День рождения Буржуя - 2

      - Вы это о ком?
      Фигура подняла палец. Лицо Василия тут же сильнее влипло в стену и поехало по выбоинам каменной кладки. Оказалось, что острые края выщербленных кирпичей могут резать не хуже ножа.
      - Ай, - невольно вырвалось у Василия.
      - Это не ай, - наставительно заметила фигура. - Ай будет, если не перестанешь валять дурачка. Я тебе вопрос задал.
      Фигура оперлась рукой о стену в нескольких сантиметрах от лица Василия. Правой рукой. В лунном свете блеснул циферблат часов. Василий, постанывая от боли, заговорил:
      - Да что рассказывать? Ни черта он не раскопал. Сам удивляюсь, как его еще не послали с такими результатами. На месте мы топчемся...
      - А утром куда ездили?
      - К придурку одному. Артуром зовут.
      - И что?
      - Ничего. Пусто.
      - Не врешь. Живи пока... А что мусор дальше планирует?
      - Понятия не имею, - лицо, повинуясь мановению пальца сильнее прижали к стене. - Да правда! - крикнул Василий. Хватка чуть ослабела. - Он и сам, по-моему, не знает. А мне вообще ничего не рассказывает. Так, дает задания. Ерунду всякую...
      - Что, не верит тебе, что ли?
      - Наверное. Не знаю.
      - Придется сделать так, чтобы поверил. Ясно?
      - Это как?
      - Твои проблемы. Ничего не скажет - сам вынюхай. Но чтобы знал все! Понял меня?
      Голос по-прежнему звучал глухо. И очень спокойно. Но не прислушаться к нему было невозможно.
      - П...понял, - выдавил из себя Василий.
      - Сообразительный. Это хорошо. Тогда слушай: тебе будут звонить. На мобильный. Будешь сообщать обо всем, что вы со своим мусором нарыли. И телефон поменяй. Твоим только орехи колоть...
      - Это что же - я стучать должен? - тихо спросил Вася, заранее зная ответ.
      - Почему же должен? - в голосе прозвучала легкая насмешка. - У тебя выбор есть. Можешь, например, умереть героем. Дело твое. Так что давай, решай, - раздался четкий щелчок взводимого курка. - А я пока до пяти посчитаю. - И в ушах Василия зазвучали такие же отчетливые, как недавний щелчок, слова: Один. Два. Три. Четыре...
      За окнами ворожкиной хаты едва теплился огонек свечи. Где-то в стороне громко выли на луну собаки. Джип Толстого и машина охранников затормозили у самого плетня. Толстый подобрал ноги из-под руля и попытался встать. Но не смог. Ноги подгибались.
      - Вот и приехали, - радостно сообщил Костя, который уже успел колобком выкатиться из машины и обежать капот. - Ну что же вы?
      - Не могу. Ноги не идут, - голос Толстого звучал глухо и безжизненно.
      - Ай-ай-ай, как не стыдно. Такой большой, а доктора боится, фальшивым докторским речитативом пропел Константин и поманил пальцем телохранителей. - Ну-ка, молодые люди, помогите.
      Ребята подхватили шефа под руки и повели к хате.
      - Какого доктора? - с надеждой спросил Толстый. Докторов он не боялся.
      - Ну тетю Стефу. Какая разница, - пояснил забежавший вперед Костя. - Она, если хотите знать, совсем не страшная. Так - немного строгая.
      У самого порога Толстый оттолкнул от себя охранников.
      И решительно, как в бой, шагнул вперед.
      Он не запомнил большей части совершенного над ним обряда. Если честно - не запомнил почти ничего. Он погрузился в какое-то странное беспамятство, от которого очнулся только в самом конце. По телу струился холодный пот, Стефания ходила вокруг кругами, и руки ее то обнимали воздух рядом с головой Толстого, то снимали с его лица невидимую паутину. Ворожка что-то бормотала. Постепенно Толстый стал различать слова:
      - ... И сылы в тэбэ багато, а ты и в coби нэ видчуваеш... И любови на сто рокив, а ты в ний сумниваеш... - Стефания пронзительно поглядела ему в глаза. Да так, что он отшатнулся. - А друг твий, якого вcи давно поховалы, жывый... И дытынка його, яку вси давно поховалы, жыва.
      ГЛАВА 5
      Василий шипел и подпрыгивал на диване. Наконец он не выдержал и отшатнулся от склонившегося на ним Борихина.
      - Щиплет!
      Прозвучало это так по-детски трогательно, что в ментовской душе Борихина даже возникло теплое полуотцовское чувство. Но он не позволил себе никак его проявить, наоборот - с особой решительностью притянул Василия за шею и еще раз безжалостно ткнул щедро смоченным бриллиантовой зеленью тампоном в разодранную Васину щеку.
      - Ладно, не будь пацаном. Обычная зеленка...
      - Зеленкой-то зачем? - проныл Василий. - Лучше перекисью.
      - Нет у меня перекиси.
      - Я в зеленке на второклассника-дебила буду похож.
      - А ты хочешь - на отважного героя, что ли?
      - На героя, конечно, лучше. Ой, ну печет же! - Вообще-то, разукрашивая лицо Василия безобразными камуфляжными разводами, Борихин едва сдерживал радостное волнение и пытался не улыбаться - улыбка в данной ситуации выглядела бы цинично. Но он был счастлив. На Васю, судя по его рассказу, вышли очень серьезные люди. Не шпана, не молодые, с придурью, урки, а профессионалы. А это пусть не означало наверняка, но могло означать, что за пожаром крылось вовсе не обычное бытовое убийство. И еще: что где-то, как-то они уже наступили на хвост преступникам. Знать бы где... Но так или иначе, а дело наконец сдвинулось с мертвой точки!
      - Ты лучше расскажи, чем все закончилось, герой, - уже не в первый раз попросил он.
      - Тем и закончилось, - охотно повторился Вася. - Обещал стучать на вас. Старательно и регулярно.
      - Хорошо, хоть ума хватило.
      - Насчет ума не знаю. Вот жажда жизни имела место...
      Борихин закончил истязать Василия - видимо, только потому, что вышли все запасы зеленки. С сожалением поглядев на опустевшую склянку, он бросил ее в мусорную корзину, поставил напротив дивана стул, уселся на него верхом и закурил.
      - Ладно, а теперь соберись и постарайся вспомнить хоть какие-нибудь детали.
      - Они сказали мобильник поменять, - мигом отреагировал Вася. В конце-то концов - был бы у него нормальный телефон, разве смогли бы его одурачить, подделав голос любимого шефа?
      - Это ты уже говорил. Перебьешься.
      - Как это - перебьешься? Они приказали!
      - Можешь нажаловаться. Сказать, что я жмот. Еще хоть что-нибудь запомнил?
      - Странно это... Но они были похожи на спецназ.
      - Почему на спецназ? Потому что в черных комбинезонах?
      - Во-первых, это. Во-вторых, руки у этих ребят - клещи. Я даже рыпнуться не мог. И потом... Они молчали все время, только знаками обменивались. Знаете, как спецназовцы в американских фильмах. Только один говорил и то - мне.
      - А об этом одном хоть что-то сказать можешь? Какой он - молодой, старый, высокий, низкий?
      - Откуда я знаю?! Я с кирпичной стенкой целовался...
      - Значит, вообще ничего?
      - Говорю же... - и вдруг Василий вытаращил глаза и судорожно взмахнул рукой. - Постойте! Часы у него "Командирские". Я успел заметить.
      - Ну, это вряд ли нам поможет, - разочарованно произнес Борихин, но тут же, сжалившись, решил добавить доброе слово: - Хотя - молодец, что заметил. Как чувствуешь-то себя?
      - Как будто меня мордой о кирпич терли, - съязвил Василий. - А вы чего такой довольный?
      - Сам не понимаешь, что ли? На тебя наехали, жестко наехали. И не просто так, а именно в связи с нашим расследованием. Значит, мы что-то правильно делаем.
      - Угу. Теперь бы еще выяснить что...
      Еще минуту назад Борихин задавался тем же самым вопросом, но сейчас только недовольно буркнул:
      - Не умничай. Одевайся, поехали. Надо с Мовенко посоветоваться. Информации, конечно, у нас не густо, но хотя что-то...
      Сборы в дорогу у старого следователя отняли несколько секунд: он просто сунул в кобуру свой пистолет. Вася провозился подольше. Сначала он пристроил за поясом собственную "пушку": ночные обидчики вернули ее, только вытряхнули из магазина патроны. Потом накинул пиджак, подошел к зеркалу и... вздрогнул. Даже иронично пошутить не захотелось..
      - Ну вот, я же говорил... - подавленно протянул он. - Пионер после ветрянки!
      - Хватит любоваться, идем, - уже от двери прикрикнул на него Борихин.
      И Вася невесело побрел к выходу.
      Вера уже минуту тормошила Толстого, но тот только дергал ногой и норовил с головой спрятаться под одеяло.
      - Толстый, вставай... Толстый! Ничего себе. Вот это называется здоровый сон. Эй, Толстый, ты что?!
      Полное нежелание мужа пробуждаться ото сна уже начало немного тревожить Веру. Она удвоила усилия. Наконец Толстый открыл глаза и попытался сфокусировать затуманенный еще взгляд. У кровати стояла любимая жена. В одной руке она держала уголок отвоеванного с бою одеяла, в другой - наполненный стакан.
      В сознании Толстого замелькали отрывочные картинки вчерашнего вечера. Свеча на столе. Низкий потолок хаты. Пассы ворожки перед лицом. Ее бормотание. Слова...
      Слова! Толстый вдруг сразу вспомнил все. Совершенно обессиленным вышел он из хаты Стефании, отпустил охранников и понесся к Буржую. Просто не мог держать услышанное в себе. Буржуй, конечно, распсиховался: опять гадалки, опять какая-то мистика. С этого все начиналось, к этому и вернулось. А теперь вот еще и поразительная догадка о том, что Коваленко жив, да к ней в придачу странное пророчество, что не погиб и маленький Володя. Как такое в себе носить? И Буржуй, понятное дело, задергался, разорался. Будто он, Толстый, виноват. Да он, между прочим, сам перетрясся - как только мозгами не двинулся! Так перепугался, что даже глоток виски, любимого успокоительного, принять не смог. Не лезло в глотку, хоть ты тресни! Ладно, на Буржуя за этот его ор и обижаться-то грешно, его понять можно. Зато удалось вырвать из дружка обещание, что в ближайшее время он вылезет наконец из подполья. Тот даже попросил подготовить к этому Веру.
      Толстый вспомнил, как добирался от особняка Кудлы домой, как отмахнулся от расспросов жены, как рухнул в кровать. И провалился в сон. И ни разу не проснулся за ночь. Странно! Когда такое было в последний раз? И не упомнишь... Он принялся тревожно прислушиваться к своим ощущениям - кто знает, чего там эта старая ведьма еще могла наколдовать! Но тело отозвалось бодрой готовностью к действию, и на душе было непривычно спокойно.
      - Эх, хорошо! - невольно вырвалось у Толстого.
      - На, выпей, будет еще лучше, - протянула Вера стакан.
      Толстый механически принял его и послушно сделал не сколько глотков. Поморщился.
      - А это что?
      - Как что? Аспирин.
      - Не хочу.
      Толстый со стуком опустил стакан на тумбочку и одним движением вскочил с кровати. Вера пристально посмотрела на мужа. Что-то с ним не так. Спал как убитый, аспирина, который за последний год, стал дежурным утренним напитком, не желает. Стефания Стефанией, но быть же не может, чтобы так вот сразу...
      - Толстый, любимый, ты себя нормально чувствуешь?
      - Отлично! Даже более того. Могу продемонстрировать, - он, улыбнувшись, обнял жену. - Ну-ка, иди сюда.
      Вера ужом вывернулась из объятий и шутливо пихнула его.
      - Толстый, перестань. Ты же меня всю изомнешь.
      Тут только муж заметил, что Вера стоит перед ним не в утреннем халате.
      - Ой, а ты чего одетая?
      - Уходить собралась, нужно кое-что сделать с утра. Завтрак, между прочим, на столе.
      Толстый обиженно поморщился.
      - Слушай, не уходи, - протянул он. - Не люблю я, когда ты с утра уходишь.
      - А что, лучше вечером уходить? - игриво поинтересовалась Вера и уже вполне серьезно добавила: - Не вредничай, любимый, мне правда нужно.
      - Эх, живу без ласки, - вздохнул Толстый. И, сладко зевнув, ляпнул: - И потом, мне тебя это... подготовить надо.
      - Подготовить? - напряглась Вера.
      - Ну, поговорить в смысле, - запоздало стал выкручиваться он. - А то все работа, работа... А ночью, как всегда, не до разговоров.
      Вера снова пристально посмотрела на мужа.
      - Что-то ты темнишь, Толстый.
      - И вовсе я не темню, - Толстый уже понял, что спросонья сказал лишнее, но все еще пытался выкрутиться. - Что я, не человек, что ли? Не могу с собственной женой поговорить?
      - Ты, Толстый, не человек, ты - человечище. Но врать все равно не умеешь.
      - Ну не умею, - со вздохом сожаления признался он. - Нельзя же все уметь.
      - Что случилось? Выкладывай, а то у меня весь день сердце не на месте будет.
      - Да ничего не случилось, - Толстый явно прятал глаза от жены. Что ты пристаешь с утра пораньше к голому мужчине?
      - Ладно, не хочешь - не говори. Я и так вижу, что с тобой все в порядке, - Вера приподнялась на носках, чтобы поцеловать мужа в щеку. - Я побежала, да? До вечера, любимый.
      Толстый с виноватым видом долго смотрел ей вслед. Потом потер глаза, пробормотав:
      - Вот и подготовил...
      Он снова зевнул, а потом, словно избивая невидимого врага, нанес несколько мощных ударов по воздуху с приседаниями и уходами. И вдруг замер, окаменев. Эти движения, полузабытые, сложные, тяжелые, дались ему без всякого усилия, совсем как тогда, в прежние дни.
      Сержант Дончик очень не любил сидеть над бумагами. Его б воля, он лучше парочку пьяных дебоширов угомонил бы. Но начальству этого не объяснишь. Начальство - оно отчетность любит. Дончик громко вздохнул. Комната отозвалась таким же тяжелым вздохом. Удивленный участковый оторвал глаза от документов. На пороге его кабинета стояла Потылычиха.
      Н-да, подумал сержант, совсем бабка изменилась. Раньше вихрем врывалась, а тут не слышно даже было, как дверь отворила. Вслух сказал:
      - А, титко Мотрэ... Заходьтэ, будь ласка.
      - А чого цэ ты цэе... згадав про стару? - продолжала переминаться у двери с ноги на ногу.
      - Та заходьтэ ж. Не стийте на порози.
      - Так я ж на хвылынку. Думала, можэ, помылка якась...
      - Ниякои помылкы. Сидайтэ.
      Бабка робко подошла к столу и устроилась на самом краешке стула. Дончик отодвинул от себя бумаги, почесал кончиком ручки за ухом, переложил с места на место форменную фуражку.
      - Нэ знаю навить, з чого и початы, - проговорил он в раздумье.
      - А що почынаты? - зачастила старуха. - Я coби тыхэнько жыву, ни про що ни пары з вуст...
      - Так отож! Колы цэ такэ було, щоб вы, титко Мотрэ, и брэхню по сэлу нэ носылы? А надто писля такого, як ото з бидною Катэрыною сталося...
      Именно эта последняя его фраза странно подействовала на Потылычиху. Она как-то сразу вся сжалась, свернулась в тугой комок, словно старая ежиха.
      - Нэ трэба Катэрыну чипаты, Васылю, - пробормотала опасливо. Царство ий нэбэснэ, бидолажний, благословы Господь и душу.
      - Tиткo Мотрэ, а вы сами дэ булы, колы всэ цэ сталося? - спокойно и вроде бы даже безразлично, как о чем-то совершенно неважном, спросил участковый.
      - Що?.. Hи... Нидэ я нэ була... Нэ памятаю... Вдома сыдила... Слухай, Васылю, ничого я нэ знаю, ий-бо, чысту правду кажу. Що, нэ вирыш?
      - Якщо чэсно - нэ вирю, - вздохнул Дончик. - Нэ вирю, титко Мотрэ, бо брэшэтэ. Сами знаетэ...
      - Ничого я нэ брэшу. Мовчу я! Хто мовчыть - той нэ збрэшэ, - и, определив по глазам сержанта, что нашла верную тактику, Матрена продолжала с еще большим воодушевлением: - Що, нэ так? А як нэ вирыш, довэды. Можэ довэсты?
      - Довэсты нэ можу, - пожал плечами Дончик.
      - Так чого тоди смыкаеш стару? - бабка встала, глядя милиционера колючими глазами. - Всэ, пишла я.
      - Зачэкайтэ, титко Мотрэ, - поднялся и участковый. - Як бы вам цэ сказаты... Розумию, злякалыся вы... - он замeтил что старуха пытается что-то возразить, и протестующе вытянул вперед ладонь. - Мовчитъ, мовчить, бачу, що злякалыся, бо впэршэ у жытти рота затулылы. Та кращэ б вам всэ розповисты, правду кажу. Тоди я вас хоч захыстыты зможу...
      - Ага, ты захыстыш, - перебила его Потылычиха. - Катэрыну дужэ захыстыв?
      - Hи. Бо нэ знав ничого. А як розкажэтэ, то знатыму.
      - Та нэма чого розказуваты. И захыщаты мэнэ нэма вид кого.
      - Добрэ, якбы так... - многозначительно проговорил Дончик.
      - Ты цэ... про що? - подозрительно уставилась на него старуха.
      - Вбывци - воны нэ дужэ люблять свидкив залышаты. И тэ, що мовчытэ, можэ нэ допомогты.
      - Можэ. Алэ як рота розтулю, то вжэ точно кращэ нэ станэ, - бабка уже и не пыталась скрывать, что подозрения Дончика обоснованны.
      - Бачу, добрячэ вин вас налякав...
      Направлявшаяся к двери старуха резко развернулась и посмотрела милиционеру в глаза долгим взглядом.
      - А ты, Васылю, такый смилывый, бо, хоч и милиция, а гадкы нэ маеш, якый цэ жах... Колы не в газэти чытаеш, а в очи йому дывышся... - она упрямо поджала морщинистые губы. - И бильшэ нэ клыч мэнэ - казала вжэ, ничого я нэ бачыла, - затем добавила твердо: - И нэ згадаю, так що дай спокий!
      Она снова направилась к двери. Дончик бросил ей в спину:
      - A coвиcть ваша дасть вам спокий, титко Мотрэ?
      Та остановилась на пороге и укоризненно посмотрела на участкового:
      - Coвиcть мою не чипай, хлопчэ. То нэ милиции справа, а моя. И Господа Бога.
      Когда автомобиль затормозил у здания милиции, Василий вдруг наотрез отказался выходить из салона. Чего, мол, ему людей пугать в таком туземном раскрасе, уж лучше он в машине Борихина дождется. Борисыч хотел было прикрикнугь на парня, но не стал. Досталось ему серьезно. По-взрослому досталось. Кожа под слоем зеленки вспухла, изуродовав Васю до полной неузнаваемости. Борихин пожал плечами и, войдя в здание, направился в кабинет своего друга-майора.
      Мовенко, как всегда, немного поворчал - уже по привычке, - потом выслушал всю историю и выдвинул свою версию:
      - Слушай, а может, он вообще фантазирует, твой Пинкертон? Об этом не думал?
      - Какое там фантазирует! У него вся физиономия стерта.
      - Ну, может, подрался из-за юбки, а хочет героем выглядеть...
      - Да нет, ты уж вовсе его придурком считаешь.
      - Никем я его не считаю. Просто уж как-то все слишком по-киношному: черные комбинезоны, ночные засады, спецназ... Я в органах без малого двадцать пять лет, а похожего не припомню...
      - Да я тоже, - поскреб в затылке Борихин.
      - То-то и оно!
      - Нет, он не врет, - вдруг припомнил что-то отставной капитан. Может, что-то от страха ему и померещилось, но есть же и реальные детали. "Командирские" часы, например!
      Мовенко насмешливо блеснул глазами:
      - Деталь сильная. У меня тоже "Командирские", между прочим.
      - Да у меня и самого не "Ролекс", - отозвался Борихин. - Такие же, как у тебя.
      Он вытянул вперед левую руку, демонстрируя часы. Зеркальным отражением его жест повторил и Мовенко.
      - Такие, да не такие, - майор постучал ногтем по циферблату. - Эти мне министр лично вручил. На День милиции.
      - А я свои в киоске купил. За тридцать восемь пятьдесят. Тоже хорошо идут.
      - Ладно, не груби.
      - А ты не хвастайся.
      - Можно и похвастаться, между прочим. Если есть чем. А где он сам-то, твой пострадавший?
      - Внизу ждет, в машине.
      - Так зови. Пообщаемся...
      Борихин спускался вниз, готовясь к долгому выковыриванию Василия из салона. Но тот, как ни странно, не особого и сопротивлялся. Только нацепил на нос большие солнцезащитные очки да поднял воротник пиджака. Уже вместе дни направились к милицейскому зданию.
      А улица жила своей жизнью - подъезжали и отъезжали машины, спешили прохожие...
      Артур уже второй час украшал собой выдержанную в строгих тонах приемную Анатолия Анатольевича Толстова, просматривая один за другим толстые модные журналы, а заодно дожидаясь хозяина.
      - Извините, Анатолий Анатольевич все еще не звонил, и я не знаю, когда он будет и сможет ли вас принять, - Алла предприняла еще одну деликатную попытку выпроводить странного посетителя.
      - Ничего, я подожду, - успокоил ее Артур и окинул девушку долгим оценивающим взглядом. - Скажите, а вы никогда не думали о том, чтобы уйти в модельный бизнес?
      Ответа он не дождался, поскольку в приемную широким и уверенным шагом вошел господин генеральный директор.
      - Уй, что делается! - радостно поразился он при виде нежданного гостя. - Бедовый ты парнишка, Артуро. Честно скажу: я бы на твоем месте меня избегал.
      - Бон матэн, - промурлыкал Артур и протянул узкую ладошку, но, не дождавшись встречного жеста, как ни в чем не бывало убрал руку и заметил: - Но все же выяснилось... Вы теперь солидный человек, - он оглянулся на Аллу. Может, мы уединимся?
      - Чего-о-о? - угрожающе-насмешливо протянул Толстый.
      - Нет-нет, вы не так поняли. Просто хотелось бы антр ну, так сказать.
      Толстый еще раз смерил Артура взглядом, а потом повернулся к секретарше:
      - Аллочка, что у меня на утро?
      - Через полчаса приедет Минзянов. В 12 Воскресенский хочет показать вам готовый пакет документации.
      - Ну ладно, друг детства, - Толстый указал Артуру на дверь своего кабинета. - Заходи - не бойся, выходи - не плачь.
      Будущая звезда модельного бизнеса ловко нырнула за дверь. Глазки Артура моментально оценили роскошный ковер, дорогую мебель и все остальные приметы процветания. Он, по-видимому, остался доволен, поскольку без приглашения устроился в кресле у стола и томно потребовал минералочки. Толстый поморщился, но терпеливо передал по селектору этот заказ Алле. Потом взглянул на живое пестрое пятно в своем кресле:
      - Ладно, выкладывай, модельер: чего тебе дома не сидится?
      Артур принял принесенную Аллой минералку, дождался ухода секретарши и приступил к сути дела:
      - Видите ли, теперь, когда все выяснилось - я имею в виду свою непричастность к трагедии...
      - Так я ж тебе сказал: живи, - оборвал его вступление Толстый. Чего тебе еще надо?
      - Ну как же... Я как художник чувствую себя поруганным. А мы ведь живем в правовом государстве, разве не так? Вот я и подумал, что вполне мог бы претендовать на компенсацию. Вполне жюст, так сказать...
      ...Через полчаса Алла решилась заглянуть в кабинет: в приемной уже сидел Минзянов, а этот странный тип все еще торчал у Анатолия Анатольевича. Минзянов - серьезный деловой партнер, таких не заставляют долго ждать...
      - Что, Аллочка? - Толстый оторвал взгляд от бумаг. Оторопевшая Алла еще раз обвела глазами кабинет, на всякий случай заглянула за дверь.
      - А... А где посетитель?
      - Какой посетитель? - недоуменно поинтересовался Толстый. - А, этот. Шанель номер три. Отбыли...
      - Странно, - осмелилась не поверить Алла. - Я никуда не выходила.
      - Ай-ай-ай, Алла, - упрекнул ее шеф. - Такого видного мужчину - и не приметили!
      - Приехал господин Минзянов, - доложила вконец растерянная секретарша и украдкой скосила глаза под стол
      Оттуда выглядывали только хорошо начищенные туфли господина гендиректора.
      - Отлично! Проси... Хотя нет, - Толстый взглянул на часы. Извинись, пожалуйста, и попроси подождать минутку. Мы же не звери, верно?
      - Конечно, Анатолий Анатольевич.
      Алла, уже оставившая всякую надежду понять, что происходит, скрылась в приемной. Толстый проследовал в дальний угол кабинета, где стоял огромный сейф, повозился с замком и отворил тяжеленную дверцу. Из сейфа вывалился помятый, взмокший и оторопевший от ужаса Артур и ткнулся головой в ковер.
      - А ты живучий мужик, Артуро, - восхищенно приветствовал его Толстый. - Хоть завтра в подводники!
      Артур, жадно ловивший ртом воздух и пучивший глаза, тем временем дополз на четвереньках до сервировочного столика, схватил стоявшую на нем бутылку минеральной воды и припал к горлышку. Только после этого он смог, опираясь на кресло, встать и тут же разразился сиплой руганью, перемежая ее всхлипываниями и стонами:
      - Сволочь ты, Толстый!.. Сволочь и садист!.. Анимал!.. Мерд!..
      - Что, продышался, солдатик? - сочувственно проговорил хозяин кабинета. - Ну, ступай, а то неудобно: люди ждут. И знаешь... Ты, в общем, не ходи ко мне больше. А то, сам понимаешь, слухи пойдут. И все такое...
      Артур наградил его ненавидящим взглядом и вывалился наружу. На заплетающихся ногах, но довольно резво он пересек приемную. Алла и Минзянов изумленными взглядами проводили до дверей взъерошенное существо в сомнительном наряде, которое размахивало полупустой бутылкой минералки и бормотало под нос французские ругательства.
      Когда Борихин и Василий вышли из здания милиции, младший детектив дрожал от возмущения и обиды. Еще бы! Два старых мента устроили ему настоящий перекрестный допрос, вели себя с ним как с мальчишкой, то в трусости, то в глупости подозревали. Особенно усердствовал этот нагловатый майор, борихинский дружок. Корчит из себя бог весть какого крутого! И почему-то интересовал его преимущественно голос. Голос единственного говорившего из напавшей на Василия команды. А что о нем скажешь? Голос как голос. Обычный. Василий так майору и сказал.
      - Такого слова, как "обычный", в нашей профессии нет, - отчеканил тот в ответ. - Высокий, низкий, хриплый? Может, картавит или там заикается? На чей похож? На мой там, на Игоря Борисовича?
      - Нет, вы оба нормально говорите, а он - глухо так, как через подушку. Но разборчиво, - отвечал Василий. Его мучители переглянулись.
      - Думаешь, прибор? - спросил Борихин.
      - По описанию похоже, - согласился майор. Когда же речь зашла о подозрении Василия насчет того что наехала на него группа спецназа, мент и вовсе расхохотался ему в лицо:
      - Вы, ребятишки, чем, собственно, занимаетесь? Да архивным висяком! Тупой бытовухой без тени политики или там нефти, к примеру. И на спецназ грешите? Да под ваше дело не только спецназ - лишнего "бобика" не дадут.
      Тут Борихин законно поинтересовался у майора, какую версию предлагает он. Но тот только с тупой многозначительностью поглядел на часы и вежливенько так выпроводил их с Борисычем из кабинета. Занят, мол. Подумает на досуге и свяжется. А они, мол, пусть берегут себя пока. И все это с этакой издевкой. Вот мент поганый!..
      - Садись, домой подкину.
      Голос Борихина оторвал Василия от нерадостных воспоминаний. Парень с сомнением посмотрел на шефа, потом на его старенький автомобиль. Нет, на Борисыча он в общем-то не обижался. Борисыч вел себя прилично, не издевался. Но ведь и не защищал?.. Вот пусть сам на своей развалюхе и катается. Вслух гордый Василий сказал:
      - Спасибо, я пройдусь.
      - Да садись, садись. Ты же без машины, а мне не трудно.
      Конечно, шляться по улицам с такой рожей - сплошно безумие. Но уж как-нибудь огородами он домой доберете!
      А вот шеф пусть...
      - Вы же все равно за руль не пустите, - скорее утверждая, чем спрашивая, бросил Василий.
      - Об этом и не мечтай, - ответил Борихин, хорошо знавший Васину манеру езды - виртуозную, но маниакально-рискованную. - Ты и сам убьешься, и меня угробишь.
      - Ну вот. А вы ездите, как начинающая женщина. Меня раздражает...
      И очень довольный тем, что достал напоследок шефа, Василий независимой походкой удалился.
      - Ладно, шагай пешком. Раздражает его! - пробурчал ему вслед Борихин и завел двигатель.
      Он спускался с печерских холмов в центральную часть города и, выключив сцепление, стал притормаживать, как вдруг педаль тормоза с глухим стуком провалилась. Машина разгонялась. И тут Борихин попросту растерялся. Сначала он лихорадочно пытался прокачать тормоза. Не помогло. Дорога летела под колеса все быстрее. Слишком резко дернул ручник - машина чуть клюнула носом, но тросик тут же оборвался. Борихин попытался включить сцепление, потом попробовал прижаться к бордюру. Все напрасно. Это очень напоминало кошмарный сон, когда надвигается ужас, а сделать нельзя ничего. Машина неслась вниз. Впереди уже видна была улица, по которой сплошным потоком шли автомобили. "Как же все глупо и просто..." - успел подумать Борихин.
      ГЛАВА 6
      Ужасно разобиженный, доктор Костя слонялся по подворью Стефиной хаты и срывал свое недовольство на лопухах, которым безжалостно рубил головы вытащенным из плетня прутом. Устав от этого занятия, подошел к окну, плотно закрытому ставнями, и попытался отыскать хоть какую-нибудь щелочку. Но доски, как назло, были плотно пригнаны, и даже все сучки крепко сидели на своих местах.
      - Передача опыта называется, - ворчал мучимый любопытством Константин. - И почему это я не могу присутствовать? В конце концов, я - врач!
      Он повторил попытку у второго окна, но с тем же успехом. Так и не разглядев, что происходит в светлице, доктор опять принялся неприкаянно бродить по двору.
      А в хате снова горели свечи - на этот раз зеленого воска, и стояли они на столе, крытом белой скатертью, и снова Стефания совершала таинственный обряд.
      Посреди светлицы в кленовой купели стояла обнаженная Вера. Взгляд ее был прикован к мерцающему пламени свечей, и видела она его и не видела ничего. Стефания ходила вокруг нее и поливала ей голову настоем пахучих трав из медной ендовы, давала его отпить, обводила Верино тело стеблем стрелолиста, растирала его душистой мазью и, ни на секунду не останавливаясь, бормотала заговоры, взывала к Любу и Дидилии, отгоняла Нелюба и переругов. В конце обряда ведунья подошла к образам, широко перекрестилась, трижды поклонилась в пояс и прошептала:
      - Гора з горою сходыться, човэн из човном изчэплюються. Йшла дива Mapия чэрэз полэ, нэсла золоти ключи у прыполи - нэмовляти ворота видчыняты и на рукы браты. Пора - поросла травыця, дала пору, як пращуру. Аминь.
      И снова низко поклонилась святым образам. Когда Вера вышла из транса, Стефания стояла перед ней и смотрела ей прямо в глаза. Вера вздрогнула.
      - Нэ бийся, дивчынко моя, нэ бийся, красунэ, - стала приговаривать ворожка. - Вэсь бруд я з тэбэ змыла, и Господь мэни допомиг. Чыста ты тэпэр, як нэзаймана... Та и нэ могло в мэнэ нэ выйты: останне добро що на зэмли роблю...
      - Почему последнее? - спросила Вера.
      - Скоро йты мэни, час мий блызько. Вжэ був мэни знак, - в голосе Стефании не слышно было ни страха, ни сожаления.
      - Ой, да что ж вы такое говорите, - Вере стало страшно не столько от смысла слов, сколько от сверхъестественного спокойствия и нечеловеческой уверенности, с какими они были произнесены.
      - А ты нэ бийся, доню. Кожэн у свий час прыходыть, у свий час иде. Так спокон вику було. Мэни б тилькы встыгнуты Костыку всэ, що знаю, пэрэдаты. Абы ж тилькы встыгнуты, - ворожка посмотрела на образа и перекрестилась. - А тоби щэ и щастя вид цього: на останне добро Господь завжды благословиння дае. Як жытымэш в любови, то и дытынку народыш.