Сын солдата (№1) - Дорога шамана

– Зачем тебя вызывали? – прошептал я в темноту.

– Мне назначен испытательный срок, – хрипло ответил он. – За распущенность.

– Что? – Мой голос прозвучал громче, чем я рассчитывал.

– Тише. Я не хочу, чтобы знали остальные.

– Рассказывай!

Спинк подошел и уселся на пол возле моей кровати.

– Я был так потрясен, что едва не потерял сознание, когда полковник Стит начал меня отчитывать. – Шепот Спинка был едва слышен. – Он кричал на меня, но я не понимал, о чем идет речь. Он обвинил меня в том, что из-за меня сбилась с пути девушка, что я совратил невинное дитя. В конце концов я понял, что он говорит об Эпини. Я не знал, что ответить, поэтому молчал. И чем больше он на меня смотрел, тем сильнее его охватывал гнев. Полковник орал, что до тех пор, пока он остается главой Академии, ни одному кадету, оказавшемуся под его началом, не будет позволено безнаказанно вести себя так порочно. Невар, он спросил у меня, как я мог быть настолько развратным, что посмел ухаживать за юной девушкой, чудесной дочерью уважаемой семьи. И еще он сказал: когда она достигнет подходящего возраста, на ее руку будут более достойные претенденты, нежели выросшие на границе щенки новых аристократов. Речь шла о Колдере. Я не сомневаюсь, что он имел в виду собственного сыночка.

Я удивленно смотрел на него. В тот момент я не мог поверить, что его гораздо больше волнует, кому в жены достанется Эпини, чем несправедливые обвинения, выдвинутые против него. Спинк ничего не заметил.

– Должно быть, он орал на меня не меньше получаса, не давая возможности вставить хоть слово. Когда же я заикнулся, что не понимаю, в чем моя вина, полковник Стит потряс перед моим лицом письмом. Потом он прочитал его вслух. – Спинк тяжело вздохнул. – Это было письмо от твоей тети. С самого начала горничные Эпини в отсутствие матери следили за каждым шагом своей молодой хозяйки. Они, как в кривом зеркале, исказили каждое мгновение, что я провел рядом с ней. Все это грязная ложь, но твоя тетя и полковник сочли их за чистую правду.

Все внутри у меня сжалось.

– Нет, – взмолился я, понимая, что Спинк говорит правду.

– Да. – Его голос дрогнул. Мне не хотелось думать, что он плачет, но именно так и было. – Твоя тетя нашла письмо, которое Эпини уже собиралась мне отправить. В нем были… слова привязанности. Уверен, ничего больше. Но твоя тетя написала полковнику, что я пытался соблазнить Эпини, маленькую девочку, еще не надевшую длинных юбок. Она утверждает, что расспросила слуг и у нее есть доказательства того, что однажды утром я долго оставался наедине с ее дочерью. Когда полковник спросил, так ли это, я не мог ответить отрицательно. Мы действительно сидели вдвоем и беседовали. И она была не совсем одета. Ну, ты же знаешь свою кузину. Это не выглядело неприличным… просто она такая… экстравагантная. Я не имел в виду ничего плохого. У меня и в мыслях не было позорить твою семью, Невар. Я очень сожалею. И боюсь, что теперь меня исключат из Академии и отправят домой. А хуже всего, что после того, как придут письма от моей семьи с просьбой разрешить мне ухаживать за Эпини, для всех это станет доказательством моего недостойного поведения. Однако я считал, будто все делаю правильно. Мне казалось, что я поступаю благородно.

– Так и было! Ты вел себя достойно! Во всем виновата моя глупая кузина! Ведь именно она присылала тебе письма. Ты же не писал ей в ответ?

– Писал. Я написал множество писем, но не мог их ей отправить. У меня не было возможности передать ей письма так, чтобы об этом не узнали ее родители. Таково положение дел, Невар. Я понимал, что это неправильно – в противном случае не стал бы прятать письма.

– Спинк, перестань драматизировать! Подумай хорошенько. За всем этим стоит Колдер. Он подслушал наш разговор в библиотеке! И нашел замечательный способ отомстить нам всем – не только тебе, но и моему дяде, который приехал в Академию с требованием восстановить справедливость в отношении Тайбера и всех прочих сыновей новых аристократов. Не сомневаюсь, что без мерзкого мальчишки тут не обошлось – наверняка он написал либо моей тете, либо что-нибудь сказал своей матери, после чего поползли слухи. И тогда тетя стала искать улики.

– Я не должен был разрешать Эпини писать мне письма.

– Спинк, сам посуди, как ты мог ее остановить? Ты не сделал ничего плохого. Это все Эпини! Она расхаживала по дому в ночной рубашке, она ускакала от нас во время прогулки, написала тебе кучу писем. Ну как ты мог заставить ее вести себя прилично? Это нечестно. И… – Тут в моем сонном мозгу стало кое-что проясняться. – Могу поспорить, что дяде ничего не известно об этой жалобе. Ты ему понравился, я знаю. Он бы никогда не стал писать письмо и кляузничать, что ты, мол, соблазняешь Эпини. Если бы у него возникли подозрения, что ты вел себя по отношению к ней неподобающим образом, он бы тебе об этом сказал, пока мы находились в его доме. Дядя человек прямой – и всегда был таким. Я уверен, он ничего не знает.

Спинк продолжал сидеть на полу возле моей койки, прерывистое дыхание с хрипом вырывалось у него из груди. Когда он снова заговорил, я сразу понял, что сейчас он сообщит самую ужасную новость.

– Они отослали ее, Невар. Так сказал полковник Стит. Я больше не увижу Эпини.

– Что? Куда они ее отправили?

– Дело сделано. Она уехала в Высший колледж, который находится на окраине столицы. Полковник Стит не сказал, где именно, – он лишь заявил, что теперь мне никогда до нее не добраться.

Я имел очень смутное представление о Высшем колледже. Моя старшая сестра всегда с восторгом упоминала о нем как о месте, где женщина может изучать музыку, поэзию и танцы в чудесной компании прекрасно воспитанных сверстниц. В Высшем колледже учили всему, что необходимо знать для того, чтобы занять высокое положение в обществе. Мне казалось, что возможность пожить в таком месте не самое страшное наказание. Так я и сказал.

– Эпини там будет плохо. Во всем виноват я, и она меня возненавидит.

– Прекрати стонать, Спинк! – Я не мог понять, почему он во всем винит себя. – Да, ей там не понравится, но есть надежда, что ее научат вести себя, как подобает истинной леди. Может быть, ей объяснят, какая глупость эти ее спиритические сеансы. А теперь выслушай меня. Завтра я обо всем напишу дяде – все равно я обещал ему каждый день посылать весточку – и, когда он узнает о твоей беде, не сомневаюсь, что немедленно во всем разберется. Он объяснит полковнику, каково истинное положение дел, и добьется того, чтобы с тебя сняли наказание. Кроме того, у нас возникли более серьезные проблемы.

И я рассказал ему о тестах и последующих отчислениях, а также о предложении, которое Трист сделал Горду. Я ожидал, что Спинк рассердится от одной только мысли, что его пытаются толкнуть на обман. Однако он погрузился в еще большее отчаяние.

– Я все порчу. О Невар, наверное, я проклят!

– Хватит болтать о проклятиях! Не будь дураком, Спинк. Нам нужно направить все мысли на учебу. Забудь об Эпини, пока я не напишу дяде. Сейчас тебе необходимо отдавать все силы математике.

Но настроение у Спинка становилось с каждой секундой все хуже.

– Я попробую. Но я не в силах не думать об Эпини, не могу забыть, что я виноват в ее несчастьях. А теперь я ставлю под угрозу судьбу каждого из вас. – Он встал. – Пожалуй, будет лучше для всех, если я немедленно покину Академию. Тогда вы не пострадаете, если мои оценки окажутся недостаточно высокими.

– Спинк, не будь идиотом!

– Слишком поздно. Я вел себя как идиот, нет, гораздо хуже. Полковник сказал, что я полон недостатков, которые он и ожидал увидеть в сыновьях новой аристократии. Что мое поведение гораздо больше подходит для обычного пехотинца, чем для офицера каваллы. И теперь он получил доказательства, что король, возвысив сыновей-солдат, нарушил волю доброго бога.

– Он так и сказал? – Я пришел в ярость.

Тут я заметил, что мои чувства разделяют оба наших соседа по комнате. Нейтред сел на своей койке. Корт, по всей видимости, тоже не спал.

– Да, так и сказал. И еще много других отвратительных вещей.

Из темноты послышался яростный шепот Нейтреда:

– Если ты сейчас уйдешь, то это будет равносильно признанию вины. А если провалишь тест, то подтвердишь мнение полковника относительно сыновей новой аристократии, что мы годимся только для пехоты, но никак не для офицерского чина в кавалле. Спинк, ты не смеешь так поступать. Ради памяти твоего отца ты должен доказать, что Стит ошибается. Не уходи. Сдай этот проклятый тест. Сделай все, чтобы написать его успешно. И разреши Невару помочь тебе поскорее снять с тебя все подозрения. Пусть он все расскажет своему дяде. Я не слышал от тебя ни одного неуважительного слова об Эпини. Ее честь никоим образом не пострадала. Ты обязан сражаться, чтобы вернуть ей и себе доброе имя. А если ты сейчас сбежишь, все подумают, что ты не только подлец, но еще и трус.

Я безмолвно благословил Нейтреда. Он нашел лучший способ заставить моего друга проявить мужество. То, что Спинк не стал бы делать ради себя, он сделает ради чести отца и любимой девушки. Мне казалось, что я слышу, как он размышляет. Спинк подошел к своей койке и быстро разделся в темноте. И в тот момент, когда я уже начал засыпать с мыслью, что мой друг все-таки сдался, я услышал его тихий голос:

– Я попытаюсь. Попытаюсь.

ГЛАВА 19

ВМЕШАТЕЛЬСТВО

Оставалось всего три дня до теста, по результатам которого будет отчислен дозор неудачников. Как Горд и предсказывал, слухи о предстоящих испытаниях дошли и до других кадетов первого курса. Возможно, утечку допустили сознательно, а возможно, это произошло случайно. Так или иначе, но все кадеты заметно помрачнели и стали вести себя гораздо серьезнее. Прекратились шутки, скрашивавшие долгие минуты ожидания перед входом в столовую, за едой теперь обсуждались лишь занятия и экзаменационные вопросы.

Все стали больше заниматься, тем более что у каждого из нас имелись нелюбимые предметы, которые мы знали чуть хуже других. Рори труднее всего давалась варнийская грамматика. Нейтред и Корт сосредоточили свои усилия на черчении. Я налегал на военную историю. Последние две недели капитан Инфал, преподававший ее, рассказывал нам о морских сражениях, происходивших во времена короля Джарева. Я не совсем понимал, какое отношение имеет тактика ведения морского боя к офицерам каваллы, и с огромным трудом удерживал в памяти имена многочисленных капитанов и боевые достоинства каждого корабля. Теперь я без конца перечитывал свои конспекты, без особого успеха пытаясь запомнить все стадии каждой битвы. Капитан Инфал вызывал у меня лютую ненависть, поскольку я не сомневался, что все эти сведения мне никогда не понадобятся.

А Спинк сражался с математикой. На него было страшно смотреть. На лестничной площадке постоянно горела лампа – даже после того, как в казарме тушили свет. Спинк так хотел успешно сдать тест, что после отбоя тихонько пробирался на лестницу, прихватив с собой стул. Он вставал на сиденье, чтобы чуть больше света попадало на учебник, и снова и снова повторял методы решения уравнений. Утром он вставал с постели с красными глазами.

Фантастическая решимость Спинка сдать тест не ускользнула от Триста. Он лишь однажды обратился к нему, и его голос прозвучал почти доброжелательно.

– Мы видим, как ты стараешься, Спинк. И знаем, что ты мучаешься не только ради себя, но и для нас.

Мой друг поднял голову и, внимательно посмотрев на Триста, негромко ответил:

– Я не стану жульничать. Ни для кого.

И вновь погрузился в занятия. Он даже не повернул головы, когда Трист резко отодвинул стул и стремительно вышел из комнаты для занятий.

Даже если бы отчисление было единственной нашей проблемой, этого вполне хватило бы для уныния. Но у нас со Спинком имелись и другие причины для тревог. На следующий день после того, как моего друга перевели на испытательный срок, я впервые не получил письма от дяди. В тот же вечер я подробно написал ему обо всем, что произошло со Спинком. Ответ вновь не пришел, но это не слишком меня встревожило – я решил, что дяде необходимо время для размышлений. Когда же я не получил от него письма на третий день, мне стало страшно – наверное, он винит меня во всем, ведь только благодаря дружбе со мной Спинк попал в его дом и познакомился с Эпини. Что он теперь напишет моему отцу? Я пытался сохранять спокойствие и уверял Спинка, что дядин ответ просто задержался или он вовсе не получил моего письма. Но мой друг не больше меня верил в такие объяснения. И вот, когда до жутких экзаменов оставалось всего несколько дней и была дорога каждая минута, меня вызвали в кабинет начальника Академии.

Я торопливо шагал по заснеженной территории Академии, чувствуя, как от дурных предчувствий внутри у меня все сжимается. Предыдущей ночью выпал снег, но днем выглянуло солнце и превратило чистый белый покров в чавкающую под ногами грязь, а ближе к вечеру ударил морозец, и противную жижу прихватило тонким льдом. Я так торопился, что дважды поскользнулся и едва не упал. Поэтому, подходя к каменной лестнице административного здания, я заставил себя внимательно смотреть под ноги. И все же я заметил дядину карету, стоявшую неподалеку от входа. Мне стало совсем нехорошо. Что ж, скоро все выяснится.

Меня впустил Колдер, а затем молча проводил до кабинета своего отца. В его глазах я заметил насмешку. Ненависть к мальчишке вспыхнула во мне с новой силой, и я даже не поблагодарил его за то, что он услужливо распахнул передо мной дверь. Я успел заметить, что, закрывая за мной тяжелую створку, он оставил небольшую щель. Я шагнул вперед, отдал честь и застыл на месте, помня о том, что ухо Колдера почти наверняка прижато к этой щели.

Полковник сидел за своим столом. Дядя Сеферт – в удобном кресле, стоящем по другую сторону, но не прямо напротив хозяина кабинета, а чуть сбоку. На его лице было написано полнейшее спокойствие. Стит обратился ко мне:

– Твой дядя обеспокоен тем, что ты не писал ему в последние дни. Ты можешь объяснить свое поведение, кадет Бурвиль?

Полковник явно считал происходящее досадной ерундой, на которую он понапрасну тратит свое драгоценное время. Ему явно не терпелось вернуться домой и предаться заслуженному отдыху.

– Я отправляю письма дяде ежедневно, сэр. И я тоже встревожен тем, что вот уже три дня не получал от него ответных посланий.

Я увидел, как мой дядя выпрямился в своем кресле, но говорить ничего не стал. Половник Стит поджал губы.

– Хорошо. Похоже, мы разгадали эту маленькую загадку. Что-то случилось с почтой. Пропало несколько писем. Но я не вижу серьезных причин для беспокойства. Мне представляется, что не было никаких оснований для сегодняшнего столь позднего визита и вытребованной вами встречи с племянником. Должен заметить, что у меня сегодня был долгий и трудный день. Я растерянно молчал, но дядя быстро нашелся с ответом.

– При обычных обстоятельствах бесспорно, – сказал он. – Однако в последнее время я очень тревожусь за молодого Невара. Вот почему я попросил его писать мне каждый день. А когда он перестал выполнять данное им обещание, я, естественно, забеспокоился.

– Я хочу вас понять. – Полковник Стит поджал губы, совсем как делала моя мать, когда Ярил или Элиси говорили откровенные глупости, да и голос его был полон скептицизма. – Но теперь, когда вы убедились, что с вашим племянником все в порядке, мы можем забыть об этом небольшом инциденте.

– Безусловно, – не стал спорить дядя. – До тех пор, пока я ежедневно буду получать письма Невара. Пожалуй, мне стоит по вечерам присылать одного из своих людей, чтобы не зависеть от капризов почты. Я обещал моему брату, отцу Невара, что стану присматривать за его мальчиком, как если бы он был моим собственным вторым сыном. И намерен сдержать свое слово.

– Как человек чести, вне всякого сомнения, вы обязаны исполнить свое обещание. – Сама реплика полковника была вполне корректной, но в интонациях чувствовался холод. Затем он посмотрел на меня так, словно только сейчас заметил, что я все еще здесь. – Ты свободен, кадет. Лорд Бурвиль, вы не заглянете ко мне домой, чтобы выпить перед отъездом по бокалу вина?

Я развернулся на каблуках и собрался выйти из кабинета, но тут заговорил дядя.

– – Честно говоря, полковник, мне нужно побыстрее вернуться в город. В последнее время у меня дома возникли небольшие проблемы. Но перед отъездом я провожу Невара до его казармы.

Полковнику явно не понравился дядин ответ, и, чуть помолчав, он заметил:

– Сегодня очень скользко, лорд Бурвиль. Я бы категорически не рекомендовал вам пеших прогулок.

– Благодарю за заботу, полковник Стит.

Дядя продолжал сидеть, и я не знал, как он решил поступить. Полковнику же ничего не оставалось, как пожелать ему спокойной ночи – что он и сделал. Дядя вежливо попрощался, потом подошел ко мне, и я открыл перед ним дверь. Как я и подозревал, Колдер болтался неподалеку. Я сразу же направился к выходу из здания, но дядя тепло поприветствовал мальчишку и осведомился, как он поживает. Колдер был безупречно вежлив, но при этом улыбался так фамильярно, что меня охватила необъяснимая ярость. Должно быть, меня разозлило то, что он считал интерес моего дяди к собственной персоне вполне естественным, как бывает среди родственников, ну, или почти родственников. Я решительно распахнул дверь, которая вела на улицу, впустив в здание холодный воздух, и они болтали, упрямо стоя на пороге. Когда мой дядя наконец пожелал Колдеру спокойной ночи и направился ко мне, я обрадовался, но только после того, как мы вышли из административного здания, вздохнул с облегчением.

Видимо, дядя почувствовал мое состояние и поэтому, осторожно спускаясь по скользким ступенькам, нашел необходимым пояснить:

– Семья моей жены поддерживает тесные связи с семьей лорда Стита. Вот почему мы знакомы с его братом, полковником, и, конечно, с Колдером. Они были гостями в моем доме. – Он помолчал, словно давая мне возможность ответить, но я не нашел что сказать. – Ветер сегодня особенно холодный, – вздохнул дядя, поняв, что я не намерен ничего говорить. – Может быть, мы посидим в моей карете и немного поговорим?

– Буду рад, сэр, – ответил я, но потом добавил: – Только, мне кажется, ваш возница может замерзнуть.

Он склонил голову и посмотрел на меня.

– Хорошие слова, молодой Невар. Твой отец всегда проявлял заботу о людях, которые занимают не самое высокое положение. Именно по этой причине он был таким прекрасным офицером, и его любили солдаты.

– Гэзер! – позвал он возницу. – Я провожу Невара, а ты, если замерз, можешь посидеть в карете.

– С радостью, сэр, – откликнулся Гэзер с искренней благодарностью в голосе.

Мы зашагали по тропинке, и на душе у меня потеплело. Дядя не только меня похвалил, но последовал моему совету. Он взял меня под руку, и этот жест дал мне понять, сколь глубоко его доверие. Только сейчас я до конца осознал, что дядя не только формально мой родственник, но действительно близкий человек.

– Ну, Невар, как ты считаешь, куда могли исчезнуть наши письма?

– Понятия не имею, сэр.

– О, мальчик мой, тебе не нужно со мной лицемерить. Ты, по всей вероятности, тоже пришел к выводу, что если я подойду к маленькому письменному столу моей жены и сломаю дурацкий замок, то найду их там сложенными в аккуратную стопку. Не думаю, что Даралин набралась храбрости уничтожить нашу переписку, точно так же как не сомневаюсь в том, что она будет говорить, будто произошла ошибка. Она не в первый раз вмешивается в мои дела. – Он с грустью покачал головой. – Ладно, почему бы нам не перейти к делу. Расскажи, что толкнуло мою жену на этот не самый благовидный поступок.

Меня, конечно, удивило, что дядя сразу же заподозрил в пропаже писем свою жену, но, с другой стороны, такой его подход к проблеме должен был бы облегчить мою задачу. Однако слова упорно застревали в горле. Я вдруг пожалел, что не был с ним откровенен с самого начала и не рассказал не только о спиритических сеансах, но и письмах Эпини Спинку. А сейчас, если я сообщу ему всю правду, то получится, будто я участвовал в обмане, затеянном кузиной. Впрочем, в конечном итоге так ведь и произошло. Тем не менее я не стал ничего скрывать. Дядя молча выслушал мою исповедь, не слишком переживая из-за балагана, который устроила вообразившая себя медиумом Эпини, и не особенно удивляясь, когда я поведал ему, какое сильное впечатление на моего друга произвела его дочь. И чуть заметно приподнял брови, услышав, что мать Спинка и его старший брат обязательно пришлют ему письмо с просьбой разрешить сыну-солдату благородной семьи Кестер ухаживать за Эпини. Странно только, почему он до сих пор его не получил.

– Возможно, оно уже пришло, – высказал предположение дядя, когда я замолчал, – и лежит в столе моей жены вместе с другой корреспонденцией. Не исключено, что именно это письмо и привело ко всем последующим событиям. Позволь мне быть с тобой откровенным, Невар. Моя жена категорически не желает, чтобы ее старшая дочь вышла замуж за сына-солдата из новых аристократов и прожила всю жизнь на границе в сотнях миль от Старого Тареса и королевского двора. Она часто ставит Эпини в неудобное положение, пытаясь ввести ее в самые высшие круги светского общества. Все эти глупости со спиритическими сеансами, к примеру… К тому же Эпини ведет себя слишком по-детски. Другие девушки ее возраста уже получили статус невест и были формально представлены ко двору. Но Эпини…

Он как-то неопределенно вздохнул и немного смущенно пожал плечами.

– Ты и сам видел, что порой она ведет себя как маленькая девочка. Я успокаивал себя тем, что придет время и она станет взрослой. Некоторые цветы распускаются позже остальных, но их аромат намного нежнее, а лепестки – ярче. Посмотрим. Я запретил Даралин торопиться с Эпини. Детство и так проходит слишком быстро. – Он откашлялся. – Я думал, что моя жена наконец согласилась со мной, когда предложила отправить нашу старшую дочь в такое место, где она смогла бы жить и общаться со своими сверстницами. Эпини возражала, устроила скандал, кричала, что не хочет быть еще одним украшением богатого особняка. – Он посмотрел на меня и горько улыбнулся. – Наверное, мне бы следовало догадаться, что она готовится стать хозяйкой дома бедного офицера.

Я шел с ним рядом, ощущая тепло его плеча, и рот мой заполняла горечь. Эпини сумела обмануть отца, а я своим молчанием ей помог. Но что я мог сказать? Попытаться объяснить, что в нашем со Спинком обществе она вела себя не как вздорная девчонка, а как молодая женщина и даже кокетничала? Я так и остался наедине со своей виной.

– – Теперь я понимаю, почему твой друг влюбился в Эпини и послал письмо домой с просьбой обратиться ко мне за разрешением за ней ухаживать. Именно это письмо и заставило леди Бурвиль принять ответные меры. Она даже не успела представить при дворе свое сокровище, а выскочка из новых аристократов уже пытается предъявить на нее претензии и увезти с собой на границу! – Мой дядя пытался превратить случившееся в шутку.

И хотя он был заметно огорчен, эта история его забавляла. Глубоко вздохнув, я решил идти до конца.

– Спинк серьезно увлечен Эпини. Это правда. Но он ей не писал. Между ними была лишь односторонняя переписка. И он действительно просил мать и брата обратиться к вам, как поступил бы любой благородный человек на его месте – сначала получить разрешение и только после этого ухаживать за девушкой.

Мне казалось, я удачно подвел дядю к однозначному выводу: Эпини лишь делает вид, что остается ребенком. Но он не желал признавать очевидные вещи.

– Это лишь означает, что моя маленькая девочка влюбилась в первый раз. Я должен был почувствовать, что она взрослеет. И она выбрала красивого солдата в яркой форме с блестящими пуговицами. Пожалуй, мне следовало этого ожидать. Все дело в том, что у меня нет сестер. Мы с твоим отцом росли, как два медвежонка в одной берлоге. Мать махнула на нас рукой и даже не пыталась учить, как следует обращаться с молодыми девушками. Эпини и Пурисса доставляют мне радость, но остаются тайной. Они играют в куклы, устраивают чайные церемонии… Наблюдать за подобными забавами занятно, но я не могу себе представить, что они развлекаются таким образом постоянно. Несомненно, ты считаешь меня слишком снисходительным отцом. Подозреваю, что твой отец строже воспитывает своих детей.

– Да, сэр, в некоторых случаях. Однако он тоже бывает снисходителен к девчачьим слабостям. Однажды Элиси попросила его купить пару голубых лент для волос, а он, вернувшись, привез не две, а сразу двадцать. Они были всех оттенков синего, какие только нашлись у продавца дамских шляп. Думаю, отцы должны баловать своих дочерей.

Мы подошли к моей казарме и остановились возле входа. Кончики ушей и нос у меня ужасно замерзли, но я чувствовал, что у дяди остались ко мне вопросы.

– Давай сменим тему, Невар. Ты пишешь подробные письма, и я уверен, твои тонкие наблюдения помогут тем, кто будет учиться в Академии после тебя. А сейчас я хочу услышать свежие новости. Что у вас случилось за последнюю неделю?

– Пожалуй, не произошло ничего необычного, но эти несколько дней у нас были очень напряженными. Вскоре нам предстоят экзамены по всем предметам, и прошел слух, что оценивать будут не отдельных кадетов, но полностью дозоры, а затем подразделение, набравшее меньшее количество баллов, навсегда отчислят из Академии. Мы все крайне встревожены, поскольку у каждого есть предмет, который дается хуже. И провал одного из нас приведет к тому, что выгонят поголовно всех.

– Подожди, какое отчисление? Объясни мне поподробнее, пожалуйста.

Так я и сделал, повторив несколько раз, что это лишь слух и распространяет его Колдер. Когда я закончил, дядя заметно помрачнел. Наконец он сказал:

– Я считаю, что это никуда не годный способ «отбраковывать» кадетов. В результате достойные и сильные могут быть отчислены вместе с ленивыми и слабыми только из-за того, что они случайно живут на одном этаже. Какая бессмысленная жестокость! Я знаком с двумя членами Совета, надзирающего за Академией. И постараюсь обратить их внимание на явную несправедливость. Поскольку у меня нет сына-солдата, они могут удивиться моей осведомленности и проявленному интересу. Хуже того, они могут счесть, что я пытаюсь дать преимущество сыновьям новой аристократии во вред их собственным отпрыскам. К тому же Совет очень медленно принимает решения. Боюсь, что на сей раз ничего предпринять не удастся. Тебе остается лишь заниматься и молиться и, конечно, всячески подбадривать своих товарищей. Скоро всех ждет праздник. По случаю Темного Вечера вам полагается несколько дней отдыха. Хочешь, я приеду за тобой и заберу к нам?

Я смутился. Визиты к дяде всегда были радостным событием, но сейчас мне хотелось погулять по праздничному Старому Таресу вместе со своими товарищами. Поколебавшись, я признался в этом дяде, и он искренне рассмеялся.

– Конечно! Как я мог забыть – ведь когда-то и я был молодым! Постарайся получить удовольствие, но не забывай об осторожности. На улицах в праздничные дни полно воров и грабителей.

Я набрался смелости и выпалил:

– А правда ли то, что рассказывают о поведении женщин во время Темного Вечера?

Дядя так весело расхохотался, что привлек внимание ночного дозорного. Я почувствовал, как краснею. Теперь я не сомневался, что приятели меня разыграли.

– Это правда и ложь одновременно, как и в большинстве случаев, когда дело касается древних традиций, – ответил дядя, отсмеявшись. – Много лет назад во время Темного Вечера совершалось несколько ритуалов, после чего женщины, служившие жрицами в храмах старых богов, могли подарить благосклонность любому понравившемуся им мужчине. Как бы это получше объяснить? Считалось, что в самую длинную ночь года они становились инкарнациями богини, свободными от всех моральных норм, которым следовали смертные в обычной жизни.

Теперь мы все служим доброму богу, и не проходит дня, чтобы я не возблагодарил его за освобождение от ритуальных жертвоприношений, клятвенных шрамов и жертвенных порок. То было дурное время, и если ты обратишься к истории нашей семьи и почитаешь солдатские дневники, то увидишь: обычные люди относились ко всем этим обрядам как к тягостному наказанию. Однако кое-кто любит поговорить о «добром старом времени», о всеобщей свободе и могуществе старых богов. Я считаю таких людей глупцами. Отсутствие сыновней почтительности, пьянство, разврат и публичные порки – характерные явления минувшей эпохи. Но я читаю тебе мораль, а ты хотел получить простой ответ.

Я молча кивнул, и он вновь улыбнулся.

– Теперь это почти шутка, мой мальчик. Скабрезная шутка между супругами. Она может исчезнуть на вечер, чтобы вызвать ревность мужа. Или приходит к мужу в маске, чтобы придать немного романтики их отношениям. Это ночь масок, притворства и, если угодно, озорства. Люди разгуливают по улицам в костюмах прежних королей и королев, мифических героев или призрачных ночных прислужников старых богов. Но всерьез говорить о том, что приличные женщины предлагают себя первым встречным? Как уличные потаскухи? Конечно нет! О да, возможно, кое-кто из них тешит себя подобными фантазиями, но я уверен, что даже это большая редкость. Любая женщина, которую ты встретишь в эту ночь, будет именно шлюхой, и я очень сомневаюсь, что они станут предлагать свои услуги бесплатно! – Он снова рассмеялся, а потом неожиданно посерьезнел и торопливо спросил меня: – Тебя предупреждали, что от шлюх можно подхватить дурную болезнь?

Я заверил его, что мне это известно и я уже выслушал множество лекций на данную тему. Тогда он пожелал мне спокойной ночи, повернулся и двинулся прочь. Повинуясь неожиданному импульсу, я побежал за ним. Он остановился.