Толстушка Мэри Энн была,

Так много ела и пила,

Что еле-еле проходила в двери.

То прямо на ходу спала,

То плакала и плакала,

А то визжала, как пила,

Ленивейшая в целом мире Мэри.

Чтоб слопать все, для Мэри Энн

Едва хватало перемен,

Спала на парте Мэри

Весь день, по крайней мере,

В берлогах так нигде не спят

И сонные тетери, и сонные тетери, и сонные тетери.

С ней у доски всегда беда,

Ни бе ни ме, ни нет ни да,

По сто ошибок делала в примере,

Но знала Мэри Энн всегда,

Кто - кто, кто с кем, кто где когда.

Ох, ябеда ах, ябеда,

Противнейшая в целом мире Мэри.

А в голове без перемен

У Мэри Энн, у Мэри Энн,

И если пела Мэри,

То все кругом немели.

Слух музыкальный у нее,

Как у глухой тетери, как у глухой тетери, как у глухой тетери.

Все должны до одного

Числа знать до цифры пять,

Ну хотя бы для того,

Чтоб отметки различать.

Кто-то там домой пришел,

И глаза поднять боится,

Это раз, это кол, это единица.

За порог ступил едва,

А ему - головомойка,

Значит «пара» - это два

Или просто двойка.

Эх, раз, еще раз,

Голова одна у нас,

Ну, а в этой голове

Уха два и мысли две.

Вот и дразнится народ

И смеется глухо:

«Посмотрите, вон идет

Голова - два уха,

Голова, голова, голова - два уха».

Хорошо смотреть вперед,

Но сначала нужно

Знать правильный начальный счет:

Раз, два, три, четыре, пять.

Отвечаешь кое-как,

У доски вздыхая тяжко

И «трояк», и «трояк»

С минусом, с натяжкой.

Стих читаешь наизусть,

Но чуть-чуть скороговоркой.

Хлоп! Четыре, ну и пусть,

Твердая четверка.

Эх, раз, два, три,

Побежали на пари,

Обогнали «трояка»

На четыре пятака.

Вот четверочник бежит,

Быстро, легче пуха,

Сзади троечник сопи,

Голова - три уха,

Голова, голова, голова - три уха.

Все должны до одного

Крепко знать до цифры пять,

Ну, хотя бы для того,

Чтоб отметки различать.

Кто-то там домой пришел,

И глаза поднять боится

Это очень хорошо, это - единица.

За порог ступил едва,

А ему - головомойка,

значит вверх ногами два -

твердая пятерка.

Эх, пять, три, раз,

Голова один у нас,

Ну, а в этом голове,

Рта два и уха две.

С толку голову собьет

Только оплеуха,

На пяти ногах идет

Голова - два уха,

Голова, голова, голова - два уха.

Слезливое море вокруг разлилиось,

И вот принимаю я слезную ванну,

Должно быть, по морю из собственных слез

Плыву к слезовитому я океану.

Растеряешься здесь поневоле

Со стихией один на один.

Может зря проходили мы в школе,

Что моря из поваренной соли.

Хоть бы льдина попалась мне, что ли,

Или встретился добрый дельфин.

Таких имен в помине нет,

Какой-то бред: орленок Эд,

Я слышал это, джентельмены, леди,

Для быстроты, для простоты

Прошу со мною быть на «ты»,

Зовите Эдом, это вроде Эдик.

Эд - это просто вместо имен:

Эдгар, Эдвард, Эдмонд, Эделаида.

Но это - сокращения в порядке упрощения,

А я прошу прощения, скорее обобщения,

Для легкости общения, ни более ни менее.

Спасите, спасите! О, ужас, о, ужас!

Я больше не вынырну, если нырну.

Немного поплаваю, чуть поднатужусь,

Но силы покинут и я утону.

Вы мне по секрету ответить смогли бы:

Я - рыбная мышь или мышняя рыба?

Я тихо лежала в уютной норе,

Читала, мечтала и ела пюре.

И вдруг это море около,

Как будто кот наплакал,

Я в нем как мышь промокла,

Продрогла, как собака.

Спасите, спасите! Хочу я как прежде

В нору на диван из сухих камышей.

Здесь плавают девочки в верхней одежде,

Которые очень не любят мышей.

И так от воды же дрожу до ладошек,

А мне говорят про терьеров и кошек.

А вдруг кошкелот на меня нападет,

Решив по ошибке, что я мышелот.

Ну вот я зубами зацокала

От холода и от страха,

Я здесь как мышь промокла,

Продрогла, как собака.

Послушайте все, ого-го, эге-гей!

Меня, попугая, пирата морей.

Родился я в тыща каком-то году

В бананово-лиановой чаще.

Мой папа был папа-пугай какаду,

Тогда еще не говорящий.

Но вскоре покинул я девственный лес,

Взял в плен меня страшный Фернандо Кортес.

Он начал на бедного папу кричать,

А папа Фернанде не мог отвечать,

Не мог, не умел отвечать.

И чтоб отомстить, от зари до зари

Учил я три слова, всего только три.

Упрямо себя заставлял, повтори:

«Карамба! Коррида! И черт побери!!

Послушайте все, ого-го, эге гей!

Рассказ попугая, пирата морей.

Нас шторм на обратной дороге настиг,

Мне было особенно трудно.

Английский фрегат под названием „бриг“

Взял на абордаж наше судно.

Был бой рукопашный три ночи, три дня,

И злые пираты пленили меня.

Так начал я плавать на разных судах,

В районе экватора, в северных льдах

На разных пиратских судах.

Давали мне кофе, какао, еду,

Чтоб я их приветствовал: „How do you do“

Но я повторял от зари до зари:

„Карамба! Коррида!“ и „Черт побери!!“

Послушайте все, ого-го, эге-гей!

Меня, попугая, пирата морей.

Лет сто я проплавал пиратом и что ж,

Какой-то матросик пропащий

Продал меня в рабство за ломанный грош,

А я уже был говорящий.

Турецкий паша нож сломал пополам,

Когда я сказал ему: „Паша, салам“

И просто кондрашка хватила пашу,

Когда он узнал, что еще я пишу,

Читаю, пишу и пляшу.

Я индию видел, иран и ирак,

Я - индивидуум, не попка-дурак.

Так думают только одни дикари.

Карамба! Коррида! И черт побери.

Эй, вы, синегубые!

Эй, холодноносые!

Эй, вы, стукозубые

И длинноволосые!

Эй, мурашкокожие,

Мерзляки-мерзлячки!

Мокрые, скукоженные,

Начинаем скачки!

Эй, ухнем, эй, охнем!

Пусть рухнем, зато просохнем.

Все закоченелые,

Слабые и хилые,

Ну, как угорелые,

Побежали, милые!

Полуобмороженная

Пестрая компания,

Выполняй положеное

Самосогревание.

У Джимми и Билли всего в изобильи,

Давай не зевай, сортируй, собирай!

И Джимми и Билли давно позабыли,

Когда собирали такой урожай.

И Джимми и Билли, конечно, решили

Закапывать яблоки в поте лица.

Расстроенный Билли сказал: „Или-или,

Копай, чтоб закончилась путаница“.

И Джимми и Билли друг друга побили.

Ура! Караул! Откопай! Закопай!

Ан глядь - парники все вокруг подавили.

Хозяин, где яблоки? Ну-ка решай.

У Джимии и Билли всего в изобильи,

Давай не зевай, сортируй, собирай!

И Джимми и Билли давно позабыли,

Когда собирали такой урожай.

Не зря лягушата сидят

Посажены дом сторожить,

А главный вопрос лягушат:

„Впустить - не впустить?“

А если рискнуть, а если впустить,

То выпустить ли обратно?

Вопрос посложней,

Чем „быть или не быть?“

Решают лягушата.

Чтобы не попасть в капкан,

Чтобы в темноте не заблудиться,

Чтобы никогда с пути не сбиться

Чтобы в нужном месте приземлиться,

Приводниться, начерти на карте план.

И шагай и пой беспечно,

Тири-тири-там-там-тирам,

Встреча обеспечена,

В плане все отмечено,

Точно, безупречно и пунктиром,

Тири-тири-там-там-тирам,

Жирненьким пунктиром,

Тири-тири-там-там-тирам,

Жирненьким пунктиром.

Если даже есть талант,

Чтобы не нарушить, не расстроить,

Чтобы не разрушить, а построить,

Чтобы увеличиться, удвоить и утроить,

Нужен очень точный план.

Мы неточный план порвем,

И он ползет по швам, там-тирам.

Дорогие вы мои,

Планы выполнимые,

Рядом с вами, мнимые -

Пунктиром,

Тири-тири-там-там-тирам,

Тоненьким пунктиром,

Тири-тири-там-там-тирам,

Тоненьким пунктиром.

Планы не простят обман.

Если им не дать осуществиться,

Могут эти планы разозлиться,

Так, что завтра куколка станет гусеницей,

Если не нарушить план.

Путаница за разиней

Ходит по пятам-тамтирам,

Гусеницу синюю

Назовут гусынею.

Гните свою линию

Пунктиром, не теряйте, там-там-тирам,

Линию пунктира,

Не теряйте, там-там-тирам,

Линию пунктира.

Баю-баю-баюшки-баю,

Что за привередливый ребенок.

Будешь вырываться из пеленок,

Я тебя, бай-баюшки, убью.

До чего же голос тонок, звонок,

Просто баю-баюшки-баю.

Всякий непослушный поросенок

Превратится в крупную свинью.

Баю-баю-баюшки-баю,

Дым из барабанних перепонок.

Замолчи, визгливый поросенок,

Я тебя, бай-баюшки, убью.

Если поросенком вслух с пеленок

Обзывают, баюшки-баю,

Даже самый смирненький ребенок

Превратится в будущем в свинью.

Прошу запомнить многих кто теперь со мной знаком,

Чеширский кот, совсем не тот, что чешет языком.

И вовсе не чеширский он от слова чешуя,

А просто он волшебный кот, примерно, как и я.

Чем шире рот, тем чешире кот.

Хотя обычные коты имеют древний род,

Но чеширский кот совсем не тот,

Его нельзя считать за домашний скот.

Улыбчивы, мурлыбчивы, со многими на „ты“,

И дружески отзывчивы чеширские коты.

И у других улыбка, но такая, да не та,

Ну так чешите за ухом чеширского кота.

Чем шире рот, тем чешире кот.

Хотя обычные коты имеют древний род,

Но чеширский кот совсем не тот,

Его нельзя считать за домашний скот.

Миледи, зря вы обижаетесь на зайца,

Он, правда, шутит неумно и огрызается,

Но он потом так сожалеет и терзается,

Не обижайтесь же на мартовского зайца,

Не обижайтесь же на мартовского зайца.

Ну проявите интерес к моей персоне,

Вы, в общем, сами тоже форменная соня,

Без задних ног уснете, ну-ка добудись,

Но здесь сплю я, не в свои сони не садись,

Но здесь сплю я, не в свои сони не садись.

Ах, на кого я только шляп не надевал

Мон дье, с какими головами разговаривал,

Такие шляпы им на головы напяливал,

Что их врагов разило наповал.

Сорвиголов и оторвиголов видал,

В глазах огонь, во рту ругательства и кляпы,

Но были, правда, среди них такие шляпы,

Что я на них и шляп не надевал.

И на великом короле, и на сатрапе,

И на арапе, и на римском папе.

На ком угодно шляпы хороши.

Так согласитесь, наконец, что дело в шляпе,

Но не для головы, а для души.

Приподнимаем занавес за краешек,

Такая старая, тяжелая кулиса.

Вот какое время было раньше

Такое ровное - взгляни, Алиса.

Но плохо за часами наблюдали счастливые

И нарочно время замедляли трусливые,

Торопили время, понукали крикливые,

Без причины время убивали ленивые.

И колеса времени стачивались в трении,

Все на свете портится от трения.

И тогда обиделось время,

И застыли маятники времени.

И двенадцать в полночь не пробило,

Все ждали полдня, но опять не дождалися

Вот какое время наступило,

Такое нервное - взгляни, Алиса.

И на часы испуганно взглянули счастливые,

Жалобную песню затянули трусливые,

Рты свои огромные заткнули болтливые,

Хором зазевали и уснули ленивые.

Смажь колеса времени не для первой премии,

Ему ведь очень больно от трения.

Обижать не следует время,

Плохо и тоскливо жить без времени.

Мы браво и плотно сомкнули ряды,

Как пули в обойме, как карты в колоде.

Король среди нас, мы горды!

Мы шествуем гордо при нашем народе.

Падайте лицами вниз, вниз!

Вам это право дано.

Перед королем падайте ниц!

Слякоть и грязь - все равно.

Нет-нет у народа нетрудная роль,

Упасть на колени, какая проблема,

За все отвечает король!

А коль не король, ну тогда королева!

Падайте лицами вниз, вниз!

Вам это право дано.

Перед королем падайте ниц!

Слякоть и грязь - все равно!

Король, что тыщу лет назад

Над нами правил,

Привил стране лихой азарт

Игры без правил,

Играть заставил всех графей и герцогей,

Вальтов и дамов в потрясающий крокей.

Названье крокея от слова „кроши“,

От слова „кряхти“, и „крути“, и „круши“.

Девиз в этих матчах: „Круши, не жалей!“

Даешь королевский крокей!!

Я баба-яга, вот и вся недолга,

Я езжу в немазанной ступе.

Я к русскому духу не очень строга

Люблю его сваренным в супе.

Ох, надоело по лесу летать

Зелье я переварила.

Ой, что-то стала совсем изменять

Наша нечистая сила.

Добрый день, добрый день

Я как оборотень,

Неловко вчера обернулся,

Хотел превратиться в дырявый плетень,

Да вот посредине запнулся.

И кто я теперь, самому не понять,

Эк, меня, братцы, скривило.

Ой, что-то стала совсем изменять

Наша нечистая сила.

А я старый больной

Озорной водяной,

Но мне надоела квартира,

Лежу под корягой, простуженный, злой,

А в омуте мокро и сыро.

Вижу намедни - утопленник, хвать,

А он меня пяткой по рылу.

Ой, перестали совсем уважать

Нашу нечистую силу.

Такие дела, лешачиха со зла

Лишив меня лешешевелюры,

Меня из дупла на мороз прогнала,

У ней с водяным шуры-муры.

Со свету стали совсем изживать,

Просто-таки сводят в могилу.

Ой, перестали совсем уважать

Нашу нечистую силу.

Эй, народ честной, незадчливый,

Эй вы, купчики, да служивый люд,

К чудо-городу поворачивай,

Зря ли в колокол с колокольни бьют.

Все ряды уже с утра позахвачены.

Уйма всякого добра да всякой всячины.

Там точильные круги точат лясы,

Там лихие сапоги-самоплясы.

Тадагда-мададагда,

Во столице ярмарка,

Сказочно-реальная,

Да свето-музыкальная.

Богачи и голь перекатная,

Покупатели все однако вы,

И хоть ярмарка не бесплатная,

В основном вы все одинаковы.

За едою в закрома спозараночка

Скатерть бегает сама - самобраночка,

А кто не хочет есть и пить - тем изнаночка,

Их начнет сама бранить самобраночка.

Тидога-мададагда,

Вот какая ярмарка,

Праздничная, вольная

Да бело-хлебосольная.

Вот шапочки да невидимочки.

Кто наденет их - станет барином.

Леденцы во рту, словно льдиночки,

И жар-птица есть в виде жареном.

Прилетели год назад гуси-лебеди,

А теперь они лежат на столе,

Гляди, и слезают с облучка добры люди,

Да из белого бычка едят студень.

Тадагда-мададагда,

Всем богата ярмарка.

Вон орешки рядышком

С изумрудным ядрышком.

Скоморохи эти все хорошие,

Скачут, прыгают через палочку.

Прибауточки скоморошие,

С ихних шуточек все вповалочку.

По традиции, как встарь,

Вплавь и волоком,

Привезли царь-самовар,

Как царь-колокол.

Скороварный самовар,

Он на торфе.

Вам на выбор сварит вар

Или кофе.

Тадагда-мададагда,

Удалая ярмарка.

С плясунами резвыми,

Большей частью трезвыми.

Вот балда пришел, поработать чтоб.

Безработный он, киснет, квасится.

Тут как тут и поп - толоконный лоб,

Но балда ему кукиш с маслицем.

Разновесы на весы - поторгуешься,

В скороходики не обуешься.

Скороходы-сапоги, а для нас не с руки

Лучше лапти.

Тадагда-мададагда,

Что за чудо-ярмарка!

Звонкая, бессонная,

Да нетрадиционная.

Вон Емелюшка щуку мнет в руке,

Щуке быть ухой, вкусным варевом.

Черномор кота продает в мешке,

Больно много кот разговаривал.

Говорил он без сучка да без задорины,

Что, мол, все то вы вокруг объегорены.

Не скупись, честной народ за ценою.

Продается с цепью кот, с золотою.

Тадагда-мададагда,

В упоеньи ярмарка.

Общая, повальная,

Да эмоциональная.

Будет смехом там рвать животики,

Кто отважится да разохотится,

Да на коврике-самолетике

Не откажется да прокатится.

Разрешите сделать вам примечание:

Никаких воздушных ям и качания.

Ковролетчики вчера ночь не спали,

Пыль из этого ковра выбивали.

Тадагда-мададагда,

Удалая ярмарка.

Тадагда-мададагда,

Да хорошо бы надолго.

Здесь река течет вся молочная.

Берега на ней сплошь кисельные.

Мы вобьем во дно сваи прочные,

Запрудим ее белотельную.

Запрудили мы реку,

Это плохо ли?

На кисельном берегу

Пляж отгрохали.

Но купаться нам пока

Нету смысла,

Потому у нас река

Вся прокисла.

Тадагда-мададагда,

Удалая ярмарка.

Хоть залейся нашею

Кислой простоквашею.

Мы беду-напасть подожжем огнем,

Распрямим хребты втрое сложенным,

Меду хмельного до краев нальем

Всем скучающим и скукоженным.

Много тыщ имеет кто -

Тратьте тыщи те.

Даже то, не знаю что

Здесь отыщете.

Коль на ярмарку пришли,

Так гуляйте,

Неразменные рубли

Разменяйте.

Тадагда-мададагда,

Вот какая ярмарка.

Подходи, подваливай,

Да в сахаре присаливай.

Не сдержать меня уговорами.

Верю свято я и на деле.

Пусть над ним кружат черны вороны,

Но он дорог мне и в неволе.

Верим веку испокон.

Да прослышала сама я,

Как в году невесть каком

Стали вдруг одним цветком

Два цветка, Иван да Марья.

Отчего не бросилась, Машенька, в реку ты?

Что же не замолкла там навсегда ты?

Как забрали милого в рекруты, в рекруты,

Как ушел твой суженый во солдаты.

Я слезами горькими горницу вымою,

И на годы долгие дверь закрою.

Кланяясь над озером ивою, ивою,

Высмотрю, как в зеркале - что с тобою.

Травушка-муравушка сочная,

Мятная без тебя ломается, ветры дуют.

Долюшка солдатская ратная, ратная,

Что, как пули, грудь твою не минуют.

Тропочку глубокую протопчу по полю

И венок свой свадебный впрок совью,

Дивну косу девичью до полу, до полу

Сбарагу для милого с проседью.

Вот возьмут кольцо мое с белого блюдца,

Хоровод завертится, грустно в нем.

Пусть мое гадание сбудется, сбудется,

Пусть вернется суженый вешним днем.

Пой как прежде весело, идучи к дому ты,

Тихим словом ласковым утешай.

А житье невестино - омуты, омуты.

Поджидает, Марьюшка - попевай.

Я несла свою беду

По весеннему льду.

Подломился лед, душа оборвалася,

Камнем под воду пошла,

А беда - хоть тяжела

А за острые края задержалася.

И беда с того вот дня

Ищет по свету меня,

Слухи ходят вместе с ней, с кривотолками.

А что я не умерла,

Знала голая ветла

Да еще перепела с перпелками.

Кто ж из них сказал ему,

Господину моему,

Только выдали меня, проболталися.

И от страсти сам не свой

Он отправился за мной,

А за ним беда с молвой увязалися.

Он настиг меня, догнал,

Обнял, на руки поднял.

Рядом с ним в седле беда ухмылялася.

Но остаться он не мог,

Был всего один денек,

А беда на долгий срок задержалася.

Подходи народ смелее,

Слушай, переспрашивай.

Мы споем про Евстигнея,

Государя нашего.

Вы себе представьте сцену,

Как папаша Евстигней

Дочь-царевну Аграфену

Хочет сплавить поскорей.

Но не получается

Царевна не сплавляется.

Как-то ехал царь из леса,

Весело, спокойненько,

Вдруг услышал свист балбеса,

Соловья-разбойника.

С той поры царя корежит,

Словно кость застряла в нем.

Пальцы в рот себе заложит,

Хочет свистнуть соловьем.

Надо с этим бой начать,

А то начнет разбойничать.

Выходи, я тебе посвищу серенаду,

Кто тебе серенаду еще посвистит?

Сутки кряду могу до упаду,

Если муза меня посетит.

Я пока еще только шучу и шалю,

Я пока на себя не похож,

Я обиду стерплю, но когда я вспылю,

Я дворец подпалю, подпалю, развалю,

Если ты на балкон не придешь.

Ты отвечай мне прямо, откровенно,

Разбойничую душу не трави.

О, выйди, выйди, выйди, Аграфена,

Послушай серенаду о любви.

Ей-ей-ей, трали-вали.

Кабы красна девица жила в полуподвале

Я бы тогда на корточки

Приседал у форточки,

Мы бы до утра проворковали.

В лесных кладовых моих уйма товара,

Два уютных дупла, три пенечка гнилых.

Чем же я тебе, Груня, не пара?

Чем я, Феня, тебе не жених?

Так тебя я люблю, что ночами не сплю,

Сохну с горя у всех на виду.

Вот и голос сорвал, и хриплю, и сиплю.

Ох, и дров нарублю, и себя погублю,

Но тебя я украду, уведу.

Я женихов твоих через колено,

Я папе твоему попорчу кровь,

О, выйди, выйди, выйди, Аграфена,

О, не губи разбойничую кровь.

Ей-ей-ей, трали-вали.

Кабы красна девица жила в полуподвале,

Я б тогда на корточки,

Приседал у форточки,

Мы бы до утра проворковали.

Ты, звонарь-пономарь, не кемарь!

Звонкий колокол раскочегаривай.

Ты очнись, встрепенись, гармонист,

Переливами щедро одаривай.

Мы беду на век спровадили,

В грудь ей вбили кол осиновый.

Перебор сегодня свадебный,

Звон над городом малиновый.

Эй, гармошечка, дразни, дразни,

Не спеши, подманивай.

Главный колокол, звони, звони,

Маленький подзванивай.

В королевстве, где все тихо и складно,

Где ни войн, ни катаклизмов, ни бурь,

Появился дикий зверь огромадный

То ли буйвол, то ли бык, то ли тур.

Сам король страдал желудком и астмой,

Только кашлем сильный страх наводил.

А тем временем зверюга ужасный

Коих ел, а коих в лес волочил.

И король тотчас издал три декрета:

Зверя надо, говорит, одолеть наконец.

Вот, кто отважется на это, на это,

Тот принцессу поведет под венец.

А в отчаявшемся том государстве,

Как войдешь, так прямо наискосок,

В бесшабашной жил тоске и гусарстве

Бывший лучший, но опальный стрелок.

На полу лежали люди и шкуры,

Пели песни, пили меды и тут

Протрубили во дворце трубадуры,

Хвать стрелка - и во дворец волокут.

И король ему прокашлял: «Не буду

Я читать тебе моралей, юнец,

Вот, если завтра победишь чуду-юду,

То принцессу поведешь под венец».

А стрелок: «Да это что за награда?

Мне бы выкатить порвейна бадью.

А принцессу мне и даром не надо,

Чуду юду я и так победю».

А король: «Возьмешь принцессу и точка.

А не то тебя раз-два и в тюрьму,

Ведь это все-же королевская дочка».

А стрелок: «Ну хоть убей, не возьму»

И пока король с ним так препирался,

Съел уже почти всех женщин и кур,

И возле самого дворца ошивался

Этот самый то ли бык, то ли тур.

Делать нечего, портвейн он отспорил,

Чуду-юду уложил и убег…

Вот так принцессу с королем опозорил

Бывший лучший, но опальный стрелок.

В заповедных и дремучих,

Страшных муромских лесах

Всяка нечисть бродит тучей

И в проезжих сеет страх,

Воет воем, что твои упокойники,

Если есть там соловьи, то разбойники.

Страшно, аж жуть!

В заколдованных болотах

Там кикиморы живут,

Защекочут до икоты

И на дно уволокут.

Будь ты пеший, будь ты конный - заграбастают,

А уж лешие - так по лесу и шастают.

Страшно, аж жуть!

А мужик, купец иль воин

Попадал в дремучий лес

Кто - зачем, кто - с перепою,

А кто - сдуру в чащу лез.

По причине пропадали, без причины ли

Только всех их и видали: словно сгинули.

Страшно, аж жуть!

Из заморского, из леса

Где и вовсе сущий ад,

Где такие злые бесы,

Чуть друг друга не едят,

Чтоб творить им совместное зло потом,

Поделиться приехали опытом.

Страшно, аж жуть.

Соловей-разбойник главный

Им устроил буйный пир,

А от них был змей трехглавый

И слуга его вампир.

Пили зелье в черепах, ели бульники,

Танцевали на гробах, богохульники.

Страшно, аж жуть!

Змей горыныч влез на дерево,

Ну раскачивать его:

Выводи, разбойник, девок,

Пусть покажут кой-чего,

Пусть нам лешие попляшут, попоют,

А не то, я, матерь вашу, всех сгною.

Страшно, аж жуть!

Соловей-разбойник тоже

Был не только лыком шит.

Гикнул, свистнул, крикнул: - рожа!

Гад заморский, паразит!

Убирайся без боя, уматывай

И вампира с собою прихватывай.

Страшно, аж жуть!

Все взревели, как медведи:

Натерпелись! Сколько лет!

Ведьмы мы или не ведьмы?

Патриоты или нет?

Налил бельмы, ишь ты, клещ, отоварился

А еще на наших женщин позарился.