День Кайфа Сияющее, улыбчивое утро. Лулианичи весело стекаются со всех концов города к Лужайке пикников, раскинувшейся над пляжами в одном из живописных уголков Парка.
      Лужайка пикников была по традиции излюбленным местом отдыха в Арцене.
      Большая часть лулианичей почти одновременно подъехала к Лужайке, и многочисленные машины всевозможных моделей и расцветок, нетерпеливо сигналя, теснились и мельтешили в прилегающих улочках, проулках, проездах. Их владельцы не теряли надежды найти удобную парковку. В свежем утреннем воздухе повисли и медленно садились на землю сизые облачка выхлопных газов, гармонируя с симфонией клаксонов и скрежетом колёс по асфальту.
      Из Меирии, пригорода Эрании, прибыл заказаный группой религиозных лулианичей вместительный автобус и припарковался в некотором отдалении от скопища беспорядочно роящихся машин. Первыми оттуда высыпали детишки от 3-5 лет и старше.
      За ними выходили улыбающиеся шумные подростки, у некоторых мальчиков за плечами болтались гитары. Сразу стало шумно, весело и пестро. Весёлые звонкие голоса влились в симфонию клаксонов многочисленных автомобилей, медленно вписывающихся в парковочную площадку.
      Таинственный администратор по общим и конкретным вопросам раньше всех прибыл на Лужайку пикников в гордом одиночестве. Он тут же обратил пристальное внимание на пёструю толпу, с весёлым шумом направлявшуюся к правому склону Лужайки, на улыбающихся мужчин, молодых парней и маленьких мальчиков в кипах, на женщин, девушек, девочек-подростков и маленьких девочек в длинных юбках. На лице, отсвечивающем всеми оттенками недопечённого блинка, застыло странное выражение, левый глаз загадочно постреливал темно-зелёным.
      Он отвернулся от них и окинул взором группу парней, головы большинства из которых украшали причудливые причёски всех цветов радуги, а открытые части тела были покрыты причудливыми татуировками или, у тех, кто помладше, росписью. Это всё были дети лулианичей-элитариев, учащиеся и выпускники престижной эранийской гимназии Галили.
      Обращала на себя внимание стайка живописно прикинутых молоденьких девушек, которые стояли в подчёркнуто непринуждённых позах, глядя как бы сквозь парней или поверх их голов, и о чём-то между собой беседовали, громко и заразительно смеялись, некоторые при этом непрестанно курили.
      Парни, не выпуская сигарет изо рта, начали деловито расставлять по краям Лужайки мощные акустические колонки, извлекали из багажников папиных машин и тащили в самый центр на тележках отдалённо напоминавшую роботов звукоусилительную аппаратуру. Кое-кто из парней постарше деловито-начальственным тоном отдавал распоряжения, указывая пальцем то в один, то в другой конец Лужайки.
      Арпадофель провёл ладонью по пыльно-белёсому ёжику своих коротко-стриженных волос и с покровительственной лаской улыбнулся деловито суетившимся парням.
      Левый глаз его косил уже не столь зловеще. К коротышке подошёл такой же широкий, но в полтора раза выше обаятельный увалень Тим Пительман. Он нежно и осторожно приобнимал за плечи известную всей Эрании звезду арценской журналистики Офелию Тишкер, которая на его фоне напоминала хрупкую зеленовато-коричневатую стрекозу.
      Тим что-то тихо пробормотал Арпадофелю, тот энергично закивал, потом сделал какой-то понятный только им обоим жест и – стушевался.
 

***

 
      Но вот, наконец-то, все машины припаркованы, всё необходимое выгружено.
      Подростки, тихо переговариваясь, с самым серьёзным и деловым видом продолжали перетаскивать колонки с одного места на другое. Детвора носилась между кустами и зарослями высоких трав. Родители занялись поиском мест для уютного отдыха на просторной Лужайке, стараясь захватить для своей семьи местечко в тени погуще.
      При этом они украдкой с любопытством поглядывали на начальство.
      Естественно, основной заряд любопытства был направлен на загадочного коротышку со странно косящим левым глазом и необычной формой головы. Его уже попривыкли видеть в коридорах "Лулиании", но большинство так до сих пор и не поняло, кто он и чем занимается. По обыкновению доброжелательного внимания удостоился босс Миней Мезимотес, прибывший на День Кайфа, как и Арпадофель, один. На чисто, до синевы, выбритом его лице мерцала знакомая всей Арцене добродушная, с загадочной хитринкой, улыбка. Лулианичи не сомневались, что вот-вот он объявит о каком-то заготовленном для них и их домашних сюрпризе, на которые всегда был большой мастер.
      Наконец, негромким, но веским и звучным баритоном шеф призвал всех ненадолго прервать свои приготовления к весёлому празднеству гурманства. Лулианичи и их супруги с интересом воззрились на шефа, тогда как дети продолжали свою весёлую и шумную возню. Мезимотес чуть-чуть повысил голос. Он ласково, в то же время чуть сверкнув глазами, поглядел на детишек, снова призвал к тишине – и замолк в величественном ожидании.
      Матери не без труда успокоили своих юных шалунов. Все присутствующие, прервав приготовления, направили свои взоры на хитро и ласково улыбающегося шефа.
 

***

 
      В относительной тишине Мезимотес внимательно оглядел лулианичей и членов их семей и заговорил. В первой же фразе, произнесённой чуть вибрирующим баритоном пожилого человека, он объявил, что руководство фирмы "Лулиания" решило ознаменовать слияние двух родственных и дружественных предприятий, "Лулиании" и Института Патентных исследований, в одну мощную струю традиционным Днём Кайфа, а главное – большим общим мангалом.
      "Таким образом, мы ещё больше укрепим единство всех-всех-всех лулианичей – и ветеранов, и, так сказать, новичков! Давайте же, в знак нашего нерушимого единства, скинем все привезённые сюда припасы в один общий котёл!" – Миней широко улыбнулся и поднял кверху в приветственном жесте обе руки, словно бы желая заключить в свои нежные объятья всех фирмачей, заполнивших Лужайку пикников.
      Поднялась волна удивлённо-недоумённых возгласов. Миней терпеливо молчал. Когда, наконец, стих возбуждённый шум, Мезимотес продолжил. О, как убеждённо и красиво говорил он о важности дружбы и единства всех работников обновлённой "Лулиании", истинного украшения любимого города Эрания! Ведь каким целям служит совместный День Кайфа, организованный для всех-всех-всех (для чего руководство выделило целый рабочий день, превратив его в выходной! – как бы вскользь, но многозначительно, намекнул подчинённым босс)? Естественно, чтобы все лулианичи на этом традиционном семейном отдыхе культурно отдохнули, получили удовольствие – в том числе и от общения друг с другом, и от узнавания и понимания вкусов и интересов друг друга, – чтобы познакомились и подружились семьями, прониклись общими интересами и взаимными симпатиями.
      Рядом с боссом незаметно возник Тим Пительман и, широко улыбаясь, произнёс: "Именно этой высокой и благородной цели, хаверим, и должен послужить наш большой общий мангал!" Из-за его широкой спины выглянул, а там и выкатился на середину полянки коротышка Арпадофель. Миней и Тим незаметно отошли в сторону и как бы стушевались.
      Таинственный администратор по общим и конкретным вопросам впервые выступал перед собравшимися вместе фирмачами. Поэтому ему было особенно важно всецело завладеть вниманием аудитории. И он постарался.
      В полной тишине зазвучал голос Арпадофеля. Тем, кто слышал его впервые, показалось странным сочетание этого голоса с короткой, сдобной, чересчур широкой фигурой Кобы. Голос то грохотал в хриповато-басовом, то неожиданно фанфарисцировал в пронзительно-высоком регистре, перекатываясь по Лужайке и выплёскиваясь за её пределы, из-за чего не только и не столько лулианичи, но члены их семей испытывали ощущение чего-то жутковато-потустороннего. Казалось, Арпадофель одним лишь усилием голосовых связок гоняет по Лужайке наталкивающиеся друг на друга и с гулким стуком разлетающиеся в разные стороны биллиардные шары словесных блоков.
      Он повторил главную мысль шефа почти теми же словами, только расположив их несколько в ином порядке. Словесные блоки были до того надёжно укутаны в интонации, что в них почти невозможно было вникнуть. В памяти взрослых слушателей необычного спича только и остались вырванные из текста клише: "Всеобщее коллективное внимание". "Лулиания" и её интеллектуалитет". "Элитарии – украшение нашего любимого города". "Музыка сближает людей душевно и духовно". "Во всём цивилизованном мире… музыка новейшей струи…". "Поистине космическая сила и мощь звучания композиций силонокулла – это именно то, что…". "В современном мире, всё больше и больше растворяющемся в мировом космосе…". "Неотвратимо влечёт человека и человеку, душу к душе, дух к духу!". "Композиции великих виртуозов силонокулла, гениальнейших музыкантов современности…". "Это должно привести к сплочению нашего прекрасного коллектива…". "Наша прекрасная молодёжь, воспитанники… лучшей и престижной эранийской гимназии Галили…". "Приобщиться к гениальным, бесподобным шедеврам столь любимого молодёжью силонокулла…". "Пора нести в массы наш самый прогрессивный…". "Самая большая точность попадания в струю подобающей цветовой гаммы…".
      Не успев вникнуть в обилие словно бы не связанных между собой, непонятных и странных словосочетаний, лулианичи с облегчением услышали фразу, прозвучавшую неожиданно отчётливо и внятно на фоне невразумительного спича: "За что от труженников "Лулиании" им огромное отеческое спасибо!" – которую справедливо сочли завершающей.
      Коба Арпадофель с важным видом выпятил нижнюю челюсть, вытянул насколько возможно короткую шею, что, очевидно, должно было означать вежливый поклон, и отошёл в сторону, словно бы растворившись в потоке пробивающихся сквозь листву солнечных лучей. Но взбегающие вверх фанфарисцирующие тремоло ещё долго продолжали сотрясать воздух вибрирующим эхом.
 

***

 
      Кого-то фанфарисцирующий голос Арпадофеля в сочетании с его видом изрядно позабавил, но большинство привёл в недоумение и даже вызвал нервную дрожь.
      Матери вздрогнули и инстинктивно принялись тревожно оглядываться, искать глазами своих малышей.
      С той стороны, где стояла маленькая группка подростков, обитающих в Эрании-Бет и Эрании-Вав, послышался громкий иронически-недоуменный шёпот: "О какой такой струйне подобающей цветовой гаммы брямкает этот Блин?" – "Это он говорит о модном нынче силуфокулле!" – "Ну, вот, как всегда, всё перепутали…" – "Тс-с-с!!!
      Это неприлично!" – одёрнули мальчишек родители. Они нервно скосили глаза в сторону Моти Блоха, сидевшего поблизости на низеньком стульчике с привычно-отрешённым видом. Перед ним на коленях лежал включённый ноут-бук, но смотрел он на боссов, беспомощно и удивлённо приоткрыв рот.
      У Арпадофеля имелся немалый опыт общения со слушателями. Он не сомневался, что предельно чётко и конкретно растолковал новым коллегам и подчинённым свои идеи не столько при помощи слов, сколько посредством фанфарисцирующих интонаций. То есть, по его твёрдому убеждению, не могло идти речи о вопросах и сомнениях. Коба отошёл в сторону и стушевался, предоставив все дальнейшие вопросы решать боссу и своему непосредственному заместителю и помощнику по связям с коллективом Тиму Пительману (впрочем, об этой тонкости взаимоотношений Тима с начальством лулианичам лучше было не знать – до поры, до времени…). В ответ на фанфарисцирующую речь аплодисментов не последовало, но не это удивило Тима. Он знал, что Коба и не ждал аплодисментов. Но они с Минеем сразу же почувствовали оцепенение публики, с трудом приходящей в себя от потока гремящих фанфарами словесных блоков.
 

***

 
      Лулианичей порадовало исчезновение зловещего коротышки, а также то, что его непринуждённо сменил душка Тимми Пительман, и за его спиной маячила любимица элитариев Офелия Тишкер. Пительмана в "Лулиании", в общем-то, любили за мягкий голос и обаятельную улыбку, которая словно озаряла всё вокруг при его появлении, поначалу – в качестве посланца дружественного "Лулиании" Института патентных исследований, а потом и одного из ведущих фирмачей.
      Тим стоял перед ними в привычной раскованной позе и застенчиво улыбался, стараясь охватить своей улыбкой всех лулианичей. Он очень хотел разъяснить коллегам и их близким суть речи Арпадофеля. Это было для него очень важно, но гораздо важнее – продемонстрировать лишний раз свою преданность лично шефу, Арпадофелю и делу струи подобающей цветовой гаммы. Внимательно глядя на лица коллег, он вдруг осознал, что далеко не всех лулианичей впечатлили должным образом фанфарисцирующие интонации и взбирающиеся выше и выше, чуть ли не до ультразвуковых обертонов, нервные вибрации голоса Арпадофеля – и это его неприятно изумило.
      Не успел затихнуть последний отзвук речи Арпадофеля, не успели люди придти в себя, как из группы фирмачей, заранее облюбовавших правый склон Лужайки пикников, раздались голоса. Громче всех, как Тиму показалось, звучал мягкий баритон Бенци Дорона. Уже открыв было рот, чтобы творчески развить то, что недостаточно чётко донесли до народа фанфары Арпадофеля, Тим с неприязнью подумал: "Опять этот пейсатый выскочка!" – но решил подождать развития событий. Он изобразил доброжелательное любопытство и глянул туда, откуда слышались взволнованные голоса.
      Арпадофель, пристально взиравший на лулианичей, увидел, как из группы державшихся вместе фирмачей в кипах выделился плотный, но не полный круглолицый мужчина примерно сорока лет, выше среднего роста. Лицо живописно окаймляла пышная темно-рыжая грива, отливавшая медью на солнце. Гриву венчала красивая, в тон волосам, глубокая вязаная кипа. Бросалась в глаза пышная, ухоженная, завиток к завитку, борода, однако, не скрывающая пухлых щёк с ямочками. Солидности добродушному лицу улыбающегося льва придавали очки в толстой оправе в тон шевелюре, сквозь которые серьёзно и по-доброму глядели огромные, похожие на каре-зеленоватые виноградины, глаза.
      Пительман сильно прикусил губу, с трудом удержавшись от брезгливого взгляда на бывшего армейского приятеля. Он знал, что в "Лулиании" Бенци пользовался уважением многих коллег: талантливый программист, а главное – чистый, добрый и отзывчивый человек. Поэтому, когда он заговорил, все с выражением живейшего внимания, смешанного с лёгкими опасениями тех, кого ошеломили фанфарисцирующие речёвки Арпадофеля, подались в его сторону.
      Это сразу не понравилось Тиму. Он уже, не скрывая недоброго изумления, воззрился на гривастого выскочку в кипе, но всё же сдержался, решил сначала послушать, что тот скажет. Офелия из-за его спины деловито направила диктофон на Бенци. Губы её змеились в насмешливой улыбке, круглые зелёные глаза блестели в предвкушении занятного материала, так и просящегося в газетную колонку.
      Бенци Дорон всем своим видом давал понять, что просто хочет задать несколько вежливых вопросов. Он сказал, глядя в глаза Мезимотесу: "Простите, адони, мы хотели бы уточнить: что вы имеете в виду, говоря про общий мангал? Вот вы сказали: всё в общий котёл. Так?" Мезимотес вежливо кивнул, но ничего не сказал.
      Бенци подождал ответа, потом решил удовольствоваться молчаливым кивком босса и продолжил: "Простите, а вопросы кашрута? Надеюсь, вы как-то учли этот момент, прежде чем предложить нам объединение припасов, принесённых коллегами, как светскими, так и религиозными? Я уж не говорю о посуде, к которой законы кашрута предъявляют свои требования…" – "Простите, адони… э-э-э…" – "Дорон…" – покраснел Бенци. – "Адон Дорон, – ослепительно улыбнулся ему Мезимотес, вежливо склонив голову. – Вы, конечно, совершенно правы: мы должны были об этом подумать заблаговременно. Уж простите нас, невежд, в голову как-то не пришло… Казалось бы, такая мелочь!.. Ведь это День Кайфа! Нам думалось, люди хотят расковаться, сбросить груз всех и всяческих условностей. И, конечно же, приготовить на мангале то, чего не могут себе позволить в будни. То, что любят, но не всегда – и не все! – могут себе позволить. Например, какие-нибудь изысканные деликатесы…
      А они иногда могут и не соответствовать… э-э-э… Вы же знаете, что не для всех ваших коллег требования кашрута имеют, скажем так, столь важное значение…
      И таких коллег, знаете ли, большинство!" – последнее слова Мезимотес произнёс с нажимом, оглядываясь, словно в поисках поддержки, в сторону светских коллег, что потихоньку готовили себе места для пикника. Его взгляд скользнул по маячившему рядышком Тимми, а затем перескочил на Офелию за его спиной.
      "Значит, мы не сможем участвовать в вашем общем, так сказать, котле: он у вас, скорей всего, просто некашерный!" – развёл руками Бенци. – "Ну, посудите сами: кто-то взял продукты изысканней, у кого-то попроще. Все сидят на одной Лужайке, а кушают каждый своё, соответственно своему уровню. Нехорошо получается, некрасиво! А кому-то и неловко, даже обидно!.." – ласково глядя на Бенци, снова пояснил Мезимотес. Бенци удивлённо поднял брови: "Но разве нельзя было раньше всё это продумать, скинуться и приобрести припасы на всех, посуду, решётки? Вот и вышел бы общий мангал – но действительно для всех. Потому что тогда можно было бы учесть требования кашрута для религиозных коллег – ведь нас на фирме не так мало. Может, лучше расположить все мангалы рядышком, например, по кругу? Вот и получилось бы – и общий мангал, и у каждого свой!" – "На сей раз может не сложиться, как вам бы хотелось. Это же так важно – все вместе, в одном кругу, в одной струе на совместном отдыхе!" Бенци собрался ответить, но неожиданно ворварлся Тим с возгласом: "Совершенно верно!" В его голосе гремели гневные, чуть ли не фанфарические интонации.
      Некоторые, оторопев, подумали: "А Тимми-то наш, когда он успел этого нахвататься?" Потемневшие глаза Тима, недобро засверкав, перебегали с Бенци на сплочённую кучку религиозных коллег, на изумлённых лулианичей, на Минея.
      Ища поддержки, Тим оглянулся на Арпадофеля, сверлившего Бенци своим правым глазом. Лицо Кобы уже наливалось опасным багровым румянцем, синхронно раздаваясь вширь. Офелия за спиной Тима откровенно веселилась и что-то тихо нашёптывала в свой диктофон. Заодно она успевала снимать фотокамерой та-фона то одного, то другого говорящего. В кадр попало и лицо Арпадофеля.
      Тим увидел озабоченное выражение на лице Минея и мигом успокоился. На его лице снова заиграла приветливая, даже слишком приветливая ухмылка, и он мягким, вкрадчивым голосом заговорил: "Адони! Если я вас и адона Арпадофеля правильно понял, имеется в виду, что в День Кайфа люди хотят развеяться, расковаться. А главное – почувствовать себя свободными от всех и всяческих условностей. Не так ли?" – Миней улыбнулся и кивнул, снова ничего не сказав. Почувствовал себя увереннее, Тим глянул на Бенци и громко отчеканил: "На отдыхе нормальные люди не хотят никаких ограничений! Ни-ка-ких!!!" К изумлению лулианичей, от непривычно зазвучавшего голоса Тима пошло гулять, колыхаться над Лужайкой вибрирующее эхо.
      "В конце концов, у нас демократия, дорогой коллега из Меирии! – он снова понизил голос и произнёс эти слова мягко и вкрадчиво. – А это означает, что решает большинство. А теперь взгляните и ответьте – кто тут у нас в "Лулиании" большинство?" Офелия поглядывала то на Тимми, то на лулианичей, и лицо её сияло торжеством.
      Отработанным движением она направляла диктофон на Тима, переводила на возбуждённо переговаривающиеся группки его коллег и обратно на Пительмана.
      Мезимотес с беспокойством оглянулся, стараясь понять, как основная масса лулианичей на самом деле отнеслась к его идее: было не совсем ясно, чем вызвано замешательство. То ли люди ещё не пришли в себя от непривычных интонаций, которые обрушил на них Арпадофель, а только что то же попытался сотворить и любимец публики обаяшка Тимми, то ли им пришлась не по душе сама идея большого общего мангала.
      Бенци спокойно поглядывал на Мезимотеса. Его мало впечатлили фанфарисцирующие интонации Арпадофеля, привыкшего покорять аудиторию без боя, а тем более речи Тимми – последние его разве что позабавили.
      М-да-а, с субъектами типа этого Бенци Кобе сталкиваться ещё не приходилось. Это было что-то новенькое в его практике общения с народом! Лицо Арпадофеля на глазах изумлённых лулианичей багровело, и вот уже оно запылало – то ли красный сигнал светофора, то ли пышущий жаром блин. Выпад Бенци привёл его в ярость, что порадовало Офелию, которая неустанно фотографировала лица Тима, Кобы, Минея и, напоследок, Бенци, одновременно успевая что-то нашёптывать в свой диктофон.
      "Эй, как-вас-там! Э-э-э!.. Дрон!!!" – выкрикнул Арпадофель. Бенци удивлённо поднял брови: "Моя фамилия Дорон. Бенцион Дорон", – негромко проговорил он.
      Осторожно отодвинув Кобу в тень, перед Бенци возник Тим. Он подошёл вплотную к Бенци и тихо прошипел: "Я серьёзно советую тебе не раскалывать коллектив, не вносить смуту своими вздорными требованиями и подчиниться воле большинства, которое желает большого общего мангала и не желает никаких ограничений!!!" Не успел Тим договорить, как снова над Лужайкой взвились фанфарические модуляции голоса Арпадофеля, взобравшегося на самую верхнюю из мыслимых ступенек звукового спектра. Это снова нагнало дрожь на некоторых лулианичей, впрочем, слов и теперь было не разобрать. Кое-кто неловко потупился, отвернувшись.
      Бенци, игнорируя Тима, с любопытством уставился прямо в глядящие в разные стороны глаза Арпадофеля, что оказалось непростой задачей. Затем, повернувшись к Мезимотесу, он спокойно заметил: "Нам показалось, что ваше предложение, адони, для всех лулианичей сюрприз. Мнения коллег никто не слышал. Не совсем понятно, как люди расслабятся и почувствуют себя свободными от всяческих условностей и ограничений, если их решением свыше обяжут участвовать в большом общем мангале, обязательном и одинаковом для всех-всех-всех…" Мезимотес почти не глядел на Тима, но снова бросил на Арпадофеля быстрый взгляд, в котором любой, неплохо знающий босса человек, мог бы прочесть затаённую озабоченность и добродушный упрёк. Коба не привык читать по выражениям лиц или жестам, – до сих пор он просто не нуждался в этом. Но на этот раз он понял намёк и счёл за лучшее промолчать и стушеваться.
 

***

 
      По Лужайке прокатился смутный ропот, исходящий преимущественно из более многочисленной группы светских лулианичей. Для них сюрприз Мезимотеса оказался не менее ошеломляющим. Экзотическая затея боссов пришлась им по вкусу ещё меньше, чем их религиозным коллегам. Их вполне устраивало, что последние традиционно располагались поблизости, но как бы отдельно, и, кажется, организовывали нечто вроде общего мангала – для своей группы. Остальные по традиции располагались сложившимися дружескими семейными компаниями. Это всех всегда устраивало.
      В глубине души лулианичи прекрасно понимали Бенци и его компанию. Слыша грозные, фанфарические интонации сдобного коротышки с лицом, похожим на пышущий жаром блин, а особенно разъяснения миляги Тимми Пительмана, самые проницательные лулианичи каким-то шестым чувством ощутили: Арпадофель – это нарождающаяся в "Лулиании" сила, неизвестно откуда свалившаяся на них. Пительман, известный фаворит босса, и Арпадофель – одна тёплая компашка, и это отнюдь не случайно. А тут ещё пассия Пительмана крутится, и бесовские круглые глазищи сияют, и мордаха такая хитрющая, радостная – явно готовит репортаж в завтрашний номер "Бокер-Эр". Самое лучшее – не связываться с боссами. Если невозможно согласиться, то хотя бы не выражать вслух протеста.
      "Ну, что, Дорон? Слышишь этот ропот коллективного возмущения твоей раскольнической акцией?" – радостно ухмыляясь, спросил Тим. "И вообще, ты кто такой?" – снова на очень высокой ноте угрожающе-фанфарически взвизгнул откуда-то сбоку Арпадофель. Люди снова вздрогнули и потупились, многие были растеряны и даже напуганы. Тим что-то зашептал Офелии, многозначительно кивая в сторону Бенци. Та что-то ему ответила.