Книга 1

Страшно, аж жуть!

А теперь седые люди

Помнят прежние дела:

Билась нечисть груди в груди

И друг друга извела,

Прекратилось навек безобразие,

Ходит в лес человек безбоязненно,

И не страшно ничуть!

Лукоморья больше нет, от дубов простыл и след.

Дуб годится на паркет - так ведь нет:

Выходили из избы здоровенные жлобы,

Порубили те дубы на гробы.

Ты уймись, уймись, тоска у меня в груди.

Это только присказка, сказка впереди.

Распрекрасно жить в домах на куриных на ногах,

Но явился всем на страх вертопрах.

Добрый молодец он был, бабку ведьму подпоил,

Ратный подвиг совершил: дом спалил.

Ты уймись, уймись, тоска у меня в груди

Это только присказка, сказка впереди.

Тридцать три богатыря порешили, что зазря

Берегли они царя и моря.

Каждый взял себе надел, кур завел

И в нем сидел охраняя свой удел не у дел.

Ты уймись, уймись, тоска у меня в груди

Это только присказка, сказка впереди.

Ободрав зеленый дуб, дядька ихний сделал сруб.

С окружающими туп стал и груб.

И ругался день-деньской бывший дядька их морской,

Хоть имел участок свой под Москвой.

Ты уймись, уймись, тоска, у меня в груди

Это только присказка, сказка впереди.

Здесь и вправду ходит кот, как направо - так поет,

Как налево - так загнет анекдот.

Но ученый, сукин сын, цепь златую снес в торгсин,

И на выручку, один - в магазин.

Ты уймись, уймись, тоска, у меня в груди

Это только присказка, сказка впереди.

Как-то раз за божий дар получил он гонорар:

В лукоморье перегар на гектар.

Но хватил его удар, и, чтоб избегнуть больших кар,

Кот диктует про татар мемуар.

Ты уймись, уймись, тоска, у меня в груди

Это только присказка, сказка впереди.

И русалка - вот дела - честь недолго берегла.

И однажды, как могла, родила.

Тридцать три же мужика не желают знать сынка.

Пусть считается пока сын полка.

Ты уймись, уймись, тоска у меня в груди

Это только присказка, сказка впереди.

Как-то раз один колдун, врун, болтун и хохотун,

Предложил ей, как знаток бабских струн,

Мол: русалка, все пойму, и с дитем тебя возьму

И пошла она к нему, как в тюрьму.

Ты уймись, уймись, тоска у меня в груди

Это только присказка, сказка впереди.

Бородатый Черномор, лукоморский первый вор,

Он давно Людмилу спер - ох хитер!

Ловко пользуется, тать, тем, что может он летать:

Зазеваешься - он хвать - и тикать.

Ты уймись, уймись, тоска у меня в груди

Это только присказка, сказка впереди.

А коверный самолет сдан в музей в за прошлый год

Любознательный народ так и прет.

И без опаски старый хрыч баб ворует - хнычь-не-хнычь

Ох, скорей его разбей паралич!

Ты уймись, уймись, тоска, у меня в груди

Это только присказка, сказка впереди.

- Нету мочи, нету сил - леший как-то недопил

Лешачиху свою бил и вопил:

- Дай рубля, прибью а то.

Я - добытчик или кто?

А не дашь, так и пропью долото.

Ты уймись, уймись, тоска у меня в груди

Это только присказка, сказка впереди.

- Я ли ягод не носил? - снова леший голосил

- А коры по сколько кил приносил?

Надрывался издаля, все твоей забавы для.

Ты ж жалеешь мне рубля, ах, ты тля!

Ты уймись, уймись, тоска, у меня в груди

Это только присказка, сказка впереди.

И невиданных зверей, дичи всякой нету в ней:

Понаехало за ней егерей

Так что, значит, не секрет:

Лукоморья больше нет.

Все, о чем писал поэт, это бред.

Ты уймись, уймись, тоска душу мне не рань.

Раз уж это присказка, значит дело - дрянь.

Как ныне сбирается вещий Олег

Щиты прибивать на ворота,

Как вдруг подбегает к нему человек

И ну, шепелявить чего-то.

- Эх, князь, - говорит ни с того, ни с сего,

А примешь ты смерть от коня своего!

Вот только собрался идти он на вы,

Отмщать неразумным хозарам,

Как вдруг набежали седые волхвы,

К тому же разя перегаром.

И говорят ни с того, ни с сего,

Что примет он смерть от коня своего.

Да кто вы такие, откуда взялись?

Дружина взялась за нагайки.

Напился, старик, так поди, похмелись,

И неча рассказывать байки.

И говорить ни с того, ни с сего,

Что примет он смерть от коня своего.

Ну в общем они не сносили голов:

Шутить не могите с князьями!

И долго дружина топтала волхвов

Своими гнедыми конями.

Ишь, говорят ни с того, ни с сего,

Что примет он смерть от коня своего.

А вещий Олег свою линию гнул,

Да так, чтоб никто и не пикнул.

Он только однажды волхвов помянул

И то саркастически хмыкнул:

Ведь надо ж болтать ни с того, ни с сего,

Что примет он смерть от коня своего.

А вот он, мой конь, на века опочил,

Один только череп остался.

Олег преспокойно стопу возложил

И тут же, на месте, скончался.

Злая гадюка кусила его,

И принял он смерть от коня своего.

Каждый волхвов покарать норовит,

А нет бы прислушаться, правда!

Олег бы послушал - еще один щит

Прибил бы к вратам Цареграда.

Волхвы-то сказали с того и с сего,

Что примет он смерть от коня своего!

От скучных шабашей

Смертельно уставши,

Две ведьмы идут и беседу ведут:

Ну что ж говорить,

Сходить, посмотреть бы,

Как в городе наши живут!

Как все изменилось,

Уже развалилось

Подножие лысой горы,

И молодцы вроде

Давно не заходят,

Остались одни упыри.

Навстречу им леший:

Вы камо грядеши?

- Намылились в город: у нас ведь тоска!

- Ах гнусные бабы,

Так взяли хотя бы

С собою меня, старика!

Ругая друг дружку,

Взошли на опушку.

Навстречу попался им враг-вурдалак.

Он скверно ругался,

Он к ним увязался,

Крича, будто знает, что как.

Те к лешему: - как он?

- Возьмем вурдалака!

Но кровь не сосать и прилично вести!

Тот малость покрякал,

Клыки свои спрятал,

Красавчиком стал, хоть крести!

Освоились быстро,

Под видом туристов

Поели, попили в кафе «Гранд-Отель»,

Но леший поганил

Своими ногами,

И их попросили оттель.

Пока леший брился,

Упырь испарился,

И леший доверчивость проклял свою.

А ведьмы пошлялись

И тоже смотались,

Освоившись в этом раю.

И наверняка ведь,

Прельстили бега ведьм:

Там много орут, там азарт на бегах!

И там проиграли

Ни много, ни мало

Три тысячи в новых деньгах.

Намокший, поблекший,

Нахохлился леший,

Но вспомнил, что здесь его друг - домовой.

Он начал стучаться:

Где друг, домочадцы?

Ему отвечают: запой!

Пока ведьмы выли

И все просадили,

Пока леший пил, наливался в кафе,

Найдя себе вдовушку,

Выпив ей кровушку,

Спал вурдалак на софе.

Лежит камень в степи, а под него вода течет.

И на камне написано слово:

Кто направо пойдет - ничего не найдет,

А кто прямо пойдет - никуда не придет,

Кто налево пойдет - ничего не поймет

И ни за грош пропадет.

Перед камнем стоят без коней и без мечей

И решают: идти иль не надо

Был один из них зол,

Он направо пошел,

В одиночку пошел,

Ничего не нашел,

Ни деревни, ни сел,

И обратно пришел.

Прямо нету пути никуда не прийти

Но один не поверил в заклятье,

И, подобравши подол,

Напрямую пошел,

Долго ль, коротко бродил,

Никуда не забрел,

Он вернулся и пил,

Он обратно пришел.

Ну, а третий был дурак,

Ничего не знал и так,

И пошел без опаски налево.

Долго ль, коротко ль шагал,

И совсем не страдал,

Пил, гулял и отдыхал,

Никогда не уставал,

Ничего не понимал,

Так всю жизнь и прошагал,

И не сгинул, и не пропал.

В тридевятом государстве,

Трижды девять двадцать семь,

Все держалось на коварстве,

Без проблем и без систем.

Нет того, чтоб сам воевать,

Стал король втихаря попивать.

Расплевался с королевой,

Дочь оставил старой девой,

А наследник пошел воровать.

В тридесятом королевстве

Трижды десять тридцать, что-ль?

В добром дружеском соседстве

Жил еще один король.

Тишь да гладь, да спокойствие там,

Хоть король был от явленный хам,

Он прогнал министров с кресел,

Оппозицию повесил

И скучал от тоски по делам.

В триодиннадцатом царстве,

То бишь в царстве тридцать три,

Царь держался на лекарстве

Воспалились пузыри.

Был он милитарист и вандал,

Двух соседей зазря оскорблял,

Клал им каждую субботу

Оскорбительную ноту,

Шел на международный скандал.

В тридцать третьем царь сказился,

Не хватает, мол, земли.

На соседей покусился,

И взбесились короли.

Обуздать его, снять, только глядь

Нечем в двадцать седьмом воевать,

А в тридцатом полководцы

Все утоплены в колодце,

И вассалы восстать норовят.

Во груди душа словно ерзает,

Сердце в ней горит, словно свечка.

И в судьбе закружит все, задворзает,

То в плечо отдаст, то - осечка.

Ах, ты долюшка несчастливая,

Доля царская несправедливая.

Я - привидение, я - призрак, но мне от сидения больно давно.

Темница тесная,

Везде сквозит.

Хоть бестелесный я,

А все знобит.

Может кто-нибудь обидится,

Но я, право, не шучу.

Испугать, в углу привидеться

Совершенно не хочу.

Жаль, что вдруг тебя казнят,

Ты с душой хорошею.

Можешь запросто, солдат,

Звать меня Тимошею.

Как да во лесу дремучем,

По сырым дуплам да сучьям,

Да по норам по барсучьим,

Мы скучаем да канючим.

Так зачем сидим мы сиднем,

Скуку да тоску наводим?

Ну-ка-ся, ребята, выйдем,

Весело поколобродим.

Мы ребята битые,

Тертые, ученые.

Да во болотах мытые,

Да в омутах моченые.

Как да во лесу дремучем

Что-нибудь да отчебучим,

Добра молодца прищучим,

Пощекочем и помучим.

Воду во реке замутим.

На кустах костей навесим,

Пакостных шуток нашутим,

Весело покуролесим.

Водяные, лешие,

Души забубенные.

Ваше дело - пешие,

А наше дело - конные.

Раззуди-ка ты плечи, звонарь,

Звонкий колокол раскочегаривай.

Ты очнись, встряхнись, гармонист,

Переливами щедро одаривай.

Мы беду навек спровадили,

В грудь ей вбили кол осиновый.

Перебор сегодня свадебный,

Звон над городом малиновый.

Эй, гармошка, дразни, дразни,

Не спеши, подманивай.

Главный колокол звони, звони,

Маленький, подзванивай.

Ну чем же мы, солдаты виноваты,

Что наши пушки не зачехлены?

Пока дела решают супостаты,

Не обойтись без драки и войны.

Я бы пушки и мортиры

Никогда не заряжал,

Не ходил бы даже в тиры,

Детям елки наряжал.

«Напра…, нале…, ружье на пле…, бегом в расположение».

А я стою. ать- два, ать-два, горе не беда.

Хоть тяжело в учении

Легко в бою.

Раззуди плечо, если наших бьют,

Сбитых, сваленных оттаскивай.

Я перед боем тих, я в атаке лют

Ну, а после боя ласковый.

На голом на плацу, на вахт-параде,

В казарме, на часах все дни подряд,

Безвестный, но представленный к награде,

Справляет службу доблестный солдат.

И какие бы не дули ураганные ветра,

Он в дозоре, в карауле от утра и до утра.

«Напра…, нале…, ружье на пле…, бегом в расположение».

А я стою. ать-два, ать-два, живем мы однова,

Хоть тяжело в учении

Легко в бою.

Если ломит враг, бабы слезы льют,

Ядра к пушечкам подтаскивай.

Я перед боем тих, я в атаке лют,

Ну, а после боя, ласковый.

Злая мачеха у Маши, отняла ее наряд.

Ходит Маша без наряда, и ребята не глядят.

Ходит Маша в сарафане, и ребята не глядят,

А на мачехиной дочке серьги яхонтом горят.

Ты стояла у крылечка, а кругом мела пурга,

Я б в награду твои слезы заморозил в жемчуга.

Может для веселья, для острастки,

В жуткую ноябрьскую тьму,

Няня аннушка рассказывала сказки

Внучику, Андрюше своему

Про сороку-белобоку,

Что детей сзывала к сроку

И усаживала деток у стола.

Как сорока та плутовка

Каши наварила ловко,

Этому дала, этому дала,

Этому дала и этому дала.

Это очень старинная сказка, но эта сказка до сих пор еще жива.

Не знаю продолжения рассказа,

И как Андрюша бабушку любил,

Добрый молодец заведовал Главбазой,

Очень добрым молодцем он был.

И при нем в Главснабпитаньи

Там была старуха-няня,

И она была чудесна и жила.

Она без всяких тары-бары

Раздавала всем товары:

Этому дала, этому дала

Этому дала и этому дала.

Это очень старинная сказка, но эта сказка до сих пор еще жива.

И как в сказке, но не для острастки,

Только раз приехела сюда,

Это тоже, может быть, как в сказке,

Сессия Верховного Суда.

Эту сессию я знаю,

Называют выездная

И она была чудесна и мила.

Она без всякой ссоры-склоки

Всем распределила сроки:

Этому дала, этому дала,

Этому дала и этому дала.

Это очень старинная сказка, но эта сказка до сих пор еще жива.

СПОРТ - СПОРТ

Подготовка

Я кричал: «Вы что там, обалдели?

Уронили шахматный престиж.

А мне сказали в нашем спортотделе:

„Вот прекрасно, ты и защитишь.

Но учти, что Фишер очень ярок,

Он даже спит с доскою, сила в нем,

Он играет чисто, без помарок“. -

Ничего я тоже не подарок,

У меня в запасе ход конем.

Ох, вы мускулы стальные,

Пальцы цепкие мои,

Эх, резные, расписные,

Деревянные ладьи.

Друг мой, футболист,

Учил: „Не бойся,

Он к таким партнерам не привык,

За тылы и центр не беспокойся,

А играй по краю, напрямик“.

Я налег на бег, на стометровки,

В бане вес согнал, отлично сплю,

Были по хоккею тренировки…

Словом, после этой подготовки

Я его без мата задавлю.

Ох, вы сильные ладони,

Мышцы крепкие спины,

Ох, вы кони мои, кони,

Эх, вы милые слоны.

„Не спеши, и, главное, не горбись, -

Так боксер беседовал со мной, -

В ближний бой не лезь,

Работай в корпус,

Помни, что коронный твой - прямой“.

Честь короны шахматной на карте,

Он от пораженья не уйдет.

Мы сыграли с Талем десять партий

В преферанс, в очко и на биллиарде.

Таль сказал: „такой не подведет“.

Ох, рельеф мускулатуры,

Мышцы сильные спины

Эх, вы легкие фигуры,

Ох, вы кони да слоны.

И в буфете, для других закрытом,

Повар успокоил: „Не робей,

Ты с таким прекрасным аппетитом

Враз проглотишь всех его коней.

Ты присядешь перед дорогой дальней

И бери с питанием рюкзак.

На двоих готовь пирог пасхальный:

Этот Шифер, хоть и гениальный,

А попить-покушать - не дурак.

Ох, мы крепкие орешки,

Мы корону привезем,

Спать ложимся - вроде пешки,

Но просыпаемся ферзем.

Не скажу, чтоб было без задорин.

Были анонимки и звонки.

Я всем этим только раззадорен,

Только зачесались кулаки.

Напугали даже спозаранку:

Шифер мог бы левою ногой

С шахматной машиной Капабланку.

Сам он вроде заводного танка,

Ничего, я тоже заводной.

Будет тихо все и глухо,

А на всякий там цейтнот

Существует сила духа

И красивый апперкот.

Игра

Только прилетели, сразу сели,

Фишки все заранее стоят,

Фоторепортеры налетели,

И слепят, и с толку сбить хотят.

Но меня и дома кто положит?

Репортерам с ног меня не сбить.

Мне же неумение поможет,

Этот Шифер ни за что не сможет

Угадать, чем буду я ходить.

Выпало ходить ему, задире,

Говорят, он белыми мастак,

Сделал ход с е2 на е4,

Что-то мне знакомое… Так-так.

Ход за мной, что делать надо, Сева?

Наугад, как ночью по тайге,

Помню, всех главнее королева,

Ходит взад-вперед и вправо-влево,

Ну а кони, вроде, только буквой „Г“.

Эх, спасибо заводскому другу,

Научил как ходят, как сдают…

Выяснилось позже, я с испугу

Разыграл классический дебют.

Все гляжу, чтоб не было промашки,

Вспоминаю повара в тоске…

Эх, сменить бы пешки на рюмашки,

Живо б прояснилось на доске.

Вижу, он нацеливает вилку,

Хочет съесть. и я бы съел ферзя.

Эх, под такую закусь бы бутылку.

Но во время матча пить нельзя.

Я голодный. Посудите сами:

Здесь у них лишь кофе да омлет.

Клетки, как круги перед глазами,

Королей я путаю с тузами

И с дебютом путаю дуплет.

Есть примета, вот я и рискую.

В первый раз должно мне повезти.

Да я его замучу, зашахую,

Мне бы только дамку провести.

Не мычу не телюсь, весь, как вата.

Надо что-то бить, уже пора.

Чем же бить? Ладьею - страшновато,

Справа в челюсть - вроде рановато,

Неудобно, все же первая игра.

А он мою защиту разрушает

Старую индийскую в момент,

Это смутно мне напоминает

Индо-пакистанский инцидент.

Только зря он шутит с нашим братом,

У меня есть мера, даже две.

Если он меня прикончит матом,

Так я его через бедро с захватом

Или ход конем по голове.

Я еще чуток добавил прыти,

Все не так уж сумрачно вблизи.

В мире шахмат пешка может выйти,

Если тренируется, в ферзи.

Шифер стал на хитрости пускаться:

Встанет, пробежится и назад,

Предложил турами поменяться…

Ну, еще б ему меня не опасаться:

Я же лежа жму сто пятьдесят.

Я его фигурку смерил оком,

И когда он объявил мне шах,

Обнажил я бицепс ненароком,

Даже снял для верности пиджак.

И мгновенно в зале стало тише,

Он заметил, как я привстаю.

Видно ему стало не до фишек,

И хваленый, пресловутый Фишер

Сразу согласился на ничью.

Я бегу, топчу, скользя

По гаревой дорожке.

Мне есть нельзя и спать нельзя,

И пить нельзя ни крошки.

Я сейчас гулять хочу

У Гурьева Тимошки,

Ну, а я бегу, топчу по гаревой дорожке.

А гвинеец Сэм Брук обошел меня на круг.

А вчера все вокруг говорили: Сэм - друг

Сэм - наш гвинейский друг.

Друг-гвинеец так и прет,

Все больше отставание,

Но я надеюсь, что придет

Второе мне дыхание.

Третье за ним ищу, четвертое дыханье.

Ну, я на пятом сокращу с гвинейцем расстоянье.

Тоже мне, хороший друг. Обошел меня на круг.

А вчера все вокруг говорили: Сэм - друг,

Сэм - наш гвинейский друг.

Гвоздь программы - марафон,

А градусов - все тридцать.

Но к жаре привыкший он,

Вот он и мастерится.

Посмотрел бы на него,

Когда бы минус тридцать.

А теперь достань его.

Осталось материться.

Тоже мне хороший друг.

Обошел меня на круг.

Нужен мне такой друг,

Сэм - друг

Сэм - наш гвинейский друг.

Десять тысяч и всего один забег

Остался.

В это время наш Бескудников Олег

Зазнался.

Я, - говорит, - болен, бюллетеню, нету сил!

И сгинул.

Вот тогда наш тренер мне и предложил,

- Беги, мол.

Я ж на длинной на дистанции помру,

Не охну.

Пробегу всего от силы первый круг

И сдохну.

Но сурово эдак тренер мне

Мол, надо, Федя.

Главное дело, чтоб воля, говорит, была

К победе.

Воля волей, если сил невпроворот,

А я увлекся.

Я на десять тыщ рванул, как на пятьсот,

И спекся.

Подвела меня (ведь я предупреждал)

Дыхалка.

Пробежал всего два круга и упал,

А жалко.

А наш тренер, экс- и вице-чемпион

Оруда,

Не пускать меня велел на стадион,

Иуда.

Ведь вчера еще мы брали с ним с тоски

По банке,

А сегодня он кричит: меняй коньки

На санки!

Жалко тренера, он парень неплохой

Ну и бог с ним,

Я теперь ведь занимаюсь и борьбой

И боксом

Не имею я теперь на счет на свой

Сомнений.

Только все вдруг стали очень вежливы со мной.

И тренер.

Удар, удар, еще удар,

Опять удар и вот,

Борис Буткеев, Краснодар

Проводит апперкот.

Вот он прижал меня в углу,

Вот я едва ушел,

Вот апперкот, я на полу

И мне нехорошо.

И думал Буткеев, мне челюсть кроша:

И жить хорошо, и жизнь хороша.

При счете 7 я все лежу,

Рыдают землячки.

Встаю, ныряю, ухожу

И мне идут очки.

Неправда, будто бы к концу

Я силы берегу.

Бить человека по лицу

Я с детства не могу.

Но думал Буткеев, мне ребра круша:

И жить хорошо, и жизнь хороша.

В трибунах свист, в трибунах вой,

Ату его, он трус!

Буткеев лезет в ближний бой,

А я к канатам жмусь.

Но он пролез, он сибиряк,

Настырные они.

И я сказал ему:

“Чудак, устал, ведь, отдохни.”

Но он не услышал, он думал, дыша:

Что жить хорошо, и жизнь хороша

А он все бьет, здоровый черт,

Я вижу быть беде. (ему б в НКВД)

Ведь бокс не драка - это спорт

Отважных и те де.

Вот он ударил. Раз, два, три.

И сам лишился сил.

Мне руку поднял рефери,

Которой я не бил.

Лежал он и думал: что жизнь хороша,

Кому хороша, а кому ни шиша.

Я раззудил плечо - трибуны замерли,

Молчанье в ожидании храня.

Эх, что мне мой соперник - Джон ли,

Крамер ли: рекорд уже в кармане у меня.

Заметано, заказано, заколото,

Мне кажется, я следом полечу…

Но мне нельзя, ведь я - метатель молота:

Приказано метать - и я мечу.

Эх, жаль, что я мечу его в Италии,

Я б дома кинул молот без труда.

Ужасно далеко, куда подалее, и,

Лучше б, если раз и навсегда.

Я против восхищения повального,

Но я надеюсь, года не пройдет,

Я все же зашвырну в такую даль его,

Что и судья с ищейкой не найдет.

Вокруг меня корреспонденты бесятся,

Мне помогли, - им отвечаю я,

Взобраться по крутой спортивной лестнице

Мой коллектив, мой тренер и моя семья.

Как спорт, поднятье тяжестей не ново

В истории народов и держав.

Вы помните, как некий грек другого

Поднял и бросил, чуть попридержав.

Как шею жертвы, круглый гриф сжимаю,

Чего мне ждать, оваций или свист?

Я от земли Антея отрываю,

Как первый древнегреческий штангист.

Не обладаю грацией мустанга,

Скован я, в движеньях не скор.

Штанга, перегруженная штанга

Вечный мой соперник и партнер.

Такую неподъемную громаду

Врагу не пожелаю своему.

Я подхожу к тяжелому

Снаряду с тяжелым чувством:

Вдруг не подниму.

Мы оба с ним как будто из металла,

Но только он действительно металл,

А я так долго шел до пьедестала,

Что вмятины в помосте протоптал.

Не обладаю грацией мустанга,

Скован я, в движеньях не скор.

Штанга, перегруженная штанга

Вечный мой соперник и партнер.

Повержен враг на землю.

Как красиво. Но крик „вес взял“

У многих на слуху.

Вес взят - прекрасно, но не справедливо

Ведь я внизу, а штанга наверху.

Такой триумф подобен пораженью,

А смысл победы до смешного прост:

Все дело в том, чтоб, завершив движенье,

С размаху штангу бросить на помост.

Не обладаю грацией мустанга,

Скован я, в движеньях не скор.

Штанга, перегруженная штанга

Вечный мой соперник и партнер.

Он вверх ползет, чем дальше, тем безвольней

Мне напоследок мышцы рвет по швам

И со своей высокой колокольни

Мне зритель крикнул:

„Брось его к чертям!“

Но еще одно последнее мгновенье,

И брошен наземь мой железный бог…

Я выполнял обычное движенье

С коротким злым названием „рывок“.

Что случилось? Почему кричат?

И судья зачем-то завопил.

Просто восемь сорок результат,

Только за черту я заступил.

Ох, приходится до дна ее испить,

Чашу с ядом вместо кубка я беру.

Стоит только мне черту переступить,

Превращаюсь в человека-кенгуру.

Я стараюсь, как и все, на доску наступать,

Стою наказания любого:

На Спартакиаде федерации опять

Прыгнул я, как школьник из Тамбова.

Что случилось? Почему кричат?

Почему мой тренер завопил?

Просто ровно восемь шестьдесят,

Только за черту я заступил.

Что же делать мне? Как быть? Кого винить,

Если мне черта совсем не по нутру?

Видно негру мне придется уступить

Этот титул человека-кенгуру.

Мне давали даже черный кофе на десерт,

Но, хоть был я собран и взволнован,

На Спартакиаде всех народов СССР

За черту я заступаю снова.

Что случилось? Почему кричат?

Странно комментатор завопил.

Восемь девяносто, говорят,

Только за черту я заступил.

Порвалась у тренеров терпенья нить.

Так и есть - негр титул мой забрал.

Если б ту черту да к черту отменить,

Я б Америку догнал и перегнал.

Верю: мне наденут все же лавровый венец,

Я великий миг готовлю тайно.

Знаю я, наступит он, настанет, наконец:

Я толкнусь с доски, хотя б случайно.

Что случилось? Почему кричат?

Отчего соперник завопил?

9-70 который раз подряд,

Только за черту я заступил.

Хоть летаю, как пушинка на ветру,

Я все время поражение терплю.

Нет, не быть мне человеком-кенгуру -

Знаю точно: я опять переступлю.

Я такой напасти не желаю и врагу,

Ухожу из спорта я без позы:

Прыгать, как положено, я, видно, не могу,

А как не положено - без пользы.

Разбег, толчок и - стыдно подыматься,

Вот рту опилки, слезы из-под век.

На рубеже проклятом 2,12

Мне планка преградила путь наверх.

Я признаюсь вам, как на духу,

Такова вся спортивная жизнь:

Лишь мгновение ты наверху

И стремительно падаешь вниз.

Но съем плоды запретные с древа я,

И за хвост подергаю славу я,

Хоть у них у всех толчковая - левая,