Что движет солнце и светила

      - Сейчас, вот только ковш найду, - стараясь казаться спокойной, ответила Люба.
      Ковш не надо было искать: он лежал на крышке бака. Но Любу кто-то будто подпихнул к зажигалке, которую Цыган оставил на столе рядом с сигаретами. " Прижги ему руку, - засвербела в мозгу мысль. - Он выронит ремень, а ты сразу отскакивай в сторону. Ну, не раздумывай!"
      Люба осторожно взяла зажигалку, попробовала вывернуть свою руку так, чтобы пламя наверняка ожгло пальцы Цыгана, но поняла: это у неё не получится. И тогда она, стараясь казаться запуганной, дрожащим голосом попросила:
      - Встань чуть сбоку, а то мне никак не наклониться за ковшом. Пожалуйста!
      Матюгнувшись, он отвел руку так, чтобы удавка, ослабнув, оказалась чуть сбоку. И тогда Люба поднесла зажигалку прямо к его пальцам, сжимавшим ремень.
      Дальше всё разворачивалось как в финале какого-нибудь триллера. Люба, почувствовав свободу, резво отпрыгнула в сторону и сбросила ремень с шеи. Цыган вопил не столько от боли, сколько от унижения: надо же, эта простодырая курица обвела его вокруг пальца! Потеряв контроль над ситуацией, он стал кидаться во все стороны, широко растопырив руки - это напоминало игру в жмурки, и в лучшие времена Люба обязательно вдоволь бы насмеялась над его нелепыми и странными прыжками и ужимками. По дрожащему, побелевшему как мел лицу Цыгана она поняла: на этот раз, если он её схватит, никакой пощады не будет.
      На плите стояла большая кастрюля. Когда Люба случайно уронила на неё взгляд, ей вдруг вспомнилась сцена из давным-давно виденного фильма "Александр Невский": русские бьются с немецкими рыцарями-псами, облаченными в латы и шлемы, напоминающие вёдра. Это была подсказка подсознания!
      Люба схватила кастрюлю и нахлобучила на голову Цыгана по самые плечи. В посудине, между прочим, была вода, в которой насильник так нуждался.
      - Умылся? - с торжеством крикнула Люба. - Или ещё добавить?
      Цыган попытался снять кастрюлю и, может быть, это ему удалось бы сделать, если бы Люба не набросила на него бельевую верёвку.
      Она и сама не поняла, как сумела так ловко и быстро обмотать Цыгана верёвкой, не смотря на его яростное сопротивление. У неё было важное преимущество: она его видела, и контролировала каждое движение, и ей не мешала кухонная мебель, в то время как её противник постоянно наталкивался на стулья, стол, плиту и от ярости и бессилия совсем потерял голову.
      Затянув на веревке узлы, Люба подождала, пока Цыган не рухнул на пол сам. После этого она стреножила строптивого Цыгана его же ремнём. Однако он не желал смиряться с постигшей его участью и, яростно извиваясь, пытался освободиться от пут.
      - Смирно! - скомандовала Люба и, взяв кочергу, ткнула его в бок. - А ну, Цыган, замри! Отделаю, как Бог черепаху...
      От пережитых волнений её мучила жажда. Но только Люба поднесла ковш к губам, как скрипнула незапертая дверь и в дом кто-то ввалился.
      Люба выглянула в коридор и обмерла: там стоял Саня и держал в руках топор.
      - Ты зачем его у поленницы бросила? - спросил он. - Топор новый, острый, кто-нибудь обязательно позарится...
      Люба, обессиленная борьбой с Цыганом, подумала, что натиска Александра ей не выдержать. Она решила, что беглый муж явился за срочно понадобившимися вещами или, не дай Бог, за телевизором, без которого его мамзели и жизнь не в жизнь.
      Александр, однако, поставил топор в угол и принялся стаскивать ботинки. Только тут она заметила, что он был одет слишком легко, можно сказать, по-летнему: из тёплой одежды на Сане был лишь свитер, и тот какой-то странный, весь заиндевевший, будто седым пушком покрытый, а на спине темное влажное пятно.
      - Что ты так на меня смотришь? - Александр, сняв сапожки, выпрямился и поискал глазами свои шлёпанцы. - Дала бы тапки, что ли...
      В это время на кухне послышался грохот, и оттуда выскочил взъерошенный Мейсон. Его хвост торчал трубой.
      Люба бросилась на кухню, решив, что Цыган выпутался из верёвок и снова пытается снять с головы ведро. Александр пошёл следом.
      Увидев на полу опутанного веревкой человека с кастрюлей на голове, Александр растерянно присел на стул:
      - Час от часу не легче! У меня сегодня сплошные приключения... Что случилось, Люба?
      Люба, вооружившись кочергой, как хоккейной клюшкой, с решительным видом стояла над человеком - кулёмой.
      - Скажешь наконец, что тут творится?
      - Да вот, - выдохнула Люба, - этот стервец напал на меня. А я защищалась...
      - Да-а, - покачал головой Александр и устало улыбнулся. - Мы сегодня оба, оказывается, защищались. Я вот тоже с разборки прибежал.
      - С интеллигентшей своей поцапался, что ли?
      - Если бы! На меня наехали какие-то бандюги, долго рассказывать... А кого ты оприходовала? И не пора ли с него стащить кастрюлю, а то ещё задохнётся - отвечать будешь...
      - Он, сволочь, у меня сам за всё ответит! - с жаром ответила Люба и ковырнула "кулёму" кочергой. - У-у, чёртов Цыган!
      Цыган и в самом деле, видимо, начал задыхаться, потому что его энергичные движения сменились резкими подёргиваниями, больше похожими на конвульсии, а громкий бубнёж плавно перешёл в чуть слышное поскуливанье.
      Александру не сразу удалось стянуть кастрюлю с головы Цыгана: она сидела слишком плотно, и даже удивительно, как он не задохнулся под этой "шапкой".
      - Ну, что будем делать? - спросил Александр Цыгана. - Сразу тебя убить или помучить немного?
      Люба, ещё не утратившая воинственного пыла, замахнулась кочергой и с чувством, медленно, почти по слогам выговорила:
      - Убила бы, и рука не дрогнула! Да мараться об тебя не хочется...
      - Пусть он идёт отсюда подобру-поздорову, - сказал Александр. - Похоже, ты его здорово проучила. Надолго запомнит.
      Цыган, не ожидавший от Александра такой снисходительности, воспрял духом и попробовал разжалобить его ещё больше:
      - Я через неё слепым сделался. Она мне глаза чем-то выжгла. Ничего не вижу, поверь, братан!
      Люба возмутилась и снова наскочила на Цыгана, потрясая кочергой.
      - Ладно, пусть промоет глаза, - сжалился Александр. - Воды не жалко! А наперёд знать будет, как к серьёзным бабам приставать...
      - Чего это ты тут раскомандовался? - вдруг опомнилась Люба. - Иди туда, где живёшь - там и командуй! А тут я пока хозяйка...
      Александр, не обращая на неё внимания, распутал узлы верёвки, снял с ног Цыгана ремень и, толкнув его в бок, велел сполоснуть лицо водой.
      - Ишь, командир выискался! - продолжала возмущаться Люба. - С разборки он, видите ли, - герой какой! - прискакал... А я тебя звала, что ли? Я этого урода, может, в милицию хочу сдать.
      Александр опустился на стул и, только ощутив под собой опору, понял, как сильно устал - до дрожи в коленях и ватной слабости рук. Раздетый, он пробежал несколько километров, и этот стремительный бег вместе с потом выгнал из него весь алкоголь и не дал замёрзнуть.
      Он не знал, что машина, на которой рэкетиры кинулись за ним в погоню, на всей скорости выскочила из-за поворота, угодила в полынью и скрылась под тёмной водой. Навряд ли кто-то из преследователей уцелел. Река в том месте была глубокой.
      - А может, ты рылом не вышел для интеллигентши? - Люба продолжала свой монолог, не заботясь, слушают её или нет. Ей надо было выговориться выплеснуть всё, что накопилось на душе. - В чём был, в том она тебя и шуганула. А может, у неё новый хахаль объявился, а? Этой дамочке с одним и тем же мужиком скучно, ей разнообразие подавай! А с тебя - ни деньжат, ни вещей, ничего! Зачем ты ей такой нужен? Это только я, дура, тебя терпела. Ну что, отставку она тебе объявила, да? Среди ночи! И ты про меня сразу вспомнил? Мол, Любка всё стерпит, примет такого, как есть...
      Александр, услышав последнюю фразу, подумал, что сильно виноват перед этой женщиной. Слов нет, по сравнению с Ларисой она простая, без всяких изысков, стыдливая, ничего не знает и книжек не читает, а слово "мачо" вообще может принять за какое-нибудь новое ругательство. И тем не менее эта обычная женщина притягивала к себе, заставляла тосковать и сильнее биться сердце, потому что незаметно стала частью Александра.
      Возможно, он никогда бы этого не понял, не случись головокружительного романа с Ларисой - этого карнавала плоти, фантастически острых ощущений, полночных песен под гитару, сумасшедших разговоров, стихов, ироничных подначек и всего того, чего в его жизни не было и, возможно, уже никогда не повторится. Но постепенно Александр с каким-то запоздалым сожалением стал замечать: та жизнь, к которой его приучала Лариса, - это, конечно, интересно, захватывающе и необычно, но трогает, пожалуй, только тело, а не душу. Так бывает, когда смотришь, допустим, откровенный порнографический фильм: сцены, которые мелькают на экране, вызывают сильное возбуждение, и все эти раскованные женщины в кадре соответствуют твоему вкусу, и ты бы не прочь познакомиться с ними поближе. Но вот экран погас, и, поднимаясь с кресла, ты с удивлением обнаруживаешь, что даже твоё тело уже успокоилось, а душа, оказывается, вообще всё кино как бы продремала. Потому что ей, душе, наплевать на все эти позы, способы, ухищрения и приспособления - ей нужно сердце другого человека, и больше ничего.
      Это, наверное, всё-таки про Любу придумали такой анекдот. Мужик из деревни уезжает в город на выходные. Покупает в киоске кассету с самой крутой порнухой и привозит домой. На следующий день, уходя на работу, говорит жене: " Вот, смотри. Приду, будем пробовать". Приходит вечером, видит: жена сидит, уставившись в телеэкран. Он: "Ну что, понравилось?" Жена: "Ой, Вань, что-то я не пойму: они поженились?"
      Когда Лариса рассказала этот анекдот Саше, тот не засмеялся, наоборот душа затосковала по тому, что он потерял. Многоопытная, столикая Лариса никак не могла заменить ему бесхитростность и наивность его жёнушки.
      От реки до Ларисиного дома Александру было ближе, но он сделал большой крюк и прибежал к Любе. Его будто вела какая-то незримая сила, и ласково подбадривала, когда он падал в снег, и настойчиво подталкивала, когда он, обессилев, кажется, ни за что на свете не поднялся бы на последний пригорок, с которого был виден его дом.
      - Не ворчи, Люба, - сказал Александр. - Если бы ты мне не была нужна, я бы не пришёл...
      Что-то говорившая Люба оторопела и закрыла рот на полуслове.
      - А ты, Цыган, поселиться тут надумал, что ли? - грубо спросил Александр. - Промыл глаза? Давай мотай подобру-поздорову. А то у меня что-то руки зачесались...
      Цыган попятился к двери:
      - Честно, бить не станешь?
      -Вали отсюда! Ну! - прикрикнул Александр. - И не попадайся мне на глаза!
      Цыган бросился вон. И судя по уверенным движениям, дорогу видел хорошо.
      - И не похоже, что ты сегодня пил, - заметила Люба. - Ты, когда пьяный, всегда буянишь. А тут Цыгана запросто отпустил...
      - Бог с ним! А что меня касается, то вот тебе слово: пить брошу! заверил её Александр, и так убеждённо это сказал, что даже сам себе поверил. Люба, впрочем, слышала это уже не в первый раз, и потому лишь слабо улыбнулась.
      - От этой водки одна беда, - продолжал Александр. - Сколько раз она меня под монастырь подводила!
      - Слушай, а что с киоском-то будет? - вдруг всполошилась Люба. - Он ведь там безнадзорный стоит. Разворуют! А тебе ж и отвечать перед хозяином придётся...
      - Чёрт с ним, - отмахнулся Александр. - Гори оно всё синим пламенем!
      Он ещё не знал, что киоск и в самом деле сгорел. Интеллигент впопыхах бросил непогашенную сигарету в ящик с мусором, и вскоре робкие язычки пламени, окрепнув, бесшабашно заплясали по всему помещению. Огонь увидели с поста ГАИ, но пока разбирались, что к чему и вызывали пожарку, спасать уже стало нечего.
      Самое интересное, что в разгар пожара приехал на грузовике хозяин киоска. Как-то слишком деловито оглядевшись вокруг, он сообщил собравшимся, что торговую точку наверняка спалил этот пьянчужка, которого он лишь по доброте душевной взял на работу. И хорошо, что киоск буквально на днях застраховали, хоть что-то можно будет получить за ущерб.
      На самом деле хозяин знал, что должно было случиться ночью со сторожем. Он слишком боялся "наездов" рэкетиров, и когда ему пообещали мир и спокойствие, да ещё посоветовали, как лучше и надёжнее оформить страховку, он смирился с неизбежностью утраты. На Александра ему было наплевать, ведь, как говорится, своя рубашка ближе к телу. В конце концов, теряя киоск, он ничего не терял: через месяц на этом же месте поставят другое сооружение, а знакомые ребята навезут "левого" дешевого товара, который от настоящего отличит разве что придирчивая экспертиза.
      - Ой, ну как же это так? - волновалась Люба. - Ведь хозяин подумает, что ты бросил пост, из-за тебя ему убыток... Нет, что-то надо делать! Пойдём туда вместе...
      - Не пойду, - сказал Александр. - Я устал.
      - А я, думаешь, не устала? - Люба тяжело вздохнула. - Так устала, что, кажется: вот упала бы и Богу душу отдала, сил никаких нет...
      - Да я не о том, - Александр опустил голову. - Жизнь такая получается: чем дальше, тем хуже, и вроде бы колготишься, что-то делаешь, пытаешься выбраться к свету, а на самом деле это не свет, а так - мерцание гнилушки, ночного светляка или черт знает чего, ненастоящее, в общем. Устал я от этого. Надоело!
      - Всем надоело, - откликнулась Люба. - Но жить-то как-то нужно. Ведь для чего-то же мы все родились...
      - Да ты, оказываешься, философ, Любаша, - засмеялся Александр. Надоело - не надоело, а шуруй вперёд, или вбок, или блукай в трёх соснах, только не стой на месте, так что ли?
      -Выходит, что так, - смирно подтвердила Люба. - На месте только памятники стоят.
      - Что-то у меня голова раскалывается, - сказал Александр. - Давай хоть чаю попьём, что ли. Где у тебя вишневое варенье? То, моё любимое, протертое через сито...
      -В подполье лезть надо, - ответила Люба. - Завтра достану. А попьём-ка мы чайку с медом. Ты не против? Видишь, я от сладкого ещё толще стала. Натуральная бабища !
      - Ну и что? - откликнулся он, и глаза его засветились лаской. -Ты мне нравишься всякая...
      Люба поставила на плиту чайник, нарезала ломтями батон. Александр глядел, как ладно она двигается по кухне, отвечал на какие-то её вопросы, сам говорил всякую чепуху и на душе становилось всё теплее и теплее.
      Вдруг в подполье что-то стукнуло. Мейсон насторожился и запрыгнул на стул.
      - Что это? - спросил Александр. - Крысы завелись?
      - Нет, Суседка! - отозвалась Люба. - Домовиха у нас живёт. Иногда проказничает. Я страсть как её пугалась. Но добрые люди объяснили, что бояться суседки не надо. Она заботится о том, чтобы в доме всё было ладно...
      - Ну-ну, - качнул головой Александр. - Веришь в бабушкины сказки?
      В подполье снова что-то стукнуло, послышались осторожные быстрые шажки.
      - Чертовщина какая-то, - сказал Александр. - Надо будет мышеловку поставить.
      Люба молчала и улыбалась. Может, Суседка - это и правда вздор, выдумка, бабушкина сказка, галлюцинация, ерундовина с хреновиной, но ведь что-то же помогает выдерживать всю эту невыносимо трудную жизнь, расцвечивая её скупыми цветами радости и маленькими удачами. Наверное, в каждом доме существует свой незримый хранитель, только один старается сделать всё на совесть, а другой спит и ленится. Хорошо, что у неё, Любы, поселилась Суседка. Может, это она привела Саню домой?
      - Ай, глупая я, глупая! - забывшись, что не одна, вслух сказала Люба. Если бы на самом деле всё от Суседки зависело, - и осеклась, увидев мягкую улыбку Сани. - Ой, заговариваться стала! Видно, дело к пенсии идёт...
      - Старушечка ты моя ненаглядная, - сказал Александр. - Как же я виноват перед тобой!
      - И я - тоже...
      Мейсон, лежавший калачиком на стуле, потянулся, лениво лизнул пару раз бок и с удивлением уставился на хозяйку, которая припала к груди хозяина и отчего-то всхлипывала. По понятиям кота, всё у них было хорошо, и с чего бы это вдруг большуха расплакалась? А растерянный хозяин гладил её по спине и неловко повторял: "Ну, будет тебе..."
      Потом они долго пили чай. Причём, с хозяина сняли его мокрый свитер, а вместо него натянули теплую шерстяную рубашку от китайского гарнитура "Дружба" и укрыли плечи хозяйкиным платком из козьего пуха.
      - Тебе нужно хорошенько пропотеть, - говорила Люба. - Чтобы никакая зараза в теле не осталась, вышла бы вместе с потом. А то разболеешься, вон как грипп людей косит...
      - Всё нормально, Любаша, - отвечал Александр. - Это у меня нервная дрожь. Не от простуды...
      - Все болезни - от нервов, - говорила Люба. - Они ослабят организм и любая хворь в него как к себе домой зайдёт...
      -Да что ты меня как младенца укутала? - стеснялся Александр. - Придёт Валюшка, смеяться станет. Скажет: батя, мол, в детство впал...
      Валечку они, однако, не дождались. Чай их совсем сморил, и они, сидя на диване перед телевизором с чашками и вареньем-печеньем, как-то незаметно задремали. Мейсон попытался протиснуться между ними, очень уж он любил лежать посередине, но это у него не получилось, и тогда кот обиженно мяукнул. Люба сонно пошарила вокруг себя и, нащупав мягкую шёрстку, погладила её, но вскоре её рука лениво оторвалась от кота и свесилась с дивана.
      Любе привиделось, что она попала в какое-то спящее царство. Его заколдовал какой-то злой волшебник. Люди застыли как статуи, и все животные - спали, и даже деревья, цветы и трава не шевелились от ветерка, да и сам ветерок застыл, и облака словно прилепились к небу. Но кто-то незримый, ласково прикасаясь к уху Любаши, сладко шептал: " Не сохраняет ничто неизменным свой вид; обновляя вещи, одни из других возрождает обличья природа. Всё, что творится с тобой, - это испытанье тебе, не плачь понапрасну. Однажды и ты проснёшься, как эта принцесса..."
      И Люба увидела, как сказочная Принцесса открыла глаза, пробудилась и устремила лучезарный взгляд на поцеловавшего её Принца. Вместе они спустились по ступеням, и тогда проснулись Король и Королева, и весь королевский двор; и все смотрели друг на друга, никак не нарадуясь. Только вот Люба никак не могла понять, откуда же они могли знать, что проспали сто лет, кто им об этом сказал? А превращения продолжались: кони во дворе поднялись и встряхнули гривами; голуби на крыше высунули из-под крыльев свои маленькие головки, оглянулись вокруг и полетели через поле; снова поползли по стене мухи; ожило пламя на кухне, замерцало - и начал готовиться обед; снова зашипело жарящееся мясо; повар ударил поварёнка по уху, так что тот вскрикнул; а служанка, очнувшись, как ни в чём не бывало, закончила ощипывать цыплёнка.
      "Они проснулись, а ты ещё спишь, - говорил ласковый голос. - Может, ты тоже хотела бы проспать сто лет и очнуться от забытья в прекрасном, не знающем бед месте? Подумай только, что завтра хмурым серым утром ты побредёшь на работу, которую не любишь, да и как можно любить мыть посуду для больных, убирать за ними объедки, не выпускать из рук швабру в перерывах меж кормежкой? Неужели ты в юности мечтала об этом? Мечтала носить из больничного буфета кашки, супчики, жидкий чай..."
      Люба заткнула уши, чтобы не слышать этого ужасного ласкового голоса. Она видела, как Принц поднимает Принцессу на руки, и та смеётся, заливается счастливым смехом, а Король кружит Королеву в вальсе, и все вокруг донельзя довольны, и только старый шут, выглянув из-за трона, громко каркает: " Все счастливы, ура! Страна поголовно счастливых людей! Но, господа, на самом деле так не бывает..." И все отчего-то пугаются этих слов и отчаянно машут на него руками.
      А Люба, наблюдая всю эту картину сверху, подумала о том, что, может быть, завтра, вернувшись с работы, она уже не найдёт дома Александра. Он уйдёт к Ларисе, потому что страсть к ней выше его разума. А не уйдёт, так станет тосковать. Или не станет? Во всяком случае, что-то в нем изменится, и это изменение предстоит пережить им обоим. И, может быть, именно завтра наконец-то выдадут зарплату сразу за три месяца, и Люба даст себе отдых: не пойдёт торговать на рынок, а посидит дома, довяжет ту кофту, которую начала вязать ещё в сентябре, а вот уже и зима с весною скоро повстречаются...
      Чем закончился этот странный сон, Люба не запомнила. В полседьмого утра она открыла глаза, посмотрела в серое окно и, вздохнув, осторожно поднялась с дивана, чтобы не потревожить Александра. Он лежал на спине, закинув руки за голову, и, наверное, ему привиделось что-то весёлое: на губах дрожала улыбка, и казалось, что он вот-вот рассмеётся.
      Люба наклонилась к Александру и поцеловала его. Она уже и забыла, когда в последний раз делала это по утрам. Кажется, это было давным-давно, в первые годы их совместной жизни.
      Александр открыл глаза и, обняв её, сказал:
      - Ну, здравствуй, родная!
      Из цикла "Рассказы просто так"
      (Примечание для издателя: эти небольшие рассказы могут как бы "разбивать" большие тексты - их можно ставить в любой последовательности, как, впрочем, в любой последовательности можно размещать и все остальные тексты этой книги)
      ТЕХНИКА ЛЮБВИ
      - Я тебе скажу так: главное - техника! Нужно уметь обратить на себя внимание. Что? Это не ерунда, моя милая. Тут многое зависит от мастерства. Я маленькую историю расскажу, а ты сама делай выводы.
      Моя приятельница - интересная, приятная женщина - вдруг заинтересовалась одним молодым человеком. Как ни встретимся с ней, только и разговору: он сказал, он посмотрел, он подумал... "Элька, - говорю,- он же мужик, так в чем же дело, почему не реагирует на тебя? Может, у него не в порядке что?" А она: "Ты что? - и у виска пальцем вертит, в своем ли ты, мол, уме, что такое говоришь.- Не такой он! Все мужики такие, а он особенный! И смотрит не так, и смеется иначе, и вообще - стеснительный..." Я ей: "Спорим, что все они одинаковые?" Она: "И спорить не хочу..." "Как хочешь,- отвечаю,- только твои охи да вздохи ни к чему не приведут! Технику нужно знать, вот что!" Она: "Вот еще! Я на него посмотрю - и душа замрет..." "Хорошо,- говорю,- приходите как-нибудь ко мне вместе. Разберемся...
      И пришли они ко мне вечером. Я кофе сварила, канапе сделала - все по фирме, короче. Потом для виду спохватилась: "К соседке нужно сходить: мы с ней халат кроим. Вы уж извините, я на пятнадцать минут вас оставлю..."
      Оставила их, прихожу к соседке. "Извини,- говорю,- Клава, акцию по телефону провернуть хочу!" Набираю номер своего телефона. Элька трубку берет. "Ну,- говорю,- подружка, садимся в ступы и - на шабаш!" Она - пык, мык, что, мол, такое? Я ей: "Молчи! И повторяй за мной все, что я тебе скажу... Тамары нет дома, она у соседки. Это Эльвира говорит...." Она добросовестно повторяет. Я ей: "Выразительнее, Элька! Будто со знакомым мужиком говоришь, понимаешь? Ах, это вы, Игорь? Как же, помню, помню! Да, мы чудесно провели тот вечер... Вспоминаю... Нет, не могу. Я очень занята: работа, дом, работа... Вы будете у Тамары в следующую субботу? Не знаю... Может, и смогу... Не обещаю... До свидания, Игорь!"
      Повторяла она за мной, скажу тебе, искусно, ничего не скажешь! Положила я трубку, перекурила, минут через десять снова звоню: "Мать, ты прямо-таки на кочерге въехала, молодец! Снова повторяй за мной: "Здравствуйте!.. пауза... А я здесь случайно. Тамара вышла на несколько минут... А что ей передать? Меня хотели услышать?! Да что вы говорите! Неужели Илья Николаевич? А я вас и не узнала, богатым будете..." Хорошо шпарит, паузы выдерживает, прямо артистка! " Конечно, помню. Такой концерт, такой концерт! Особенно - Вивальди, божественно! Знаете, мороз по коже пробирал..." И так увлеклась, что я уже не успеваю ей подсказывать - Эльвира сама в роль вошла! "После концерта? - говорит.- Ах, это вы о прогулке?! Помню, помню. Такая ночь была звездная, и вы мне еще показали созвездие Орион. И стихи читали. Помните? "Вчера еще в глаза глядел..." Ну, конечно, чудесно было на курорте, еще бы! В общем-то, я не против... Но очень занята. Нет, наверное, в ближайшее время не смогу, извините. Хорошо. Я передам Тамаре..."
      Я ей кричу по телефону: "Подруга, трубку-то сразу не бросай! Сделай паузу и скажи застенчиво: "Я тоже..." Она повторила. И так вошла во вкус игры, что назвала номер своего рабочего телефона, попросила как-нибудь позвонить... Цирк!
      Короче, когда я назад вернулась, примечаю: Элька сидит порозовевшая, смущенная, а парень на нее с ин-те-ре-сом поглядывает. Раньше-то он ее за "своего парня" держал, женщины в ней не видел, а эти телефонные разговоры сделали полезное дело: как это, мол, я чуть не прошляпил такую девушку - ее мужчины по всему городу разыскивают, встретиться хотят, значит, в ней что-то есть...
      Я ведь мужскую психологию изучила, будь спок! Каждый думает о другом: "А почему не я на его месте оказался?" Что-то вроде соперничества у них появляется... Ушли они от меня. На другое утро Элька звонит: "Тамара! Он мне объяснился!" А я ей: "Ну, что я говорила?! Главное - техника!" Она: "Ой, какая ты умница! Он такой славный, добрый..."
      И завертелось у них, бог ты мой! Чудненький роман вышел - ни в каких книжках о таком не прочитаешь. И что ты думаешь, она, Матрена эдакая, больше ко мне не обращалась за советом: как будет, говорит, так и будет... Я ей: "Технику применяй!" Она: "Какая техника! Хватит дурить ему голову! Зачем я буду притворяться?" И в конце концов, когда дело у них до ЗАГСа дошло, он вдруг заявляет: "Я, конечно, не хочу быть взломщиком твоей души, но мне очень не понравились те разговоры, что ты у Тамары вела по телефону. Сколько их у тебя до меня было, а?.." Ну и запел, и запел в том же ключе... А я так думаю: он перегорел - ослепился на миг, зажегся, а огонь надо постоянно поддерживать. Сама пойми: страсти, эмоции - тонкое дело, по технике, их нужно накаливать, накаливать, накаливать, иначе - тю-тю, улетят воробышками!
      Элька повела себя как обыкновенная влюбленная овца - без расчета, без мыслей. А вот если бы технику применила, был бы у нее в углу перед телевизором мужик, никуда бы не делся! Так вот, если будешь меня слушаться, научу, как поступить с твоим-то...
      Значит, приходите вы ко мне вечером... Впрочем, дальше дело не твое. Дальше - техника!
      ЛЮБОВЬ ВТРОЁМ, или ЦВЕТЫ ПАРИЖА
      В корзине остался один Черныш - лопоухий, невзрачный кролик. Он был просто неприлично худенький: одни уши, усы и большие круглые глаза - они поблескивали, как медные пятаки, начищенные войлоком. Это бесовское посверкиванье зрачков, видно, и отпугивало покупателей. Андрей уже и цену сбавил, даже написал ее - "Кролик, 70 рублей" - на картонном клочке, чтобы все видели: недорого, можно сказать, почти даром отдает Черныша. Но почему-то никто не хотел его покупать. А вот Белянку почти сразу взяли; и Невесту, толстую крольчиху на сносях, тоже быстро купили; Звездочку забрали вместе с Маркизом - они одной породы, шиншиллы, оба большие чистюли, аккуратные, совсем ручные: протянешь ладонь - тут же, отталкивая один другого мордочками, тыкаются в пятерню, покусывают пальцы, выпрашивая угощение,- очень любят капустные кочерыжки, ботву свеклы или морковки: деликатно отгрызут кусочек или оторвут немного зелени, сосредоточенно похрумтят, опять откусят, смешно топорща усы...
      - Купи! Хочу зайчика! Смотри, какой он худенький! У него аппетита нет. Мы оба безаппетитные. А вместе - поправимся. Купи-и-и-и!
      Мальчик тараторил без передышки - завелся, как долгоиграющая пластинка. И, упираясь, тянул мамашу за руку к корзине с Чернышом. А может, и не мамашу, а старшую сестру. Высокой девице (Господи, ноги из шеи растут, черт побори!) на вид лет девятнадцать, ну ладно - может, двадцать, не больше. Глаза в пол-лица - широкие, открытые, серо-голубые, так и светятся, а вот губы - узкие, заносчивые, какие-то холодные. "Не купит,- решил Андрей.Такая фря и кошку-то держать не станет - за ней ведь убирать надо. Руки испортит. Пальцы длинные, ухоженные, маникюр, кольца. Наверно, и полов-то сама не моет..."
      Но девица небрежно повела плечиком, будто надоедливую муху согнала, шикнула на мальчонку: будет, мол, клянчить - надоел,- и улыбнулась Андрею:
      - Почем ваш Черныш? Андрей даже растерялся: откуда она знает, как зовут кролика?
      - Написано же: семьдесят рублей,- показал Андрей на бумажку. И не удержался, спросил: - А как вы узнали его имя?
      - Очень просто,- откликнулась девица.- Обычный психологический стереотип: пушистый - значит Пушок, белый - непременно Беляш, Беляк или Снежинка, а черный - тут и думать нечего: Черныш...
      - Купи Черныша! - заканючил мальчишка.- Он такой хорошенький!
      - Ладно, куплю,- сказала девица.- Отвезем его на дачу, посадим в клетку. Только, чур, будешь ухаживать за ним сам...
      - А он "Вискас" ест? - спросил мальчик.- Или только морковку?
      - Нет, он ест траву,- сказал Андрей.- И морковку, если она у вас на даче растет.
      - Ага,- радостно закивал мальчик.- У нас морковки целая грядка! Я ее ему скормлю...
      - Я и сама люблю морковку,- огрызнулась девица. - Будешь рвать ему траву, веточки. Будешь?
      - Конечно, - закивал мальчишка.- Только возьми Черныша! Девица небрежно вытащила из сумочки кошелек, пересчитала наличность н вздохнула:
      - Всего пятьдесят рублей. Не хватает на кролика.
      - Да ладно, чего уж там! Берите Черныша, прямо в этой корзине и берите. На первых порах будет в ней жить...
      Андрей так обрадовался, что наконец-то нашелся покупатель, что особенно этого и не скрывал. Да и неплохо, что Черныш пополет, судя по всему.в интеллигентную семью. По крайней мере, хоть берут его не на мясо. Мальчишка, правда, мучить будет - это как пить дать, но Черныш пару раз взбрыкнет задними лапами, оцарапает - и мальчонка отстанет, не будет понапрасну за уши таскать и усы дергать.
      Девица отдала деньги, тряхнула волосами, перехваченными разноцветной тесемочкой,- "конский хвост" сверкнул тяжелым золотым отливом,- подхватила корзинку и неторопливо двинулась к выходу. Там на деревянных ящиках из-под бутылок с газировкой сидели горластые цыганки: "Покупайте жвачку! А кому сигареты? Сигареты, папиросы!"
      Цветастыми, одна на другой, юбками они напоминали кукол, которых садят на заварной чайник, чтобы настой получался ароматнее и гуще. Разве что у кукол не было матерчатых "набрюшников", куда темноволосые и золотозубые красавицы складывали выручку.