Америка доказала миру, что она действительно является сильнейшей военной державой. Но стоит отметить, что с 1945 года она впервые была призвана продемонстрировать свою силу в ответ на преднамеренную провокацию. В такой ситуации выигрыш сам по себе — уже частично проигрыш. Ибо, если один претендент посмеет бросить вызов, то другой, более осторожный, может тем временем начать готовиться.

Показное выступление военных сил США подчеркнуло экономическую слабость страны. Не осталось незамеченным то, что американские военные усилия финансировались другими странами, ибо США сами обеспечить их были уже не в состоянии. Америка громко заявила на весь мир о своей нынешней позиции честного дипломатического брокера. Однако она играет эту роль не как уважаемый всеми сторонами старейшина, а скорее как обладатель самой большой дубинки, причем у бойца этого — экономические ноги из глины.

Быть брокером выгодно только при условии, когда есть возможность пользоваться результатами на протяжении долгого времени. США были вынуждены самостоятельно начать вторую игру ва-банк на Ближнем Востоке. Если им удастся привести Израиль и ООП к значительному соглашению, все будут им аплодировать. Но подобный результат выглядит маловероятным. Если мы ввяжемся в еще большее количество войн на Ближнем Востоке в ближайшие годы, возможно, уже с применением ядерного оружия, Америка понесет всю тяжесть ответственности; ее консервативные арабские союзники падут, и Европа будет призвана на спасение, вероятно, уже безнадежной ситуации. Если все это произойдет, не восторжествует ли Саддам? Ничего положительного для американского влияния в мире из войны в Персидском заливе пока не вышло.

Иранский кризис 1980 года существенно отличался от иракского кризиса 1990 года. Это две модели реакции «третьего мира» на «Великий американский мир». Иранская реакция была основана на фундаментальном отрицании западных ценностей. Реакция Ирака была совсем иной. Партия арабского социалистического возрождения (Баас), находящаяся у власти в Ираке, является одним из самых светских движений в арабском мире. Реакция Ирака в конечном итоге — чисто военная реакция, попытка создания крупных милитаристских государств «третьего мира» с целью навязывания нового баланса сил между Севером и Югом. Это два лица будущего. Политику «низкого поклона» США поломал Хомейни. Политика «гордо поднятой головы» наталкивается на лидеров типа Саддама Хусейна.

Зениту американского благосостояния пришел конец. Каркас разрушается. Фундамент крошится. Америка, как любой гигант в истории человечества, обнаруживает, что ее ноги превращаются в глину. Как нам следует подвести итог эре американской гегемонии 1945 — 1990 годов? С одной стороны, этот период был эрой «Великого американского мира» и высокого материального благосостояния. Кроме того, по сравнительным историческим меркам это была эра терпимости, по крайней мере в большинстве случаев, несмотря на многочисленные конфликты и, возможно, благодаря той форме, которую эти конфликты принимали. Но американская гегемония была основана также на исключении слишком многих групп населения планеты, чтобы выжить в долгосрочном плане. И теперь ей пришел конец.

Мы вступаем в американское будущее, по поводу которого у нас есть основание одновременно для отчаяния и для надежды. Но мы не сможем сделать каких-либо предположений о том, в какую сторону подуют ветры, если сначала не заглянем в прошлое Америки.

Ничто так не символизирует и не представляет точно основания Американской свободы, как Билль о правах. У нас есть полное основание гордиться им. Тем не менее мы склонны забывать, что принят он был лишь в 1791 году как первые десять поправок к Конституции. Однако немаловажная деталь — эти статьи не входили в первоначальный вариант Конституции, написанный в 1787 году, потому что им было оказано сильное сопротивление. К счастью, в конце концов те, кто противостоял этим поправкам, потерпели поражение. Но полезно напомнить, что приверженность США основным правам человека была далеко не самоочевидна для основоположников американской Конституции. Конституция санкционировала рабство, а также исключала коренное население Америки из участия в политической жизни государства. Она явилась продуктом белых поселенцев, многие из которых (но не все) желали закрепить основные права человека в политической структуре, по крайней мере для себя.

В каком смысле и для кого Америка была «Землей свободы»? Вполне нормально, что разные мотивы побуждали различные группировки участвовать в Войне за независимость. Плантаторы, крупные торговцы, городские рабочие и мелкие фермеры преследовали в корне отличающиеся интересы. Только некоторые из их мотивов имели отношение к правам человека или большему равенству. Многие были куда более заинтересованы в надежной охране своих собственнических прав, выступая одновременно против английских налогов и американского радикализма. Далее, право на экспроприацию земель аборигенов было как раз одним из прав, которое, с точки зрения поселенцев, англичане обеспечивали недостаточно охотно.

Тем не менее Американская революция была революцией во имя свободы. И авторы Декларации независимости провозгласили это на весь мир. Это была в конце концов революция — она решительно подтвердила не только то, что «все люди сотворены равными», но и то, что правительства устроены среди людей для охраны «жизни, свободы и преследования счастья» и что в случае, если какое-либо правительство когда-либо оказалось бы «разрушительным для этих целей», то стало бы «правом народа изменить и упразднить его». Революция, следовательно, была не только законной, но и обязательной, хотя даже «благоразумием подсказывается, что издавна установленные формы правления не должны подвергаться изменению из-за легкомысленных и скоротечных причин».

Новые Соединенные Штаты Америки, родившиеся из восстания против страны-прародины, узаконенные писаной Конституцией, которая претендовала на звание сознательно выстроенного общественного договора, создавшего правительство, пользовавшееся «согласием управляемых», укрепленного Биллем о правах, провозглашавшим защиту от этого самого правительства, выглядели для себя и для европейского мира маяком надежды, рационализма и человеческих возможностей. Свобода, которую проповедовала Америка, выглядит тройной: свобода личности перед государством и любым общественным учреждением (то есть прежде всего свобода голоса), свобода отдельной группы по отношению к другим более сильным группам (то есть прежде всего свобода религии) и свобода народа в целом против внешнего контроля (то есть независимость).

В то время эти права уже не были новостью в некоторых других местах, но они выглядели наиболее защищенными и наиболее полными именно в США, особенно с тех пор, как Французская революция, казалось, пошла вкось и завершилась в 1815 году монархической реставрацией. Более того, европейцев, чувствовавших себя угнетенными в своих собственных странах, США манили как земля личных возможностей, где на деле исполнялся лозунг Французской революции «Дорогу талантам!». Открытая земля, обширная и малонаселенная, она приветствовала иммигрантов и предлагала их детям немедленное гражданство по праву рождения в стране. Америка была огромной, девственной и, что важнее всего, не отягощенной феодальной историей.

Вернее было бы сказать, что так мы о ней отзывались тогда и поныне. И такова была вера. И вера эта была большей частью правдой, если не забывать, что это было правдой исключительно по отношению к белым, преимущественно мужчинам, и долгое время только западноевропейским белым мужчинам протестантской веры. Для этой группы на протяжении всей своей истории США действительно могли предложить очень многое. Пределы расширялись: Дикий Запад заселялся; иммигранты ассимилировались, и страна соблюдала себя, как завещал Дж. Вашингтон, свободной от «коварных уловок иностранного влияния». Америка, таким образом, была не только землей возможностей, но и прибежищем.

В 1858 году А. Линкольн произнес знаменитую фразу: «Я не считаю, что это государство способно вечно существовать в состоянии полурабства и полусвободы». Оглядываясь назад, мы вправе спросить: а был ли он прав? Несмотря на Декларацию об отмене рабства, несмотря на 13-ю, 14-ю и 15-ю поправки к Конституции, несмотря даже на решение Верховного Суда по делу «Брауна против школьного совета», признавшего незаконной расовую сегрегацию в школах, не продержались ли мы длительное время в состоянии полурабства и полусвободы? Был ли в нашей истории какой-либо момент, когда нельзя было бы сказать, что некоторые, даже многие, страдали или были лишены прав всего лишь из-за цвета кожи или иного подобного вздора?

Мы должны трезво и пристально взглянуть на нашу историю и спросить себя, не достигалась ли самая настоящая свобода одной части населения за счет самого настоящего отсутствия свободы у другой части населения? Было ли рабство (мягко выражаясь) всего лишь анахронизмом, который нам было суждено преодолеть историей, или же оно было структурной основой и неотъемлемым обстоятельством американской мечты? Была ли «американская дилемма» простой непоследовательностью, которую следовало преодолеть при помощи мудрости и разума, или же она служила несущим элементом в построении нашей системы?

Остается фактом, что в тот самый момент, когда мы двигались из нашего прошлого в наше настоящее, а именно в 1945 году, достигнутое нами было славным в одном отношении и крайне унылым — в другом. Мелочный апартеид существовал не только на Юге, но и в большинстве крупных городов и в ведущих университетах Севера. Не ранее 70-х годов оказались мы готовы хотя бы признать и начать широкое обсуждение этой удручающей стороны медали. И даже сегодня такие обсуждения по большей части мракобесны.

Еще древние греки выработали систему свободного и равноправного политического участия для граждан и рабства для иностранцев Мы выработали свое политическое мировоззрение на контрасте между тиранией, деспотизмом, абсолютной монархией и республиканской демократией, или демократической республикой. Но мы забываем, что одним из исторических источников нашей политической традиции была Великая хартия вольностей 1215 года, документ, навязанный королю Англии его лордами и баронами, гарантировавший их права по отношению к нему, но никак не права крепостных.

Мы привыкли представлять деспотическую систему как такую, в которой один или несколько человек наверху имеют возможность управлять и эксплуатировать остальных. Но на самом деле кучка немногих наверху политически ограничена в своих возможностях выжимать многое из низов, да относительно не так уж много им и необходимо, чтобы жить в полном комфорте. По мере того как мы увеличиваем размер этой группы наверху и уравниваем политические права внутри этой группы, становится не только более возможным, но и гораздо более необходимым выжимать больше из низов с целью удовлетворения потребностей тех, кто наверху. Политическая структура с абсолютной свободой для верхней половины может стать для нижней половины наиболее эффективной формой угнетения, какую только можно вообразить. И во многом наиболее устойчивой. Очень может быть, что полусвободная и полурабская страна способна просуществовать очень долго.

Сама возможность индивидуальной вертикальной мобильности, которую Америка ввела и закрепила и которую заимствовал впоследствии весь мир, является одним из наиболее эффективных механизмов поддержания полусвободного и полурабского общества. Вертикальная мобильность оправдывает существование социальной поляризации. Она снижает напряжение путем ликвидации потенциальных лидеров протеста низов, одновременно предоставляя мираж потенциального продвижения вперед тем, кто остался позади. Она превращает борьбу за улучшение для всех в соревнование с другими. И стоит только кому-нибудь подняться немного вверх, всегда находится кто-то, кто занимает освободившееся место внизу.

Однако у этой системы есть один недостаток. Идеология свободы и потенциального улучшения — доктрина универсалистская. И хотя она предполагает свободу одной половины общества за счет рабства другой, ею порождается постоянное неудобство. Потому крупнейший шведский ученый Г. Мюрдаль мог с полным правом заявлять об «американской дилемме». Вся наша история служит доказательством этого. Мы усиленно боролись с дьяволом. Согрешив же, мы всегда боялись Божьего гнева. И сочетание наслаждения с глубоко кальвинистским чувством вины служило ежедневной духовной пищей американцев всех вероисповеданий на протяжении всей нашей истории.

В известном смысле все наше прошлое вплоть до 1945 года было долгой прелюдией к нашему настоящему. Мы. провозгласили свободу повсеместно. Мы славно потрудились над преобразованием природы и над тем, чтобы стать экономическим гигантом к 1945 году. Мы использовали нашу свободу для достижения благосостояния. И в ходе этого создали пример для всего мира. Конечно, это был недостижимый пример. Коль скоро наша страна была полусвободной и полурабской, то таковым был и остальной мир. Если ценой свободы было рабство, если ценой благосостояния была нищета, если ценой вовлечения в систему одних стало исключение из системы других, как могли все достигнуть того, на что целила Америка? Да и были ли в состоянии все без исключения американцы достичь этого? Это стало нашей исторической дилеммой, нашим жребием, нашей исторической тюрьмой.

Говорят, что самый ранний официальный протест против рабства был объявлен менонитами из Джермантауна, которые в 1688 году поставили вопрос: «Не имеют ли эти бедные негры такое же право на борьбу за свою свободу, какое вы на их угнетение?» Конечно же, все те, кто не имел собственной полной доли свободы в Соединенных Штатах, всегда соглашались с менонитами. У них было право, и они боролись за него так, как могли. В те периоды, когда их борьба становилась особенно упорной, они получали некоторые уступки. Но эти уступки никогда не упреждали требований и никогда не были более щедрыми, чем этого требовалось политически.

Благословение на свободу было подлинным благословением; но оно также оказалось нравственной обузой, потому как всегда было и до сих пор долго было остаться благословением лишь для некоторых, даже если этих «некоторых» было довольно много, или, повторяю, возможно именно потому, «что некоторых» было так много. Таким образом, мы перешли через свою Синайскую пустыню из 1791 года в 1945 год, не «впутываясь в сомнительные союзы» и твердо следуя Господнему предначертанию, дабы достичь страны молочных рек с медовыми берегами с 1945-го по 1990 год. Будем ли мы теперь изгнаны из земли обетованной?

Так ли ужасен упадок? Не кто иной, как А. Линкольн произнес столь нравственную фразу: «Как не стал бы я рабом, так не стал бы и хозяином». Мы были владельцами мира, возможно, милостивыми и благодетельными (или так считают некоторые), но все-таки владельцами. Тот день закончился. Так ли это плохо? Как хозяев нас любили и как хозяев ненавидели. И мы любили самих себя, но и ненавидели тоже. Можем ли мы теперь прийти к равновесию? Вероятно, но боюсь, не сейчас. Я полагаю, мы приближаемся к третьей части нашего исторического пути, возможно, наиболее ухабистой, наиболее захватывающей дух и наиболее страшной из всех.

Мы не первая держава-гегемон, пришедшая в упадок. Подобное случилось с Великобританией, а ранее — с Голландией. И еще раньше — с Венецией, по крайней мере в контексте средиземноморской экономики. Все эти процессы упадка протекали медленно и с потерей относительного материального комфорта. Гегемония имеет свой жировой запас, за счет которого можно просуществовать некоторое число лет. Безусловно, жить предстоит не в роскоши, но как нации нам не придется питаться и отходами.

Как бы то ни было, на протяжении довольно долгого времени мы остаемся сильнейшей страной в мире в военном отношении, несмотря на то, что нам оказалось не под силу укротить такую выскочку, как Ирак, или по крайней мере сделать это без особо высоких затрат. И, естественно, даже при нашей сдающей экономике мы сработаем достаточно хорошо на следующей фазе роста экономики, которая, вероятно, начнется в ближайшие 5 — 10 лет. В качестве младшего партнера по японо-американскому капиталистическому картелю наша доля всемирного дохода будет высокой. Америка останется настоящим тяжеловесом и в политическом плане.

Но психологическое воздействие упадка будет страшным. Наша страна находилась на вершине, а теперь мы должны с нее спуститься. Мы приучились за 30 лет изящно и эффектно исполнять роль мирового хозяина. Несомненно, нам понадобится как минимум еще 30 лет учебы, чтобы столь же изящно и эффектно принять на себя меньшую роль, которая будет нам отныне предписана.

Но поскольку текущий глобальный доход будет меньше, безотлагательно и настойчиво встанет вопрос о том, кто понесет бремя упадка, пусть и небольшого по масштабам американского уровня жизни. Мы уже начали сталкиваться с трудностями в наших нынешних спорах о том, кто заплатит по огромному векселю, доставшемуся стране от катастрофы спекулятивных сберегательных банков, и кто заплатит за облегчение тяжести национального долга. По мере роста экологического сознания (который, несомненно, будет продолжаться) встанут вопросы о том, кто оплатит очистку Аляски от нефтяных пятен «Экссон Вальдеса», отравленных почв а Лав Кэнал и гораздо более опасных свалок всевозможного мусора, которые мы, несомненна, будем регулярно обнаруживать в последующие десятилетия. Мы в самом деле жили знахарской экономикой, и не только в рейгановское время. Ничто так не отрезвляет, как крупный счет, который просто невозможно оплатить, особенно когда обнаруживается, что кредит исчерпан. Ибо кредит есть мера доверия, а доверие к экономике США быстро рассеивается. Бесспорно, мы проживем за счет нашего жирового запаса, и даже за счет некоторых европейско-японских вспомоществований, оказываемых в память "Великого американского мира и всех наших чудес того времени. Но в перспективе это будет еще более унизительным, чем захват здания американского посольства режимом Хомейни.

Что мы как нация тогда предпримем? По большому счету у нас есть два пути. Один — это путь острого социального конфликта, в котором беспокойные беднейшие классы удерживаются в самом низу социальной лестницы сочетанием насилия и предрассудков, путь неофашистского типа. И есть путь национальной солидарности, совместная реакция в условиях общего стресса. Этот путь ведет нас далее благословений свободы и благосостояния — к благословению равенства, возможно, далеко не абсолютного, но тем не менее реального равенства без крупных исключений.

Я изберу оптимистический путь, отнеся неофашистский вариант к категории маловероятного. При этом я вовсе не считаю, что такой вариант абсолютно невозможен, но в наших национальных традициях довольно многое препятствует успеху неофашистских движений. Далее, я не думаю, что мы будем настолько доведены до отчаяния, что предпримем безрассудный скачок, а это был бы именно скачок в пагубном направлении. Напротив, я верю, что мы скорее станем свидетелями реализации большего равенства, чем когда-либо могли вообразить, и большего равенства, чем знает какая-либо другая страна. Это будет третье благословение Господне. И так же, как и два предыдущих, оно будет иметь свою цену и свои непредвиденные последствия.

Причина, по которой в следующие 50 лет мы заметно продвинемся вперед в направлении равенства жизненных шансов и вознаграждений, налицо. Причина эта прямо вытекает из предыдущих благословений свободы и благосостояния. Благодаря нашей давнишней приверженности свободе, какой бы несовершенной она ни была, мы разработали политические структуры, которые замечательно податливы истинно демократическому процессу, при наличии твердого намерения и способности организоваться политически. Если принять во внимание четыре основных критерия неравного распределения — пол, раса и национальность, возраст и социальный класс, становится ясно, что те, кто получает меньше, чем полноценную долю, составляют большинство голосующих при условии, что они осознают это положение.

И здесь начинают играть роль итоги эры благосостояния. Именно осознание благосостояния Америки высветило провалы и группы, исключенные из него, что на языке тех лет называлось «сознанием», Первый взрыв этого сознания произошел в 1968 году. Он был не чем иным, как репетицией взрыва, который можно ожидать в приближающемся десятилетии. Это сознание обеспечит намерение. И благосостояние уже обеспечило способность. Сегодня ни в одной стране мира ущемленные общественные слои не имеют такай материальной силы, которой в любом случае будет вполне достаточно для финансирования их политическая борьбы. И в конечном итоге неотвратимость материальных потерь послужит побудительным мотивом. Бикфордов шнур зажжется.

Конгресс окажется в полной растерянности. Требования зазвучат со всех сторон, причем одновременно. И очень быстро, на мой взгляд, США могут отойти от позиции лидера консервативных защитников рыночной экономики на мировой арене и превратиться в одно из наиболее социально ориентированных государств в мире с одной из самых развитых систем перераспределения. И если бы сегодня все не твердили, что социализм — идея мертвая, можно было бы предположить — позвольте произнести непроизносимое, — что Америка превратится в квазисоциалистическое государство. Кто знает? Быть может, Республиканская партия даже сыграет ведущую роль в этом деле, как предполагали консерваторы Дизраэли и Бисмарк в Х1Х веке. Некоторые из вас, возможно, будут напуганы, а другие, напротив, ободрены такой перспективой, но давайте немного попридержим свои эмоции.

Осмелюсь высказать два предположения. Первое — наши традиции никоим образом не будут ущемлены этим новым равноправием; при нем будут шире толковаться наши социальные права а полицейские функции государства не будут расти за счет прав человека; культурное же и политическое разнообразие будет процветать и впредь.

Второе — этот новый эгалитаризм не окажет отрицательного воздействия на эффективность нашего производства. В силу причин о которых говорилось выше, вероятно, снизится валовой национальный продукт (ВНП) да душу населен, однако новый эгалитаризм окажется реакцией на эту ситуацией а не ее причиной. И в любом случае уровень жизни населения останется довольно высоким

Не пришли ли мы тогда к утопии? Конечно, нет. Ибо цена будет очень высокой, а непредвиденные последствия пугающими. Расплачиваться нам придется прежде всего ущемлением прав других. По мере того, как мы будем уходить от ущемления прав внутри государств — под угрозой окажется равноправие на мировом уровне. Возможно, что впервые в истории Америка перестанет быть полурабской и полусвободной. В то же время весь остальной мир нуждается в еще более выраженной форме поддержке на свободную и рабскую половины. Если с 1945 по 1990 год для поддержания высокого уровня дохода 10 процентов нашего населения нам приходилось постоянно усиливать эксплуатацию других 50 процентов, вообразите, что понадобится для поддержания 90 процентов нашего населения на довольно высоком уровне дохода! Потребуется еще большая эксплуатация, и это наверняка будет эксплуатация народов «третьего мира».

То, что произойдет через двадцать лег, представить нетрудно. Давление на Америку станет гораздо сильнее, чем когда-либо было в истории нашей страны. Если Соединенные Штаты выглядели притягательными в ХIХ веке и еще более притягательными в послевоенный период, вдумайтесь, как они будут выглядеть в глазах людей в ХХI веке, при условии, что мое двойное представление о достаточно зажиточной, высоко элитарной стране и при этом глубоко изолированной в миросистеме окажется верным.

Миграционные потоки достигнут рекордных уровней. Как сможет Америка остановить нелегальную иммиграцию, исчисляемую в десятках миллионов? Ответ — никак.

Тем временем те, кто не эмигрирует, а останется дома, будут еще более глубоко отделены от благосостояния региона, включающего не только Северную Америку, но и Европу с Восточной Азией. Эти люди, несомненно, начнут в одном районе мира за другим следовать примеру либо Ирана, либо Ирака. США не захотят вмешиваться (не вмешаются также ни Европа, ни Япония) из-за оправданного риска взорвать планету. Не следует забывать, что ядерное оружие секретно уже производится, а может быть, уже произведено, по крайней мере в Бразилии и Аргентине, Израиле и Ираке, ЮАР и Пакистане, а вскоре появится и во многих других странах. Во времена «Великого американского мира» мы боялись всемирного уничтожения, вероятность которого в действительности была довольно мала из-за американо-советской сделки. В ближайшие же 50 лет возможность ядерных войн, пусть только регионального характера, но все равно достаточно ужасных по своим последствиям, становится гораздо более реальной.

Что предпримут США в условиях угрозы нелегальной массовой эмиграции и региональных ядерных войн на Юге? Возможно, что квазисоциалистическая Америка превратится в Америку-крепость и, стараясь изолировать себя от безнадежности и последствий войн «третьего мира», возьмется защищать собственное благосостояние и наследие. Оказавшись не в состоянии остановить иммиграционный наплыв, она, быть может, примется за строительство дамбы между правами граждан и правами тех людей, кто не имеет гражданства. В мгновение ока Америка может оказаться в ситуации, когда нижние 30, даже 50 процентов ее рабочих не будут полноправными гражданами, следовательно, будут лишены избирательных прав и надежного доступа к социальной помощи. Случись это, нам придется перевести часы на 150 — 200 лет назад. Вся история США и западного мира, скажем, с 1800 по 1950 год была построена на распространении политических, экономических и социальных прав на трудящиеся классы. Но если трудящиеся классы определять только гражданским статусом, тогда мы неминуемо возвращаемся к самому началу, когда большая часть населения была исключена из системы политических, экономических и социальных прав.

Но и этим наши проблемы не исчерпываются. Мы обнаружим — и уже обнаруживаем, — что быстрейшим и самым дешевым путем к экологически чистой стране является выбрасывание мусора за ее пределы — в страны «третьего мира», в открытое море и даже в космос. Конечно, у нас это просто отложит решение проблем лет на 50. Но не чрезвычайно ли соблазнительным покажется тем, у кого проблемы подступают к горлу, отложить их на 50 лет? Ведь через 50 лет большинства сегодняшних избирателей не будет в живых.

Таким образом, третье американское благословение — равенство — в лучшем случае купит стране еще 25 — 50 лет. Где-то в будущем — в 2025-м или 2050 году — наступит день расплаты. США (и не только они одни) встанут перед лицом того же самого выбора, который существует сейчас, но уже на мировом уровне. Миросистема пойдет либо по пути репрессивного переформирования, либо по пути большего равноправия. Но последний путь потребует намного большего изменения существующего в мире распределения, чем этого потребовалось бы для более равноправного распределения лишь внутри современных США.

Конечно, с этого момента мы начинаем обсуждать перспективу крушения нашей современной миросистемы и ее замены чем-то кардинально иным. И предсказать, каким будет результат, в принципе невозможно. Мы окажемся в точке бифуркации, и эффект беспорядочных колебаний будет огромен. Все, что нам остается, это быть сознательными и активными, потому что наша деятельность станет частью этих колебаний и окажет серьезное влияние на результат.

Я постарался разъяснить мое видение последующих 50 лет: с од ной стороны, все более богатеющий Север, с относительным внутренним равноправием (для своих граждан), и США, лидирующие не экономически, не геополитически, но в сфере социального равенства. С другой стороны — Юг, оказывающийся во все более невыгодном положении, готовый применить свою военную силу (которая неизбежно возрастет до уровней, вполне достаточных для нарушения нормального функционирования миросистемы), все чаще бросающий вызов взлелеянным Западом ценностям, с массами своего населения, пытающимися самостоятельно просочиться на Север и в результате создающими Юг внутри Севера.

Кому-то это предсказание покажется пессимистическим. Я же отвечу, что это не только реальное, но и оптимистическое предсказание. Ибо оно оставляет широкий простор человеческой воле. С наступлением распада существующей миросистемы мы можем создать систему гораздо лучше прежней. Попросту говоря, нет никакой исторической неизбежности, обрекающей нас на верную неудачу. Мы должны воспользоваться возможностью и бороться за спасение. Часть моей идеи реализма состоит в убеждении, что США не смогут спастись в одиночку. Они уже пытались это сделать на протяжении своей истории вплоть до 1945 года. Они старались добиться того же иными методами с 1945 по 1990 год. Я предвижу, что они попробуют сделать это еще раз, но уже другими способами, начиная с 1990-го и, скажем, до 2025 года. Но до тех пор, пока они не осознают, что нет спасения, которое не было бы спасением всего человечества, ни США, ни весь остальной мир не преодолеют структурного кризиса миросистемы.

…Америка всегда верила, что является страной исключительной. И я, возможно, подыгрывал этой вере, фокусируя свой анализ последовательно на трех Божьих благословениях США. Однако не только Америка не исключительна, но и сама американская исключительность не исключительна. Мы не единственное в современной истории государство, чьи мыслители стремились доказать, что их страна исторически уникальна и отлична от массы других стран мира. Я встречал французских и русских сторонников подобной идеи. Существуют ее индийские и японские, итальянские и португальские, еврейские и греческие, английские и венгерские сторонники. Китайская и египетская исключительности — подлинная печать национального характера этих стран. Ну, а если вам еще не довелось повстречать польского эксклюзивиста, считайте, что вы еще ничего не видели! Идея об исключительности заложена в костном мозге почти всех цивилизаций, произведенных на свет этим миром.

Я утверждал, что американский дух долгое время был сочетанием «гибриса» и кальвинистского чувства вины. Возможно, следует напомнить, что под гибрисом древние греки подразумевали человеческую претензию быть богами. А сильной стороной кальвинистской теологии всегда было положение о том, что коль мы верим во всесилие Бога, то логически следует, что тогда ничто не может быть предначертано судьбой, так как это ограничивало бы Его силу.