Послезавтра

Секретарь сразу же провел его в кабинет Шолла. Когда фон Хольден вошел, тот разговаривал по телефону. Напротив за столом сидел человек, которого фон Хольден терпеть не мог, американский адвокат Шолла X. Луис Гёц.

— Мистер Гёц.

— Фон Хольден.

Пятидесятилетний Гёц, слишком вылощенный и слишком раскованный, выглядел так, будто полдня проводил перед зеркалом. Отполированные ногти, роскошный загар, костюм в тонкую голубую полоску от Армани, темные, тщательно уложенные волосы с легкой сединой на висках. Словом, мистер Гёц выглядел так, точно собрался на теннисный матч в Палм-Спрингс или на похороны в Палм-Бич. Ходили слухи, что Гёц связан с преступным миром. Но одно фон Хольден знал наверняка: сейчас Гёц — ключевая фигура в очень важной сделке Шолла — покупке крупного агентства в Голливуде. Когда агентство возглавит Маргарита Пейпер, Организация получит огромную возможность влиять на события посредством киноиндустрии.

Фон Хольден подождал, пока Шолл повесит трубку, потом поставил перед ним кейс и открыл его. Внутри был маленький магнитофон и кассеты с записями, сделанными берлинским сектором.

— Они получили полный список приглашенных и подробные досье на каждого. Они затребовали все данные о прошлом мистера Либаргера. Они знают о Салеттле. Более того, Маквей разговаривал сегодня с кардиналом О'Коннелом из Лос-Анджелеса и попросил его устроить ему встречу с вами в Шарлоттенбургском дворце примерно за час до начала приема.

Не обращая внимания на его слова, Шолл взял отпечатанные расшифровки и быстро прочитал их. Потом надел наушники и начал прослушивать записи, время от времени останавливая запись и повторяя отдельные фрагменты. Наконец он снял наушники и выключил магнитофон.

— Как видишь, Паскаль, все их действия точно совпадают с моим прогнозом. Используя все возможные источники, они собирают обо мне информацию. Потом они попытаются встретиться со мной. То, что они наводят справки о Либаргере и докторе Салеттле, еще ни о чем не говорит. Они ищут уязвимое место в моих действиях. Но это не помешает нам действовать по плану.

Гёц отложил листки с расшифровкой. Ему определенно не нравилось то, что он прочитал, и то, что услышал.

— Эрвин, надеюсь, вы не собираетесь шлепнуть этих полицейских и доктора.

— Собираюсь, мистер Гёц. А в чем проблема?

— Проблема? Бога ради, Эрвин, вы играете с огнем. В Бад-Годесберге лежит полный список приглашенных в Шарлоттенбургский дворец. Если с этими ребятами что-нибудь случится, федеральная полиция сядет вам на голову. Они не успокоятся, пока не перетрясут всех, на кой черт вам это? Хотите, чтобы они совали, свои носы в каждую задницу?

Фон Хольден поморщился. До чего грубы эти американцы!

— Мистер Гёц, — спокойно произнес Шолл, — объясните, при чем тут федеральная полиция? Что ей надо в Шарлоттенбурге? И что они потом напишут в своих рапортах? Подумаешь чудо! Пожилой господин, уже стоявший одной ногой в могиле, выздоровел и собрал своих друзей и коллег, чтобы отпраздновать это событие и произнести речь перед сотней добропорядочных немцев. Не забывайте, Германия — свободная страна, мистер Гёц.

— Все так, если не принимать в расчет что-то подозревающих трех копов и доктора. Плохо верится, что полицейские плюнут на это совпадение.

— Мистер Гёц, мы с вами находимся в крупнейшем европейском городе, в котором масса амбициозных и недальновидных людей. Уверяю вас, еще до конца следующего дня детектив Маквей и его коллеги обнаружат, что находятся в весьма сложном и неприятном положении. Оно никак не будет связано с Организацией. Просто когда власти попробуют разобраться в происходящем, они будут просто потрясены тем, что выяснят. Почтенные, с незапятнанным прошлым граждане вели двойную жизнь, полную темных тайн, тщательно охраняемых даже от сослуживцев и родных. Во всяком случае, станет очевидно, что такие люди могут ткнуть в меня лично и еще в сотню добропорядочных немецких граждан обвиняющий перст только с целью шантажа и вымогательства. Разве я не прав, Паскаль?

Фон Хольден кивнул.

— Совершенно правы.

Уничтожение Маквея, Нобла, Реммера и Осборна входило в его обязанности, решение других возможных проблем Шолл поручил оперативникам Лондона, Франкфурта и Лос-Анджелеса.

— Так что, как видите, мистер Гёц, нам абсолютно не о чем беспокоиться. Абсолютно. Теперь, если вы не возражаете, я бы хотел вернуться к вопросу о покупке агентства.

Раздался телефонный звонок. Шолл снял трубку. Послушав несколько секунд, он улыбнулся и посмотрел на Гёца.

— С радостью, — сказал он, улыбнувшись. — Я в полном распоряжении кардинала О'Коннела.

Глава 105

Осборн принимал душ и, стоя под колючими струйками воды, пытался отвлечься и успокоиться. Но его мысли вертелись вокруг предстоящей встречи в Шарлоттенбургском дворце. Был уже десятый час утра, до начала церемонии оставалось около одиннадцати часов.

Каролина Хеннигер была их единственной ниточкой, которая могла бы провести во вражеский лагерь, но они не сумели этим воспользоваться. Когда они вернулись в отель, Реммер еще раз перечитал досье на нее. Ничего подозрительного. Мать-одиночка, одиннадцатилетний сын, в конце семидесятых — восьмидесятых годов жила в Австрии. Летом 1989-го переехала в Берлин. Каролина Хеннигер платила налоги, участвовала в выборах и не имела дел с полицией ни по какому поводу. Реммер был прав: прицепиться было не к чему.

Но что-то она знала! Осборн был в этом совершенно уверен. И его приводила в ярость собственная беспомощность.

Дверь ванной распахнулась.

— Осборн! — рявкнул Маквей. — Хватит. Вылезайте сейчас же!

Через несколько секунд Осборн, голый и озябший, с обмотанным вокруг бедер полотенцем, влетел в комнату Маквея, где все смотрели телевизор. Передавали выпуск последних новостей из Франции — шла прямая трансляция из французского парламента. Ораторы сменяли друг друга, делали какие-то заявления. Перевод шел на немецком языке. Осборн услышал знакомое имя — Франсуа Кристиан.

— Объявили об его отставке? — спросил он.

— Нет. Он мертв, — отрезал Маквей. — Говорят, что покончил с собой.

У Осборна подкосились ноги.

— Иисус Христос...

По одному телефону Реммер говорил с Бад-Годесбергом, по другому — Нобл с Лондоном. Оба пытались узнать подробности. Нобл догадался нажать нужную кнопку и включил английский перевод:

— Тело Франсуа Кристиана сегодня было обнаружено в лесу под Парижем висящим на дереве...

На экране появилась опушка леса, оцепленная полицейским кордоном.

— Известно, что премьер-министр последние дни был в подавленном настроении. Под нажимом других стран Франция вынуждена была пойти на соглашения, которые затрагивали ее экономические интересы. И Кристиан, проголосовавший «против», оказался в правительстве в меньшинстве. Из-за проявленной им стойкости он потерял пост премьер-министра. Из достоверных источников известно, что вчера он подал в отставку, и сообщение об этом должно было появиться утром. Но супруга покойного премьер-министра сообщила, что в последний момент Франсуа Кристиан изменил свое решение и отказался уйти в отставку. На сегодня у него была назначена встреча с лидерами его политической партии... — Диктор сделал паузу, кадр сменился, и он продолжил: — Спущены французские флаги, президент Франции объявил национальный траур.

Осборн услышал, что Маквей что-то спрашивает у него, но не разобрал ни слова. Все его мысли были о Вере. Знает ли она? Если да — кто ей сообщил? А если нет — когда и от кого узнает о случившемся? Мелькнула мысль — как странно, что он, Осборн, так подавлен гибелью ее бывшего любовника. Дело в том, что он любит Веру всем сердцем. Ее боль — это и его боль. Он хотел бы быть сейчас с ней рядом, поддержать ее, разделить с ней ее горе. А что говорил Маквей, Осборна не интересовало.

— Заткнитесь на минуту и выслушайте меня! — завопил он. — Вера Моннере сейчас где-то на ферме, куда я звонил из Лондона. Ее спрятал там Франсуа Кристиан. Наверное, она еще ничего не знает. Я хочу позвонить ей. Вы должны знать, угрожает ли ей опасность?

— Веры Моннере на ферме нет. — Нобл положил телефонную трубку и посмотрел на Осборна.

— Что? — Жестокая боль резанула его грудь. — Как вы можете... — Осборн запнулся. Он задал дурацкий вопрос. С этими людьми он никогда не был на равных. Они во всем превосходили его.

— Только что поступило сообщение из Бад-Годесберга, — сочувственно сказал Маквей. — Да, она находилась на ферме под Нанси, под охраной трех агентов тайной полиции. Все трое убиты. Кроме них, обнаружено тело инспектора парижской полиции Авриль Рокар, утверждают, что она перерезала себе горло. Почему она это сделала и как вообще там оказалась — неизвестно. Но ваша мисс Моннере в машине Авриль Рокар приехала на вокзал Страсбурга и взяла билет на Берлин. Ее не задержали в самолете, значит, Вера Моннере уже здесь.

Лицо Осборна залилось краской.

— А так как вам не удалось ее перехватить, вы, конечно же, вообразили, что она работает на них?.. На группу? Какие у вас доказательства? Выкладывайте! Я должен знать!..

— Осборн, я представляю, что вы сейчас чувствуете. — Маквей старался говорить спокойно и с сочувствием.

— Да катитесь вы к черту!..

— Маквей, — окликнул Реммер коллегу, повернувшись к ним. — Поступило сообщение: около семи утра Авриль Рокар поселилась в отеле «Кемпински».

В номере никого не было. Первым с револьвером в руке вошел Реммер, за ним — Маквей и Нобл и последним — Осборн. Два детектива остались в коридоре.

Реммер обошел гостиную, спальню и ванную комнату. Возвращаясь в гостиную, он столкнулся с Маквеем, проделавшим тот же маршрут.

Нобл, натянув тонкие хирургические резиновые перчатки, начал обыск спальни. Маквей, тоже в перчатках, осматривал вещи в гостиной. Это была богато обставленная комната с великолепным видом на Курфюрстендамм. Полоски бумаги на ковре, мебели, покрывалах свидетельствовали, что после уборки номером практически не пользовались. На кофейном столике около дивана стоял завтрак: стакан апельсинового сока, несколько тостов, до половины наполненная чашка с черным кофе. Рядом лежала газета. Заголовок — броский, яркий, набранный крупным шрифтом: «Самоубийство Франсуа Кристиана».

— Она пила черный?

— Что?.. — Осборн ошарашенно уставился на Маквея. Невероятно — Вера в Берлине! Это звучало еще более неправдоподобно, чем предположение Маквея о ее причастности к делам группы.

— Вера Моннере, — терпеливо повторил Маквей, — пьет черный кофе?

Осборн наморщил лоб.

— Да. Нет. Возможно. Я не уверен...

В спальне зазвонил телефон. Из ванной вышел Реммер, тоже в резиновых перчатках, снял трубку, достал маленький блокнот и сделал в нем какую-то пометку, после чего произнес:

— Danke. — И повесил трубку.

Затем, повернувшись к Маквею, сообщил:

— Кардинал О'Коннел. Шолл ждет твоего звонка. Вот номер. — Он вырвал листок из блокнота и протянул Маквею. — Звони. Может, ордер на арест нам не понадобится.

— Думаю, ты ошибаешься.

Реммер исчез в ванной. Маквей продолжил обследование гостиной. Особенно тщательно он осмотрел диван и ковер под ним — место, где сидел человек с газетой и чашечкой кофе.

Осборн попытался взять себя в руки, нельзя терять хладнокровия и способности рассуждать логически.

— Эта женщина, — сдержанно начал он, — из парижской полиции... В Нанси точно установлена личность погибшей? Может быть, сюда приехала Авриль Рокар, а не Вера Моннере?

Нобл появился в дверях спальни.

— Джентльмены, будьте любезны пройти сюда.

Осборн тупо смотрел, как Нобл открывает дверцы стенного шкафа в спальне. Там висели два повседневных костюма, черное бархатное вечернее платье и накидка из серебристой норки. Нобл закрыл шкаф и перешел к туалетному столику.

Из верхнего ящика он извлек ворох кружевных лифчиков и трусиков, несколько нераспечатанных упаковок с колготками от Армани и серебристую прозрачную ночную рубашку. В другом ящике лежали две сумки, одна — черная, маленькая, изящная, под стать вечернему платью, вторая — повседневная, из коричневой кожи, на длинном ремне.

Нобл открыл вечернюю сумочку. Внутри лежали два футляра для драгоценностей и коричневый плетеный чехол. В первом футляре оказалось бриллиантовое ожерелье, во втором — серьги. В плетеном чехле — маленький серебристый револьвер 25-го калибра. Положив все на место, Нобл вытряхнул на кровать содержимое второй сумки.

Перетянутая резинкой пачка неоплаченных счетов на имя Авриль Рокар, улица де Сент-Жиль, 17, Париж, 75003. Удостоверение парижской префектуры. Плоский черный нейлоновый футляр. Нобл открыл его. Внутри — паспорт Авриль Рокар, прозрачный полиэтиленовый пакет с пачкой немецких марок, неиспользованный авиабилет на рейс Париж — Берлин и конверт с подтверждением, что номер в отеле «Кемпински» оплачен с четырнадцатого по пятнадцатое октября. Пошарив в сумке, Нобл достал второй конверт, распечатанный. Из него выпало приглашение в Шарлоттенбургский дворец.

Инстинктивно Маквей достал список гостей.

— Не нужно, я уже проверил. Имя Авриль Рокар стоит перед именем доктора Салеттла. Это имя еще не проверено Бад-Годесбергом, — сказал Нобл, вставая. — И вот еще что...

Он подошел к тумбочке около кровати и достал оттуда предмет, замотанный в темный шелковый шарф.

— Это я обнаружил под матрасом.

Развернув шарф, он извлек потрепанный кожаный футляр. Осборн изменился в лице. Пристально глядя на него, Нобл спросил:

— Этот предмет знаком вам, доктор Осборн?

— Да... я его уже видел.

И не раз — в Женеве, Лондоне, Париже. В нем лежал паспорт Веры Моннере.

Глава 106

Не только Осборн был в полном потрясении в Берлине.

Ожидая фон Хольдена в доме на Софи-Шарлоттен-штрассе, Каду не находил себе места от тревоги. На протяжении двух часов он жаловался каждому, кто соглашался его слушать, на плохой немецкий кофе, на отсутствие французских газет и вообще на все на свете. С каждой минутой его беспокойство росло. Прошло двадцать четыре часа с тех пор, как Авриль Рокар выехала на задание в Нанси. Она давно уже должна была позвонить, но звонка не было.

Он звонил ей домой, в Париж, четыре раза. Никто не поднимал трубку. После бессонной ночи он позвонил в «Эр-Франс» и спросил, зарегистрировалась ли мадемуазель Рокар на утренний рейс Париж — Берлин. Нет. Каду был подавлен и напуган. Опытный конспиратор, профессиональный убийца, террорист, Каду оказался пленником своего сердца. Авриль Рокар была для него всем, чем он дорожил в жизни.

Он рискнул засветиться и позвонил в тайную полицию. Ему сказали, что на ферме в Нанси найдены трупы трех убитых полицейских и женщины. Подробности неизвестны. Наконец Каду совершил последний и, как позже выяснилось, верный ход. Он позвонил в отель «Кемпински».

К его восторгу и безмерному облегчению, Авриль Рокар зарегистрировалась в отеле в 7.15 утра. Она приехала в такси с центрального берлинского вокзала.

Положив трубку, Каду потянулся за сигаретой и закурил. Напряжение спало. Он улыбался, сиял, стучал кулаком по столу от радости. Ровно в 10.59, когда фон Хольден еще находился в кабинете Шолла. Каду позвонил в номер Авриль Рокар и услышал короткие гудки — телефон был занят.

* * *

Маквей в этот момент разговаривал с Шоллом. После светской беседы — о старинной дружбе с кардиналом, о погоде в Берлине и погоде в Южной Калифорнии, об искренней симпатии друг к другу — Маквей наконец заговорил о главном.

— ...я хотел бы встретиться с вами, мистер Шолл, чтобы выяснить один вопрос, поскольку это разговор не для телефона.

— Не уверен, что понимаю вас.

— Скажем так: это очень важный личный вопрос.

— Детектив, в моем сегодняшнем расписании нет ни одной свободной минуты. Ваш вопрос не может подождать до моего возвращения в Лос-Анджелес?

— Боюсь, что нет.

— Сколько времени вам потребуется?

— Полчаса, минут сорок.

— Так... Сейчас посмотрю.

— Понимаю, что вы очень заняты, мистер Шолл, и все-таки настаиваю на своей просьбе. Я знаю, сегодня вечером вы будете в Шарлоттенбургском дворце. Может быть, нам встретиться перед приемом? В семь, например...

— Я приму вас ровно в пять на Гаупт-штрассе семьдесят два, это в районе Фриденау. Уверен, что вы найдете. Всего доброго, детектив.

Шолл положил трубку и посмотрел на фон Хольдена и Гёца, одновременно опустивших трубки параллельных аппаратов.

— Это то, чего ты хотел и ожидал, Паскаль?

— Совершенно точно, — ответил фон Хольден.

Глава 107

На коммутаторе отеля звонок Каду зафиксировали. Трубку держали достаточно долго, поэтому полиции удалось установить номер, с которого он был сделан.

Поэтому Осборн снова оказался в компании инспектора Шнайдера. Только на этот раз с ними был еще один инспектор, Литтбарский, упитанный, лысеющий человек средних лет, отец-одиночка, воспитывающий двоих мальчишек. Они втроем сидели в отдельной кабинке таверны «Кнайпе», в квартале от отеля, и потягивали пиво.

Маквей, Нобл и Реммер поднялись на ступеньки дома на Софи-Шарлоттен-штрассе. Круглолицая женщина с ярко-рыжими волосами открыла дверь. На ушах у нее были телефонные наушники, и выглядело все так, будто она вынуждена была бросить коммутатор на произвол судьбы, чтобы открыть им дверь. Реммер показал свое удостоверение и по-немецки объяснил, что около часа назад отсюда был сделан звонок в отель «Кемпински» и ему необходимо выяснить имя и личность звонившего.

— Не знаю. — Она пожала плечами.

— Позовите того, кто может знать.

Женщина заколебалась.

— Сейчас время ленча, — сказала она после некоторой паузы.

Реммер сказал, что они подождут. А если есть какие-то возражения, они пойдут в федеральную полицию, но вернутся уже с ордером на обыск. Женщина вскинула голову, словно прислушиваясь к чему-то, потом оглянулась и улыбнулась.

— Прошу прощения, — сказала она, — Сейчас мы все очень заняты. Здесь расположена штаб-квартира по приему в Шарлоттенбурге. Ожидается приезд важных персон, и мы пытаемся все скоординировать. Некоторые остановились в отеле «Кемпински». Возможно, в отель звонила я, чтобы выяснить, кто из гостей уже прибыл.

— Ну и как, многие уже приехали? С кем именно вы успели созвониться?

— Я... я не могу сказать точно.

— Подумайте и назовите тех, с кем вы уже говорили.

— Я должна посмотреть в записной книжке.

— Посмотрите.

Женщина кивнула и попросила подождать несколько минут. Реммер сказал, что они предпочитают подождать, войдя в дом. Женщина снова вскинула голову, словно к чему-то прислушиваясь.

— Хорошо, — произнесла она и проводила их по длинному коридору к маленькому столу в нише. Она отодвинула телефон, вазу с увядающей желтой розой и открыла папку. Порылась в ней и, найдя страницу с заголовком отель «Кемпински», резко передала ее Реммеру, чтобы он прочитал сам: на странице было шесть имен, в том числе и имя Авриль Рокар.

Нобл и Маквей, предоставив Реммеру разбираться с женщиной, потихоньку осмотрелись. Из прихожей влево уходил коридор, в нем было две двери, обе закрытые. Справа, в гостиной, за столами, явно взятыми напрокат, сидели две женщины, разговаривавшие по телефону, и мужчина, работавший на компьютере. Маквей сунул руки в карманы со скучающим видом.

— Теперь вы сами видите, трудно сказать, кто именно звонил с нашего коммутатора, — сказала рыжеволосая. Нобл посмотрел на нее как раз в тот момент, когда она кивнула в сторону сидевших в гостиной. Реммер посмотрел в ту же сторону и подошел к мужчине. Через несколько минут он вернулся к Ноблу и Маквею.

— Если им верить, то звонил вон тот тип. Никто не знает, где остановятся Салеттл и Либаргер. Может быть, они приедут в Шарлоттенбургский дворец прямо из аэропорта.

— Когда их самолет должен приземлиться?

— Точно не знают. В их обязанности входит удобное расселение гостей, вот и все.

— Сколько человек здесь работает?

— Она говорит — четверо.

— Мы должны проверить комнаты!

— Придумай предлог.

Маквей уставился на носки своих туфель.

— Как насчет ордера на обыск?

Реммер сдержанно улыбнулся.

— На каком основании?

Маквей поднял на него глаза.

— Пошли отсюда.

Фон Хольден наблюдал по монитору, как детективы спускаются по лестнице и уходят. Десять минут назад он вернулся от Шолла и застал в своем кабинете Каду, пытавшегося дозвониться Авриль Рокар. Увидев фон Хольдена, Каду обрушил на него поток жалоб. Минуту назад ее номер был занят! А теперь никто не берет трубку! Разозлившись, фон Хольден напомнил, что он приехал в Берлин не в отпуск. Тут-то и появилась полиция.

Фон Хольден распорядился задержать детективов на пару минут за дверью, пока в гостиной усядутся на свои места две секретарши и охранник. Все прошло как по маслу, и сейчас он смотрел на закрывшуюся за полицейскими дверь. Вдруг он заметил, что Маквей оглядывается, изучая внешний вид дома, и свирепо повернулся к Каду.

— Надо быть идиотом, чтобы звонить отсюда в отель. — Его голос хлестал, как стальной прут.

— Сожалею, герр фон Хольден, — извинялся Каду, но в голосе его не чувствовалось раскаяния. Он не намерен лебезить перед молокососом на пятнадцать лет моложе себя.

Весь мир, думал фон Хольден, пусть катится к черту, когда речь идет об Авриль Рокар. Он холодно посмотрел на Каду.

— Хорошо. Перестаньте злиться. Завтра все это не будет иметь никакого значения.

Минутой раньше он хотел сказать Каду, что Авриль Рокар погибла, но теперь подумал, что это рискованный шаг и неизвестно, как отреагирует на это известие Каду. А как приятно было бы сказать о смерти Авриль Рокар именно Каду. И еще кое-что добавить — Авриль Рокар была не только прекрасным снайпером и красивой девушкой, но еще и осведомителем фон Хольдена внутри парижского сектора, его доверенным лицом и любовницей. Поэтому он и вызвал ее в Берлин — во-первых, чтобы укрепить безопасность Либаргера во время церемонии, а во-вторых, когда все закончится, себя потешить. Посыпать соль на рану Каду было бы приятно, но несвоевременно и нецелесообразно. Каду вызвали в Берлин, потому что требовалось его личное участие на одном из этапов операции. Поэтому фон Хольден промолчал.

Осборн старался не думать о Вере. Но его мысли метались, кружились вокруг одного и того же. Предположение, что Вера входит в группу, не просто нелепо — оно смехотворно! Но зачем она приехала в Берлин, зачем выдала себя за Авриль Рокар? Его нервы были натянуты до предела. Он слышал собственный голос, объясняющий Шнайдеру и Литтбарскому правила американского футбола, а сам думал — где она? Что с ней? Зачем она приехала в Берлин?..

В гуле таверны, в которую считает свои долгом зайти каждый турист в Берлине, едва слышалось бормотание маленького транзистора Шнайдера. Вдруг головы в соседних кабинках начали поворачиваться в их сторону. Шнайдер прибавил громкости. Диктор говорил что-то о Вере Моннере, и у Осборна сильно забилось сердце.

— Что, черт возьми, он говорит? — Он схватил Шнайдера, за руку.

— Полегче, — сказал Шнайдер, а Литтбарский насторожился. Осборн отпустил руку Шнайдера, и Литтбарский успокоился.

— Что о ней сказали? Переведите, пожалуйста!

Шнайдер видел, как у Осборна под кожей на скулах заходили желваки.

— Полиция задержала мисс Моннере в церкви Святой Марии в Мартирсе, — перевел он.

В церкви? Что делала Вера в церкви? Снова мысли Осборна заметались. Он не мог припомнить, говорили ли они когда-нибудь о религии.

— Когда ее задержали?

Шнайдер покачал головой.

— Не знаю.

— Лжете. Знаете.

Литтбарский снова насторожился.

Шнайдер взял приемник и встал.

— У меня есть приказ: если случится что-то непредвиденное, немедленно доставить вас в отель.

Не обращая внимания на Литтбарского, Осборн снова схватил Шнайдера за руку.

— Шнайдер, мне страшно тяжело, я не могу понять, что происходит, и не пойму, пока не увижусь с ней....

Я не хочу, чтобы первым до нее добрался Маквей! Проклятье, Шнайдер... Прошу вас, помогите мне.

Шнайдер пристально смотрел на него.

— Я все понимаю и вижу по вашим глазам. Вы от нее без ума. Я правильно сказал, американцы так говорят — без ума от нее?

— Да, да, правильно. Я без ума от нее. Отвезите меня к ней, прошу вас.

— Вы уже один раз сбежали от меня.

— Этого больше не случится, Шнайдер. Во всяком случае сейчас.

Глава 108

Фон Хольден раздраженно посматривал по сторонам, на тонущий в тумане город. Трасса была перегружена. Он то притормаживал, то набирал скорость, то совсем останавливался, и так каждые несколько минут.

Он не мог прийти в себя от злости и обиды. Трое из четверки, которую ему поручено ликвидировать, вломились в его офис и потребовали, чтобы их обслужили, как в бакалейной лавке... А он беспомощно отсиживался в запертой комнате, не решаясь высунуть нос, и только молился, чтобы какая-нибудь мелочь не вызвала подозрений и не навлекла обыска федеральной полиции...

И все — из-за нелепой эмоциональности Каду, его привязанности к женщине, которая не испытывала к нему ни малейшего интереса, если не считать информации Интерпола, проходившей через его руки. И тут в его голове сложились последние детали предстоящей операции.

* * *

Гаупт-штрассе, 72. 12.15.

Джоанна увидела, как серый «БМВ» резко притормозил у ворот, потом сделал круг и остановился у входа в дом. Она стояла у окна спальни на втором этаже дома. Отсюда плохо был виден парадный подъезд, но она была уверена, что приехал фон Хольден.

Быстро подбежав к зеркалу, она пригладила волосы и потрогала губы, накрашенные модной «влажной» помадой, которую подарила ей Юта Баур. Неизвестно почему, она вдруг почувствовала сексуальное возбуждение, оно было сродни безумному голоду или жажде, которые нельзя утолить ничем, кроме секса.

Она открыла дверь и вышла в холл. Фон Хольден в нескольких шагах от нее разговаривал с Эриком и Эдвардом, племянниками Либаргера. Потом он шагнул вперед и исчез с ее глаз. Джоанна чуть было не бросилась за ним, но присутствие молодых Клейстов заставило ее сдержаться.

С трудом она взяла себя в руки, подошла к двери напротив и постучала. Дверь открыл бледный, с бесцветными волосами мужчина в смокинге, с неприятной поросячьей физиономией.

— Я... ухаживаю за мистером Либаргером... — Человек смотрел на Джоанну с таким высокомерием, что она растерялась.

— Я знаю, кто вы, — хриплым голосом ответил он.

— Я хотела бы повидать мистера Либаргера, — сказала Джоанна, овладев собой, и вошла в комнату.

Элтон Либаргер сидел в кресле у окна и просматривал стопку листков — текст речи, которую ему предстояло произнести вечером. Последние несколько дней он только этим и занимался.

— Как вы себя чувствуете, мистер Либаргер? Вас удобно устроили? — спросила Джоанна. Она заметила, что в комнате находится еще один господин, тоже в смокинге. Зачем мистеру Либаргеру два телохранителя в таком прекрасном, богатом доме с охранниками у ворот?

— Спасибо, Джоанна, все чудесно, — ответил Либаргер, не поднимая на нее глаз.

— Отлично. Я зайду попозже. — Она участливо улыбнулась.

Либаргер равнодушно кивнул, так и не посмотрев на нее. Джоанна улыбнулась телохранителям и вышла.

* * *

Фон Хольден разговаривал по телефону в кабинете, отделанном темными панелями. Она тихо вошла и закрыла за собой дверь. За окнами сияло солнце, и поэтому комната казалась особенно темной. Зеленые лужайки во дворе переливались, как ковер, красными и желтыми листьями, опавшими с огромного бука. Слева от исполинского дерева располагался гараж на пять машин, а чуть дальше — железные ворота служебного входа.

Фон Хольден положил трубку и повернулся в крутящемся кресле.

— Тебе не следует входить, когда я разговариваю по телефону, Джоанна.

— Я очень хотела тебя увидеть.

— Ну, теперь ты меня видишь.

— Да. — Она улыбнулась и подумала, что, сколько она его знает, он еще ни разу не выглядел таким усталым. — Ты обедал? — заботливо осведомилась она.

— Не помню.

— Завтракал?

— Не знаю.

— Ты устал. Тебе не мешало бы побриться. Поднимись в мою комнату. Прими душ, отдохни.

— Не могу, Джоанна.

— Почему?

— Потому что есть неотложные дела, которыми срочно нужно заняться. — Он встал. — Не опекай меня, ты знаешь, я этого не люблю.

— Я не собираюсь опекать тебя, я хочу... любить тебя! — Она улыбнулась и облизнула губы. — Пойдем ко мне, Паскаль. Сейчас. Может, мы больше никогда не сможем побыть вдвоем...

— Ты ведешь себя как маленький ребенок.

— Неправда... — Она подошла ближе и положила руку на его грудь. — Давай займемся любовью здесь, прямо сейчас.

Все в ней — движения, голос — дышало желанием.

— Я уже мокрая, — прошептала она.

Фон Хольден отступил назад и отвел ее руку.

— Нет, — сказал он. — Уходи. Увидимся ночью.

— Паскаль. Я... я люблю тебя.

Фон Хольден смотрел на нее молча.

— Я хочу, чтобы ты это знал.

Внезапно зрачки его глаз сузились и превратились в точки, а сами глаза словно вдвинулись в глубь черепа. У Джоанны перехватило дыхание, она попятилась. Такое грозное, такое злое выражение лица она видела у Паскаля впервые.

— Убирайся, — прошипел фон Хольден.

Сдавленно всхлипнув, она отступила назад, наткнулась на стул, нетерпеливо оттолкнула его, повернулась и выбежала. Фон Хольден слышал стук ее каблуков, когда она взбегала по лестнице. Он собирался подойти и закрыть дверь, но в кабинет вошел Салеттл.

— Вы рассержены? — спросил он.

Фон Хольден повернулся к нему спиной и уставился в окно. Он позвонил из машины Шоллу и изложил свой план. Шолл выслушал, одобрил... и отменил его. Слишком опасно, сказал он. Многие знают, что фон Хольден — начальник его службы безопасности. Если фон Хольден будет убит или арестован, это бросит тень на самого Шолла. Нет, выполнение плана поручено Виктору Шевченко. А фон Хольден должен вечером отвезти мистера Либаргера в Шарлоттенбургский дворец и пробыть там ровно столько, сколько потребуется, чтобы его заметили, а потом незаметно ускользнет, чтобы приступить к выполнению главного задания. Это приказ — и Шолл повесил трубку.