Книга 1

А у меня толчковая - правая.

Разбег, толчок… Свидетели паденья

Свистят и тянут за ноги ко дну.

Мне тренер мой сказал без сожаленья:

- Да ты же, парень, прыгаешь в длину.

У тебя растяженье в паху,

Прыгать с правой - дурацкий каприз.

Не удержишься ты наверху,

Ты стремительно падаешь вниз.

Но задыхаясь, словно от гнева я,

Об яснил толково я: главное,

Что у них у всех толчковая - левая,

А у меня толчковая - правая.

Разбег, толчок - 2,10 у канадца.

Он мне в лицо смеется на лету.

Я планку снова сбил на 2,12,

И тренер мне сказал напрямоту,

Что меня он утопит в пруду,

Чтобы впредь неповадно другим,

Если враз сей же час не сойду

Я с неправильной правой ноги.

Но я лучше выпью зелье с отравою

И над собой что-нибудь сделаю,

Но свою неправую правую

Я не сменю на правую левую.

Трибуны дружно начали смеяться,

Но пыл мой от насмешек не ослаб.

Разбег, толчок, полет - и 2,12

Теперь уже мой пройденый этап.

Пусть болит мая травма в паху,

Пусть допрыгался до хромоты,

Но я все-таки был наверху,

И меня не спихнуть с высоты.

Так что съел плоды запретные с древа я,

И поймал за хвост теперь славу я,

Хоть у них у всех толчковая - левая,

Но моя толчковая - правая!

Профессионалам - зарплата навалом.

Плевать, что на лед они зубы плюют.

Им платят деньжищи огромные, тыщи,

И даже за проигрыш и за ничью!

Игрок хитер пусть, берет на корпус,

Бьет в зуб ногой и - ни в зуб ногой.

А сам в итоге, калечит ноги

И вместо клюшки идет с клюкой.

Профессионалам, отчаянным малым,

Игра - лотерея, кому повезет.

Играют с партнером, как бык с матадором,

Хоть, кажется, принято наоборот.

Как будто мертвый, лежит партнер твой.

И ладно, черт с ним, пускай лежит.

Не оплошай, бык! Бог хочет шайбы!

Бог на трибуне, он не простит!

Профессионалам судья криминалом

Ни бокс не считает, ни злой мордобой.

И с ними лет двадцать, кто мог потягаться?

Как школьнику драться с отборной шпаной?

Но вот недавно их козырь главный

Уже не козырь, а так, пустяк.

И их оружьем теперь не хуже

Их бьют. К тому же на скоростях!

Профессионалы в своем Монреале

Пускай разбивают друг другу носы.

Но их представитель, хотите - спросите,

Недавно заклеен был в две полосы!

Сперва распластан, а после - пластырь,

А ихний пастор, ну, как назло,

Он перед боем знал, что слабо им,

Молились строем - не помогло!

Профессионалам по разным каналам

То много, то мало - на банковский счет,

А наши ребята за ту же зарплату

Уже семикратно уходят вперед.

Пусть в высшей лиге плетут иитриги

И пусть канадским зовут хоккей,

За нами слово, до встречи снова,

А футболисты - до лучших дней!

На дистанции четверка первачей.

Каждый думает, что он то побойчей.

Каждый думает, что меньше всех устал.

Каждый хочет на высокий пьедестал.

Кто-то кровью холодней, кто горячей.

Но, наслушавшись напутственных речей,

Каждый съел, примерно поровну харчей.

И судья не зафиксирует ничьей.

А борьба на всем пути в общем равная почти.

«Расскажите, как идут, бога ради, а?»

Телевиденье тут вместе с радио.

«Нет особых новостей, все ровнехонько,

Но зато накал страстей - о-го-го какой.»

Номер первый рвет подметки, как герой.

Как под гору катит, хочет пир горой.

Он в победном ореоле и в пылу

Твердой поступью приблизится к котлу.

«Почему высоких мыслей не имел?»

«Да потому, что в детстве мало каши ел»

Голодал он и в учебе не дерзал,

Успевал переодеться и в спортзал.

Ну что ж, идеи нам близки:

Первым - лучшие куски,

А вторым, чего уж тут, он все выверил,

В утешение дадут кости с ливером.

Номер два далек от плотских всех утех.

Он из сытых, он из этих, он из тех.

Он надеется на славу, на успех.

И уж ноги поднимает выше всех.

Вон наклон на вираже - бетон у щек.

Краше некуда уже, а он еще.

Он стратег, он даже тактик. Словом - «спец»,

Сила, воля, плюс - характер. Молодец.

Этот будет выступать вон, на Салониках.

И детишек поучать в кинохрониках.

И соперничать с Пеле в закаленности,

И являть пример целеустремленности.

Номер третий умудрен и убелен.

Он всегда второй надежный эшелон.

Вероятно, кто-то в первом заболел,

Но, а может, его тренер пожалел.

И назойливо в ушах звенит струна:

«У тебя последний шанс, эх, старина»

Он в азарте, как мальчишка, как шпана,

Нужен спурт, иначе крышка и хана.

Переходит сразу он в задний старенький вагон,

Где былые имена прединфарктные.

Где местам одна цена - сплошь плацкартная.

А четвертый, тот, что крайний, боковой,

Так бежит, ни для чего, ни для кого,

То приблизится, мол, пятки оттопчу,

То отстанет, постоит, мол, так хочу.

Не видать второму лавровый венок,

Не увидит первый лакомый кусок,

Ну, а третьему ползти на запасные пути

Сколько все-таки систем в беге нынешнем.

Он вдруг взял, да сбавил темп перед финишем.

Майку сбросил. Вот те на, не противно ли,

Поведенье бегуна неспортивное.

На дистанции четверка первачей.

Злых и добрых, бескорыстных и рвачей.

Отрываются лопатки от плечей,

И летит уже четверка первачей.

Мяч затаился в стриженой траве,

Секунда паузы на поле и в эфире.

Они играют по системе «дубль-вэ»,

А нам плевать, у нас «4-2-4».

Ох, инсайд, для него, что футбол, что балет,

И всегда он танцует по правому краю.

Справедливости в мире и на поле нет:

Почему я всегда только слева играю?

Вот инсайд гол забил, получив точный пас.

Я хочу, чтоб он встретил меня на дороге.

Не могу, меня тренер поставил в запас,

А ему сходят с рук перебитые ноги.

Мяч затаился в стриженой траве,

Секунда паузы на поле и в эфире.

Они играют по системе «дубль-вэ»,

А нам плевать, у нас «4-2-4».

Ничего, пусть сегодня я повременю,

Для меня и штрафная площадка - квартира.

Догоню, непременно его догоню,

Пусть меня не заявят на первенство мира.

Ничего, после матча его подожду,

И тогда побеседуем с ним без судьи мы.

Попаду, чует сердце мое, попаду

Со скамьи запасных на скамью подсудимых.

Мяч остановился в стриженой траве,

Секунда паузы на поле и в эфире,

Они играют по системе «дубль-вэ»,

А нам плевать, у нас «4-2-4».

(ПОСВЯЩАЕТСЯ ЯШИНУ)

Да, сегодня я в ударе, не иначе,

Надрываются в восторге москвичи,

А я спокойно прерываю передачу

И вытаскиваю мертвые мячи.

Вот судья противнику пенальти назначает…

Репортеры тучею кишат у тех ворот,

Лишь один упрямо за моей спиной скучает,

Он сегодня славно отдохнет.

Извиняюсь, вот мне бьют Головой…

Я касаюсь. Подают угловой.

Бьет десятый. Дело в том,

Что своим сухим листом

Размочить он может счет нулевой.

Мяч в моих руках. с ума трибуны сходят.

Хоть десятый его ловко завернул,

У меня давно такие не проходят,

Только сзади кто-то тихо вдруг вздохнул.

Обернул лицо, слышу голос из-за фотокамер:

«Извини, но ты мне, парень, снимок запорол.

Что тебе, ну лишний раз потрогать мяч руками,

Ну, а я бы снял красивый гол.»

Я хотел его послать, не пришлось

Еле-еле мяч достать удалось.

Но едва успел привстать,

Слышу снова: «Ну вот, опять,

Все ловить тебе, хватать, не дал снять.»

Я, товарищ дорогой, все понимаю,

Но культурно вас прошу: «Пойдите прочь!

Да, вам лучше, если хуже я играю,

Но, поверьте, я не в силах вам помочь».

Ну вот летит девятый номер с пушечным ударом,

Репортер бормочет: «Слушай, дай забить,

Я бы всю семью твою всю жизнь снимал задаром».

Чуть не плачет парень, как мне быть?

Это все-таки футбол, - говорю,

Нож по сердцу каждый гол вратарю.

«Да я ж тебе, как вратарю

Лучший снимок подарю

Пропусти, а я отблагодарю».

Гнусь, как ветка, от напора репортера,

Неуверенно иду на перехват,

Попрошу-ка потихонечку партнеров,

Чтоб они ему разбили аппарат.

Но, а он все ноет: «это, друг, бесчеловечно.

Ты, конечно, можешь взять, но только извини,

Это лишь момент, а фотография навечно,

Ну, не шевелись, подтянись».

Пятый номер, двадцать два, заменит,

Не бежит он, а едва семенит,

В правый угол мяч, звеня,

Значит, в левый от меня,

Залетает и нахально лежит.

В этом тайме мы играли против ветра,

Так что я не мог поделать ничего,

Снимок дома у меня, два на три метра,

Как свидетельство позора моего.

Проклинаю миг, когда фотографу потрафил.

Ведь теперь я думаю, когда беру мячи,

Сколько ж мной испорчено прекрасных фотографий,

Стыд меня терзает, хоть кричи.

Искуситель, змей, палач, как мне жить?

Так и тянет каждый мяч пропустить.

Я весь матч боролся с собой,

Видно, жребий мой такой.

Так, спокойно, подают угловой.

Комментатор из своей кабины

Кроет нас для красного словца,

Но недаром клуб «Фиорентина»

Предлагал мильйон за Бышовца.

Что ж Пеле, как Пеле,

Объясняю Зине я,

Ест Пеле крем-брюлле

Вместе с Жаирзинья.

Муром занялась прокуратура,

Что ему реклама, он и рад.

Здесь бы Мур не выбрался из МУР-а,

Если б был у нас чемпионат.

Я сижу на нуле,

Дрянь купил жене и рад,

А у Пеле «Шевроле»

В Рио-де-Жанейро.

Может, не считает и до ста он,

Но могу сказать без лишних слов:

Был бы глаз второй бы у Тостао,

Он бы вдвое больше забивал голов.

Что же Пеле, как Пеле

Объясняю Зине я,

Ест Пеле крем-брюлле

Вместе с Жаирзинья

Я сижу на нуле,

Дрянь купил жене и рад,

А у Пеле «Шевроле»

В Рио-де-Жанейро.

БЕГ ИНОХОДЦА

В желтой жаркой Африке,

В центральной ее части,

Как-то вдруг, вне графика,

Случилося несчастье.

Слон сказал, не разобрав:

- Видно быть потопу.

В общем так: один жираф

Влюбился в антилопу.

Тут поднялся галдеж и лай,

И только старый попугай

Громко крикнул из ветвей:

- Жираф большой, ему видней.

Что же, что рога у ней, -

Кричал жираф любовно, -

Нынче в нашей фауне

Равны все поголовно. если

Вся моя родня

Будет ей не рада,

Не пеняйте на меня,

Я уйду из стада.

Тут поднялся галдеж и лай,

И только старый попугай

Громко крикнул из ветвей:

- Жираф большой, ему видней.

Папе антилопьему

Зачем такого сына?

Все равно, - что в лоб ему,

Что по лбу, - все едино.

И жирафа мать брюзжит, -

Видали остолопа?

И ушли к бизонам жить

С жирафом антилопа.

Тут поднялся галдеж и лай,

И только старый попугай

Громко крикнул из ветвей:

- Жираф большой, ему видней.

В желтой жаркой Африке

Не видать идиллий.

Льют жираф с жирафихой

Слезы крокодильи.

Только горю не помочь,

Нет теперь закона…

У жирафов вышла

Дочь замуж за бизона.

Пусть жираф был неправ,

Но виновен не жираф,

А тот, кто крикнул из ветвей:

- Жираф большой, ему видней.

Змеи, змеи кругом, будь им пусто!

Человек в иступленьи кричал

И позвал на подмогу мангуста,

Чтобы, значит, мангуст выручал.

И мангусты взялись за работу,

Не щадя ни себя, ни родных,

Выходили они на работу

Без отгулов и выходных.

И в пустынях, степях и в пампасах

Даже дали наказ патрулям

Игнорировать змей безопасных

И сводить ядовитых к нулям.

Приготовьтесь, сейчас будет грустно:

Человек появился тайком

И поставил силки на мангуста,

Объявив его вредным зверьком.

Он наутро пришел, с ним собака,

И мангуста упрятал в мешок,

А мангуст отбивался и плакал,

И кричал: «Я полезный зверек»

Но мангустов в порезах и ранах,

Все швыряли в мешок, как грибы,

Одуревших от боли в капканах,

Ну и от поворота судьбы.

И гадали они: «В чем же дело?

Почему нас несут на убой?»

И сказал им мангуст престарелый

С перебитой передней ногой:

«Козы в Бельгии съели капусту,

Воробьи - рис в Китае с полей,

А в Австралии злые мангусты

Истребили полезнейших змей.»

Это вовсе не дивное диво:

Раньше были полезны, и вдруг

Оказалось, что слишком ретиво

Истребляли мангусты гадюк.

Вот за это им вышла награда

От расчетливых наших людей.

Видно люди не могут без яда,

Ну, а значит, не могут без змей.

И снова змеи кругом… будь им пусто!

Трубят рога: скорей, скорей!

И копошится свита.

Душа у ловчих без затей,

Из жил воловьих свита.

Ну и забава у людей:

Убить двух белых лебедей!

И соколы помчались,

У лучников наметан глаз.

А эти лебеди как раз

Сегодня повстречались.

Она жила под солнцем там,

Где синих звезд без счета,

Куда под силу лебедям

Высокого полета.

Вспари, едва крыла раскинь,

В пустую трепетную синь.

Скользи по божьим склонам

В такую высь, куда и впредь

Возможно будет залететь

Лишь ангелам и стонам.

Но он и там ее настиг,

И счастлив миг единый.

Но только был тот яркий миг

Их песней лебединой.

Крылатым ангелам сродни

К земле направились они,

Опасная повадка,

Из-за кустов, как из-за стен,

Следят охотники за тем,

Чтоб счастье было кратко.

Вот отирают пот со лба

Виновники поверья:

Сбылась последняя мольба

Остановись, мгновенье!

Так пелся этот вечный стих.

В той лебединой песне их,

Счастливцев одночасье.

Они упали вниз вдвоем,

Так и оставшись на седьмом,

На высшем небе счастья.

Мы древние, испытанные кони.

Победоносцы ездили на нас,

И не один великий богомаз

Нам золотил копыта на иконе.

И рыцарь-пес и рыцарь благородный

Хребты нам гнули тяжестию лат.

Один из наших, самый сумасбродный,

Однажды ввез Калигулу в сенат.

Я скачу, но я скачу иначе

По полям, по лужам, по росе…

Говорят: он иноходью скачет.

Это значит иначе, чем все.

Но наездник мой всегда на мне,

Стременами лупит мне под дых.

Я согласен бегать в табуне,

Но не под седлом и без узды!

Если не свободен нож от ножен,

Он опасен меньше, чем игла.

Вот и я - оседлан и стреножен.

Рот мой раздирают удила.

Мне набили раны на спине,

Я дрожу боками у воды.

Я согласен бегать в табуне,

Но не под седлом и без узды!

Пляшут, пляшут скакуны не старте,

Друг на друга злобу затая.

В исступленье, в бешенстве, в азарте,

И роняют пену, как и я,

Мой наездник у трибун в цене,

Крупный мастер верховой езды.

Ох, как я бы бегал в табуне,

Но не под седлом и без узды!

Нет, не будут золотыми горы,

Я последним цель пересеку,

Я ему припомню эти шпоры,

Запою, отстану на скаку!

Колокол, жокей мой на коне,

Он смеется в предвкушении мзды.

Ох, как я бы бегал в табуне,

Но не под седлом и без узды!

Что со мной, что делаю, как смею?

Потакаю своему врагу.

Я собою просто не владею,

Я придти не первым не могу!

Что же делать остается мне?

Вышвырнуть жокея моего

И скакать, как будто в табуне,

Под седлом, в узде, но без него!

Я пришел, а он в хвосте плетется

По камням, по лужам, по росе.

Я впервые не был иноходцем,

Я стремился выиграть, как все!

Рвусь из сил, и из всех сухожилий,

Но сегодня опять, как вчера,

Обложили меня, обложили,

Гонят весело на номера.

Из-за елей хлопочут двустволки,

Там охотники прячутся в тень.

На снегу кувыркаются волки,

Превратившись в живую мишень.

Идет охота на волков,

Идет охота.

На серых хищников

Матерых и щенков.

Кричат загонщики,

И лают псы до рвоты.

Кровь на снегу и пятна красные флажков.

Не на равных играют с волками

Егеря, но не дрогнет рука.

Оградив нам свободу флажками,

Бьют уверенно, наверняка!

Волк не может нарушить традиций.

Видно, в детстве, слепые щенки,

Мы, волчата, сосали волчицу

И всосали: нельзя за флажки!

Наши ноги и челюсти быстры.

Почему же, вожак, дай ответ,

Мы затравленно рвемся на выстрел

И не пробуем через запрет?

Волк не должен, не может иначе!

Вот кончается время мое:

Тот, которому я предназначен,

Улыбнулся и поднял ружье.

Рвусь из сил, и из всех сухожилий,

Но сегодня не так, как вчера.

Обложили меня, обложили,

Но остались ни с чем егеря!

Идет охота на волков,

Идет охота.

На серых хищников

Матерых и щенков,

Кричат загонщики,

И лают псы до рвоты,

Кровь на снегу и пятна красные флажков.

Словно бритва, рассвет полоснул по глазам.

Отворились курки, как волшебный сезам.

Появились стрелки, на помине легки.

И взлетели стрекозы с протухшей реки

И потеха пошла в две руки.

Полегли на живот и убрали клыки.

Даже тот, даже тот, кто нырял под флажки,

Чуял волчие ямы подушками лап,

Тот, кого даже пуля догнать не могла б,

Тоже в страхе взопрел, и прилег, и ослаб.

Чтобы жизнь улыбалась волкам - не слыхал.

Зря мы любим ее, однолюбы.

Вот у смерти - красивый широкий оскал

И здоровые, крепкие зубы.

Улыбнемся же волчьей улыбкой врагу,

Псам еще не намылены холки.

Но - на татуированном кровью снегу

Наша роспись: мы больше не волки!

Мы ползли, по-собачьи хвосты подобрав,

К небесам удивленные морды задрав:

Либо с неба возмездье на нас пролилось,

Либо света конец и в мозгах перекос…

Только били нас в рост из железных стрекоз.

Кровью вымокли мы под свинцовым дождем

И смирились, решив: все равно не умрем!

Животами горячими плавили снег.

Эту бойню затеял - не бог - человек!

Улетающих - влет, убегающих - в бег…

Свора псов, ты за стаей моей не вяжись

В равной сваре за нами удача.

Волки мы! Хороша наша волчья жизнь.

Вы - собаки, и смерть вам - собачья.

Улыбнемся же волчьей ухмылкой врагу,

Чтобы в корне пресечь кривотолки.

Но - на татуированном кровью снегу

Наша роспись: мы больше не волки!

К лесу! Там хоть немногих из вас сберегу,

К лесу, волки! Труднее убить на бегу!

Уносите же ноги! Спасайте щенков!

Я мечусь на глазах полупьяных стрелков

И скликаю заблудшие души волков.

Те, кто жив, - затаились на том берегу.

Что могу я один? Ничего не могу.

Отказали глаза. притупилось чутье.

Где вы, волки, былое лесное зверье?

Где же ты, желтоглазое племя мое?!

Я живу. Но теперь окружают меня

Звери, волчьих не знавшие кличей.

Эти псы - отдаленная наша родня,

Мы их раньше считали добычей.

Улыбаюсь я волчьей улыбкой врагу,

Обнажаю гнилые осколки.

Но - на татуированном кровью снегу

Тает роспись: мы больше не волки!

Прошла пора вступлений и прелюдий,

Все хорошо, не вру, без дураков!

Меня к себе зовут большие люди,

Чтоб я им пел охоту на волков.

Быть может, запись слышал из окон,

А может быть, с детьми ухи не сваришь,

Как знать, но приобрел магнитофон

Какой-нибудь ответственный товарищ.

И, предаваясь будничной беседе

В кругу семьи, где свет торшера тускл,

Тихонько, чтоб не слышали соседи,

Он взял, да и нажал на кнопку «пуск».

И там, не разобрав последних слов

(Прескверный дубль достали на работе),

Услышал он охоту на волков

И кое-что еще на обороте.

И все прослушав до последней ноты,

И разозлясь, что слов последних нет,

Он поднял трубку: автора «Охоты…»

Ко мне пришлите завтра в кабинет.

Я не хлебнул для храбрости винца,

И подавляя частую икоту,

С порога, от начала до конца

Я проорал ту самую охоту.

Его просили дети, безусловно,

Чтобы была улыбка на лице,

Но он меня прослушал благосклонно

И даже аплодировал в конце.

И об стакан бутылкою звеня,

Которую извлек из книжной полки,

Он выпалил: да это ж про меня!

Про всех про нас, какие, к черту волки?!

Ну все, теперь, конечно что-то будет:

Уже три года в день по пять звонков.

Меня к себе зовут большие люди,

Чтоб я им пел охоту на волков.

Грязь сегодня еще непролазней,

Сверху мразь, словно бог без штанов,

К черту дождь, у охотников праздник,

Нам сегодня стрелять кабанов.

Били в ведра и гнали к болоту,

Вытирая промокшие лбы,

Презирали лесов позолоту,

Поклонялись азарту пальбы.

Вы егерей за кровожадность не пинайте,

Вы охотников носите на руках.

Любим мы кабанье мясо в карбонате,

Обожаем кабанов в окороках.

И неважно, рычанье ли, плач ли,

Дух охотников неистребим,

Третий номер сегодня удачлив,

Три подранка лежат перед ним.

Кабанов не тревожила дума,

Почему и за что, как в плену.

Кабаны убегали от шума,

Чтоб навек обрести тишину.

Вылетали из ружей жаканы,

Без разбору разя наугад,

Будто радостно бил в барабаны

Боевой пионерский отряд.

Вы егерей за кровожадность не пинайте,

Вы охотников носите на руках.

Любим мы кабанье мясо в карбонате,

Обожаем кабанов в окороках.

Шум, костер и тушенка из банок,

И охотничья водка на стол.

Только полз присмиревший подранок,

Завороженно глядя на ствол.

А потом спирт плескался в канистре,

Спал азарт, будто выигран бой.

Снес подранку полчерепа выстрел,

И рога протрубили отбой.

Вы егерей за кровожадность не пинайте,

Вы охотников носите на руках.

Любим мы кабанье мясо в карбонате,

Обожаем кабанов в окороках.

Мне сказали они про охоту

Над угольями тушу вертя:

«Стосковались мы, видно, по фронту,

По атакам, да и по смертям».

Это вроде мы снова в пехоте,

Это вроде мы снова в штыки,

Это душу отводят в охоте

Уцелевшие фронтовики.

Вы егерей за кровожадность не пинайте,

Вы охотников носите на руках.

Любим мы кабанье мясо в карбонате,

Обожаем кабанов в окороках.

Вдоль обрыва по-над пропастью, по самому краю

Я коней своих нагайкою стегаю, погоняю.

Что-то воздуху мне мало, ветер пью, туман глотаю,

Чую, с гибельным восторгом, пропадаю.

Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее,

Вы тугую не слушайте плеть!

Но что-то кони мне попались привередливые,

И дожить не успел, мне допеть не успеть!

Я коней напою, я куплет допою,

Хоть немного еще постою на краю.

Сгину я, меня пушинкой ураган сметет с ладони,

И в санях меня галопом повлекут по снегу утром.

Вы на шаг неторопливый перейдите, мои кони,

Хоть немного, но продлите путь к последнему приюту!

Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее,

Не указчики вам кнут и плеть.

Но что-то кони мне попались привередливые,

И дожить не успел, мне допеть не успеть.

Я коней напою, я куплет допою,

Хоть немного еще постою на краю.

Мы успели. в гости к богу не бывает опозданий,

Так, что ж там ангелы поют такими злыми голосами?

Или это колокольчик весь зашелся от рыданий,

Или я кричу коням, чтоб не несли так быстро сани!

Чуть помедленнее кони, чуть помедленнее,

Умоляю вас, вскачь не лететь!

Но что-то кони мне достались привередливые.

Коль дожить не успел, так хотя бы допеть!

Я коней напою, я куплет допою,

Хоть немного еще постою на краю.

У домашних и диких зверей

Есть человечий вкус и запах.

А целый век ходить на задних лапах

Это грустная участь людей.

Сегодня зрители, сегодня зрители

Не желают больше видеть укротителя.

А если хочется поукрощать,

Работай в органах, там благодать.

У немногих приличных людей

Есть человеческий вкус и запах.

А каждый день ходить на задних лапах

Это грустная участь зверей.

Сегодня жители, сегодня жители

Не желают больше видеть укротителя.

А если хочется поукрощать,

Работай в цирке, там благодать.

Жили были в Индии с древней старины

Дикие огромные серые слоны.

Слоны слонялись в джунглях без маршрута.

Один из них был белый почему-то.

Добрым глазом, тихим нравом отличался он,

И имел он масти благородной.

Средь своих собратьев белый слон

Был, конечно, белою вороной.

И владыка Индии, были времена,

Мне из уважения подарил слона.

«Зачем мне слон?», - спросил я иноверца,

А он сказал: «в слоне большое сердце».

Слон мне делал реверанс, а я ему поклон,

Речь моя была не злой и тихой,

Потому что этот самый белый слон

Был к тому жу белою слонихой.

Я прекрасно выглядел, сидя на слоне,

Ездил я по Индии, сказочной стране,

Ах, где мы только вместе не скитались

И в тесноте отлично уживались.

И бывало шли мы в ночь под чей-нибудь балкон,

Дамы так и прыгали из спален.

Надо вам сказать, что этот белый слон

Был необычайно музыкален.

Карту мира видели вы наверняка,

Знаете, что в Индии тоже есть река.

Мой слон и я питались соком манго

И как-то потерялись в дебрях Ганга.

Я метался по реке, забыв покой и сон,

Безвозвратно потерял здоровье.

А потом сказали мне: «Твой белый слон

Встретил стадо белое слоновье».

Долго был в обиде я, только вот те на:

Мне владыка Индии вновь прислал слона.

Он в виде украшения на трости,

Белый слон, но из слоновой кости.

Говорят, что семь слонов иметь - хороший тон,

На шкафу, как средство от напасти.

Пусть гуляет лучше в белом стаде белый слон,

Пусть он лучше не приносит счастья.

Дайте собакам мясо,

Может они подерутся.

Дайте похмельным кваса,

Авось перебьются.

Чтоб не жалеть, воронам

Ставьте побольше пугал.

А чтоб любить, влюбленным

Дайте укромный угол.

В землю бросайте зерна.

Может появятся всходы.

Ладно, я буду покорным,

Дайте же мне свободу.

Псам мясные ошметки