Отцы Ели Кислый Виноград. Первый лабиринт

      Вроде и негромко, а действует жутко: как будто в голову медленно-медленно что-то ввинчивают…" – "Неужели у вас силонокуллом балуются в рабочее время? – спросил удивлённо Ноам. – А я думал – компьютерные игры создают! Теперь-то понятно, какие у вас секреты!.." – "Ещё бы…" – обронил Ирми, Максим мрачно кивнул.
      Ширли с интересом взглянула на Ирми и медленно проговорила: "Мне тоже знакомо это ощущение, о котором адони… – она кивнула в сторону Гидона, -…говорил. У нас дома случилось то же самое, что и сейчас на концерте, когда Тумбель к братьям пришёл. Сейчас он тоже за кустами стоял, у него в руках был та-фон, и он всё время быстро-быстро нажимал кнопочки…" Ирми многозначительно переглянулся с Максимом и Гидоном, вскинул подбородок: "Та-фон? Интересно! Спасибо тебе, Ширли! Это важно – то, что ты сказала!.." – улыбнулся он ей и Ренане. Бенци с беспокойством обратился к Нехаме: "Ты-то как себя чувствуешь, дорогая?" – "Нормально…
      Сейчас нормально!.. Было нехорошо, какая-то сильная, необычная тошнота. Но ведь для меня это тоже нормально…" – "Когда было нехорошо?" – настойчиво спрашивал Бенци. – "Да вот тогда и схватило голову!.. А Шилат жаловалась, что и её начало тошнить… А потом внезапно всё прошло. Да, доченька?" – спросила Нехама у малышки, но та не отвечала. Она устало месила ногами придорожную пыль, и её глаза сами собой закрывались. Ноам поднял её на руки и понёс.
      Ширли позвонила отцу, попросив его подъехать ко входу в Парк. Закрыв та-фон и пихнув его в сумочку, она кинула взгляд на Ноама. Она украдкой наблюдала, как он ласково и бережно прижал к себе маленькую сестрёнку, и заулыбалась. Улыбнувшись смущённой улыбкой и густо покраснев, она попрощалась с Ноамом, с близнецами (и снова поймала пылающий взор Рувика, у которого за спиной уныло покачивалась старенькая гитара), расцеловалась с Ренаной, осторожно поцеловала Шилат, спящую на руках у Ноама, как будто нечаянно слегка коснувшись его пальцев. Потом сердечно попрощалась со старшими Доронами, махнула рукой Ирми и Максиму, а тут и увидела приближающуюся машину Моти.
 

***

 
      Когда Ширли уже садилась в машину, из тени неожиданно вынырнули и подошли к машине близнецы Галь и Гай. Они выглядели необычайно возбуждёнными и довольными – как будто выиграли в лотерею, по меньшей мере, пару-другую миллионов. Было заметно, что Галю этого явно недостаточно: он-то хотел бы гораздо большего!..
      Гай, тот с детства был приучен довольствоваться меньшим, чем его близнец!
      "Ну, как, dad, н-н-не откажешься подвезти своих без-без-без-лошадных, уставших от тр-р-рудов праведных с-с-с-сын-н-н-новей до… до… до… дому?" – "Как! И вы тут?! – изумился Моти. – "Да, а что? Р-р-р-разве не-не-не-льзя?" – заикаясь, спросил Галь. – "Кто сказал, что нельзя… Но что вы тут делали, можно папе узнать? Какие у вас тут труды праведные?! Ведь сегодня в "Цедефошрии" выходной!" – "Ну, понимаешь… Парк – он для в-в-всех эранийцев и гостей на-на-нашего города П-п-парк! В конце концов, м-м-мы взрослые люди, у нас наши важные дела!..
      Вот, новый ресторан "Таамон-Сабаба"! Какие обалденные штуки там подают! Маманька так не умеет готовить. Мы любим иногда туда захаживать. Не всё же в пабе у Оде-де-де… да…" – запинаясь, принялся объяснять Гай. – "И ни-ни-к-к-кому н-не д-д-дано посягать н-н-на н-н-наши права свободной личности! – вдруг раздражённо и напыщенно воскликнул Галь, у которого ещё сильнее, чем у брата заплетался язык.
      – Ра-з-з-ве не так?" – "Так-так, мальчики… – пробормотал Моти и вдруг, совершенно неожиданно и для себя, и для близнецов, добавил: – Особенно если вы не посягаете ни на чьи права таких же свободных личностей… э-э-э… членов семьи и соседей не слушать во время их серьёзных занятий вашу музыку, да ещё гремящую на всю улицу!.. Разве не так? Вам ведь в голову не приходит, что отец и дома работает, и ему необходима тишина…" Галь сверкнул глазами, но ничего не сказал, только качнулся и ухватился за брата. Ширли хотела что-то сказать, но перехватила свирепый взгляд Галя, который ещё и украдкой показал ей кулак. И она решила поговорить с отцом позже.
      Моти спросил с самым безразличным видом, глядя как бы в сторону: "Как я понимаю, вы были в Парке с вашим приятелем Тимом? Так, или нет? И где же он? Где его шикарный "Мерс" модного цвета гнилого болота?" – "Ну, dad, ты ж понимаешь! Спас-с-сибо ему за-за-за т-т-то, что он подвёз нас сюда!.. А с-с-счас… Ему необходимо беречь своё здоровье? он должен рано ложиться спать – и рано вставать…" – "Тогда что он делал с вами вместе в густых…" – начала Ширли, но Галь резко её прервал:
      "Нам неинтересно, что тебе у замшелых фанатиков, под пагубным влиянием досов примерещилось! И daddy, мы думаем, тоже! Поэтому если ты помолчишь, умно сделаешь! И здоровью полезнее! По-нят-НО?" – выкрикнул Галь последнее слово страшным голосом, и глаза его сузились, превратившись в две острые ледышки. Он приблизил своё свирепое, покрасневшее от ярости лицо к личику сестры, на котором отразился испуг, смешанный с отвращением. Моти не мог не вмешаться, хотя ему так и осталась непонятна истинная причина внезапной вспышки ярости сына, который только что выглядел таким довольным и торжествующим: "Да что это ты? Снова за старое? А ну-ка, мальчики, садитесь сзади. А ты, Ширли, правильно – вперёд…
      Едем скорее домой!" – "И как т-т-ты од-д-д-еваешься! С-с-совсем с-с-с ума сошла!" – "Не ваше дело!" – отрезала Ширли, поспешив сесть рядом с отцом. Но когда он выезжал на проспект, ведущий в Далет, он услышал, как Галь нагнулся вперёд и тихо, угрожающе прошипел прямо в ухо сестре: "И ва-а-ще мо-мо-мол-чи, о чём по-по-по-нятия не имеешь! А ля-ля-ляп-нешь к-к-кому – пеняй на себя…" Ширли ничего не ответила, только задрожала, как от озноба, и подумала: "А ведь как хорошо начинался вечер! Каким великолепным обещал быть этот концерт!.. Как отлично мы повеселились! Какие они чудесные! И что за люди в "Цлилей Рина"! Если бы не украденные мелодии…" Она только произнесла мрачным голосом загадочную фразу, которую Моти в тот момент не понял, а потом часто вспоминал: "Ну, неужели же им удастся проглотить мир этой прекрасной музыки, неужели же ему когда-нибудь придётся исчезнуть?" Первая атака Офелии Семья Блох сидела за обедом. Рути внесла из кухни запотевший кувшин с компотом и блюдо с фруктами.
      Галь вытащил откуда-то и разложил на обеденном столе свежий номер "Бокер-Эр". Он глубокомысленно морщил лоб, шевелил губами, демонстрируя усилия по поиску нужной статьи, долго и важно шуршал желтоватыми упругими страницами, распахнув газету почти на пол-стола, чуть не залезая страницами в тарелку сестры. Гай, сидевший с другой стороны от него, подпрыгивал на месте и подталкивал брата: "Ну, скорее же!
      Я не могу приняться за десерт без последней статьи нашей Офелии!" – "Да, братик, ты прав: нет ничего лучше, чем приправить десерт этой поучительной статьёй!" – важно отвечал Галь. Рути прикрикнула на мальчишек: "Что за поведение во время обеда? Что за газеты на обеденном столе? Уберите немедленно! И что это за наша Офелия? Кто она вам – тётя, бабушка?!" Слова матери мальчишки встретили громовым хохотом: "Ну, маманька, ты даёшь! Молодая красивая женщина – и бабушка! – захлёбываясь от хохота и вытирая глаза, восклицал Галь. – Да она моложе тебя!..
      Выглядит…" Рути растерялась, не зная, как реагировать, беспомощно посмотрела на мужа и пролепетала: "Моти, почему ты молчишь?" С Моти в последнее время творилось что-то неладное: он стал молчаливым, улыбка почти исчезла с его лица, чёрные красивые глаза потухли. Порой при взгляде на сыновей в глазах появлялось выражение загнанного оленя. Рути пыталась выяснить, в чём дело, но он каждый раз бормотал что-то насчёт того, что устаёт: мол, много работы навалилось. Даже Ширли не решилась поведать ему о произошедшем на ханукальном концерте. Моти заметил, что Галь угрожал сестре – это его насторожило и даже напугало, но и он не решился поговорить с дочкой, только догадывался: что-то сильно подействовало на впечатлительную девочку, отрицательные эмоции перевесили положительные. Но что так напугало её? Неужели это каким-то образом связано с тем, что в тот же вечер в Парке крутились близнецы, а может, и Пительман с ними. Однако, он категорически не желал иметь дело с Пительманом: себе дороже! Поэтому на возглас жены он ответил молчаливым, беспомощным пожатием плеч.
      Наконец, Галь воскликнул: "Вот оно! Слушайте: это очень важно знать каждому элитарию! – и он принялся читать, делая акцент в подходящих, с его точки зрения, местах, при этом многозначительно и насмешливо поглядывая то на сестру, то на родителей.
      "Как известно, завсегдатаи Лужайки "Цлилей Рина" – религиозная публика из эранийского пригорода Меирии, а также наезжающие в наш город в дни концертов группы "Хайханим" гости из горного посёлка Неве-Меирия и из Шалема. Всем направлениям в музыке они предпочитают "хасидскую музыку", а именно – одно из странных её направлений, которому они присвоили название "хасидский рок". А ведь видные психологи и музыковеды (из них самый известный Клим Мазикин) утверждают, что "хасидский рок" – своего рода звуковой наркотик возбуждающего действия.
      Стоит только обратить внимание на поведение зрителей на этих концертах! Так называемые "музыкальные композиции" сопровождаются странными "танцами", во время которых они разделяют мужчин и женщин смехотворной перегородкой, живой изгородью.
      Но изгородь не мешает им кидать друг на друга нескромные (чтобы не сказать – похотливые) взгляды, что ещё больше возбуждает животные инстинкты. Те, кто пасётся в "Цлилей Рина", не имеют никакого понятия о равенстве полов, поэтому женщинам для танцев отвели столь тесный закуток, что там они могут только нелепо топтаться, то и дело толкая друг дружку. Это вызывает доходящие до крикливых потасовок скандалы (и как они свою "музыку" слышат за этими криками?). А может, причина совсем в другом? Вот где стоило бы поискать нашим поборникам морали!
      Думаю, выяснилось бы много интересного… – Галь скроил гримасу, скромно потупившись и закусив губу, после чего продолжил: Кто хоть раз увидел эти странные "танцы" на концертах хасидской так называемой "музыки", того не могут обмануть их ханжеские призывы соблюдать скромность в одежде. Да и скромность ли это?! Или, может, попытки таким извращённым способом привлечь внимание?.." Тут уж Рути не выдержала: "О чём это она?!.. Да что она понимает в традициях!.." – "Мать, помолчи, дай дочитать. И не советую тебе оскорблять любимицу эранийских элитариев! А уж понимает она побольше твоей родни… э-э-э… Беседер, всё-таки родня!.. – скроил гримасу сын, похожий на её очень религиозного отца. – Офелия больше тебя понимает в жизни и в искусстве! Ты, что, считаешь, что разбираешься в современных направлениях музыки лучше Офелии Тишкер? Или, может, лучше самого Клима Мазикина?! Ты эту свою музыку изучала, когда до современных течений в культуре общество ещё не доросло. На чём ты выросла, лучше не вспоминать!.. Скажи, ты проходила требуемую переквалификацию в духе струи?" – "А у Тишкер есть музыкальное или другое образование по искусству?" – поинтересовалась Рути. – "Да! – запальчиво выкрикнул Гай. – Она очень-очень эрудированная во многих вопросах!
      Нам Тимми о ней рассказывал! И вообще!.. Со стороны виднее!" – "Она ссылается на самого Клима Мазикина! Понимаешь? – прошипел Галь и, досадливо махнув рукой, продолжил чтение: "Недавно нам стало известно, что так называемые "артисты" Гилад и Ронен предложили своим слушателям и поклонникам новый страшный звуковой наркотик – шофар. Они приспособили наркотические свойства его шаманской акустики не только для лишённых нормального человеческого смысла "ткуа" и "труа". Они попробовали на шофаре воспроизвести и так называемые "мэ-мэ-лодии". Существует мнение, что у духовенства бараний рог, называемый шофар, с древнейших времён используется для самых тёмных и фанатичных почти языческих служений и для запугивания своей невежественной паствы…" "Ну, конечно, зато завывание силуфо-куля, или похожее на падение ящика с бутылками с 15-го этажа грохотание ботлофона…" – вполголоса заметила Ширли. – "Ты помолчишь, или нет, идиотка недоделанная? – свирепо вращая глазами, поднося кулак к её лицу, взревел Галь. – Ещё хоть слово, пока я читаю!.. Предупреждаю! – и продолжил: "И вот теперь шофар, инструмент тёмной звуковой агрессии и запугивания, проникновения в подсознание слушателей и воздействия на него, поселенцы из Неве-Меирии и хулиганы "от музыки" (как они её понимают!) решили использовать на своих шаманских действах, словно бы в насмешку над здравым смыслом и культурой названных "концертами хасидской музыки". Они пытаются представить шофар инструментом для сопровождения, но кого это может обмануть!
      Разве аккомпанемент не воздействует на человеческую психику?! Ещё не сказали своего веского слова члены общества защиты животных. А между тем у них появились серьёзные подозрения, что рога для изготовления шофаров они обламывают у живых животных, причиняя им немыслимые страдания. Впрочем, этот аспект нуждается в дополнительном изучении, ибо изготовители шофаров продолжают настаивать, что это просто отпавшие рога… Вот мы и выясним истину!..
      Властям Эрании, и лично адону Рошкатанкеру, пора всерьёз заняться жуткими, почти языческими, таинствами, которые, по недосмотру городских властей, происходят на одной из красивейших Лужаек нашего любимого и популярного в Арцене Парка.
      Следует обратить внимание на участников этих шаманских действ под якобы невинным названием "Концерты хасидской музыки", а также на то, какие тёмные и фанатичные силы из Неве-Меирии задают там тон! Не настала ли пора запретить "концерты" дуэта шаманов от "искусства" Гилада и Ронена под двусмысленным названием "Хайханим" (стоило бы разобраться, что зашифровано под этим названием: чему они ухмыляются, над чем смеются?)?! Или хотя бы запретить использовать на этих "концертах" шофар, наносящий явный и непоправимый вред психике, а может, и умственным способностям посетителей "Цлилей Рина"? Как бы то ни было, но посещение наших эранийских мест культурного досуга пришельцами из других, тем более – дальних населённых пунктов Арцены, – следует разумно ограничить!" Моти хмуро молчал, ни на кого не глядя, только подумал: "Зато умственным способностям Офелии уже ничто не поможет – они давно в ущербе…" – но ничего не сказал. Рути, по лицу которой расплылись красные пятна, порывалась что-то возразить, протягивая руку к сыну, но Галь свирепо оглядел сидящих за столом.
      Гай веско прихлопнул ладонью по столу, так, что тарелки, стоящие на столе, легонько подскочили, и с кривой ухмылочкой заявил, пристально глядя на Ширли: "Ишь чего захотели: звуковой наркотик под видом концерта!" Галь пристально поглядел на брата, и тот как язык проглотил. После чего Галь продолжил чтение, поглядывая то на родителей, то на сестру: "В последнее время были замечены явные признаки того, что, судя по всему, любимцы религиозной публики Гилад и Ронен начали терять свою так называемую "артистическую" форму. Как свидетельствует эксклюзивный информатор, во время последних концертов они несколько раз внезапно замолкали. Это, конечно, вызывало горькое и шумное разочарование их поклонников и их бурную реакцию. При этом оба штукаря восполняли потерю голосов трублением в шофар, он же, как было сказано, источник тёмной звуковой агрессии".
      Тут уж Ширли не выдержала: "Это что, ваша звезда… э-э-э… крутой дезы… утверждает, что Гилад и Ронен внезапно потеряли голос?" Но тут Галь со всей силы ткнул её кулаком в бок: "Если ты скажешь ещё хоть одно слово…" – "И скажу!
      Лучше ты скажи, что вы там делали во время концерта рядом с "Цли…" – закричала Ширли звенящим от слёз голосом и тут же получила новый, более сильный удар. Она вскочила из-за стола и тут же согнулась от боли.
      Моти затравленно глянул на сыновей, которые уже собирались накинуться с кулаками на сестру. Внезапно вскочил и подошёл к дочери, глядя на неё с участливой тревогой: "Что с тобой, девочка, тебе очень больно?" Рути обняла дочку за плечи и увела в кухню, закрыв за собой дверь: "Посиди тут, сладкая моя девочка, сюда я их не пущу, пусть успокоятся… На тебе стаканчик сока… и возьми ещё, что хочешь… Вот, пончики, я спекла…" – "Ничего не хочу… – плакала Ширли, согнувшись над столом. Захлёбываясь от рыданий, она наконец-то начала сбивчиво рассказывать, что произошло во время того концерта: -…У Тум-бе-ля был… в ру-ру-ру… ках какой-то… та-та-та-фон… О-о-они какую-то авантюру задумали. Папа лучше бы по-по-понял… То же самое было и на Дне кайфа, а потом у-у-у нас в тот же день, когда я впервые ходила с Доронами на концерт… У-у-у ме-ме-меня магни…" – но договорить ей не удалось: в кухню ворвались-таки близнецы, лица которых испугали Рути. За ними следом вбежал Моти: "Мальчики, немедленно прекратите! Я кому говорю! Оставьте сестру в покое! Не смейте трогать её!" Он встал между Ширли, прикрывающей руками побледневшее лицо, и подскочившими к кухонному столу близнецами. Рядом встала Рути, и мальчишки остановились, продолжая сжимать кулаки. Моти ласково, но настойчиво поднял Ширли, поддерживая за локоть, обнял её и, загораживая от братьев, отвёл в её комнату. Рути шла следом. В комнате они успокоили девочку и тихо вышли.
      Ширли заперлась в своей комнате, легла на диван и не выходила до самого вечера, пока не услышала, что братья ушли. Лёжа на диване, она протянула руку, взяла та-фон и, после минутного раздумья, позвонила Ренане. Еле сдерживая рыдания, Ширли рассказала о том, что произошло у них только что за обедом, не без дрожи в голосе описала впечатление, которое на неё произвела статья Офелии Тишкер в прочтении Галя, то, как он прореагировал, когда она попыталась, наконец-то рассказать родителям, что видела их с Тумбелем возле Лужайки.
      "Они хотят запретить шофар, а, может, и закрыть Лужайку. Офелия на это чётко намекнула – это в последнем номере "Бокер-Эр". Ты почитай!" – "Ширли, у нас дома нет этой газеты: папа и мама не разрешают. Там обычно реклама ужасная…" – "Эх, если бы я могла тебе только статью принести… Но братья не даду-у-ут… – и Ширли всхлипнула, потом, немного справившись с эмоциями, уже более спокойно спросила: – Может, твой папа сделает исключение? Ты попроси папу, достаньте последний номер газеты, вы и почитаете только эту статью. Вы должны знать, что она написала о шофаре – это очень важно!.."
 

***

 
      Близнецы вернулись к столу. Они сидели за столом, пили сок, заедали маминой выпечкой и вслух, так, чтобы слышала мама на кухне, со смехом читали ту же статью.
      Моти вернулся в салон, сел напротив сыновей, подперев голову руками, и веско произнёс: "Я хочу поговорить с вами серьёзно, ребята…" – "А мы не хотим. О чём?!
      Всё уже сказано! – Ты же слышал, что пишет Офелия? Значит, ты больше не должен позволять этой дуре ходить на шаманские действа, даже приближаться к Меирии, к этим фанатикам. Ни в коем случае! Ты что, хочешь, чтобы её, а заодно и вас с маманькой, обвинили в пособничестве?" – "А это уже не ваше дело, дорогие мои! Ни – что я позволяю или не позволяю вашей сестре, ни – куда она ходит, с кем встречается, какую музыку слушает!.. Сестре 14 с половиной лет, большая девочка, так что… – Моти, как во сне, говорил эти вызывающие дрожь непонятного возбуждения слова, удивляясь собственной смелости, которую в нём заново пробудила угроза избиения сыновьями их младшей сестрёнки. – Не вы ли сами говорили мне о праве свободной личности?.. И вообще… Я что-то не понимаю, о каком пособничестве вы говорите?" – "Права, о которых мы говорим, относятся к истинно свободной личности, которая способна правильно, в нынешнем прогрессивном духе струи подобающей цветовой гаммы, пользоваться своими правами. Чтобы они не угрожали всему сообществу истинно свободных и открытых прогрессу людей! А замшелые фанатики-меиричи… Ихняя дурацкая "Цлилей Рина", – скривил брезгливо губы Галь, – уже превратилась в угрозу нашей культуре! Их шофар чего стоит!!!" – "Какой культуре они, и шофар, в частности, угрожают? Вы хоть раз слушали шофар, чтобы судить?" – спросил Моти, глядя куда-то вбок и небрежно поигрывая пальцами по столу.
      Гай растерялся, но Галь тут же закричал: "Нам не надо слушать, чтобы знать! Ныне признано: это агрессивное шаманство, то есть запрещённое воздействие на подсознание слушателей! Чёрт их знает, на что этих фанатиков могут толкнуть сами по себе жуткие звуки, питающие звуковую агрессию!!! Ты же слышал, что об этом пишет Офелия!" – "А она откуда знает! Сколько мне известно, она ни разу не была ни на одной Лужайке, кроме "Цедефошрии". А уж "Цлилей Рина" обходит десятой дорогой. Шофар она точно не слышала, за это можно ручаться!" – "А может, ей кто-нибудь рассказал!.. В конце концов, она брала интервью у самого Клима Мазикина". – "Это, конечно, авторитетный источник! – иронически протянул Моти. – И метод прогрессивный: пишу статьи о музыке, о которой мне рассказали. Зачем слушать саму музыку, если можно послушать, что о ней говорят авторитеты! А может, он ей ещё и напел? Для большей достоверности, так сказать…" – "Dad, не говори глупостей!" – громыхнул Галь. Но Моти уже закусил удила: "Короче, можно смело сказать: она никогда не слушала ни клейзмерской, ни хасидской музыки, не видела никаких танцев в "Цлилей Рина". То есть всего того, о чём оч-ч-ень авторитетно пишет и говорит. Она вообще слишком часто пишет о том, чего не видела и о чём понятия не имеет. То есть, просто повторяет сплетни – это в лучшем случае! – если не сама их выдумывает. Где уж тут заботиться об истине, о смысле…" – "Ты не имеешь никакого права так говорить об Офелии Тишкер, самой яркой звезде нашей журналистики, которую любят все элитарии!.. Это просто подло! Тим сказал…" – "Ну, если сам Тим… Я молчу… Но по правде говоря, моему культурному багажу "Цлилей Рина", её исполнители и поклонники не угрожают нисколько! Между прочим, из комнаты Ширли – в отличие от вашей комнаты! – не доносится ни звука. Она тихо слушает то, что ей нравится, никому ничего не навязывая, ничьих прав свободной личности не нарушая…" – "Нашему современному и прогрессивному силонокуллу – вот чему угрожают фанатики с шофаром! Почитай, что пишет Офелия, если со слуха плохо воспринимаешь!" – взвился Галь. – "Я слушал саму эту музыку. Поэтому мне ни к чему статьи Офелии…" – "Постой, постой… Когда это ты слушал шофар? – прищурился Галь. – А ну-ка, поведай!" – "Нам интересно и важно знать, чем дышит наш daddy. Чем дышит сестра, нам уже ясно. Так, может, вот он где, источник этой семейной гнильцы?" – скорчил такую же подозрительную гримасу и Гай. – "А не ты ли ей даёшь деньги на все эти вредные диски и кассеты? – привстал Галь, наклонившись к отцу с таким видом, будто он уже ведёт допрос. – А может, ты и в ихнюю "Цлилей Рина" ходил?" Моти смешался: "Что значит – когда слышал? В молодости с мамой ходили слушать клейзмерскую музыку. Да и с вами маленькими несколько раз ходили в "Цлилей Рина".
      Тогда ещё о "Цедефошрии" никто и понятия не имел! И о… силонокулле… – это слово Моти произнёс, едва заметно скривив губы, помолчал, затем продолжил задумчиво, с грустью: – Мамины братья, Арье и Амихай, сажали вас на плечи, танцевали с вами! Они вас очень любили… – Моти помолчал, уныло уставившись куда-то в сторону. – А сейчас… Вы же знаете, что у меня просто нет времени ходить на концерты… если и ходил пару раз, то с вами в "Цедефошрию"… И вообще!.. Что это за полицейские замашки? Я бы попросил так со мной не разговаривать! – неожиданно даже для себя самого хлопнул ладонью по столу Моти и покраснел, как видно, испугавшись собственной смелости. – Я ещё не забыл, как вы устроили балаган возле йешивы hилель! Не забыл, как мне пришлось вас из полиции вызволять. А Бенци, бедняга, мало того, что должен был заплатить штраф за то, что его же сына избили и лицо ему изуродовали, так ещё и за лечение сына заплатил… немалые деньги!" – "Ничего! – цинично усмехнулся Галь. – У них община деньги по всему миру клянчит, на пожертвования эти паразиты и живут, ещё и государство доят!.. И личико этого красавчика, как мы уже могли убедиться, если и пострадало, то… чуть-чуть. Подумаешь, нос кривой, да крохотный шрамчик на правой брови! Ещё мало получил – по его нынешнему поведению судя! И ва-аще… что этот дос, отец хулигана, у вас, в "Лулиании" делает? Тимми нам рассказывал: бездельники они все, в обед свою Тору учат!" – "Не ваше дело, ребята, что взрослые люди делают в часы отдыха! Понятно?.. – но тут Моти замолк, махнув рукой. – Но самое главное, что я хотел вам сказать!.. Э-э-э… Как вам не стыдно – двое здоровенных парней бьют младшую сестру, маленькую, хрупкую, худенькую?" – "А чего она вякает!.. Мы же её даже не успели побить, как она заслуживает – вы не дали!.." – ломким голосом заверещал Гай. – "И не дадим! В самом деле, что она такого сделала? Она просто хотела спросить, что вы с Тимом там делали, возле "Цлилей Рина"?" – "А это уже не её и не твоё дело! Это нарушение наших прав свободной личности! Поэтому мы и решили её маленько поучить!" – "Двое на одну?" – "А ты что думал! И в полиции тоже так – к особо опасным преступникам!" – "Это что – ваша сестра особо опасная преступница?" – спросил потрясённо Моти. Галь многозначительно и веско заметил: "Ещё нет, но если не принять мер, может ею стать… В таком-то окружении… фанатиков и антистримеров! – и Галь рубанул рукой: – Короче, хватит! Если ты, так сказать, отец, не способен заняться правильным воспитанием дочери – в духе нашего времени, – то это придётся сделать нам!.." Помолчав и переглянувшись с братом, Галь неожиданно заявил: "И вообще, непонятно, зачем вам с матерью тогда, много лет назад, понадобился третий ребёнок, когда у вас уже были мы двое! Ведь такая удача – сразу двое, одним махом норма элитариев выполнена!" – "Ты что, сын мой!!! Какая норма элитариев? Тогда и понятия-то такого не было!.. Откуда ты набрался этого?!" Моти с таким затравленным изумлением посмотрел на сыновей, что Гай счёл нужным пояснить: "У нас в потоке и, наверно, во всей гимназии, нет никого, у кого в семье больше двух детей. А всё больше по одному. Ну, ещё есть сестрички-близнецы Смадар и Далья… – на лице сына появилось задумчивое выражение. – Ещё пара-тройка, где есть старший брат или сестра, и ни у кого – понимаешь? – ни у кого!!! – младших!" – "А у нас…
      Стыдно говорить, что у нас младшая сестра, упёртая дура!.. Как будто мы фанатики-меиричи…" – и Галь встал из-за стола, дав понять, что разговор окончен. За ним встал Гай, и они, демонстративно повернувшись к отцу спиной, направились к лестнице, ведущей в их комнату.
      Вскоре оттуда загремели пассажи силонофона Ад-Малека.
      Моти продолжал сидеть за столом, тупо глядя в одну точку. Ну, откуда у его сыновей появилась эта идея, что не надо было родителям третьего ребёнка заводить?..
      Конечно, младшая сестра им мешает. Вот так, тихо сидит себе, живёт своей жизнью в своём новом кругу – и мешает. Неужели эта бредовая идея исходит от Тима Пительмана, бывшего армейского друга Моти Блоха?..
      После того, что произошло за столом во время чтения статьи Офелии, посвящённой зловредному шофару, Моти Блох был несказанно рад, что на фирме он целиком погружён в работу и может забыть о спорах с сыновьями. Первым делом он попросил дочку поменьше контактировать с братьями, и предложил жене даже кормить их порознь. Рути согласилась, хотя её не могло не огорчить прекращение семейных обедов, которые всегда и везде служили сплочению семьи. Их некогда дружная и любящая семья начинала разваливаться, и Рути ничего не могла с этим поделать.
 

***

 
      После телефонного разговора с Ширли, Ренана тут же вышла в салон и увидела близнецов, как всегда, сидящих на крохотном диванчике возле двери веранды. Рувик тихо перебирал струны гитары, Шмулик углубился в толстый том и шевелил губами, пытаясь привлечь к тексту внимание своего близнеца.
      Впечатлённая рассказом Ширли, Ренана не стала терять времени, тут же подошла к Рувику и тихо заговорила: "Рувик, очень нужно… Сбегай-ка за последним номером "Бокер-Эр"! Кажется, это вчерашний, или… Короче… Вот тебе деньги…" Рувик с удивлением посмотрел на сестру, но без слов отложил гитару и вышел. И тут она услышала за спиной голос отца: "Куда это ты послала Рувика? Почему сама не пошла?" Ренана обернулась и встретилась с сердитым, сверлящим взглядом Бенци: "Мне, девочке, неловко в Меирии покупать "Бокер-Эр", вот я и попросила брата…" – "А мне почему ничего не сказала? Зачем тебе эта газета, ты мне можешь объяснить?" Она покраснела и виновато пробормотала: "Папа, там гадюка Офелия что-то написала про шофар, Ширли говорит, что-то очень мерзкое… о том самом ханукальном концерте…" – "А почему ты – повторяю! – сначала мне не сказала, а сразу же командовать начала? До каких пор ты будешь командовать близнецами, Рувиком помыкать? А уж то, что ты сейчас себе позволила… У меня нет слов!" – гаркнул, сердито глядя на дочь, Бенци.
 

***

 
      Отец был не на шутку рассержен, и Шмулик с некоторым изумлением смотрел поверх книги, как покраснела всегда такая бойкая и уверенная в себе старшая сестра.
      Вошёл Рувик с газетой в руках, смущённо глядя в сторону. "А ну-ка дай сюда газету, я сам посмотрю, найду нужную статью, – резко проговорил Бенци, сердито сверкнув глазами в сторону Ренаны. Девочка опустила голову, её лицо пылало. – Хоть бы Ноама попросила!.." – буркнул отец. Нехама неторопливо вышла в салон и попросила мужа, глядя ему прямо в глаза и изредка кидая сердитые взгляды на старшую дочь: "Я предлагаю эту газету вынести в палисадник. Там и почитаете, что надо… Такую газету, особенно то, что пишет Офелия Тишкер, не держат в приличном доме!.. – и снова бросила сердитый взгляд на Ренану. – Вообще вырежите статью, чтобы не держать дома…" – "Так и сделаем, дорогая. А тебе не надо…
      Не волнуйся!.." Он ласково погладил её по руке и усадил в кресло, продолжая сердито поглядывать на сконфуженную до слёз Ренану, которая уселась у окна и отвернулась.
      Ноам уже вызвал Ирми и Максима, а Бенци позвонил Гидону. И вот они все собрались в маленьком ухоженном палисадничке Доронов. Ренана, вся красная, всё так же сидела у окна, ни на кого не глядя, как бы не обращая внимания на удивлённый взгляд, который кинул на неё Ирми, пересекая веранду.