Но Борихин при всей его кажущейся простоте был вовсе не из тех, кого легко провести на мякине. Он чуть исподлобья посмотрел собеседнику в глаза и криво усмехнулся:
      - Не нужно, Олег, я же все понимаю. И так стараюсь денег у вашего друга не брать. А то хорош сыщик получается: год прошел, а я с чем был, с тем и остался. Но вы погодите меня презирать...
      - Какое я имею право вас презирать? - уже вполне искренне вставил Пожарский.
      Но Борихин не был настроен играть в поддавки.
      - Имеете, сами знаете, - он помолчал немного, а потом медленно, с паузами, как говорят о наболевшем, продолжал: - Но дела этого я не брошу... Не могу бросить... Так что просто прошу: дайте еще немного времени... Я его найду, я чувствую... Можете, конечно, не верить, но...
      В кармане Игоря Борисовича к великому облегчению вконец смущенного Пожарского замурлыкал мобильный телефон.
      - Извините, - бросил Борихин Олегу и ответил на вызов: - Алло... Да, Семен Аркадьевич, еще раз здравствуйте... Правда? И что?.. Не по телефону?.. Нет, сегодня, боюсь, не получится, - он оглянулся на остальных и понизил голос: - Понимаете - неудобно. Такой день, меня пригласили... Завтра с утра - прямо к вам! Конечно, Семен Аркадьевич...
      Они направились к обелискам. Толстый по еле заметной тропинке неуверенно шагал впереди, то и дело поглядывая себе поде ноги. Два слоноподобных охранника пристроились по бокам, готовые в любой момент подхватить шефа. У гранитных плит Толстый, ничуть не заботясь о сохранности дорогого костюма, опустился прямо в траву и облегченно привалился к камню, на котором было выбито имя Буржуя. Один из охранников направился к джипу и вскоре вернулся с корзинами, наполненными снедью и выпивкой.
      Поминальный обед был в разгаре, когда вдалеке показалось облако пыли.
      - Ну что, - как раз поднимал очередную рюмку Toлстый, - помянем по обычаю в третий раз?
      - Толстый, любимый, у тебя это уже восьмая будет, - мягко упрекнула его Вера.
      - Правда? А я ни в одном глазу. Не берет...
      - Ну, тебя не берет - дай людям передохнуть. Мы же никуда не спешим, правда?
      - Что правда - то правда. Нам спешить некуда, - согласился Толстый и послушно опустил наполненную рюмку.
      Из клубов пыли, приблизившихся к самой границе участка, вынырнуло городское такси, что заставило телохранителей заметно напрячься. Но тревога оказалась ложной: из машины выбрался смущенный доктор Костя.
      - Здравствуйте, - виновато проговорил он, рысцой подбежав к собравшимся. - Извините, что опоздал, да еще в такой день. Я прямо из аэропорта.
      - О, доктор, - по-детски обрадовался Толстый, сфокусировав взгляд на вновь прибывшем. - Вот вы со мной выпьете заупокойную. А то тут люди передохнуть хотят...
      - Вы знаете, с удовольствием! После этих испытаний таможне... Хотя о чем я! Извините. Такой день... Вообще стыдно думать о житейских мелочах перед лицом вечности, так ведь?
      Толстый, даже не привстав, выпростал руку, ухватил Константина за рукав и аккуратно приземлил его рядом с собой
      - Садитесь, доктор. В ногах правды нет.
      - Знаете, - философски заметил Костя, приняв от охранника полную рюмку текилы и дольку лимона, - я все больше убеждаюсь, что правды вообще нет.
      Солнце уже заметно склонилось к горизонту, когда Вера незаметно кивнула охранникам. Предстоял еще ужин в ресторане для более широкого круга желавших помянуть Буржуя и его семью. Следовало сворачиваться.
      Телохранители послушно засуетились: стали собирать в корзины остатки съестного, принесли из машин роскошные букеты и оставили их у надгробий, оторвали от Толстого заупрямившегося Костика, который желал еще спеть. И если бы не все эти хлопоты, то кто-нибудь из ребят с их наметанным взглядом наверняка заметил бы, как на опушке левады блеснула в лучах предвечернего солнца тонированная оптика.
      Готовясь к встрече с заместителем министра, Воскресенский просматривал материалы, необходимые ему для предстоящего разговора. В дверь постучали.
      - Можно, Алексей Степанович? - В проеме показалась секретарша.
      - Конечно, Аллочка.
      - Мишуков уже выехал. Вот папки, которые вы просили. Что-нибудь еще?
      - Да. Пожалуйста, принесите мне данные о финансовых проводках за последние два месяца.
      - Сейчас сделаю, - девушка направилась к двери.
      - Только, Алла...
      - Что, Алексей Степанович?
      - Пожарского сегодня нет. Данные эти, как бы вам сказать... Для внутреннего пользования. Сможете согнать сами?
      - Думаю, да, Алексей Степанович. Мне показывали...
      - Постарайтесь, чтобы они никому не попались на глаза.
      Поминальный вечер в "Круглой башне", ресторане, открытом в одном из фортификационных сооружений старой Печерской крепости, уже давно миновал стадию официальных речей. Настало время неформального общения, и, как всегда на этом этапе, гости, сидевшие за общим столом, разбились на группки и вели какие-то свои, сепаратные разговоры.
      Толстый взобрался на сцену и тихо пел, зажав в огромном кулачище потерявшийся в нем микрофон. Музыканты негромко подыгрывали. Эту старинную казацкую поминальную песню очень любила Амина. "Дай же, дивчыно, хустыну. Можэ, я в бою загину. Темной ночи накрыють очи - легше в могили спочыну", хрипловатым, но очень верным баритоном выводил Толстый.
      В дальнем углу стола немного пришедший в себя доктор Костя втолковывал Вере:
      - Поймите, Вера, я же не хирург. Возможно, характер внутренних повреждений таков, что...
      - Да какие повреждения! - Вера не дала ему договорить и в сердцах махнула рукой. - Толстый здоров, как носорог! Просто такое впечатление, что он в это сам не верит. Ходит хромая, а забудется - чуть не бежит. Словно сам себе боится сказать: "Я сильный". К тому же пить начал.
      - Да, пить начал, это я успел заметить, - Костя непроизвольно икнул и смущенно извинился.
      Но Вера, похоже, и не заметила ничего. Она торопилась выложить доктору все, что накопилось на душе:
      - Нет, он и раньше мог ведро этой текилы выпить. Особенно на пару с Буржуем. Но не каждый же день! И потом - раньше он хоть "Сникерсом" закусывал, а с тех пор как сладкое есть перестал...
      - Вот то, что не кушает сладкого, - очень нехороший симптом, многозначительно покивал головой Костя. - Очень!
      - По вечерам начал пьяный на машине кататься, - продолжала Вера, не слишком-то прислушиваясь к репликам собеседника. - Чуть не каждый день. Ночью не спит. А если спит, то бредит.
      - Бредит? Ну-ка, это интересно, - взыграл в докторе профессионал.
      - Это, доктор, страшно, а не интересно. Он с Буржуем разговаривает. Причем так, словно тот живой. Новости ему последние рассказывает, говорит, что со мной все в порядке.
      - Может быть, вы и правы. Вера, - раздумчиво проговорил Костя. Нужно бы показать Анатолия Анатольевича Марии-Стефании.
      - Ой, что вы! Он не поедет. Он ведьм еще с детства боится. Да еще вся эта история с Буржуем началась с гадалки... Нет, - Вера вздохнула, - не поедет.
      - Преодоление временных страхов, восстановление уверенности в себе - этим как раз пани Стефа владеет в совершенстве. Так что мой вам совет: убедите мужа. Я могу за ним заехать, если хотите...
      Вера со вновь проснувшейся надеждой взглянула на доктора:
      - Ой, пожалуйста, с вами он, может, и поедет...
      Тем временем в противоположном конце стола, ближе к двери, угрюмый Борихин вновь сражался со своим мобильником.
      - Да слышу, слышу, что это ты, - громким раздраженным шепотом внушал он микрофону. - Качество связи дивное - не спутаешь... Что?! Что?! Да не слышу я ни черта!.. Не могу я выйти, неудобно... На какую лестницу? Ты из автомата можешь перезвонить?
      Как раз в этот момент Толстый закончил песню и что-то шепнул музыкантам. Те грянули нечто разухабистое, с цыганщиной. Борихин досадливо поморщился и, заткнув второе ухо, прислушался к голосу в трубке, но, видимо, и это не помогло.
      - Что?! - уже во весь голос гаркнул он в микрофон, а потом добавил чуть потише: - Ладно, подожди, - и направился к выходу из зала.
      Толстый, вполне довольный собой и тем количеством децибелов, которые извлекали из своей аппаратуры музыканты, одобрительно покивал головой и - не без помощи охранника - спустился со сцены. Оказавшись в центре зала, он поднял руку, чтобы привлечь всеобщее внимание, и, перекрикивая оглушительный романс, заявил:
      - Ну, ребятки, пейте, закусывайте... Пусть нашим там веселее будет. А я, наверно, проветрюсь... - и с этими словами он в сопровождении привычного конвоя устремился к той же двери, за которой минуту назад исчез Борихин.
      - Толстый, любимый, ты же пьян, - попыталась остановить его Вера.
      - Вот я и говорю - проветриться надо, - благодушно подытожил Толстый.
      - Любимый, не надо. Ну не сегодня, ладно? Я тебя прошу...
      Но Толстый пребывал уже в том состоянии, когда не прислушиваются ни к чьим доводам. Даже к доводам любимой жены...
      На полутемной лестнице в эту самую минуту Борихин, прислонившись плечом к колонне, отчитывал кого-то:
      - Слушай, еще раз услышу от тебя слово "сюрприз" - уволю к чертовой матери, - громыхал он в трубку. - Можешь потом обижаться...
      У него за спиной из полумрака выплыла неясная тень. Совершенно неслышно она придвинулась поближе и замерла за колонной, у которой стоял сыщик. В ее руках вдруг возник вполне материальный пистолет, на ствол которого был навинчен глушитель. Потом пистолет стал неспешно, зловеще подниматься...
      - Да не будь ты мальчишкой, Василий! - продолжал распекать своего помощника ничего не подозревающий Борихин. - Позвонил - так рассказывай.
      Глушитель почти уперся сыщику в затылок. Палец в черной перчатке начал медленно, чтобы не щелкнул, взводить курок.
      Дверь, ведущая из зала, с грохотом распахнулась, и со словами "Верунь, я недолго, честное слово!" на пороге возник Толстый в сопровождении своих громил. Рука с пистолетом едва уловимым промельком отпрянула назад. Секунду спустя, никем не замеченная, тень растворилась в темноте.
      - Все, хватит, Василий, - в присутствии посторонних Борихин явно не желал продолжать препирательства с дерзким мальчишкой. - Завтра в восемь на работе! Доложишь в письменном виде, как положено... Да нет, не издеваюсь. Все, привет.
      Толстый, не очень уверенно, но целенаправленно двигаясь к выходу из ресторана, на полпути остановился и строго поглядел на своих телохранителей:
      - Все, дальше я сам.
      - Анатолий Анатольевич... - начал было старший из охранников.
      - Ну что, неясно сказано, что ли? Вот, - палец Толстого указал на Борихина. - Сыщика нашего охраняйте. Головой отвечаете! - Толстый подмигнул не слишком обрадованному ролью громоотвода капитану.
      Тот только пожал плечами и зашагал в зал. Его почетный караул, то и дело оглядываясь, дисциплинированно последовал за ним. Толстый исчез за входной дверью ресторана.
      На поляну с печальными обелисками в центре падал теперь лунный свет. В нем вдруг возникла расплывчатая фигура, приближавшаяся к надгробьям со стороны левады. Месяц, светивший из-за спины фигуры и то и дело скрывавшийся за облаками, вычерчивал только неясный силуэт и оставлял в тени лицо приближавшегося. Фигура подошла к надгробной плите Амины и небрежно, ногой, смахнула с нее корзину с цветами, оставленными днем. На их место пришедший положил огромную охапку белых роз. Постояв молча над могилой, фигура направилась к обелиску с именем Буржуя, но здесь задержалась только для того, чтобы вытереть о кромку могильной плиты налипшую на подошвы грязь. Потом фигура снова исчезла за опушкой левады.
      То и дело спотыкаясь и сопровождая каждый промах чертыханьем, Толстый добрел до своего джипа, отключил сигнализацию и завел двигатель. Машина тронулась с места, благополучно выехала со стоянки и выбралась на широкий бульвар. Сразу за ней со стоянки выполз еще один автомобиль с погашенными фарами. Ближний свет загорелся в нем только на бульваре. Как приклеенный, автомобиль следовал за джипом Толстого, а тот, поглощенный управлением своей мощной "телегой", ничего не замечал.
      Несмотря на свое состояние, Толстый вел машину на удивление уверенно и ровно через час оказался далеко за городом. Джип остановился у мрачного особняка, чем-то напоминавшего средневековый замок. За окнами строения было темно.
      Толстый поднялся на крыльцо, толкнул легко поддавшуюся дверь и вошел в дом. Судя по тому, как уверенно oн ориентировался в полной темноте, это место Толстому была хорошо знакомо. Остановился он в большом зале со стеклянным фонарем вместо потолка. Здесь на столе стояла горящая керосиновая лампа, которая бросала слабые отсвет на задернутые тяжелыми шторами окна, затянутые пыльными драпировками стены, покосившийся мольберт в углу. Судя по всему, когда-то это помещение служило мастерской какому-то художнику, но сейчас на всем лежала печать заброшенности.
      Толстый подошел к столу, бросил на него бумажный парт - похоже с провизией, - который он принес из машины пододвинул поближе к слабому свету кресло и устало пухнул в него. Так, в полной неподвижности, он просидел минут пять. Драпировки за его спиной едва заметно колыхнулись, а потом решительно отодвинулись, взметнув изрядное облачко пыли.
      Когда на плечо Толстого легла рука подошедшего сзади человека, он даже не вздрогнул.
      - На панихиде нажрались, господин генеральный директор? - раздался голос за высокой спинкой кресла.
      - На ней, родимой, - грустно улыбнулся Толстый. Помедлив несколько мгновений, словно собирался с силами, он тяжело встал и повернулся лицом к говорившему.
      Перед ним стоял Буржуй.
      - Привет, покойничек!
      ГЛАВА 3
      Солнечный луч, проникший в щель жалюзи, медленно полз по роскошному ковру огромной спальни. Вот он уткнулся в орехового дерева спинку необъятной кровати, остановился на секунду и двинулся вверх. Достигнув края спинки, луч перевалил через кромку, резко метнулся вперед и, преодолев шелковый океан простыни, застыл на широченной, украшенной рваным шрамом спине лежавшего в кровати человека.
      Толстый приоткрыл один глаз и осторожно пошевелился. Не спал он уже давно, но, пока рядом была Вера, успешно притворялся спящим, чтобы не расстраивать боевую подругу. Теперь откуда-то издалека, из кухни, едва доносилось позвякивание посуды - жена готовила завтрак. У Толстого все не шел из головы ночной разговор с Буржуем в заброшенном особняке Кудлы. О нем напомнил и запах свежежаренного кофе, уже разнесшийся по квартире.
      ...Они сидели у зажженного вопреки всем законам конспирации камина и молча попивали сваренный на угольях кофе.
      - Ненавижу этот дом, - произнес наконец Буржуй, задумчиво глядя в огонь.
      - Я, может, не очень умный, но никак не пойму, чего ты вообще здесь забыл.
      Толстый подождал немного, надеясь на ответ, но, поскольку друг вообще никак не откликнулся, сменил тему, а заодно и тональность начинавшегося разговора:
      - Ну, выкладывай, как там Америка. В Диснейленде был?
      Но Буржуй шутку не поддержал.
      - Знаешь, я Штаты возненавидел, - подавленно проговорил он. - А ведь раньше любил. Нью-Йорк особенно, ты знаешь. Но теперь они для меня просто огромная страна, миллионы людей с ненастоящими улыбками и ощущением беспомощности. Я ведь его не нашел...
      Но Толстый утешить друга не пожелал:
      - Да ну? Я чего-то так и решил.
      - Нечего издеваться, - обозлился Буржуй. - Первый месяц я был уверен, я чувствовал, что иду по его следу. Я переезжал из города в город, звонил в сотни дверей, и каждый раз мне казалось - сейчас я войду, он поднимет на меня свои рыбьи глаза, и все будет кончено. Или я его, или он меня.
      - Еще чего! - с непосредственностью крепко подвыпившего человека хмыкнул Толстый. - Он - тебя!
      Буржуй поднял на друга внимательные глаза:
      - Толстый, пей кофе, я тебя прошу. Убьешься когда-нибудь. Зачем было вообще так нажираться?
      - Да не нажрался я, не нажрался, - с тоской протянул Толстый, так, выпил немного. А ты думаешь, мне легко? Мне этот год - за десять!
      Буржуй поворошил уголья в камине.
      - Год... Целый год... - в отчаянии проговорил он.
      - Слушай, Буржуй, надо завязывать с этим делом, - взмолился Толстый. - Год по стране Чингачгука шастал теперь в этой халабуде засел. А что толку? Я скоро мозгами поеду от тоски. Я вообще - врать особенно не того, а последнее время и вовсе невмоготу стало. От Верки глаза прячу.
      - Как она?
      - Сам-то как думаешь? Другая баба давно свихнулась бы. А она ничего - держится. Еще и меня, инвалида, держит.
      - Ладно тебе! Инвалид нашелся...
      - Да не обо мне речь. Хватит тебе по чужбинам шастать, плакать в подушки отелей. Хорошо было придумано, да не сработало, - Толстый раздраженно поколотил ложечкой о стенки уже пустой чашки, нерешительно посмотрел на друга но все же спросил: - Буржуй, а ты никогда не думал... Может, это был не он? Ну не Кудла?
      - Не знаю, - безнадежно вздохнул Буржуй. - Теперь уже не знаю. Но ты-то носишь в теле его железки...
      - Я - да. Только речь сейчас не обо мне, - упрямо повторил Толстый. - Мне-то еще ничего. Я хоть знаю, что ты живой. А Вера, Олежек? Они же сегодня, между прочим, и тебя поминали! Свечи за упокой ставили! Ничего себе жуть, да? В общем, - Толстый решительно рубанул воздух рукой, - пора тебе выбираться из пещеры, Буржуй. Ты здесь полжизни проберложить можешь и все равно ничего не узнаешь.
      - Слушай, - вспомнил вдруг Коваленко, - а что Борихин?
      Толстый пожал плечами.
      - Борихин? Ничего. Я так понимаю - у него тоже дубль-пусто.
      - Ничего себе! Год! Год прошел!!! Ты за что ему платишь?
      - Да старается мужик, - вступился за сыщика Толстый. - Правда, старается, это ж видно. Переживает.
      - Не переживать, а работать надо. Убийцу ловить!
      - Да это ясно, - поскреб в затылке Толстый. - Он того... В общем, на месте не сидит. Да и друг из ментов - кажись, майор - ему неофициально помогает, он же теперь без ксивы, сам понимаешь. А вообще-то менты ему мешают. Они-то дело давно закрыли, думают - это ты...
      - Что, до сих пор думают? Дебилы!
      - А что им еще думать? Все сгорело, один труп опознан как твой...
      - Вот этого я совсем не понимаю.
      - Да я вообще ничего не понимаю, - в сердцах сплюнул Толстый, а потом неожиданно улыбнулся. - Знаешь, иногда забудусь под утро - и так легко становится. Кажется - все как раньше. У тебя так не бывает?
      - Нет, - жестко ответил Буржуй и поднялся. - Все, дружище, давай двигай.
      - Может, прямо сейчас вместе и рванем, а? - без особой надежды спросил Толстый. - Верка точно не спит - ждет.
      - Рехнулся, да?
      - А чего?
      - В день поминок, на ночь глядя. "Здрасьте, сестричка!" Что, хочешь овдоветь молодым?
      - Все равно же тебе рано или поздно всплыть придется.
      - Придется, придется. Кстати, ментам тоже многое объяснять придется, так что Варламова далеко не отпускай. Ну пойдем. Я тебя в транспорт погружу.
      У темного крыльца они обнялись на прощанье, и Толстый взгромоздился на сиденье. Уже включив двигатель, oн опустил стекло и подмигнул Буржую:
      - Знаешь, друг, а ведь мы его, гада, все равно поймаем. Правда.
      И очень серьезно Буржуй кивнул в ответ:
      - Я знаю. Я за этот год чувствовать научился. Как волки чувствуют. Он вообще где-то близко...
      - Любимый! Э-эй! Просыпайся. Такой большой - и такой соня.
      Голос жены, неслышно вошедшей с подносом в комнату, вырвал Толстого не то из воспоминаний, не то из полудремы. Вера поставила поднос на тумбочку, присела на кровать и взъерошила Толстому волосы. Тот сладко потянулся, точно сию вот только минутку очнулся от глубокого сна, поинтересовался:
      - Который час?
      - Самое время, Толстый, - Вера протянула мужу дымящуюся чашку.
      Манерно отставив мизинец, гигант продегустировал напиток, томно закатил глаза и крякнул вполне по-рабоче-крестьянски:
      - Ух, хорошо!
      - Ты не забыл, что вчера обещал? - невинно поинтересовалась Вера.
      По лицу Толстого заметно было, что он лихорадочно перебирает в голове события вчерашнего дня, чтобы вспомнить какие такие обещания успел надавать любимой жене. Не вспоминалось ничего. Для оттяжки времени он пустился на хитрость и задал уточняющий вопрос:
      - Кому обещал?
      - Мне, любимый, мне. Твои обещания остальным женщинам меня не волнуют, можешь их цинично обманывать.
      - Каким еще женщинам? - потрясенный столь гнусной клеветой, Толстый схватился за сердце. - Это все вранье!
      - Другая на моем месте сейчас бы придралась к словам.
      - Так я же не на другой женился, а на тебе, - широко улыбнулся Толстый.
      - И правильно сделал. Кстати, у тебя из кармана пиджака обертка "Сникерса" торчит.
      - Враги подкинули. Завистники. Никому верить нельзя, - выпучив для убедительности глаза, принялся отпираться Толстый. Потом приобнял Веру и поинтересовался как бы невзначай: - Слушай, а чего я это... обещал?
      Вера очень-очень ласково поглядела мужу в глаза, взяла его за руку и проговорила умильно:
      - Ты обещал сегодня вечером поехать на сеанс к Марии-Стефании.
      Тут уж глаза у Толстого полезли из орбит без всякого притворства. Он? К ворожке? Да быть такого не может!
      - Чего? Что за бред? Когда это я такое обещал? - растерянно залепетал гигант, но тут взгляд его остановился на смеющемся лице жены, и он одним движением повалил ее на спину, всем своим весом прижав к матрасу. - Вот сейчас кое-кто получит за вранье!
      - Толстый! Ай! Пусти! - в притворном ужасе вопила Вера.
      - Не пущу. Будешь знать, как обманывать сонного мужа! Думаешь, если я вчера спиртного пригубил, так ничего не помню? Вот погоди, я Буржую пожалуюсь...
      Вера под ним сдавленно ойкнула. Тут только Толстый сообразил, что опять проговорился, опять испугал жену. Он как-то сразу сник, обмяк. Вера без труда вывернулась из-под него и встала с кровати. Улыбка медленно стаивала с ее лица, она смотрела на мужа с такой жалостью, с таким отчаянием, что тот даже поежился.
      - Толстый, - проговорила наконец Вера. - Там, на кухне, рюмка текилы. Пойди похмелись.
      Анатолий Анатольевич Толстов поднял на супругу виноватые глаза и предпринял робкую попытку оправдаться:
      - Да нет, я... В астральном смысле...
      - А я в прямом, - отрезала Вера. - Легче станет.
      - Ты же знаешь - я не похмеляюсь.
      - Чем пугать меня, лучше бы похмелялся.
      Толстый встал с кровати, подошел к жене, нежно ее облапил и принялся раскачивать, будто убаюкивая.
      - Да я не пугаю. Вырвалось просто, - примирительно проговорил он. - Ну извини. Что я, специально, что ли?
      - Извиню, если поедешь к Стефании. Костя за тобой заедет.
      Толстый невольно разомкнул руки и отступил на шаг. Несколько секунд он простоял, переваривая услышанное, а потом чуть ли не подобострастно заглянул Вере в глаза. Он надеялся увидеть в них лукавинку, веселый огонек, который означав бы, что ее слова - шутка и ничего более. Вот сейчас она дурашливо шлепнет его ладонью по груди и расхохочется...
      Вере было безумно жаль этого огромного ребенка, своего мужа, который если и боялся чего в жизни, так это ведьм, колдуний, гадалок, черных кошек и прочей чертовщины. Еще одно мгновение ей захотелось отступиться, пощадить его такого сильного и такого испуганного. Но тут она вспомнила прежнего Толстого и решилась. В ответ на жалобный взгляд мужа она твердо посмотрела ему в глаза. Толстый все понял.
      - Да не поеду я к ведьме! Я ее боюсь! - Он обиженно отвернулся. Что тебе за удовольствие издеваться над человеком?
      Вера шагнула вперед и прижалась к широкой спине.
      - Толстый, милый, ты же не хуже меня понимаешь, что надо что-то делать. Я бы ради тебя, ради нас не только к Стефании - к Бабе Яге в ножки пала. Так дальше нельзя Я хочу, чтобы ты снова стал прежним, чтобы ты просто-напросто вспомнил себя.
      Толстый, стоявший до этого каменным изваянием, едва заметно пошевелился.
      - Ага! - все еще обиженно проговорил он. - Она что, Стефания твоя, пули из меня повыковыривает? Хирурги старались - не вышло!
      - Не знаю. Стефа разберется. Да мне Костя о ней чудеса рассказывал, если хочешь знать!
      - Вот-вот - чудеса, - с готовностью подхватил большой ребенок. - Я только услышу о них, мне под одеяло залезть хочется.
      - Трусишка. Ну хочешь - я с тобой поеду?
      - Нет уж! - такую жертву со стороны жены Толстый, несмотря на все его страхи, принять не мог и не хотел. - Держись от этой мерзости подальше. Лучше я сам.
      - Честно? Поедешь? - обрадовалась Вера.
      - Да что - обязательно сегодня, что ли? - заныл Толстый, но в голосе его уже чувствовалась обреченность: он понимал, что помилования ему не дождаться.
      - А чего откладывать? - дожимала его любимая жена. - Ну, говори: "Обещаю".
      - Ну... В общем... - промычал Толстый. И именно в этот момент зазвонил телефон.
      - О, телефон! - передал жене благую весть воспрянувший духом Толстый. - Пусти, Верунчик, - он легко отодвинул подругу в сторону, схватил трубку и радостно рявкнул: - Алло!.. Да, я... Привет, Борисыч!.. Что?! А это точно? Может, ошибка?
      Мельком взглянув на Веру, он нажал кнопку динамика, чтобы и она слышала разговор. В комнату проник хрипловатый басок Борихина:
      - Да нет, не может. Он это. Василий его даже сфотографировал на всякий случай. Вы с нами поедете или мы сами?
      - Как это сами?! - возмутился Толстый. - Я уже еду! Давайте через двадцать минут возле офиса. - Он положил трубку и попросил жену: - Верунь, звони ребятам, пусть уже выезжают. Я хоть физиономию сполосну.
      Он бодрой рысцой припустил к ванной. Вера, так ничего и не понявшая из услышанного разговора, тревожно бросила ему в спину:
      - Что-то случилось?
      - Гость объявился, - махнул рукой Толстый. - Один из тех, кого давно ждали.
      Пожарский, лишь год назад получивший водительские права, да к тому же и по характеру человек аккуратный, за рулем особо не лихачил. Но год шоферского стажа - этап опасный. На смену страху и осторожности первых месяцев за рулем приходит иллюзия уверенности, а это штука опасная.
      На обычном маршруте от дома к работе Олег уже давно успел изучить каждый знак и каждую выбоину. Дорога не таила никаких сюрпризов, и он позволил своему сознанию не то чтобы отвлечься, а как-то расслоиться. Часть его следила за дорогой, за педалями, рычагом и рулем, вторая же была погружена в невеселые думы о вчерашней годовщине, о Толстом...
      Когда впереди, чуть ли не перед капотом машины, показалось неожиданное препятствие, сработал навык: нога автоматически перелетела на педаль тормоза и вдавила ее в пол, руки вывернули руль в сторону. Теперь сознание автоматически фиксировало противный визг трущейся об асфальт резины, надвигающееся, как в замедленной съемке, препятствие. Сознание вопило: это человек! Девушка! Автомобиля едва ощутимо тряхнуло, и он остановился.
      В шоке Пожарский еще несколько мгновений оставался за рулем, а потом распахнул дверцу и бросился к пострадавшей. Вокруг уже собирались люди, сыпались комментариям
      - Ездят - на дорогу не смотрят!
      - Выдают права кому попало...
      - Да она ему сама прямо под колеса прыгнула, коз-за!
      Пожарский, растолкав зевак, подскочил к девушке и дрогнувшим голосом спросил:
      - Вы... Вы живы?
      Вопрос прозвучал нелепо: девушка не лежала неподвижно на асфальте, а сидела и, ухватившись одной рукой за бампер, второй поспешно оправляла высоко задравшуюся юбку
      - Кажется, да... Извините, я не хотела... Помогите мне встать, пожалуйста.
      Пожарский подхватил девушку и поднял на ноги. Потом, совершенно непроизвольно, принялся ее ощупывать: голову, руки, ноги. Вдруг девушка оттолкнула его. Сначала Олег удивился, но тут же запоздало покраснел. Еще не придя в себя, он как-то не до конца осознавал, кто перед ним. Главным в тот момент было другое: жива ли, цела ли. Теперь ему стало ясно: перед ним девушка. Красивая девушка! Очень красивая девушка!!!
      Смущаясь и запинаясь, Олег предложил отвезти ее в больницу - мало ли что! Девушка сделала несколько шагов, прислушалась к своим ощущениям и отказалась - она в полном порядке.
      - Все равно лучше съездить в больницу. На всякий случай, настаивал Пожарский.
      - Не надо, правда. Ничего не болит. Просто испугалась. Пойду выпью чего-нибудь, а то и правда трясусь.
      - Пойдемте, я вас угощу, - решился Олег.
      - Да что вы, я и так вас задержала, - девушка тоже отвечала механически, еще не придя в себя.
      - Извините, вас как зовут?
      - Что? А, Лиза, - представилась девушка.
      - Я - Олег. Садитесь в машину, Лиза.
      Где-то, когда-то Пожарский вычитал, что лучший способ в чем-то убедить человека - это употребить в речи его ходовые словечки. А для него вдруг стало очень важным убедить Лизу. И поэтому он сказал:
      - Правда. Все равно вокруг ни одного бара. А я знаю одно место тут, рядом.
      Через пять минут, проведенных за столиком кафе, они признались друг другу, что оба смертельно испугались во время случившегося на дороге. Через десять минут перешли на "ты" и оба почувствовали, что уходить не хочется...
      - Слушай, я тебя правда не задерживаю? - вдруг спохватилась Лиза. - Ты же ехал куда-то?
      - Куда-то ехал, - улыбнулся Пожарский, - да не доехал. Ты, кстати, тоже куда-то шла. И даже спешила.
      - Ой! - схватилась Лиза за голову. - Я же!.. Вот дура! Подожди минутку, я сбегаю позвоню.
      - Держи, - Пожарский протянул ей мобильный телефон.
      - Спасибо.
      Лиза быстренько уладила все проблемы со своим начальством, произнеся буквально пару фраз, а потом, словно оправдываясь, сообщила Олегу:
      - Я в магазине "Искусство" работаю.
      - В центральном?
      - Ага.
      - Странно...
      - Почему странно?
      - Я туда заходил пару раз, а тебя не видел...
      - Чтобы такой, как ты, запомнил, надо к нему под машину попасть, немного грустно улыбнулась Лиза. - Ой, извини, я пошлости говорю. Наверное, еще в себя не пришла.
      - Приятные пошлости. Можешь сказать еще парочку таких же.
      - Нет, правда. Мне почему-то так легко сейчас, будто мы сто лет знакомы. Или ты на всех девушек так действуешь?