Мужчины свои и чужие

– Мне надо пойти и открыть дверь, – поспешно сказ; она.

– Разве кто-то звонил? – удивилась Мишель. – Мне казалось, звонок у вас такой же громкий, как у нас, а я его слышала.

К счастью, в этот момент громко зазвенел звонок.

– Ну вот, опять, – соврала Ханна и ускользнула из гос­тиной.

В дом наконец ввалилась актерская братия.

Закуски исчезли в мгновение ока, равно как и бесчислен­ные бутылки вина. Актерые смели всю еду, как стая саранчи, и приналегли на шампанское, которое Феликс заказал без ведома Ханны. «Зря потраченные деньги», – хмуро думала она, оглядывая бардак на кухне и размышляя, во что же им все это обойдется. Она морщилась от каждого хлопка пробки и вспоминала, что они давно превысили свой кредит в банке. Если бы хоть важный приятель Билли появился, пришел бы в восторг от Феликса и дал бы ему роль в каком-нибудь фильме! Но он так и не пришел, а сейчас уже одиннадцать, так что вряд ли он вообще появится.

Гости были в основном бедные, но талантливые. Наибо­лее влиятельной персоной среди этой толпы оказалась пре­красно сохранившаяся английская актриса – Ханна видела фильмы с ее участием лет двадцать назад. Пришла она явно из-за того, что ей нравился Феликс. Но, к радости Ханны, он интереса к ней не проявил и даже злорадно поведал, что ее молодой муженек – голубой.

– В ее возрасте на большее рассчитывать трудно, – бес­печно заметил Феликс.

Зато Ханна заметила с грустью, что он долго о чем-то шептался в углу с Зигрид – датской актрисой, у которой была небольшая роль в телевизионном сериале, в котором снимался Феликс. Глядя на них, сразу можно было прийти к выводу, что они более близки друг с другом, чем положено обычным коллегам. Но. они не касались друг друга, ничего такого. Может, ей все кажется?

Она так внимательно следила за Феликсом, что даже не расстроилась, когда кто-то вылил бокал вина на ее любимую подушку. Вернувшись из кухни, где она высыпала на не­счастную подушку фунт соли, Ханна увидела, что Феликс стоит в группе актеров, обняв за плечи женщину, которую, как она знала, он ненавидит.

И вдруг Ханна все поняла. Он легко касается на публике людей, которых терпеть не может, но не дотрагивается до тех, кто ему нравится. Она с облегчением увидела, что Зиг­рид уехала с тем же спутником, с которым прибыла, но неко­торое неприятное ощущение осталось.

– Все в порядке, дорогая? – спросил Феликс, похлопав ее по руке, когда Зигрид уехала.

– Нормально, – ответила она.

В начале первого Ханна почувствовала, что страшно уста­ла. Большинство гостей уже разошлись, за исключением не­скольких самых стойких, привыкших развлекаться допоздна. Теперь они сидели за кухонным столом вокруг бутылки виски, которую Билли разыскала среди полотенец. Когда Ханна зашла в кухню, компания с энтузиазмом смешивала с дерьмом сериал, в котором ни один из них не участвовал. Никто не обратил на нее внимания, поэтому она решила, что может со спокойной душой отправиться спать.

Мерседес весь вечер вела себя идеально, даже забрала кроватку Клоди в свою комнату, чтобы она все время была под присмотром, и явно заслужила выходной. Ханна решила, заглянуть к девушке и сказать, что утром заберет малышку: пусть Мерседес поспит подольше. Феликса нигде не было видно, но он наверняка поймет, что она ушла спать, и сам займется гостями.

Она на цыпочках поднялась наверх, радуясь, что вече­ринка подходит к концу. Конечно, завтра придется потру­диться, приводя дом в порядок, но об этом сейчас думать не хотелось. Ханна подошла к двери комнаты Мерседес и услы­шала какие-то глухие звуки. Она решила, что проснулась Клоди, и Мерседес переодевает ее. Постучав на всякий слу­чай, она не стала ждать ответа и вошла.

Но увидела она вовсе не Клоди, которой меняют подгуз­ник, а Феликса в одних трусах.

Он даже не растерялся. Напротив – слегка удивился, как будто только что проснулся и рядом с ним лежит законная жена, а не стройная Мерседес в красивом кружевном белье.

К счастью, Клоди мирно спала, сжав в одной руке чер­ную овечку, с которой она отказывалась расставаться. Ханна никогда не простила бы Феликсу, если бы он трахал их нянь­ку под внимательным взглядом дочери.

– Ханна, простите меня! – воскликнула Мерседес в от­чаянии. – Я не хотела, я вас так люблю, поверьте мне… Мы ничего не планировали, просто так вышло!

«Интересно, как часто „так выходило“?» – невольно по­думала Ханна.

– Тогда как же это произошло? – холодно спросила она, глядя на Феликса, а не на Мерседес. Она ведь всего лишь де­вятнадцатилетняя безответственная девчонка, которую вряд ли можно винить в безнравственности ее хозяина.

Как всегда, когда он был в чем-то виноват, лицо Феликса напоминало пустой холст, на котором можно изобразить любое выражение.

– Я жду твоих объяснений, Феликс, – сказала Ханна. Феликс, сообразив, что она не пойдет по проторенному пути и не станет обвинять другую женщину, состроил соот­ветствующую гримасу.

– Ты прости, Ханна, – сказал он. – Я был пьян. Зашел проверить Клоди, а эта девица на меня набросилась…

– Неправда! – взвизгнула Мерседес. – Вы за мной гоня­лись с тех пор, как я тут появилась!

– Лживая сучка! – прошипел Феликс. – Не верь ни одному ее слову, Ханна! Она все время вела себя, как течная кошка…

Тут проснулась Клоди, увидела, что люди, которых она любит, ссорятся, и громко закричала. Ханна нагнулась над кроваткой и взяла девочку на руки.

– Что случилось с моей деткой? – заворковала она, при­жимая курчавую головку Клоди к груди и удивляясь, что после всего случившегося она может говорить нормально. – Феликс, отнеси, пожалуйста, кроватку в спальню.

Он ухмыльнулся, глядя на Мерседес, как будто хотел ска­зать: «Я выиграл, она мне поверила». Нижняя губа девушки задрожала, глаза наполнились слезами. Но Ханна все эти эмоции проигнорировала и отнесла Клоди в свою спальню.

Вскоре появился Феликс. Он поставил кроватку Клоди на место и как ни в чем не бывало уселся на супружеское ложе.

– Даже не думай, Феликс! – предупредила Ханна, стара­ясь говорить потише, чтобы еще больше не разволновать де­вочку. – Поспи сегодня где-нибудь в другом месте. Уверена, кто-нибудь тебя охотно примет. Например, Зигрид, если уж Мерседес слишком злится, чтобы снова пустить тебя в свою постель.

Он резко поднял голову и взглянул на Ханну, явно при­кидывая, как много она знает и о чем догадывается.

– Ты что, считаешь меня полной дурой? – нахмурилась Ханна. – Не надо, не отвечай, потому что и так ясно, что я дура. Я умудрилась не заметить, чем ты занимаешься под од­ной крышей со мной и уж, разумеется, не предполагала, что ты трахаешь половину лондонских актрис.

– Ничего подобного… – начал он.

– Не трудись извиняться или объясняться. – Ханна про­шлась по комнате, легонько покачивая Клодию. – А теперь убирайся к своим гостям.

Феликс понял, что потерпел поражение, и ушел.

Когда Ханна через полчаса спустилась вниз за молоком для Клоди, на кухне было пусто. Гости в гостиной играли в шарады – совершенно неприличные, судя по тому, что до­носилось до ушей Ханны.

Ханна подогрела молоко для себя и дочери. Почему-то ей захотелось молока. Наверное, дело было в том, что ее мать лечила горячим молоком все болезни от гриппа до расстроенного желудка. Ханна уже не помнила, помогало оно или нет, но сама идея умиротворяла.

Когда Клоди наконец заснула, Ханна разделась и легла в постель. Ей не хотелось думать о том, что произошло и какие выводы из всего этого следует сделать. Она только жалела, что нельзя поговорить с Лиони, мамой или Эммой и выпла­каться. Для душевного комфорта кружки горячего молока оказалось недостаточно.

Неожиданно она вспомнила Дэвида Джеймса. Его муже­ственное лицо и широкие плечи. На таком плече хорошо по­плакать, спрятать голову на груди и почувствовать нежное объятие сильных рук. Не таких, как у Феликса. Он боялся раздуться, как Шварценеггер, и в спортзале предпочитал под­нимать небольшой вес, желая оставаться стройным и хруп­ким. Ей трудно было представить себя плачущей на плече Феликса. Феликс был из тех, о ком женщины плачут, а не из тех, кому жалуются.

Дэвид пытался предупредить ее, но она отказалась его слушать. Что же ей теперь делать?

На этот раз Ханна проснулась раньше, чем Клоди завози­лась в своей кроватке. Она прикинула, что часа три все-таки проспала, хотя несколько раз просыпалась вся в поту, вспо­миная события этой ночи. Во сне ей снился Феликс, каждый раз с новой женщиной.

Переодев Клоди, Ханна натянула старые джинсы и серую футболку, махнув щеткой по волосам, почистила зубы – вот и все. Какой смысл наводить красоту, если твоему мужу на тебя наплевать?

Она спустилась в кухню и приготовила Клоди бутылочку. Насколько было проще, когда она кормила ее грудью! Но мо­локо у нее почему-то пропало через месяц, и пришлось перейти на искусственное питание.

– Теперь, когда ты ее не кормишь грудью, я смогу боль­ше помогать тебе, – заявил тогда Феликс.

Курам на смех! Вся его помощь ограничивалась тем, что он менял дочке подгузник, если рядом оказывался фотограф. В остальном он ограничивался воркованием во время купа­ния в те редкие вечера, когда бывал дома. Он даже кормить ее из бутылки отказывался, потому что Клоди ела медленно. По дороге Ханна заглянула в гостиную и увидела, что Фе­ликс спит на диване. Сволочь!

Ханна умудрилась выпить чашку кофе и съесть тост, пока кормила Клоди. Потом она немного прибралась и как раз за­гружала посудомоечную машину, когда на кухню нереши­тельно вошла Мерседес.

Девушка явно не спала: личико серое, глаза опухли и по­краснели. Но одета она была, как всегда, идеально – крас­ный шарфик в горошек красиво повязан на шее и очень оживляет простую белую блузку и черные брюки.

– Ханна, мне так жаль… Простите меня, пожалуйста! – пробормотала она, нервно сжимая руки.

Мерседес действительно переживала. Обидно, когда чужой человек больше огорчается по поводу твоих чувств, чем собственный муж.

Если бы Феликсу было не безразлично, он давно бы встал и умолял бы ее не бросать его. «А разве я собираюсь это сде­лать?» – беспомощно подумала Ханна.

– Мерседес, я думаю, тебе лучше поехать домой. Я по­звоню твоим родителям…

– Нет! – воскликнула девушка. – Ради бога, не расска­зывайте им!

– Я и не собиралась, – успокоила ее Ханна. – Я только хотела предупредить их, какой рейс встречать. Феликс поль­зовался презервативом? – внезапно спросила она. Ей не хо­телось отправлять Мерседес домой беременной.

Девушка покраснела:

– Да.

– Очень надеюсь, что ты не беременна, – вздохнула Ханна. – Вообще-то, как приедешь домой, сходи к врачу. – Как странно, она говорит с Мерседес так, будто ее муж не имеет к этому никакого отношения.

– Все было безопасно, – пробормотала все еще красная Мерседес.

– Прекрасно. Ситуация и так сложная, дополнительные сложности ни к чему. – Она нашла в телефонной книге страницу, где были номера авиалиний, и сунула ее Мерсе­дес. – Не сомневаюсь, мистер Андретти оплатит твой билет до дома. А мы сейчас пойдем гулять, – добавила она и вышла из кухни с Клоди на руках.

Когда она вернулась, ни Мерседес, ни ее вещей уже не было, только записка с извинениями. Ханна сложила записку и, вздохнув, сунула ее в карман. Она успела привязаться к Мерседес.

Феликс сидел в гостиной, пил красное вино и смотрел футбол по телевизору. Она удивилась, что после вечеринки в доме вообще осталось спиртное.

– Привет, детка, – беззаботно произнес Феликс, когда Ханна положила Клоди на подушку на полу, чтобы она не­много подрыгала ногами.

Феликс не отводил глаз от экрана, и Ханна почувствова­ла, как в ней закипает ярость. С прошлого вечера она жила на автопилоте, решив реагировать на гнусное предательство Феликса как можно спокойнее. Но его безразличие застави­ло ее рассвирепеть. Как может он спокойно сидеть, будто ни­чего не случилось?! Как будто он не трахал их няньку в при­сутствии ребенка и не признался, по сути, что переспал с половиной актрис в Лондоне?

– Тебе что, нечего сказать? – с горечью спросила она. Феликс передернул плечами и отбросил назад прядь волос.

– О чем?

И тут Ханна не выдержала.

– Да как ты смеешь?! – закричала она. – Как можешь ты спать с кем-то еще? Я ведь люблю тебя, Феликс! Разве тебе этого мало?

– Не будь такой идиоткой, – огрызнулся Феликс. – Все так поступают.

– Идиоткой?! – воскликнула Ханна. – Значит, так на­зывается вера в своего мужа? Если так, то я действительно идиотка!

– Перестань пороть ерунду! – скривил он губы. – Ты же не станешь утверждать, что сама без греха. Пока мы с тобой не начали встречаться всерьез, ты крутила романчик с Дэви­дом, не так ли? И не ври мне, я точно знаю! Ты встречалась одновременно с нами обоими. Иначе он не стал бы требо­вать, чтобы я оставил тебя в покое.

– Что он сделал?

Феликс рассмеялся ей в лицо.

– Притворяешься, душечка? Дэвид заявил мне, что, если я причиню тебе боль, он перегрызет мне горло. Может, я и не гений, но в состоянии догадаться, что это могло значить.

Ханна потеряла дар речи.

– Но, но… – начала было она, заикаясь. – Ведь мы ни­когда…

– Ну, конечно!

– Да не было ничего! – настаивала она. – Я даже не знала, что нравлюсь ему!

– Тогда с какой стати он внезапно сделал тебя младшим агентом? Потому что никогда таких способных не встречал – или потому что хотел залезть в твои трусики?

Ханна даже отшатнулась от такой пошлости. Как это по­хоже на Феликса – бить лежачего!

– Ты хочешь сказать, что мои способности не имели ни­какого отношения к моему продвижению по службе? Что Дэвид просто цинично использовал меня? – спокойно спро­сила она. – Ты мне льстишь, Феликс. Приятно сознавать, что ты ценишь мои лучшие качества. Подумать только, я от­казалась от перспективной работы, чтобы выйти замуж за че­ловека, который видит во мне только бессовестную потас­кушку! – Она одарила его ледяным взглядом, которым когда-то так успешно пользовалась. – Единственный чело­век, который цинично меня использовал, это ты, Феликс. Ты женился на мне, потому что беременная жена могла улуч­шить твой имидж.

Она ждала, что он станет это отрицать, но он молчал, без­различно глядя на нее.

Клоди заплакала, разбуженная громкими голосами. Ханна взяла ее на руки и прижала к себе, бормоча ласковые слова.

– Раз уж ты не смог дождаться первой годовщины наше­го брака, прежде чем начать распутничать, то позволь мне тебя спросить: зачем ты на мне женился? – тихо произнесла она. – Ведь Мерседес была далеко не первой, верно? Зачем тебе другие женщины? Мне казалось, меня тебе хватает…

Он закатил глаза.

– Слушай, брось этот дурацкий психоанализ, Ханна! Мы поженились, мы женаты – и точка. Все женатые люди изме­няют своим партнерам, это вовсе не конец света. Жизнь ведь не «Унесенные ветром», сама понимаешь. Не всегда тебя ждет счастливый конец.

– В «Унесенных ветром» нет счастливого конца, – заме­тила Ханна странно высоким голосом.

– Неважно. Мы женаты, придется тебе со мной мирить­ся. Я такой и измениться не могу, – заявил он.

– Но я думала, что ты меня любишь…

– И люблю, но иногда мне хочется трахнуть кого-нибудь еще, – пояснил Феликс. – А тебе никогда не хотелось?

– Нет, – прошептала она. – Не хотелось. Мне хватает тебя.

– Господи, у вас, баб, просто мания какая-то: хватает – не хватает… Это же как красное вино, – сказал он, поднимая бокал. – Я его люблю, но это не значит, что я собираюсь пить его постоянно. Иногда мне хочется виски или шампан­ского.

– Тогда что же я? Остатки вина в бутылке? – спросила она, изо всех сил стараясь сдержать слезы.

Феликс допил вино одним глотком и направился к двери.

– Если ты собираешься продолжать в том же духе, я ухожу. Поживу несколько дней у Билли, пока ты не успоко­ишься.

Ханна чуть было не попросила его остаться, но вовремя опомнилась. Она знала, что не может так унизиться, какой бы несчастной она себя ни чувствовала. Она слышала, как он наверху швыряет вещи в сумку. Через десять минут хлопнула дверь, и только тут Ханна позволила себе расплакаться. Клоди присоединилась к ней.

Вдоволь наревевшись, Ханна вскипятила себе чаю и при­кинула варианты.

Ей очень хотелось позвонить Лиони, услышать ее добрый голос, посоветоваться. Но она не могла: слишком еще было больно и стыдно. Вместо этого Ханна принялась убираться, ликвидируя мерзкие следы вечеринки. Она мыла и терла, пока не заболели руки, и тут зазвонил телефон. Ханна броси­лась к нему, надеясь, что звонит Феликс, чтобы попросить прощения и уверить ее в вечной любви, хоть и понимала, что вряд ли такое случится. Оказалось, звонила ее мать, Анна Кэмпбелл. Она всегда звонила по субботам, прежде чем от­правиться играть в карты с друзьями. Ее звонки стали прият­ным ритуалом.

– Привет, Ханна, – сказала мать. Не в ее характере было называть дочь «дорогая» или «милая».

Ханна тут же разрыдалась.

– Что случилось? Феликс что-нибудь натворил? – дога­далась Анна.

Ханна зарыдала еще громче. Только через пару минут она сумела справиться с собой и поведать свою грустную исто­рию. Она рассказала все, ничего не опустила.

– Приезжай домой, Ханна, – предложила Анна. – Ты бьешься головой о кирпичную стену. Брось его. Я должна была бросить твоего отца много лет назад, да все мужества не хватало. Ты молодая, должна думать о ребенке. Брось его.

Ханна прислонилась лбом к холодной стене.

– Я не могу просто так уехать, – слабо возразила она.

– Почему? Потому что он – предел твоих мечтаний? – горько усмехнулась Анна. – А как ты поступишь в следую­щий раз? Потому что этот следующий раз непременно будет, сама знаешь.

– Но что же я буду делать? – в отчаянии воскликнула Ханна.

– Кажется, твой босс обещал снова взять тебя на работу. Ты всегда говорила, что ему можно доверять в любой ситуа­ции.

– Ты имеешь в виду Дэвида Джеймса?

Ханна замолчала. Разве может она обратиться за помо­щью к Дэвиду? Она наплевала на все его советы. Он явно был ею увлечен, а она им пренебрегла. Он помог ей с карье­рой, а она предпочла выйти замуж за кинозвезду. Господи, он ведь так старался предостеречь ее в отношении Феликса. Милый Дэвид… Нет, кому – кому, а ему она позвонить не ре­шится, даже если бы захотела.

– Почему бы не обратиться к нему, Ханна? Ты можешь пожить у меня неделю или около того, успокоиться и вер­нуться на работу. Или остановиться у Лиони, пока не най­дешь себе жилье и ясли. Не понимаю, почему ты думаешь, что не сможешь.

– Не могу объяснить, – устало сказала Ханна. Она сей­час была не в состоянии четко соображать и принимать какие-нибудь решения. – Мам, ты получишь огромный счет за этот разговор и пропустишь игру, – добавила она. – Я за­втра позвоню.

– К черту игру! – заявила Анна.

– Я завтра позвоню, – повторила Ханна.

Ей не хотелось, чтобы мать продолжала учить ее, что ей делать. Она хотела только одного: спрятаться и зализать раны. А еще принять ванну и смыть с себя все то, что с ней случи­лось.

Удостоверившись, что дочка спит, Ханна наполнила ванну, разделась и с наслаждением погрузилась в воду. Горя­чая вода понемногу успокоила ее, и она смогла взглянуть на свою проблему трезво. Феликс ее предал и наверняка сделает это снова. Ведь он считает, что это в порядке вещей.

Внезапно ей все стало ясно. Если она останется, то по­вторит путь матери. Разве не порицала она мать за желание сохранить статус-кво во что бы то ни стало – вне зависимос­ти от того, какой ценой приходилось за это расплачиваться? Каждый раз, когда отец возвращался домой в стельку пья­ным, Ханна, прислушиваясь к его нетвердым шагам и грохо­ту падающей мебели, удивлялась, почему мать до сих пор не ушла или не выгнала его. Беда была в том, что поколение Анны Кэмпбелл не верило в такие вещи. Они женились и выходили замуж один раз на всю жизнь. Ханна давно дала себе слово не попасть в такую же ситуацию, не превратиться в рабыню брака, и тем не менее уверенно шла по стопам ма­тери. Ведь недаром она связалась в разное время с двумя мужчинами, которые отняли у нее самоуважение, использо­вали ее и помыкали ею. Сначала Гарри, потом Феликс… Если бы Гарри не ушел сам, она, наверное, до сих пор жила бы с ним. Надеялась бы, что Гарри женится на ней и остепе­нится, хотя прекрасно знала, что остепениться он не в состо­янии.

А теперь ее унижал Феликс. И если она останется, он будет продолжать в том же духе, уверенный, что ему все сой­дет с рук. «Нет! – подумала она в панике. – Ни за что!» Единственное, что она может сделать, – это уйти. Неважно, что болит сердце, неважно, что как магнитом тянет к нему. Ведь это чувство одностороннее. Ханна понимала, что в любых взаимоотношениях кто-то всегда любит больше, и не этот человек контролирует ситуацию. А уж Феликс восполь­зуется своим преимуществом, можно не сомневаться! Если только она немедленно не уйдет. Иначе пострадают и она, и Клоди.

Ханна не могла позволить, чтобы ее дочь выросла в семье, где уважение друг к другу – пустая фикция. Она пред­ставила себе, как Клоди, когда ей стукнет лет двадцать, будет вспоминать, как папочка трахал других женщин, когда мамы не было дома, и ей чуть не стало дурно.

Ханна вылезла из ванны, надела халат и пошла в спаль­ню. Клоди проснулась и загулькала, требуя внимания. Ханна взяла ее на руки и подивилась невероятным глазам Феликса, которые смотрели на нее с ангельского личика девочки. Он всегда будет частью ее жизни – из-за Клоди. И это правильно. Ханна не считала, что следует разлучать родителей с деть­ми. Но и только. Ничего другого она ему не позволит.

– Ты не хотела бы поехать в Коннемару? – спросила она Клоди.

Девочка в ответ улыбнулась ей беззубой улыбкой.

Когда раздался звонок, Лиони мыла голову, по шее текли потоки шампуня. Тем не менее она быстро обмотала голову полотенцем и взяла трубку. Вдруг это Дуг? Он на весь день уехал в Дублин, а ей безумно хотелось с ним поговорить. Она до сих пор не переставала удивляться, как скучает по нему, когда они не вместе.

– Алло? – запыхавшись произнесла она, чувствуя, как струйки воды текут из-под полотенца на свитер.

– Привет, Лиони, это Эмма. Ты можешь разговари­вать? – спросила Эмма своим приятным хрипловатым голо­сом.

– Конечно, милая. Как ты? – Лиони, вытерла шею краем полотенца и села на маленький стул около телефона. Волосы подождут. Она не разговаривала с Эммой почти неделю.

– Я нормально, – ответила Эмма. – Даже больше, чем нормально. Я в полном восторге. Никогда не догадаешься, что случилось!

– Что?

– Ты сидишь?

– Да не томи ты! – Лиони начала нервничать. – Хоро­шие новости, да?

– Самые лучшие! – Даже по телефону можно было рас­слышать радость в голосе Эммы. – Я беременна!

– Господи! – воскликнула Лиони. – Невероятно, Эмма… Я так за тебя счастлива!

Она почувствовала, как на глаза набегают слезы. Милая Эмма так долго этого хотела. Она будет чудесной матерью.

– Я знаю, – сказала Эмма, у которой тоже глаза были на мокром месте. – Я ведь уже всякую надежду потеряла.

– Сколько уже? – спросила Лиони.

– Шесть недель, – гордо ответила Эмма. – Только представь себе, я уже шесть недель беременна, а узнала об этом всего несколько дней назад! – Она весело рассмея­лась. – Давай я расскажу тебе все подробно.

У нее выдалась тяжелая неделя, и она так устала, что в четверг не могла заставить себя встать с постели, умоляя Пита дать ей полежать еще хоть пять минут.

– Пять минут, – согласился Пит, притягивая ее к себе. Его пальцы нащупали ее грудь и принялись нежно лас­кать. – Ты что, делала эти упражнения для увеличения бюс­та? – мягко поддразнил он. – Ты становишься очень груда­стой на старости лет.

– Что? – удивилась Эмма и вдруг резко села на постели.

– Я шучу, – поспешно сказал Пит. – Просто мне пока­залось, , что они стали больше.

– Но… они и в самом деле стали больше, – заикаясь, проговорила Эмма, дотрагиваясь до груди. – И чувствитель­ней…

Пит тоже сел и удивленно посмотрел на нее.

– А в чем, собственно, дело?

– Увеличившиеся груди и чувствительные соски являют­ся признаком беременности, – спокойно объяснила Эмма.

– Эмма! – Пит в восторге схватил ее и прижал к себе.

– Нет, постой, Пит, – предупредила она. – Давай не будем повторять ошибку, которую я уже не раз делала. Ну­жен тест.

Она спрыгнула с кровати и с бьющимся сердцем побежа­ла в ванную комнату. Там, в самом углу ящика, хранился тес­тер на беременность.

– И где ты это взяла? – спросил Пит, прислонившись к двери ванной комнаты.

– В моей бывшей, одержимой жизни, – печально при­зналась Эмма.

Они вместе прочитали инструкцию. Одна розовая полос­ка означала, что вы не беременны, две – что беременны.

– Будем надеяться на две, – сказал Пит, сияя глазами.

Когда Эмма проделала все, что требовалось, они верну­лись в спальню, сели на край кровати и обнялись. Оба слиш­ком нервничали, чтобы лезть в душ или одеваться. Эмма не могла смотреть на часы, секунды текли так медленно. «Три минуты», – было написано на коробке. Самые длинные три минуты в ее жизни!

– Время, – сказал Пит, глядя на часы. Но оба остались сидеть, как приклеенные.

– Я не могу смотреть, – хрипло сказала Эмма. – Я так давно этого хотела… Я не вынесу!

Пит прижал ее к себе так крепко, что ей стало больно. Она слышала, как бьется его сердце.

– Я посмотрю, – мужественно решил он.

Эмма кивнула, боясь расплакаться, и Пит отправился в ванную, где она оставила тестер.

Эмма ждала, затаив дыхание. Он молчал целую вечность. Она смотрела на его широкую спину и ждала.

– Пит? – наконец не выдержала она.

– Две розовых полоски! – прокричал он, повернулся, и она увидела, что по его лицу текут слезы. – Две полоски! Эмма, любовь моя, у нас будет ребенок!

Лиони пришлось вытереть слезы рукавом.

– Я так рада за тебя, Эмма, – всхлипнула она. – За вас обоих.

– Спасибо, – радостно ответила Эмма. – Мне обяза­тельно надо было тебе сказать. Мы решили никому пока не говорить, но тебе я не могла не сказать. Господи, я так счас­тлива, что постоянно улыбаюсь. Мне приходится следить за собой, а то люди подумают, что я рехнулась или накурилась.

– Улыбайся, сколько душе угодно, – посоветовала Лио­ни. – Ты это заслужила. Когда вы придете ко мне, чтобы от­праздновать?

– Возможно, в следующем месяце, – засмеялась Эмма] – а то Пит составил себе целое расписание по ремонту дома и совсем умотался. Он уже купил краску и обои для детской. Так что лучше приходи с Дутом к нам ужинать в воскресенье.

– С удовольствием. Жаль, что Ханны не будет, – доба­вила Лиони. – Была бы настоящая «египетская встреча».

– Я чувствую себя виноватой перед Ханной, – сказала Эмма. – Никак не могла смириться, что она беременна, а я нет. И вела себя отвратительно. В тот день, когда ты мне по­звонила и рассказала, что она родила Клоди, я напилась в стельку, – призналась она. – Питу пришлось укладывать меня в постель.

– Ханна понимала, что ты чувствуешь, – сказала Лиони. – Она ведь знала, как ты хочешь ребенка. Ладно, – решительно закончила она, – теперь все это в прошлом. Следующий вопрос: когда мы с тобой пойдем в магазин по­купать детские вещи?

Эмма счастливо вздохнула:

– А что ты делаешь в субботу?

30

Во вторник специально вызванные рабочие полдня упа­ковывали вещи. Если им и показалось странным, что их вы­звали в день отъезда, они никак не проявляли своего удивле­ния. «По-видимому, им часто приходится иметь дело с рас­ходящимися парами», – мрачно подумала Ханна.

Она совсем расстроилась, припомнив, с какой радостью упаковывала свои вещи всего семь месяцев назад, уверенная, что у них с Феликсом впереди чудесное будущее. Теперь общим у них осталась только Клоди. Бедняжка Клоди! Ханна никогда не хотела, чтобы она росла без отца. Она знала, как тяжело приходилось Донне с Таней и как выбивалась из сил Лиони. У родителей-одиночек жизнь нелегкая. Но лучше быть одинокой и уважать себя, чем оставаться замужней и при этом себя презирать. И для Клоди так лучше. По край­ней мере, ей не придется видеть, как ее родители ненавидят друг друга, заводят себе партнеров на стороне и поливают друг друга грязью при первой возможности.

Грузовик отъехал, и Ханна в последний раз обошла дом. Она оставила Феликсу кровать, его личные вещи и столовый гарнитур, который он сам покупал. Диван, кухонный стол, а также большинство украшений, картин, книжных полок и светильников принадлежали ей.

Она вызвала такси и через двадцать минут уже ехала в Хитроу с двумя чемоданами, полными вещей Клоди, и рюк­заком. Водитель такси помог ей погрузить вещи в машину, но в аэропорту он сможет только найти ей тележку. Дальше придется самой.

Клоди дико вопила, пока они регистрировали билеты и проходили таможенный контроль. Надежды Ханны на то, что она ее покормит и укачает еще до посадки, испарились. Крики Клоди эхом разносились по всему аэропорту. Ханна с трудом тащила вещи к нужному выходу на посадку, а Клоди орала все громче.

В самолете она не замолчала и продолжала блажить все сорок пять минут полета.

– Пожалуйста, не плачь, лапочка! – умоляла ее Ханна, сама готовая расплакаться. Какой-то кошмар! И почему она решила, что справится самостоятельно? Надо было позво­нить Лиони. Она могла бы прилететь за ней в Лондон, а по­том улыбающийся Дуг встретил бы их в Дублине. Но Ханна никому не сообщила, что возвращается. Было стыдно. Стыд­но потому, что у всех все в порядке, только у нее все наперекосяк. Вот Эмма разобралась в Феликсе сразу. И Дэвид Джеймс. Только милая, слепая и романтичная Лиони верила, что настоящая любовь может возникнуть из обыкновенной похоти. Лиони – и, разумеется, сама Ханна.