Сын солдата (№1) - Дорога шамана

Толстяк продолжал помогать Спинку с математикой, и, конечно же, они не могли не подружиться. Оценки подопечного Горда были не самыми лучшими, но вполне приличными. Мы все знали, что без этой помощи Спинка перевели бы на испытательный срок или даже вовсе исключили из Академии. Горд не жалел времени на занятия со своим другом, и многие из нас искренне им за это восхищались. Омрачало ситуацию лишь одно – после пренеприятнейшей сцены в столовой, спровоцированной Дентом, Трист начал издеваться над Гордом, причем весьма хитроумно, так, чтобы его ни в чем нельзя было обвинить. Например, их занятия математики стал называть «уроками катехизиса». Спинка он не задевал, но к его добровольному наставнику стал обращаться «наш добрый бессом» – так величают священника, который наставляет послушников.

Кличка прилипла, и, думаю, только мы со Спинком не звали несчастного увальня Бессомом Гордом. Казалось бы, это были всего лишь шутки касательно постоянных занятий Горда со Спинком, на поверку в них содержался намек на то, что, возможно – всего лишь возможно, – толстяк должен был стать священником, а вовсе не военным. Всякий раз, когда кто-нибудь при мне называл его Бессомом, у меня невольно появлялись сомнения, а не так ли это на самом деле. Уверен, сам Горд более остро чувствовал глубоко запрятанное оскорбление.

Но держался он стоически, как, впрочем, и всякий раз, когда кто-то начинал над ним потешаться. У него выдержка священника, как-то подумал я, и тут же постарался прогнать эту мысль. Горд обладал почти нечеловеческой способностью сносить издевки. Думаю, даже Трист пожалел о своей жестокости, когда как-то раз во время обеда попросил Бессома Горда передать ему хлеб, потому что капрал Дент ухватился за эту кличку и вспоминал ее при каждом удобном и неудобном случае. Она мгновенно стала известна всем второкурсникам, и всякий раз, видя наш дозор, они глумливо просили Горда благословить их. А у нас возникало ощущение, будто они смеются над всеми нами. Из-за этого отношение к Горду стало меняться. Трудно не злиться на человека, одно присутствие которого делает тебя объектом насмешек.

И хотя Горд сносил все стоически, Спинк своего отношения не скрывал. Как правило, его реакция была не слишком явной, он либо хмурился, либо расправлял плечи и сжимал кулаки. Когда кто-то из наших начинал потешаться над его другом, он громко возмущался и требовал, чтобы насмешник заткнулся. Пару раз они с Тристом чуть не подрались, и я вскоре понял, что издевки последнего в действительности направлены не на толстяка, а имеют своей целью доконать Спинка. Когда я сказал об этом своему товарищу, он ответил, что все прекрасно понимает, но не может держать себя в руках. Если бы Трист нападал на него открыто, наверное, Спинк лучше бы справлялся со своими эмоциями. В конце концов получилось так, что он стал защитником Горда и переживал всякий раз, когда терпел поражение. Я боялся, что, если дело дойдет до драки, кого-нибудь из нас исключат из Академии.

Каждый день, отделявший нас от коротких каникул, казался бесконечным. Холод, сырость и ранние сумерки словно растягивали вечерние занятия и уж тем более время, проведенное на плацу. Погода стояла отвратительная, постоянно то шел ледяной дождь, то сыпал снег, наши шерстяные шинели, намокнув, заметно тяжелели, лица и уши горели от холода. Когда мы возвращались в казарму после вечерней порции супа, от формы поднимался пар, а спальни наполнял запах овечьей шерсти. Мы рассаживались за столом и, согретые теплом камина, изо всех сил старались не заснуть над книгами. Наши наставники то и дело награждали нас тычками, чтобы мы не отвлекались на уроках, но карандаши частенько выпадали из ослабевших пальцев, а головы безвольно опускались на тетради. Сидеть же за столом в казарме, зная, что работу нужно сделать, но нет никаких сил заставить себя открыть глаза, было и вовсе мучительно. Все были раздражены, и пролитые чернила или неловкое движение соседа становились причиной громких скандалов.

Как-то раз Спинк подвинул книгу и нечаянно толкнул чернильницу Триста.

– Осторожнее! – сердито рявкнул Трист.

– Я же ничего тебе не сделал! – звенящим от злости голосом ответил Спинк.

Ничего особенного не произошло, но нервы у всех были натянуты до предела. Мы постарались вернуться к урокам, однако чувствовали, что назревает буря, ибо напряжение между Спинком и Тристом достигло наивысшей точки. В этот день Трист несколько раз принимался хвастаться, что рано утром за ним приедет карета и он проведет несколько дней с отцом и старшим братом. Он вслух мечтал об обедах, о походе в театр и о прекрасных юных аристократках, которых он будет сопровождать на разные праздничные мероприятия. Мы все ему завидовали, но Спинка его болтовня особенно раздражала.

Не прошло и пары минут, как Спинк начал старательно стирать какие-то ошибки в своих вычислениях, и стол закачался. Сразу несколько человек наградили его сердитыми взглядами, но он ни на кого не обращал внимания. Вздохнув, он снова занялся примерами, а когда Горд наклонился, чтобы объяснить ему ошибку, Трист прорычал:

– Бессом, ты не можешь преподавать свой катехизис где-нибудь в другом месте? Твой послушник не умеет себя вести.

Его выступление было не хуже предыдущих, если не считать того, что он упомянул Спинка. Все сидевшие за столом дружно рассмеялись, и на мгновение показалось, что обстановка разрядилась. Даже Горд только пожал плечами и тихо пробормотал:

– Извини.

– Я не послушник, а Горд не бессом, и мы изучаем не катехизис, – ровным голосом произнес Спинк. – И имеем такое же право, как и ты, заниматься за этим столом, кадет Трист. Если тебе что-нибудь не нравится, уходи отсюда.

Именно последняя фраза стала причиной взрыва. Я знал, что Трист тоже безуспешно сражался с математикой и устал не меньше всех остальных. Может быть, он намеревался попросить помощи у Горда, который уже час назад сделал задание. Трист поднялся на ноги, уперся ладонями в стол и угрожающе навис над Спинком.

– Может, заставишь меня уйти, кадет-послушник? Нашему надзирателю следовало бы в этот момент вмешаться.

Возможно, Спинк и Трист оба на это рассчитывали. Они знали, что драка в казарме наказывается либо испытательным сроком, либо исключением. В тот вечер за нами следил высокий веснушчатый второкурсник с длинной шеей, большими ушами и широкими запястьями, нелепо торчавшими из рукавов формы. Он быстро вскочил на ноги, и оба спорщика замерли, ожидая, что им сейчас прикажут сесть и заняться делом. Но капрал вдруг сказал: «Я забыл книгу!» – и быстро вышел из комнаты. Я до сих пор не знаю, боялся ли он оказаться в гуще драки или рассчитывал, что его уход спровоцирует Триста и Спинка.

Они метали друг в друга злобные взгляды, готовые в любой момент броситься друг на друга. Спинк тоже вскочил на ноги, и я, с тяжелым сердцем ожидая развязки, вдруг в очередной раз подумал о том, до чего же они разные. Трист – высокий золотоволосый красавчик с лицом прекрасного языческого бога. Спинк, наоборот, невысокий и жилистый, курносый, с крупными зубами, широкими ладонями и хрупкими запястьями. Его форму перешили дома из чьей-то старой, уже изрядно поношенной, и это не могло укрыться ни от кого. Волосы, начавшие отрастать после стрижки, торчали в разные стороны. В общем, он был похож на дворнягу, рычащую на чистокровную борзую. Все остальные сидели с широко раскрытыми глазами, полные самых тяжелых предчувствий.

В этот критический момент нас всех удивил Горд, спокойным тоном сказавший:

– Спинк, оставь его. Это не стоит наказания за драку в казарме.

Не спуская глаз с Триста, Спинк ответил:

– Ты можешь молча сносить все издевки, если тебе так хочется, Горд, хотя я не понимаю, почему тебе нравится быть таким бесхребетным. А я не собираюсь кивать и улыбаться, когда он меня оскорбляет.

Едва сдерживаемая ярость в его голосе меня потрясла, и тут я понял, что Спинк злится на Горда не меньше, чем на Триста. Бесконечные ядовитые насмешки нашего золотого мальчика над толстяком и нежелание последнего вступать в конфликты все это время разъедали их дружбу.

– Большинство из них ничего плохого не имеют в виду, – чуть улыбнувшись, проговорил Горд. – Мы же называем Рори «кадет Хик» из-за книжек, которые он вечно читает, или смеемся над акцентом Невара. А те, кто хочет меня обидеть… никакие мои слова или действия не сделают этих людей лучше. Я следую правилу, которое преподал мне отец. Он сказал: «Определи, кто из офицеров ведет за собой людей, а кто просто подгоняет их сзади. Уважай лидеров и не обращай внимания на пастухов. Они и без твоей помощи погубят себя». Сядь и закончи задание. Чем раньше ты все сделаешь, тем быстрее мы пойдем спать и тем яснее у нас будут головы завтра. – Он посмотрел на Триста. – И ты тоже.

Трист не сел. Вместо этого он захлопнул учебник, лежавший на тетрадях, и вызывающим тоном изрек:

– Мне еще нужно доделать задание. А судя по всему, здесь спокойно позаниматься не дадут. Ты лошадиная задница, Спинк, и устраиваешь шум из ничего. Может, ты забыл, что это ты толкнул мою чернильницу, тряс стол и разговаривал? А я всего лишь хотел сделать уроки.

Спинк окаменел от ярости, а в следующее мгновение я стал свидетелем поразительной демонстрации самообладания. Он на пару секунд закрыл глаза, сделал несколько глубоких вдохов и опустил плечи.

– Я не хотел тебе помешать, когда толкнул твою чернильницу и стол, а также разговаривал с Гордом. Это произошло случайно. Однако я понимаю, что мои действия могли тебя рассердить. Я приношу свои извинения. – К концу речи он уже был совершенно спокоен.

Мы все облегченно вздохнули, немного расслабились и как один устремили взоры на Триста, ибо ему теперь полагалось ответить тем же. Буря эмоций пронеслась по его красивому лицу – он явно не мог решить, что ему делать, но так, как он в конце концов решил поступить, было отвратительно. Трист презрительно скривил губы и высокомерно бросил:

– Ничего другого я от тебя и не ожидал, Спинк. Пустое извинение, которому грош цена.

Он собрал свои вещи, и я уже подумал, что пусть некрасиво, но все закончилось, однако в самый последний момент он снова повернулся к столу.

– А вот и расплата.

И грациозно взмахнув наманикюренной рукой, перевернул чернильницу не только на тетрадь, но и на учебник Спинка.

Горд тут же схватил чернильницу со стола и поступил правильно, потому что в следующий момент книги, тетради, перья, карандаши и все остальное разлетелось в разные стороны. Спинк, едва не перевернув стол, в два прыжка оказался возле Триста, и оба повалились на пол перед камином. Они тут же сцепились и начали кататься по истертому ковру, а мы обступили их плотным кольцом, но никто не издавал ни звука. Мы оказались в очень сложном положении. Трист и Спинк нарушили правило, запрещающее драки в казарме. В соответствии с ним один из виновных должен быть исключен, а другой переведен на испытательный срок или тоже исключен. Кроме того, правило требовало, чтобы тот, кто стал свидетелем драки, немедленно сообщил о ней сержанту Рафету. Не доложив о ней, мы становились соучастниками. Каждый из нас сейчас рисковал военной карьерой, и все это понимали.

Я был уверен, что Трист быстро одержит победу. Он имел неоспоримое преимущество за счет роста, веса, да и руки у него были длиннее. Я приготовился стать свидетелем того, как Спинк отлетит к противоположной стене комнаты, и попросил доброго бога сделать так, чтобы не пролилась кровь. Думаю, если бы Тристу удалось подняться на ноги, он бы легко справился со своим противником, но, к моему изумлению, Спинк крепко вжал Триста лицом в пол, а тот дергался и извивался, точно выброшенная из воды рыба, но ничего не мог поделать.

– Дай мне встать! – завопил он. – Встань и сражайся как мужчина!

Спинк ничего не ответил, только пошире раздвинул ноги и усилил захват. Он вцепился в противника, точно терьер, соединив руки в замок вокруг шеи и плеча Триста, который, как ни пытался, не мог его сбросить. Поверженный красавчик изо всех сил колотил ногами по полу, и ему даже удалось перевернуть несколько стульев. Всякий раз, когда он пытался подтянуть колено, чтобы рывком занять вертикальное положение, Спинк весьма болезненно его лягал. Оба раскраснелись, но никто не нанес ни одного удара, если не считать бессмысленных метаний Триста.

Наблюдая за действиями Спинка, я вспомнил, как однажды видел драку между лаской и котом. Несмотря на то что ласка значительно уступала в размерах, она быстро расправилась с котом, я даже вмешаться не успел. А теперь Спинк, не отличавшийся ни ростом, ни могучим сложением, явно одерживал верх над Тристом да еще слегка его придушил, и мы услышали, как тот начал сипеть. И тут Спинк произнес первые слова с тех пор, как прижал Триста к полу.

– Извинись, – тяжело дыша, потребовал он, а когда Трист лишь выругался в ответ, повторил уже громче: – Извинись. Не только за чернила, но и за свои оскорбления. Немедленно, или я буду держать тебя здесь до утра.

– Отпусти его! – пронзительным, как у истеричной женщины, голосом выкрикнул Орон.

Он был возмущен и очень расстроен и бросился вперед, собираясь оттащить Спинка от Триста. И тогда я встал перед ним.

– Оставь их, Орон, – негромко велел я. – Пусть разберутся сейчас, иначе они так и будут воевать до конца года.

Я не сдвинулся с места, давая ему понять, что не пропущу его. На мгновение мне показалось, что он меня ударит, и тогда в нашей учебной комнате разразилось бы настоящее побоище, в котором приняли бы участие все девять человек. Я видел, как вперед шагнул Калеб, чтобы поддержать Орона, а Корт и Нейт встали у меня за спиной. Рори чувствовал себя обманутым и был готов сражаться со всеми подряд. К счастью, Орон отступил, наградив меня сердитым взглядом.

– Да успокойся ты, Орон, – насмешливо взглянув на меня, заявил Калеб. – Трист сейчас с ним разберется, вот увидишь.

Трист, услышав его, снова принялся вырываться, тогда Спинк сжал зубы, немного наклонился вперед, но не ослабил своей бульдожьей хватки. Я видел, что он чуть сильнее сдавил горло Триста, тот еще больше покраснел и выдохнул грязное ругательство. Лицо Спинка не дрогнуло, он лишь крепче стиснул пальцы.

– Сдаюсь, сдаюсь, – прохрипел Трист.

Спинк самую малость расслабил обе руки, но отпускать Триста не стал. Позволив противнику сделать вдох, он вновь повторил:

– Извинись.

Трист замер на мгновение, грудь у него тяжело вздымалась. Я решил, что он собирается обмануть Спинка и сейчас опять возобновит сражение, но он напряженным голосом сердито буркнул:

– Ладно.

– Я слушаю, – спокойно сказал Спинк.

– Я только что извинился! – прорычал Трист в пол в ярости оттого, что Спинк продолжает его удерживать.

Думаю, именно унижение разозлило его больше всего остального.

– Скажи так, чтобы я это понял, – упрямо потребовал Спинк.

Трист пару раз глубоко вздохнул, его руки непроизвольно сжались в кулаки. Когда он заговорил, в его словах не было ни капли искренности:

– Извини за то, что оскорбил тебя. Отпусти меня.

– Извинись и перед Гордом, – приказал Спинк.

– А где Горд? – неожиданно спросил Рори.

Меня так захватило противостояние, которому мы стали свидетелями, что я забыл обо всем на свете.

– Его нет! – воскликнул Орон и тут же добавил: – Он побежал докладывать про драку! Ублюдочный предатель!

В тишине, наступившей после прозвучавшего обвинения, мы услышали топот сапог на лестнице. Похоже было, что к нам спешил не один человек. Спинк молча выпустил Триста, и оба быстро заняли свои места за столом. Мы последовали их примеру и сделали вид, будто занимаемся уроками. Разбросанные тетради и книги снова были в полном порядке, и если не считать покрасневшего лица Триста и растрепанной прически, а также легкой припухлости на левой скуле Спинка, все выглядело как обычно. Последний с несчастным видом промокал пролитые чернила со стола и учебника, когда в комнату вошли капрал Дент и наш веснушчатый надзиратель.

– Что здесь происходит? – с порога злым голосом спросил Дент.

Мы с самым невинным видом подняли головы и удивленно уставились на него.

– Капрал? – делая вид, что ничего не понимает, уточнил Трист.

Дент недовольно посмотрел на нашего надзирателя, затем окинул нас мрачным взглядом.

– Здесь что-то произошло! – заявил он.

– Моя вина, капрал, – честно ответил Спинк. – Я тут немного напачкал. Перевернул чернильницу. Но, к счастью, пострадали только моя работа и учебник.

Разочарование Дента было таким сильным, что это не укрылось ни от кого из нас. Впрочем, он утешился тем, что рявкнул:

– Пять взысканий, и отработаешь ты их в выходной день, кадет. А теперь займитесь уроками. У меня есть дела поинтереснее, чем бегать вверх-вниз по лестнице, чтобы вас успокоить.

Он вышел из комнаты, и надзиратель, бросив на нас несчастный взгляд и убедившись, что мы ведем себя как примерные овечки, последовал за ним.

– Но, капрал, они… – услышали мы его жалобный голос.

– Заткнись! – грубо оборвал его Дент, а потом они, видимо, спустились на несколько ступеней, потому что до нас доносился лишь сердитый шепот, перемежающийся тихими протестами.

Когда через несколько минут надзиратель вернулся, его веснушки затопила краска возмущения. Он окинул нас взглядом и вдруг спросил:

– Постойте! А куда подевался толстяк?

Мы обменялись удивленными взглядами, а Рори попытался выкрутиться и спасти ситуацию.

– Толстый? Вы имеете в виду словарь, капрал? Он у меня. – Наш товарищ показал ему огромную книгу.

– Нет, идиот! Я имею в виду толстого кадета, вашего Горда. Где он?

Никто ему не ответил, поскольку ни у кого ответа на его вопрос не было. Он снова окинул нас сердитым взглядом и заявил:

– У него будут серьезные неприятности. Очень, очень, очень серьезные.

Он стоял и шевелил губами, должно быть пытаясь придумать более определенную угрозу или причину, по которой у Горда могут быть неприятности только потому, что его нет в учебной комнате. Когда ничего не вышло, а мы все еще продолжали пялиться на него, точно стадо глупых баранов, он с силой стукнул кулаком по столу. А потом, не говоря ни слова, собрал свои учебники и тетради и, возмущенно топая, вышел из комнаты. Мы молчали. Не знаю, как остальные, но именно в этот момент я понял, что мы сделали. Мы все вместе обманули своих командиров. Два наших товарища нарушили правила Академии, мы это видели и не доложили об их поступке. Думаю, осознание общей вины вдруг навалилось одновременно на всех, потому что, не говоря больше ни слова, все закрыли книги, покончив на сегодня с уроками. Трист, улыбаясь, тихонько что-то напевал, словно попытки Спинка спасти учебник доставляли ему удовольствие. Вид у Спинка был не слишком счастливый.

– Ты дрался, как житель равнин: схватил, стал душить и кататься по полу. Ты не джентльмен! – вдруг с опозданием заявил Орон, нисколько не удивив меня своей реакцией на случившееся.

Вид у парня сделался возмущенный, но и ликующий, словно он наконец нашел законную причину не любить Спинка. Я посмотрел на своего друга, а он даже не взглянул на Орона, продолжая промокать чернила в тщетных попытках спасти учебник. Но книга была окончательно испорчена, страницы промокли и буквы расползлись. Я знал, что денег на новый учебник у него нет. То, что стало бы мелкой неприятностью для Триста, являлось трагедией для Спинка. Однако он ничего не сказал по этому поводу, но зато ответил Орону:

– Да. У моей семьи не было денег, чтобы нанять мне варнийских учителей и военных наставников. Поэтому я учился тому, чему мог, и там, где мог. Например, драться – у мальчишек из племени хердо. Они живут на границе наших владений, и лейтенант Гиверман договорился, чтобы мне дали несколько уроков.

Калеб с отвращением фыркнул.

– Учился у дикарей! А почему лейтенант не показал тебе, как дерутся мужчины? Неужели он не умеет?

Спинк поджал губы, и на его лице появилось сердитое выражение, но голос остался совершенно ровным.

– Лейтенант Гиверман, сын аристократа. Он умеет боксировать и научил меня тому, что знал сам. А еще он сказал, что с моей стороны будет разумно освоить приемы борьбы племени хердо. Он считал, что в моем случае это может пригодиться, поскольку было ясно: я не слишком сильно вырасту и не буду крупным мужчиной. Кроме того, он объяснил мне, что это очень хороший прием, когда ты хочешь кого-то лишить возможности двигаться, но не собираешься причинить ему вред.

Эти слова больно укололи гордость Триста, и он ухватился за них как за оскорбление.

– Если бы ты дрался со мной как джентльмен, а не дикарь, результат был бы совсем другим, – бросил он и захлопнул последний учебник.

Спинк несколько мгновений удивленно на него смотрел, а потом на лице у него появилась смущенная улыбка.

– Конечно. И именно по этой причине, имея возможность выбрать нужную тактику, я остановился на той, которая позволила мне одержать победу. – Он показал на учебник, на который чернила не попали. – Глава двадцать вторая. Выбор стратегии на неровной местности. Иногда бывает полезно читать вперед.

– Ты не знаешь, что такое честная игра! – еще раз попытался оскорбить его Трист.

– Ясное дело. Зато я знаю, что нужно для победы, – без тени смущения ответил Спинк.

– Пошли. Со стеной разговаривать – и то больше проку. Ему не понять того, что ты ему говоришь, – проворчал Орон, взял Триста за локоть и потянул за собой.

Но Трист отмахнулся от него и в гордом одиночестве двинулся прочь из комнаты. Я видел, как у него покраснела шея, думаю, от слов Орона ему стало еще паршивее.

Когда Трист захлопнул за собой дверь, удовольствие от одержанной победы тут же исчезло с лица Спинка. Он с отвращением посмотрел на стол и испорченный учебник. Убрав непострадавшие книги, он вернулся к столу с тряпкой и принялся стирать чернильное пятно. Неожиданно я сообразил, что, кроме нас двоих, в комнате никого не осталось. Тогда я закрыл учебники и тетради Горда и отложил их в сторону. Я в задумчивости смотрел в окно, когда меня отвлек от мыслей Спинк, едва слышно спросивший:

– Как ты думаешь, Горд ушел, чтобы доложить про нас?

В его голосе смешались боль и страх. Я был так занят своими собственными мыслями, что так и не обеспокоился тем, куда мог подеваться Горд. Я представил себе, о чем подумал Спинк: единственный друг, именно Горд его предал, решив следовать кодексу чести, в верности которому мы все поклялись. А если Горд так поступил, Спинка, скорее всего, исключат из Академии и отправят домой, потому что он, а не Трист нанес первый удар. А потом возникла другая, не менее отвратительная мысль: если мы все дружно скажем, что никакой драки не было, получится, будто Горд наврал. И тогда только ему придется покинуть стены Академии.

Мы все оказались перед очень трудным выбором между верностью своему дозору и соблюдением кодекса чести Академии. На какую сторону я встану? Спинка? Горда? Неожиданно я подумал, что нас всех могут исключить, и мне стало нехорошо. Способа оказаться абсолютно честным – сохранить преданность своим друзьям и при этом не нарушить клятву Академии – просто не существовало. Я снова опустился на стул.

– Не знаю, – ответил я и добавил: – Но если бы он доложил, все начальство во главе с полковником Ститом было бы уже здесь. Так что, вполне возможно, никому он ничего не сказал.

– Куда же он тогда пошел? И почему?

– Понятия не имею. Ни малейшего.

Мне вдруг стало ужасно не по себе. И правда, куда он мог пойти? Правило, касавшееся первокурсников, гласило четко и ясно: вечера следует проводить за уроками в учебной комнате или сидеть в спальнях, а затем рано ложиться спать. Кроме того, погода была не слишком хорошей, а после того, как мы по нескольку раз в день маршем проходили по всей территории Академии, гулять никому особенно не хотелось. Да и спортивный зал под вечер никого не привлекал. Время от времени у нас проводились лекции, на которые приезжали разные известные люди, поэты или музыканты, но их посещение не являлось обязательным и никогда не рассматривалось нами как развлечение. К тому же ничего подобного на сегодня назначено не было.

Вряд ли Горд попытался бы пробраться мимо часовых у ворот Академии. Так что я представил себе, как он бродит в одиночестве под дождем, и эта картина мне очень не понравилась, но, с другой стороны, я ему ни капельки не сочувствовал. Главным образом в том, что сегодня произошло, виноват был он. Если бы с самого начала он осадил Триста, вместо того чтобы молча сносить все его издевки, этой глупой драки не случилось бы. Да и вообще, ему бы следовало сдерживать себя за едой, чтобы хоть немного похудеть, и повод над ним глумиться исчез бы сам собой.

Я не доделал домашнюю работу по математике, и меня это не радовало. Скорее всего, завтра я получу дополнительные задания, которые придется делать в выходные. Моим товарищам предстояло провести несколько приятных дней за стенами Академии, я же с нетерпением ждал возможности побездельничать. Теперь меня даже этого лишат. Тяжело вздохнув, я вошел в нашу спальню. Нейтред и Корт уже спали или делали вид, что спят. Спинк стоял около раковины, приложив к разбитому лицу влажную тряпку. В нашей комнате царила непривычная тишина, и мне стало не по себе.

Когда я ставил книги на полку, то чуть не уронил камень Девара, однако успел его поймать на лету. Я не стал убирать его на место, а остался стоять, держа маленький острый обломок в руке и раздумывая над случившимся. В глубине души я понимал, что не должен винить во всем Горда. Но так было легче, чем сердиться на Спинка или даже Триста. Горд – самая подходящая мишень, если нужно кого-то обвинить. Я посмотрел на камень и вдруг подумал об остальных «смертях», тех, что лежали у меня дома. Сколько раз я становился потенциальной мишенью для сержанта Дюрила? Чему на самом деле он пытался научить меня? Или я придаю слишком много значения простому упражнению, придуманному сержантом для того, чтобы я постоянно оставался начеку?

Я продолжал держать в руке камень, когда дверь в нашу спальню распахнулась самым бесцеремонным образом. Мы все вздрогнули от неожиданности. Нейт открыл глаза, а Корт приподнялся на локте. Спинк в этот момент подносил к лицу пригоршню воды и все расплескал. Я обернулся, ожидая увидеть Горда, и мне потребовалось несколько мгновений, чтобы сообразить, что на пороге стоит не кадет, а Колдер. Капли дождя собрались на полях его шляпы, вокруг ног на чистом полу образовались грязные лужи, нос мальчишки покраснел от холода, но на лице расплылась довольная улыбка, когда он с важным видом объявил:

– Я должен отвести кадетов Кестера и Бурвиля в лазарет. Немедленно.

– Это еще зачем? – удивился Спинк.

– Мы здоровы, – не слишком умно возразил я.

– Я знаю! – Колдер не скрывал своего возмущения нашей тупостью. – Вам приказано пойти туда, чтобы помочь своему толстому кадету добраться до Карнестон-Хауса. Доктор сказал, что завтра он сможет приступить к учебе.

– Что? Что с ним случилось?

– Меня это не интересует! – с отвращением заявил Колдер. – Пошли. Я отведу вас к нему. – Я повернулся, чтобы положить камень на полку и идти за ним, и тут он неожиданно спросил: – А это что такое?

– Где?

– Камень. Зачем он тебе? И что это за камень?

Меня тошнило от наглости мальчишки, от того, как он пользовался своей безнаказанностью, постоянно напоминая всем, что является сыном начальника Академии и потому не обязан выказывать уважение старшим.

– Единственное, что тебе нужно про него знать, это то, что он не твой, – резко ответил я. – Пойдем.

Если бы у меня были младшие братья, а не сестры, наверное, я был бы не так потрясен тем, что произошло в следующее мгновение. Колдер быстро схватил камень с полки.

– А ну-ка, отдай! – потребовал я, возмущенный тем, что он без разрешения взял мою вещь.

– Я хочу на него посмотреть, – ответил он и отвернулся, спрятав камень в ладони.

Он напоминал маленького зверька, норовящего потихоньку съесть свою добычу. Он даже забыл о своем поручении.

– Так что случилось с Гордом? – снова спросил Спинк.

– Его кто-то избил, – с удовлетворением в голосе сообщил Колдер.

Я не видел его лица, но не сомневался, что он улыбается. И тут я разозлился. Схватив наглеца за плечо, я рывком развернул его к себе и сдавил запястье мальчишки с силой двумя пальцами. Он тут же выпустил камень, я подхватил его и положил на место, и все это одним движением.

– Пойдем, – велел я ему, не обращая внимания на злобный и в то же время изумленный взгляд, которым одарил меня сыночек полковника.

Колдер прижал руку к груди и принялся тереть запястье.

– Никогда больше не касайся меня своими погаными руками, ты, крестьянский ублюдок, – прошипел он, и его голос был полон яда. – Ты получил еще одну галочку в списке провинностей против меня. Неужели ты думаешь, будто другие не знают, как ты отравил меня «табаком», а потом потешался надо мной? Ну, ничего, у меня достаточно друзей, которые помогут мне отомстить.

– Я тут ни при чем! – изумленно воскликнул я и тут же понял, что смолчать было бы разумнее.

Своей репликой я практически признал, что та история с табаком была вовсе не несчастным случаем.

– Это произошло здесь, в Карнестон-Хаусе, – холодно проговорил он и отвернулся. – В вашем дозоре. Вы все присутствовали. И все принимали в этом участие. Не надейся, что я ни о чем не догадался или что мой отец не знает, как вы меня обидели. В Писании говорится, кадет: «Зло всегда вернется к тому, кто его творит, потому что добрый бог справедлив». А теперь следуйте за мной, и вы увидите, что такое справедливость.

Продолжая прижимать руку к груди, он вышел из нашей спальни. Я быстро натянул шинель и двинулся следом. Спинк, уже полностью одетый, ждал нас на лестнице. Увидев нас, мой друг начал спускаться, но я успел заметить, что он сильно побледнел.