Алмазы Селона

Она думала только о нем, а ведь они болтали минут двадцать на самые разные темы, и ему казалось, она уже забыла все, что хозяин наговорил ей. Витацис злился на самого себя — какого черта он прицепился к ней? Он совсем спятил. Скольких он перевидал, этих девушек, уезжавших отсюда совершенно уничтоженными, с разбитым сердцем и такой вот растерянной, отчаянной улыбкой? Но в Ютике было что-то такое, что волновало его. Витацис не влюбился, нет. Он испытывал к этой одинокой девочке, умудрившейся налететь на его хозяина, что-то братское… жалость, сочувствие… Но разве он может прямо сказать ей: не вспоминай, как он был нежен с тобой вчера и какие слова говорил, беги отсюда, беги без оглядки, как из ада, и молись, чтобы он больше никогда не вспомнил о твоем существовании?.. Сколько тогда Витацис проживет? Пять минут? Или, если повезет, десять…

Охранник поежился. Мысль о смерти отрезвила его, как ледяной душ.

— Зачем вы посадили на господина Анахайма «жучка»? — холодно спросил он.

Она покачнулась, но он поддержал ее, обнимая за талию.

— Не понимаю…

— Если вы не уедете, я вынужден буду поставить его в известность о том, что вы это сделали.

Она немного отстранилась, чтобы взглянуть ему в лицо, и он увидел в ее глазах такое страдание, что ему стало не по себе. Зачем так-то?.. Плюнь и разотри! И ради Бога, уезжай!

— Я не могу простить его. За что он так со мной? — И ни слезинки. Закаменела сердцем и закусила удила. — Он подарил мне зеркало, а потом развлекался, наблюдая за мной на расстоянии. Сказал, что при этом присутствовали его друзья. Пожалуйста, не трогайте меня. Я буду просто сидеть и думать, что мне теперь делать и как мне справиться с этим.

Ты справишься, девочка, уезжай! Если бы она могла читать его мысли…

— Вы думаете, я боюсь его потерять? Я вырву эту любовь из своего сердца, с корнем. Но сейчас я хочу остаться.

Витацис усадил ее за столик и отошел. Издалека он снова взглянул на нее. Гладкие черные волосы, снизу заплетенные в косу, длинной волной прикрывают белоснежные плечи. Чудо-платье из маленьких изумрудных звездочек так изящно, что Ютика в нем просто ослепительна. И так держится, что даже эти вонючие пьяные тимминсы не смеют заговаривать с ней — только облизываются издали.

Ладно, решил охранник, пусть «жучок» останется на его совести — вдруг пронесет… Больше он ничем не может помочь ей, но и наблюдать за тем, что может произойти дальше, ему не хочется — слишком он хорошо знаком с богатой фантазией хозяина.

Витацис подошел к столу с экзотическими блюдами. Весело смеясь и толкаясь локтями с одним чрезвычайно говорливым и нетрезвым тимминсом, они принялись, дурачась, пробовать все блюда подряд, пока не добрались до салата с милли, кислым зеленым плодом, к семечкам которого организм охранника был неравнодушен. Через две минуты, в туалете, у Витациса открылась жуткая рвота, и охрана отвезла его домой.

Проходя через весь зал к выходу, он больше ни разу не взглянул на черноволосую девушку в удивительно красивом платье, пребывающую в одиночестве.

Анахайм снова переоделся — что-то этот новый костюм кажется ему слишком жарким. Или он так возбужден? Да нет, с сожалением тут же понял он, никакого, даже самого легкого, волнения он не испытывает.

— Как наша юная леди? — спросил он Кито, своего ближайшего помощника.

— Все время твердит: «Я не хочу никого убивать».

Руки Анахайма, поправляющие воротник рубашки, застыли в воздухе.

— Вы что, пугали ее? Она тронулась?

— Что вы, хозяин! Мы обращаемся с ней, как с королевой, — как вы приказали. Но она заладила свое, чуть не плачет…

— Переодели? — Кито кивнул. — Сопротивлялась?

— Да нет, — как-то неуверенно ответил помощник.

Анахайм развернулся к нему от зеркала.

— В чем дело, Кито?

— Не знаю, хозяин. Она странная…

Анахайм хищно улыбнулся.

— А я говорил вам! Надеюсь, будет весело. Посмотрим, какие вы смелые… — обращаясь к кому-то невидимому, процедил он.

В зале слегка приглушили по углам свет, высветили площадку перед сценой, и гости возбужденно завопили, правильно определив, что сейчас начнется самое главное. Хозяин приема под радостные и восторженные крики прошествовал к креслу в центре зала, перед сценой. Когда он уселся и вокруг встала охрана, дали знак начинать.

Тут же на сцену под какую-то веселенькую детскую песенку выкатили огромную подарочную коробку, обвязанную разноцветными лентами. Подскочившие танцоры подняли крышку, и коробка развалилась, как карточный домик. Внутри стояла девочка в коротком пышном платьице цвета молока, из-под которого выглядывали кружевные панталончики. На ее коротких светлых волосах, на макушке, был завязан большой синий бант, а сама она словно находилась в каком-то полусне.

— Друзья мои, познакомьтесь: это Лавиния! — громко сказал Анахайм. — Девочка, мечтающая повзрослеть!

Гости зааплодировали и сразу притихли, разглядывая явно не по возрасту одетую девочку и пытаясь угадать, в чем будет заключаться фокус. Не отводя от зала глаз, Лавиния осторожно сняла синие туфельки и белые носочки и откинула их в сторону, оставшись босой.

— Что-то она слишком заторможенная, — сказал Анахайм Кито, который сидел слева от него. Ну-ка, — Он щелкнул пальцами, подзывая молодого смазливого официанта.

Тот почтительно выслушал хозяина, выскочил на сцену и, скользя на гладком паркете, подлетел к девочке. Он только дотронулся до краешка ее платья — и упал, как подкошенный. Никто почти не уловил короткого резкого выпада правой руки Лавинии, коснувшейся кончика носа служителя.

В зале стало тихо. Девочка по-прежнему будто грезила, только из глаз ее покатились крупные слезы. Анахайм всем телом подался вперед, восхищенно разглядывая ее. Лавиния протянула вперед руку с ладонью, обращенной к сидящим в зале людям, и обвела рукой пространство впереди себя — так обычно делают слепые. Зрелище было не очень приятным.

Неподвижное тело официанта тут же унесли, а в зале появились несколько человек в одинаковых свободных брюках и блузах жемчужно-серого цвета. Впереди шел встревоженный темноволосый мужчина лет шестидесяти, сухощавый и подтянутый.

— Проблемы, Остин? — негромко спросил он, склоняясь над Анахаймом и одновременно поглядывая на девочку на сцене.

— А это ты мне скажи, Шит, — весело ответил Анахайм. У него было превосходное настроение, он от души развлекался.

По приказу мужчины один из его людей приблизился к девочке, прикоснулся к ее руке и тоже был мгновенно убит. Тимминсы, сгрудившиеся вокруг сцены, испуганно отхлынули назад. В пьяной толчее кое-кто из них оказался на полу, под ногами толпы.

Лавиния плакала молча, лицо ее было похоже на маску. Труп унесли. Шит отдал короткий приказ, и к девочке подошли двое его бойцов. Они остановились на расстоянии вытянутой руки и не двигались, но, почувствовав приближение опасности, Лавиния напала первой.

Шит смотрел на нее, и лицо его все больше мрачнело. Когда она высоко подпрыгнула вверх, разведя в стороны ноги, он уже знал, чем все закончится: его ребята, которых он только зря послал на верную смерть, с обеих сторон ухватят ее за пятки. Ее тело выгнется назад, а когда они, увлеченные за ней силой инерции ее тела, начнут валиться вперед, она прогнется еще сильнее, сложившись пополам, и убьет их своими маленькими жесткими кулачками — точными ударами в область сердца. И не успеть ничего исправить…

…Она мягко и ловко перекатилась по полу, встала на четвереньки и огляделась заплаканными сонными глазами. Из носа у нее бежала кровь. Шит издал короткий резкий возглас, и последние двое его бойцов, уже вставшие в боевую стойку, сразу расслабились и отступили назад.

— Что, Шит, слабо? — засмеялся Анахайм.

Старый воин с таким невыразимым гневом посмотрел на него, что улыбка тут же сползла с лица Анахайма.

— Что случилось? — сменив тон, спросил он.

— Работа у тебя становится все более опасной, Остин, — сказал Шит. — Я думаю, клан разрешит мне уйти — как бы ты ни был нам нужен.

— Что?!

— Я не хочу находиться рядом с тобой, когда зеленоголовые придут по твою душу — и по мою тоже!

— Я просто развлекаюсь, Шит…

— А я работаю! Что ты делаешь, Остин? — Шит не глядя показал за свою спину, на Лавинию, которая уже снова стояла на ногах. — Дразнишь гусей, о которых ничего не знаешь?

— Да что за черт? — растерянно проговорил Анахайм. — Говори же ты яснее!

— Девочка обучена древнему боевому искусству. Она вошла в состояние транса, из которого ее сейчас очень трудно вывести, это установка на режим боя до собственной смерти. Ее сил хватит на двенадцать-тринадцать человек, а когда она истощит их все, она умрет на месте, и тогда я не завидую тебе, Остин. За ней придет зеленоголовый. Это смертник, давший обет отомстить. Если очень постараешься, ты убьешь его. За ним появятся двое зеленоголовых. Возможно, ты убьешь и их, но — потеряв много, уверяю тебя, очень много своих людей, потом придут трое, за ними четверо, пятеро… Короче, они уже не отвяжутся от тебя, пока не разрушат твою жизнь.

— Ты боишься? — в тревоге спросил Анахайм, пытаясь понять, правду ли говорит Шит.

— Я боец, но я не самоубийца. Мы никогда не связываемся с зеленоголовыми, это я усвоил еще с молоком матери.

— И что же мне теперь делать? Я не могу вернуть ее туда, откуда взял! Это будет расценено как трусость… как поражение…

— Сейчас усыпите ее капсулой со снотворным и немедленно проведите реанимационные мероприятия, чтобы вывести из транса. Подлечите хорошенько, а потом отпустите, здесь, на Порт-О-Баске. Но не в четвертую фазу луны, иначе зеленоголовые тебя не поймут, — нужно дать ей шанс выжить. Поторопись.

— Что это за зеленоголовые? — встревоженно спросил Анахайм.

— Передай охране: приласкать босого человека с бритой зеленой головой… — медленно и четко объяснил Шит. — И если ты увидишь его здесь, Остин, понимай так, что это начало твоего конца.

Анахайм только поднялся в свой кабинет и с мрачным видом уселся в кресло, как на мониторе появилось лицо Кито.

— Хозяин, для вас есть сообщение.

— Подожди… Как там наши аборигены? — Анахайму хотелось отвлечься от тяжелых мыслей.

— Блюют на столы.

Лицо Анахайма расплылось в широкой улыбке.

— Потом покажете мне запись. Дерутся?

— Два раза начинали, но мы пресекли. Думали, вы присоединитесь.

— Расхотелось. Что там у тебя?

— Одна ваша знакомая интересовалась вашими родителями.

— Неужели госпожа Регенгуж?..

— Совершенно верно, хозяин. Она посетила вашу мать.

— Как это — посетила? Вы что, разрешили им встретиться?

Лицо у Кито вытянулось.

— Вы не предупреждали, хозяин…

— Ладно, ладно, не предупреждал, — исподлобья взглянув на него, сказал Анахайм. — И что? Были проблески в сознании?

— Да нет, обычный бред… извините… Перескакивает с одного на другое… повторяет по нескольку раз. Они говорили в основном про кошек. Но госпожа Регенгуж один раз спросила про вашего отца и про вас…

— А что мать? — настороженно спросил Анахайм.

— Она даже не отреагировала, думала о чем-то другом.

— Брошки… были?..

— И брошка. Все, как обычно. Тоже совала гостье в руку, говорила, что алмазная, предлагала взять на память.

— Так и брошек не напасешься. Вы проверили?

— Буквально накануне все проверяли — ничего не нашли.

— Хорошо.

— Но была одна странность — когда госпожа Регенгуж ушла, ваша мать принялась петь.

— Петь?

— Петь.

— Скажи, — рассеянно и думая явно о другом, сказал Анахайм, — Эва ведь красивая?

Кито остолбенел. Каждый день службы у хозяина был для него тяжким испытанием, и сколько помощник Анахайма помнил, он всегда боялся таких вот невероятных вопросов, готовился к ним — но все равно попадал впросак. Вот и сейчас он чуть не брякнул: «Да ей лет сто!» Но Бог отвел, и секретарь сообразил судорожно кивнуть.

— Извините, хозяин, к вам рвется Яр, говорит, срочно, — прислушавшись к чьему-то монотонному гудению в наушниках, торопливо сообщил он.

— Давай его!

— Хозяин, вы предупреждали о человеке с лысой зеленой головой… — удивленно, словно сильно сомневаясь в достоверности полученного указания, заговорил начальник охраны здания, появившийся на экране. Анахайм смотрел, как у Яра дергается щека от нервного тика, полученного в результате недавнего ранения, и ему казалось, что у него самого сейчас начнется тик. — Мы засекли его в коридоре…

— Да говори же ты скорее, с-скотина! — закричал Анахайм. Он рванул воротник рубашки так, что ткань затрещала.

Охранник сильно заморгал глазами.

— Мы устранили его!

— Родил наконец… Где Шит?!

Тело зеленоголового лежало в комнате отдыха охраны на бильярдном столе и было накрыто простыней. Прибавив шагу, Анахайм опередил Шита, первым подошел к столу и, глубоко вдохнув, нервно сдернул покров.

Перед ним лежала женщина. Анахайм узнал ее, и ему по-настоящему стало плохо — голову дикой болью сдавил спазм. Женщина была босой, с наголо выбритой головой, выкрашенной чем-то масляно-зеленым. Глаза, в которых застыло глубокое горе, были широко раскрыты, красивые губы упрямо сжаты — словно перед смертью женщина сильно стиснула зубы. Прямо посередине лба у нее краснела маленькая дырочка. Это была Ютика.

— Врача, — выдавил из себя Анахайм.

— Не надо, ей уже не поможешь, — возразил Шит и склонился, чтобы рассмотреть щиколотку правой ноги женщины.

— Мне врача…

Личный врач Анахайма вырос как из-под земли, поставил укол и начал делать хозяину массаж головы.

— Что-то странное, Остин, — сказал Шит, выпрямляясь. — Татуировки нет, и раскраска неправильная… Не понимаю…

— Что стоите, будто обгадились? — сказал Анахайм охране. — Где запись?!

— Ребята прокручивают пленки, ищут все о ней…

— Быстрее!

После заварухи вокруг Лавинии Ютика спокойно поднялась из-за своего столика, где сидела в одиночестве, и прошла в дамскую комнату. Она заперлась, открыла шкафчик со всевозможными женскими принадлежностями. Достав средство для удаления волос, густо намазала кремом корни своих роскошных черных волос и уже через минуту стояла перед зеркалом абсолютно лысая. Форма черепа у нее была совершенной, и даже теперь эта тоненькая девушка с огромными черными глазами, полными гнева, была необыкновенно хороша.

— Ты смотришь сейчас на меня, да, Остин? Ты ведь любишь глядеть в чужие зеркала… Не сомневаюсь, у тебя везде установлены камеры, даже в женском туалете. Я не просто рада этому, я мечтаю, чтобы ты сейчас видел меня. А также о другом, — говорила Ютика, разрисовывая себе голову зеленой губной помадой. — О том, что когда тебе сообщат о человеке с зеленой головой, тебя скрючит от страха за свою шкуру, ведь ты трус, — потому что только самый трусливый и ничтожный человек может самоутверждаться за счет женщины, которая его любит. И пока твои верные псы еще не разорвали меня на части, говорю тебе: ты дерьмо.

— Пошли отсюда! — заорал Анахайм на охрану.

Всех, кроме Шита, как ветром сдуло.

— Я презираю тебя. Я не смогу тебя убить, но испугать до смерти — это в моих силах. Мне очень хотелось бы пройти весь этот длинный коридор, ведущий к залу, и появиться перед тобой, чтобы увидеть, как ты содрогнешься от ужаса. Наверное, не успеть, ну ничего. До скорой встречи, любимый, — на том свете, теперь уже моем… Ты помнишь? Я — начало твоего конца. Жду. — Она улыбнулась, сдерживая подступившие слезы, с ненавистью плюнула в зеркало, открыла дверь и вышла в коридор.

— Дура, — отшатнувшись от экрана, прохрипел Анахайм. — Что это, Шит?

— Ты же слышал… Ты плохо обошелся с девчонкой — она отомстила. Что тут еще думать? Татуировки нет, раскраска неправильная. Я уже говорил… — Шит выглядел расстроенным.

Анахайм подошел к телу Ютики.

— Что за день сегодня? Со всеми бабами тако-ой облом… Ну, Ютика… ну, удивила… ничего не скажешь…

— Ты сам их, таких, ищешь. С другими тебе скучно. Вот и повеселился…

— Почему, говоришь, раскраска неправильная? — разглядывая девушку и все еще сомневаясь в том, что гроза прошла стороной, спросил Анахайм.

— Настоящие зеленоголовые будто надевают половинку арбуза с прорезями для глаз, нижняя линия проходит под глазами. А у нее — как будто шапочка, лоб чистый. Какая красивая, — Шит смотрел на Ютику с невысказанным сожалением.

— Поняла? — спросил Анахайм неподвижное тело, словно Ютика могла его слышать, и лицо у него исказилось от злости. — Неправильно намалевалась! Никакой эстетики!

6

— Если сейчас за поворотом стоит патруль, пойду я, а если никого нет — ты.

— Нашел дурака… Сейчас уже конец третьей фазы, какой тут может быть патруль в такое время? Сделаем все наоборот!

— Как хочешь. Только не забудь, что сказал хозяин — обращаться с ней, как с одуванчиком.

Фидж, напарник Чичеваца, говорил так уверенно, потому что верил в свою счастливую звезду и точно знал, что сам он не вылезет из машины, когда девчонку, лежащую в багажнике, они доставят в Маккай, самый что ни на есть средний район города и по уровню жизни, и по уровню преступности. Это место хозяину предложили выбрать его аналитики, занимающиеся ситуацией с девчонкой. Почему на роль ее провожатых они предложили Фиджа и Чичеваца, для обоих оставалось загадкой, — то ли миссия эта была слишком ответственной, то ли ими дорожили меньше, чем другими боевиками. Ни одна из этих приходящих в голову идей не вдохновляла.

— Как ты думаешь, она уже очухалась? — спросил Чичевац, глядя в затылок Фиджу, ведущему автомобиль.

— Сейчас узнаем…

За поворотом топтался полицейский, в нетерпении поглядывающий на свои наручные часы. Чичевац выругался, а Фидж, не выказывая эмоций, продолжал сосредоточенно смотреть на дорогу. Купола небольших поместий Маккая почти везде уже закрылись, улицы в надвигающихся зеленоватых сумерках выглядели пустынными. Как всегда, ближе к ночи, температура воздуха неуклонно — как и настроение Чичеваца — снижалась. Совсем скоро по длинной обледеневшей автостраде Милагро, столицы Порт-О-Баска, будет уже опасно передвигаться.

— Давай на следующем перекрестке, — хмуро скомандовал Чичевац.

— Что, у всех на виду? Вдруг там патруль?

«Да какая, к черту, разница», — где и у кого на глазах рисковать своей шкурой», — мысленно добавил он и взглянул в зеркало обзора на напарника.

Тот понимающе кивнул. Он тоже боялся скованной наручниками девчонки с бантиком на макушке.

Чичевац почти не почувствовал веса легкого тела, которое вынес и положил на холодную дорогу. Глаза у пленницы были закрыты, и это немного беспокоило его, потому что инструкции на этот счет они с Фиджем получили самые четкие: девчонку нельзя оставлять в бессознательном состоянии. Сначала он расстегнул наручники на ее тонких, как спички, ногах, потом — на скрещенных на груди руках. И не успел еще приподняться с колена, как она будто железными пальцами ухватила его за запястье и процедила, уставившись на него светлыми глазищами:

— Снимай пиджак…

Автомобиль медленно тронулся с места. Чичевац запаниковал, глядя то на девчонку, то на отъезжающую машину. Он дернул свою сразу ставшую деревянной руку — она сжала еще сильнее и прошипела:

— Мне нечего терять — я все равно могу замерзнуть.

Он как-то сразу понял, что она имела в виду, и нервно затряс другой рукой, высвобождая ее из рукава. Девчонка отпустила его руку и вскочила на ноги.

Запахнувшись в пиджак, который был четырежды велик ей, она громко засвистела вслед бегущему за автомобилем Чичевацу. Когда тот наконец тяжело плюхнулся на сиденье, Фидж выжал из машины все, что смог.

— Эта тварь украла у меня пистолет… — растерянно ощупывая расстегнутую кобуру на поясе, пробормотал Чичевац.

— Легко отделались, — с облегчением заметил напарник и пошутил: — Возвращаться не будем?

На Милагро неотвратимо надвигался холод. Уже заиндевели купола поместий, заблестело покрывшееся тонким слоем льда шоссе и колом встал пиджак на Лавинии, а дорога по-прежнему была пустынной. Неестественно-зеленые сумерки густели на глазах, и девочке казалось, что она плывет в океане. Ландшафт был совершенно однообразен — ряды одинаковых куполов, сомкнувших свои ряды вдоль бесконечной дороги. Да если она и плывет, то на месте, среди бездарных декораций нелепого и опасного спектакля под названием «Одна на Порт-О-Баске в предверии четвертой фазы луны»…Согреться не помогал даже быстрый бег, на который она перешла. Ее туфли отчаянно жали, голые коленки посинели от холода, но она бежала, стараясь припомнить все, что знала про эту чудную планету.

Свет фар позади вдруг высветил ее длинную тень, и кто-то разухабисто ударил по тормозам. Лавиния отскочила в сторону. Бронированный автомобильчик, почти квадратный по форме, напоминал крепыша, пышущего здоровьем и избытком сил. Поравнявшись с девочкой, он остановился и с грохотом распахнул единственную дверцу.

До Лавинии донеслись радостное гоготанье, улюлюканье и многоголосый ядреный мат. Девочка немедленно нырнула в вонючее — словно в нем раздавили плод каффу — чрево броневичка. На мгновение внутри все стихло, и тут же на скользкую дорогу неведомой силой вышибло из автомобиля тимминса в живописных этнических лохмотьях. Второй вылез на четвереньках, держась за глаз и отчаянно воя, третий выскочил как ошпаренный.

Броневик круто взял с места, и через секунду его уже не было видно в густом зеленом тумане.

— Мы уже закрываемся, Косталац, — донесся в динамик автомобиля немного удивленный мужской голос.

— Открывай, я тебе сказал!

— Почему у тебя опущены щитки на стеклах? — Голос становился все более встревоженным. — С каких это пор ты ездишь вслепую?

— Арнем, считаю до трех. Один.

— Хватит! Не горячись… Мы что, чужие? Просто немного странно…

— Два!

Ворота перед броневичком распахнулись, машина миновала короткий тоннель и остановилась посреди довольно просторного двора перед трехэтажным зданием, из которого доносилась музыка и веселые пьяные голоса.

— Арнем, мне нужна записная книжка, быстрее, — продолжал разговор голос из броневичка.

— Где же я тебе ее возьму? Почему не выходишь?

— Свою дай! На время.

— А мои трусы тебе не требуются?

— Я тебе все зубы выбью, гад… Еще острить будет…

— Да ты спятил, Коста? Перебрал, что ли?

— Если сейчас не принесешь компьютер, стреляю по окнам.

— Слушай, это просто беспредел…

В ответ донеслась такая злобная и витиеватая брань, что тут же на ступени, ведущие к дому, пулей выскочил Арнем, хозяин заведения. В одной руке у него была пластинка компьютера, на запястье другой болталась на ремешке увесистая дубина. Он подошел к автомобилю и постучал в боковое стекло, задернутое тинталитовым щитком.

— Отдашь компьютер и вытащишь меня, — голос Косты прозвучал глухо и, как показалось Арнему, подавленно. — Не вздумай дурить…

Арнем обернулся и взглянул на свое заведение. Ему почему-то захотелось подозвать ребят из охраны, но тут дверца приоткрылась. Арнем вложил записную книжку в высунувшуюся руку Косты и согнулся, пытаясь заглянуть в салон. Дверца широко распахнулась, и Арнем встретился глазами с какой-то девчонкой с синим бантом на голове, которая держала Косту на прицеле огромной «тузлы», оружия, запрещенного на Порт-О-Баске…

Не теряя времени, пигалица тюкнула Косту в затылок рукояткой пистолета, и тот повалился вперед, на руки потерявшему дар речи Арнему. Девчонка дернула головой, мол, забирай и проваливай, и Арнем поспешил выволочь тяжеленное обмякшее тело наружу. Дверца с грохотом захлопнулась.

Возможности компьютера, попавшего в руки Лавинии, оказались частично ограниченными из-за задолженности по абонентской плате. Но связь по Порт-О-Баску никто не отключил, и это радовало. На всякий случай Лавиния послала короткое межпланетное сообщение, состоящее только из одного предложения, — вдруг проскочит? — «Я жива, мама…» И лихорадочно принялась изучать справочные каталоги в поисках полезной информации. Так, технические характеристики и возможности автомобиля, в котором она сейчас сидела взаперти, ее приятно удивили. Потом она связалась с первым адресом из длинного списка частных детективов.

— Господин Дабуцци?

— Ну, — вяло ответил ей толстомордый и неопрятный корнер, полукровка, что сразу было видно по его далеко не идеальному овалу лица и рыжему цвету волос. А самое главное — в отличие от голубоглазых аборигенов, у корнеров были угольно-черные глаза, в которых при всем желании невозможно было разглядеть зрачки. Если тимминсов неохотно брали на работу из-за пристрастия к спиртному, то корнерам чаще всего отказывали именно из-за этого отталкивающего, завораживающего взгляда, поэтому обычно они носили цветные контактные линзы и, кроме того, красили волосы. Рыжеволосые и черноглазые — более странное цветовое сочетание трудно было придумать. — Чего надо? — Дабуцци методично опустошал тарелку, руками вылавливая длинные макаронины и обливая грудь соусом.

— Меня зовут До, — назвалась Лавиния первым пришедшим ей на ум именем и помолчала: она начала понимать, что ей вряд ли здесь помогут. — Мне требуется ваша срочная помощь…

— Через сорок пять минут начинается четвертая фаза. Обещают сильную бурю, — лениво сказал Дабуцци.

— Я заперта в автомобиле. Меня окружают люди, которые хотят убить. Вы нуждаетесь в деньгах? Мне нужно, чтобы вы вызволили меня отсюда.

Челюсть у Дабуцци отвисла, животный взгляд черных глаз стал осмысленным.

— Так ты та девка, которая избила… — с угрозой заговорил он, приподнимаясь.

Лавиния отключила связь. Автомобиль ходил ходуном — по нему стреляли, но звуки были совсем тихими, приглушенными — броневичок был прекрасно загерметизирован. Она завела его, сделала по двору стремительный круг, пару раз во что-то врезалась, остановилась и прислушалась. На время хлопки прекратились.

…Второй детектив тоже оказался корнером. Уже через несколько секунд разговора с ним Лавиния вдруг почувствовала, что у нее перед глазами все плывет.

— Открой дверь, дорогая. Ты среди друзей, — говорил ей спокойный ласковый голос.

Она снова отключила связь и, придя в себя, внимательно просмотрела каталог детективов, пока не нашла то, что ей нужно. Детектив Андровиц был потомственным колонистом, свое агентство основал еще десять лет назад и имел синюю звездочку на лицензии, говорящую о том, что означенный господин берется за самые рискованные дела. Как гласил рекламный листок, несмотря на свои сорок лет, детектив был в отличной физической форме, не употреблял напитки, препараты и вещества, вредящие здоровью. Расценки на его услуги были чрезвычайно высоки.

Когда она связалась с ним, он озабоченно сказал:

— Мы должны говорить и действовать очень быстро, госпожа Лавиния.

— Откуда вы знаете мое имя?

— Новости в Милагро распространяются мгновенно, город-то небольшой. Вся проблема в том, что до конца третьей фазы осталось тридцать пять минут.

Весь его вид вызывал доверие. Лавиния немного отстранилась, чтобы он увидел связанного и все еще не пришедшего в себя тимминса на заднем сиденье.

— Вы проверили? — оживился Андровиц. — У него не линзы?

— Все нормально.

— Вы должны немедленно сообщить Арнему, что с вами находится другой тимминс, — надо остановить их, потому что они наверняка попробуют поджарить вас из «салаттина». Помнится, у Арнема была пара таких излучателей.

— Мне кажется, они не пожалеют и тимминса — слишком я их разозлила.

— Вы не знаете здешних порядков. На Порт-О-Баске с тимминсами давно уже обходятся нежно.

Они взглянули друг другу в глаза.

— Значит, население планеты сокращается?

Андровиц кивнул. От этой проницательной девчонки ничто не укроется…

В бок броневичка что-то тяжело ударило. Лавиния едва успела подхватить выскользнувший из рук компьютер. Она щелкнула тумблером внешней связи и крикнула:

— Со мной тимминс, дураки!

Андровиц с экрана подавал знаки, чтобы она выключила звук.

— Мы не обговорили финансовую сторону дела…

— Слушаю вас.

— Я прошу, — он испытующе смотрел на девочку, — сто пятьдесят тысяч за то, чтобы вызволить вас от Арнема и укрыть в надежном месте до окончания четвертой фазы. Арнему и Косталацу нужно предложить тридцать тысяч.

— Не мало?

— За то, чтобы открыли ворота?!

— За то, чтобы отпустили меня. Можно добавить пятьдесят, к примеру.

— Облезут! Они и этому обрадуются.

— Что ж, меня вполне устраивают ваши условия. А сколько вы возьмете за то, чтобы увезти меня с Порт-О-Баска?

— Нет, это сложно. Я не могу рассекречиваться. Сейчас я действую инкогнито. Мой канал защищен от прослушивания, иначе я не рискнул бы вести с вами переговоры. Если я приму решение вывезти вас, обратная дорога сюда мне будет заказана — местные ребята мигом башку оторвут…

— И все-таки?

— У меня здесь бизнес, клиентура, связи, родня… Я смог бы бросить это все, ну, к примеру, за полтора миллиона… Если бы решился…

— Но вы не решитесь.

— Наверное, нет… Точно — нет, — с сожалением заключил детектив. — Немедленно начинайте переговоры, госпожа Лавиния, а то ребята в Милагро слишком нервные и нетерпеливые, чтобы ждать так долго. Ни за что не открывайте щитки. Пусть они выпустят автомобиль, отдавая команды «взад-вперед-вправо-влево». Когда окажетесь на шоссе, газуйте, ориентируясь по приборам, строго на восток. Или на запад. В Милагро все шоссе имеют это направление.

— Я помню. Здесь только одна длинная дорога вдоль пустыни.

— Точно… Я подберу вас минут через десять.

— А вдруг они так быстро не согласятся отпустить меня?

— За деньги?.. — Андровиц улыбнулся. — Сначала предложите двадцать тысяч. Но только долго не торгуйтесь. Самая последняя сумма — тридцать, и точка. Иначе процесс затянется. Делайте вид, что это ваши последние сбережения. Кстати, перечислите им деньги только тогда, когда откроют ворота и выпустят вас. — Детектив помялся. — Мне одну треть сейчас, одну треть за воротами и еще одну — потом.

Лавиния засомневалась.

— А почему — за воротами? — Андровиц молчал. — А если я передумаю платить? Как вы можете мне доверять? Или я говорю какую-то глупость?