- Не понял, - Володя привстал со стула и, прищурившись, зло взглянул в Любины глаза. - Ты серьёзно надумала поставить на мне крест?
      - Да пошёл ты! - сказала Люба и отвернулась от него, чтобы не видеть этого пронзительного, обжигающего взгляда. - Крест ставят на том, что было. А у нас, считай, ничего и не было...
      - Неужели?
      - Ладно, пей и уходи, - примирительно сказала Люба. - Была без радости любовь, разлука будет без печали...
      - Без печали, говоришь? Ну-ну!
      Володя отвинтил золотистый колпачок бутылки, плеснул в стакан светло-коричневую жидкость, весело сверкнувшую брызгами.
      - Закусывать коньяк блинами - это что-то! - сказал он. - Неужели в этом доме не найдётся хотя бы ломтика лимона?
      Лимон был. В холодильнике. Нарезанный тонкими кружочками, он лежал на блюдечке с позолоченной каёмочкой. Вечерами Люба обожала пить чай с лимоном, причём, не каким-нибудь китайским, сухим и больше на апельсин похожим, а с настоящим - калифорнийским или, на худой конец, испанским. Ярко-желтый, с пупырышками, тут же пускающий на срезе крупную мутную слезу, он напоминал о детской мечте увидеть дальние страны, о радостях, которые уже случились и которые, даст Бог, ещё будут.
      Люба решила, что Володя вполне может обойтись без лимона, не барин! Да и вообще, с чего бы она должна перед ним выслуживаться?
      - У меня тут не ресторан, - сказала она. - И даже не кафетерий. Иди к Верке, она тебе и лимончик нарежет, и бутербродик с икоркой сделает. Если у тебя денежки есть...
      - А у тебя для меня, выходит, ничего нет? - Володя снова наполнил стаканчик и опрокинул его в рот. - Ни лимона. Ни любви.
      - О, чего захотел! - Люба подперла бока руками. - Выпил - и на любовь потянуло? Счас! Да кому ты нужен такой?
      Лучше бы она промолчала, ничего не говорила. Её слова обидно задели Цыгана, который по-зэковски считал: всем бабам нужно одно и то же, а любовь - это костер: не бросишь палку, гореть не будет. Пренебрежительное замечание - "кому ты нужен такой?" - он истолковал как насмешку и сомнение в его способностях самца.
      - Что, твой Санечка лучше, да? - с тихой угрозой спросил он. - И ты ему говорила, как любишь и хочешь его?
      - А твоё какое дело?
      - Такое! Хочу услышать, как ты это говоришь. Хоть разочек!
      - Не дождёшься...
      - Да?
      Он встал и, не обращая внимания на её возмущения, стянул с себя свитер и бросил его прямо на пол. Люба попыталась выскользнуть из кухни, но он схватил её за плечи и рывком привлёк к себе.
      - Скажи...
      - Что ты хочешь?
      - Скажи: " Я тебя люблю".
      - Я тебя не люблю!
      Он ударил её по щеке. Люба вздрогнула, попыталась вырваться из его объятия, но он держал её крепко.
      -Скажи!
      - Убери лапы...
      - Какая же ты, мамулик, бестолковая! - он сверкнул глазами. - Мужик тебя обнимает, а ты ему грубишь.
      - Отпусти! Хватит шутить!
      -Сначала скажи: " Вовчик, я тебя люблю и хочу тебя". Ну, быстро!
      -Не делай мне больно!
      - А ты скажи...
      Люба видела его странно обесцветившиеся, будто побелевшие глаза с черными точечками зрачков, и серые впалые щёки, и покрасневший шрам в форме полумесяца у левого уха: саданули ножом в драке - на всю жизнь отметина осталась, и когда Цыган злился, то шрам почему-то наливался кровью. Как она ни старалась откинуть свою голову назад, чтобы не слышать густого винного запаха, перемешанного с табачным, ничего не получалось: жуткое амбре, казалось, заполнило всё помещение. В тусклом, жидком свете электрической лампочки небритая кожа Цыгана напоминала плохо отскобленную свиную шкуру, и от неё пахло чем-то похожим на хлорку.
      - Ну? - он больно сдавил ей шею. - Будешь говорить?
      - Отпусти!
      Люба не заметила, как из-под стула выбрался взъерошенный Мейсон. Кот не переносил шума, затяжной ругани, резких звуков и даже телевизора или магнитофона, если их включали на всю громкость. В таком случае он подбегал к источнику беспокойства и кусал его, независимо от того, человек ли это был или бездушный аппарат. Но этим дело не ограничивалось: Мейсон начинал орать, и его хриплое, злобное завыванье мало чьи нервы выдерживали.
      - У, сволочь! Гумза подзаборная!
      Володя разжал руки и схватился за укушенную котом лодыжку. Мейсон, недовольный взрывом ругани, взвыл как ошпаренный кипятком и устрашающе изогнулся дугой. А Люба, получив относительную свободу, не долго думая кинулась в спальню и заперлась изнутри на ключ. Она слышала, как её мучитель шугал Мейсона, бросал в него чем-то тяжелым и витиевато матерился. Кот, не ожидавший такого яростного сопротивления, истошно мяукал и злобно шипел, пока Цыган не загнал его под диван, где он и затаился, посчитав за благо молчать.
      Цыган, удовлетворенный результатом расправы над Мейсоном, подошёл к закрытой двери, окликнул Любу и, не дождавшись ответа, мягко, как-то даже игриво постучал костяшками пальцев:
      - Ку-ку! Кто там живёт?
      Люба молчала. Она понимала, что Цыган не отступится и заставит её не только сказать вслух то, что он хотел, но и выполнить все его мерзкие желания.
      - Кукушечка, что же ты молчишь, душечка?
      Его стук в дверь становился всё настойчивей. Замок был хлипким и, конечно, не выдержал бы решительного напора, но Цыган почему-то медлил.
      - Поиграть захотела, мамулька? О, как это меня возбуждает!
      Люба решила, что, пожалуй, стоит забаррикадировать дверь. Она попыталась сдвинуть комод, но он, переполненный вещами, стоял как влитой. Тогда она, стараясь не шуметь, подняла кресло и понесла его к двери. Из-за неё вдруг грянуло:
      - Соловей кукушечку
      Заманил в избушечку,
      Накормил её крупой,
      Хвать за титечку рукой...
      Цыган, пропев похабную песенку, двинул дверь плечом. Она затрещала, но Люба успела поставить к ней не только кресло, но и пуфик со стульями, на которые сложила стопки книг- получилось что-то вроде баррикады.
      - Открой, милая!
      Люба ухватилась за край кровати и, поднатужившись, потащила её к баррикаде. Цыган услышал шум и надавил на дверь крепче, но замок каким-то чудом ещё оставался на своём месте.
      - Смотри, хуже будет...
      Люба молча тянула кровать, которая зацепилась за край ковровой дорожки и не желала сдвигаться.
      Рассвирепевший Цыган разбежался и, ухнув, ударил дверь плечом. Замок не выдержал натиска и вывалился из скважины. Люба с ужасом увидела, что её заградительное сооружение сдвинулось с места, а в образовавшуюся щель просовывается рука её мучителя. Не раздумывая, она подбежала к двери и надавила её. Цыган взвыл и отчаянно заматюкался. Решив, что она чего доброго ещё поломает ему руку, Люба ослабила давление: пусть оценит её доброту и убирается ко всем чертям!
      Коварный Цыган, не отличавшийся великодушием, не уважал его и в других людях. Он выдернул руку из щели, но тут же вставил в неё ногу и, надавив на дверь всем туловищем, сумел-таки протиснуться в образовавшийся проём.
      Похолодевшая от страха Люба поискала глазами, что бы такое схватить в руки для обороны. Как на грех, она вчера убрала из-под кровати молоток, которым вколачивала гвоздь в стену. Ах, как бы он теперь пригодился! И тут она вспомнила, что за тумбочкой стоит баллончик дихлофоса. Цыган, запутавшийся в разрушенной им баррикаде, не обращал внимания на Любу, и она незаметно сунула баллончик в карман.
      - Ну что? - Цыган, молодецки поигрывая плечами, подошёл к ней. Видишь, для меня преград не существует.
      Она попятилась от него и, наткнувшись на край кровати, села на неё.
      - Уже готова? - Цыган осклабился. - Нет, милая, ты сначала скажи, как сильно ты меня любишь. И не хочешь базар на стену мазать...
      - Не пойму, что ты говоришь, - сказала Люба, стараясь сохранить внешнее спокойствие. Пусть думает, что не шибко-то она его испугалась.
      - Ссориться, значит, со мной не хочешь - вот что говорю, - объяснил Цыган. - Не хочешь, да?
      - Давай по-человечески поговорим, - сказала Люба. - Только не сегодня, а завтра...
      - Да что я, доёный бык, что ли? - рассмеялся он. - Не корми меня завтраками! Я хочу сейчас.
      Люба и опомниться не успела, как он навалился на неё и жарко задышал в лицо. Понимая, что лучше не злить его, она не сопротивлялась, и Цыган истолковал это в свою пользу.
      - Ну, что ты своему Санечке говорила? - спросил он и больно надавил ей на грудь. - Скажи, быстро говори!
      - Ничего я ему не говорила, - шепнула Люба. - Он не любит, когда много говорят...
      -Неужели всё молча делали?
      Люба не ответила.
      - А мне скажи, - снова потребовал он. - Повтори: я тебя люблю...
      Одними словами он не ограничивался, стараясь раздвинуть её плотно сжатые ноги. Люба, однако, не отталкивала его и даже одной рукой погладила его по щеке, чтобы отвлечь вниманье: она попыталась вытащить баллончик дихлофоса.
      -Так, умница, так, - он блаженно зажмурил глаза. - И зачем кочевряжилась, сука? Чуть руку мне не сломала!
      Он стал говорить такие гадости, что Любу чуть не стошнило - и от грубых слов, и от запаха перегара, и от того, что он взял её руку и заставил ласкать себя.
      - Я жду, - пробормотал он. - Говори: я тебя хочу!
      - Я ... тебя... , - сказала Люба и, наконец, справившись с баллончиком, выпалила: Ненавижу!
      И прыснула дихлофос ему прямо в глаза. Он схватился за лицо, закричал, а она давила и давила на головку, изрыгающую едкую вонючую струю.
      - Сука! Ты меня ослепила! Ничего не вижу!
      Цыган катался по полу, не отнимая рук от лица.
      - Говорила тебе: уходи по-хорошему, - сказала Люба. - Не захотел. Теперь на себя пеняй.
      - За что ты меня так? Что я тебе сделал? - орал Цыган. - Ничего я тебе не сделал!
      - Ага, - согласилась Люба. - Не успел.
      Разговаривая с ним, она осторожно продвигалась к двери. Пока Цыган ничего не видит, надо успеть выскочить на улицу, позвать соседей - пусть увидят, что этот гад натворил, полдома, считай, перевернул, да ещё и хозяйку пытался обесчестить.
      Цыган, однако, уловил её осторожное движенье, и когда она почти подкралась к двери, ухватил её за ногу. Люба упала на пол рядом с ним.
      - Убью! - Цыган почти визжал. - Стерва! Ты меня глаз лишила!
      Он навалился на Любу и вцепился ей в горло. И тут снизу, из подполья, кто-то застучал по половицам. А Мейсон, которого весь этот тарарам окончательно вывел из себя, снова завыл - дико, протяжно и тоскливо.
      14.
      Опьянение, конечно же, достойно всяческого осуждения. Кто будет спорить, как человеку важно хранить трезвый ум! Но, с другой стороны, Россия без пьянства - это уже не Россия, а чёрт знает что. И надоумился же Веничка Ерофеев сочинить свои "трагические листы", названные им "Москва - Петушки", которые поддержали, так сказать, чаяния, переживания и надежды всех тех, кто, страдая по утрам от дурноты жизни, бормочет себе под нос: "О, тщета! О, нравы! О, позорнейшее из времён - время от рассвета до открытия магазина!" Не чуждые взлётам в самые высшие сферы бытия и падениям в пучины и бездны духа, они дождались-таки перемен: круглосуточные магазины, киоски, ночные забегаловки переполнены чудными бутылками, обклеенными роскошными этикетками с пальмами, кипарисами, замками, античными арками и нестерпимо яркими звездами, обещающими поистине райские наслаждения. Что, впрочем, чаще всего оборачивается обманом высшей марки, но так ли это важно, когда ты и сам, поминая классика, обманываться рад?
      И Олег, и Александр не испытывали от выпивки ничего из того, что обещали яркие этикетки, но зато окружающий мир внезапно изменялся. Он казался далеко не таким плохим и ужасным, как это представлялось часом раньше, и душа достигала некоего блаженного зенита, откуда всё виделось ей в розовом, благостном свете. Одно плохо, что груз привычных мыслей всё-таки тянул назад, в реальность, и приходилось наполнять рюмочку снова и снова...
      "Переполнившийся" Олег мирно посапывал, прикорнув головой на прилавок. Александр задумчиво выдергивал из банки маленьких копченых шпротов, отрывал им хвостики и отправлял в рот. В отличие от Олега он, выпив, всегда хотел есть, даже если перед этим хорошо закусил.
      Когда он, отщипнув микроскопический хвостик очередной рыбки, уже поднёс её к губам, в дверь забарабанили.
      - Учёт! - гаркнул Александр.
      Олег, потревоженный шумом, тяжко вздохнул и перевалился на другую щеку.
      - Хозяин, открой! Человеку плохо.
      - Тут не больница, - снова гаркнул Александр, но на всякий случай подошёл к двери и посмотрел в глазок. Перед ним стоял молоденький парнишка, на которого грузно облокачивался мужчина в распахнутой дублёнке. Дорогая норковая шапка сползла на его лицо, а пушистый мохеровый шарф закрывал подбородок.
      - Езжай прямо, до первого поворота, там свернёшь налево и снова прямо, - сказал Александр. - В больнице помогут!
      - Его нельзя везти, - жалобно заканючил парень. - У него больное сердце. Ему нужно полежать...
      - Езжай на пост ГАИ, - не отступал Александр, памятуя о запрете Алисы пускать кого бы то ни было. - Это рядом, три минуты езды...
      - Ага! - сказал парень. - Там сразу трубку сунут в рот, а я сегодня чуть-чуть пива выпил. Прав лишат!
      - Нет, ко мне никак нельзя, - вздохнул Александр. - Не положено.
      - Да больной он, честно! - отчаянно крикнул парень. - Мы что, на бандитов похожи? Вот помрёт человек на твоих глазах - тебя совесть потом замучит! Ему полежать надо, понимаешь?
      - Негде тут лежать, - ответил Александр. - Езжай дальше, вон хоть до заправки...
      В глазок он видел, как мужчина, странно дёрнувшись, прижал ладонь к сердцу и застонал. Он, наверное, упал бы в снег, если бы парень не перехватил его.
      Александр решил, что и в самом деле не простит сам себя, если этого человека хватит сердечный удар. Что-то, правда, в поведении этой пары его настораживало. Может быть, то, что парень слишком старался показать своё отчаяние, а его напарник преувеличенно громко стонал, скорбно опустив голову.
      Его сомнения развеял Олег. Он оторвал взлохмаченную голову от стола и спросил:
      - Старик, ты чего межуешься? Нас двое, их тоже двое. Если что справимся с ними...
      Александр в очередной раз удивился способности своего бывшего одноклассника быстро трезветь, и к тому же, хоть и кемарил, но каким-то образом уловил суть ситуации. Надо же!
      - Ты как стёклышко, - только и сказал Александр. - Феномен!
      - Это водку такую стали делать, - поскромничал Олег. - Пьёшь - и никакого толку! Не то что раньше, задвинул стакан - и с копыт долой, до утра дрыхнешь. Во, была водка!
      Парень снова заканючил:
      - Помогите!
      - Пристал как банный лист к заднице, - сплюнул Александр. - Что-то у меня душа неспокойная: неспроста привязались...
      - Да брось ты! - сказал Олег. - У тебя, наверное, ружьё есть. Охраннику положено иметь какое-нибудь оружие. Чего боишься?
      Александру было неловко признаваться, что хозяин обеспечил его всего лишь газовым пистолетом. Какое-то слишком несолидное оружие, чтобы принимать его всерьёз. И потому он соврал:
      - Да какое там ружьё? Нам оружие не положено. Вся надежда - на крепость кулака...
      - Пусти ты этого сердечника, - сказал Олег. - Его, может, нельзя на машине везти. Сам знаешь, какие тут дороги...
      Александр послушался-таки Олега и отодвинул дверной засов. Парень затащил своего спутника внутрь киоска и усадил на стул. Мужик перестал стонать, быстро сорвал с себя шарф и, смачно сплюнув на пол, пророкотал:
      - Во, сука! Столько продержал нас на морозе! А ну, накапай-ка мне лекарства, - кивнул он Олегу. Тот неожиданно прытко подскочил к бутылке и плеснул водку в стакан. - Уф! Хорошо пошла! - крякнул мужик, утирая рукой свои подковообразные усищи. - Что, сука, зеньки пялишь?
      - Как бы ему самому кардиолога не пришлось вызывать, - сощурился парень. - Ишь, как побледнел.
      - Лаврентий Палыч его вылечит, - пробасил мужик.
      Александр ничего не понимал. Кто эти люди? Почему Олег так залебезил перед ними? И вообще, что, чёрт возьми, происходит?
      - Думаешь, мы грабить пришли? - спросил мужик и критически оглядел полки. - Было б что - ограбили, не сомневайся. А, может, в кассе что-нибудь завалялось? Где хозяин деньги держит?
      - Он мне не докладывает, - нахально сказал Александр. Парень тут же довольно ощутимо двинул его кулаком под дых. Александр хотел ответить тем же, но Олег вдруг схватил его правую руку и завернул за спину.
      - Ты что? - удивился Александр и застонал от боли: Олег резко тряхнул и чуть не вывихнул его руку. - Ты - с ними?
      - Соображалка у тебя медленно работает, - констатировал мужик. - Ну, сам подумай: с какой бы радости он тебя поил за просто так?
      Олег чуть ослабил хватку, и Александр смог повернуть голову так, чтобы увидеть лицо своего недавнего задушевного собеседника. Может, от того, что он смотрел на него сверху вниз, в его взгляде ощущалось превосходство. Но Олег, видимо, испытывал и некоторое смятение, это выдавали его брови: они приподнялись над глазами наподобие "домиков", будто от ноющей зубной боли. Он чувствовал себя неловко, но в то же время пытался выглядеть уверенно и даже нахально.
      - Ну ты и дрянь, - сказал Александр. - Дешёвка!
      - Потише! А то схлопочешь, - Олег снова крепко тряхнул его, но выворачивать руку до боли не стал.
      - Слушай сюда, - "сердечник" дёрнул Александра за рукав. - Мочить тебя мы не станем. При одном условии, - он выжидательно замолчал, но и Александр тоже ничего не говорил. Тогда мужчина, вздохнув, покачал головой:
      -Гордый, да? Условия тебя не интересуют?
      - Да скажите ему прямо, что от него требуется, - вдруг попросил Олег. Он мужик понятливый, нормально соображает...
      - Молчать! Без адвоката обойдёмся, - разозлился мужик.
      Александр по-прежнему ничего не понимал. Судя по всему, эта троица не собиралась грабить киоск, его тоже пока почему-то щадили и, можно сказать, разговаривали вполне нормально. Что же им нужно?
      А нужны им были бумаги покойного Виктора. Причём, те люди, которых интересовал небольшой овощеконсервный заводик, предпочитали оставаться для всех "невидимками". Однако их влияние и связи позволяли получать не только проверенную и оперативную информацию, но и оказываться в нужной точке в нужный час, и не обязательно лично: для этого использовались самые разнообразные посредники.
      Александру, может быть, даже повезло, что им занялись не крутые парни, считающие силу единственно верным средством достижения цели. К нему решили послать Интеллигента, который славился умением ломать свои жертвы исключительно с помощью психологии.
      Он, кстати, и выяснил, что один из приятелей Александра, Олег Баринов, - классный строитель, временно безработный, нуждающийся, естественно, в деньгах. Ему предложили неплохую работу, заплатили аванс, Интеллигент убедил его помочь вернуть некие важные бумаги некоему важному лицу. При этом он дал понять Олегу, что никто ни в чём не винит его бывшего одноклассника, просто есть основания думать, что ему кое-что известно о документах. С другой стороны, Интеллигент не стал скрывать, что полной уверенности в искренности Александра у него нет. Ведь как ни бился тот же следователь, отрабатывая свой высокий гонорар, а так и не смог вытянуть хотя бы полслова из этой влюблённой парочки. И тут, по убеждению Интеллигента, могло быть только две причины: либо слишком хорошо всё знают, но не хотят признаться, либо действительно находятся в полном неведении.
      Между тем, "невидимки" заинтересовались худосочным заводишкой не от нечего делать. Поля вокруг посёлка не первый год сдавались в аренду китайцам. Они приезжали сюда ранней весной, всё лето выращивали помидоры, огурцы, баклажаны и прочие овощи, которые приходилось пускать в продажу по очень смешным ценам, потому что выращенное хранить китайцам было негде. Те же кабачки или капусту можно бы перерабатывать на консервы, но на местном заводике вечно не хватало то банок, то соли, а если даже всего хватало, то тут как на грех запивал слесарь, без которого, хоть плачь, не могли пустить транспортёр или крышкозакручивающий агрегат. В общем, неказистый заводишко, окажись он в умелых и хозяйственных руках, быстро пошёл бы в гору и, естественно, озолотил бы своих хозяев. Но он принадлежал акционерам, которыми значились все работники предприятия, начиная от пьяницы-директора и кончая глухонемой уборщицей.
      Работяга, становясь собственником, навряд ли догадывался, что те бумажки, которые ему выдали под непонятным названием "акция", - это настоящий лакомый кусочек для всякого рода проходимцев, ибо подтверждала право на владение определённой частью всего имущества предприятия и его оборотных средств. Однако когда дела идут из рук вон плохо, месяцами не платят зарплату, после вчерашнего охота опохмелиться, а в кармане нет ни рубля, то многие ли устоят перед соблазном поменять бесполезные бумажки на самые настоящие доллары? Причём, Виктор сначала скупал акции по просьбе одного своего знакомого, но быстро смекнул, что к чему и все бумаги оформил на себя. "Невидимки" таких финтов не прощают...
      Александр не знал, что рядом, в большом городе, бесследно исчезают очень даже заметные люди, не чета Виктору. Выходит, допустим, директор какого-нибудь завода утром из подъезда собственного дома, заворачивает за угол и больше его никто никогда не увидит. Исчез! Испарился! А на предприятие вдруг является никому не известный молодой человек, вытаскивает из кармана пачку бумаг и заявляет: " Тут контрольный пакет акций. Извольте внести изменения в реестр акционеров". Что такое? Откуда этот парень взялся?
      Энтузиасты с жаром принимаются за расследование и вскоре узнают: молодой человек учится на третьем курсе известного в городе вузе, папа у него нефтяник, денежный человек, да и сам мальчик в перерывах между сессиями как будто челночил - тоже не бедный; из сострадания к безденежным работягам и их голодающим семьям помаленьку скупал по дешёвке акции приглянувшегося предприятия. А куда девался его директор - этого студент знать не знает, и вообще он утром сидел на лекциях, так что алиби стопроцентное.
      Это только одна история. Интеллигент мог бы рассказать их с десяток, если не больше. А с Виктором получилась осечка: мужик заартачился, один недоумок-качок слишком пылко его осадил, а другой бритоголовый добавил - и Виктор замолчал навсегда.
      - Значит, так, - сказал Интеллигент, - Ваньку мне тут валять с тобой недосуг. Или отдаёшь мне бумаги, или ты - труп...
      Он небрежно вытащил из кармана маленький черный револьвер, зачем-то дунул в его дуло и, прищурившись, посмотрел внутрь.
      - Не понимаю, о чём речь, - пожал плечами Александр.
      - Санька, ты с Виктором дружил, - встрял в разговор Олег. - Он тебе доверял. Скажи им, где его бумаги находятся.
      Интеллигент исподлобья глянул на Олега и сердито засопел. Его напарник одёрнул Олега:
      - Чё ты высовываешься? Лучше бы штопор нашёл. Хочу на халяву попробовать вот этот "Токай", - он взял с полки бутылку венгерского вина. Ну, чем открыть?
      - Не знаю, - сказал Олег. - А что, пальцем слабо пробку выдавить?
      - Дегенерат, - скривился Интеллигент и кивнул Александру: Штопор-то в этой забегаловке есть? Дай! Наверное, и сам не прочь выпить, а? Может, это будет последняя в твоей жизни рюмка, ха-ха!
      - Скажет он вам, всё скажет! - засуетился Олег. - И потом молчать будет. Я в нём уверен...
      - Молчи, адвокат! Пусть он сначала штопор представит да какой-нибудь закуси сообразит...
      Александр на негнущихся ногах медленно подошёл к полке с мясными консервами. Сердце бешено колотилось под самым горлом, руки дрожали, но он всё-таки заставил себя успокоиться. Ему просто повезло, что этому молодому недоумку захотелось токайского вина. На полке с консервами было сделано небольшое углубление, где покоился газовый пистолет. Тут же, на счастье Александра, стояло Алисино зеркало.
      Александр снял банку тушёнки и поставил её на стол. Повернувшись спиной к Интеллигенту, он видел его отражение в зеркале. Бандит, кажется, не ожидал какого-либо подвоха и сидел спокойно. Олег пытался открыть тетра-пак с апельсиновым соком, но твёрдый картон рукам не поддавался. За его манипуляциями с усмешкой наблюдал молодой бандит.
      - Зубки бережёшь, братан? - спросил он. - Уже давно бы отогнул вот этот язычок и откусил его. Смотри, как, - он выхватил тетра-пак из рук Олега и поднёс к своим губам.
      В это время Александр сунул правую руку в углубление, где лежал газовый пистолет и крепко сжал его пальцами, а локтём левой руки как бы нечаянно спихнул на пол баночку с паштетом. Она звонко стукнулась о доски и покатилась прямо под ноги молодого напарника Интеллигента.
      Этот маневр сработал: баночка на считанные секунды разом отвлекла всю троицу от Александра, и он, не раздумывая, мгновенно обернулся и выстрелил из пистолета в направлении Интеллигента.
      - А-а-а! Бога душу мать...
      Присев за прилавок, Александр нажимал и нажимал на курок пистолета, пока сам не закашлялся от едкого, удушливого газа. Его противники, можно сказать, были повержены. Они корчились на полу, кашляли, стонали, обливались слезами.
      Александр думал, что газ хоть на короткое время, но парализует всю эту троицу. Ничего подобного! Им было дурно, но не до такой степени, чтобы потерять над собой контроль. Интеллигент, зажав нос шарфом, откатился к стене и направил револьвер на прилавок. Дожидаться выстрела Александр не стал. Ему надо было непременно попасть в подсобку, но от прилавка до неё около полутора метров открытого пространства. Александру не улыбалось схлопотать пулю, и он снова применил хорошо зарекомендовавший себя отвлекающий маневр. Приготовившись для прыжка к двери, он что есть силы лягнул железное ведро с пустыми баночками из-под пива. Оно с оглушительным грохотом стукнулось о стену, баночки раскатились по полу - знатный получился трам-тарарам!
      Интеллигент опоздал на какие-то доли секунды. Уже защёлкивая за собой задвижку железной двери, Александр услышал, как по ней зацокали отнюдь не игрушечные пульки.
      - Убью, сволочь!
      - Открой! Хуже будет!
      - Саня, не дури. Мы всё равно тебя оттуда выкурим...
      Они кричали, матерились, угрожали, грохотали кулачищами по железу. Александр молча оттаскивал от лаза ящики и мешки. Хозяин, видимо, не предполагал, что рано или поздно придётся воспользоваться "запасным выходом", и потому тут была воздвигнута мощная стена из торговых запасов.
      Добравшись до потайной дверцы, он обнаружил: она ни в какую не хочет открываться. Видимо, снаружи её завалило снегом.
      Александр растерянно сел прямо на пол и с огорчением вспомнил, что оставил сигареты на прилавке. Как было б хорошо сейчас закурить!
      Оглянувшись по сторонам, он прикинул, в котором из ящиков могут лежать пачки сигарет, и вдруг краем глаза заметил какое-то движение: то ли мышь пробежала, то ли какой-то шарик прокатился. Это ещё что такое? Глюки на нервной почве?
      Александр всмотрелся в тот угол, где мелькнула непонятная тень, и заметил на полу какую-то палку. Оказалось, что это тяжелый лом, которым дворники обычно долбят смёрзшийся снег.
      Особо ни на что не рассчитывая, Александр подсунул лом под дверцу и попытался поддеть её. Медленно, натужно, но она пошла вверх!
      Выбравшись наружу, Александр, утопая в рыхлом снеге, кинулся в придорожные заросли ивняка. Он знал, что там протоптана тропка к речке. На шоссе он выйти не решился. Обнаружив, что сторожу удалось выбраться из западни, Интеллигент со товарищи сядет , конечно, на машину и догонит его. А вот двинуться по речке он навряд ли решится: хоть лёд еще и крепок, но в том месте, куда вытекали поселковые стоки, он уже подтаивал - под тяжелым "Ленд Краузером" запросто проломится. Впрочем, об этом знали разве что местные жители, но никак не залётные гости.
      15.
      Цыган ударил Любу по лицу. Она возмутилась, закричала, но он, приложившись кулаком к её зубам, велел заткнуться, пообещав в противном случае скорое свиданье с бабушкой-покойницей.
      - Дай воды промыть глаза, - прохрипел Цыган. - Чем ты, сука, их выжгла?
      Люба ничего не ответила. И тогда он перевернул её на живот и, зажав шею широкой пятерней, свободной рукой вытащил из пояса узкий кожаный ремень. Люба подумала, что он хочет овладеть ею, и только от одной мысли об этом на душе стало муторно. Она решила притвориться, что раскаивается в том, что сделала, и хочет ему помочь.
      - Ты уж извини меня, - повиноватилась Люба. - Погорячилась я. Глаза-то у тебя как? Сильно ожгло? Давай промоем их водой...
      - Сейчас пойдём, - ответил он. - Вот только уздечку на тебя наброшу...
      Она почувствовала, как шею охватывает холодное кольцо ремня, затягиваясь всё туже и туже. Володя, казалось, хотел её удавить.
      - Осторожно, задушишь ведь!
      - Нет, ты мне ещё пригодишься, - он злобно хохотнул. - Мы с тобой напоследок позабавимся как следует, - и прикрикнул: Чего разлеглась? А ну вставай!
      Люба встала. Володя ударил её ребром ладони по шее и тяжело дыхнул в затылок:
      - Иди на кухню! И не вздумай ерепениться, иначе тебе кранты...
      Делать нечего, она двинулась вперёд. Удавка стягивала шею и, врезаясь в горло, не давала дышать. Люба взмолилась, чтобы он хоть чуть-чуть её ослабил, но Володя, дёрнув ремень, причинил такую боль, что в глазах потемнело.
      - Молчи, стервь! Хуже будет!
      Когда Люба привела его на кухню, он приказал подвести его к умывальнику. Воды в нём, однако, не оказалось.
      - Налей из бака! - закричал Володя. Он вёл себя слишком нервно, и Люба подумала, что Цыган действительно перепуган: боится, что лишится зрения. Но его тревожило довольно странное ощущение: ему казалось, что в доме, кроме их двоих, есть кто-то ещё.
      - Это твой кот тут ходит? - спросил он.
      Нет, Мейсона на кухне не было. Люба видела, как он забился в спальне под кровать и, видимо, там и остался.
      - Чёрт с ним, с котом! - снова занервничал Володя. -Почему воду не наливаешь? У меня глаза уже лопаются!
      Люба провела ладонью по своему лицу. Оно было влажным от слёз - слёз человека, сознающего, что у него нет выбора.
      - Ну, долго я буду ждать?