Тим пояснил: "Кстати, из той части, где этот ансамбль был создан, выходит неслабый контингент, и их мы приглашаем добровольцами в создающуюся гвардию. Кто-то способен нести новейшую струю в массы, а кто-то должен это поддерживать – уже на другом уровне. Но об этом – тс-с-с!.. Это… как-нибудь потом… Вам сколько лет до армии осталось?" – "Ну, ты же знаешь… нам сейчас 16 с половиной…" – пробормотал Галь. – "Стало быть, пора об этом серьёзно подумать. Мы с друзьями-коллегами… но об этом… тс-с-с!… курируем создание особого батальона, будет называться, скажем… э-э-э… дубоны… или ещё как-то так, или иначе… опять же – тс-с!… Его командиром я наметил поставить одного парнишу, которому почему-то фатально не везло на всех других поприщах. Может, слышали? – Кошель Шибушич…" – "Ну, кто в Далете, да вообще в Эрании не знает Шибушича! Это он держал на рынке магазинчик типа секс-шопа и с треском прогорел?" – "Во-во! Парень на всех и вся зол невероятно, особенно на досов… э-э-э…
Кстати, теперь рекомендовано называть их меиричами…" – "На досов?" – с удивлением переспросил Гай. – "Ага, лапа! – и Тим неопределённо повёл лапищей в сторону правого склона Лужайки, слегка скривив губы. – Сейчас ведутся разговоры, чтобы присоединить Меирию к городу и немного преобразить, осовременить, что ли.
А ведь они ещё и Неве-Меирию построили там подальше, в предгорьях Шалема.
Расплодились до такой степени, что это уже становится нетерпимым!.. Там всякие богатенькие америкакеры поселились… как Офелии удалось выяснить, на месте одного из старинных селений мирмеев… Уж не знаю, то ли мирмеев они выгнали, то ли те сами давным-давно оттуда ушли… не в этом дело… Мирмеи утверждают, что Неве-Меирия стоит на их законном и исконном месте…" – досадливо махнул рукой Туми. – "А-а! Я понимаю! И главное – они там все… ну, досы!" – "Меиричи, лапуль!" – осторожно поправил Тимми. – "…Живут по своим отсталым законам, пытаются всем их навязать, а канают под деловых и современных! – зачастил Галь.
– Я читал не так давно статейку… Не Офелии, а какого-то учёного, вроде Кулло Здоннерс… как-то так… Он начал с мирмеев, а потом перешёл на этих, из Неве-Меирии…" – "Точно, детка! – умилился Тим. – Вот я и говорю! Из-за этого Кошель ужасно на них зол – это же они, такие прушные!.. Он уверяет, что они и довели его магазинчик до краха. А ведь они к его магазинчику и близко-то не подходили! Да и с какой-такой радости они из своей Неве-Меирии поедут в эранийский полулегальный секс-шоп! И он с ними тоже не общается. На самом-то деле причина его прогара в другом: просто парень всегда и во всём терпел фиаско с детства, вот и тут… Ещё и росточком не вышел…" – явно увлёкся Тим. В этот момент он поглядел на своих невысоких, по современным меркам, юных друзей, вспомнил, что и их отец, не отличаясь видным ростом, пользовался в молодости у девчонок бешеным успехом, о котором громадный увалень Туми и мечтать не смел. Ну, а сынки маленькой и кругленькой Рути с та-акими необыкновенными глазами… не зря он с самого начала в них души не чаял!..
Мальчишки глянули на него укоризненно, начав поигрывать плечами и бицепсами, и Тим тут же поправился: "Вы правы: рост – далеко не всё. Ну, а что до Кошеля, то он не только и не столько ростом не вышел, это было бы полбеды. Он… вообще внешность его, прочие данные… щуплый хиляк… сами знаете!.. Вот он и злится на весь мир. И тут появляюсь я, Тим Пительман, сын известного Шайке Пительмана, – в самый критический момент его бурной, но вечно провальной деятельности!..
Говорили, что он уж готов был руки на себя наложить. И тут я предлагаю ему отличный job: после соответствующей подготовки возглавить в Эрании батальон… э-э-э… скажем так – дубонов. Да он мне пятки лизать должен, я его от та-акого спас, что… и не спрашивайте! Он мне, только мигну, всё сделает!.. Вы себе не представляете, какой это отличный материал – такие вот Кошели!" – "Помнится, когда-то его звали Кошули", – робко заметил Гай, но Тим отмахнулся: "Мало ли кого как раньше звали!
Меня вот папа с мамой назвали Томер, потом я был Туми – и под этим именем был единственный из всей части после учебки принят на спецкурс. Там-то я и превратился в Тима". – "А почему ты не стал снова Томером, или в крайнем случае Томом?" – осведомился Галь. – "Этот вариант рассматривался, но потом решили, что…
Короче, так было надо! – и Тим, округлив бледные глаза, прижал палец к губам: – Но об этом… тс-с-с!.. Зато сейчас вся Эрания знает и ценит меня, обаятельного Тимми! И даже далеко за морями, за горами знают Тима Пительмана! Не в имени суть, лапуль! – и Тим с улыбкой продолжил: – Сейчас Кошель у меня посещает особую закрытую секцию по многоборью. Там как раз тренируют таких вот хиляков, конкретно же ему вырабатывают особую спортивную злость и ставят удар. Ну, не вам рассказывать. Ещё совершенно особая подготовка – как бы в рамках армейской службы, причём весьма престижной. Не какие-то там поиски идущих на дело террористов, не патрулирование в опасных местах. Чисто, безопасно и… престижно, дорогие мои! Сами знаете, до чего престижно в Эрании входить в клуб "Далетарий"!
Когда вам придёт время служить, мои батальоны (название пока в стадии дискуссий) будут самыми престижными войсками. Но запомните – никому ни слова!" – "Могила, Тим!" – заверил его Галь, а Гай привычно поддакнул.
"Вернёмся к нашим баранам! – ухмыльнулся Тим. – Нам нужна победа на Турнире, когда бы он ни состоялся. Но готовиться необходимо уже сейчас. Вот для этого я и работаю над фелиофоном! Поняли, котеньки?" – "Фелиофон… Странное название… А почему ты его так назвал?" – поинтересовался Гай. – "Ну, хабиби! Так мне услышалось… На меня это имя снизошло… Не спрашивай! Имена и названия – штука мистическая!" – отшутился Тим, слегка покраснев. Близнецы поняли, что больше он им ничего об этом не скажет. Они и не протестовали. Главное, чтобы изобретение Тима, как его ни назови, хоть бы и фелиофон, помогло навсегда вывести из игры фанатиков-меиричей с ихним хасидским роком и прочими глупостями. Их – прежде всего! А с помощью таинственных технических средств или более привычных для близнецов, каратистов, силовых методов – разве это так уж важно? А там можно и до остальных классиков-нудил добраться!.. "Понимаете? – увлечённо вещал им Тим.
– Моя задача – сделать так, чтобы то, что они называют музыкой, а мы – отсталым, замшелым набором унылых звучаний, исчезло из обихода!.. Просто исчезло – и всё!..
Зато! – и Тим важно поднял палец: – звучит силонокулл, который сам СТРУЯ!" – "Вот это да!" – с умным видом закивали близнецы. "Только не спрашивайте, как… Скажу только два заветных слова – обертоны и звуковое зеркало, или звуковые линзы. Но и об этом -молчок!.. Мне хочется испытать мой первый образец здесь и сейчас – чтобы понять, куда дальше двигать исследования. Сами понимаете, дорогие мои! Моя личная фирма… Веников не вяжет!" – гордо выпятив грудь, заявил Тим. Близнецы с благоговейным восторгом смотрели на своего старшего друга, который не только всякие умные слова знает, но и хитрые штуки умеет делать. Тим сладко улыбнулся:
"Давайте, попробуем… Поможете?" – "Конечно, Тимми! Спрашиваешь!" – радостно подмигнули ему одновременно оба близнеца.
Товарищи близнецов, которым надоело крутиться возле аппаратуры, разбежались по всей Лужайке, крикнув братьям, чтобы, подменив их на посту, не забывали диски вовремя менять.
***
Рути сидела в удобном надувном кресле, вытянув полные ноги, и с наслаждением слушала любимого Моцарта. Моти всё так же сидел, уткнувшись в ноут-бук. Казалось, он даже не замечал гремевшего вокруг него звукового коктейля, в который вторгалось всё больше вкрадчивых пассажей силонофона, а временами внезапно налетал грохочущим вихрем ботлофон.
Совершенно неожиданно на Лужайку пала вязкая тишина, сквозь которую сочились вкрадчивые звуки силонофона. Рути показалось, что на неё с магнитофоном уронили толстый матрас, из-под которого ни ей не выбраться, ни звукам не пробиться на волю. Ощущение внезапного как бы удушья было пугающим и незнакомым. Кроме того, она ощутила лёгкое головокружение и зубную боль. Но вроде всё и все были на месте – так же светило солнышко и над головой беззвучно качались густые ветви дерева. Несмотря на неприятные ощущения, Рути начала успокаиваться, решив, что это в магнитофоне что-то испортилось. Моти не сразу понял, что, собственно, происходит, хотя и на него нахлынули те же неприятные ощущения, но в гораздо более слабой форме. Он с изумлением увидел, что Рути побледнела, в недоумении и в сильной тревоге скинула наушники и попыталась посмотреть, что случилось с её портативным магнитофоном. Она воскликнула: "Мотеле, посмотри, кажется, он испортился… Может, батареи скисли? Ты взял запасные?" Случайно глянув в центр Лужайки, Моти увидел своих сыновей, которые в неподдельной радости вскинули руки и начали исполнять победный танец дикарей. Рядом с ними он заметил коллегу Тима Пительмана, и это вызвало у него привычно лёгкий укол ревности. Он поднялся и направился к ним, издали окликнув Тима: "Что тут происходит, Тимми?" – "Да ничего, Моти… Ничего. Иди себе. Продолжай грызть кайф науки!" – и обнял подошедшую к нему Офелию, прижав её к себе и что-то зашептав ей на ушко, и тут же бросив стремительный взгляд на Рути. Офелия кивнула головой и, поглядывая то на мальчишек, то на Моти, двинула по тропинке, гордо покачивая великолепными бёдрами. Моти не обратил внимания на взгляды, какими звезду журналистики пожирали его сыновья-подростки. Он вернулся к Рути, склонился над её магнитофоном. Тим, увидев, что Моти на него не смотрит, тут же склонился над та-фоном, который держал в руках, пробежался толстыми пальцами по нескольким кнопочкам, глянул на экранчик. И снова со всех сторон зазвучала причудливая музыкальная смесь всех стилей и направлений. Моти недоуменно уставился на магнитофон, который только что молчал, как будто его толстой подушкой накрыли, и вдруг – снова зазвучал. Рути по инерции продолжала держаться за щёку, с испугом и тем же недоумением смотрела то на Моти, то на магнитофон. Неприятные ощущения отпускали постепенно…
Галь окликнул Моти: "Daddy, нас твои боссы пригласили с Тимми вместе на боссо-мангал.
Так что мы не потерялись и не исчезли. Привет маманьке!"
2. Серенада
Боссомангал Эранийцы были осведомлены об оригинальной страстишке седого благообразного Мезимотеса – всевозможные беседки или шалаши, которые он стремился организовать для себя, где бы он ни оказывался на отдыхе, если, конечно, позволяли условия и приличия. Вот и на Лужайке пикников он выбрал себе уголок, окружённый тремя развесистыми деревцами и густыми кустами, натянул несколько верёвок, сверху накидал веток – и получился уютный шалашик. Посредине оказался старый замшелый пень, на котором Миней укрепил лист пёстрого пластика, а вокруг раскидал мягкие разноцветные подушки. Немного поодаль догорали угли его мангала, на импровизированном столике покоилось блюдо, где аппетитно дымилось покрытое корочкой и истекающее жиром мясо. Вокруг живописно расположились всевозможные бутылки и пузырьки с красочными этикетками. Пластиковая посуда аккуратной стопочкой примостилась в уголке.
В Минеев шалаш протиснулся, радостно сияя, Пительман, за ним по пятам робко жались близнецы Блох. За их спинами маячила Офелия, ухмыляясь и торжествующе стреляя глазами в Пительмана. Тим воздел руки и неуклюже закачался (насколько позволяло тесноватое пространство шалашика – это должно было обозначать победный танец), затем восторженно воскликнул: "Шеф! Победа! Получилось даже лучше, чем я предполагал! Но это не предел! Ведь я не знаю, как оно сработало у этих… на правом склоне…" – уже серьёзно добавил он. – "А-а-а, так это ты, мой мальчик, вызвал такой переполох лулианичей на Лужайке? – широко улыбнулся в ответ Миней.
– А я-то думал: что случилось? У всех в одночасье вырубило кассеты и диски!
Забавно было отсюда наблюдать эту смесь коллективной оторопи с паникой! А дикие юные отморозки с правого склона! Как они забегали, зашушукались, всех на ноги подняли! Знаешь, Офелия, я не удивлюсь, если потом окажется, что они за каменюки схватились, намереваясь пойти нашим мальчикам морды бить!.." – со значением обернулся Миней в сторону Офелии. Офелия, внимательно прислушиваясь к разговору, заметила: "Мы уж знаем, как намерения… э-э-э… меиричей… (Ох, уж эта политкорректность! Призывать легче, чем самой привыкнуть!)…воплощаются в действие! И я знаю, как это описать!" – и подмигнула близнецам, слушавшим разговоры старших с робким восторгом и раскрыв рты.
Миней снова обратился к Тиму: "Но как вам удалось? Что у Тимми всё получится, я не сомневался. Но что именно вы сделали?" – "Ну, вот эти мальчики мне помогли.
Вы их знаете, шеф?" – кивнул расплывшийся в гордом довольстве Тим. – "Да это же сыновья нашего Моти Блоха! Ну, спасибо вам, юные друзья! Но, смотрите, папе с мамой – ни словечка! Мы вам доверяем!" – постарался изобразить широкую ласковую отеческую улыбку Миней, но глаза, в глубине которых прятались льдинки, словно буравили мальчишек насквозь. Тим продолжал: "Расставили мы колоночки, – это уж мальчики под моим руководством… А потом надо было всех лишних от аппаратуры удалить. Я их (простите, Миней, несовершеннолетних) коньяком угостил. А что, не стоило?" – "Да ничего с ними не будет! Сколько им лет?" – "Да что-то вроде 16 или 17…" – "Ничего… Надеюсь, ничего страшного с ними не случится… Ведь никто же не узнал!.. Присаживайтесь, располагайтесь с комфортом! Ох, и люблю я комфорт, и сам себе его создаю! Ну, и, конечно, тем, кто меня окружает!
Понимание комфорта, чувство комфорта, стремление к комфорту – тоже один из признаков интеллигентного элитария. Гораздо важнее, чем знание наизусть исторических дат и событий, да и – чего уж там! – всевозможных лишних наук, вроде истории и устаревших философий, да и, по правде говоря, учений древних мудрецов. Запомните это, мальчики! В гимназии вам такого не скажут! Как вас зовут?" – с ласковой улыбкой обратился к близнецам Миней. Оба парня почувствовали, что их языки как будто приклеились к нёбу от смущения. Сдавленным голосом они промямлили один за другим: "Галь… Гай…" Мезимотес понимающе улыбнулся. Повисла пауза. Помолчав, Миней задумчиво произнёс: "Скоро Коба подойдёт… – и, повернувшись к Тиму, оживлённо добавил: – Уж этих-то наших юных друзей мы угостим дорогим коньяком, правда, Тимми?" – "Конечно, ведь мы все нынче победители!" – "Не говори о победе, пока она не превратится в реальность".
– "Миней, вы знаете, я очень хочу расширить функциональные возможности фелиофона.
Название – самое что ни на есть то…" – "Уговорил, Тимми! – пусть будет фелиофон. Хорошо, что не рутиофон, что тебе больше по душе фелиофон…" – и хитро улыбнулся. Тим покраснел, скосил глаза на близнецов, потом на Офелию, которая возилась со своим репортёрским та-фоном, и быстрым движением приложил палец к губам. Мезимотес понимающе кивнул и вдруг спросил: "Кстати, Тим, а если наши уважаемые оппоненты захотят выступать без микрофона?" – "А фелиофон в принципе должен быть приспособлен к любой ситуации – он работает на акустической энергии!.. Долго объяснять… Как-нибудь потом… Это только первый образец! И ещё – посмотрите, какая чёткая маскировка! Если кто чужой рядом окажется… – парниша как бы просто играет, или клипы ловит… Конечно, в будущем нам понадобится фелиофон с охватом больших пространств… Это уже в следующей модели…
Когда отработаю кое-какие варианты…" В этот момент под сень шалаша просочился Арпадофель: "Какая следующая модель?
Какие варианты?" – с порога профанфарировал Коба, и его левый глаз принялся лихорадочно косить во все стороны, испуская желтовато-бежевые каскады света. – "Не кипятись, Кобушка! Тимми рассказывает о своём новом изобретении – фелиофоне. Ты, надеюсь, обратил внимание на навалившуюся на Лужайку тишину, на вызванный ею переполох? Так вот: это сам по себе фелио-эффект работает!" – "А что это такое – фелио-эффект? Почему я не знаю? Всё от меня скрываете? Без меня запатентовать хотите?" Мезимотес не без опаски увидел на лице Арпадофеля признаки надвигающейся грозы и тут же быстро добавил: "Пока рано говорить о патентовании.
Тимми разрабатывает разные варианты. Когда закончит, сможем это и на патентование представить! Конечно, закрытый патент… – понизил Миней голос. – Мы с Тимом тебе потом всё расскажем!" – засуетился босс. – "Между прочим, – заметил Тим со странной усмешкой, – опробовать следующий вариант я хотел бы на "Цлилей Рина"!.. Посмотрим, как они задёргаются!" – и Тим ослепительно улыбнулся Арпадофелю.
Офелия во все глаза глядела на Кобу, о котором ей Тим столько рассказывал. Она и раньше видела его, даже, кажется, как-то сидела рядом на концерте в "Цедефошрии", но тогда он был никому не известным в Эрании человеком, разве что паре-другой высокопоставленных элитариев из группы "Доберман". Она раздумывала, стоит ли взять у него интервью, или дождаться более подходящего момента. Тим как-то обмолвился, что Коба Арпадофель – фигура, которая лучше всего смотрится в мягком освещении полутеней. Ладно, у неё уже и без того материала – на пару-тройку колонок в "Бокер-Эр". Близнецы восторженно кивали, хотя не понимали, о чём разговаривают между собой уважаемые коллеги их daddy. Лица мальчишек раскраснелись, они радостно поглядывали то на Мезимотеса, то на Арпадофеля, то на Тимми, потом переводили торжествующий взор в центр Лужайки, стараясь отыскать глазами своих родителей. Ну, будет чем похвастать и приятелям, и предкам!.. А сестрица… пусть завидует!.. Тут Галь нечаянно поймал оценивающий и заинтересованный взгляд знаменитой журналистки, который она время от времени кидала на него с братом. Он вспыхнул, жар поднимался от низа живота, где что-то аритмично пульсировало, и покрыл его лицо до лимонно-белокурых корней крашеных в разные цвета волос. Взглянув на брата, он понял, что тот испытывает те же ощущения, и ему они кажутся скорее возбуждающими, чем комфортными.
Но в этот момент Тим взглянул на близнецов и как будто вычислил их ощущения. Он тут же постарался в присутствии Мезимотеса и Арпадофеля напустить на себя строгий вид: "Запомните, зайчики мои! О том, что мы тут говорили, никому ни единого слова! Поняли?" – "Поняли… Но не поняли, о чём вы говорили! Вся эта техника… ну её…" – заикаясь, пробормотал Гай. А Тим продолжал тем же строгим тоном: "Это оч-ч-чень важ-ж-ж-но! – и незаметно подмигнул Офелии, та в ответ понимающе усмехнулась. – Можете сколько угодно хвастать о том, что были приглашены на боссо-мангал. Но о наших задумках – никому ни слова. Даже слово фелиофон забудьте! От этого зависит наш успех!" Мезимотес улыбнулся и спокойно проговорил, обращаясь к Тиму: "Не волнуйся! Мальчики умные, они всё понимают.
Они будут молчать! Правда, ребятки?" Близнецы согласно и часто-часто закивали.
Тим улыбнулся близнецам и подмигнул, а потом тихонько прошептал Минею: "Хватит об этом, шеф. Мы сюда наших молодых друзей не для нотаций пригласили, а оказать им уважение!" Тот понимающе кивнул.
Боссо-мангал продолжался. Вскоре мальчики почувствовали, что пора покинуть шалаш и, пошатываясь, вышли и направились в сторону родителей. А за их спинами трое мужчин обменивались тревожными взглядами. Офелия, напротив, испытывала радостное возбуждение. Она поиграла кнопочками на своём репортёрском та-фоне, запихнула в ухо крохотный наушник и, жмурясь от удовольствия, прослушивала записанный материал, ритмично постукивая ногой по земле. Наконец, Тим решился нарушить молчание: "Простите, хаверим! Я уверен, что эти милые мальчики, которых я помню ещё во-от такусенькими, – и он не без труда согнулся к земле, показывая обеими ладонями, какусенькими он помнит близнецов, – никому ничего не скажут. К тому же, сочетание грозного предупреждающего взора нашего уважаемого адона Кобы (низкий поклон в его сторону) с достаточным количеством вкусного ликёра, а до этого коньячок… Не беспокойтесь!" Арпадофель стрельнул в Тима ослепительным лучом странного белесовато-гнойного оттенка, исторгнутым из чуть не вылезшего из орбиты левого глаза. Мезимотес сделал успокаивающий жест обеими руками: "Кобушка, всё в порядке! Тайна вкладов соблюдена! Мальчишки ничего не поняли, клянусь тебе!
А помощь нам оказать могут нешуточную! Правда, не в технических вопросах, в этом на них природа отлично отдохнула… после папеньки-гения. Ну, и занятия восточными единоборствами даром не проходят… Зато в их преданности нашему делу не изволь сомневаться!.."
***
Когда близнецы чуть заплетающимися ногами добрели до места, откуда гремели вихрящиеся звуковые пассажи, к ним подошли их приятели: "Эй, где вы были?" – "На боссо-мангале… Отстаньте!.. Наверно, немножко лишнего хватанули… Говорил я тебе, Гай, чтобы ты не пил столько, а ты всё наливал и наливал!" – напустился на брата Галь, а тот только слабо и глуповато улыбался, вспоминая некстати Офелию:
"Эх, хар-рашо-о!!!" Товарищи недоуменно на них поглядывали, кое-кто с откровенной завистью: "И за что это вам такая честь?" Братья нетвёрдой походкой направились к родителям и плюхнулись прямо на землю возле неубранного стола. Сестры ещё не было, daddy куда-то названивал по та-фону.
Мама всё ещё слушала свои кассеты, что-то напевая и ритмично взмахивая пухлой ручкой. Небо начало интенсивно лиловеть… Близнецы плюхнулись на землю, облокотились на ствол дерева, привалились друг к другу и задремали, с посвистом похрапывая. Их лица неестественно покраснели, на что Моти, закрыв свой та-фон, с удивлением обратил внимание. Он подошёл к Рути, легонько дотронулся до её плеча и указал на спящих мальчишек. Она кинула летучий взор на сыновей и снова погрузилась в звуки музыки, льющиеся прямо из наушников с совершенными заглушками. Моти понял, что он остался один на один со своим недоумением, и оставил жену в покое. Его гораздо больше беспокоило столь долгое отсутствие дочери. "И даже не позвонит! Это на Ширли не похоже!" – с досадой думал Моти.
***
Он снова посмотрел на храпящих сыновей, и в памяти почему-то всплыло…
Это произошло до начала их с Бенци совместной работы над проектом, через пару месяцев после начала учёбы мальчиков в гимназии Галили.
Незадолго до окончания рабочего дня у Моти на столе пронзительно заверещал телефон – звонили из полиции. Ему сообщили, что группа гимназистов, в том числе и его сыновья, оказались замешанными в драке, переросшей в побоище, возле меирийского йешиват-тихона hилель. Сейчас все они, вместе с избитыми учащимися йешивы, сидят в отделении полиции. Спросили, не поможет ли он найти Бенциона Дорона, работающего там же в "Лулиании", отца сильнее всех избитого йешиботника.
Моти сказал, что сейчас они приедут вместе.
Моти часто с неловким и неприятным чувством вспоминал, чего ему стоило подойти к Бенци, вызвать его в коридор, попросить не волноваться и, заикаясь, выдавить то, что он только что услышал… Вот и сейчас, оглянувшись в сторону правого склона Лужайки, где веселились дети Бенци и их друзья, Моти опустил голову… …Пока они ехали в полицию на машине Моти, Бенци, сидя рядом с ним, хмуро молчал, отвернувшись к окну.
В полиции Моти впервые увидел первенца Бенци. Но, Б-же! – в каком он был виде!
Ничего общего с красивым застенчивым парнишкой, фото которого Бенци ему показывал (Моти знал, как Бенци любит своего первенца и гордится им)! А сейчас!..
Белая рубашка порвана и залита кровью, из повисшего жутковатой лепёшкой носа (неужели сломанного?!) – падают на брюки сгустки крови, лицо покрыто вздувшимися бурыми синяками, щёлочки обычно выразительных темно-карих глаз едва приоткрыты… Лица его близнецов, Галя и Гая, как и их приятелей, чуть-чуть поцарапаны… Впрочем, сейчас уже Моти решительно не помнит ни лиц других ребят, гимназистов и их ровесников-йешиботников, которые оказались тогда в полиции, ни лиц их родителей, ни полицейских, которые крутились тут же – всё это осталось в памяти серым пятном. Да, почему-то то и дело всплывает перед глазами лицо раввина йешивы, его чёрная кипа, темно-каштановая борода и усы, да ещё пронзительные карие глаза под кустистыми бровями. Он даже не заметил, когда Тим замаячил позади близнецов туманной улыбчивой глыбой. Отчётливо в памяти осталось непроницаемое лицо офицера, что-то с важным видом отстукивающего на клавиатуре стоящего перед ним компьютера и время от времени кидающего взоры то на Галя и Гая, то – как бы поверх головы избитого сына Бенци.
В памяти всплыло расстроенное и встревоженное лицо Бенци, его огромные глаза, направленные на разбитое лицо еле сидящего на жёсткой скамейке, бессильно привалившись к стене, сына – и лица Галя и Гая: вид вызывающе-виноватый, такого выражения лиц у своих мальчиков Моти никогда ранее не видел. Они и вели себя вызывающе, петушились, всё время талдычили о каких-то камнях, "которыми их забрасывали досы"… Офицер на это вяло возражал, что самих камней на месте происшествия не нашли, да и свидетели, проживающие по соседству с йешивой, сообщившие о драке в полицию, не подтверждают камнезакидательскую версию гимназистов. К тому же достаточно сравнить лица гимназистов – и лица йешиботников: одно это говорило само за себя. "Ну, не забрасывали, так всё равно хотели забросать: у них же так принято!" – ломким голосом выкрикнул Галь, и все гимназисты согласно закивали и нестройно загомонили. У Моти до сих пор то и дело звенят в ушах их нестройные петушиные фальцеты, которыми они выкрикивали в своё оправдание смехотворные доказательства, что йешиботники просто не успели в них кинуть камни, потому-то их и не оказалось.
Моти со стыдом вспоминал, что им с Бенци не позволили подойти к сыновьям, так же, как и другим пришедшим родителям. "Сначала заплатите штраф за хулиганское поведение ваших сыновей! – важно и безапелляционно заявил офицер полиции. – До этого – никаких контактов с задержанными!.. Вы уж извините…" Моти смутно помнил, как Тим незаметно подошёл к офицеру, как к своему старому знакомому, вальяжно склонился над ним и что-то долго шептал на ухо. Гимназисты снова загомонили, споря с офицером полиции. И тут вмешался Тим. Мягко улыбаясь, он обратился к офицеру, поглядывая на гимназистов: "Адони, позвольте мне. Этих мальчиков, – он указал на Галя и Гая, – сыновей моего друга и коллеги Моти Блоха, я знаю с детства. Поверьте мне, это добрые и кристально чистые мальчики. Раз они говорят, что им пришлось превентивно ответить на явную готовность йешиботников закидать их камнями, стало быть, так оно и было! Страшно подумать, до чего бы дошло, если бы эти овечки в кипах и с пейсами не только подняли бы свои камни, но и добросили! Это счастье, что гимназисты смогли это предотвратить! – патетически воскликнул Тим. – Жители квартала рядом с йешивой вполне могли перепутать. Ведь та-акую пыль подняли!.. К тому же, их руководство йешивы могло и подкупить… А может, и подкупать их не надо – своих как никак защищают, а врать ради этого… у жителей Меирии… э-э-э… как бы в крови… – задумчиво и проникновенно проговорил Тим тихим голосом, обаятельно улыбаясь. – Такое уже не раз бывало!" – "Но, прости, Тим, йешиботники пострадали гораздо больше…" – чуть слышно возразил офицер. – "А из чего это следует? – тем же тихим и ласковым голосом прошелестел Тим. – Разве гимназисты не получили моральную травму, когда их оскорбляли, прогоняли оттуда?!.. Это отнюдь не пустяк! Они просто спокойно гуляли, развлекаясь на свой лад, слушая любимого артиста… Никто не может запретить! А что до того, что те больше пострадали так сказать физически, то… – голос Тима почти сошёл на нет. – Вот так и сказалось преимущество изучения восточных единоборств перед корпеньем над ихней Торой!" Тим продолжал мягко улыбаться обаятельной улыбкой, поглядывая то на полицейского, то на Моти, то на близнецов. На остальных присутствующих он старался не смотреть.
Моти перевёл взгляд на сына Бенци: видно было, что мальчик еле сидит, сгустки крови то и дело падают из носа на рубашку. Бенци, глянув на Тима, тут же повернулся к офицеру и сказал: "Ладно, какова сумма штрафа? Я на всё согласен, только допустите меня, наконец, к моему сыну – ему нужно к врачу…" Ноам посмотрел на отца мутными глазами; он явно хотел что-то сказать, распухшие губы чуть приоткрылись, но он только слегка мотнул головой, протестуя. Один из его избитых, но не так сильно, товарищей запёкшимися, разбитыми губами промычал: "Адони, не унижайтесь! Не с вас они должны штраф брать! Эти первые начали… занятия нам сорвали!.. И бить Ноама тоже… первые… ногами по голове!.." – слова давались мальчику с усилием. Моти уже не помнит, кто и что там говорил, не помнит всех доводов Тима. В памяти вдруг вспыхнуло обычно спокойное, а сейчас слегка порозовевшее от гнева лицо раввина йешивы, пытавшегося защитить своих учащихся, которые, по его словам, вступили в драку только после того, как на их товарища Ноама Дорона безо всяких оснований напали гимназисты, братья-близнецы, и принялись зверски избивать его ногами. При этих словах раввина Моти ошеломлённо посмотрел раввину в глаза, искоса глянул на Бенци, потом на своих сыновей, покраснел и отвернулся, крепко закусив губу. (Сейчас, вспомнив этот момент, Моти снова покраснел и закусил губу.) Вот тогда, свидетельствовал раввин, и началась драка, в которой на равных участвовали обе стороны. Но не Ноам Дорон: его, оглушённого, кто-то зачем-то поставил на ноги, и он стоял, пошатываясь, держась за забор йешивы, несколько мальчиков окружили его, крепко поддерживали, стараясь с одной стороны, не дать ему упасть, с другой стороны – больше к нему никого не подпускать. Но камней, это уважаемый раввин утверждает со всей ответственностью, не было и в помине, это уже поздняя выдумка хулиганов, специально пришедших из Эрании-Далет в Меирию под окна йешивы, чтобы побезобразничать.
В мозгу снова и снова острыми царапающими камнями перекатывались слова Тима, сказанные тихим, звенящим голосом: "Да вы посмотрите, адони, на этого, что сидит тут, развалясь! У него же на лице отпетый хулиган написан! Прикажите ему сесть, как полагается, перед представителем власти! А ну! кому сказано!" Но офицер только добродушно усмехнулся: "Да, ладно, Тим, пусть сидит, как хочет. Раненый же, как никак, сидит еле-еле, а уж стоять-то вряд ли сможет! Дорон, вы, кажется, штраф заплатить собирались?" – "Адони… не надо…" – "Молодые люди, вы же хотите, чтобы я его домой отпустил?.. Вон, папа хочет его к доктору отвезти…
Ну, и помолчите. Потому что если штраф не будет уплачен, то мне придётся вас всех отправить в тюремную камеру! 