликнул Ангел.

– Что-нибудь не так, Ангел? – прихлебывая, невозмутимо спросил В.В. – Не вы ли с вечера предложили мне один забавный сюжетец, когда узнали, что я имею некоторое отношение к литературному ремеслу?

– Нет-нет! Что вы, Владимир Владимирович... Все так, все прекрасно!.. А для того, чтобы так уж не разочаровывать вас в таких «расхожих понятиях», как «ангельское терпение», «ангельская мягкость» и... Что там еще? «Ангельское всепрощение»?.. Я попросту сейчас захлопну рот и оставшиеся до Петербурга... – Ангел взял со столика свои часы, посмотрел на них и продолжил: —...и оставшиеся до Петербурга один час и двадцать пять минут попытаюсь хоть немного поспать.

Ангел спокойно улегся под одеяло, выключил над собой ночник и, мягко улыбаясь, сказал В.В.:

– Спокойной ночи... В смысле – утра, дорогой Владим Владимыч...

Закрыл глаза и демонстративно отвернулся к стенке купе.

– Эй! Эй!.. – встревожился В.В. – А где ваша «ангельская» совесть?! Как же это можно бросать пожилого человека в самой что ни есть кульминации истории, которую он, как умалишенный, впитывал в себя всю ночь напролет?! В конце концов, могу вам заявить, что теперь это в некоторой степени и моя история! И лишать меня ее продолжения и финала – феерическое свинство!!!

Ангел резко повернулся к В.В. и приподнялся на локте. Сна у него не было ни в одном глазу!

– Ах вот как вы запели, сударь!.. Уж не взываете ли вы таким странным способом к обруганному вами «ангельскому всепрощению»?!

– Взываю, – покорно признался В.В.

– Ну что ж... – ухмыльнулся Ангел. – В таком случае и я демонстрирую вам подлинность «ангельского терпения». Фиг с вами! Слушайте! Так как времени до Питера остается маловато – я буду лапидарно краток...

– И еще – «полтинничек»... – В.В. просительно указал пальцем на свой опустевший стакан.

– Это уже переходит всякие границы!!! – возмущенно вздохнул Ангел...

...но стакан В.В. на четверть наполнился джином!..

У ТРЕТЬЕГО ОТДЕЛЕНИЯ МИЛИЦИИ

... Подкатила черная расхлябанная «Волга». На дверцах желтые буквы – МИЛИЦИЯ.

Тяжело вылез из машины начальник уголовного розыска Петр Петрович – Петруччио.

Сразу же увидел двух своих оперов – Костю и Славика. Они в эту секунду выскакивали из дверей отделения и куда-то явно спешили...

Увидели своего Петруччио, остановились.

– Вы куда? – спросил тот.

Славик и Костя переглянулись.

– В гаражи хотим смотаться – с народишком побазарить, – сказал Костя.

– Может, чего и нароем... – подхватил Славик.

– Вы пошурупьте, куда этот перстенек ушел... Он наверняка из самошниковской квартиры. Теперь очень важно знать – кто эту золотую штуковину с мертвого Зайцева снял. Тогда, может, и на фигуранта выйдем... – сказал Петруччио и, не прощаясь, пошел к дверям отделения.

... Потом, на соседней улице, Костя и Славик вдвоем, тесно прижавшись друг к другу, стояли в телефонной будке.

В одной руке у Славика была записная книжка, другой рукой он прижимал к уху телефонную трубку и говорил:

– Соедините, пожалуйста, с подполковником Петровым Николаем Ивановичем... Скажите, капитан Терехов из Третьего отделения Калининского района. Он знает. Ах вот как? Ну, ясненько. Ага... Спасибо, мужики! – Повесил трубку, сказал Косте: – Дома. Отсыпается. Ночью дежурил по городу... Монетка есть?

Чтобы достать из кармана монетку, Косте пришлось приоткрыть дверь будки – иначе было не развернуться. Роясь по карманам, Костя ворчал:

– Чего было из отдела не позвонить?!

– В отделе каждый третий стучит на всех остальных! И нам с тобой совсем ни к чему, чтобы кто-то знал, кого мы пасем, с кем говорим... Береженого Бог бережет. Ты долго будешь мудохаться?!

– На-на! Конспиратор... – Костя протянул Славику монету.

Славик – он же капитан Терехов – опустил монетку в щель автомата, заглянул в записную книжку, набрал номер.

Несколько секунд подождал и сказал в трубку:

– Николай Иванович? Здравия желаем, Николай Иванович! Слава Терехов из Третьего... Нам бы перекинуться с вами парой словечек. Да с Костей мы – старшим лейтенантом Веселкиным. Знаете вы его... Совет нужен, а с вашим опытом... Все, все! Спасибо, Николай Иванович! – Славик хихикнул в трубку, спросил: – Может, пузырек захватить? Ну, ясненько... Слушаюсь! Нет проблем... – Славик повесил трубку, распахнул дверь кабины, сказал Косте:

– Говорит, что уже отоспался, жена на работе, дочка в школе, а потом сразу поедет на тренировку. Просил только в булочную заскочить. Хлеба, говорит, – крошки нет в доме...

КВАРТИРА ПЕТРОВЫХ. ДЕНЬ

На стандартной кухне стандартной трехкомнатной квартиры в стандартной хрущевской блочной пятиэтажке – точно такой же, как и у Самошниковых, живущих напротив...

...шел нормальный мужской разговор.

На столе стояли очень большая сковорода с жареной колбасой и яйцами, миска с квашеной капустой, хлеб, масло и две бутылки «Столичной».

Одна бутылка была уже пустой, вторую по-хозяйски откупоривал Николай Иванович.

Был Николай Иванович в тренировочном костюме и тапочках...

...а оперативники Славик и Костя, еще в прихожей сняв обувь («как полагается...»), сидели за столом в одних носках.

– Ребята! – говорил Николай Иванович. – Вы только мне яйца не крутите! Ну кто в моем доме может воспользоваться ключами от гаража? Тем более от ремонтного бокса?.. Жена? Дочка? Не смешите меня.

Откупорил бутылку, отдал ее Косте, сказал:

– Сдай. Только понемногу. А то эта – последняя... Пойду гляну, где эти ключи гребаные...

Он прошел в спальню, открыл свой ящик в шифоньере, порылся там и нашел среди разных удостоверений, пистолетных обойм, каких-то мужских мелочей уже знакомые нам ключи и... старые наручники.

Взял ключи и наручники, принюхался к ним и окаменел.

Постоял несколько секунд, потом решительно взял флакон духов «Красная Москва» с туалетного столика Натальи Кирилловны и...

...отвинтил пробку, вылил себе в согнутую ладонь чуть ли не треть флакона...

И тщательно протер духами гаражные ключи и наручники.

Наручники спрятал под матрас двуспальной широкой кровати, а ключи от ремонтного бокса и гаража понес в кухню.

Вошел в кухню легко, внимательно проследил за тем, как Костя понемножку наливает в рюмки, и, небрежно кинув ключи на стол, весело сказал:

– Костя... Костя! Я сказал – понемногу, но не настолько же?! Прибавь, прибавь еще на пару бульков!.. Еле-еле отыскал эти гребаные ключи. У жены среди ее всякой косметики валялись...

Славик поднял ключи за веревочную связку, подивился запаху духов, идущих от них, сказал насмешливо:

– Запах женщины!.. Такие ключи в руках подержишь – и черт-те что в голову полезет...

И бросил ключи на стол.

Николай Иванович сел за стол, поднял рюмку:

– Как там наш Петруччио поживает? Я же с ним Академию кончал... Очень грамотный опер был!

– Петр Петрович тоже всегда вспоминает, что вместе с вами в Академии учился... – сказал Костя. – Николай Иванович, вы, конечно, знаете, что этот Зайцев, которого в ваших гаражах нашли, именно он убил Са-мошниковых...

– Знаю, знаю... Читал. По внутренним сводкам это уже проходит. Ах, люди какие были замечательные! Что Сергей Алексеевич, что Любовь Абрамовна... А все эта газетка сраная наделала! Наплетут с три короба, а потом мы все это должны расхлебывать!.. Миллионы, миллионы!!! Бляди бездарные... А Самошниковы после смерти Натана Моисеевича на две вшивые зарплатки еле-еле месяц проживали! От получки до получки тянули... Как мы, грешные, в нашей конторе говенной... Давайте-ка помянем их!

Николай Иванович встал из-за стола, поднял рюмку.

Поднялись и Славик Терехов с Костей Веселкиным.

Молча выпили, молча закусили...

А потом Славик как бы невзначай сказал:

– Видать, ничего этот Зайцев, кроме того золотого кольца, не нашел и...

– Какого кольца? – спросил Николай Иванович.

– Пацаны из кодлы этого отморозка – Зайцева этого – показали в один голос, что у него перстень золотой вдруг появился. И он с ним ни на секунду не расставался... А когда труп обнаружили – кольца на нем не было! Кто-то этот перстенек с него снял. Тем более судмедэксперт дал заключение, что в момент убийства Зайцева на нем были надеты наручники...

– М-да... – протянул Славик. – Пролопушили мы этого Зайца.

– Но если перстенек этот все-таки где-то всплывет, тогда элементарно можно выйти на того, кто с этим засранцем разобрался в вашем гараже! – уверенно сказал Костя. Помолчал и добавил: – Но мне лично совсем не хотелось бы, чтобы этот перстень где-нибудь объявился...

– И мне, – твердо сказал капитан Славик Терехов, глядя прямо в глаза Николаю Ивановичу Петрову. – Пусть – «висяк», пусть – «падение кривой раскрываемости»... Насрать! Справедливость иногда имеет право принимать любые – самые удивительные и жестокие – формы...

– Ну, ты даешь, Славик! – восхищенно сказал старший лейтенант Костя Веселкин.

Славик улыбнулся, поднял рюмку:

– А ты как думал? Что ж меня, зря с третьего курса университета с философского факультета выперли?!

У ТРЕТЬЕГО ОТДЕЛЕНИЯ МИЛИЦИИ

... А спустя еще полчаса Славик и Костя шли к своему родному Третьему отделению...

–... Увидишь, – говорил Славик на ходу. – Очень скоро наступят времена, когда из ментовки нужно будет бежать куда глаза глядят!..

– А куда?! Куда? В охранные структуры?.. В частные телохранители? – в отчаянии спрашивал Костя.

– А хоть в бандиты! – отвечал ему Славик. – Если в стране бардак, а дети хотят кушать каждый день...

– Стой! – неожиданно сказал Костя и остановился, удерживая Славика за рукав куртки.

До Третьего отделения милиции оставалось метров пятьдесят..

Костя подозрительно оглянулся вокруг, никого не заметил и негромко спросил Славика:

– Как по-твоему, Николай Иванович просек или нет?

– Думаю, что он все просек еще раньше нас, – ответил Славик.

И они бодро направились к месту своей службы...

КВАРТИРА ПЕТРОВЫХ. ВЕЧЕР

После милицейско-кухонных посиделок Николай Иванович Петров убирал в кухне.

Прятал от глаз подальше пустые бутылки из-под «Столичной»...

...сваливал в раковину грязную посуду, потом мыл ее, протирал, убирал в настенный шкафчик...

Но когда раздался звук поворачиваемого во входной двери ключа, Николай Иванович насторожился...

Дверь открылась. Вошла усталая Лидочка со спортивной сумкой через плечо.

– Привет, па! Устала – с ног валюсь...

Бросила сумку в прихожей, сказала:

– Жрать хочу, как семеро волков!..

– Иди переодевайся, – сказал Николай Иванович. – Сейчас я тебе все приготовлю.

– А мама когда придет? – крикнула Лидочка уже из своей комнаты.

– Не скоро! Она с работы на Васильевский поедет – в больничку к Эсфири Анатольевне...

Поставил кастрюлю с супом на плиту, зажег газ.

Стал собирать на стол обед для Лидочки...

А когда она вошла в кухню, уже одетая в тренировочные брючки, майку и тапочки, тихо спросил открытым текстом:

– Где золотое кольцо?

– Какое кольцо? – От усталости Лидочка даже не в силах была сообразить, о чем спрашивает ее отец.

– Кольцо, которое вы с Толькой Самошниковым сняли с убитого вами Зайцева.

У Лидочки открылся рот, ноги подкосились самым настоящим образом, и она плюхнулась на кухонный угловой диванчик.

Наконец Лидочка покорно спросила:

– Откуда ты знаешь?..

– Откуда, откуда... От верблюда! Кольцо у тебя?

– Нет.

– У Тольки?

– Нет-нет, что ты!..

– Где кольцо, я тебя спрашиваю?

– У тебя.

– Не понял! – угрожающе произнес Николай Иванович, наливая Лидочке суп в тарелку.

– В твоей старой наплечной кобуре. На антресолях.

* * *

Потом со стола в кухне уже убирала плачущая Лидочка...

На угловом диванчике валялась старая наплечная кобура для пистолета.

– Скатерть тоже сними, – сказал Николай Иванович.

Он прикрутил небольшие тиски к кухонному столу...

...зажег самую сильную горелку на кухонной плите...

...мощными кусачками перекусил некрасивый толстый золотой перстень покойного Натана Моисеевича.

Зажал перстень в тиски и пассатижами развернул его концы в разные стороны.

– Там написано... – сквозь слезы сказала Лидочка.

– Вижу.

Николай Иванович развернул кольцо еще больше и прочитал на внутренней стороне: «Фронтовому другу Натану в день его 60-летия от друга Ивана».

Николай Иванович освободил разрезанный перстень из тисков, ухватил один его конец пассатижами и стал нагревать этот нелепый кусок золота на синем пламени газовой горелки.

– Толик сказал, что мы потом из этого кольца сделаем для себя два тоненьких обручальных колечка... – шмыгая носом, тихо произнесла Лидочка.

– Это если они вам вообще понадобятся, – заметил Николай Иванович. – Сядь, не мельтеши.

Николай Иванович раскалил на горелке бывший перстень докрасна и молотком, на наковаленке тисков, стал плющить его и выковывать из него обычную золотую пластинку.

Звонкий стук молотка несся по всей квартире...

А Николай Иванович будто про себя приговаривал:

– Это в тридцатых за золото к стенке ставили... А сегодня оно даже по восемьдесят восьмой статье не проходит... Такой кусочек запросто может быть в любой советской семье!.. Мало ли от кого он им достался?.. У меня, например, дед был купцом первой гильдии! За что его и шлепнули...

И все с большим ожесточением расплющивал Николай Иванович этот кусочек трагического золота, превращая его в аккуратную пластинку...

– Важно, чтобы этот кусочек металла никогда не был похож ни на кольцо, ни на перстень, ни на что, кроме того, что я из него сделаю!.. – бормотал Николай Иванович. – А то нас всех пересажают, и передачи нам носить будет некому.

Бьет молоток по небольшой наковальне в кухне...

– Матери – ни слова! С ее давлением шутки плохи, поняла?

* * *

... По всему дому разносился звонкий стук молотка из квартиры Петровых.

* * *

А потом этот ритмичный стук по наковальне участился и перешел в непрерывный грохот вагонных колес на рельсовых стыках...

В квартирном кухонном окне неожиданно появились несущиеся назад перелески, луга, покрытые утренним туманом, деревеньки, какие-то придорожные строения...

...и кухонное окно квартиры Петровых, за которым проносился железнодорожный пейзаж, постепенно превратилось в окно...

... КУПЕ АНГЕЛА И В.В.

Ангел неторопливо доставал из портфеля несессер, готовясь к утреннему туалету...

В.В. сидел с пустым стаканом в руке, слушал Ангела.

–...ночами я незримо ухаживал за Фирочкой Самошниковой в этой клинике нервных болезней на Васильевском и изо всех сил старался помочь ей прийти в себя. Делал я это точно так же, как когда-то пытался помочь ее старшему сыну Леше в немецком «кранкенхаузе»... К счастью, та выездная сессия ангельской «тройки», которая лишила меня крыльев и ангельского чина за Неверие во Всемогущество Всевышнего и нежелание возвращаться на Небо, в последний момент судилища по запарке оставила мне и возможность невидимости, и еще несколько потусторонних приемчиков... – Тут Ангел увидел пустой стакан в руке В.В. и продолжил: —...одним из которых, вы, Владим Владимыч, бессовестно пользуетесь! На вас джина не напасешься!

– Нашли чем упрекнуть, – презрительно процедил В.В. – Как у вас язык повернулся? Из-за трех капель выпивки развести такую склоку...

– Из-за трех капель?! – возмутился Ангел. – Вы всю ночь...

– Ангел! Не отвлекайтесь на пустяки и не разрушайте стройность рассказа всплесками мелкой сквалыжности. Лучше добавьте немного джина...

– Ну, знаете!..

Тут у Ангела просто не хватило слов от возмущения!

Но стакан В.В. слегка наполнился...

– Я хотел бы понять, как вы легализовались?.. При нашей системе прописок, учетов, запретов? – спросил В.В., прихлебывая джин.

– Я не уверен, что сумею вам толково объяснить техническую сторону моего ленинградского внедрения... Могу сказать одно – была создана абсолютно непроверяемая легенда, с которой я и предстал перед всеми, кого вы уже знаете... А предстал я в качестве отпрыска очень дальних, уже покойных родственников ближайшего друга семьи Лифшицев -Самошниковых: Ивана Лепехина.

– Что значит – непроверяемая легенда? – усомнился В.В. – Вы, предположим, утверждаете, что прибыли из Егупеца, и туда сразу же идет милицейский запрос – существовал ли в вашем замечательном городе такой-то мальчик вот таких-то родителей? А оттуда...

– А оттуда моментально приходит ответ – да, существовал!

– Каким образом?!

– Понятия не имею! Такие фокусы у нас даже в старших классах Школы ангелов-хранителей не проходили. Это уже... Как бы это назвать?.. Это уже, если хотите, высший ангельский пилотаж! Такие трюки под силу только очень опытным ангелам-хранителям... Подозреваю, что все это устроил Ангел-Профессор – бывший руководитель моей Наземной практики...

– Минутку! – прервал его В.В. – Но насобачившись делать ТАКОЕ, можно же докатиться черт знает до чего! Тут вам и промышленный шпионаж, и политические интриги, и коммерческий разбой – с гарантией совершенной безопасности...

– Владим Владимыч! Я же вам рассказываю о делах, творимых ангелами-хранителями, а не разбойниками с большой дороги!.. – нервно возразил Ангел.

– Простите меня, Ангел, но я – грубый реалист. Я свято убежден, что часть ваших ангелов, оставшихся не у дел по тем или иным причинам, прекрасно вписались в сегодняшнюю Земную жизнь, изменили окрас крыльев и стали заниматься хрен знает чем!.. – сказал В.В.

– Вполне вероятно... – согласился Ангел. – Будете слушать дальше или продолжим спорить ни о чем?

В.В. не ответил. Встал, посмотрел в окно, сказал вслух:

– Господи... Бедный ребенок! Как ей, бедняге, сейчас не хочется вставать... Как она сейчас проклинает себя за свой вчерашний искренний порыв встретить дедушку на вокзале...

– Будет вам клепать на ребенка, – улыбнулся Ангел. – Она уже давно стоит перед зеркалом и вовсю сандалит свою хорошенькую мордочку каким-то невероятным количеством косметики...

– А вы откуда знаете? – насторожился В.В. – Вы что, еще умудряетесь подглядывать за моей полуодетой внучкой?!!

– Да одета она уже, одета! Успокойтесь. Будете слушать? У нас всего лишь час в запасе...

За окном купе пролетали клочки утреннего тумана. В.В. сказал:

– Рассветные истории лучше всего видеть собственными глазами...

– Какие проблемы? – пожал плечами Ангел. – Устраивайтесь поудобнее. И пожалуйста, оставьте стакан в покое. Не будете же вы вторгаться в То Время со своей посудой?..

В.В. поставил стакан на столик, прилег и прикрыл глаза...

* * *

...и почти сразу же все погрузилось во тьму.

Стал затихать шум несущегося по рельсам состава, и на смену всем железнодорожным звукам понесся гул мальчишеских голосов, сквозь который внезапно прорезался чей-то истошный крик:

– Самоха!!! Самоха!.. Тебя отец Михаил зовет!..

Тьма стала постепенно рассеиваться, и В.В. увидел, что перед ним...

... КОЛОНИЯ УСИЛЕННОГО РЕЖИМА

... Обычное повседневное течение жизни в колонии усиленного режима для несовершеннолетних преступников было нарушено открытием и освящением часовни, построенной руками заключенных-мальчишек, и частичной и выборочной амнистией...

– Самоха!!! Отец Михаил зовет!.. Толян! Ты где?..

Толпы воспитанников в единой тюремно-сиротской форме шатались по территории, кучковались около незнакомых взрослых дяденек и тетенек, приехавших на столь важное мероприятие...

ЧАСОВНЯ

Толик один стоял посредине часовни...

Неподвижными глазами смотрел куда-то вверх, в слуховое окно, откуда внутрь часовни проникал луч серого света...

Часовня уже была убрана всей атрибутикой, необходимой для дальнейшего ее предназначения.

Наконец Толик услышал звавший его голос, судорожно вздохнул и вышел из часовни...

ТЕРРИТОРИЯ КОЛОНИИ

Воспитатели, милицейское начальство из Ленинграда и области, гражданские из разных отделов народного образования, представители исполнительных комитетов перемешались с толпами «воспитанников»...

Гражданские гости, фальшиво-ласково наклоняясь к пацанам, говорили какие-то слащавости, банальные назидания, положенные слова...

Пацаны все пропускали мимо ушей, срывались от этих разговоров при первой возможности...

Милицейские чины были суровы и уже не очень трезвы.

Начальство колонии раболепно заглядывало им в глаза...

Симпатичная часовня четко и благостно впечатывалась в фон высокого серого бетонного забора с витыми спиралями колючей проволоки по самому верху...

Генерал милиции, краснорожий от постоянного пьянства, пытался вести «светскую» беседу со священником местного прихода – отцом Михаилом.

– Это, понимаешь, тоже политически верно и символично, – говорил генерал отцу Михаилу. – Открытие, понимаешь, и освящение часовни, и частичная и выборочная амнистия для этих... – Генерал показал на серую массу заключенных «воспитанников».

– Ну и слава Господу, – перекрестился отец Михаил. – Многие весьма достойны свободы, искупив свои прошлые грехи... Руководя постройкой этой часовни, я имел радость наблюдать за...

– Тоже, понимаешь, нужную работу вы ведете! – бесцеремонно перебил священника генерал. – Нам, понимаешь, усилия надо, так сказать, вместе сконсал... сконсолид...

– Объединить, – помог ему отец Михаил, деликатно отворачиваясь от смрадно-алкогольного генеральского «выхлопа».

– В самую точку, отец Михаил!.. – радостно сказал генерал. – Помню, мне еще дед мой говорил...

Что говорил генералу его дед, узнать отцу Михаилу так и не удалось.

Неслышно подошел Толик, остановился позади отца Михаила, тихо спросил:

– Звали, Михаил Александрович?

Тот вздрогнул от неожиданности, повернулся.

– О Господи... Как ты меня напугал, Анатолий. Я и не слышал, как ты подошел сзади, – улыбнулся священник.

– Это они могут! – недобро сказал генерал. – А вот чтобы священнослужителя, понимаешь, отцом Михаилом или, на худой конец, батюшкой назвать, так это у них, вишь ли, язык не поворачивается! – Вгляделся в слегка семитские глаза на русопятой физиономии Толика-Натанчика и добавил с нехорошей улыбочкой: – А может, тебе какая другая вера это не позволяет? У меня на вас глаз наметан!

Толик посмотрел в сторону, тоскливо ответил:

– Нет у меня вообще никакой веры.

Отец Михаил положил руку на плечо Толика, сжал покрепче, ласково сказал генералу:

– Он мальчик уважительный, хороший. Часовню вот эту строил. Бригадиром был. Вы уж извините нас. Нам с ним до торжественного открытия и построения потолковать еще нужно. Пойдем, Анатолий, пойдем.

Завел Толика за часовню, прижал к себе, по голове погладил.

– Успокойся, сынок. Успокойся. Мало ли неумных, ограниченных и недобрых людей на свете... Их жалеть надо.

– Не надо их жалеть, Михаил Александрович, – жестко сказал Толик. – Жалеть надо умных и добрых.

– Знаю, знаю... Все, мальчик мой, знаю. Вот что хотел сказать тебе: ты мамочку свою поддержи. Ты у нее один остался. Уж она, бедная Эсфирь Анатольевна, горькую чашу всю до дна осушила. Теперь лишь на тебя надежда. Ты уж постарайся...

– Спасибо вам за все, Михаил Александрович. Пацаны слышали, как вы с начальником колонии про мою амнистию говорили...

– Ладно, ладно. Дай тебе Господь, Анатолий, разума, спокойствия и Веры.

– Михаил Александрович, а можно я на прощание спрошу вас?.. Только вы не обижайтесь на меня.

– Спрашивай, конечно.

Видно было, что Толику трудно задать этот вопрос...