Книга 1

Водными займитесь процедурами.

Если вы уже устали,

Сели-встали, сели-встали.

Не страшны нам Арктика с Антарктикой.

Главный академик Иоффе доказал:

Коньяк и кофе

Вам заменят спорт и профилактика.

Не страшны дурные вести -

Мы в ответ бежим на месте.

В выигрыше даже начинающий.

Красота: среди бегущих

Первых нет и отстающих.

Бег на месте общепримиряющий.

На границе с Турцией или с Пакистаном

Полоса нейтральная. Справа, где кусты,

Наши пограничники с нашим капитаном,

А на ихней стороне - ихние посты,

А на нейтральной полосе цветы

Необычайной красоты!

Капитанова невеста жить решила вместе.

Прибежала, говорит, милый, то да се.

Надо хоть букет цветов подарить невесте.

Что за свадьба без цветов? Пьянка, да и все!

К ихнему начальнику, будто по повестке,

Тоже баба прикатила - налетела блажь.

И тоже, милый, говорит, только по-турецки,

Будет свадьба, свадьба и шабаш.

Наши пограничники, храбрые ребята,

Трое вызвались идти, а с ними капитан.

Разве ж знать они могли, что и азиаты

Порешили в эту ночь вдарить по цветам!

Пьян от запаха цветов капитан мертвецки,

Ну, а ихний капитан тоже в доску пьян.

И повалился он в цветы, охнув по-турецки,

И по-русски крикнув: - Мать… рухнул капитан.

Спит капитан, и ему снится,

Что открыли границу, как ворота в кремле.

Ему и на фиг не нужна была чужая заграница,

Он пройтиться хотел по ничейной земле.

Почему же нельзя?

Ведь земля-то ничья,

Ведь она - нейтральная!

А на нейтральной полосе цветы

Необычайной красоты!

Мой сосед об ездил весь Союз:

Что-то ищет, а чего - не видно.

Я в дела чужие не суюсь,

Но мне очень больно и обидно.

У него на окнах плюш и шелк,

Баба его шастает в халате…

Я б в Москве с киркой уран нашел

При такой повышенной зарплате.

И, сдается мне, что люди врут:

Он нарочно ничего не ищет.

А для чего? Ведь денежки идут,

Ох, какие крупные деньжищи!

А вчера на кухне ихний сын

Головой упал у нашей двери

И разбил - нарочно, - мой графин.

А я мамаше - счет в тройном размере.

Ему платят рупь, а мне - пятак

Пусть теперь дает мне неустойку.

Я ведь не из зависти, я - так,

Ради справедливости и только.

Ну, ничего я им создам уют.

Живо он квартиру обменяет.

У них денег куры не клюют,

А у нас - на водку не хватает.

Дамы, господа, других не вижу здесь.

Блеск, изыск и общество прелестно…

Сотвори, господь, хоть пятьдесят Одесс,

Все равно в Одессе будет тесно.

Говорят, что здесь бывала

Королева из Непала

И какой-то крупный лорд из Эдинбурга,

И отсюда много ближе

До Берлина и Парижа,

Чем из даже самого Санкт-Петербурга.

Вот приехал в город меценат и крез,

Весь в деньгах - с задатками повесы.

Если был он с гонором, так будет без,

Шаг ступив по улицам Одессы.

Из подробностей пикантных

Две: мужчин столь элегантных

В целом свете вряд ли встретить бы смогли вы;

Ну, а женщины Одессы

Все скромны, все поэтессы,

Все умны, а в крайнем случае, красивы.

Грузчики в порту, которым равных нет,

Отдыхают с баснями Крылова.

Если вы чуть-чуть художник и поэт,

Вас поймут в Одессе с полуслова.

Нет прохода здесь, клянусь вам,

От любителей искусства,

И об этом много раз писали в прессе.

Если в Англии и в Штатах

Недостаток в меценатах,

Пусть приедут, позаимствуют в Одессе.

Пушкин, величайший на земле поэт,

Бросил все и начал жить в Одессе.

Проживи он здесь еще хоть пару лет,

Кто б тогда услышал о Дантесе?

Дамы, господа, я восхищен и смят.

Мадам, месье, я счастлив, что таиться.

Леди, джентельмены, я готов сто крат

Умереть и снова здесь родиться.

Все в Одессе: море, песни,

Порт, бульвар и много лестниц,

Крабы, устрицы, акации, Мезон Шанте.

Да, наш город процветает,

Но в Одессе не хватает

Самой малости - театра варьете.

В Пекине очень мрачная погода.

У нас в Тамбове на заводе перекур.

Мы пишем вам с тамбовского завода,

Любители опасных авантюр.

Тем, что вы договор не подписали,

Вы причинили всем народам боль

И, извращая факты, доказали,

Что вам дороже генерал де Голль.

Нам каждый день насущный мил и дорог,

Но если даже вспомнить старину,

То это ж вы изобретали порох

И строили китайскую стену.

Мы понимаем, вас совсем немало,

Чтоб триста миллионов погубить.

Но мы уверены, что сам товарищ Мао,

Ей-богу, очень-очень хочет жить.

Когда вы рис водою запивали,

Мы проявляли интернационализм.

Небось, когда вы русский хлеб жевали,

Не говорили про оппортунизм.

Боитесь вы, что реваншисты в бонне,

Что вашингтон грозится перегнать.

Но сам Хрущев сказал еще в ООН-е,

Что мы покажем кузькину им мать.

Вам не нужны ни бомбы ни снаряды,

Не раздувайте вы войны пожар,

Мы нанесем им, если будет надо,

Ответный термоядерный удар.

А если зуд - без дела не страдайте,

У вас еще достаточно делов:

Давите мух, рождаемость снижайте,

Уничтожайте ваших воробьев.

И не интересуйтесь нашим бытом,

Мы сами знаем, где у нас чего,

Так наш ЦК писал в письме открытом.

Мы одобряем линию его.

Мао Цзе Дун -

Большой шалун:

Он до сих пор не прочь кого-нибудь потискать.

Заметив слабину

Меняет враз жену.

И вот недавно докатился до артистки.

Он маху дал,

Он похудел:

У ней открылся темперамент слишком бурный.

Не баба - зверь,

Она теперь

Вершит делами революции культурной.

Ану-ка встань,

Цзинь Цзянь,

Ану талмуд достань.

Уже трепещут мужнины враги.

Уже видать концы

Жена Лю Шао Цы

Сломала две свои собачие ноги.

А кто не чтит цитат,

Тот ренегат и гад,

Тому на заднице наклеим дацзыбао.

Кто с Мао вступит в спор,

Тому дадут отпор

Его супруга вместе с другом Линем Бяо.

А кто не верит нам,

Тот негодяй и хам.

А кто не верит нам, тот прихвостень и плакса.

Марксизм для нас - азы.

Ведь Маркс не плыл в Янцзы,

Китаец Мао раздолбал еврея Маркса.

Возле города пекина

Ходят-бродят хунвейбины.

И старинные картины

Ищут-рыщут хунвейбины.

И не то, чтоб хунвейбины

Любят статуи, картины,

Вместо статуй будут урны

Революции культурной.

И ведь главное, знаю отлично я,

Как они произносятся,

Но что-то весьма неприличное

На язык ко мне просится,

Хунвейбины.

Хунвейбины - ведь это ж неприлично.

Вот придумал им забаву

Ихний вождь, товарищ Мао,

Не ходите дети в школу,

Помогите бить крамолу,

И не то, чтоб эти детки

Были вовсе малолетки.

Изрубили эти детки

Очень многих на котлетки.

И ведь главное, знаю отлично я,

Как они произносятся,

Но что-то весьма неприличное

На язык ко мне просится,

Хунвейбины.

Вот немного посидели,

А теперь похулиганим

Что-то тихо, в самом деле -

Думал Мао с Ляо Бянем.

Чем еще уконтрапупить

Мировую атмосферу?

Вот еще покажем крупный кукиш

США и СССР-у.

Но ведь главное, знаю отлично я,

Как они произносятся,

Но что-то весьма неприличное

На язык ко мне просится.

Хунвейбины.

Есть на Земле предостаточно рас,

Просто цветная палитра,

Воздуха каждый вдыхает за раз

Два с половиною литра.

Если так дальше, так полный привет,

Скоро конец нашей эры,

Эти китайцы за несколько лет

Землю лишат атмосферы.

Сон мне тут снился неделю подряд,

Сон с пробужденьем кошмарным,

Будто я дома, а на кухне сидят

Мао Цзедун с Линем Бяо.

И разделился наш маленький шар

На три огромные части,

Их - миллиард, нас - миллиард,

А остальное - китайцы.

И что подают мне какой-то листок,

На, мол, подписывай, ну же.

Очень нам нужен ваш Дальний Восток,

Ах, как ужасно нам нужен.

Только об этом о сне вспоминал,

Только о нем я и думал,

Я сослуживца недавно назвал

Мао, простите, Цзедуном.

Но вскорости мы на луну полетим,

Что нам с Америкой драться,

Левую нам, правую им,

А остальное - китайцам.

Потеряли истинную веру,

Больно мне за наш СССР.

Отберите орден у Насера,

Не подходит к ордену Насер.

Можно даже крыть с трибуны матом,

Раздавать подарки вкривь и вкось,

Называть Насера нашим братом,

Но давать Героя - это брось.

А почему нет золота в стране?

Раздарили, просто раздарили,

Лучше бы давали на войне,

А насеры после б нас простили.

ЗАНОЗЫ

Протопи ты мне баньку, хозяюшка,

Раскалю я себя, распалю.

На полати у самого краюшка

Я сомненья в себе истреблю.

Разомлею я до неприличности,

Ковш холодный - и все позади.

И наколка времен культа личности

Засинеет на левой груди.

Протопи ты мне баньку по-белому,

Я от белого свету отвык.

Угорю я, и мне угорелому

Пар горячий развяжет язык.

Сколько веры и лесу повалено,

Сколь изведано горя и трасс,

А на левой груди профиль Сталина,

А на правой - Маринка анфас.

Эх, за веру мою беззаветную

Сколько лет «отдыхал» я в «раю»!

Променял я на жизнь беспросветную

Несусветную глупость мою.

Протопи ты мне баньку по-белому,

Я от белого свету отвык.

Угорю я, и мне угорелому

Пар горячий развяжет язык.

Вспоминаю, как утречком раненько

Брату крикнуть успел: «Пособи!»

И меня два красивых охранника

Повезли из Сибири в Сибирь.

А потом на карьере ли, в топи ли,

Наглотавшись слезы и сырца,

Ближе к сердцу кололи мы профили

Так, чтоб слышал как рвутся сердца.

Не топи ты мне баньку по-белому

Я от белого свету отвык.

Угорю я, и мне угорелому

Пар горячий развяжет язык.

Ох, знобит от рассказа дотошного,

Пар мне мысли прогнал от ума.

Из тумана холодного прошлого

Окунаюсь в горячий туман.

Застучали мне мысли под темечком,

Получилось, я зря им клеймен!

И хлещу я березовым веничком

По наследию мрачных времен.

Протопи ты мне баньку по-белому,

Я от белого свету отвык.

Угорю я, и мне угорелому

Пар горячий развяжет язык.

Благодать или благословение,

Ниспошли на подручных своих,

Дай им бог совершить омовение,

Окунаясь в святая святых.

Все порок, грехи и печали,

Равнодушье, как и спор,

Пар который вот только поддали,

Вышибает, как пули из пор.

Все, что мучит тебя, испарится,

И поднимется вверх к небесам,

Ты ж, очистившись должен спуститься,

Бог с грехами расправится сам.

Не стремись прежде времени к душу,

Не равняй очищенье с мытьем,

Нужно веником выпороть душу,

Нужно выпарить мрак из нее.

Унесет все остатки уродства

Этот душ из целительных вод,

Это вроде возврат первородства,

Нет, скорей осушенье болот.

Здесь нет голых, стесняться не надо,

Что кривая рука да нога,

Здесь подобие райского сада,

Пропуск тем, кто раздет донага.

И в предбаннике сбросивши вещи,

Всю одежду свою позабудь,

Одинаково веничек хлещет

Так что зря не вытягивай грудь.

Все равны здесь единым богатством,

И легко переносят жару,

Здесь свободу и равенство с братством

Ощущаешь в поту и в пару.

Благодать или благословенье

Ниспошли на подручных своих,

Дай им бог совершить омовенье,

Окунаясь в святая святых.

Копи! Ладно, мысли свои вздорные копи!

Копи, только баню мне по-черному топи!

Вопи, все равно меня утопишь, но вопи!

Топи! Только баню мне, как хочешь, но топи!

ПРИПЕВ:

Эх, сегодня я отмаюсь,

Эх, освоюсь,

Но сомневаюсь,

Что отмоюсь.

Не спи! Где рубаху мне по пояс добыть?

Топи! Ох, сегодня я отмоюсь добела!

Кропи! В бане стены закопченые, кропи!

Топи! Слышишь? Баню мне по-черному топи!

ПРИПЕВ.

Кричи! Загнан в угол зельем, словно гончей лось!

Молчи! У меня уже похмелье кончилось!

Купи! Хоть кого-нибудь из охранников купи!

Топи! Эту баню ты мне раненько топи!

ПРИПЕВ.

Терпи! Ты сама по дури продала меня!

Топи! Чтоб я чист был, как щенок к исходу дня!

Вопи! Все равно меня утопишь, но вопи!

Топи! Только баню мне, как хочешь, но топи!

ПРИПЕВ.

И вкусы, и запросы мои странны,

Я экзотичен, мягко говоря,

Могу одновременно грызть стаканы

И Шиллера читать без словаря.

Во мне два я, два полюса планеты,

Два разных человека, два врага,

Когда один стремится на балеты,

Другой стремится прямо на бега.

И я борюсь, давлю в себе мерзавца.

О, участь беспокойная моя.

Боюсь ошибки, может оказаться,

Что я давлю не то второе я.

Когда в душе я раскрываю гранки

На тех местах, где искренность сама,

Тогда мне в долг дают официантки

И женщины ласкают задарма.

Но вот летят к чертям все идеалы,

Но вот я груб, я нетерпим и зол,

Но вот сижу и тупо ем бокалы,

Забрасывая Шиллера под стол.

И суд идет, весь зал мне смотрит в спину,

И прокурор, и гражданин судья.

Поверьте мне, не я разбил витрину,

А подлое мое второе я.

И я прошу вас строго не судите,

Лишь дайте срок, но не давайте срок.

Я буду посещать суды, как зритель,

И в тюрьмы заходить на огонек.

И я клянусь вам искренне, публично,

Старания свои утрою я,

И поборю раздвоенную личность,

И не мое мое второе я.

Я больше не намерен бить витрины

И лица граждан, так и запиши,

Я воссоединю две половины

Моей больной раздвоенной души.

Искореню, похороню, зарою,

Очищусь, ничего не скрою я.

Мне чуждо это е-мое-второе,

Нет, это не мое второе я.

Отбросьте прочь свой деревянный посох.

Упав на снег и полежав ничком,

Я встал и сел в погибель на колесах,

Презрев передвижение пешком.

Я не предполагал играть судьбою,

Не собирался спирт в огонь подлить

Я, просто, этой быстрою ездою

Намеревался жизнь себе продлить.

Подошвами своих спортивных чешек

Топтал я прежде тропы и полы

И был неуязвимым для насмешек,

И был недосягаем для хулы.

Но я в другие перешел разряды,

Меня не примут в общую кадриль.

Я еду. я ловлю косые взгляды

И на меня и на автомобиль.

Прервав общенье и рукопожатья,

Отворотилась прочь моя среда.

Но кончилось глухое неприятье,

И началась открытая вражда.

Я в мир вкатился чуждый нам по духу,

Все правила движения поправ.

Орудовцы мне робко жали руку,

Вручая две квитанции на штраф.

Я во вражду включился постепенно,

Я утром зрел плоды ночных атак:

Морским узлом завязана антенна.

То был намек: с тобою будет так…

Прокравшись огородами, полями,

Вонзали шила в шины, как кинжал.

Я ж отбивался целый день рублями

И не сдавался, и в боях мужал.

Безлунными ночами я нередко

Противника в засаде поджидал.

Но у него поставлена разведка,

И он в засаду мне не попадал.

И вот, как языка, бесшумно сняли

Передний мост. И унесли во тьму.

Передний мост, казалось бы детали,

Но без него и задний ни к чему.

Я доставал рули, мосты, колеса

Не за глаза красивые, за мзду.

И понял я, не одолеть колосса.

Назад! Пока машина на ходу.

Назад к моим нетленным пешеходам,

Пусти назад! О, отворись, сезам!

Назад, в метро, к подземным пешеходам!

Назад! Руль влево - и по тормозам!

Восстану я из праха вновь обыден

И улыбнусь, выплевывая пыль.

Теперь народом я не ненавидим,

За то, что у меня автомобиль.

Без запретов и следов,

Об асфальт сжигая шины,

Из кошмара городов

Рвутся за город машины,

И громоздкие, как танки,

«Форды», «Линкольны», «Селены»,

Элегантные «Мустанги»,

«Мерседесы», «Ситроены».

Будто знают игра стоит свеч,

Это будет кровная месть городам,

Поскорей, только б свечи не сжечь,

Карбюратор, и что у них есть еще там.

И не видно полотна,

Лимузины, лимузины.

Среди них, как два пятна,

Две красивые машины,

Будто связанные тросом,

А где тонко - там и рвется,

Акселераторам, подсосам

Больше дела не найдется.

Будто знают игра стоит свеч,

Только вырваться, выплатят все по счетам,

Ну, а может он скажет ей речь

На клаксоне, и что у них есть еще там.

Это солнце машин

На тебя таит обиду,

Светло-серый лимузин,

Не теряй ее из виду,

Впереди, гляди, разъезд,

Больше риску, больше веры,

Опоздаешь, так и есть,

Ты промедлил, светло-серый.

Они знали - игра стоит свеч

А теперь - это сигналы рекламным щитам.

Ну, а может гора ему с плеч,

И с капота, и что у них есть еще там.

Нет, развилка как беда,

Стрелки брось,

И вот не здесь ты,

Неужели никогда

Не сближают нас разъезды?

Этот сходится один,

И врубив седьмую скорость,

Светло-серый лимузин позабыл

Нажать на тормоз.

Чтоб, съезжаться, пустые мечты,

Или это есть кровная месть городам.

Покатились колеса, сердца и мосты,

Или что у них есть еще там.

(Из к/ф «Единственная дорога»)

В дорогу живо или в гроб ложись.

Да, выбор небогатый перед нами.

Нас обрекли на медленную жизнь мы

К ней для верности прикованы цепями.

А кое-кто поверил второпях,

Поверил без оглядки, бестолково,

Но разве это жизнь, когда в цепях,

Но разве это выбор, если скован.

Коварна нам оказанная милость,

Как зелье полоумных ворожих,

Смерть от своих за камнем притаилась,

И сзади тоже смерть, но от чужих.

Душа застыла, тело затекло,

И мы молчим, как подставные пешки,

А в лобовое грязное стекло

Глядит и скалится позор кривой усмешки.

И если бы оковы разломать,

Тогда бы мы и горло перегрызли

Тому, кто догадался приковать

Нас узами цепей к хваленой жизни.

Неужто мы надеемся на что-то,

А, может быть, нам цель не по зубам?

Зачем стучимся в райские ворота

Костяшками по кованным скобам?

Нам предложили выход из войны,

Но вот какую заложили цену:

Мы к долгой жизни приговорены

Через вину, через позор, через измену.

Но стоит ли и жизнь такой цены?

Дорога не окончена, спокойно.

И в стороне от той большой войны

Еще возможно умереть достойно.

И рано нас равнять с болотной слизью,

Мы гнезд себе на гнили не совьем,

Мы не умрем мучительною жизнью,

Мы лучше верной смертью оживем.

(Из фильма «Сказ о том, как царь Петр арапа женил»)

Как засмотрится мне нынче, как задышится!

Воздух крут перед грозой, круто вязок.

Что споется мне сегодня, что услышится!

Птицы вещие поют, и все из сказок.

Птица Сирин мне радостно скалится,

Веселит, зазывает из гнезд,

А напротив тоскует, печалится,

Травит душу чудной Алконост.

Словно семь заветных струн

Зазвенели в свой черед:

Это птица Гамаюн

Надежду подает!

В синем небе, колокольнями проколотом,

Медный колокол, медный колокол

То ль возрадовался, то ли осерчал.

Купола в России кроют чистым золотом,

Чтобы чаще господь замечал.

Я стою, как перед вечною загадкою,

Пред великой да сказочной страною,

Перед солоно - да горько - кисло-сладкою,

Голубою, родниковою, ржаною.

Грязью чавкая, жирной да ржавой

Вязнут лошади по стремена,

Но влекут меня сонной державою,

Что раскисла, опухла от сна.

Словно семь богатых лун

На пути моем встает:

Это птица Гамаюн

Надежду подает.

Душу сбитую да стертую утратами,

Душу сбитую перекатами,

Если до крови лоскут истончал,

Залатаю золотыми я заплатами,

Чтобы чаще господь замечал.

Как по Волге-матушке,

По реке-кормилице

Все суда с товарами,

Струги да ладьи,

И не надорвалася,

И не притомилася

Ноша не тяжелая,

Корабли свои.

Вниз по Волге плавая,

Прохожу пороги я

И гляжу на правые

Берега пологие.

Там камыш шевелится,

Поперек ломается,

Справа берег стелется,

Слева поднимается.

Волга песни слышала

Хлеще, чем «Дубинушка»,

В ней вода исхлестана

Пулями врагов.

И плыла по матушке

Наша кровь-кровинушка,

Стала бурой пеною

Возле берегов.

Долго в воды пресные

Лились слезы строгие.

Берега отвесные

Берега пологие

Плакали, измызганы

Острыми подковами,

Но теперь зализаны

Эти раны волнами.

Что-то с вами сделалось,

Берега старинные,

Там, где стены древние,

На холмах кремли,

Словно пробудилися

Молодцы былинные

И, числом несметные,

Встали из земли.

Лапами грабастая,

Корабли стараются,

Тянут баржи с Каспия,

Тянут-надрываются,

Тянут, не оглянутся,

И на версты многие

За крутыми тянутся

Берега пологие.

Пожары над страной

Все выше, жарче, веселей.

Их отблески плясали в два притопа, три прихлопа,

Но вот судьба и время

Пересели на коней,

А там в галоп, под пули в лоб

И мир ударило в озноб

От этого галопа.

Шальные пули злы,

Глупы и бесталковы,

А мы летели вскачь

Они за нами влет.

Расковывались кони,

И горячие подковы

Летели в пыль на счастье тем,

Кто их потом найдет.

Увертливы поводья, словно угри,

И спутаны и волосы и мысли на бегу,

А ветер дул и расправлял нам кудри

И распрямлял извилины в мозгу.

Ни бегство от огня,

Ни страх погони - ни при чем,

А время поскакало, и

Фортуна улыбалась.

И сабли седоков

Скрестились с солнечным лучем.

Седок - поэт,

А конь - Пегас,

Пожар померк, потом погас,

А скачка разгоралась.

Еще не видел свет подобного аллюра!

Копыта били дробь.

Трезвонила капель.

Помешанная на крови, слепая пуля-дура

Прозрела, поумнела вдруг

И чаще била в цель.

И кто кого - азартней перепляса,

И кто скорее - в этой скачке опоздавших нет,

А ветер дул, с костей сдувая мясо

И радуя прохладою скелет.

Удача впереди, и исцеление больным

Впервые скачет время напрямую, не по кругу.

Обещанное - завтра

Будет горьким и хмельным…

Светло скакать

Врага видать,

И друга тоже… благодать!

Судьба летит по кругу!

Доверчивую смерть вкруг пальца обернули.

Замешкалась она, забыв махнуть косой.

Уже не догоняли нас и отставали пули.

Удастся ли умыться нам не кровью, а росой?

Пел ветер все печальнее и глуше,

Навылет время ранено,

Досталось и судьбе.

Ветра и кони и тела и души

Убитых выносили на себе.

Я все вопросы освещу сполна,

Дам любопытству удовлетворенье.

Да! У меня француженка жена,

Но русского она происхожденья.

Нет! У меня сейчас любовниц нет.

А будут ли? Пока что не намерен.

Не пью примерно около двух лет.

Запью ли вновь? Не знаю, не уверен.

Да нет! Живу не возле «Сокола»,

В Париж пока что не проник…

Да что вы все вокруг да около?

Да спрашивайте напрямик!

Я все вопросы освещу сполна,

Как на духу попу в исповедальне.

В блокноты ваши капает слюна

Вопросы будут, видимо, о спальне?

Да, так и есть! Вот густо покраснел

Интервьюер: - Вы изменяли женам?

Как-будто за портьеру посмотрел

И под кровать залег с магнитофоном.

Да нет! Живу не возле «Сокола»,

В париж пока что не проник…

Да что вы все вокруг да около?

Да спрашивайте напрямик!

Теперь я к основному перейду.

Один, стоявший скромно в уголочке,

Спросил: - А что имели вы в виду

В такой-то песне и в такой-то строчке?

Ответ: - Во мне Эзоп не воскресал.

В кармане фиги нет, не суетитесь!

А что имел в виду - то написал:

Вот, вывернул карманы - убедитесь!

Да нет! Живу не возле «Сокола»,

В Париж пока что не проник…

Да что вы все вокруг да около?

Да спрашивайте напрямик!

Оплавляются свечи

На старинный паркет.

Дождь кидает на плечи

Серебром с эполет.

Как в агонии бродит

Золотое вино.

Пусть былое уходит,

Что придет - все равно.

И, в предсмертном томленьи

Озираясь назад,

Убегают олени,

Нарываясь на залп.

Кто-то дуло наводит

На невинную грудь.

Пусть былое уходит,

Пусть придет что-нибудь.

Кто-то злой и умелый,

Веселясь, наугад

Мечет острые стрелы

В воспаленный закат.

Слышно в буре мелодий

Повторение нот.

Все былое уходит.

Что пройдет, то пройдет.

Так дымно, что в зеркале нет отраженья

И даже напротив не видно лица.

И мары успели устать от куренья,

Но все-таки я допою до конца.

Все нужные ноты давно заиграли,

Сгорело, погасло вино в бокале,

Минутный порыв говорить пропал,

И лучше мне молча допить бокал.

Полгода не балует солнцем погода,

И души застыли под коркою льда,

И видно напрасно я жду ледохода,

И память на может согреть в холода.

Все нужные ноты давно заиграли,

Сгорело, погасло вино в бокале,

Минутный порыв говорить пропал,

И лучше мне молча допить бокал.

В оркестре играют устало, сбиваясь.

Смыкается круг, не порвать мне кольца.