— Твои сказки были невероятно хороши. Из-за них я простил тебя, когда ты ушла. Ах, как мне хотелось в них верить — Роа, Браззаль… Ничего подобного я больше никогда не слышал. Я любил тебя, а ты любила меня. — Он говорил грустно. Зира плакала, ей хотелось ударить его по лицу, но не было сил.

— Ты вылитый отец, и не только внешне… Он тоже был горазд на всякие гадости…

— Теперь я наконец понял, почему я так любил тебя, — что бы ни случилось, чем бы ни грозила тебе судьба, ты всегда упрямо повторяла: «Я не боюсь!» — Анахайм удивленно покачал головой. — Поэтому я пощадил твоего сына. Почему же сейчас ты боишься? Ты состарилась, Эва?

Зира вытерла слезы и хотела что-то сказать, но Анахайм мягко прикрыл ей рот ладонью.

— Подожди. Вы все будете играть по моим правилам. Для начала, чтобы взбодрились твои мужчины, я заберу у тебя твою гордость, твою крошку Лавинию. Пусть суетятся, подпрыгивают, будто их поджаривают. А тебе по старой дружбе достанется самое простое — ты должна будешь ответить на вопрос, — Анахайм сделал эффектную паузу, — кто я. Тебе это будет сделать легче всех, не так ли?

— Я и так знаю, кто ты, — ты дьявол…

Анахайм довольно усмехнулся.

— Помнишь, ты говорила, что никто не целовал тебя так, как я?

Он резко привлек Зиру к себе и поцеловал в губы долгим поцелуем, от которого захватывает дух, потом разжал объятия. Она плакала, а он стоял рядом и улыбался, с интересом наблюдая за ней.

Зира закрыла лицо руками и побежала к двери, слыша за своей спиной его короткий довольный смешок…

Из модуля Зира сразу позвонила домой.

— Где Лавиния? — с тревогой спросила она.

— Мы все ждем тебя, мама, не расходимся, — встревоженный ее тоном, ответил Ион. — А что…

— Все хорошо, сынок. Я скоро буду. — Зира торопливо отключила связь.

Дома она оказалась уже через три минуты. Ион с Рондой и Скальдом сидели на диване, Йюл расхаживал по комнате, лохматя свою кудрявую темную шевелюру, а Гиз, пристроившись в уголке, читал про себя инструкцию. Гладстон, обняв лапами спящих кошек и спрятав нос, лежал на полу смирно, будто тоже спал. Лавиния, сидя перед визором в кресле, смотрела новости.

Зира без сил опустилась на диванчик.

— Дай мне попить, Йюл, будь так добр… Спасибо. Он очень опасен. Безумец. Совершенный безумец… Угрожает украсть Лавинию.

Мужчины переглянулись. Лавиния сидела в кресле неподвижно, будто не слышала, о чем говорят.

— Что же делать? — встревоженно произнесла Ронда.

— Защищать девочку изо всех сил, — сказал Скальд. — Йюл, нужно продумать все возможные пути его нападения. Думаю, дома Лавинию слишком опасно держать — Анахайм шутя проник сюда.

— Он пришел пешком, постучал в дверь. У него было приглашение, подписанное твоей рукой, Ион. Даже идентификатор не распознал подделку и впустил его. Ты не помнишь, на Чиль-Пансе ты не приглашал его к себе в дом? — сердито спросил Йюл.

— Как же, отлично помню, — ответил Ион. — Как только он плюнул мне в лицо, я сразу подписал и вручил ему приглашение на ужин.

— Доченька, на завтра занятия отменяются, — сказала Ронда.

— Хорошо, мама, — отозвалась девочка, вся поглощенная просмотром новостей.

Гладстон вдруг поднял голову, встал и подошел, принюхиваясь, к Лавинии.

— Фу! — почему-то испуганно воскликнула она и вскочила.

С грозным рычанием пес прыгнул на девочку. Ронда в ужасе вскрикнула. Но Гладстон пролетел сквозь Лавинию, словно через пустое место, и, опрокинув кресло, всей своей тяжестью обрушился на напольную глиняную вазу с цветами. С хрустом давя лапами мокрые осколки и сломанные цветы, он развернулся, выпустил из глаз два красных луча-рассеивателя, и девочка-голограмма исчезла…

— Она выходила за книгой! — взволнованно сказал Гиз, а Ронда зажала обеими руками рот, чтобы не закричать…

Ожидая, пока сидящий перед ним полноватый темноволосый мужчина по имени Буф Баар закончит диктовать компьютеру текст, Скальд прикинул, сколько времени тот тратит ежедневно на то, чтобы поддерживать свою холеную, фигурно выстриженную бородку в таком идеальном состоянии, и неожиданно пришел к выводу, что господин Баар не женат. Кроме того, он одевается у очень дорогого портного и любит комфорт. Но сегодня почему-то нервничает — со слишком характерным нажимом проговаривает окончания фраз и энергично жестикулирует, обмахиваясь папкой с бумагами, хотя кондиционер в кабинете работает безупречно. Итак, не женат и нервничает…

Наконец Баар поднял на Скальда глаза.

— Чему обязан? — Голос у него был сочным, очень приятным.

— Простите, вы женаты? — спросил Скальд, удивляясь собственной бестактности.

— Нет, — удивленно ответил Баар и тут же настороженно поинтересовался: — Чего вы хотите?

Скальд рассыпался в любезностях, объясняя путь своего появления в этом кабинете, а когда наконец прозвучало имя господина Иона Регенгужа-ди-Монсараша, Скальду показалось, что его собеседнику захотелось с головой утонуть в своем обширном кожаном кресле.

— Совсем недавно вы работали секретарем у господина Регенгужа, господин Баар. И на Чиль-Пансе произошла одна странная история.

— Я ничего не знаю об этом, — севшим голосом произнес Баар.

— Я хороший друг господина Регенгужа и готов предложить вам неплохую сумму за какие-либо подробности. Да что я говорю — неплохую. Очень хорошую сумму. Я готов купить у вас ваше рекламное агентство по цене, превышающей его рыночную стоимость в пять… шесть… — Скальд следил за выражением лица собеседника, — семь… восемь… десять… пятнадцать… двадцать. — Страх в глазах Баара постепенно вытеснялся алчностью. — В сорок пять раз. В пятьдесят. — Скальд остановился.

— Это невозможно, — страдающим голосом пробормотал Баар.

Скальд достал кредитную карточку.

— Одно движение моей руки, и вы очень богатый человек, — сказал он. — И больше не нужно суетиться каждый день, ломая голову над новыми рекламными роликами, не нужно более высокими, чем у конкурентов, гонорарами переманивать на свою сторону всех этих пресытившихся и избалованных поп-звезд, диск-жокеев, новомодных экстрасенсов и тупорылых спортсменов, которые не в состоянии вызубрить даже пять слов.

— Значит, вы понимаете меня? — оживился Баар. — Специфику этой работы?..

— Конечно. Они всегда опаздывают, срывают съемки, курят вам в лицо, стряхивают пепел вам на брюки, а когда разговаривают, фамильярно хлопают вас по плечу.

— Но с животными в рекламе работать еще хуже, — с отвращением сказал Баар.

— Этого больше не будет, — твердо пообещал Скальд.

Баар, всё еще колеблясь, включил четыре монитора в углах кабинета, должных помочь засвидетельствовать законность сделки, и заполнил типовой договор купли-продажи своего агентства. Когда покупатель перевел на его счет деньги и с формальностями было покончено, Баар откинулся на спинку кресла. Его бледное лицо постепенно розовело.

— Я должен уступить вам место? — нерешительно спросил он, приподнимаясь.

— Сидите. Скажите, господин Баар, вам угрожали впрямую? Если да, то каким образом и в чем заключалась суть угрозы?

— У каждого человека есть тщательно оберегаемые тайны, господин Икс, — взвешивая каждое слово, приглушенным голосом начал Баар. — И никто не хочет, чтобы о них узнали другие. Я раньше много думал над этим и пришел к выводу, что каждый все-таки имеет право на свои собственные секреты. Даже самым близким людям не всегда рассказываешь их. Они остаются в твоей памяти, в душе — или ранами, или грязными полосами, или ноющими, зудящими укусами… Одни из них ожесточают, другие тебя чему-то учат — если ты совестлив… А этот человек меня просто вывернул наизнанку… Он начал, как говорится, с моих младых ногтей и не упустил ни одного моего проступка или промаха. Все самое постыдное, даже грязное, пусть редкое, но все же случившееся в моей жизни стало ему каким-то образом известно. Все, все вспомнил, ничего не забыл — и украденные у матери две кредитки, и первый, неудачный, сексуальный опыт, и непорядочность по отношению к любимой женщине, которую я когда-то предал… Нет, он не уличал меня в некоторой моей нечистоплотности в отношениях с партнерами по бизнесу — кого этим сейчас проймешь? — он бил по больному, извлекал на божий свет то, чего я в самом деле стеснялся и хотел бы вымарать из своей жизни навсегда… Напомнил даже то, что я уже давно забыл. Он не угрожал, но дал понять, что пойди я против его воли, жизнь моя кончится, и я даже не предавался фантазиям на этот счет, не прогнозировал, потому что понял сразу и окончательно: она кончится во всех смыслах — как-то особенно позорно, постыдно, кончится физически, кончится морально, и не сразу, а что этот кошмар еще растянется… Он улыбался мне, а я, — Баар судорожно дернул шеей, — я сидел и чувствовал себя голым. Ничтожеством, нашкодившим мальчишкой, уличенным взрослыми. Да я бы и не то сделал, лишь бы никогда больше не слышать и не видеть его! Лишь бы никому больше не стала известна эта изнанка моей жизни. Знаете, когда умер мой отец, я был еще ребенком. Я очень любил его. Но первым делом — гнусно, конечно, но так и было! — с облегчением подумал, что вместе с отцом ушли некоторые мои маленькие тайны, известные только ему. Это был груз с плеч. А тут… Не презирайте меня, господин Икс…

— А другие? Вам что-нибудь известно об этом?

Баар отрицательно покачал головой.

— Я не обсуждал этого с ними. Это было легко — когда наступило завтра, все вокруг вели себя точно так же, как я… Конечно, господин Регенгуж не заслужил… Он всегда был очень порядочным… Но это сильнее…

Скальд поднялся и, кивнув на прощание, пошел к двери. Когда двери перед гостем плавно раздвинулись, Баар просяще произнес:

— Пожалуйста, никогда не упоминайте мое имя рядом с именем господина, — он судорожно вздохнул, — Анахайма…

Скальд тут же вернулся, так как забыл спросить, каким образом с ним связался Анахайм. Двери бесшумно распахнулись, и Скальд застыл на пороге: Баар сидел в кресле, сильно запрокинув назад голову. Глаза у него были широко раскрыты и неподвижны. Он был мертв.

Скальд осторожно оглянулся на озабоченно снующих по коридору людей и отступил назад, чтобы двери закрылись.

Брилли Эхт поджидала незнакомца возле своего двухместного автомобиля, остановившегося у самого пляжа. Теплое море, согретое огромным солнцем Имбры, лениво плескало на берег, чайки носились над белыми барашками волн, с резкими криками выхватывая из воды серебристых рыб.

Ветер шевелил длинные светлые волосы Брилли, она с удовольствием подставляла ему свое красивое, ухоженное лицо и наблюдала, как вишневый модуль человека, назначившего ей встречу в этом уединенном месте, фланирует в небе, завершая облет побережья. Наконец модуль сел у самой кромки воды, и Брилли наметанным глазом оценила простоту и элегантность летнего костюма, в который был одет светловолосый молодой мужчина, идущий ей навстречу по раскаленному песку. Вчера он связался с ней по ее личному номеру, что немного озадачивало, и с ходу предложил деньги — много денег. Она насторожилась, узнав, что речь идет о какой-то информации, которая интересует незнакомца, но сумма была слишком большой, и Брилли не смогла устоять. Кажется, мужчина назвался Скальдом…

— Прекрасно выглядите! — крикнул он издалека.

Она и сама это знала. Длинные молодые ноги, прелестные зеленые глаза, затененные широкополой соломенной шляпой, ослепительная улыбка — это была та убойная сила, что разила наповал всех мужчин в радиусе полукилометра. Брилли снисходительно улыбнулась.

Он подошел и галантно поцеловал ей руку. Вблизи он нравился ей еще больше.

Они побрели вдоль берега, бросая в воду камешки и рассматривая выброшенную волнами всякую морскую мелочь — раковины, рачков, остатки синих и красных водорослей.

— Знаете, Брилли, — говорил Скальд, — меня всегда поражало умение древних очень кратко выразить самую суть вечных и простых истин. Они точно знали, в чем смысл жизни, что им нравится, а что нет. Хуже всего на свете, говорили они, есть только три вещи: отплыть и остановиться в море, потому что стих ветер и повис парус, лечь спать — и не заснуть, ждать — и не дождаться…

— Еще они говорили, что смысл жизни — в освобождении от страданий, — улыбаясь, сказала Брилли. — А полное освобождение от страданий дает только смерть. Следовательно…

— …смысл жизни — в смерти? Я с этим не согласен.

— Так чего вы ждете от меня? — Она больше не улыбалась.

Они остановились. Скальд оглянулся. Вокруг был только пустынный пляж. Его вишневый модуль и ее желтый автомобиль были вдалеке едва различимы.

— Господин Ион Регенгуж-ди-Монсараш попал в неприятную историю, свидетелем и участником которой были и вы, Брилли…

На ее лице отразился ужас. Она повернулась и торопливо пошла назад, к автомобилю. Он шел за ней и быстро говорил ей в спину:

— У вас не было специального образования и вам еще не исполнилось семнадцати лет, но господин Регенгуж взял вас к себе на работу — редкий случай в мире всеобщего протекционизма. У вас совсем не было опыта, но был талант — госпожа Ронда Регенгуж взлелеяла его. Она опекала вас, сделала вас тем, что вы есть сейчас, помогла вам состояться как художнику, и целых пять лет вы находились в компании на самом привилегированном положении, а когда вы предали своих благодетелей, они простили вас — отпустили без всякого судебного разбирательства, после которого вы вряд ли устроились бы в такой фешенебельный дом моделей, как «Вази»!

Брилли остановилась и закрыла лицо руками.

— Я боюсь, разве вы не видите? Я страдаю… Клотильда уже умерла, она была тогда рядом со мной…

— Смысл жизни — в освобождении от страданий! — жестко сказал Скальд. — Так и будете всю жизнь бояться и страдать? Здесь никого нет, только море может услышать нас. Господин Регенгуж вошел в ваше положение и готов заплатить за любую, даже самую общую информацию об этом случае.

Всхлипывая, девушка опустилась на песок. Сквозь ее широкую прозрачную юбку изумрудно просвечивали песок и разноцветные камешки. Скальд сел рядом и пальцем написал на песке единицу.

— Припишите столько нолей, сколько сочтете нужным… Смелее. — Она подняла руку и, роняя слезы, стерла цифру. — Чем вас запугали? — мягко спросил Скальд.

Брилли молчала. Скальд написал на песке: «Они знают что-то из вашего прошлого?» Она кивнула и заплакала еще сильнее. — «У вас была личная беседа?» — «По видеофону». — «Он разговаривал с вами сам?» — «Кто — он?»

— Анахайм, конечно, — сказал Скальд.

Она отрицательно покачала головой, и вдруг лицо ее помертвело, глаза закатились, шляпа из белой соломки упала на песок, и девушка откинулась на спину. Скальд резко схватил ее за руку, склонился над ней, потом медленно закрыл ей глаза…

— Смысл жизни — смерть, — тихо и горестно произнес он, оглядывая пустой пляж и безмятежное голубое море. — Но я с этим не согласен!

Он поднялся и тяжело зашагал к модулю.

Гиз читал новый раздел инструкции по эксплуатации Гладстона под названием «Саморегулирующиеся системы» и только начал набирать на пульте управления первые комбинации кнопок, как вдруг механический пес пришел в состояние странного и сильного возбуждения и принялся рыскать по дому, тщательно обнюхивая каждый его уголок. Он лизал обивку кресел, диванов, нюхал складки ковров, без раздумья разбил в бабушкиной комнате два цветочных горшка, раскидал лапами землю и загнал под потолок всех кошек, существенно прибавив работы чистюлям.

Сначала юноша бегал за псом по дому, но никаким уговорам Гладстон не поддавался. В результате такой бурной деятельности пса стало рвать какой-то черной массой, после чего он улегся посреди холла на первом этаже и долго лежал без движения, закрыв глаза и не реагируя на приказы хозяина. Гиз в ужасе помчался выискивать в инструкции причину болезни Гладстона, вызванную, безусловно, таким нездоровым поведением.

…Он прочел два новых абзаца, рассказывающих о принципах действия саморегулирующихся систем. За дверью внезапно раздался истошный кошачий ор, и в большую комнату Гиза, больше напоминающую мастерскую по ремонту компьютеров, ворвался Гладстон. В зубах он держал дымчато-серую красавицу Валькирию, любимую кошку Зиры. Несчастное животное, ухваченное за загривок железными челюстями, кричало так, что Гиз оцепенел.

Зато Гладстон, не тратя попусту времени, швырнул Валькирию на пол, деловито придавил ее лапой, уколол в голову иглой, выпущенной из другой лапы, и в мгновение ока острым когтем располосовал уснувшей кошке пушистый живот. Длинным языком он пошарился в ее внутренностях, потом поднял лапу и склеил рану. Пес осторожно перевернул неподвижную кошку на бок и вылизал капли крови, упавшие на ковер.

— Напрасно я не верил, когда папа говорил, что ты ешь кошек, — дрожащим голосом произнес Гиз. Гладстон поднял голову и добродушно гавкнул. Валькирия пришла в себя и слабо шевельнула головой. Пес лизнул ее в мордочку. — Но теперь я сам убедился…

Гладстон радостно завилял хвостом, застучал им по полу — стук был тяжеловатым, словно били молотком. Он подбежал к хозяину, так и не успевшему выпустить из рук толстый том инструкции, сел перед ним и, не раскрывая рта, глуховатым неуверенным голосом произнес:

— Я люб-лю те-бя, маль-чик, — И тут же поправился: — Юно-ша.

— Час от часу не легче, — уставясь на пса, как на привидение, пробормотал Гиз.

Когда Скальд, постучав, вошел в комнату, Гиз сидел в кресле и с загадочным видом улыбался.

— Пойдем, — пригласил Скальд. — Через пять минут собираемся у Зиры. Нужно посоветоваться. Кстати, к Йюлу в спортзал меня не пустили. Какой-то старик с лысой зеленой головой загородил мне грудью дорогу и сказал, что у Йюла сегодня особенный день. Ты не знаешь, в чем тут дело?

Гиз погрустнел.

— Знаю… Значит, он принял решение… — Гиз зябко повел плечами, встряхнулся и предложил: — Найдите Гладстона. Мы с ним играем в прятки.

Скальд наугад ткнул пальцем в потолок, где прямо над ним висела черная люстра. Лицо у Гиза вытянулось.

— Вы меня разочаровываете, Скальд… Ну, откуда вы все знаете?! Гладстон, ты обнаружен! Слышишь, двоечник?

Скальд вовремя отскочил в сторону — с потолка обрушился ливень чистюль. Оказавшись на полу, внушительная шевелящаяся гора очень быстро превратилась в добродушного пса, который подпрыгивал и норовил лизнуть Скальда в лицо.

— Тебе бы окраску сменить, — уворачиваясь, посоветовал ему Скальд. — Легче будет люстрой прикидываться.

— Нет проблем, — вдруг глуховатым голосом ответил пес и тут же из черного превратился в коричневого…

Верхняя половина наголо остриженной головы Йюла была выкрашена в зеленый цвет, грубое полотняное рубище серого цвета, в которое он был облачен, длинное, до самых пяток, больше напоминало женское платье, перехваченное на талии широким зеленым поясом. Сосредоточенно глядя прямо перед собой и не произнося ни слова, Йюл низко поклонился находящимся в комнате Зиры. Все встали и так же молча поклонились ему. Скальд проделал это с некоторым опозданием. Йюл со смиренным видом уселся на пороге и, устремив глаза в пол, замер.

Скальд взглянул на Иона, тот кивнул, давая понять, что можно говорить.

— Я хочу окончательно убедиться, господа, что вы не передумали, — сказал Скальд. — Похищение ребенка — тяжкое преступление. Не ошибаетесь ли вы все, отказываясь ставить в известность патруль? — Он взглянул на Ронду. Глаза у нее были покрасневшими. — Ронда, вы мать… Главное слово за вами.

— Разве в этой семье дети принадлежат матери? — горько произнесла женщина. — Когда меня кто спрашивал? — Скальд в некотором замешательстве посмотрел на Иона. Тот опустил глаза. — Мой удел — терпеть, любить и ждать. Ничего, господин Икс, я вытерплю. Это решение общее, и если семья считает, что нужно поступить именно так, я подчинюсь…

— Если ты будешь уверена в том, что все кончится плохо, то все кончится плохо, мама, — с укором сказал Гиз.

— Нет, я уверена, что все кончится хорошо, — стараясь говорить спокойно, ответила Ронда. Слезы побежали у нее по лицу.

— Детка, полиция только все испортит, — с сочувствием сказала ей Зира. — Ты же помнишь, что случилось с Риссером?.. — Ронда вытерла слезы и кивнула. — Каждый из нас сделает все, что сможет. Даже такой отпетый негодяй, как Анахайм, не сможет упрекнуть нас в трусости и бездействии. Я выяснила подробности гибели людей, предавших Иона. Вскрытие показало, что у каждого из них произошел мгновенный паралич сердца, господин Икс. Одних смерть застала, когда они были в компании друзей, другие встретили ее в уединении…

— Интересно, могли они, находясь наедине с собой, произносить имя господина Анахайма? — задумчиво произнес Скальд.

— Только если они были страстно влюблены в него, — буркнул Ион.

— Я читала протоколы, — сообщила Зира. — Начальник полиции точно ничего не говорил перед смертью — он брился. Двое других обедали. Один проводил совещание. Еще двое умерли в общественном транспорте.

— Бедные, — грустно произнесла Ронда.

— Баар и Брилли погибли, когда услышали имя Анахайма. Оно их поразило, как гром с неба, — сказал Скальд. — Тут два варианта. Первый. Это могло быть достигнуто через предварительный гипноз: на имя Анахайма организм срабатывал остановкой сердца. Но это довольно рискованно для нашего всемогущего господина. Люди по-разному реагируют на гипноз. Одни легко внушаемы, другие в этом плане практически неуязвимы — их вообще невозможно загипнотизировать. Кроме того, проходит время, человек может принимать какие-то медицинские препараты, посещать психотерапевта, и неизвестно, останется ли в таком случае прежняя установка в его подсознании неизменной. Одним словом, гипноз — это очень ненадежный способ для господина Анахайма контролировать человечество. Второй вариант — и он более вероятен — было произведено вживление капсулы с электронным устройством, реагирующим на внешнюю команду, в данном случае на слово «Анахайм». Яд, содержащийся в капсуле, вызвал мгновенную остановку сердца. В случае с другими погибшими была дана иная команда, извне. Если абстрагироваться от моральной стороны дела, гораздо интереснее другое — каким образом Анахайм был ознакомлен с самыми сокровенными тайнами Буфа Баара и Брилли Эхт? Эта загадка почище многих… Вообще существует много способов проникнуть в прошлое человека, в его личные тайны: свидетельства друзей, знакомых, документы, фиксирующие факты его биографии, личная переписка и, наконец, его собственные рассказы. У Анахайма не было времени, чтобы произвести какой-то предварительный опрос родных, знакомых или приятелей наших лжесвидетелей, потому что уже в течение ночи, последовавшей за дракой в отеле «У тетушки», все шестьдесят человек подверглись стремительному, ошеломившему и морально сломавшему их шантажу. Невероятно… Чтобы собрать компрометирующие сведения хотя бы на одного человека, потребуются месяцы кропотливой работы, да и не каждый согласится рассказать о близком человеке нелицеприятные факты — даже если он ими располагает.

— И все-таки, какое-то объяснение этому у вас есть? — нетерпеливо спросил Ион.

— Одно-единственное: все люди, предавшие Иона, подверглись мощному гипнозу, в результате которого сами рассказали Анахайму и его людям свои тайны. И он ими блестяще воспользовался.

— Вы только что сказали, что не все люди поддаются гипнозу, — заметила Ронда.

Скальд развел руками.

— Вот. Это самое уязвимое место. Что удалось выяснить, Ион?

— Анахайму тридцать лет. До отвращения здоров. Что еще? — Ион взглянул на лист бумаги в руках. — Несметно богат. Налоги платит исправно. Патриот Порт-О-Баска. Правда, что это за планета, я еще не выяснял.

— Представляю себе эту помойку, — с презрением сказала Ронда.

— Ронда хорошая девочка, — вдруг раздался рядом чей-то глуховатый голос.

Женщина сильно вздрогнула. Гладстон виновато завилял хвостом и примиряюще гавкнул.

— Ой… Гиз… Как бы нам с тобой договориться, чтобы ты предупреждал, что собаки умеют разговаривать?.. — выдохнула Ронда.

— Это даже забавно, — улыбнулась Зира.

— Гладстон должен вас всех перекусать, — вдруг сообщил Гиз. — Ему нужно вас запомнить, поэтому он слегка укусит каждого и данные занесет в свою память. Вы будете значиться там как «свои».

— И сколько у него уже «своих»? — спросила Ронда.

— Пока двое. Гладстон тогда все-таки укусил Лавинию, за пятку… Я уговорил ее не жаловаться тебе — чтобы ты не волновалась, — виноватым голосом сказал Гиз. — Ты не сердишься, мама? Зато это нам теперь поможет.

— А кто второй? — спросил Ион.

— Валькирия.

— Что-что? Я не ослышалась? — встрепенулась Зира. — Моя Валькирия? Самое грациозное существо во Вселенной?..

— Бабушка, признайся, что итоги конкурса были сфабрикованы, а? Специально для твоей Вальки? — напористо произнес Гиз.

— Не заговаривай мне зубы, дружок! Конкурсом занималась Ронда.

— Зира хорошая девочка. Девушка, — поправился Гладстон и, виляя хвостом, подошел к Зире.

— Давно не слышала такого сомнительного комплимента, — засмеялась та. — Ладно уж, знакомься. — Она протянула псу руку. — Рви зубами еще теплую плоть…

Каждый из членов семьи, а также Скальд были осторожно укушены Гладстоном за палец.

— Вы не могли бы прямо сейчас связаться с вашим знакомым из С-патруля, Ион? Я хотел бы задать ему еще пару вопросов, если не возражаете.

Ион набрал номер, произнес в трубку несколько слов. Ему что-то ответили, и он нажал отбой.

— Трой умер час назад от остановки сердца, — сказал он.

— Но это невозможно, — прошептала Ронда. — Совершенно посторонний человек…

— Любителю подсматривать в замочные скважины господину Анахайму очень не нравится, когда кто-то проникает в его собственные тайны, — резко сказал Скальд.

— Это уже не похоже на игру. Это просто бойня, — пробормотал Гиз.

— Где будем его искать и как действовать? — спросил Ион.

Все молчали, ожидая, что скажет Скальд. Тот взволнованно ходил по комнате.

— Анахайм очень скоро объявится сам, чтобы раздать задания и покрасоваться перед нами. Наверное, он уже обдумал свои пакости. Мое личное мнение: никого из нас он убивать пока не собирается. Будет играть с нами, как кошка с мышкой.

Йюл встал и поклонился. Остальные, в свою очередь, тоже поднялись и поклонились ему. Опустив глаза, с отрешенным видом, Йюл вышел из комнаты, и вскоре они увидели через окно, как он идет по дорожке к центральному выходу из поместья. Он шел босиком, в своем странном одеянии, с матерчатой котомкой через плечо…

Тяжелее всего наблюдать, как он уходит, было Ронде. Она крепилась изо всех сил, но не выдержала и бросилась вслед за братом. Догнав, она крепко обняла его и горько заплакала. Он успокаивающе прижал ее к себе, поцеловал в щеку и так же молча и сосредоточенно двинулся в путь…

— Так, скажи-ка, тебя еще долго будет тошнить? Сегодня это продолжается весь день. — Гиз ходил следом за Гладстоном по комнатам и выговаривал ему.

— Я скоро уйду.

— Куда это ты уйдешь? Хочешь, чтобы я тебя на цепь посадил? Что это за звуки, а? Что ты крякаешь?

— Это я смеюсь. У тебя есть цепь, которая сможет меня удержать? — Гладстон почесал ухо так яростно, что половина чистюль, составляющих ухо, слетела на ковер. Пес наклонил голову, и они снова прыгнули на него, быстро восстановив прежний облик уха. — Я не могу не уйти. Я должен найти Лавинию.

— Я тебя не отпускаю.

— Ты не мой хозяин. Ты мой друг, — гордо ответил пес. — Друзья не могут приказывать — только просить помочь, просить об одолжении или предлагать помощь. Твоя сестра в беде.

— Йюл пошел искать ее.

— Йюл не справится.

— Много ты понимаешь!

— Это комплимент? По-другому — лестная похвала? — неуверенно спросил Гладстон.

— Это значит, что ты вообще ничего не понимаешь! В Йюле.

— Может быть. Но я все равно уйду. Я оставлю тебе ухо или хвост.

— Чего? На память, что ли?

— Он будет защищать твой дом и тебя самого, если ты будешь носить его с собой.

Гладстон тряхнул хвостом, тот осыпался на ковер. Горка чистюль закопошилась, захороводила, растеклась кольцом у его ног и вдруг, мгновенно сжавшись, превратилась в крохотного коричневого мохнатенького щенка. Щенок повалялся на спинке, тихо пискнул и, принюхиваясь, подбежал к улыбающемуся Гизу. Гиз взял его на руки и поцеловал в носик. Гладстон оглянулся на свой огрызок вместо хвоста и вздохнул.

— Разговаривать он не умеет, — предупредил он. — Мощности маловато. Но если что, запищит. — Щенок запищал. — Что? — строго спросил Гладстон и к чему-то прислушался. — Это кошки! К ним не лезь! Ты маленький. А они большие.

Гиз не выдержал и захохотал, потом наклонился и поставил щенка на пол.

— Ну, Хвостик, покажи, что умеешь.

Щенок оживленно забегал, обнюхивая мебель, ковер, цветы в горшках, стоящих на полу.

— Здесь все чисто, — сказал ему Гладстон. — Посмотри в шкафах.

— Кстати, зачем ты располосовал Валькирию?

— Генеральная уборка. Кажется, это так называется.

Гиз заволновался:

— Слушай, а этот «друг человека» ничего не сделает с кошками? — Он показал на щенка. — А то разрежет живот, а сшить не сможет. Знаешь, что потом будет от бабушки?

— Представляю… Не беспокойся, все будет нормально. Мне пора.

Гиз проводил пса до дверей.

— Тебя охрана не пропустит, — грустно сказал Гиз.

— Не скучай, — ответил Гладстон и, лизнув Гиза в щеку, исчез за дверью.

Оставшись один, Гиз побродил по пустому дому, наблюдая за Хвостиком, потом решил прибраться наконец в своей комнате. Окинув взглядом несколько столов, заваленных деталями и электронными устройствами, коробки и встроенные шкафы, доверху забитые накопленным за многие годы добром, доступ к которому остальным членам семьи и чистюлям был категорически запрещен, Гиз понял, что поставил перед собой трудную задачу. Примерно прикинув, сколько времени потребуется на полную систематизацию и инвентаризацию того, что в семье называлось «железяками Гиза», он лег на диван и предался философским размышлениям на тему, так ли дороги его сердцу все эти многочисленные предметы, чтобы посвятить им целый год жизни.