Фата-Моргана - ФАТА-МОРГАНА 9 (Фантастические рассказы и повести)

      — Ничего, — ответил он и после небольшой паузы добавил: мисс.
      Одарив его дежурной улыбкой, девушка предложила сесть.
      — Доктор просил извинить, мистер Элдерман, но вчера он никак не мог вас принять.
      — Ничего страшного.
      — Он освободится через десять минут.
      Четверть часа спустя Фред сидел перед доктором Буном и беспомощно смотрел на внушительных размеров грузную фигуру откинувшегося в кресле представителя медицинской науки.
      — Что, Фред, нездоровится?
      Он объяснил ситуацию.
      Радушная улыбка доктора по мере рассказа прошла через несколько стадий: от откровенно удивленной вначале она становилась постепенно застывшей и вежливой, затем неестественно напряженной и наконец исчезла совсем.
      — И это действительно правда?
      Фред мрачно опустил голову.
      — Je me laisse conseiller.
      Густые брови мистера Буна взлетели вверх.
      — И в самом деле французский. Что вы мне сказали?
      Фред проглотил подступивший к горлу комок.
      — Я сказал, мне нужен совет.
      — Фу-ты, ну-ты, палки гнуты, — нараспев проговорил доктор и закусил нижнюю губу, — фу-ты, ну-ты, чудеса… — Он встал и принялся ощупывать пальцами голову Фреда. — Никаких ударов, травм в последнее время не было?
      — Нет.
      — Хм-м, интересно. — Руки доктора Буна оставили голову пациента в покое. — Ни шишек, ни трещин, на первый взгляд, не наблюдается. — Он нажал кнопку, вошла мисс Маккарти. Направьте на рентген.
      Рентген, однако, ничего не дал.
      Вскоре они снова сидели за тем же столом, друг напротив друга.
      — Невероятно, но факт, — подвел итог доктор, на что Фред только сокрушенно вздохнул. — Советую не принимать это слишком близко к сердцу. Право же, не вижу особого повода для беспокойства, Фред. Ты у нас теперь — чудо-ребенок, но что из этого?
      Дрожащие пальцы Фреда теребили усы.
      — Но почему? Зачем? Какой в этом смысл? Признаюсь, меня это пугает.
      — Ерунда, Фред. Нонсенс. Ты в отличном состоянии, и я гарантирую…
      — Но что будет… — Фред запнулся, — что станет с моим мозгом?
      По-прежнему закусив губу, доктор Бун попытался утешить сидящего перед ним человека. Он усмехнулся, пригладил волосы, стукнул ладонью по столу и сказал:
      — Об этом бы я тоже не беспокоился. Знаешь что, Фред, дай я подумаю, хорошо? Посоветуюсь с коллегами, мы проанализируем… А потом я дам тебе знать, договорились?
      Провожая пациента до дверей, он добавил:
      — А пока мы этим занимаемся, постарайся отвлечься. Повторяю: повода для беспокойства нет.
      Тем не менее, когда доктор Бун, вернувшись к столу, снял трубку и начал набирать номер, лицо его было довольно встревоженным.
      — Фетлок, это ты? У меня для тебя задачка.
      Ноги принесли Фреда в бар «Уиндмилл», скорее, по привычке, чем из необходимости забыться и что-нибудь выпить. Ева упорно настаивала на том, чтобы он остался дома, полагая, что причиной всему переутомление на работе, Фред же, в сотый раз повторяя, что со здоровьем у него все в порядке, воспротивился и, бросив с порога: «Au revoir», поспешно свалил от семейного очага.
      В привычной компании Гарри Балларда и Лу Пикока он проглотил первую пинту, не проронив ни слова, рассеянно внимая пространным рассуждениям Гарри о том, почему им не следует голосовать за кандидата в законодатели Милфорда Карпентера.
      — Он, напрямую связан с Москвой, говорю я вам, — твердил Гарри, — еще парочка таких типов в высшем эшелоне власти, и нам крышка. Вспомянете мое слово. Что скажешь, старина? хлопнул он по плечу рассматривавшего пивные узоры Фреда.
      На этот раз Фред рассказал все как есть. Признался, как если бы подцепил какую-нибудь заразу.
      Лу Пикок недоверчиво вылупился.
      — Так, значит, вон оно в чем дело. А уж я тогда грешным делом подумал…
      Фред несколько раз утвердительно кивнул головой.
      — И ты нас не разыгрываешь? — спросил Гарри. — Ты теперь все-все знаешь?
      — Почти.
      Глаза у Гарри хитро заблестели.
      — А что, если я задам вопрос и ты не ответишь?
      — Буду только рад, — голос у Фреда был усталый и невыразительный.
      Гарри воссиял.
      — О’кей, дружище! Я не буду из тебя вытягивать, что ты знаешь об атомах, и тем более о всяких сложных веществах, а просто попрошу рассказать о местности, где я родился. Ну-ка, давай, что там между городками О’Сабле и Тарвой? — Весьма довольный собой, он стукнул кулаком по стойке.
      Засветившаяся было на лице Фреда Элдермана надежда сменилась унылым разочарованием. Он начал, как добросовестно вызубривший домашнее задание школьник:
      — Если ехать от О’Сабле в направлении Тарвы, то путь ваш пройдет до типичным равнинным землям, пересеченным оврагами, которые некогда покрывали девственные сосновые леса. В те времена на дорогах часто можно было встретить знаки, предупреждающие о появлении дикого оленя, теперь же сохранился лишь негустой подлесок, состоящий из дубков, сосен и тополей. С тех пор как заготовки леса резко снизились, одним из основных занятий местного населения стал сбор черники.
      У Гарри отвисла челюсть.
      — А зная о том, что ягоды в изобилии появляются после лесных пожаров, — продолжал Фред, — местные жители устраивали пожары специально, и в результате местности был внесен немалый ущерб.
      — Враки! — Гарри не выдержал и угрожающе приподнялся со стула. — Грязное, вонючее вранье!
      Фред замолчал.
      — И ты еще смеешь шляться по барам и всем такое рассказывать? И ты называешь это знанием местности, где я родился? Да это же гнусные выдумки.
      — Уймись, Гарри. Не кипятись, — осадил приятеля Лу.
      — Хорошо, я сяду. Но пусть он скажет, где он такого нахватался?
      — Я никому ничего не говорил, — попробовал оправдываться Фред, — ничего нигде не рассказывал. Это как будто… как будто я это где-то прочитал и запомнил.
      — А-а, то-то же… — Гарри нервно вертел в руке стакан.
      — Неужели ты и вправду все-всезнаешь? — отчасти от страха, а отчасти для того, чтобы разрядить обстановку, спросил Лу.
      Фред посмотрел в пол.
      — Боюсь, что так.
      — И это никакая не… никакой не фокус?
      — Хорош фокус, — печально усмехнулся Фред, — разве я способен на фокусы?
      Коротышка Пикок что-то быстро соображал.
      — А не ответишь ли ты мне, — вкрадчиво осведомился он, чем отличаются от остальных оранжевые розы?
      И снова с выражением унылого разочарования Фред Элдерман забубнил:
      — Оранжевый у роз не является коренным цветом, а представляет из себя смесь красного и розового различной яркости с желтым. До появления штамма «Пернация» оранжевых роз было очень и очень мало; все оранжевые, абрикосовые, коралловые розы, а также цвет «серна» переходят со временем в более или менее выраженный розовый, а некоторые приобретают совершенно чудный оттенок, известный под названием «бедро испуганной нимфы».
      Лу Пикок сидел словно пораженный молнией.
      — Нет, вы только послушайте!
      — А что тебе известно про Карпентера? — задиристо надул щеки Гарри Баллард.
      — Милфорд Карпентер, родился в Чикаго, в 1898 году, штат Илли…
      — Ну хватит, хватит. Ты думаешь, я сильно им интересуюсь? Да он же красный, комми — и этим все сказано.
      Но Фреда словно прорвало.

 
      — В политической кампании успех зависит от целого ряда аспектов, как то: личность кандидата, выдвигаемая программа, отношение к нему прессы, экономические группировки, традиции конкретного региона, опросы общественного мнения…
      — А я говорю он — красный! Карпентер — комми, — драчливо наступал Гарри.
      Его опять остановил Лу.
      — Но ты же сам за него голосовал на прошлых выборах, если мне память не…
      — Я неголосовал! Ты понял?! — Гарри покраснел, лицо у него покрылось потом.
      Фред Элдерман словно того и ждал.
      — Запоминание определенных вещей в искаженном виде, извращение фактов есть свойство человеческой памяти, известное под определениями «патологическая склонность ко лжи» или «мифомания».
      — Ты хочешь сказать, что я — лжец? Отвечай, Фред!
      — Это явление отличается от обычной лжи тем, что говорящий и сам начинает верить в то, что он себе вообразил и…
      Уже поздно ночью, когда они с Евой сидели вдвоем на кухне, она спросила:
      — Откуда у тебя этот синяк под глазом? Ты дрался? И это в твои-то годы?
      Но Фред посмотрел на жену так, что она сразу кинулась к холодильнику, достала лед и, усадив мужа к свету, приложила кусок к больному месту, а он, пока Ева это делала, рассказал, что произошло.
      — Чего ты с ним связался? — ругалась она. — Ему бы только кулаки почесать, забияка чертов!
      — Перестань, Ева. Он не виноват вовсе. Это я его оскорбил, потому что я уже не знаю, что говорю. У меня все… я окончательно запутался, Ева.
      Посмотрев на сгорбившуюся фигуру мужа, она тяжело вздохнула.
      — Когда же наконец этот доктор Бун хоть что-нибудь сделает?!
      — Не знаю.
      Час спустя, вопреки протестам супруги, Фред Элдерман отправился убираться в библиотеке; но как только он переступил порог огромного абонементного зала, дыхание у него перехватило и, сжимая виски руками, Фред опустился на одно колено и тяжело простонал:
      — О Боже! Моя голова! Моя го-ло-ва!
      Боль отпустила не скоро, да и то лишь после того, как он посидел довольно долго внизу под лестницей, тупо разглядывая кафельные плитки пола; голова кружилась, раскалывалась, и ощущение у Фреда Элдермана было такое, будто он этим вечером противостоял на ринге чемпиону мира по боксу в тяжелом весе среди профессионалов и выдержал по крайней мере раундов тридцать.
 
      Утром пришел Фетлок. Артур Б. Фетлок, сорока двух лет, невысокий и крепко сбитый, возглавлял факультет психологии и, появившись в тот день у Элдерманов, был одет в просторный клетчатый плащ, а на голове у него красовалась шляпа с круглой плоской тульей и загнутыми кверху краями. Движения его дышали необыкновенной энергией, Фетлок не шел, а летел. Он вспрыгнул на крыльцо, перескочил через прогнившую доску и ударил пальцем по звонку.
      Дверь открыла Ева.
      — С кем имею честь?
      Объяснив вкратце цель визита и не заметив даже, как испугалась хозяйка дома, услышав в чем он специализируется, Фетлок поспешил заверить, что пришел исключительно по настоянию доктора Буна, после чего Ева провела его к мужу, объясняя на ходу состояние Фреда:
      — Приступ случился вчера ночью. Сегодня он еще не вставал.
      — О-о? — удивился Артур Фетлок.
      Когда Ева его представила и оставила с больным наедине, профессор Фетлок задал Фреду Элдерману целую серию быстрых вопросов. Фред отвечал, откинувшись на подушки; отвечал, как мог, конечно.
      — Этот приступ, или удар, как именно он произошел?
      — Не знаю, профессор. Я вошел в библиотеку и… как будто по голове меня стукнула бетонная глыба. Впрочем, постойте, точнее будет сказать не поголове, а вголову, в мозг.
      — Поразительно. А эти знания, которые вы, по вашим словам, приобрели за последнее время… они увеличились, возросли? Я имею в виду с момента этого злосчастного визита в библиотеку?
      — О, конечно, профессор. Я знаю больше, чем когда-либо.
      Артур Фетлок мягко постукивал растопыренными пальцами рук друг о друга.
      — Хорошо, проверим. Труд по лингвистике, автор Пей, стеллаж 9-Б, регистрационный номер 429-2. Процитируйте что-нибудь, пожалуйста.
      В первое мгновение Фред отрешенно уставился перед собой, но уже в следующую секунду слова полились из него сами:
      — Вначале Лейбниц выдвинул теорию, и он был в этом первым, согласно которой все языки произошли не от какого-то исторически известного источника, а появились как следствие прото-речи. В некотором смысле Лейбниц стал предшественником…
      — Достаточно. Очень хорошо, — прервал его Фетлок, — очевидно здесь мы имеем случай проявления спонтанной телепатии и ассоциированного ясновидения.
      — Что это значит?
      — Телепатия, мой дорогой Элдерман. Телепатия! Похоже на то, что вы начисто считываете содержание любой книги, которая попадается вам на пути. И не только книги, но и… Вы работали в отделении французского языка и заговорили по-французски; прибравшись у математиков — начали цитировать логарифмические таблицы, и так было с каждым факультетом, с каждой кафедрой, с каждым предметом и… с каждой ученой личностью. — Профессор задумчиво поджал губы. — Но к чему все это?
      — Causa qua re, — только и смог пробормотать Фред.
      — Да-да, хотел бы я это знать. Однако… — Артур Фетлок склонился вперед и прищелкнул языком. — О чем это я говорил?
      — Как вышло, что я столько всего выучил? Вернее…
      — Ну, видите ли, мой дорогой, это не так трудно, как кажется. Ни один человек еще не смог полностью использовать запоминающую способность собственного мозга. Мозг обладает ог-громным потенциалом. Так что возможно — именно это с вами и происходит. Ваш потенциал проявился и…
      — Но каким образом?
      — Спонтанно приобретенная телепатия и ясновидение плюс бесконечная удерживающая способность и неограниченный потенциал. — Профессор присвистнул. — Поразительно. Просто пор-разительно. А сейчас извините, я вынужден откланяться.
      — И что мне теперь делать?
      — Что? Да ничего, пользуйтесь этим. Это же абсолютно фантастический талант. Кстати, вот еще… хочу вас попросить. Если мы соберемся на факультете, в узком кругу, конечно, не согласитесь ли к нам прийти и поговорить? Неофициально, разумеется. Ну как, придете?
      — Но я…
      — Все будут шокированы. Ошеломлены. И я обязательно подготовлю статью для «Журнала».
      — Что это значит, профессор? — Фред Элдерман готов был разрыдаться.
      — Только не надо бояться. Мы вас не укусим. Подумать только, настоящее открытие! Феномен, равных которому нет в истории. — Артур Фетлок восхищенно хохотнул. Не-ве-ро-ят-но!
      Невысокий профессор ушел, а Фред Элдерман остался сидеть на кровати, как побитый. Неужели ничего больше не остается? Неужели его удел отныне — разглагольствовать и извергать бесконечные потоки непонятных слов, а ночами замирать от ужаса в ожидании чего-то необъяснимого? Может быть, для профессора это и интересно, может быть, это будет их лакомой интеллектуальной пищей и для его коллег, но для него — Фреда Элдермана — это мрачная и пугающая действительность, и чем дальше, тем страшнее.
      Зачем? Почему? Ни ответить на этот вопрос, ни уйти от него Фред не мог.
      Погруженный в невеселые размышления он и не заметил, как вошла Ева. Ева пересекла комнату, присела на одеяло, и только тогда Фред поднял на нее взгляд.
      — Что сказал профессор?
      Фред рассказал, реакция жены напоминала его собственную.
      — И все?! Пользоваться этим? — Она не в силах была скрыть свое возмущение. — Да что он за специалист такой?! Зачем только доктор Бун послал его? Не понимаю.
      Фред грустно склонил голову на грудь.
      Лицо его выражало такую растерянность, такой испуг, что Ева протянула руку и ласково погладила мужа по щеке.
      — Очень болит?
      — Болит внутри. В моем… — слово повисло на кончике языка. — Если рассматривать мозг как ткань, то можно сказать, что он обладает умеренной сжимаемостью и находится в постоянном окружении двух действующих начал, а именно: крови, которая в нем содержится, и окружающей его и наполняющей находящиеся внутри мозга желудочки спинномозговой жидкости…
      Усилием воли Фред заставил себя замолчать.
      — Да поможет нам Господь! — взмолилась Ева.
      — В своем труде «Аргументы против веры во Всевышнего» Секст Эмпирик утверждает следующее: «Люди, положительно полагающие, что Бог существует, заявляющие это, не могут не прийти к такому состоянию, в котором их самих можно будет обвинить в отсутствии набожности и благочестия, ибо…»
      — Прекрати, Фред!
      Фред видел жену как в тумане.
      — Да ты же не понимаешь, что говоришь. Верно ведь?
      — Верно, Ева. Ни черта не понимаю. Но Ева… что происходит?!
      Обхватив голову мужа руками, она нежно гладила его по волосам.
      — Ничего, родной. Успокойся. Все пройдет.
      Фред, однако, встревожился еще больше. За всесторонними, всеобъемлющими энциклопедическими познаниями он оставался все тем же простым, бесхитростным Фредом, каким был раньше. И ему было страшно.
      Почему это происходит?
      Получалось, что в результате чьей-то отвратительной шутки он превратился в губку и, как губка воду, поглощал, впитывал и всасывал бесконечные знания. Но придет момент, губка растянется и лопнет. Что тогда?
 
      Профессор Фетлок сам подошел к нему в понедельник утром в одном из университетских коридоров.
      — Здравствуйте, Элдерман. Я разговаривал с коллегами, они ждут не дождутся. Может быть, сегодня после обеда, если не возражаете? Я могу похлопотать, и вас освободят на это время от любой вашей работы. Ну так как?
      Радостный энтузиазм профессора не произвел на Фреда ровно никакого впечатления.
      — Спасибо, но хлопотать не стоит. Я приду.
      — Превосходно! В половине пятого вас устроит? В моем кабинете?
      — Хорошо, мистер Фетлок.
      — Могу я предложить одну идейку? Не возражаете? Я бы попросил вас до этого часа обойти университет, сколько сможете.
      Расставшись с возбужденным профессором, Фред Элдерман спустился к себе в каморку и убрал инструменты.
      В двадцать пять минут пятого он подошел к массивной двери с табличкой «Факультет Психологии», положил руку на большую круглую ручку и, толкнув дверь от себя, подождал. Собравшиеся в помещении преподаватели и сотрудники что-то обсуждали, наконец кто-то заметил, что Фред пришел, шепнул профессору, и Фетлок, отделившись от остальных, направился ему навстречу.
      — О, Элдерман! Входите же, что вы там стоите?
      — Простите, профессор, я хотел спросить… Доктор Бун вам что-нибудь еще говорил? Я имею в виду, о том…
      — Нет-нет, ничего не говорил. Но мы дойдем до этого, проходите же, не стесняйтесь. Дамы и господа, минуту внимания! Разрешите представить вам…
      Услышав громко произнесенные свои имя и фамилию и став центром внимания, Фред изо всех сил старался держаться как можно непринужденнее, но сердце его стучало словно колокол, а руки предательски дрожали.
      — А позвольте поинтересоваться, мистер Элдерман, — так же громко продолжал профессор, — сделали ли вы то, что я просил? Обошли ли вы все кафедры и отделения университета?
      — Да… с-сэр.
      — Отлично! Просто замечательно! — воскликнул довольный Фетлок. — Теперь мы имеем все, что нам нужно! Вы только представьте, дамы и господа, — суммарный итог всей университетской науки в голове одного этого стоящего перед вами человека!
      Кое-кто из собравшихся позволил себе высказать сомнения.
      — Нет! Нет и еще раз нет! Я серьезен как никогда, — профессор протестующе поднял руки, — впрочем, соловья баснями не кормят, попрошу вопросы. Кто первый?
      В воцарившейся тишине Фред Элдерман стоял и думал о том, что только что сказал доктор Артур Фетлок. Все университетские знания в одной его голове? Но не значит ли это, что больше туда уже помещаться нечему?
      Что будет с ним теперь?
      Затем посыпались вопросы. Вопрос — ответ, вопрос — ответ, монотонный и бесстрастный речитатив.
      — Что произойдет с Солнцем через пятнадцать миллионов лет? Ответ: «Если Солнце будет продолжать излучать энергию с той же силой, что и в настоящее время, то через пятнадцать миллионов лет вся его масса перейдет в свет и тепло».
      — Что называется основным тоном в музыке?
      Ответ: «В каждом гармоническом сочетании составляющие его тона имеют различные гармонические значения, причем некоторые подавляют остальные и доминируют в том или ином звуковом единстве. Эти стержневые тона…»
      Все знания целого университета в одной голове. В его голове.
      — Пять ордеров в римской архитектуре.
      Ответ: «Тосканский, дорический, коринфский, ионический, смешанный. Тосканский, по сути дела, — это упрощенный дорический; в дорическом сохранились триглифы; коринфский характерен…»
      И не осталось больше таких знаний, которыми бы он не обладал. Его мозг напичкан ими до отказа. Но почему? Зачем?
      — Буферная емкость?
      Ответ: «Буферная емкость раствора определяется как dx/dpH, где dx — это небольшое количество сильной кислоты или…» Для чего ему это?
      — Как сказать по-французски «мгновение тому назад»?
      Ответ: «Il n’y a qu’un instant».
      Вопросам, казалось, не будет конца, а задающие их распалялись все больше и больше и почти уже кричали.
      — Как определить, чем занимается литература?
      — Литература как таковая имеет дело с идеями, потому что она рассматривает Человека в обществе, а иными словами — она имеет дело с определениями, моральными оценками и…
      Зачем это?
      — Правило для выставления мачтовых огней на пароходных судах? — Смех.
      — Пароходное судно, выходя в навигацию, должно иметь следующие огни: на фок-мачте или непосредственно перед ней, а если судно не имеет фок-мачты, то на носу выставляется яркий белый огонь, устроенный таким образом, что…
      Смех стих. Снова вопросы.
      — Как взлетает трехступенчатая ракета?
      — Траектория взлета трехступенчатой ракеты рассчитывается вертикально, и ей придается небольшое наклонение в восточном направлении, бренн-шлюс происходит примерно…
      — Кто такой граф Берналот?
      — Каковы побочные продукты переработки нефти?
      — В каком городе…
      — Как происходит…
      — Что является…
      — Когда состоялась…
      Когда все закончилось и он ответил на каждый без исключения заданный вопрос, наступила тяжелая, гнетущая тишина. Не в силах более открыть рот, дрожа всем телом, Фред Элдерман вдруг начал осознавать…
      — Вас, мистер Элдерман. — Это зазвонил сразу всех испугавший телефон, профессор Фетлок протягивал ему трубку.
      Фред подошел к телефону и услышал знакомый голос жены.
      — Фред, это ты?
      — Qui.
      — Что-что?
      Его передернуло.
      — То есть да, Ева. Я хотел сказать да. Извини.
      Он слышал, как на другом конце провода Ева зашмыгала носом.
      — Фред… я просто хотела спросить… почему ты не пришел на обед? Я уже звонила Чарли, и он мне сказал…
      Фред в двух словах обрисовал положение.
      — Прости меня, — извинилась она, — скажи только, на ужин придешь или?..
      Конечное, последнее знание просачивалось в мозг и медленно накапливалось, накапливалось…
      — Постараюсь, Ева. Думаю, что приду.
      — Фред, я волновалась.
      Он грустно усмехнулся.
      — И напрасно. Волноваться не о чем.
      Послание оформилось и резкой бритвой полоснуло по мозгу.
      — Пока, Ева. Увидимся вечером. — Фред бросил трубку и извинился перед Фетлоком и остальными. — Прошу прощения, но мне срочно нужно идти.
      Он даже не слышал толком, что они сказали на прощанье, потому что все вокруг него вдруг поплыло — и комната, и коридор, и над всем нависла внезапная, остро сконцентрированная в его уме необходимость выйти на свежий воздух, на просторный университетский двор.
      Оставив позади любопытные вопрошающие лица, он сбежал по лестнице, ноги сами несли его вперед, и действия Фреда стали такими же немотивированными и неподдающимися объяснению, как и речь за несколько минут перед этим. Неведомая сила увлекала его. Если раньше он говорил, не зная что и зачем, то теперь, также не зная зачем и куда, бежал.
      Позади остался вестибюль, Фред Элдерман задыхался. Послание стало еще конкретнее: «Иди быстрее. Пора».
      Кому могут быть нужны все эти вещи? Кому они могут понадобиться, эти бесконечные сведения о земной жизни?
      О земнойжизни…
      Спотыкаясь и почти падая, он сбежал по центральной лестнице в сгущающиеся сумерки и высоко в небе увидел ярко сияющий голубовато-белый свет. Поверх крыш зданий, поверх деревьев свет направлялся прямо на него.
      Фред словно окаменел, он смотрел и не мог оторваться, теперь он точно знал, зачем и почему.
      Голубовато-белый свет, мягко жужжа, сверлил его, пронизывал и буравил. Где-то неподалеку закричала женщина.
      « Жизнь на других планетах, — озарила разум последняя фраза, — не только возможна, но и весьма вероятна».
      Свет ударил его и подобно отраженной от громоотвода молнии отскочил обратно к источнику, оставив Фреда Элдермана в ужасной черной темноте.
      Старик бесцельно бродил по зеленым лужайкам кампуса, как немой лунатик. Когда его нашли и попробовали с ним говорить, он был не в состоянии сказать даже слова, поэтому пришлось заглянуть в бумажник, чтобы узнать и имя, и фамилию, и где живет, после чего старика отвели домой.
      А спустя год, когда к нему начала понемногу возвращаться речь, старик, запинаясь, произнес первые звуки. Это произошло однажды вечером в ванной, в руке он сжимал губку.
      — Фред, что ты делаешь?
      — М-ме… н-ня… в-вы-жа-ли… — сказал он.
       Перевод с англ. И. Санникова

ЛЕММИНГИ

      — Откуда все они берутся? — поинтересовался Риордон.
      — Отовсюду, — сообщил Кармэк.
      Они стояли на краю прибрежного шоссе. Насколько хватало глаз были одни только автомобили. Тысячи машин, уткнувшихся бампером в бампер, прижавшихся дверкой к дверке. Шоссе было плотно покрыто ими.
      — Вон еще идут, — заметил Кармэк.
      Двое полицейских наблюдали, как толпа людей идет по направлению к пляжу. Многие из них разговаривали и смеялись. Некоторые были очень тихими и серьезными. Но все они шли по направлению к пляжу.
      Риордон покачал головой.
      — Не понимаю, — сказал он в сотый раз за эту неделю. Совсем ничего не понимаю.
      Кармэк пожал плечами.
      — Не думай об этом, — посоветовал он. — Происходит — и все тут. Что еще надо?
      — Но это же безумие.
      — Да ладно, вон они идут, — показал Кармэк.
      Пока двое полицейских смотрели, толпа пересекала серый песок пляжа и входила в воду. Некоторые поплыли. Большинство же не могли — из-за одежды. Кармэк видел, как бьется в воде молодая женщина, увлекаемая на дно своей намокшей шубой.
      Через несколько минут все исчезли. Двое полицейских уставились на то место, где люди вошли в воду.
      — Сколько это будет продолжаться? — спросил Риордон.
      — Думаю, пока они не погибнут, — предположил Кармэк.
      — Но зачем!
      — Ты когда-нибудь читал о леммингах?
      — Нет.
      — Это грызуны, которые живут в скандинавских странах. Они размножаются до тех пор, пока не иссякнут все источники снабжения пищей. И тогда они передвигаются по стране, уничтожая все на своем пути. Они продолжают двигаться, даже когда достигнут моря. Они плывут до полной потери сил. Миллионы леммингов.
      — Так ты думаешь, что это— то же самое? — догадался Риордон.
      — Может быть, — не отрицал Кармэк.
      — Люди — не грызуны! — воскликнул в гневе Риордон.
      Кармэк ничего не ответил.
      Они стояли на краю шоссе и ждали — но никто больше не появлялся.
      — Где же они? — спросил Риордон.
      — Наверное, все уже в воде, — подал мысль Кармэк.
       — Все!
      — Это продолжается больше недели, — пояснил Кармэк. — Люди, видимо, прибывали сюда отовсюду. К тому же есть еще и озера.
      Риордон вздрогнул.
      — Все! — произнес он.
      — Не знаю, — прокомментировал Кармэк. — Но они до сих пор все приезжали и приезжали.
      — Боже мой!
      Кармэк достал сигарету и прикурил.
      — Ну, — обратился он, — что дальше?
      Риордон вздохнул:
      — Мы?
      — Ты иди, — посоветовал Кармэк, — а я немного подожду и посмотрю, не остался ли еще кто.
      — Хорошо. — Риордон протянул руку. — До свидания, Кармэк.
      Они пожали друг другу руки.
      — До свидания, Риордон, — сказал Кармэк.
      Он стоял, курил сигарету и смотрел, как его друг пересекает серый песок пляжа и идет дальше, пока вода не скрыла его голову. Он видел, как Риордон проплыл несколько десятков ярдов и исчез.
      Через некоторое время он выбросил сигарету и посмотрел вокруг. Затем тоже вошел в воду.
      Вдоль пляжа стоял миллион пустых автомобилей.
       Перевод с англ. Н. Савиных

ДЕТИ НОЯ

      Было чуть больше трех часов утра, когда мистер Кетчум проехал мимо указателя с надписью «ЗАХРИЙ: нас.67». Он тяжело вздохнул. Еще один приморский поселок в бесконечной череде селений, растянувшихся вдоль побережья штата Мэн. Он на секунду плотно закрыл глаза и, открыв их, нажал на акселератор. «Форд» быстро устремился вперед. Может быть, если повезет, он скоро доберется до приличного мотеля. Конечно, вряд ли такой имеется в Захрии: нас.67.
      Мистер Кетчум сдвинул на сиденьи свое грузное тело и распрямил ноги. Отпуск проходил отвратительно. Он планировал проехать по великолепным, овеянным историей местам Новой Англии, пообщаться с природой и предаться ностальгии. Но вместо этого его ожидали скука, усталость и лишние расходы.
      Мистер Кетчум бел недоволен.
      Он ехал по главной улице — Мэйн-стрит. Похоже, весь поселок крепко спал. Шум его мотора был единственным звуком. Увидеть можно было только рассекающий темноту свет фар. Они высветили еще один знак: «Ограничение скорости — 15 миль/час».
      — Ну да, конечно, — пробормотал он с презрением, выжимая газ. Три утра, а отцы этого поселка хотят, чтобы он пробирался по их вшивой деревне ползком. Мистер Кетчум смотрел, как за окном быстро проносятся темные дома. «До свидания, Захрии! — подумал он. — Прощай, „нас.67“!»
      Но тут в зеркале заднего вида появился другой автомобиль. В полуквартале от него, «седан» с включенной красной мигалкой на крыше. Он прекрасно знал, что это за машина. Нога отпустила акселератор, и он почувствовал, как участилось сердцебиение. Возможно ли, чтобы они не заметили его скорость.
      Ответ последовал с нагнавшей его темной машины от высунувшегося из ее переднего окна мужчины в широкополой шляпе.
      — Примите вправо и остановитесь! — рявкнул он.
      Сглотнув пересохшим вдруг горлом, мистер Кетчум направил машину к обочине. Он вытянул рычаг ручного тормоза, повернул ключ в замке зажигания — и машина замерла. Полицейский автомобиль вырулил носом к обочине и остановился. Открылась правая передняя дверца.