Послезавтра

Как лечащий врач мистера Либаргера, Салеттл знал, что его пациент испытывает глубокую привязанность и доверие к Джоанне и что ни с какой другой женщиной он не сможет чувствовать себя достаточно свободно и раскованно. Прекрасно понимая, что и Либаргер и Джоанна с возмущением отклонят предложение о проведении такого испытания, если их об этом попросят, Салеттл выбрал другой путь. Обоих накачали наркотиками, эксперимент провели, сделали видеозапись, которую и показали совету директоров. Больше никого в комнате не было, камера управлялась дистанционно.

— Джоанна, пойми, для них это обычный бизнес, и ничего больше. Я так протестовал, что мне даже предложили уйти из корпорации, если я не угомонюсь. Ты понимаешь, что этого я сделать не мог, — даже ради тебя и мистера Либаргера не мог. Лучше все-таки, чтобы рядом с тобой был я, а не кто-нибудь чужой... Прости меня... — нежно повторил он, когда из ее глаз снова полились слезы. — Еще один день, Джоанна, пожалуйста... Ради мистера Либаргера. После Берлина ты сможешь вернуться домой.

Фон Хольден, растянувшись на полу, почесывал щенячье брюшко. Сенбернар лежал на спине, задрав вверх все четыре лапы.

— Но если ты все-таки решишь уехать прямо сейчас, я пойму тебя. Только скажи, и я распоряжусь, чтобы тебя отвезли в аэропорт. Мы найдем кого-нибудь другого для мистера Либаргера, сделаем, что возможно, чтобы он завтра чувствовал себя хорошо...

Джоанна колебалась. Жестокий эксперимент, в который ее так бесцеремонно вовлекли, вызывал у нее гнев и отвращение, но при этом ей было жалко мистера Либаргера, с которым обошлись так же отвратительно, как и с ней, и с благополучием которого она уже привыкла считаться.

Фон Хольден убрал руку, и пушистый шарик вскочил на задние лапы и облизал его пальцы. Фон Хольден почесал щенка за ушками и потрепал эти шелковые ушки с той же теплой, обезоруживающей улыбкой, которая покорила Джоанну еще при первой их встрече... И в эту минуту она поверила его рассказу, сочтя его вполне убедительным, и решила выполнить его просьбу.

— Хорошо, я поеду с тобой в Берлин, — произнесла она с робкой и печальной улыбкой.

Потянувшись к ней, фон Хольден благодарно коснулся губами ее лба.

— Джоанна, я должен немедленно вернуться в Берлин, чтобы закончить последние приготовления. Очень жаль, но иначе никак нельзя. А ты полетишь завтра вместе с мистером Либаргером и остальными.

Джоанна снова заколебалась, на мгновение ей захотелось изменить свое решение, но потом она спросила:

— Мы увидимся там?

— Конечно, — улыбнулся фон Хольден.

Джоанна почувствовала, что невольно ее губы растягиваются в улыбку. И впервые с тех пор, как она увидела злополучную запись, она расслабилась и успокоилась. Фон Хольден потрепал щенка за уши, встал и протянул руку Джоанне, помогая ей встать. Он вынул из кармана конверт и положил его на журнальный столик.

— Корпорация просит тебя забыть об этом инциденте и не держать на нее зла. Надеюсь, содержимое этого конверта хоть сколько-нибудь тебе в этом поможет. Увидимся в Берлине, — шепнул он на прощание и вышел.

Джоанна стояла, глядя на конверт, щенок прыгал у ее ног. Наконец она взяла конверт и распечатала его. И тут же изумленно ахнула. В конверте лежал чек на пятьсот тысяч долларов.

Глава 93

«Мерседес» Реммера свернул с Харденберг-штрассе и въехал в подземный гараж дома № 15 из стекла и бетона, где располагался муниципалитет. Одна из серых машин федеральной полиции скользнула внутрь следом за ним и встала рядом. Осборн хорошо рассмотрел лица сидевших в ней мужчин, когда шел к лифту. Они оказались совсем молодыми, не старше тридцати. Он почему-то удивился, что находится под защитой людей моложе его. Его это не то чтобы задело, просто было непривычно. Осборн считал, что в полиции служат зрелые мужчины, которые превосходят его жизненной мудростью и опытом. И вот оказалось, что это совсем не обязательно. Осборн сам не знал, почему он вдруг над этим задумался. Может быть, потому, что подсознательно пытался оградить себя от мыслей о новых испытаниях.

Два часа они провели в подвальном кабинете ресторана, ожидая звонка от Хонига. Наконец тот позвонил и сказал, что судья Отто Гравениц ждет их у себя в три часа дня.

По дороге Маквей коротко проинструктировал Осборна, что тот должен говорить судье. Самое главное — это слова Мерримэна, произнесенные им перед смертью. Желательно, чтобы показания Осборна свелись к пересказу этого эпизода. А об остальном лучше умолчать, в особенности о частном детективе Жане Пакаре, о шприце, наркотике и прочем. Маквей опасался, как бы Осборн не наболтал лишнего и не дал оснований предъявить ему самому обвинение в покушении на убийство.

Это был дружеский жест, моральная поддержка, которую Осборн принял без колебаний. Хотя про себя отметил, что забота Маквея имела еще и скрытые мотивы. Если бы Осборн запутался в показаниях и сунул голову в петлю, он серьезно затруднил бы предъявление обвинения Шоллу. Показания Осборна должны быть очень простыми, кристально-ясными и направленными исключительно против Шолла. Такое впечатление должно создаться и у судьи, и у Хонига, чье мнение наверняка будет учитываться. Если Осборн увлечется подробным описанием событий, они приобретут другую окраску и сфокусируются на нем самом. Это может помешать выдвижению обвинения против Шолла.

— Как ты думаешь, — спросил Реммера Маквей, — они уже знают, что мы здесь?

Реммер пожал плечами.

— Я лично не заметил слежки по пути из аэропорта. Но точно сказать не берусь. На всякий случай будем предполагать, что знают, верно?

Нобл покосился на Маквея: Реммер прав, лучше постоянно быть начеку и предполагать худшее. Даже если группа на какое-то время выпустила их из своего поля зрения, скоро она наверстает упущенное. Противник зашел слишком далеко, чтобы отступать.

На шестом этаже лифт остановился. Они вошли в приемную судьи, где их попросили подождать.

— Ты его знаешь, этого судью? — спросил у Реммера Маквей, оглядываясь по сторонам. Приемная судьи Гравеница ничем не отличалась от приемной любого государственного учреждения в Лос-Анджелесе. Обычный стол и стул, простой книжный шкаф и дешевые гравюры на стенах.

Реммер кивнул.

— Знаю немного.

— Что от него можно ждать?

— Посмотрим. Все зависит от того, что сказал ему Хониг. Видимо, немного, раз судья сразу согласился принять нас. Но не думай, что если Хониг отрекомендовал нас, а судья Гравениц согласился выслушать, то наше дело в шляпе.

Маквей взглянул на часы и присел к уголку стола. Он пристально посмотрел на Осборна.

— Я в порядке, — отозвался Осборн, подошел к Маквею и прислонился к стене. Маквей не забыл о его покушении на Мерримэна и забывать не собирается. Думать об этом сейчас не хотелось, да и не надо, но когда-нибудь это еще наверняка всплывет.

Открылась дверь, и вошел Дитрих Хониг. Он извинился от имени судьи Гравеница, которого задержало важное дело. Как только он освободится, он их примет. Придется подождать. Потом Хониг обратился к Ноблу:

— Вас просили позвонить в Лондон.

— Что-то произошло? — встревожился Нобл.

Он подошел к телефону и позвонил в Скотленд-Ярд. Через двадцать секунд его связали с шефом отдела убийств лондонской полиции. Вдруг его лицо вытянулось.

— О Господи, нет, — произнес он. — Как это могло случиться? Его же охраняли круглые сутки!..

— Лебрюн, — выдохнул Маквей.

— Ясно. Ну, а теперь где он?..

Пауза.

— Найдите его, и как только найдете — посадите под замок. Если будут новости, передавайте в Бад-Годесберг инспектору Реммеру.

Нобл повесил трубку и рассказал Маквею об убийстве Лебрюна и исчезновении Каду, скрывшегося во время поднявшейся суматохи.

— Думаю, спрашивать, жив ли санитар, не стоит, — сквозь зубы процедил Маквей.

— Не стоит.

Машинально взъерошив рукой волосы, Маквей повернулся и посмотрел в упор на Хонига.

— Вам случалось по ходу расследования терять друзей, герр Хониг?

— К сожалению, таковы правила игры, — спокойно ответил тот.

— Так сколько нам еще ждать судью Гравеница? — В голосе Маквея звучал не вопрос, а требование.

Глава 94

Толстый, низенький, краснолицый, с копной седых волос судья по уголовным делам Рихтер Отто Гравениц жестом указал на тиковые и кожаные кресла и подождал, пока все рассядутся. Потом пересек комнату и уселся сам — за массивный стол в стиле рококо. Подошвы его ботинок едва доставали до восточного ковра под столом. Кабинет Гравеница, по контрасту со спартанской обстановкой приемной, был образцом тонкого вкуса и богатства. Кроме того, это была хорошо рассчитанная демонстрация власти и положения в обществе.

Повернувшись к гостям, Хониг объяснил по-английски, что, учитывая особое положение Шолла и тяжесть выдвинутого против него обвинения, судья Гравениц выслушает показания Осборна один, не привлекая прокурора.

— Отлично, — сказал Маквей. — Пусть начинает.

Судья Гравениц протянул руку и включил магнитофон. В 3.25 слушание началось.

Маквей коротко ввел присутствующих в курс дела. Реммер переводил его слова на немецкий. Маквей объяснил, кто такой Осборн, как он встретился в парижском кафе с убийцей отца, как в одиночку последовал за Мерримэном в парк около Сены, боясь упустить его из виду хоть на минуту. Там он набрался решимости, подошел к Мерримэну и заговорил с ним, но через несколько минут раздался выстрел. Они уверены, что Мерримэна прикончил наемный убийца Шолла.

Закончив. Маквей оценивающе посмотрел на Осборна, уступил ему место и сел к остальным.

Снова переводил Реммер. Судья привел Осборна к присяге, и тот начал давать показания. Следуя совету Маквея, Осборн рассказал все как было, умолчав лишь о некоторых фактах.

Слушая Осборна, судья сидел, откинувшись на спинку кресла, и изучающе смотрел на него. Когда тот закончил, он перевел взгляд на Хонига, потом опять на Осборна.

— Вы уверены, что именно Альберт Мерримэн убил вашего отца? Ведь прошло тридцать лет.

— Да, сэр, — ответил Осборн.

— Должно быть, вы ненавидели убийцу.

Осборн поймал предостерегающий взгляд Маквея — мол, полегче, парень, тебя прощупывают.

— На моем месте вы тоже ненавидели бы его, — не отступил Осборн.

— Вы знаете, почему Эрвин Шолл хотел, чтобы ваш отец был убит?

— Нет, сэр, — спокойно ответил Осборн, и Маквей с облегчением вздохнул. Пока он вел себя молодцом. — Вы не должны забывать, что в те годы я был еще ребенком. Но я хорошо разглядел лицо убийцы и не мог его забыть. С тех пор я не видел его ни разу — до той ночи в Париже. Больше мне нечего добавить.

Гравениц помолчал, потом посмотрел на Маквея.

— Вы уверены, что Эрвин Шолл, который сейчас находится в Берлине, и есть тот человек, который нанял Альберта Мерримэна?

Маквей встал.

— Да, сэр.

— Почему вы считаете, что человек, который застрелил Мерримэна, тоже был нанят Шоллом?

— Потому что Шолл уже пытался однажды расправиться с Мерримэном, и тому пришлось долгое время скрываться. Но в конце концов его выследили.

— У вас есть абсолютная уверенность, что вы сумеете доказать причастность Шолла к этим убийствам?

Маквей от души надеялся, что этого вопроса удастся избежать, но многоопытный судья Гравениц каким-то шестым чувством нащупал слабое место в аргументах Маквея. Сейчас в его голосе звучало предостережение: только попробуй солгать — и веры тебе больше не будет.

— Абсолютная уверенность?.. Нет, сэр, пока нет.

— Понимаю... — И судья Гравениц задумался.

Шолл — фигура международного масштаба, могущественная и влиятельная. Гравениц колебался. Маквей отлично его понимал: выписать ордер на арест Шолла для него — все равно что дать санкцию на арест государственного канцлера. А показания Осборна не подкреплены никакими доказательствами. Нужно было как-то убедить судью, иначе им придется идти к Шоллу без ордера на арест, а этого Маквею совсем не хотелось. Видимо, Реммер почувствовал то же самое, потому что внезапно вскочил, резко отодвинув свое кресло.

— Ваша честь, — произнес он по-немецки, — как я понимаю, одним из доводов, отклонивших вас выслушать нас, было то, что в ходе расследования было два покушения на офицеров полиции. Одно можно было еще счесть случайным, но два...

— Это звучит убедительно, — согласился Гравениц.

— Один из убитых — нью-йоркский детектив, застреленный в своем доме. Второй, опытный полицейский из Парижа, был ранен на вокзале в Лионе, и его перевезли в больницу в Лондоне под вымышленным именем и приставили к нему круглосуточную охрану. — Реммер умолк и после паузы продолжил: — Только что его застрелили прямо в больничной палате.

— Прискорбная история! — искренне воскликнул Гравениц.

Реммер снова помолчал, потом продолжил:

— У нас есть серьезные основания утверждать, что совершившие эти убийства люди принадлежат к организации Шолла. Мы должны допросить лично герра Шолла, ваша честь, а не выяснять отношения с его адвокатами. Без ордера на арест сделать это невозможно.

Гравениц свел вместе ладони и откинулся на спинку кресла. Маквей пристально смотрел на судью. Все ждали.

Наконец судья с безразличным видом наклонился вперед и протянул руку к бювару. Он взъерошил ладонью свою седую шевелюру и поискал взглядом Реммера.

— О'кей, — сказал он по-английски. — О'кей.

Глава 95

Они подождали, пока Гравениц выпишет ордер на арест и вручит его Реммеру. Потом, поблагодарив судью и Хонига, все четверо покинули святилище правосудия и на личном лифте Гравеница спустились в подземный гараж.

Осборн с любопытством поглядывал на своих спутников. Теперь все они ступили на минное поле и хорошо понимали это. Ордер на арест, полученный с таким трудом и лежащий теперь в кармане Маквея, пока пустая бумажка, как и предупреждал их Хониг. Представить только — звонок в дверь, и — «Добрый вечер, сэр, вот ордер на ваш арест»... Возможно, Шолла и удастся засадить в тюрьму, но уже через час туда набегут адвокаты, найдут какие-нибудь зацепки и Шолл выйдет на свободу, не проронив ни слова.

А дальше появятся письменные показания самого Шолла и других уважаемых граждан, ручающихся за него и утверждающих, что он никогда не знал и не имел дела со старшим Осборном и тремя другими убитыми изобретателями; что он понятия не имел, что на свете существует человек по имени Альберт Мерримэн, и так далее. Найдется целая армия свидетелей, утверждающих, что Шолл был где угодно, но только не в Америке, когда там произошли эти четыре убийства, и что он был в Америке, когда в Париже убили Мерримэна. Все эти показания, данные под присягой и подкрепленные высоким положением свидетелей, позволят снять с Шолла все обвинения. А поскольку никаких прямых доказательств причастности Шолла к преступлениям нет, дело попросту закроют.

А через год или два, когда все уляжется и стихнет шумиха вокруг имени Шолла, наступит предсказанная Хонигом расправа. И всех четверых — Маквея, Нобла, Осборна, Реммера — сотрут в порошок. Друзья, сослуживцы, совершенно незнакомые люди выступят против них с обвинениями в коррупции, воровстве, сексуальных извращениях и прочих мерзостях. Их честные имена будут трепать бульварные листки, пока окончательно не смешают с грязью. В общем, размажут по стенке как миленьких.

Реммер резко, так что заскрипела резина покрышек, вырулил из гаража муниципалитета на Харденберг-штрассе. Серый полицейский «мерседес» последовал за ним. Через пять минут Реммер уже заезжал на стоянку напротив огромного, в двадцать два этажа, сверкающего стеклом и сталью здания «Европа-Центр».

— Auf Wiedersehen. Danke[31], — передал он по рации.

— Auf bald[32]. — Серый «мерседес» исчез в потоке транспорта.

— Значит, вы полагаете, что мы в безопасности, — констатировал Нобл.

Реммер поставил машину.

— Уверен. — Реммер выбрался из машины, взял висевшей на дверце автомат и переложил в багажник. Закурив на ходу сигарету, он повел своих спутников к железной двери служебного входа, ведущего в коридор, по которому проходили электрические и сантехнические коммуникации к комплексу «Европа-Центр» на другой стороне улицы.

— А где сейчас Шолл? — Голос Маквея гулко звучал в стенах подземного коридора.

— В «Гранд-отеле Берлин». На Фридрих-штрассе, напротив Тиргартена. Джентльмену твоего возраста пешком туда путь не близкий, — ухмыльнулся Реммер и толкнул дверь в конце коридора. На ходу загасив окурок, он остановился около служебного лифта и нажал кнопку. Двери раздвинулись почти сразу, они вошли, и Реммер нажал кнопку шестого этажа. Только сейчас Осборн заметил на боку Реммера кобуру.

Глянув на бледные в тусклом свете лифта лица своих спутников, Осборн почувствовал себя среди них лишним и ненужным, вроде пятого игрока в бридж или шафера на свадьбе своей бывшей жены. Они ветераны полицейской службы, профессионалы, привыкшие к этому жестокому миру и умеющие в нем жить. Ордер на арест, лежавший в кармане Маквея, был выдан одним из самых видных судей страны, и в нем значилось имя человека, к которому без такой бумаги ближе чем на десять шагов и не подойти. Маквей взял его с собой в Берлин, чтобы он дал показания судье. Осборн это сделал, отыграл свою роль и больше никому не нужен. Как он мог поверить, что Маквей разрешит ему присутствовать при его разговоре с Шоллом? И вообще какое кому дело до личных счетов Осборна с Шоллом? Да никому! Осборн почувствовал, как к горлу его подступает комок.

— Что такое? — Маквей изучающе смотрел на него.

— Просто задумался, — спокойно ответил Осборн.

— Не увлекайтесь, — без улыбки заметил Маквей.

Лифт замедлил ход и остановился. Двери раздвинулись, и Реммер первым шагнул наружу. Осмотрелся и кивком пригласил выйти остальных.

Они шли по коридору, застеленному ковром. Отель «Палас», прочел Осборн на одном из рекламных проспектов, разложенных на столиках. Реммер остановился перед дверью номера 6132 и постучал.

Дверь сразу же открылась. Плотный, сурового вида человек, очевидно, еще один детектив, впустил их в номер.

Две просторные спальни соединял узкий холл. Окна из обеих комнат выходили на зеленый Тиргартен. Нобл огляделся. Ему явно не понравилось, что второе окно одной из спален выходило на новое, недавно отстроенное крыло отеля.

Реммер спрятал револьвер в карман пиджака и заговорил с детективом, впустившим их в номер. Маквей осмотрел вторую спальню и вернулся. Он тоже был не в восторге от близости нового крыла, из окон которого можно было следить за их номером.

Коренастый детектив огорченно развел руками. По-английски, но с сильным немецким акцентом он сказал, что им вообще еще крупно повезло — номер раздобыть практически невозможно. В Берлине сейчас проходит много международных торговых ярмарок и конгрессов, даже федеральной полиции пришлось нажать на все рычаги — места в гостиницах забронированы на три месяца вперед.

— Ну что ж, Манфред, тогда будем считать, что нам действительно повезло, — сказал Маквей.

Реммер кивнул, сказал несколько слов по-немецки коренастому детективу, и тот вышел. Реммер запер за ним дверь.

— Мы с тобой расположимся тут, — сказал ему Маквей. — Нобл и Осборн займут вторую спальню.

Он подошел к окну, отодвинул тяжелую портьеру и посмотрел вниз, на Курфюрстендамм.

— Телефоны проверены? — Его глаза прощупывали темное пространство парка Тиргартен.

— Две линии. — Реммер закурил и снял кожаную куртку, под которой оказался обтянутый свитером мускулистый торс и старомодная наплечная кобура с очень большим револьвером.

Маквей тоже снял пиджак и посмотрел на Нобла.

— Айан, проверьте, нет ли чего нового насчет Лебрюна, ладно? Установлено, кто его застрелил? И как убийца пробрался в больницу? Какие новости о Каду — знает ли кто-нибудь, куда он скрылся, где находится сейчас? Мы должны точно знать, оказался он там случайно или...

Он повесил в шкаф пиджак и посмотрел на Осборна.

— Чувствуйте себя как дома, доктор. Какое-то время нам предстоит провести здесь.

Потом он пошел в ванную и ополоснул лицо и руки. На ходу вытираясь полотенцем, он вернулся в холл и обратился к Реммеру:

— Выясни, что эта за церемония в Шарлоттенбургском дворце, что там затевается и кто приглашен. Надеюсь, твоим ребятам из Бад-Годесберга это по силам.

Осборн повернулся и ушел в другую комнату, изо всех сил стараясь не показывать нахлынувших на него мучительных сомнений. Он осмотрел спальню. Две кровати с двухцветными, фиолетово-синими покрывалами, маленький столик между ними. Два комода. Телевизор, отдельная ванная.

Маквей уже взялся за работу. Опытный стратег, он продумывал маневры своей маленькой армии, выступившей против целой империи. Осборна выставили в другую комнату, чтобы не путался под ногами. Маквей специально поселил его с Ноблом, чтобы не оставаться с ним наедине и не отвечать на вопросы, которые он может задать. Это хитро придумано. Маквею не придется давать Осборну объяснений, почему он не берет его на встречу с Шоллом. Его просто продержат в неизвестности до последней минуты, а потом Маквей подойдет к двери и скажет: «Извините, доктор, но теперь это дело полиции». Они пойдут к Шоллу, а Осборн останется сидеть в номере под охраной бдительных детективов.

Глава 96

Званый обед. Смокинги. Сто гостей. Только по приглашениям.

Реммер в одной рубашке сидел за маленьким столиком с чашкой кофе в одной руке и сигаретой — в другой. За последние полчаса оба телефона раскалились добела — непрерывно звонили оперативники из федеральной полиции, из штаб-квартиры военной разведки в Бад-Годесберге, наводившие справки о готовящемся в Шарлоттенбургском дворце торжестве.

Осборн наблюдал, как Маквей, сняв ботинки, в носках сосредоточенно вышагивает по комнате. Про себя он решил, что теперь он попытается использовать Маквея точно так же, как до сих пор Маквей использовал его, не открывая своих намерений и ни на минуту не выпуская из виду своих целей. Пока Осборну удалось, не пробудив подозрений в своих компаньонах, выяснить, что отель «Палас» входит в комплекс огромного, разместившего под своей крышей дорогие магазины и казино здания «Европа-Центр», выросшего в самом сердце Берлина. Тиргартен, раскинувшийся напротив, напоминает Центральный парк в Нью-Йорке, гигантский, пересеченный дорогами лесной массив в центре города.

Слыша разговоры, которые вели между собой по телефону полицейские, Осборн понял, что посты детективов в штатском разбросаны по всему отелю. Кроме тех двоих, что охраняли их номер, еще два детектива дежурили под лестницей, два — на крыше и два — в радиофицированной машине на стоянке. Реммер проверил, кто находится в шести номерах нового крыла, из которых просматривался их номер. В четырех из них жили японские туристы из Осаки, в двух — бизнесмены, приехавшие на выставку компьютерной техники. Один был из Мюнхена, второй — из Дисней-Уорлда (Орландо). Все были теми, за кого себя выдавали. Для обитателей номера 6132 это означало, что пока они в безопасности, даже если группа их уже выследила. Но лично для Осборна это означало совсем другое — что его шансы совершить самостоятельную вылазку или другие действия, не входящие в планы Маквея, близки к нулю.

— Торжество проводит шведская корпорация «Бергхаус труп», — сообщил Реммер, делая заметки на желтых листочках блокнота. Слева от него по второму телефону говорил Нобл, тоже торопливо царапая в блокноте. — Торжество состоится по поводу... — Реммер заглянул в свои записи, — выздоровления Элтона Карла Либаргера, промышленника из Цюриха, который в прошлом году в Сан-Франциско перенес инсульт, а теперь полностью поправился.

— А кто такой, черт возьми, этот Элтон Либаргер? — спросил Маквей.

Реммер пожал плечами.

— Никогда о нем не слышал. И о «Бергхаус груп» — тоже. Сейчас это выясняют, прорабатывается и список гостей.

Нобл повесил трубку и повернулся к ним.

— Каду прислал в мой офис шифрованное сообщение. Уверяет, что скрылся из больницы, опасаясь, что подкупленные полицейские пропустили убийцу Лебрюна в палату и что он может оказаться следующей жертвой. Выйдет на связь при первой возможности.

— Когда и откуда он связался с вашим офисом? — спросил Маквей.

— Около часа назад, из аэропорта Гетуик.

* * *

Из-за густого тумана самолет фон Хольдена приземлился в аэропорту Темпельхоф с опозданием на три часа, то есть в 6.35 вечера.

В 7.30 он вышел из такси на Шпандауэрдамм и перешел улицу, направляясь к Шарлоттенбургскому дворцу, еще неосвещенному и закрытому. В принципе ему следовало бы обойти всю территорию, проверить работу службы безопасности. Но Виктор Шевченко сегодня уже дважды делал обход, о чем он и доложил по дороге. А Виктору он доверил бы и свою собственную жизнь.

Фон Хольден остановился перед железными воротами, представив себе воочию то, что произойдет здесь совсем скоро. До великого события, к которому они так долго готовились, оставалось меньше суток — эта мысль неожиданно потрясла его до дрожи. С трудом взяв себя в руки, он повернулся и зашагал по улице.

В пять часов из берлинского сектора поступило сообщение, что Маквей, Нобл и Осборн поселились в отеле «Палас» и что их номер охраняет федеральная полиция. Все происходило точно так, как предсказывал Шолл. Безусловно, он прав: полицейские приехали только из-за него одного. Либаргер и церемония в Шарлоттенбурге их совершенно не интересовали.

Найди их и следи за ними, приказал Шолл. В какой-то момент они попытаются войти со мной в контакт, назначить время и место, где мы могли бы встретиться. Это — наш шанс. Тут их нужно взять... А потом вы с Виктором поступите, как обычно.

Как обычно, то есть быстро и результативно, на ходу подумал фон Хольден. Быстро и результативно, если удастся...

Холодок тревоги коснулся его сердца. Все-таки Шолл недооценивает противника, в особенности Маквея. Да и остальные обладают незаурядным умом, опытом и в придачу — чертовским везением. Нелегко иметь такого противника, что и говорить. Стало быть, фон Хольдену следует разработать такой план, при котором опыт и везение противника не играли бы решающей роли. Он вообще предпочел бы взять инициативу в свои руки и пресечь их действия. Но застрелить четверых людей, из которых по крайней мере трое вооружены, и все находятся под охраной федеральной полиции, да еще в отеле, расположенном в огромном комплексе «Европа-Центр», практически невозможно. Слишком много шума, слишком много крови — а гарантий никаких. А если к тому же что-то сорвется и полицейские сумеют задержать его оперативников, это скомпрометирует Организацию в самый неподходящий момент.

Так что пока он должен придерживаться инструкций Шолла и ждать, когда противник сделает первый шаг. Лучше заняться составлением собственного оперативного плана, чем разгадывать намерения противника. Но его план будет эффективен только при условии, если командование операцией он возьмет на себя. И все же на душе у фон Хольдена было неспокойно, он с удовольствием попросил бы Шолла отложить церемонию в Шарлоттенбурге до тех пор, пока противник не будет ликвидирован. Но это невозможно. Шолл ни за что не согласится, он дал это понять с самого начала.

Обогнув угол, фон Хольден прошел до середины квартала, поднялся по ступенькам неприметного дома под № 37 по Софи-Шарлоттен-штрассе и позвонил в дверь.

— Кто там? — раздался голос в интеркоме.

— Фон Хольден, — ответил он. После громкого зуммера щелкнул замок. Фон Хольден поднялся на второй этаж и вошел в просторную, квартиру, снятую специально для штаба службы безопасности на время торжеств в честь Либаргера.

— Guten Abend[33], — произнес охранник в форме.

Фон Хольден кивнул и пошел по коридору мимо ряда столов, за которыми работали секретари.

— Guten Abend, — спокойно поздоровался фон Хольден и открыл дверь в маленький, уютный кабинет.

Проблема в том, вертелось у него в голове, что чем дольше они сидят в отеле, не пытаясь выйти на Шолла, тем у них больше времени на разработку плана действий и тем меньше останется у него, фон Хольдена. В то же время, чем дольше они бездействуют, тем больше у него возможностей подключить дополнительные силы и узнать, что же им все-таки известно и что они замышляют.

Глава 97

— Густав Дортмунд, Ганс Дабриц, Рудольф Каэс, Хильмар Грюнель. — Реммер, отложив список приглашенных в Шарлоттенбургский дворец, посмотрел на Маквея, изучавшего свой экземпляр списка. — У герра Либаргера весьма богатые и влиятельные друзья.

— Некоторые из них не столько богаты, сколько влиятельны, — заметил Нобл, склонившийся над своим экземпляром. — Гертруда Бирманн, Маттиас Нолль, Генрих Штайнер...

— Политический спектр — от самых левых до ультраправых. — Реммер потянулся за очередной сигаретой, потом налил в стакан минеральной воды из бутылки, стоявшей на журнальном столике.

Осборн наблюдал за ними, прислонившись к стене. У него не было списка гостей, да он и не просил. По мере того как все больше информации поступало к детективам, на него обращали все меньше внимания. Чувство одиночества усиливалось, и теперь он был почти уверен: они все отправятся к Шоллу, а его запрут в номере, как непослушного щенка.

— Среди приглашенных Шолл — единственный американец, хоть и натурализованный. Я прав? — Маквей взглянул на Реммера.

— Те, кого успели идентифицировать, — все немцы, — подтвердил Реммер. — Но семнадцать человек Бад-Годесберг еще проверяет. Тем не менее уже сейчас можно сказать, что все приглашенные — весьма почтенные, хотя и разные по политическим взглядам граждане Германии.

Не отрывая глаз от списка, Реммер выпустил громадный клуб дыма, и Маквей помахал рукой, отгоняя его от себя.

— Манфред, почему бы тебе не бросить курить?

Реммер бросил на него косой взгляд и хотел было что-то ответить, но Маквей предостерегающе поднял руку.

— Когда-нибудь, я, безусловно, умру, согласен. Но не хочу, чтобы меня уморил именно ты.

— Извини, — примирительным тоном произнес Реммер и потушил сигарету.