Двухместное купе

Но тут красный Архангел захлопывает папку, впервые все трое поднимают глаза на маленького Ангела, и председательствующий Архангел громко говорит:

– Тэк-с... Как выражаются жители этого кусочка Земли – немцы: «Аллес кляр». Все, дескать, ясно. Начнем, пожалуй?

Ангелы-заседатели молча покивали головами. Кивнул и Ангел-Педагог.

За окном грянул гром и сгустились тучи...

– Для экономии Земного времени я предлагаю провести заседание в ультравысокочастотном режиме, – сказал красный Архангел и поднял руку, поставив локоть на стол. – Кто «за» – прошу поднять руки.

Два ангела-заседателя и Ангел-Профессор тоже подняли руки – «за».

– Кто – «против»? Нет. Кто воздержался? Тоже нет, – удовлетворенно сказал красный Архангел. – Итак: слушается дело...

После этих слов Архангела в красном все звуки исчезли...

...а само заседание Ангельского Особого Отдела Конфликтной Комиссии понеслось в невероятном темпе!

Виден был только молниеносно скачущий рот Архангела...

...быстро-быстро кивающие головами ангелы-заседатели и...

...мелко ерзающий на своем стуле Старый Ангел-Профессор.

И только на маленького Ангела не подействовал «ультравысокочастотный режим» этого судебного заседания.

Он стоял посередине комнаты и тоскливо смотрел в окно, где в этом же невероятном режиме, с дикой скоростью неслись грозовые облака под нескончаемый громовой рокот...

Это продолжалось совсем недолго.

Замедляя свой сумасшедший бег, черные тучи стали превращаться в светлые облака, громовые раскаты становились все тише...

А когда Архангел в красном встал из-за стола, держа в руке большой лист бумаги...

...грохот за окном прекратился совсем, облака исчезли, и голубое небо озарилось солнцем.

И послышался голос Архангела в красном, читающего бумагу:

–...безукоризненная предыдущая учеба в Школе ангелов-хранителей, хорошая спортивная подготовка, положительная характеристика научного руководителя...

Тут Архангел так неодобрительно посмотрел на Профессора, что тот от страха даже съежился на своем стуле!

–...а поэтому заблуждения подследственного, хотя и признаны значительными, возможно, подлежат исправлению. Для этого подследственному необходимо немедленно покинуть Землю, вознестись и предстать перед Педсоветом Школы для специального тестирования, чтобы вынести окончательное решение о его дальнейшем пребывании в Школе ангелов-хранителей. Наземная же Практика решением Ангельского Особого Отдела – не засчитывается.

– Слава тебе, Господи!!! – искренне вскричал Ангел-Профессор. – ОН простил тебя, мой мальчик!.. ОН тебя простил!!!

Красный Архангел расправил свои могучие крылья, поднял указательный палец в низкий потолок и веско повторил слова Профессора:

– ВСЕВЫШНИЙ ПРОСТИЛ ТЕБЯ, МАЛЕНЬКИЙ АНГЕЛ.

А маленький Ангел посмотрел на афишу Лешкиных выступлений в кафе «Околица Френкеля»...

...увидел на ней большую и хорошую фотографию Лешки с гитарой...

Сказал жестко и внятно всем находящимся в комнате:

– НО Я НЕ ПРОСТИЛ ЕГО. И НИКОГДА НЕ ПРОЩУ!

В ответ на мужественное заявление маленького Ангела раздался жуткий удар грома...

...стены Лешиной квартиры содрогнулись...

...а в окно влетел страшный сверкающий зигзаг бело-голубой молнии!..

На мгновение полыхнул нестерпимый ослепительный свет, а...

...потом все потонуло во мраке и грохоте!..

* * *

... Квартира выглядела будто после землетрясения...

С полок слетели книги, афиша криво висела на стене...

...в кухонной выгородке на полу валялась посуда...

Над тахтой жалко повисла обгоревшая гитара...

На столе, покрытом простыней, лежал полуголый маленький Ангел.

Лежал он на животе, спиной вверх, и был укрыт по самую шею другой простыней, на которой – в области лопаток маленького Ангела – проступали пятна крови...

Не было в комнате никакой «тройки» Ангельского Особого Отдела. Ни Архангела в красном одеянии, ни его двух бессловесных помощников – ангелов-заседателей.

У стола, на котором лежал под простыней маленький Ангел, стоял Старый Ангел-Профессор, поправлял небольшую Лешкину подушечку под щекой у Ангела, гладил его по голове и причитал:

– Ах ты, мой маленький героический мальчик... Ну зачем же ты с НИМИ вот так – в открытую?..

Маленький Ангел уже очнулся. Пошевелился слегка и тут же сморщился – больно...

– Сейчас, деточка... Сейчас все пройдет, не волнуйся. Полежи еще немножко... Сейчас я все сделаю – не бойся.

Старый Ангел-Профессор, не прикасаясь к спине маленького Ангела, пару раз провел своими большими стариковскими ладонями над простыней с пятнами крови, покрывавшей спину маленького Ангела, и...

...кровь стала медленно исчезать с поверхности простыни!..

А когда кровь исчезла, Старый Ангел убрал руки и спросил:

– Боль прошла, малыш?

– Да... – слабым голосом ответил Ангел. – Только чешется очень.

– Потерпи, – сказал старик. – А то еще инфекцию внесешь...

– А что со мной?

Старик помолчал, потом решился сказать:

– Крыльев тебя лишили, сынок... За Вольнодумство и Неверие. Зря ты, малыш, так выступил...

Маленький Ангел промолчал.

– Думаешь, я со всем согласен? – опасливо оглянувшись, прошептал старик. – Думаешь, мне все так уж нравится в нашем Мире? Но ведь молчу... А когда-то, по молодости, тоже хотелось высказаться! Последний раз в тысяча девятьсот семнадцатом на Высшем Ангельском Совете попытался выступить – как, дескать, можно допустить, чтобы такой страной, как Россия, кухарки управляли?! Знаешь, Всевышний на меня при всех так раскричался, что мы даже выстрела «Авроры» не расслышали!.. А мне уже тогда за сотенку лет перевалило... Думаешь, не обидно было?

– Чешется – просто сил нету! – заныл маленький Ангел.

– Потерпи, детка. Чешется – значит, заживает. Сейчас я тебе для восстановления сил немножко амброзии сотворю...

– Ну уж нет! Хватит с меня этих даров Неба. Я сосиску хочу! – мятежно заявил Ангел и спрыгнул со стола.

– Что ты, что ты!.. – испугался старик, а потом махнул рукой. – Хотя теперь, после того, что они с тобой сделали...

– А что они со мной сделали? – спросил Ангел...

...и направился к кухонной выгородке, к холодильнику.

– Простынку-то пока не снимай, – сказал старый Ангел. – Дай-ка я тебе ее подвяжу, чтобы не соскользнула. Береженого Бог бережет...

– Как же, жди! Убережет Он... – пробормотал Ангел.

Он открыл Лешин холодильник, достал оттуда сосиски, поднял с пола кастрюльку, налил в нее воды и поставил на плиту.

Включил горелку, положил сосиски в воду и спросил:

– Так что они еще со мной сделали?..

* * *

... Потом Старый Ангел-Профессор и маленький Ангел сидели за столом и с аппетитом уплетали сосиски, запивая их чаем.

Прежде чем откусить сосиску, старик удивленно рассматривал ее, а потом с удовольствием откусывал...

И трусливым полушепотом, опасливо оглядываясь, рассказывал маленькому бескрылому Ангелу:

–...а когда Он услышал, что ты обвинил Его в убийстве Леши и Гриши, да еще и перестал в Него Верить, – Он по тебе и шарахнул!.. Да так, что даже наш Особый Отдел от страха чуть не обгадился!.. Естественно, в переносном смысле этого слова. А чтобы умилостивить Небо, тебе и выдали по полной программе – из Школы исключили... Ангельский чин отобрали... Крылья ампутировали!

– Жаль... – сказал маленький Ангел. – А мне так нужно сейчас в Ленинград улететь!..

– Об «сейчас» и речи быть не может, малыш... Ты будь счастлив, что все ангельские возможности у тебя отобрать не успели!.. Как ты думаешь, я могу съесть еще одну сосиску?

– Конечно, конечно, Учитель! Вам что больше нравится – горчичка или кетчуп?

– Не беспокойся, я положу себе и того, и другого... Как только они захотели взяться за уничтожение твоей ангельской программы, Сверху поступило срочное распоряжение – всей «тройке» немедленно вылететь в Лас Вегас, где местный калифорнийский Представитель Неба на Земле, очень уважаемый ангел-хранитель, проиграл какие-то священные ценности в казино, да еще и спутался с роскошной темнокожей танцовщицей из концертной группы отеля «Мираж»... В панике и спешке «тройка» забыла о тебе и умчалась в Лас-Вегас – вершить Божий суд над «наперсником разврата».

– Значит, кое-что, чему вы меня обучали еще с амуро-купидонских времен, во мне сохранилось? – осторожно спросил маленький Ангел.

Старик дожевал сосиску, выдержал театральную паузу и торжественно провозгласил:

– Деточка! Ты продолжаешь владеть всеми ангельскими возможностями! Исключая крылья, которые я не вправе тебе вернуть. Ну так будешь летать, как все, – самолетами.

– А почему же вы тогда сказали, что в Ленинград я попаду не скоро?

– Обычная чиновничья волокита в кадрах... Пока они тебя легализуют на Земле, пока внедрят во все советские учреждения твою липовую историю, пока убедятся, что все твои сотворенные на Небе документы утвердились на Земле, пройдет минимум полтора-два месяца...

В квартире послышался звук поворачивающегося ключа в замке входной двери.

Маленький Ангел вскочил, внимательно посмотрел на эту дверь и...

...увидел сквозь стену и дверь нескольких человек – управляющего домом, человека в штатском и двух полицейских с собакой.

– Полиция! – тихо сказал маленький Ангел своему Профессору. – Сматываемся!..

– Зачем? Я еще не доел сосиски... – возразил старик. – Ты сохранил возможность перехода в Невидимость, я обладаю ею уже лет двести – что нам грозит?

– Собака! – И Ангел указал пальцем на входную дверь.

– Это другое дело. – Старик встал, доедая сосиску. – Тогда – сматываемся...

– В этом?!. – Маленький Ангел указал на хитон старика и поспешно сбросил простыню, прикрывавшую его спину.

Два больших шрама краснели под его мальчишескими лопатками.

Ангел надел рубашку, набросил курточку и поднял пустой рюкзакч

– Я готов! – сказал Ангел-Профессор.

На нем был опять тот же элегантный костюм, рубашка, модные очки.

Только босые ноги еще были обуты в ангельские золотые сандалии.

– А туфли?! – прошипел маленький Ангел.

Слышно было, как отпирается второй замок.

– Ах да!..

И на ногах Старого Ангела появились носки и туфли.

Из прихожей послышался голос, говорящий по-немецки:

– Осмотрим квартиру, опечатаем ее, и пока длится следствие по вчерашней катастрофе, попрошу никого в эту квартиру не вселять!

– Вперед! – решительно сказал Старый Ангел. Он захватил с тарелки последнюю сосиску, взял за руку маленького Ангела и прямо сквозь стену у окна вышел с ним на улицу...

КУПЕ АНГЕЛА И В.В. В «КРАСНОЙ СТРЕЛЕ»

– Старик-Профессор улетел Наверх, а я остался на Земле – ждать документы на имя Ангела Алешина. Другой фамилий для себя я даже представить не мог... Справедливости ради надо сказать, что наше Ангельское Управление Кадров вместе с документами снабжало отлученных и уволенных ангелов так называемой способностью натурализации. То есть легальным и беспрепятственным внедрением в Человеческое общество без каких-либо проверок – кто ты, что ты и откуда. Такое своеобразное выходное пособие, что ли... – сказал Ангел.

– Но об этом же можно только мечтать! – воскликнул В.В. – Если бы вы знали, сколько сотен анкет я заполнил в своей жизни!.. На сколько тысяч дурацких вопросов я отвечал разборчивым почерком!..

– Но мне пришлось ждать документы два месяца. А именно в это время мне нужно было находиться в Ленинграде рядом с Самошниковыми!..

– Кто им сообщил о гибели Леши? – спросил В.В.

– Никто... Они сами узнали об этом. Сначала из «Комсомолки», а потом из молодежной ленинградской газетки «Смена»...

– Как?!

– А очень просто. Советского консульства в этом городе не было, и криминальная полиция сообщила о смерти гражданина Советского Союза Алексея Самошникова, находившегося на территории ФээРГэ в статусе беженца, прямо в Бонн, в посольство СССР. Там это сообщение провалялось месяц, а когда тот самый дипломат, который запросил за возвращение Леши домой десять тысяч марок, наконец вернулся из отпуска, в куче завалявшихся бумажек на своем рабочем столе он нашел и это письмо...

ПОСОЛЬСТВО СССР В БОННЕ

Отдохнувший и посвежевший дипломат разбирал почту, накопившуюся за время его отсутствия.

Раздался телефонный звонок.

Дипломат нажал всего лишь одну кнопку на пульте многосложного телефона и, не снимая трубки, сказал:

– Слушаю вас, Николай Александрович!

– Как отдохнул, Василий Михайлович? – спросил телефон.

– Вашими молитвами, Николай Александрович!

– Ну-ну... – покровительственно проворковал динамик громкой связи. – У тебя там – никого?

– Один, Николай Александрович. С бумажками разбираюсь...

– Ты вот что, Василий Михайлович... Тут по заданию ЦеКа из Москвы корреспондент «Комсомольской правды» прилетел. Собирается писать о тяжелой и мужественной работе советской дипслужбы во враждебно-реваншистском окружении, понимаешь... Так я пошлю его к тебе. Ты-то знаешь – что можно говорить, а что можно и не говорить...

– Слушаюсь, Николай Александрович! Все будет в ажуре.

– А потом, Вася, проводи его в нашу посольскую лавку – пусть хоть немного отоварится по дешевке. Нам сейчас, в период усилившейся эмиграции, его статейка ой как не помешает!..

– Нет вопроса, Николай Александрович! Сделаем в лучшем виде!..

– Ну-ну... Потом зайдешь ко мне, доложишь, – сказал динамик и отключился.

* * *

Спустя некоторое время Василий Михайлович принимал журналиста.

На рабочем столе стояли чашечки с кофе и рюмки.

Как только рюмки пустели, Василий Михайлович доставал из шкафа «представительский» коньяк, наливал его в рюмки и прятал бутылку обратно в шкаф.

Журналист пил коньяк, запивал его кофе и держал диктофон чуть ли не под носом у дипломата.

А Василий Михайлович привычно вещал:

– Сначала, понимаешь, бегут за длинной бундесмаркой в эту эмиграцию – думают, что для них тут все медом намазано... А потом приползают к нам в посольство, в ногах у нас валяются: «Отправьте на Родину! Верните нас в Советский Союз!..» Десятки тысяч марок суют, только бы мы им помогли! Вот недавно... Перед самым моим отпуском... Заявляются два таких субчика: «Василий Михайлович, помогите домой в Ленинград уехать...» Артисты, между прочим! Ну, я говорю: «Подождите, ребятки, проверим – нет ли за вами каких-нибудь антисоветских действий... Если нет, так поможем! Не звери же!» Только я их и видел... Из отпуска возвращаюсь...

Василий Михайлович снова наполнил рюмки, а журналист быстро посмотрел в окошечко диктофона – не кончилась ли кассета...

– Ну, будем здоровы! Тоже очень, очень важное дело делаете! – сказал дипломат журналисту и выпил. – Да... Значит, возвращаюсь из отпуска, а на столе у меня сообщение из полиции! Так, мол, и так – играли эти два деятеля на бегах или скачках там... Не знаю, врать не буду. На что играли, спрашивается?! На какие шиши?.. Выиграли больше двух миллионов марок!!!

Дипломат не сумел притушить в голосе открытую зависть...

–...а потом на радостях – то ли нанюхались какой-то гадости, то ли напились как свиньи, понимаешь, и попали в автомобильную катастрофу!.. И где они сейчас, спрашивается?.. Да вот вы сами почитайте...

И дипломат протянул журналисту письмо криминальной полиции.

– Я по-немецки не очень-то... – смутился журналист.

– А там русский перевод подколот. – Дипломат наполнил рюмки. – Там все вам будет ясненько! Только вот куда эти два миллиона марочек девались – там не написано...

– А что вы по этому поводу думаете?

– А чего мне думать? Я и так по опыту знаю. Наверняка нелегально переслали эти миллиончики своим родственникам в Союз через какие-нибудь там еврейские или еще какие организации...

ЛЕНИНГРАД. ОСЕНЬ. УТРО

«... Печальный конец погони за длинной бундесмаркой...» – читает Лидочка через плечо молодого человека, сидящего в троллейбусе.

Невыспавшаяся Лидочка едет в школу. Сидячего места ей не досталось, и Лидочка нависла над молодым человеком с «Комсомольской правдой» в руках...

От нечего делать Лидочка вглядывается в строчки статьи и вдруг окончательно просыпается!..

Она наклоняется к молодому человеку и почти интимно шепчет ему:

– Простите меня, пожалуйста, вы не могли бы дать мне вашу газетку?..

Молодой человек оборачивается, видит склонившуюся к нему прехорошенькую Лидочку, с ласковыми зовущими глазами, и тут же сдается.

– Пожалуйста... – улыбается он и протягивает Лидочке «Комсомолку».

– Я вам так благодарна!..

Лидочка цепко хватает газету, на всякий случай «делает глазки» молодому человеку...

...и начинает решительно и беспардонно протискиваться к выходу.

На остановке Лидочка выскакивает из троллейбуса.

Бежит к телефону-автомату, на ходу проглядывая статью...

Влетает в прозрачную, загаженную изнутри будку с выбитыми стеклами, плотно закрывает за собой дверь, опускает монетку и начинает набирать номер...

Ждет соединения, вчитываясь в строки статьи...

– Любовь Абрамовна? – взволнованно говорит Лидочка.

КВАРТИРА САМОШНИКОВЫХ

– Это ты, Лидуня? – спрашивает Любовь Абрамовна.

– Я... Я, Любовь Абрамовна!..

– А что ты хотела?

УЛИЧНАЯ ТЕЛЕФОННАЯ БУДКА

– Что я хотела?.. – Лидочка мгновенно меняет свое решение: – Ничего. Я просто хотела узнать – как вы себя чувствуете?

– Спасибо, деточка. С этими погодными скачками – неважненько...

– Ой, Любовь Абрамовна!.. С мамой абсолютно то же самое!.. Я сегодня вечерком забегу к вам... Можно?

– Конечно, детка. Конечно, приходи. Мы будем тебе очень рады!

– До вечера, Любовь Абрамовна! – говорит Лидочка и вешает трубку.

И опускает еще одну монетку. Набирает номер, ждет... И наконец:

– Папа! Я сейчас приеду к тебе.

– Почему не в школе? – с интересом спросил подполковник Петров.

– Мотаю, па. Но по жутко уважительной причине. Можно мне взять такси?

– У тебя так много денег?

– Ни копеечки. Но ты меня встретишь, пап.

– У меня у самого ни гроша. Мама все выгребла. Черт с тобой – бери таксярник. Сейчас у кого-нибудь перехвачу...

УПРАВЛЕНИЕ СПЕЦСЛУЖБЫ МИЛИЦИИ ЛЕНИНГРАДА

У обшарпанного подъезда, на углу Лиговки и Обводного канала, Петров встретил Лидочку и расплатился за нее с такси.

– Что стряслось? – спросил он ее уже в лифте.

– Сейчас сам все узнаешь...

* * *

На дверях кабинета была прикреплена табличка:

ЗАМ. НАЧАЛЬНИКА УПРАВЛЕНИЯ ПОДПОЛКОВНИК Н. И. ПЕТРОВ

На лестничной площадке курили молодые оперативники. Кто-то вышел из лифта, спросил:

– Николай Иванович у себя?

– Подожди, не суйся, – сказали ему. – У него Лидка. Что-то там у них произошло...

* * *

В кабинете Петров дочитал статью в «Комсомолке», брезгливо скривился, сплюнул и чуть не выматерился:

– Дешевка!.. Мать их... На человеческом горе!.. Сволочи...

– Что делать, па? – спросила Лидочка.

– Молчать в тряпочку. В колонию – нос не совать. А то он там чего-нибудь еще натворит и схлопочет дополнительный срок. И амнистия ему накроется...

– А что, будет амнистия? – с надеждой спросила Лидочка.

– Ждем после Нового года. Как раз для таких засранцев, как твой Толик. Ты лучше узнай – не попалась ли эта говенная статейка родителям на глаза? Если уже... сходи к ним вечерком, побудь с ними. А хочешь, я могу им позвонить. Не чужие ведь люди...

– Не надо. Я сама, – твердо сказала Лидочка и ткнула пальцем в газету. – Смотри, па... Они же пишут, что... Где это?.. А, вот!., «...скорее всего большую часть из этих двух миллионов западных марок А. Самошников наверняка сумел переправить родственникам в Советский Союз через криминальные структуры...»

– Ага!.. Как же! Разевайте рот пошире! – презрительно сказал подполковник Петров. – Так тебе немцы и выпустят из рук такие деньги! Нет человека – нет проблемы. Нет проблемы – нет и денег! И общий привет! А то я не знаю?! Понапишут хрен знает что... – И Петров сплюнул еще раз.

– Ну а вдруг? – спросила Лидочка.

– Ну, ты-то не повторяй глупостей за дураками! – разозлился Петров. – Они же, раздолбай, сами себе противоречат: пишут, что Лешка погиб, когда ехал с ипподрома, где выиграл эти два миллиона. Откуда он отправлял эти марки сюда – с того света, что ли?! Подумай сама, Лидка. Подключи головку-то – иногда не вредно.

Петров поднялся из-за стола, приоткрыл дверь и крикнул:

– Маслова ко мне!

Появился оперативник, похожий на небогатого пижона.

– Звали, Николай Иванович? Привет, Лидуня!

– Здрасте, Игорь Аркадьевич, – ответила Лида.

– Игорек, отвези Лидку на Гражданку, на Бутлерова. К школе. Она покажет, – попросил Петров.

– Нет вопросов. Айда, королева красоты! – сказал Маслов, с удовольствием поглядывая на выпуклую грудку тринадцатилетней Лидочки.

Уже у лифта спросил:

– Как там твой Толик? Все еще чалится?..

КВАРТИРА САМОШНИКОВЫХ. ВЕЧЕР

Сергей Алексеевич Самошников один сидел на маленькой кухне и цедил водку из граненого стакана.

Плакать старался тихо-тихо. Только изредка постанывал и сморкался в большой носовой платок...

* * *

Одетая Фирочка лежала в большой проходной комнате на диване, сухими глазами смотрела в низкий потолок.

Время от времени надевала очки, вчитывалась в ленинградскую молодежную газетку «Смена»...

...где под большим заголовком была перепечатана из «Комсомольской правды» очень важная для молодежи статья – «Печальный конец погони за длинной бундесмаркой».

Потом, так ничего и не поняв, кроме того, что Леши нет в живых...

... Фирочка снимала очки, откладывала газетку в сторону, в ужасе обхватывала свою седеющую голову руками...

...или зажимала рот ладонями – чтобы не закричать, не завыть...

А в бывшей «детской», в складном кресле-кровати сидела Любовь Абрамовна Лифшиц – бабушка покойного Лешки и еще живого Толика-Натанчика...

Около нее, на старом, вытертом гобеленовом пуфике, примостилась Лида Петрова. Она была в черном свитерочке и черных брючках.

Любовь Абрамовна трясущимися руками перебирала детские фотографии Толика и Леши, показывала их Лидочке...

И пока Лидочка разглядывала старые выцветшие фотографии...

.. Любовь Абрамовна доставала из тумбочки разные забытые мальчишеские «драгоценности» – рогатки, свинцовые «расшибалки», пробитые старые медные монеты, их собственными руками нарисованные карты выдуманных островов и стран, сломанные зажигалки...

Неожиданно из всего этого детского хлама Любовь Абрамовна достала толстый, некрасивый золотой перстень и протянула его Лидочке.

– Что это, Любовь Абрамовна? – спросила Лидочка, удивившись тяжести этого нелепого кольца.

Любовь Абрамовна собралась с силами, откашлялась, ответила прерывисто, с одышкой:

– Перстень... Дедушке Леши и Толика – Натану Моисеевичу... Помнишь его?

– Конечно, – тихо сказала Лидочка.

– Ему на шестидесятилетие наш дружок, покойный Ванечка Лепехин подарил... А Натан даже обручальное то кольцо никогда не носил... И перстень этот надевал только тогда, когда Ваня к нам в гости приходил. Чтобы не обидеть его... А мне все говорил потихоньку: «Пусть этот уродливый кусок золота потом Лешке останется на черный день». Вот, Лидуня, и пришел этот черный день... А Леши и нету... Кому теперь этот перстень? – И Любовь Абрамовна заплакала.

– А теперь – Толику, – сказала Лидочка и вложила в руки Любови Абрамовны тяжелый некрасивый золотой перстень.

– Да, детка... Правильно. Подружка ты моя маленькая... – сквозь слезы улыбнулась Любовь Абрамовна.

Она ласково погладила Лидочку по голове, поцеловала в макушку и положила перстень в тумбочку рядом с креслом-кроватью.

КОЛОНИЯ СТРОГОГО РЕЖИМА ДЛЯ МАЛОЛЕТОК

В самом углу двора колонии для несовершеннолетних преступников силами малолетних заключенных...

...шло строительство небольшого молельного дома – типа часовни.

Будущая часовня (или маленькая церквушка) стояла вся в строительных лесах и даже была уже подведена под крышу...

Ни дверей, ни оконных рам не было в полукруглых проемах часовни.

Только неоштукатуренная кирпичная кладка да строительные материалы вокруг навалом – цемент, песок, доски для опалубки...

И техника строительная – электрический цементный смеситель, маленький механический подъемник, станок с циркулярной пилой, распределительный электрощит и кабели, тянущиеся по высоким козлам к далекой трансформаторной будке...

По всему периметру двора колонии, вытоптанного ежедневными построениями, шел высокий забор, затейливо украшенный серпантином колючей проволоки и гирляндами ярких фонарей...

У наспех прикрытого входа в недостроенную часовню стояли два дюжих пацана. У одного в руке была большая совковая лопата, второй поигрывал куском толстого электрического кабеля...

А из будущей часовни доносился рыдающий крик Толика Самошникова и грохот рушащихся внутренних отделочных лесов.

Метрах в десяти от входа, охраняемого двумя пацанами с лопатой и куском кабеля...

...стояла серая бритоголовая толпа осужденных мальчишек – убийц, воров, налетчиков, бродяжек, алкоголиков и наркоманов...

– Ну, чего собрались, сявки? – тихо говорил в толпу пацан с лопатой. – Горя человеческого не видели, что ли?..

* * *

А внутри недостроенной часовни обезумевший Толик тяжелым ломом крушил все вокруг!!!

Он в голос рыдал и с криком, воем и стоном бросался с ломом на все, что ему попадалось под руку!..

В щепки разлетались опоры внутренних отделочных лесов...

...рушились временные перекрытия!..

Будто взрывались бумажные мешки с цементом!..

А потом Толик набросился с ломом на валявшуюся на досках газету «Комсомольская правда» – с той самой статьей про Лешу...

* * *

И рыдающий, полный тоски и горя крик Толика разносился по всем двору колонии и...

...даже достигал открытых начальственных окон штабного корпуса колонии строгого режима...

* * *

Где в кабинете заместителя начальника колонии суетился воспитательский состав. Растерянный и беспомощный.

Кто-то из сейфа уже доставал пистолет...

Кто-то пытался куда-то звонить... А кто-то уже и спрашивал:

– Ну что? Будем вызывать ОМОН?

– Ну подождите вы!.. Подождите!.. Давайте подумаем...

– Тут думай – не думай, а этот Самошников у них в таком авторитете, что они нам за него всю колонию еще до приезда ОМОНа разнесут!!!

Из окна было видно, как из спальных и учебных корпусов к строящейся часовне сбегались заключенные пацаны...

И в это время раздался телефонный звонок.

Замполит схватил трубку:

– Да, да!.. Я! Я, Коля!.. Тут у нас такое!..

КАБИНЕТ ПОДПОЛКОВНИКА ПЕТРОВА НА ЛИГОВКЕ

– Кто ему эту газетку дал сраную?! – орал в телефонную трубку Лидочкин отец Николай Иванович Петров. – Я же вчера звонил тебе, мудаку, предупреждал же! Просил же тебя!.. Это же твое прямое дело!.. Ты же в этой колонии, в вашей гребаной кузнице преступных кадров, – зам по воспитательной работе! Политрук, извини за выражение, мать твою в душу!.. Просил же как старого друга – проследи, Витя! Не дай пацану вразнос пойти... Амнистия же на носу для малолеток. Сбереги его, блядь! Просил же, Витя, – будь человеком!!! Там ведь вся его семья со вчерашнего дня в осадок выпала от этой статейки ёбаной! Они же думают, что пацан еще ничего не знает про брата... Ну, все... Все, сказал! Кончай там блеять. Не вздумай еще ОМОН вызвать!.. Сейчас я к тебе сам приеду... Чего «как кто»? Как частное лицо, едрена вошь! Как родственник, блядь... Жди!

Бросил трубку, передохнул, сплюнул и сказал сбежавшимся на его крик оперативникам:

– И опером был говенным, и воспитатель из него, как из моего хера пулемет...

ЛЕНИНГРАД. ВЕЩЕВОЙ РЫНОК. ДЕНЬ

По вещевому рынку шатается приодетый Заяц.

Тот самый Зайцев, которому Толик когда-то всадил отвертку в живот...

За ним плетется один из его вассалов, лет четырнадцати. Мы видели его в тот трагический день в гараже...

Заяц то в один ларек нырнет с черного хода, то в другой.

Выходит оттуда, прячет полученные там пакетики (явно с деньгами) в карманы кожаной курточки...

Шестерка Зайца следует за ним неотступно, зорко поглядывает по сторонам – подстраховывает Зайца.

Замечает молодого мужика в спортивном костюме, кроссовках, теплой нейлоновой куртке и шапочке-бейсболке.

Мужик не сводит глаз с Зайца и его подстраховщика.

– Заяц!.. – шепчет сзади шестерка. – Не оборачивайся... Опер из третьего отделения за нами кнокает!

– Кто? – тихо, не поворачиваясь, спрашивает Заяц.

– Старший лейтенант Осадчий...

– А-а... Не бзди. Этот – прикормленный, – отвечает Заяц.

Он направляется к маленькой рыночной забегаловке, говорит: