Фата-Моргана - ФАТА-МОРГАНА 9 (Фантастические рассказы и повести)

      Когда она наклонилась, чтобы посмотреть, дух, продолжая мурлыкать, закрыл глаза, Держа ларец у груди, мальчик очень осторожно приподнял крышку.
      — Так и есть, — сказала его мать. — А теперь убери его и не давай ему перевернуться. Удивляюсь, где отыскался ключ. И беги мыть руки. Садись за стол!
      И пока ребенок орудовал тяжелым рычагом колонки во дворе, споласкивая лицо и руки, избушка отозвалась звоном возникших тарелок и вилок.
      Когда его мать вздремнула после еды, Дикки достал из ящика со своими сокровищами отбеленный водой, покрытый корочкой въевшихся песчинок ларец и пошел с ним через дюны, удаляясь от моря. За ним по пятам следовал черный домашний дух, терпеливо семеня по песку через жесткую траву — единственная тень мальчика.
 
      Преодолев подъем, принц Рикард обернулся в седле, глядя поверх плюмажей и знамен своей армии, поверх длинной отлогой дороги на зубчатые стены города своего отца. Хрупкий, не знающий тени, он мерцал на равнине под небом без солнца, словно жемчужина. Принц смотрел на него, зная, что город никогда не исчезнет, и его сердце пело от гордости. Он дал своим капитанам сигнал к быстрому маршу и пришпорил коня. Конь встал на дыбы и поскакал галопом, а грифон с криками вился над головой. Он дразнил белого коня, нырял вниз и щелкал клювом, в последний момент уходя в сторону, невзнузданный конь яростно пытался поймать зубами его вьющийся хвост или, встав на дыбы, ударить его серебряным копытом. Грифон фыркал и взревывал, опять поднимался над дюнами и снова с визгом пикировал, продолжая игру. Опасаясь, что он устанет до сражения, Рикард привязал его — после этого грифон, спокойно курлыча, летел сбоку.
      Перед Рикардом лежало море; где-то за скалами скрывались вражеские войска, которые привел его брат. Дорога, извиваясь, уходила вниз, слой песка на ней становился толще, море показывалось то слева, то справа, но каждый раз ближе. Внезапно дорога оборвалась; белый конь прыгнул с десятифутового обрыва и галопом поскакал по берегу. Выехав из-за дюн, Рикард увидел длинную шеренгу людей на песке, а за ними — три черных корабля. Его люди спускались с обрыва и огибали дюны, синие знамена щелкали на морском ветру, голоса заглушал рев моря. Без предупреждения и переговоров два войска сошлись, меч на меч и человек на человека. С пронзительным воплем грифон взмыл вверх, вырвав поводок из руки Рикарда, и соколом ринулся вниз, вытянув клюв и когти, на высокого человека в сером, предводителя врагов. Но меч высокого человека был обнажен. В то время, как стальной клюв схватил его плечо, стараясь добраться до горла, стальной меч ударил вверх, взрезав брюхо грифона. Тот сложился вдвое, рухнул, сбив человека с ног взмахом огромных крыльев, и пронзительно вопил, заливая песок черной кровью. Шатаясь, высокий человек встал, отрубил ему голову и крылья и, полуослепший от песка и крови, повернулся к налетевшему Рикарду. Не сказав ни слова, он поднял дымящийся меч, чтобы закрыться от удара. Он попытался подрубить коню ноги, но конь осадил, встал на дыбы и бросился вперед, а сверху ударил меч Рикарда. Руки высокого человека отяжелели, он задыхался. Рикард не дал ему передышки. Высокий человек снова поднял меч, но меч его брата со свистом обрушился на его поднятое кверху лицо. Он беззвучно упал. Его тело осыпал коричневый песок, поднятый копытами белого скакуна, которого направил в гущу битвы Рикард.
      Высадившиеся сражались отчаянно, но их было меньше, и шаг за шагом их оттеснили к морю. Их осталось около двадцати, когда их строй распался, они со всех ног бросились к кораблям, столкнули их в волны, войдя в воду по грудь, затем вскарабкались сами. Рикард созвал своих людей. Они шли к нему по песку, усеянному изрубленными телами. Тяжелораненые пытались доползти к нему на четвереньках. Все, кто мог ходить, выстроились в ряды у подножия дюны, на которой стоял Рикард. За его спиной, невдалеке от берега, застыли три черных корабля, стараясь отойти на веслах.
      Рикард одиноко сел на поросшей травой вершине дюны. Он склонил голову и закрыл лицо руками. Белый конь стоял рядом с ним, как каменное изваяние. Ниже молчаливо стояли его люди. Позади, на берегу, высокий человек с лицом, залитым кровью, лежал рядом с телом грифона, другие мертвые лежа смотрели в небо, где не было солнца.
      Подул ветерок. Рикард поднял лицо, угрюмое, несмотря на молодость. Он подал сигнал своим капитанам, вскочил в седло и рысью поехал в обход дюн по направлению к городу, даже не взглянув, как черные корабли правят к берегу, чтобы взять на борт солдат, и как его армия, пополнив свои ряды, выступила вслед за ним. Когда над головой с воплем промчался грифон, он вытянул руку, с усмешкой глядя, как эта громадина старается сесть на его перчатку, хлопая крыльями и крича, словно кот.
      — Ты — плохой грифон, — сказал он. — Ты — курица, иди домой нянчить своих цыплят!
      Оскорбленный монстр взвыл и улетел на восток, к городу. Позади армия принца, извиваясь, преодолевала холмы, не оставляя за собой следов. За ней лежал незапятнанный и гладкий, как шелк, коричневый песок. Черные корабли поставили паруса и вышли в море. На носу первого стоял высокий человек в сером с угрюмым лицом.
      Выбрав более короткую дорогу, Рикард проехал недалеко от избушки с четырьмя ногами. Стоящая в дверях ведьма окликнула его. Он подъехал и, остановив коня у ворот маленького дворика, взглянул на молодую ведьму. Она была красивой и загорелой до черноты, ее черные волосы трепал ветер с моря. Она смотрела на него, сидящего на белом коне в белых доспехах.
      — Принц, — сказала она, — тебе придется сражаться слишком часто.
      Он засмеялся.
      — А что же мне делать — позволить моему брату осадить город?
      — Да. Позволь ему. Ведь город взять невозможно.
      — Я знаю. Но король, мой отец, выслал его, он не должен даже ступать на наш берег. А я — солдат моего отца и сражаюсь по его приказу.
      Ведьма посмотрела на море и снова перевела взгляд на юношу. Ее смуглое лицо заострилось, нос и подбородок вытянулись, как у старухи, глаза вспыхнули.
      — Служи — и будут служить тебе, — проговорила она, — правь — и тобой будут править. Выбор твоего брата — не служить и не править… Слышишь, принц, будь осторожен.
      Ее лицо потеплело и снова стало красивым.
      — В это утро море приносит дары, дует ветер, трескается хрусталь. Будь осторожен.
      Он серьезно поклонился в благодарность, повернул коня и уехал, белый, как чайка над дюнами.
      Ведьма вернулась в избушку и оглядела единственную комнату, проверяя, все ли на месте: летучие мыши, лук, котлы, ковры, метла, жабьи камни, хрустальные шары (треснувшие), на трубе — тонкий серп молодого месяца, книги, домашний дух. Она посмотрела еще раз, потом выбежала за дверь и позвала:
      — Дикки!
      Холодный ветер с запада пригибал к земле жесткую траву.
      — Дикки!.. Кис-кис-кис!
      Ветер сорвал слова с ее губ, разорвал в клочки и развеял.
      Она щелкнула пальцами. Из дверей с жужжанием показалась метла, двигаясь горизонтально в двух футах от земли, а избушка тряслась и подскакивала от возбуждения.
      — Закройся, — прикрикнула ведьма, и дверь послушно захлопнулась. Поднявшись на метле, ведьма заскользила вдоль берега на юг, время от времени крича: — Дикки!.. Сюда, кис-кис-кис!
      Молодой принц вернулся к своим людям, спешился и пошел с ними. Когда они вышли на перевал и увидели город на равнине внизу, он почувствовал, что кто-то дернул его за плащ.
      — Принц…
      Маленький мальчик, еще пухленький и круглощекий, стоял с испуганным видом, подняв обшарпанный, изъеденный песком ларец. Рядом с ним, широко улыбаясь, сидела черная кошка.
      — Это принесло море… для принца этой страны… Пожалуйста, возьмите!
      — Что там?
      — Темнота, сэр.
      Принц взял ларец и после недолгого колебания чуть-чуть приоткрыл его.
      — Он выкрашен изнутри черным, — сказал он с напряженной улыбкой.
      — Нет, принц, правда — нет. Откройте пошире!
      Принц осторожно поднял крышку на дюйм или два, вглядываясь внутрь. Он резко закрыл ее — в тот миг, когда заговорил мальчик.
      — Не позволяйте ветру выдуть ее оттуда, принц!
      — Я отдам это королю.
      — Но это для вас, сэр.
      — Все дары моря принадлежат королю. Но спасибо тебе, мальчик.
      Они взглянули друг на друга, пухленький малыш и суровый красивый юноша, затем Рикард повернулся и пошел дальше, а Дикки побрел вниз с холма, молчаливый и недовольный. Он слышал издалека, с юга, голос матери и пытался ответить, но ветер уносил его крик от моря, а домашний дух исчез.
      Бронзовые ворота города открылись при приближении отряда. Сторожевые псы лаяли, стражи стояли навытяжку, горожане кланялись, когда Рикард на своем коне галопом проскакал по мраморным улицам к дворцу. Входя, он поднял взгляд на огромные бронзовые часы на колокольне, самой высокой из девяти башен дворца. Неподвижные стрелки показывали десять минут десятого.
      В тронном зале его ждал отец — свирепый седовласый мужчина в железной короне, сжимающий руками головы железных химер, образующих подлокотники трона. Рикард опустился на колени, склонил голову и, ни разу не подняв взгляда, доложил об успехе похода.
      — Высланный и большая часть его людей были убиты; остальные бежали на своих кораблях.
      В ответ, как скрип железной двери на заржавевших петлях, раздался голос:
      — Хорошо сделано, принц.
      — Я принес вам дар моря. Повелитель.
      По-прежнему склоняя голову, Рикард поднял деревянный ларец.
      Низкое рычание вырвалось из горла одной из резных химер.
      — Это мой. — Старый король произнес это так резко, что Рикард на секунду поднял взгляд и увидел оскаленные зубы химер и сверкание глаз короля.
      — Поэтому я и принес его вам, Повелитель.
      — Он мой — я сам отдал его морю! А море выплюнуло мой дар обратно.
      Последовало долгое молчание, потом король заговорил более мягко.
      — Что ж, возьми его, принц. Море не хочет брать его, я тоже. Он в твоих руках. Храни его — запертым. Держи его закрытым, принц!
      Рикард, стоя на коленях, поклонился еще ниже в знак благодарности и согласия, затем поднялся и отступил через длинный зал, не поднимая глаз. Когда он вышел в сверкающую приемную, его окружили офицеры и дворяне, собираясь, как обычно, расспросить о битве, посмеяться, выпить и поболтать. Он прошел среди них без слова и взгляда и один направился в свои покои, осторожно неся ларец обеими руками.
      Стены его сияющей комнаты, где не было ни окон, ни тени, украшали золотые узоры, инкрустированные топазами, опалами, хрусталем, но еще ярче было неподвижное пламя свечей в золотых подсвечниках. Он поставил ларец на стеклянный столик, сбросил плащ и перевязь с мечом и со вздохом сел. Из его спальни выскочил грифон, царапая когтями по мозаичному полу, и уткнулся огромной головой в его колени, предвкушая, что хозяин почешет его гриву из перьев. Еще по комнате шныряла лоснящаяся черная кошка; но Рикард не обратил на нее внимания. Дворец был полон животных — кошек, гончих псов, обезьян, белок, молодых крылатых коней, белых мышей, тигров. У каждой дамы был свой единорог, у каждого придворного — дюжина любимцев. У принца был всего один — грифон, который всегда бросался за него в бой, его единственный друг, не задающий вопросов. Он почесывал гриву грифона, часто опуская глаза и встречая обожающий взгляд его круглых золотых глаз, и то и дело поглядывал на ларец, стоящий на столике. Ключа, чтобы запереть его, не было.
      Вдалеке мягко заиграла музыка, сотканная из непрерывно переплетающихся тонов, похожая на звук фонтана.
      Он повернулся, чтобы посмотреть на часы с квадратным циферблатом из золота и синей эмали. Было десять минут десятого — время подняться, надеть перевязь с мечом, созвать своих людей и идти в бой. Высланный возвращался, полный решимости взять город и предъявить права на престол, свое наследие. Нужно снова отбросить в море его черные корабли. Братья должны сражаться, один из них должен умереть, город должен быть спасен. Рикард встал, и грифон сразу подпрыгнул и замахал хвостом, предвкушая битву.
      — Правильно, пойдем! — сказал ему Рикард, но голос его был сух. Он поднял и пристегнул меч в украшенных жемчугом ножнах, и грифон взвыл от восторга и потерся клювом о его руку. Рикард не откликнулся. Он чувствовал усталость и печаль, ему чего-то хотелось — чего? Послушать прервавшуюся мелодию, хоть раз поговорить со своим братом, прежде чем драться… он не знал. Наследник и защитник, он должен выполнять приказ. Он надел на голову серебряный шлем и повернулся, чтобы взять плащ, брошенный на спинку стула. Обшитые жемчугом ножны, висящие на поясе, ударились обо что-то сзади. Он обернулся и увидел ларец, лежащий на полу, открытый. Пока он стоял, глядя на него тем же холодным, отрешенным взглядом, на полу вокруг ларца собралось черное облачко; Он нагнулся и поднял ларец, и темнота разлетелась под его руками.
      Грифон заскулил, попятившись.
      Рикард стоял в сверкающей комнате без тени, высокий, светловолосый, в белой одежде и серебряном шлеме, и, держа в руках открытый ларец, глядел, как от него медленно растекается густой мрак. Теперь ниже уровня его рук со всех сторон сгустился сумрак. Рикард не двигался. Потом медленно поднял ларец над головой и перевернул его.
      Темнота текла по его лицу. Он огляделся — отдаленная музыка умолкла, и все замерло в полном молчании. Свечи горели, пятнышки света вспыхивали на золоте, на стены и потолок ложились фиолетовые отблески. Но по углам таился мрак, темнота залегла под каждым стулом, и, когда Рикард повернул голову, по стене метнулась его тень. Потом он торопливо шагнул, выронив ларец, потому что заметил в черном углу красноватый блеск двух огромных глаз. Конечно, грифон. Он протянул руку и заговорил с ним. Грифон не шевельнулся, лишь издал странный металлический крик.
      — Иди сюда! Ты испугался темноты? — сказал Рикард, и тут же страх охватил его самого. Он вытащил меч. Все было неподвижно. Он отступил на шаг к двери, и монстр прыгнул. Он увидел черные крылья, закрывшие потолок, стальной клюв; грифон обрушился на него всем телом, прежде чем он успел ударить. Он боролся, огромный клюв щелкал у его горла, когти рвали плечи и грудь, но он высвободил руку с мечом и нанес удар, отскочил и ударил снова. Второй удар наполовину рассек шею грифона. Он рухнул и корчился во мраке среди осколков стекла, потом затих.
      Меч Рикарда со стуком упал на пол. Его руки стали липкими от собственной крови, и он почти ничего не видел — удары крыльев грифона задули или опрокинули все свечи, кроме одной. Он ощупью добрался до стула и сел. Через минуту, все еще задыхаясь, он склонил голову и закрыл лицо руками, как на вершине дюны после битвы.
      Стояла мертвая тишина. Единственная свеча мигала в подсвечнике, слабо отражаясь в скоплениях топазов на дальней стене. Рикард поднял голову.
      Грифон лежал неподвижно. Его кровь растеклась лужей, черной, как первая темнота из ларца. Его стальной клюв был приоткрыт, открытые глаза казались двумя красными камнями.
      — Он мертв, — произнес мягкий голосок, и ведьмина кошка аккуратно прошла между осколков разбитого столика. — Раз и навсегда. Слушай, принц!
      Кошка села, изящно обвив лапы хвостом. Рикард стоял неподвижно с ничего не выражающим лицом, пока его не заставил вздрогнуть тихий звон, прозвучавший где-то рядом. Затем в башне над головой раздался оглушительный удар колокола, отдавшийся в каменных плитах пола, в его ушах, в его крови. Часы били десять.
      За дверью эхо дворцовых коридоров подхватило крики, стук, последние гулкие удары колокола, призывы, команды.
      — Ты опоздаешь на битву, принц, — сказала кошка.
      Среди крови и мрака Рикард наощупь нашел свой меч, сунул его в ножны, накинул плащ и пошел к двери.
      — Сегодня будет полдень, — сказала кошка, — и придут сумерки, и опустится ночь. И когда настанет закат, один из вас вернется в город — ты или твой брат. Но только один из вас, принц.
      Рикард остановился.
      — А светит ли снаружи солнце?
      — Да, теперь — светит.
      — Что ж, тогда дело того стоит, — сказал юноша, открыл дверь и шагнул вперед, в суету и панику залитых солнцем залов, и у него за спиной легла его черная тень.
       Перевод с англ. Е. Кофмана

Джеймс Типтри-младший
РАЙСКОЕ МОЛОКО

 
      Она прижалась к нему упругой маленькой грудью. Разгоряченная, обнаженная, она лежала на нем, широко раскинув ноги и обволакивая все его тело. Он корчился под ее тяжестью, а потом отполз к выгребной яме, и его стошнило.
      — Тимор! Тимор!
      Это было не его имя.
      — Прошу прощения. — Рвотные спазмы опять сотрясли его тело. — Я же говорил тебе, Сеул.
      Она, искренне удивленная, сидела там, где он ее бросил.
      — Ты не хочешь меня? Но все на этой стоянке…
      — Прошу прощения. Я тебя предупреждал. — Он начал натягивать свою серую фуфайку с длинными рукавами. Ткань на локтях была собрана буфами. — В этом нет ничего хорошего. И никогда не будет.
      — Но ты же человек, Тимор. Как и я. Неужели ты не рад, что тебя спасли?
      — Человек. — Он сплюнул. — Ни о чем другом ты и думать не можешь.
      Она тяжело дышала. Он натягивал длинное серое трико, заложенное в складки на коленях и щиколотках.
      — Что они с тобой сделали, Тимор? — Она сидела, раскачиваясь из стороны в сторону. — Как они любили тебя, если ты после этого ничего не можешь? — причитала она.
      — Их надо видеть, Сеул, — упрямо произнес он, поправляя свои лацканы сизо-серого цвета.
      — Они так вот и выглядели? Все серые и блестящие? Именно поэтому ты так одеваешься?
      Он повернулся к ней, коренастый парень во всем сером, на застывшем лице горящие глаза.
      — Я ношу все это, чтобы спрятать свое толстокожее человеческое тело, — заметил он, — чтобы меня не тошнило. По сравнению с ними я был — Кротт. Да и ты тоже.
      — О-о-о…
      Его лицо смягчилось.
      — Если бы ты их только видела, Сеул. Высокие, словно столбы дыма. И они все время развлекаются, как — ты не можешь себе представить. Мы не… — Он замолчал, теребя свои серые перчатки, содрогнулся. — Они лучше всех детей человеческих вместе взятых, — с горечью сказал он.
      Она ощупала себя, сузила глаза.
      — Но они же мертвые, Тимор! Мертвые! Ты сам мне говорил.
      Он замер, отвернувшись от нее, держа в руке серую тапку.
      — Как они могут быть лучше людей? — настаивала она. — Все знают, что есть только люди и Кротты. Я вовсе не думаю, что этот твой Кротти — рай, я считаю…
      Он рванул ручку замка с секретом.
      — Тимор, подожди, Тимор!
      Ее крик, а она выкрикивала чуждое ему имя, несся вслед за ним по ярко освещенным коридорам. Его ноги слепо несли его по сухой жесткой поверхности. Он старался дышать ровно, держа руку на замке — это помогало ему выбраться наружу.
      Замедлив шаг, он обнаружил, что находится в одном из помещений стоянки, стоянки, которая по-прежнему была чужой для него, но. все они походили на госпиталь, на морг. Пустые саркофаги.
      Пожилая женщина — Кротт — проехала мимо, глупо улыбаясь. За ней тянулся след красной перхоти, при виде которого в его желудке снова что-то шевельнулось. Местные Кротты приравнивались к слабоумным людям и принадлежали к высшей ступени развития. Карикатуры. Нелюди. Зачем вообще было пускать их на стоянки?
      Гудок предупредил его о том, что впереди завод, и он изменил направление. Прошел мимо табло «Только для людей». За ним была комната для игр. Он обнаружил, что комната пуста, хотя она и была напичкана всякими грубыми аттракционами и механическими глотками, изрыгавшими то, что хозяева Галактики называли музыкой. Они так ревниво относились к своему уродству! Он миновал бар, где можно было купить Ю-4, брезгливо поморщился и вдруг услышал плеск воды.
      Этот звук привлек его внимание. В раю тоже была вода… такая вода… Он вошел в бассейн.
      Из воды торчали две темноволосых головы.
      — Привет, новенький!
      Он взглянул на мокрые, оливкового цвета мальчишеские тела.
      — Он флоу. Иди к нам, новенький!
      С минуту он медлил, этот новичок в сером. Потом, словно вспомнив что-то, разделся, обнажив свое ненавистное сухое розовое тело.
      — Эй, да он действительно флоу.
      Вода была чистая, и, хотя наводила на мысли о пороке, ему стало лучше.
      — Оттава, — назвался один из юношей.
      — Халл. — Они были близнецами.
      — Тимор, — соврал он, переворачиваясь и омываясь в воде. Он хотел… хотел…
      Он чувствовал, как в пузырящейся воде его касались оливковые руки.
      — Приятно?
      — В воде, — невпопад ответил он. Они засмеялись.
      — Ты готов? Пошли.
      Он вспыхнул. Он видел, что над ним смеются, но тем не менее последовал за ними.
      В бильярдной было сумрачно и влажно. Почти приятно. Но их плоть стала горячей и скользкой, и он уже не мог делать то, что они от него хотели.
      — Он никудышный флоу, — сказал один из них, тот, которого звали Оттава.
      — Вы не… — Но они уже были заняты друг другом. Оставшись неудовлетворенным, чувствуя боль и отвращение, он закончил: —… Люди! Поганые безмозглые люди! Да вы не представляете себе, что такое флоу!
      Они уставились на него, слишком удивленные, чтобы злиться.
      — А ты откуда? — спросил его Оттава.
      Отвечать было бесполезно, да и, наверное, не следовало.
      — Из рая, — устало произнес он, натягивая серый костюм.
      Они переглянулись.
      — Такой планеты нет.
      — Есть, — возразил он. — Была.
      И вышел. Придал лицу спокойное выражение, выпрямил короткое древо позвоночника. И когда только он очутится в космосе, и ему разрешат просто выполнять свою работу? Безумное, безмерное пространство, легкомысленные звезды. Трижды обвейте его и закройте глаза в спасительном ужасе, ибо он вскормлен и вспоен нектаром…
      Кто-то, подошедший сзади, положил руку ему на плечо.
      — Стало быть, ты принадлежишь к молодому поколению Кроттов.
      Привычное бешенство развернуло его. Сжав кулаки, он поднял глаза.
      И очутился в мире грез. Он стоял, разинув рот от удивления, не сразу поняв, что худое темнокожее лицо, нависшее над его собственным, было лицом человека. Человек был ненамного старше его. Но прозрачный, словно облако, изящный, как привидение, так похожий на…
      — Я Сантьяго. Есть работа. Следуй за мной, Кротти.
      По старой привычке он стиснул кулаки, губы сами собой произнесли:
      — Мое имя — Тимор.
      Чернявого слегка передернуло, последовал новый удар по плечу. И презрительная божественная усмешка.
      — Дружочек, — произнес черный бархатный голос, — Тимор это сын покойного великого Скаута Тимора. Мой отец передает тебе привет. Не хочешь ли полететь со мной на корабле, который я получил? Еще вчера нужно было вылететь в сектор Д, а у нас не укомплектован экипаж. Ты ведь знаешь, как обращаться с кораблем?
      Сантьяго. А его отец, должно быть, тот жирный коричневый начальник стоянки, который его вчера приветствовал. Как мог такой родитель…
      Но вслух он произнес:
      — Быть юнгой — мое любимое занятие.
      Сантьяго согласно кивнул и пошел, не оборачиваясь и не проверяя, идет ли Тимор следом.
      Корабли этой модели были Тимору знакомы. Молча он проверил режимы работы внешних систем, заученно, как попугай, повторил действия контрольных автоматов, не осмеливаясь поднять глаза на длинную фигуру за пультом управления.
      Когда они были готовы, к пересечению первого меридиана, Сантьяго повернулся к нему:
      — Все еще чудишь?
      Тимор поднял взгляд от темных экранов.
      — Сеул кое-что рассказала мне. Наверное, мне не следовало бы этого говорить, но ведь это очевидно, что ни один Кротт не сможет подняться до уровня человека.
      — …
      — Мой отец. Он долго меня уговаривал. Сын его любимого старого друга Тимора спасен от иноземцев. Наши отцы долго летали вместе — тебе все расскажут, когда ты вернешься. Отец думает, что ты новое воплощение Скаута Тимора. Знаешь, он просил, чтобы ты прилетел.
      — Конечно, — выдавал из себя Тимор.
      Глаза, полускрытые капюшоном, внимательно смотрели на него.
      — И правильно делал. Ты несколько странно обращаешься с приборами.
      — Что ты имеешь в виду?
      — Да, я думал, что они полностью тебя переделают. Сколько тебе было лет, когда тебя нашли?
      — Десять, — ответил Тимор с отсутствующим видом. — Какая тебе разница?
      — Не придуривайся. Человек, выходя в космос, должен знать, кто рядом с ним. Провести десять лет с этими… что ж, я промолчу. Но если это были не Кротты, то кто же? Мы знаем только Кроттов.
      Тимор вздохнул. Если бы только он мог добиться, чтобы его поняли без слов. Нет, он слишком устал, чтобы вновь пускаться в объяснения.
      — Это были не Кротты, — сказал он маячившему перед ним дымчатому лицу. — По сравнению с ними… — Он отвернулся.
      — Ты не хочешь говорить?
      — Нет.
      — Очень плохо, — легко произнес Сантьяго. — Мы могли бы найти применение этой суперрасе.
      Молча они ввели основные параметры курса и дополнительные данные для контроля. Потом Сантьяго протянул руку к морозильной камере.
      — Теперь можно расслабиться и перекусить, следующее прохождение через меридиан будет только через час. Тогда можно будет и вздремнуть.
      С непривычной старомодной последовательностью он разложил еду.
      Тимор почувствовал, что очень голоден. И откуда-то изнутри поднялось чувство еще более глубокого голода. Было приятно перекусить с другим человеком, бок о бок в глубоком космосе. До сих пор он всегда был только лишь учеником, действиями которого управляли. А сейчас…
      Он не дал волю чувствам, изобразив равнодушие.
      — Хочешь Ю-4?
      — Нет.
      — Тогда попробуй вот это. Лучшее, что есть на стоянке, я сделал эту штуку популярной. Ты, должно быть, мало отдыхал с тех пор, как вернулся из психиатрической клиники.
      Это было верно. Тимор взял протянутый флакон.
      — А где это, сектор Д?
      — В направлении Денеба. Шесть переходов через меридиан. Они открывают три новые системы, а мы стараемся обеспечить их всех питанием.
      Они немного поговорили о стоянке, о таинственной замкнутой жизни на Трэйнсуордл. Неожиданно для самого себя Тимор почувствовал, что отношения между ними стали куда менее натянутыми.
      — Музыка?
      Сантьяго заметил его смягчившийся взгляд.
      — Она тебя раздражает? У твоих чужеземцев музыка была лучше, да?
      Тимор кивнул.
      — А у них были города?
      — О, да.
      — Настоящие города? Такие, как Маскалон?
      — Намного красивее. И совсем другие. Там было много музыки, — с горечью сказал Тимор.
      Темное лицо внимательно смотрело на него.
      — А где они сейчас?
      — В раю. — Тимор устало покачал головой. — Я хочу сказать, та планета называлась Рай. Но они все мертвые. Корабли, которые меня нашли, принесли болезнь.
      — Плохо.
      Последовала пауза. Потом Сантьяго осторожно спросил:
      — Есть целый ряд планет, именуемых чьим-либо раем. Может быть, тебе известны координаты той планеты?
      В мозгу Тимора прозвучал сигнал тревоги.
      — Нет!
      — Но ведь тебе наверняка говорили!
      — Нет, нет! Я забыл. Они никогда…
      — Может быть, мы могли бы помочь тебе вспомнить? — улыбнулся Сантьяго.
      — Нет!
      Он с усилием поднялся с того места, где сидел. Ощутив странную неловкость в движениях, он одновременно заметил, что кабина была очень маленькой, окутанной необычным сиянием.
      — Ты говоришь, они живут в городах. Расскажи мне о них.
      Он хотел сказать, что пришло время перехода через меридиан и что пора прекратить разговор. Но вместо этого начал рассказывать этому темному призраку о городах. О городах своего потерянного мира. Рая…
      — Тусклый рубиновый свет. И музыка, самая разная музыка, и грязь…
      — Грязь?
      Его сердце колотилось, как безумное. Он молча смотрел на ангелоподобного призрака.
      — О, следи за трэком, — сурово произнес Ангел.
      И вдруг Тимор все понял.
      — Ты накачал меня наркотиками!
      Длинные губы Сантьяго замерцали.
      — Люди. Ты говоришь, они были красивы?
      — Красивее всех детей человеческих, — беспомощно произнес Тимор.
      В нем проносились картины другого мира.
      — Они флоу?
      — Да, — голова Тимора безвольно упала. — Более, чем любой из людей. Больше, чем ты. — Они любили меня, — простонал он, протягивая руки к привидению. — Ты немного похож на них. Почему…
      Сантьяго, похоже, был чем-то занят у пульта.
      — Я попробую? — Белые зубы сияли.
      — Нет, — ответил Тимор. Неожиданно он совершенно охладел к нему. — Ты всего лишь человек. Только ты не розовый и высокий. Но ты всего-навсего человек. А для них люди — Кротты.
      — Люди — Кротты? — Голубовато-черное, обтянутое лицо, несущее смерть, склонилось над ним. — Ты пытаешься это доказать, новичок. Значит, твои чужеземцы лучше людей? От простых людей тебя тошнит? Это делает тебя чем-то совершенно особенным. И как удобно, они все мертвы, и их никто никогда не видел. А знаешь что, Тимор, сын Кротта Тимора, я думаю, ты лжешь. Ты ведь знаешь, где эта планета.
      — Нет!
      — Где она?
      Тимор услышал свой пронзительный крик, увидел, как маска из черного дерева покрылась трещинами и исказилась.
      — Ладно, не капризничай. Я перехватил достаточное количество твоих мыслей, чтобы определить тот сектор, в котором они тебя выловили. Это наверняка недалеко. Ты говоришь, естественная почва была тусклая и красная, верно? Компьютер определит ее. Здесь не может быть очень много карликовых звезд класса М.
      Он отвернулся. Тимор пытался броситься к нему и удержать, но его слабые от наркотиков руки лишь бессильно шарили по переборке.
      — Я не лгу, не лгу…
      Компьютер монотонно гудел.
      — …класс М Бета-звезды… вторые по яркости в созвездии… сектор Два Ноль Точка Дельта-распад один четыре повтор один четыре.
      — Да, — произнес Сантьяго. — Четырнадцать — это слишком много.
      Он хмуро взглянул на притихшего Тимора.
      — Ты должен что-нибудь знать. Какой-нибудь критерий. Я хочу найти этот рай.