Сибирский эндшпиль

      - Да, я знаю. От нас несет точно так же. - замети ему Сэрджент, когда Мак-Кейн пытался описать запах. - Чудовищная вонь - как птичий корм в паршивом зоомагазине.
      Если о запахе было сказано и не очень точно, то уж об интенсивности да.
      Интересно, кого они подкупали в агрозонах, чтобы выращивать эту дрянь? Вряд ли всезнайки-планировщики из Москвы включили дикий чеснок в списки производимого на станции.
      С другой стороны на койке растянулся француз Тоген, как всегда, опечаленно глядевший на фотографию женщины на тумбочке. Он занимался этим почти все свободное время, когда не гулял на площадке или не прохаживался с отсутствующим видом по улице Горького. Время от времени он бормотал что-нибудь вроде "Ах, Мими, где ты теперь?" или "Ах, Мими, в чем была наша ошибка?". Время от времени женские имена менялись, фотография на тумбочке - тоже.
      В последней секции вместе сидели Лученко, Майскевик и Нолан. Напротив них вылез из своей койки поляк Боровский. В отличие от своего галльского соседа, он был жизнерадостным, прагматичным и всегда готовым помочь. Но как это следовало понимать? Он все же принадлежал к группе из дальнего конца камеры, которую Мак-Кейн рассматривал, как личных друзей Лученко. Россия приобрела дурную известность своей способностью вводить в заблуждение, а Замок был ее маленькой копией.
      - Прежде всего прибыль, люди потом! - набросился на Мак-Кейна Нолан, когда тот проходил мимо. - Капитализм убивает все живое. На острове Манхэттэн когда-то водились бобры. Вы знаете это? А дикие голуби?
      - Спроси у сибирских мамонтов. - ответил Мак-Кейн, заходя в умывальную. Секунду спустя он высунул голову:
      - А что касается Манхэттэна, то бобрих там и сейчас хоть отбавляй. (Beavers - жаргонное выражение, означающее женские половые органы (что-то вроде шмоньки) - прим. перев) Спроси у Мунгабо. - тут он скрылся обратно, довольный собой.
      Дверь опять открылась и в умывальник вошел Боровский. Они встали рядом, глядя в стенку. Из кабинок, где закрылись два азиата, доносились жуткие звуки и запахи. Но чеснок забивал все.
      - Чудо, что мыши Рашаззи здесь не дохнут. - заметил Боровский. Возня в клетке за дверью подтвердила его слова. Мак-Кейн не отвечал. Он заметил выражение лиц Лученко и Майскевика, когда он высунулся из умывальника, чтобы ответить Нолану. Шея у него зачесалась.
      - Что вы думаете об этом фильме? - спросил Боровский.
      - Мммм... А, стандартная ерунда.
      - Вы знаете, в России учат в школах, что именно их вступление в войну с Японией принесло победу. Но ведь это было только за неделю до ее окончания, не так ли? И разве американцы не сбросили к тому времени на них свою первую атомную бомбу? - Боровский увидел, что Мак-Кейн не слушает его. Застегивая ширинку, он наклонился ближе и, перед тем, как выйти, прошептал:
      - Будьте осторожны снаружи.
      В одной из кабин спустили воду. Мак-Кейн попытался восстановить в памяти все детали последней секции, когда он проходил через нее. Лученко сидел за последним столом, справа, посередине, Майскевик стоял сзади него, а Нолан сидел на своей койке. Тоген лежал на своей койке слева, Боровский, вероятно, тоже там. На столе перед Лученко лежала пачка сигарет, книга, жестяная банка, используемая вместо пепельницы, пара журналов и на дальнем конце стола - большая керамическая кружка с дымящимся чаем, вероятно, принесенная Боровским. Мак-Кейн тщательно обдумал все это; потом нагнулся, приоткрыл дверцу одной из клеток с мышами и набрал в левую руку полную пригоршню зерна из кормушки.
      Когда он вышел из туалета, Лученко все еще сидел за столом, Нолан на своей койке, а вот Майскевик переместился, и сейчас стоял в центре прохода, закрывая его. Тоген все так же лежал на койке, Боровский что-то вынимал из тумбочки. Кружка с чаем стояла на своем месте. Мак-Кейн обошел стол слева.
      - Эрншоу, - голос Лученко был необычно тихим. - У меня может быть кое-какая информация о вашем коллеге. - Мак-Кейн поднял голову и с интересом посмотрел на него. Тот продолжил:
      - Но конечно, деньги вперед.
      - Вы не говорили об этом.
      - Я, должно быть, забыл. Здесь за все платят. Вы американец, я уверен, вы поймете.
      - Вы хотите, чтобы я платил вам за то, что вы делаете вашу работу?
      - Такой здесь обычай.
      - Нет, спасибо.
      Мак-Кейн повернулся и хотел идти дальше, но дорогу ему заступил Майскевик.
      - Если вы не хотите воспользоваться предложенной вам услугой, ваше дело. - продолжал Лученко. - Но я сделал свою часть работы. И за нее придется заплатить.
      Майскевик грубо остановил Мак-Кейна, ладонью в грудь, и задумчиво поглаживая костяшки пальцев, заметил:
      - Здесь все платят свои налоги, понятно?
      Это был один из тех редких случаев, когда Мак-Кейн слышал, как Майскевик разговаривает. Да, смысл его слов был вполне понятен. Все разговоры в камере стихли, неожиданно понял Мак-Кейн. Кто-то тихо вышел из-за дверей туалета и остановился.
      Мак-Кейн загадочно посмотрел на Лученко.
      - Я думал, что мы с вами всегда можем обсудить это бла... - его левая рука швырнула пригоршню зерна в глаза Майскевику, и когда болгарин инстинктивно зажмурился, правой рукой Мак-Кейн сгреб со стола и выплеснул ему в лицо кружку с чаем. Майскевик взвыл и отшатнулся назад, схватившись за обваренное лицо. Мак-Кейн пнул его ногой в пах, потом поймал обеими руками за воротник и нанес убийственный удар коленом в лицо. Майскевик, с остекленевшими глазами и разбитым носом, осел на стенку секции Тогена и Боровского, тогда Мак-Кейн выбил из-под него ноги, и Майскевик грохнулся на пол. Невероятно, но он пытался подняться. Мак-Кейн сгреб его за волосы, запрокинул голову назад и ударил его прямыми пальцами в выпяченный кадык. Майскевик крякнул и осел окончательно, его голова упала набок, струйки крови стекали с разбитого лица по одежде.
      Это произошло слишком быстро и было слишком жестоким, чтобы кто-нибудь успел вмешаться. Лученко таращился из-за стола, Нолан с посеревшим лицом выглядывал у него из-за плеча, Боровский застыл у своей тумбочки в полуобороте. Мак-Кейн поставил кружку на стол, стараясь выглядеть спокойным, несмотря на адреналиновый заряд, пульсировавший внутри.
      - Это моя просьба от отмене налогов. - бросил он Лученко. Затем перешагнул через ноги Майскевика и прошел дальше. Остальные, сбежавшиеся со всей камеры, расступились перед ним. На полпути он остановился, налил себе чашку чая из кипятильника на центральном столе и понес ее к себе на койку.
      За его спиной камера медленно приходила в себя. За последним столом все еще сидел остолбеневший Лученко, Нолан с Боровским и еще парой других подняли Майскевика на ноги и поволокли его в туалет.
      Скэнлон наклонился со своей койки, когда Мак-Кейн сел напротив.
      - Вот, - он протянул плоскую фляжку. - Глоточек этого зелья принесет тебе больше пользы, чем твой чай.
      Мак-Кейн кивнул и сделал долгий глоток.
      - Спасибо. - он вернул фляжку и принялся за чай.
      Скэнлон с интересом разглядывал его. Потом сам отхлебнул из горлышка и, наконец, сказал:
      - Интересно, мистер Эрншоу, в какой же школе журналистики вы этому научились?
      В здании администрации, в Тургеневе, генерал Протворнов еще с троими гостями внимательно просматривали запись инцидента в камере В-3, сделанную с помощью широкоугольного объектива, встроенного в осветительный плафон в потолке камеры. Перед генералом на столе лежала толстая красная папка с надписью "Мак-Кейн, Льюис Эйч. Американское Разведывательное Управление Министерства Обороны. Совершенно секретно."
      Сергей Кириллихов из ЦК партии кивнул, поджав губы, и развернул свое кресло от экрана.
      - В конце концов вы были правы, генерал. - сказал он Протворнову. Он реагировал как раз так, как и предсказывали ваши люди. Мои поздравления.
      Протворнов довольно похлопал по папке.
      - Когда он учился в школе, в Калифорнии, там в этой школе была банда хулиганов, которые терроризировали других школьников, особенно испанцев. Однажды они допустили ошибку, налетев на группу новичков, которые оказались детьми никарагуанских партизан, их только недавно привезли в США. Этих хулиганов чуть не убили, и это произвело глубокое впечатление на Мак-Кейна. Потом, когда он работал с НАТО, в Берлине он отправил в больницу подозреваемого в ограблении. То, что мы видели - вполне в его духе.
      Максим Сепелян из министерства обороны с сомнением потер подбородок.
      - А вы... Вы не думаете, что он может оказаться слишком прямолинейным - может быть, слишком импульсивным?
      Протворнов покачал головой.
      - Нет. Мы тщательно изучили его психологическую мотивацию. Несмотря на то, что вы только что видели, он вовсе не предрасположен к насилию. Он прибегает к силе, только когда его принудят к этому, в порядке самозащиты. Когда у него есть выбор, он основывается на благоразумии, убеждении и терпении. Но он резок, обладает сильными убеждениями и лоялен. Это именно те качества, которые нам нужны.
      Последний из троицы, генерал Андрей Толомачук, из девятого управления КГБ, показал рукой на экран.
      - Я полагаю, что виденное нами - не игра. Болгарин действовал не по инструкциям?
      - Конечно, нет. Все это вполне естественно, уверяю вас. Частью нашей задачи было проверить, отвечают ли способности и решимость Мак-Кейна нашим ожиданиям.
      Все четверо обменялись заинтересованными взглядами.
      - Ну что ж, я удовлетворен, - объявил Кириллихов. Толомачук согласно кивнул. Сепелян думал дольше, потом тоже сделал утвердительный жест.
      - Вернувшись в Москву, я доложу, что можно приступать к следующей фазе операции, как и было запланировано. - сказал Кириллихов.
      Протворнов был доволен.
      - Значит, все идет по расписанию. День начала операции - седьмое ноября?
      Кириллихов кивнул.
      - Еще четыре месяца, - Сепелян усмехнулся. - А кажется, что так долго.
      - Это столетие, - возразил Толомачук. - Мы ждали сто лет. Что такое четыре месяца по сравнению с сотней лет?
      А Протворнов добавил:
      - Что такое четыре месяца по сравнению с властью над миром?
      18
      На следующее утро Майскевика забрали в лазарет, чтобы лечить последствия"несчастного случая", как доложил о случившемся Лученко коменданту блока майору Бочавину. Час спустя в камеру пришли два охранника и забрали вещи Майскевика, а к обеду установилось общее мнение, что назад он уже не вернется. Официальной причины никто не знал, а вернувшийся Лученко тоже не сказал ничего, кроме того, что вместо Майскевика в камеру В-3 помещают двух новичков. Мак-Кейн работал в механической мастерской и весь день ждал, что придут и за ним, но ничего не произошло. Ему ничего не оставалось, как прийти к выводу, что начальство, по каким-то своим причинам, согласно с версией о несчастном случае. Может быть, Лученко был на крючке в большей степени, чем считали его хозяева. А может быть, они тоже были частью этого. Так или иначе, он прибавил все случившееся к своему списку вещей, которые можно использовать.
      Когда Мак-Кейн вернулся в камеру, Нолан протянул ему записочку из толстой сумки с почтой, которую посыльный каждый день приносил Лученко. В ней говорилось, что книга, которую он заказывал в библиотеке, ждет его. Мак-Кейн не заказывал никакой книги, но все-таки отправился туда, и получил цветастую книжонку в мягкой обложке "Жертва Героя". Это была одна из стандартных вдохновительных книжечек, которые лепились партией для массового употребления, на обложке был нарисован стандартный советский герой-трудоголик, крепкие мускулы под бронзовой кожей, стальные глаза, каска и отбойный молоток на фоне кранов, бульдозеров и нефтеперегонного завода.
      Мак-Кейн взял с собой книжку на площадку для прогулок, и там, смешавшись с толпой азиатов, увлеченно следящих за каким-то сибирским вариантом игры в ракушки, пролистал ее. Листок бумаги, выпавший в его руку, гласил:
      Объект содержался в одиночном заключении в штаб-квартире службы безопасности Тургенев. Непрерывные допросы четыре дня. Состояние хорошее. Нет причин для волнения. Сейчас переведена в Замок, закрытая секция, блок Д.
      Там еще объяснялось, как Мак-Кейну поддерживать контакт, если ему еще понадобится какая-то информация. Это его особенно не успокоило, но, если верить Скэнлону, источник оказывался достаточно надежным в прошлом, а в любом бизнесе, как заметил ирландец, репутация - все.
      Он уже собрался уходить с площадки, когда увидел, что к нему идет Андреев, и остановился, чтобы подождать старика.
      - Вы еще не видел двух новеньких? - поинтересовался Андреев. Под курткой у него был одет толстый шерстяной свитер, и, разговаривая, он поеживался, охватив себя руками, как от холода. Мак-Кейн представил его в черном пальто и меховой шапке на московской улице.
      - Нет, я был в библиотеке. А что, они уже здесь?
      - И только что из училища, если я вообще что-нибудь понимаю в КГБистах. Вы пошумели, как надо, и вам теперь не доверяют ни на дюйм. Это телохранители для Лученко, вот что. Мунгабо уже окрестил их Кинг и Конг.
      - Странно, - прокомментировал Мак-Кейн, ожидая, что ему ответит Андреев. - Я думал, что они меня отсюда выставят.
      - Нет, Майскевика здесь уже нельзя оставлять. После того, что случилось... Он потерял лицо. После того, что случилось, в камере у него уже не могло быть такого веса.
      - А мне посидеть и охладиться не нужно?
      - Нет, этого они тоже не сделают. Они ведь хотят, чтобы это был несчастный случай.
      - Это я и имею в виду. Почему они так хотят?
      - Кто знает, чего они хотят вообще?
      Мак-Кейн махнул рукой на площадку для прогулок.
      - Так что, сегодня вечером это будет у всех на устах?
      - Нет, далеко это не уйдет.
      - То есть?
      - А так лучше.
      Они направились к двери, ведущей в проход между блоками А и В. Андреев, повернув голову, пристально поглядел на Мак-Кейна, будто взвешивая что-то в уме. Наконец он сказал:
      - Кажется, вы - человек твердых убеждений. У вас свое представление о вещах.
      Мак-Кейн сунул пуки в карманы.
      - Некоторых вещах - да. Не знаю... Что вы имеете в виду?
      - Те вещи, о которых вы спорили с Ноланом. У вас сильные идеалы.
      - Я никогда не думал о себе, как об идеалисте.
      - Принципы, может быть?
      - Может быть.
      Андреев поколебался и продолжил:
      - Я уважаю это. Любой, кто хоть чего-то стоит, должен уважать это. Но, знаете, меня тревожит, что вы, наверное, очень уж скверно думаете о России, - прежде чем Мак-Кейн успел ответить, он заторопился. - Вы многого не знаете. Мы гордимся нашей страной, как и вы. Как и вы, мы старательно трудились и много вытерпели, чтобы сделать ее такой, как она есть. Мы превратили нашу Родину из задворков в одну из мировых держав, и расширили свое влияние на весь мир - и даже в космос. Вы должны помнить и о многом положительном, чего мы добились. Творчество. Наша история, наше искусство... Россия родила мастеров слова и мысли, которые повлияли на весь цивилизованный мир, как никто другой. Русские прославили музыку и балет, и в то же время - живопись, архитектуру. А наше гостеприимство и дружба! Вы знаете, что образованные русские ценят выше всего? Хороших друзей и хороший разговор. Ничто в мире не сравнится с верностью русских близких друзей. Побывали бы вы у нас дома на вечере, когда полна комната друзей, и за беседой с водкой и закуской засиживаемся заполночь. Или я сижу дома один, в три часа ночи звонит телефон, это мой друг Виктор, которого я знаю сорок лет, а он говорит мне: "Евгений, у меня беда, и мне надо с кем-то поговорить. Я сейчас приеду?". Или Олег: "Я думал над тем, что ты сказал на прошлой неделе. Мы должны обсудить это". И что я делаю? Ставлю воду, кипячу чай. Где вы найдете такое в Нью-Йорке? Нет, там мне нужно вставать и идти на работу, и все время преуспевать и делать деньги, деньги, деньги, или улыбаться боссу, которому хочется дать под зад ногой, за что он вышвырнет меня на улицу и я буду спать под фонарем. Ведь так?
      Они дошли до улицы Горького, и повернули, чтобы войти в блок В со стороны "главного" входа.
      - Нет, вы не поняли. - ответил Мак-Кейн. - У меня нет никаких проблем с русскими. Я уважаю все, чего требуют русские традиции - все, о чем вы рассказывали. Но сегодняшняя политическая система - она чужда всему этому. Это не настоящая Россия.
      - Да, мы тоже сделали немало ошибок, это так, - согласился Андреев. Особенно во времена Сталина. Согласен, мы все еще слишком бюрократичны. И эта паранойя по отношению к иностранцам. Видите ли, русские очень беспокоятся о том, что подумают о них другие люди. Для нас невыносима мысль о том, что мы предстанем в плохом свете или какое-нибудь сравнение будет не в нашу пользу. Как хозяйка, которая без ума от своего дома, и не впустит внутрь никого, если там неприбрано. И нас еще очень огорчают многие вещи. Поэтому мы и прячем себя от всего мира. Но это меняется. Когда-нибудь мы покажем миру. Я уже не доживу, наверное... но это случится.
      - Что ж, когда это случится, я вздохну с облегчением.
      Они немного прошли в молчании. Потом Андреев продолжил:
      - Это кино вчера - там был мой отец, с армией Конева, которая соединилась с американцами в Германии. Несколько месяцев шли разговоры, что теперь они будут драться с американцами. Отец рассказывал, что некоторые солдаты плакали, когда слышали это. Они не могли понять, зачем.
      - Жизнь может быть безумной.
      - А вы ее понимаете?
      - Я устал пытаться. Я просто верю, что когда должен - платишь, когда тебе должны - берешь, что имеешь - защищаешь, если можешь помочь помогаешь. А в остальном занимайся своим делом и оставь других в покое.
      - И вы не хотите разрушить Советский Союз?
      - Нет. Если только он не попытается разрушить нас.
      - А если вы решите, что он вот-вот попытается? Вы нанесете превентивный удар?
      Мак-Кейн понял, в чем дело.
      - Как Майскевику?
      - Нас учили, что капиталисты начнут последнюю, отчаянную войну, они выйдут из своего последнего окопа и попытаются спасти себя, но не покорятся неизбежному триумфу мирового социализма.
      - Посмотрите на Китай, Японию и всю остальную Азию и расскажите мне про триумф мирового социализма еще раз. Мне кажется, что все наоборот - и в окопах сидим не мы. А впрочем, может быть, мы точно так же думаем о вас.
      Андреев грустно покачал головой.
      - Нет веры, нет веры, - вздохнул он. - Почему всегда получается так? Знаете ли, я однажды слышал историю про двух потерпевших кораблекрушение. Они спасались на деревянном сундуке, полном воды и съестного, в море, полном акул. Но чтобы залезть внутрь сундука, нужно было одному из них спуститься в воду. А у них было весло, так что второй мог отгонять акул. Но если бы он не отогнал акулу и позволил бы, чтобы его товарища съели, он бы один остался с сундуком, полным еды. Они оба знали, что если поверят друг другу, то, может быть, выживут оба. А если с едой останется только один, то он-то выживет наверное. И ни один из них не прыгнул в воду, потому что они не доверяли друг другу. И они умерли от голода, оба, на сундуке, полном снеди. - Андреев посмотрел на Мак-Кейна. - Здесь та же проблема. Как ее решить?
      Мак-Кейн задумался.
      - Я думаю, прежде всего надо решить, кто из нас акула.
      Они остановились на площадке перед блоком В. Мак-Кейн посмотрел на привычную картину, потом его взгляд вернулся к Андрееву. Он неожиданно удивился: за что мог попасть в такое место такой, казалось бы, безобидный человек?
      - Что вы сделали, чтоб попасть сюда?
      - А, это смешная история... Семьи у меня не осталось, и я вызвался добровольцем, когда колония заселялась. Но им не понравилось кое-что из того, что я говорил, и вместо того, чтобы отправить меня обратно, они заперли меня здесь. Подрывной элемент - вот как меня назвали.
      - Немногие в вашем возрасте попадают в космос.
      - Ха! Насколько я помню, меня это не беспокоило. Забавно. Я даже не помню, как следует, полет. Кстати, и многие другие чувствовали себя так же. Как во сне. - Он сделал паузу и потер виски. - Даже если я просто вспоминаю об этом, и то очень утомляет. Да мне все равно уже пора отдыхать. Я уже не молод, не то, что вы... Если вы позволите, я, наверное, пойду.
      - Конечно. Спасибо за разговор. Доброй ночи.
      Андреев скрылся в камере. Мак-Кейн заметил Скэнлона и Ко за одним из столов, и направился к ним. Это могло быть плодом его воображения, но несмотря на слова Андреева о том, что сплетня не распространится, он чувствовал: множество глаз следит за ним; слишком многие отводили взгляд, когда он оглядел площадку.
      - Как дела у Андреева? - спросил Скэнлон.
      - Он всегда казался мне очень одиноким человеком. Поэтому он много говорит, а я слушаю. Он приехал сюда только потому, что внизу у него нет семьи. - Мак-Кейн обвел рукой площадку. - Может быть, теперь все они - его семья. Я не думаю, что он когда-нибудь задумывался о возвращении.
      - Да... - Скэнлон с интересом посмотрел на Ко. - А ты когда-нибудь задумывался о возвращении?
      - Нисколько. - Ко набивал свою длинную обкуренную трубку смесью табака и травок, которую он обычно курил. - В этом нет смысла. Кроме того, там, откуда я прибыл, не все считают то, что я совершил, почтенным поступком.
      Ко никогда не говорил, откуда он считал себя родом. - И это очень важно, конечно. Возможно, что там мне пришлось бы значительно хуже, чем здесь.
      - А ты не хочешь внести свою лепту в то, что многие называют век Азии? - поинтересовался Мак-Кейн. Ко с шумом раскурил трубку.
      - Возможно, я уже сделал это.
      Он несколько раз затянулся, и его усилия были вознаграждены облачком ароматного дыма, который он выдохнул в воздух.
      - А что ты сделал? - настаивал Мак-Кейн.
      - Может быть, когда-нибудь я расскажу вам об этом, - загадочно ответил Ко. - В любом случае, чему предназначено случиться, то случится, и это долгий путь, со мной ли, без меня. Я думаю, что все Христы, Наполеоны, Гитлеры и Чингиз Ханы вовсе не влияли на историю. Они всего лишь немного ускоряли или приостанавливали ее ход на пути к неизбежным событиям.
      - Так что Азия в любом случае должна была расцвести в двадцать первом веке?
      - Да, конечно. У вас был Мальтус, и вам казалось, что ваши ресурсы истощаются, у нас был Конфуций. Но люди - вот единственный ресурс, который важен, ибо человеческий гений творит все остальное - а ведь у нас тридцать процентов мирового прироста населения. Если взглянуть на это именно так, то неизбежность происшедшего очевидна.
      Скэнлон слушал, наклонив голову набок, словно вещи открывались перед ним в совершенно новой и неизвестной перспективе.
      - Продолжай, Ко. Это мысль. Так ты говоришь, что все это было неизбежно, так?
      - Очевидно. - Ко пожал плечами. - Но Запад сам ускорил процесс.
      - То есть? - не понял Мак-Кейн.
      - Вы превратили Третий мир в колонии и задержали его развитие на века. Но поступая так, вы просто натягивали пружину. А когда после Второй мировой войны пружина распрямилась, ничто не могло сдержать той энергии и пыла, с которым наверстывалось упущенное. За полстолетия в Азии произошли такие социальные перемены, на которые Западу потребовалась тысяча лет. Америка потеряла уверенность в себе - черта, которую мы ценили в ней больше всего. Вы совершили ту же ошибку, что и британцы сотню лет назад.
      - Конечно, доверить бриттам... - пробурчал Скэнлон. Ко продолжал, не обращая внимания.
      - Сила и состояние их правящего класса были привязаны к одряхлевшей промышленности. Вместо того, чтобы идти в ногу со временем, они попытались отстоять устаревшую технику. Но это не сработало. Лев не может жить в одной клетке с зеброй: либо он будет голодать, либо зебра будет съедена.
      Это была правда, подумал Мак-Кейн. Пока две державы, олицетворявшие собой Старый Мир, неподвижно сцепились в вечном пате, авангард Нового мира шел вперед с энергоплотной промышленностью на ядерной энергии, энергии, которая будет питать все двадцать первое столетие и понесет человечество к звездам.
      - Всякому овощу свое время. - заметил Скэнлон.
      - О да. И человеческая культура также постоянно развивается. Подобно амебе - сначала движется одна часть, потом вторая. Действие переходит из страны в страну и на его пути возникают и рушатся цивилизации: Восток и Средний Восток, потом Греция, Рим, классические цивилизации Средиземноморья, борьба держав в Европе и, наконец, Америка. Но нет такого закона природы, согласно которому центр действия, дойдя до Америки, должен там остаться навсегда. Мы просто наблюдаем очередной шаг процесса. Эра Западной цивилизации уходит, импульс, данный Европейским Возрождением тысячу лет назад, угас... Собственно говоря, сам термин неверен. То, что случилось тогда, не было возрождение чего-либо. Это было рождение совершенно новой культуры. Конечно, новая цивилизация может подобрать на обломках старой несколько пригодившихся ей камешков, но это вовсе не то, что отстраивать заново...
      Тут Ко откинулся на спинку стула и улыбнулся сквозь облако дыма, окутавшее его. Он протянул вперед руку ладонью кверху, жест, означающий что угодно, и экстатический свет зажегся в его глазах.
      - Освобожденные, вознесутся их души... - он неожиданно умолк, уставившись на собеседников так, как будто они только что материализовались из пустого места. Затем продолжил, его голос поднимался и опадал в такт лирическому возбуждению:
      - ...свободны, как пары душистого масла.
      Мак-Кейн и Скэнлон посмотрели друг на друга, Они знали, что этим вечером уже не вытянут из Ко ничего связного. Тут, словно специально, мигнули лампы - сигнал всем расходиться по камерам. Они взяли Ко под руки и помогли ему подняться.
      - Вот уж не думал, что ты интересуешься эволюцией культуры, Кев. заметил Мак-Кейн, когда они проходили вместе с Ко в двери.
      - Ну, разве ирландцы не интересуются жизнью, и разве жизнь не всеобъемлющая штука? - ответил Скэнлон. Потом, посмотрев на Мак-Кейна, добавил:
      - Ты-то больше думаешь об здешней эволюции.
      - Что ты имеешь в виду?
      - Что бы ты там не задумал, начал ты здорово. Ну, мистер Эрншоу, журналист, как сказал епископ горничной: "И что же мы будем делать дальше?"
      19
      Находясь в двухстах тысячах миль от Земли, на небольшом расстоянии над экваториальной плоскостью, "Валентина Терешкова" вела с помощью коммуникационных лазеров постоянную связь с, как минимум, двумя советскими геостационарными спутниками, которые транслировали поток сообщений на поверхность Земли или на другие спутники, в зависимости от адресов сообщений. Западные военные создали систему разведспутников "Возничий", которая могла так же постоянно наблюдать за советскими спутниками и за "Терешковой". На "Возничих" были установлены инфракрасные телескопы, которые могли улавливать тепловое отражение с обоих сторон советского коммуникационного луча, и подслушивать все переговоры, которые вела "Терешкова". Из космоса перехваченный поток через сложную систему цепей и реле направлялся на Землю, где им кормили батареи компьютеров в отделе дешифровки Агентства Национальной Безопасности в Форт Мид, Мэриленд.
      С того момента, как "Терешкова" вступила в действие, часть ее переговоров с Землей шифровалась практически непробиваемыми алгоритмами шифровки, что конечно, с трудом рассеивало подозрения Запада относительно невинного социально-технического эксперимента в космосе. А к лету 2017 оголодавшие криптоаналитики из АНБ, работающие в секции "Типи", как закодировали отдел по расшифровке связи "Терешковой", обнаружили, что там есть что-то еще.
      Стандартные процедуры, использовавшиеся обеими сторонами при передаче кодированных сообщений включали в себя передачу кода в виде пятизначных групп цифр. Таким образом, любой, осуществивший перехват, не нашел бы никаких указаний на то, что передается связный текст. Чтобы еще усложнить задачу по расшифровке, передающие компьютеры заполняли промежутки между настоящими передачами случайными комбинациями пятизначных групп, так что канал связи передавал непрерывно двадцать четыре часа в сутки. Сообщение, скрытое в этом потоке, начиналось с определенной комбинации, на которую был запрограммирован принимающий компьютер.
      Уже в течение некоторого времени программы анализа последовательностей, с помощью которых компьютеры АНБ вначале обрабатывали перехваченный материал, стали отмечать странности в заполняющих группах передач "Типи". Эти случайные цифры были не так случайны, как им было положено. Дальнейший анализ выявил скрытую систему кода. Было похоже на то, что Запад, сам того не желая, подслушал еще и тайные переговоры между персоналом двух советских станций. Код "Синька", как назвали эти сообщения, скрытые внутри канала "Типи", оказался относительно несложным, и уж явно не созданием профессиональных советских криптографов. Более того, его отправители оказались на редкость болтливыми, обеспечив ветеранов Форт Мид достаточным количеством материала, чтобы достаточно быстро расшифровать его. В конце июня в тексте одного из сигналов появились слова "Эрншоу" и "Шелмер". АНБ вело специальный список тех людей, кого нужно было информировать об результатах перехвата (в зависимости от результатов, конечно), и эти материалы через Литерлэнда и ЦРУ попали к Фоледе.
      За три недели до этого ЦРУ отправило в советскую сеть связи сообщение специально для профессора Дьяшкина, в соответствии с теми шифрами, которые он передал Боуэрсу в Японии сообщив ему о своей заинтересованности в продолжении "разговора". Дьяшкин согласился на это, и в последующем диалоге, составленном на Эзоповом языке, чтобы советские коллеги АНБ не унюхали, кто с кем разговаривает, американцы попросили Дьяшкина в доказательство серьезности его намерений узнать, где находятся два посетителя станции, исчезнувшие там в начале мая. Через неделю спустя от Дьяшкина пришел ответ - они все еще там, на станции.
      Перехват кода "Синька" показал, что имена Эрншоу и Шелмер появились в переговорах ровно за день до ответа Дьяшкина. Другими словами, за день до разговора Дьяшкина с ЦРУ со станции пришел ответ. Это говорило о том, что у Дьяшкина есть неизвестный корреспондент на станции - а кроме того, информация действительно шла именно со станции, как он и заявил.
      Бернар Фоледа посмотрел на доклад, который принесла Барбара, и принялся изучать таблицы в приложении. Это были оценки политического воспитания в советских школах для разных возрастов.