Отцы Ели Кислый Виноград. Первый лабиринт

После ссоры детей на Дне Кайфа у близнецов произошёл серьёзный разговор с отцом, и мальчишкам пришлось пообещать отцу больше не обижать младшую сестру. И действительно они оставили её в покое, прекратили в её присутствии разговоры на темы современной музыки, и родители предпочли забыть досадный эпизод. Ширли ничего не говорила, когда из комнаты братьев на весь дом гремели силонокулл-композиции. Она только тихонько попросила отца оборудовать её комнату звуковым полупроницаемым экраном, чтобы максимально уменьшить для себя и для домашних взаимное неприятие музыкальных интересов. Отец обещал подумать, а пока девочка слушала любимую музыку на наушники, чтобы не вызывать презрительно-насмешливых взглядов своих братьев (что порою действовало на неё едва ли не хуже их язвительных высказываний) и удивлённых взглядов мамы, неизменно навевающих мысль о глазах раненой газели. Рути скрывала от всех, насколько болезненно она переносит мучительное раздвоение между тем, на чём была воспитана и что действительно любила, и тем, что диктовала принадлежность Блохов к эранийским элитариям.
 

***

 
      В предвечерний час, когда повеявший лёгкий ветерок обещал некоторое смягчение дневного зноя, Ширли сидела в своей уютной комнатке. Она только что приняла душ, и теперь с ногами забралась в своё любимое, уютное кресло, в котором так любила заниматься, читать, рисовать, слушать музыку. Положив альбом на колени, девочка рисовала, одновременно слушая через наушники кассету с записями так полюбившегося ей после памятного Дня кайфа дуэта "Хайханим". По стенам были со вкусом развешаны её рисунки, а также графика художников, не получивших признания элитариев. Эти маленькие работы они с мамой несколько лет назад (до того, как закрутилась наша история) приобретали, с удовольствием шатаясь по выставкам-ярмаркам молодых независимых художников.
      Ширли с детства очень любила шататься по таким вот весёлым ярмаркам. Они ещё совсем недавно время от времени устраивались на одной из центральных широких аллей Парка между Лужайками Мюзиклов, Камерной музыки и "Рикудей Ам". Чаще всего они ходила на такие ярмарки с мамой. Работы, которые там выставлялись прямо на земле, очень нравились и Ширли, и Рути: оригинальные, немножко наивные, яркие и свежие, они и вправду отличались от тех, что удостаивались восторженных, на грани истерики, похвал эранийских элитариев. Ни настроением, ни ритмикой линий, ни цветовой гаммой эти работы не отвечали критериям новейшей струи, совсем недавно официально провозглашённым известным гениальным художником Арцены скульптором Довом Бар-Зеэвувом. Впрочем, этим критериям не отвечали и мелодии, ненавязчиво тихо звучавшие на этих ярмарках, которым продолжала упорно отдавать тихое, но явное предпочтение женская половина семьи Блох.
 

***

 
      Ренана позвонила Ширли и пригласила её в "Цлилей Рина", где в этот вечер должен был состояться совместный концерт "Хайханим" и ансамбля студийцев "Тацлилим" с новой программой. При этом Ренана смутно намекала на какой-то сюрприз, о котором близнецы ей все уши прожужжали. Она рассказывала, что всякий раз, как только заходил разговор о предстоящем концерте, близнецы начинали шептаться и хитро поглядывать на старших. Вот уже неделю только и говорят о каком-то сюрпризе.
      Отец только мимоходом спросил: "Надеюсь, ничего опасного не планируете? Взрывов не будет?" – "Ну, что ты, папа! Мы же не террористы!" – "А кто вас знает!" – и усмехнулся в бороду.
      Ширли уже знала со слов тех же близнецов Дорон, что студия, в которой они занимаются, завоевала популярность не только в Меирии, но и в Эрании – в основном в Эрании-Бет и Эрании-Вав. Многие родители старались устроить туда своих сыновей, в том числе совсем маленьких мальчиков лет 5-6, для которых пришлось открыть специальные группы.
      На приглашение Ренаны Ширли, конечно же, ответила восторженным и радостным согласием. Она тут же побежала к папе, который сидел у себя в кабинете и работал.
      Время от времени он брал работу на дом и запирался у себя в кабинете: ему, члену руководящей группы это на данном этапе было разрешено. Правда, босс каждый раз напоминал ему об особом статусе секретности важного государственного проекта и просил отмечать в особом журнале, работу над какими блоками он намерен каждый раз выносить из "Лулиании".
      Ширли выбрала момент, когда Моти вышел из кабинета, который располагался на 1-м этаже, рядом с кухней. Задумавшись о чём-то, он не сразу заметил стоявшую у двери дочь; ей пришлось его окликнуть. Смеясь и подпрыгивая на месте, Ширли попросила: "Папуль, ты не сможешь к 7-и вечера отвезти меня в Парк? Звонила Ренана и сказала, что Дороны приглашают меня на концерт в Лужайку "Цлилей Рина"!
      Сегодня там концерт "Хайханим" и учеников их студии! А, папуля? Ну, пожалуйста!" "Ренана? Дороны? – рассеянно повторил Моти. – Какое отношение эти… как-их… "Хайханим" имеют к студии?" – "Ты не знаешь, что они несколько лет назад организовали студию? А сегодня у них… концерт! Там братья Ренаны, близнецы, тоже занимаются", – объяснила Ширли отцу. – "Хорошо, дочура… Сегодня я могу… А обратно когда?" – "Я позвоню, когда концерт окончится… Только никому не говори, ладно?" – "Ну, неужели ты будешь маму обманывать?" – укоризненно покачал головой Моти. – "Конечно, нет… – нерешительно пробормотала девочка. – Но у неё всегда почему-то портится настроение, когда я рассказываю, как я с Ренаной, вообще с Доронами, время провожу… Особенно после того шабата. А ведь мы ничего плохого не делаем… Ты ей скажи, хорошо? И… я, понимаешь, не хочу, чтобы Галь и Гай знали…" – опустила голову девочка. – "Ладно, я сам маме скажу… Уроки ты, конечно, уже сделала?" – безуспешно пытаясь спрятать добрую улыбку, Моти строго свёл брови. – "Как всегда…" – Ширли радостно захлопала в ладоши, чмокнула отца в щёку и снова убежала к себе в комнату, где просидела до вечера, ещё раз наскоро просмотрев задание на завтра, попутно слушая новые кассеты, приобретённые в магазине Меирии, и рисуя под музыку. Она слушала любимую песню, и на листе бумаги из-под её карандаша штрих за штрихом появлялся абрис лица серьёзного, темноволосого кудрявого юноши в кипе. Неожиданно вышло похоже. Ей так хотелось изобразить его огромные глаза-маслины, а нос – таким, каким он был до травмы (она вспомнила фотографии, которые ей показывала Ренана) и-и-и… не таким длинным, как в жизни. Накладывая штрихи на рисунок в ритм с зажигательной мелодией, Ширли вспоминала День Кайфа, когда одновременно зародилось в её душе и чувство к темноволосому кудрявому юноше в кипе, и увлечение хасидской музыкой – для Ширли это стало неотделимым одно от другого.
      Вдруг девочка услышала снизу, из салона, приглушенные голоса близнецов и только что вошедшего гостя, вызывающего у неё неодолимое отвращение – Тима Пительмана.
      Услышав, как пару раз папа и мама оговорились, назвав его странным именем (или армейской кличкой?) Туми, она придумала ему кличку Тумбель и теперь про себя иначе его не называла. Девочка плотнее приладила наушники, чтобы ненавистный голос, вызывающий ассоциации с нечистым, рыхлым матрасом, не смешивался с любимыми мелодиями. Но это мало помогло. Не желая того, она слышала, что братья ведут его наверх к себе, о чём-то громко переговариваются, проходя мимо её комнаты. Донеслись какие-то непонятные слова и странные фразы: "Фелиофон… Вся сила в обертонах и в звуковых зеркалах… – Мощность обертонов… – А что с носиком Пиноккио?.. – Вот и отработаем на этих!.. – Но не сегодня… – А если сейчас попробовать?.." Дальше раздались какие-то неприятные, скрежещущие смешки и больше ничего не было слышно…
 

***

 
      Рисунок уже был почти закончен, и Гилад с Роненом начинали новую песню. Внезапно уши заложила тусклая, рыхлая тишина. Это не было похоже на то, что в доме как бы вырубило электричество – это было вообще ни на что не похоже. Создавалось жутковатое впечатление, что её комнату кто-то накрыл гигантским невидимым, но очень толстым ватным одеялом или матрасом, не только поглотившим всё, что звучит в её комнате, но как бы засасывающим в себя воздух. От этого девочка снова ощутила дурноту и ввинчивающуюся в виски, затылок и зубы тупую, стреляющую боль.
      Она тут же скинула наушники и недоуменно поглядела вокруг. Уютная лампа над столом продолжала светить, как ни в чём не бывало – значит, она права: дело в чём-то другом, а не в вырубленном электричестве! Жуткая фантастика, наверняка, связана с появлением мерзкого Тумбеля… Это чем-то напомнило то, что случилось на Дне Кайфа: всего лишь на секунды, может, на считанные минуты тоже словно бы навалился толстый, нечистый матрас, и звуки угасли, и такая же тупая ввинчивающаяся боль и тошнота… Озадаченная Ширли, преодолевая дурноту, вышла из комнаты. В салоне так же мягко светилась люстра, а из комнаты братьев сочились кошмарные, тошнотворные пассажи силонофона и громыханье ботлофона. Что же всё-таки случилось с её плейером?..
      Ширли перегнулась через перила и позвала: "Папа! Что-то с моим проигрывателем: вдруг перестал играть!" Моти, уже сидевший в салоне и уткнувшийся в книгу, поднял голову, недоуменно посмотрел на дочку: "Что?.. А-а-а… Бубале, я попозже разберусь. Ведь сейчас ты всё равно собираешься идти! Иди, скорее одевайся, я тебя отвезу…" Рути, сидевшая с вязаньем в руках, одновременно уставившись в экран телевизора, пробормотала: "Странно, в телевизоре тоже вдруг звук прекратился на несколько секунд, как раз была музыкальная заставка, клейзмерская мелодия из моего детства.
      Я эту заставку всегда очень любила… это так напоминало о… И ещё что-то зубы схватило и затошнило… А когда эта мелодия, по идее, должна была закончиться, снова звук появился…" Моти округлил глаза, переводя взгляд с дочки на жену. Из комнаты сыновей раздался оглушительный слоновий топот и громовые раскаты хохота: "Слышал, братец?
      Тимми, ты гений!" – "Это всё обертоны в системе звуковых зеркал! А теперь, лапочки, сюрприз: как раз сегодня открывается возле "Цедефошрии" новый эксклюзивный ресторан. Его спонсирует… my friend from north country, Шугге…
      Вы с ним знакомы… э-э-э… виртуально…" – и дальше пошло что-то совершенно неразборчивое, которое бубнил тот же ненавистный голос вперемешку с ломкими фальцетами братьев: "Познакомь, Ти-и-мми!" – "А как его назвали, этот ресторан?" – "Wow!!!.." – "Вот выйдем – скажу…" Ширли, глядя прямо на маму, спросила чётко и громко – так, чтобы было слышно и у братьев в комнате: "Мама, что, опять у нас в доме Тумбель? Зачем вы его пригласили? Зачем вы его вообще принимаете?" – и кивком головы указала в сторону комнаты братьев, откуда раздавался шум. Рути укоризненно покачала головой: "Доченька, зачем ты так говоришь? Это невежливо! Ты же большая девочка, должна понимать, что красиво, а что невоспитанно. Его пригласили мальчики: они уже большие, могут приглашать в дом, кого хотят…" – "А я не хочу тут в нашем доме видеть Тумбеля!" – крикнула Ширли и топнула ножкой, не обращая внимания на то, что и близнецы, и их гость вышли из комнаты и уставились на неё, приближаясь к лестнице. Моти, сделав строгое лицо, прикрикнул на дочку: "Иди сейчас же к себе!" Только скандала в доме ему сейчас не хватало!
      Ширли отступила в комнату, захлопнула дверь, надела снова наушники. Всё работало.
      Она даже не заметила свирепых взглядов, которые братья кидали ей вслед, как пристально, с брезгливой неприязнью, глядел на неё Тим Пительман, еле слышно прошипев: "Вот ещё пигалица! Селёдка сушёная!..". Она выключила магнитофон, вытащила кассету, аккуратно сложила всё на полку. Подошла к шкафу, облачилась в самое своё любимое, тщательно, волосок к волоску, расчесала свои густые кудри, прихватив их лентой в тон одежде, вышла в салон: "Папочка, я готова". – "Пошли!" – сердито сдвинув брови, буркнул Моти: он всё ещё сердился на дочь; но более всего – на себя. Он понимал, что Тим с некоторых пор стал нежеланным гостем у них в доме – и не только для дочери и жены, но и для него. Рути молчит, но весь её облик красноречиво говорит, что ей этот человек с некоторых пор стал не просто безразличен, а – неприятен, а дочка уже и сдерживаться не хочет.
      Но он-то что может сделать! Босс усердно обхаживает Тима Пительмана. Выставить его из своего дома?! Да вы с ума сошли: Моти не самоубийца! Как он, Моти, может отказать от дома любимчику босса!.. Тем более его сыновья так и вовсе души в этом увальне не чают. Наверно, не забыли дорогие подарки, которыми он их заваливал в детстве… Как они с Рути могут указывать взрослым сыновьям, кого им приглашать, а кому отказывать от дома!..
      Близнецы с шумом вывинтились из своей комнаты, а за ними, изображая заботливого друга, вразвалочку следовал Тимми, на лице его мерцало выражение приторного высокомерия и скрытого торжества. Мальчишки, как всегда, в своих любимых рваных джинсах, по щиколоткам полощется лохматая бахрома, в которую они превратили низ брюк – наверняка, очень постарались!.. Причём у одного бахрома игриво полощется по мускулистой икре чуть не от самого колена на левой ноге, а у другого то же самое – на правой.
      Пёстрые рубахи модного среди молодых элитариев оттенка зыбучих топей, который неожиданно пронзает красная искра, завязаны узлом на животах. Приглядевшись, Моти обратил внимание, что рубахи расписаны словно бы сплетёнными то ли в китайские, то ли в японские иероглифы сухими травинками. У обоих холодные глаза сверкают возбуждённо и торжествующе. У Моти иногда мелькали опасения, что мальчишки время от времени основательно подпитывают своё возбуждение. Неужели это их силонокулл, которым они много месяцев терроризируют всю семью! А причёски!
      Ох уж, эти их причёски! А от раскраски прямо-таки в глазах рябит… Колечки, которыми они украсили свои уши и ноздри!.. Этого им показалось мало, и в один прекрасный день родители, оторопев, увидели на их губах и даже щеках по паре колечек.
      Что-либо говорить на эту тему Рути давно уже не пыталась, опасаясь снова нарваться на презрительно-свирепый взгляд её ненаглядных мальчиков. Моти же, как бы мимоходом, как-то раз спросил: "А это что, пирсинг как модификация малого силонофона или ботлофона на лице?" Близнецы чуть не упали от хохота: "Ну, daddy, ты и шутник! А мы и не знали, что у тебя ещё и чувство юмора есть!" В таком затейливом прикиде близнецы с криком скатились в салон. "Dad! Нам нужна твоя машина! Немедленно!" – громко и надрывно затараторили Галь и Гай. – "Но меня уже Ширли попросила отвезти её в Парк. Вы, ребятки, припоздали!" – возразил Моти. Гай возмутился: "Вечно твоя любимая доченька ухитряется нас опередить! Но мы же договорились!" – "Когда, о чём и с кем вы договорились?" – спокойно осведомился отец.
      Мальчишки хором заголосили ломкими юношескими фальцетами: "Как – когда? Как – с кем? Мы! тебе! давно! сказали: если! мы! говорим "немедленно!!!", значит! нам! это! просто! оч-ч-чень!!!! оч-ч-ч-чень!!!! необходимо!!!!!" – "Вот как?! Не знал! – насмешливо прищурился Моти. – На будущее постараюсь учесть. А сейчас припоздали… Извините!" – "Ну, da-a-addy! У нас оч-ч-чень! важные! дела! в Парке!!! Ну-у, daddy-y!!! – заныл Гай.
      Неожиданно Галь громко и пронзительно заголосил с таким надрывом, что Рути вскочила с места – у неё натурально заложило уши. Оба подошли к отцу почти вплотную, потрясая слишком уж натурально дрожащими руками перед его лицом. "Правда, daddy! Daddy-y-y-y!!! Нам необходимо срочно! Мы вне очереди-и-и-и! Ну, daddy-y-y-y!!!
      Ну, дай нам машину-у-у-у!!! Daddy-y-y-y!!!" – близнецы голосили на весь дом с таким истерическим надрывом, их лица с выпученными глазами изображали такое драматическое отчаяние, они так судорожно трясли кистями рук, время от времени колотя себя в грудь, что Моти растерялся в изумлении. Лица обоих были свекольно-красными, и этот оттенок медленными скачками переходил в лиловый. От своих сильных и несгибаемых сыночков-каратистов он никак не мог ожидать такой реакции на обычный отказ в простой, по сути, вещи. Как будто они никогда не получали отказа на свои просьбы или требования!..
      Тим стоял возле лестницы, облокотившись на перила, и от души веселился. На его толстом лице расплывалось и колыхалось такое наслаждение, что Рути, мельком случайно глянувшая на него, тут же отвернулась, боясь, что её вырвет. Ей сразу же стало ясно, что это представление было продумано до мелочей ещё в комнате у близнецов, не исключено, что Тим их на это и подбил. Расценив некую растерянность отца, как искорку слабины в его обороне, которую пробила их истерическая реакция на отказ, оба на удивление резко и сразу же прекратили истерику. "А пигалица подождёт! Нет у неё никаких дел, глупости одни…" – безапелляционно с металлом в голосе заявил Галь. Теперь близнецы выглядели абсолютно нормально, не было ни малейшего следа истерики ни в выражении лиц, ни в жестах. Напротив – глаза сверкали как лезвия, губы презрительно и упрямо сжаты.
      Моти опомнился и тут же твёрдо ответил: "Нет, мальчики, так не пойдёт. Сейчас я обещал отвезти Ширли. Она попросила, я могу – я везу. А если бы я не смог, то поехала бы на автобусе, или пешочком пошла бы. И, между прочим, истерик мне бы не устраивала. Она, девочка… младшая сестра… – обронил он как бы мимоходом.
      – А вы, взрослые парни… Так что извините…" – "Ну, что за дела! Какая-то соплячка со своими глупостями будет вставать нам поперёк дороги? У нас такие важные дела!.." – снова заныл Гай. – "Не какая-то соплячка, а – ваша родная младшая сестра!" – осадил юнца Моти.
      Ширли, потрясённая только что виденной сценой, испуганно и умоляюще посматривала на отца, он исподтишка сделал ей успокаивающий жест. Тим продолжал с любопытством наблюдать за дискуссией между близнецами и их отцом, кинув мимолётный презрительный взгляд на девочку. Заметив в лице Моти выражение, которое показалось ему готовым сломаться упорством, он примирительным тоном проговорил: "О чём спор! Я же не пешком к вам пришёл! У меня же "Мерс", он побольше и поновей новой "Хонды" вашего daddy. И цвета моя тачка самого модного, как раз в струю! – он обернулся к близнецам и подмигнул им. – Давайте, поехали, время дорого! Ну, быстрее!" – и они все трое выскочили из дома. От Тима такой прыти Моти не ожидал!
      Моти вздохнул с облегчением: "Вот и отлично!! Он пошёл к двери, бросив на ходу:
      "Дочка, пошли скорее".
 

***

 
      Подъехав к Парку, Моти притормозил и попросил дочку, придержав в ладонях её руку:
      "Ширли, сразу, как окончится концерт, позвони. А кого-нибудь из Доронов попроси тебя довести до входа в Парк. Всё-таки темно будет. Да и сейчас уже начинает темнеть…" – "Ну, папуля, разве мне не приходилось возвращаться из Парка совсем поздно? Я же обычно не одна хожу в "Рикудей Ам", а с девочками, один раз с мамой ходила… Да и вообще!.. Смотри, как у нас в Эрании освещены улицы! А до входа мы все и так вместе пойдём, нас будет много!" – "Ну, хорошо, Бубале… Что-то сегодня мне не по себе… Или это меня мальчики с Тимом расстроили?.. Машина у меня, видите ли, маленькая! Цвета, видите ли, не того…" – пробурчал он как бы про себя. – "Папа, ну, зачем ты его принимаешь? И ещё внимание обращаешь на то, что он мелет!.. На что он тебе нужен?" – "Доченька, постарайся понять… Его мои боссы любят, и я не могу с ним ссориться. Ты же видишь – он сам к нам приходит.
      И Галь с Гаем его любят…" – "А я терпеть не могу!.. Ну, пока, папуль! Не грусти!" – и чмокнув отца в щёку, Ширли выбралась из машины, помахала ему рукой и пошла, оглядываясь во все стороны в поисках юных Доронов.
      И тут она увидела братьев Дорон, весело несущихся по прилегающей улице на велосипедах ко входу в Парк. Близнецы Дорон увидели её и громко, весело завопили:
      "Шир-р-ли-и! Привет! Мы ту-у-т!" Девочка увидела, как Ноам укоризненно, но и ласково одёрнул своих неугомонных братьев: "Ну, что вы, ребята! Разве можно так вопить на всю улицу? Всех собак распугаете!" Спустя считанные минуты из подкатившей машины Ирми вышел Бенци, подал руку Нехаме, которая осторожно выбралась из машины, а за ними выскочила малышка Шилат, следом вышел Максим. Последними вышли Ренана и сразу же за нею Ирми, на ходу проверяя двери. Оба они улыбались, не глядя друг на друга. Увидев Ширли, Ренана кинулась к ней, подруги обнялись и расцеловались. Тут же, оглянувшись на мальчиков Дорон, Ширли смущённо опустила глаза.
      Сюрприз близнецов Дорон Весёлой, шумной компанией Дороны с друзьями подходили к Лужайке "Цлилей Рина".
      Ноам шёл с друзьями несколько сбоку и украдкой поглядывал на Ширли. А та шла рука об руку с Ренаной и тоже украдкой поглядывала на Ноама, но встретиться взглядами им никак не удавалось. Разумеется, Ширли не видела, что так же украдкой её подруга поглядывала на Ирми, но тот был слишком увлечён беседой с друзьями и только разок полуобернулся и ласково подмигнул ей. Ренана расплылась в радостной улыбке, и её беседа с Ширли приняла куда более оживлённый характер.
      Когда они подошли к "Цлилей Рина", Ширли вытащила из сумочки несколько купюр и протянула Нехаме: "Нехама, возьмите, я не могу так, не заплатив…" – "Ничего не надо. Спрячь деньги, девочка – мы тебя пригласили! У нас тут билеты гораздо дешевле: это тебе не элитарная "Цедефошрия"! А ты ещё зачем-то мне хочешь дать та-акую сумму!" – замахала руками Нехама.
      На Лужайке Бенци заботливо усадил Нехаму с Шилат на их обычные места, поближе к сцене, и направился к мальчишкам, которые уже стояли в толпе друзей возле ракушки. Ренана и Ширли стояли возле Нехамы с Шилат, всё так же держась за руки и оживлённо переговариваясь. Шилат гладила маму и снизу вверх любовно заглядывала ей в глаза. Ширли то и дело бросала украдкой взоры на стоящих кучкой мальчиков Дорон и на Ирми и Максимом. Она робко спросила Ренану: "А папа и мальчики что, решили не садиться? Может, посторожить им места?" – "Близнецам не нужно: они участники концерта. А остальные… Как-нибудь устроимся…" – и она указала на пенёчки возле Нехамы и Шилат.
      Ракушка осветилась ярким мягким светом, который залил всю Лужайку. Шум начал стихать. Откуда-то сверху полилась тихая нежная мелодия, исполняемая дуэтом скрипки и флейты. Люди подпевали про себя, вторя нежным переливам мелодий. Когда на сцену вышли два бородатых крепыша с гитарами, Ширли удивлённо улыбнулась: артисты неуловимо походили на Бенци буйными гривами и улыбкой на круглых лицах.
      Правда, ростом они были явно пониже, не было дороновских пухлых щёчек с ямочками, да и темные гривы нисколько не похожи на "сверкающую медь", осеняющую головы Бенци и его троих средних детей. Артисты приходились друг другу двоюродными братьями, Ронен на 2 года младше Гилада. Их сходство друг с другом потрясало – не всегда родные братья так бывают похожи. "Вот такими, наверно, Шмулик и Рувик будут, когда вырастут!" – почему-то подумалось Ширли.
      Неожиданно Ширли обратила внимание на костюмы близнецов: поверх ослепительно белых рубашек красовались светлые жилетки интересного покроя в неравномерную, изысканную клетку нескольких переливающихся один в другой оттенков фиолетового, с глубокими разрезами по бокам. По уголкам жилеток свисали цицит. Она тут же заметила, что точно такие же жилетки поверх сверкающих белизной рубашек были и у обоих артистов – и не только у них, а ещё у полутора десятков мальчиков и подростков.
      Это её заинтересовало, и она спросила у Ренаны: "Это что – и в вашей среде молодёжь старается следовать стилю одежды, задаваемому кумирами?" – "Это не совсем то, что ты думаешь, не так называемый модный стиль, и уж во всяком случае, никак не преклонение перед кумирами. Хотя… почему бы и нет?… Как последний писк моды – не самое, мягко говоря, плохое!" – "Красиво! И фасон интересный, и сочетание цветов красивое. Как вечернее небо перед закатом…" – она пристально посмотрела на головы Гилада и Ронена: их гривы увенчивали глубокие кипы красивого темно-фиолетового оттенка с затейливым более светлым и ярким орнаментом.
      Ренана усмехнулась: "Шмулик надоедает мне, чтобы я ему связала такую же кипу, а-ля Ронен. Как только у того появляется новая кипа, так у меня появляется работа.
      Ведь надо вязать для обоих! Рувику надо связать зеркально-отражённую. Но сейчас я никак не могу усечь рисунок орнамента, а Шмульке надо в точности а-ля Ронен.
      Хоть подходи и попроси кипу, чтобы рисунок снять! И никак не могу подобрать нитки нужного тона". Ширли засмеялась и предложила: "Пойдём, вместе поищем нитки, может, вместе легче будет найти! Я знаю один магазинчик в Эрании-Бет, рядом с рынком – там чего только нет. А насчёт рисунка… Кажется, я поняла, в чём тут хитрость. Потом скажу…" На них зашикали, потому что в этот момент раздались первые звуки песни, которую запели Гилад и Ронен. И сразу же началось!..
 

***

 
      Ширли казалось, что никогда раньше она не слышала и не видела такого искреннего веселья, такой чистой, гордой радости, с какой артисты исполняли свои песни, а присутствующие их подхватывали. Вся Лужайка, казалось, на едином дыхании воспринимала возносящиеся ввысь чарующие мелодии. Ширли с интересом смотрела, как подростки, обняв друг друга за плечи, образовали кружок и пустились в пляс.
      К ним присоединились их отцы и старшие братья, образовав круг пошире.
      Девочка, выросшая в Эрании-Далет и не помнившая, что в раннем детстве родители брали их на концерты в "Цлилей Рина", с удивлением смотрела, как отцы и старшие братья сажали себе на плечи хохочущих и визжащих от восторга малышей и отплясывали с ними. Вот пляшет молоденький папа и нежно с ласковой, глуповато-любящей улыбкой на лице прижимает к себе крохотного ребёночка, таращащего светлые полу-бессмысленные глазёнки на яркие огни, освещающие Лужайку. Молодые девушки, весело подхватив за руки девочек помладше, побежали весёлой цепочкой за усыпанные огненными цветами заросли бугенвильи, встали в круг и начали весёлый, зажигательный танец. Ренана схватила Ширли за руку и потащила в круг, по дороге прихватив ещё пару подруг, на ходу познакомив их с Ширли.
      Спустя короткое время уже вся Лужайка пела, ритмично хлопала в ладоши, плясала.
      Над Лужайкой разносились сильные, чистые, красивые голоса любимых артистов.
      Нехама сидела, обняв малышку Шилат, и обе ритмично хлопали в ладоши и подпевали.
 

***

 
      Облачённая в уже упомянутые одинаковые жилетки группа подростков, в которой тон задавали близнецы Дорон, образовала поблизости от сцены свой круг, который постепенно превратился в цепочку, незаметно перекатившуюся на сцену; и вот уже звонкие мальчишеские голоса задорно и красиво перекликаются с голосами Гилада и Ронена.
      Шмулик и Рувик возникли рядом с артистами. Вчетвером они ритмично раскачивались, распевая одну песню за другой, разошлись по обе стороны сцены, снова сошлись, а вокруг них цепочкой ритмично сновали поющие хором мальчики. Группа подростков образовала полукруг, подыгрывая на гитарах певцам. Среди них неожиданно возник Гилад с маленькой затейливой арфочкой в руках. Ренана указала на неё и прошептала: "Это, – знаешь? – старинный гитит, его сделали Гиладу по особому заказу в Шалеме, в экспериментальных мастерских Института древней музыкальной традиции. Рувик тоже хочет это освоить, как-нибудь потом, когда время будет…".
      Гитаристы тут же спрятали за спины свои гитары.
      Ширли и Дороны смотрели на сцену, где рядом с любимыми артистами пели и танцевали Шмулик и Рувик. Такими же сияющими глазами смотрели на сцену, время от времени поглядывая по сторонам, и родные остальных мальчиков-студийцев, поющих и танцующих на сцене. Один маленький рыженький мальчик-студиец из тех, что цепочкой передвигались по сцене, показался Ширли очень знакомым. Но она никак не могла вспомнить, кто бы это мог быть.
      Ренана и близнецы давно уже прожужжали Ширли все уши о том, что завсегдатаи "Цлилей Рина" знают наизусть весь репертуар любимых артистов, Гилада и Ронена. "До чего красиво поют!.. Как их тепло принимают! Здорово!" – восхищалась Ширли. Не успели студийцы пропеть пару-другую куплетов, как к ним тут же присоединялись сначала отдельные голоса, а потом и добрая половина "Цлилей Рина". Молодёжь, как видно, просто не способна была устать от весёлого бесконечного кружения в танце, сопровождаемого пением и ритмичными хлопками в ладоши.
      Кружась среди веселящейся толпы девчонок в длинных юбках, Ширли и не вспоминала, что она-то, подобно белой вороне, отплясывает в своих любимых джинсах густо-синего цвета, тогда как у всех девочек, не говоря уж об их мамах, длинные, почти до земли, юбки. И никому это не мешало! Она ощущала себя естественной и неотделимой частью всей этой зажигательно-весёлой, звенящей кутерьмы.
      Натанцевавшись, они с Ренаной вернулись и сели рядом с Нехамой, с интересом уставившись на сцену. Бенци уже несколько раз подходил к Нехаме и участливо спрашивал, как она, не утомляет ли её шум? Нехама с улыбкой качала головой и говорила: "Что ты, дорогой! Всё просто замечательно!" Ренана, немного смущаясь, объяснила подруге: "Мама ждёт маленького, вот папа и беспокоится…" Ширли слабо кивнула, а про себя попыталась сообразить, насколько же этот будущий братик (или сестрёнка) будет младше Ренаны (а главное – Ноама).
      Ширли заметила, что и оба артиста, и хор мальчиков, и время от времени присоединяющаяся к ним маленькая группа подростков-гитаристов исполняют не просто отдельные, следующие друг за другом номера программы, а нечто, композиционно связанное в единое целое, и это у неё непостижимым образом ассоциировалось с эранийскими мюзиклами. Да это же хасидский мюзикл, о котором как-то обмолвились близнецы Дорон? Красиво!..
 

***

 
      То и дело Ширли робко и украдкой переводила взгляд со сцены на затейливые круги и цепочки танцующих и поющих мужчин, незаметно стараясь глазами отыскать Ноама.
      Он топтался в малом кругу, с одной стороны, положив ему руку на плечо, топтался Максим, с другой бойко отплясывал Ирми. Вдруг она заметила, что и Ноам украдкой поглядывает на ряды зрителей, ищет её глазами. Найдя, он смущённо, немного стыдливо улыбнулся, – и лицо девочки озарила счастливая улыбка. А потом, кружась с девочками в танце, она неожиданно заметила, что Ноам таки достал её взглядом даже через густые заросли бугенвильи. Бенци тоже заметил направление взора старшего сына через бугенвилью и что-то ему прошептал, сверкнув глазами. Тот покраснел, потупился и больше уже старался не смотреть в ту сторону. Ширли вышла из круга, вернулась на место, уселась рядом с Нехамой и оттуда спокойно озирала Лужайку… Право же, не стоило Ноама ставить в неловкое положение, решила она, а его летучие взоры так приятны, так созвучны мелодиям, всей тёплой, зажигательной атмосфере, нежно окутывающей "Цлилей Рина". За нею тут же появилась Ренана, удивлённо спрашивая её: "Чего вдруг ты ушла?" – "Устала. Хочу посидеть немножко.