Не было сомнений в важности воздушной силы. Он делал многочисленные заметки, задавал вопросы и готовился к подробным наблюдениям, которые он будет проводить, следуя за вторгшейся армией в глубь континента. К своим аккуратным и технически подробным докладам, написанным мелким быстрым почерком, он часто добавлял свои личные, эмоциональные наблюдения, которые потом исключит, когда будет готовить официальный документ.
Он записывал то, что ему хотелось запомнить: настроения, атмосферу и случайные происшествия. Он описывал, как Вторая Французская армия возвращается домой и ее встречают рыдающие толпы людей в деревнях, выстроившиеся на обочинах дорог. Он описывал холмистые поля Нормандии; поспевающий хлеб и краснеющие яблоки. И он записывал свои опасения за Париж, вспоминая руины Роттердама и Варшавы.
Однажды в середине августа в саду, где они расположились на ночь, его разбудил переполох. Каким-то образом пробравшись через линию фронта, человек из Сопротивления принес послание Эйзенхауэру. Он пришел умолять спасти Париж. Союзники, поддавшись на уговоры Пэтена, собирались пройти мимо города по пути к Германии. В отчаянии посланец докладывал, что в городе разразилось восстание; французская полиция перестреливается с немцами, и на улицах растут баррикады. Город – это чудесное произведение искусства в камне – мог превратиться в развалины.
Решение принималось целый день. Пэтен хотел сохранить горючее для своих танков, а Поль думал о Париже и в душе молился за него. К полудню следующего дня пришел ответ из штаба Эйзенхауэра: он решил в пользу самого прекрасного города на земле. Поэтому войска повернули на север и на второй день, сломив последнее сопротивление немцев, вошли в городские ворота.
Поль шагал по улице. Он мог бы вскочить в любую военную машину, но ему хотелось пройтись. Он выяснил, где расположена часть Хенка, и шел туда.
Город лежал под холодным голубым шелковым небом. Легкий ветерок шевелил густую листву бульваров. Уже появились первые признаки возвращения к мирной жизни: дети пускали кораблики на пруду в Тюильри и мужчины рыбачили на Сене. Немецкие вывески срывались, баррикады разбирались.
Он еще был под впечатлением чуда предыдущего дня и, вероятно, никогда не забудет восторг людей при виде американских войск: цветы, флаги, приветствия.
Он присутствовал при волнении у отеля, где был захвачен генерал фон Шолтиц во время завтрака. Поль смотрел, как он выходил с поднятыми руками, и видел шеренгу немецких офицеров, которых уводили вместе с ним. И он вспомнил молодых людей в коричневых рубашках, марширующих гусиным шагом, как он впервые увидел их много лет назад, фон Медлера, говорившего об облагораживающем воздействии войны, улыбку и пожимание плечами Донала, молчание, наступившее за столом у Ли. Ему пришлось сжать кулаки в карманах, вспоминая все это, пока он стоял на тротуаре в Париже.
Но война еще не была закончена. Происходили жестокие схватки, немцы все еще гнездились в Париже. У них были и гранаты, и фаустпатроны. Он видел мертвого немецкого солдата на улице, простого солдата, очень юного. На секунду он остановился и посмотрел на его лицо. Оно ничего не сказало ему. Возможно, малый ненавидел режим, за который его заставили воевать. Как легко ввести в заблуждение молодых, если взяться за это дело достаточно серьезно! Поль вздрогнул и пошел дальше.
После полудня, добравшись до командного пункта, он почти столкнулся с Хенком. Тот не мог поверить своим глазам:
– Я все время думаю о тебе, Поль, как только мне написали, что ты едешь сюда. Какое чудо, что нам удалось встретиться!
– Не такое уж чудо! Я выяснил, где ты находишься. Я двигался за вами с разрывом в пару дней. В безопасности, – добавил уныло Поль. – Ничего героического.
– Ты был героем в прошлую войну, – сказал Хенк. Они потоптались на солнце. Потом он сказал: – Наверное, я был несправедлив к тебе. Прости.
Стоя в форме на улице в чужом городе, Поль почувствовал прилив горячей любви к Хенку. Но он сдержался и ответил только:
– О нет, не очень. Ты всегда вел себя корректно.
– Я не уверен в этом. А в мыслях я был даже более резок.
– Ну… – начал Поль.
– Нет, выслушай меня. Я должен сказать, что ты и моя мать были правы во многом… – закончил он.
Поль отвел глаза от вспыхнувшего смущением лица Хенка. Неожиданно эмоции выплеснулись, и он обнял Хенка:
– Все о'кей, все о'кей!
Момент прошел, и они рассмеялись.
– Черт возьми! – сказал Хенк. – Ты выглядишь великолепно! Как ты? Как все дома?
– Все хорошо. Они проводят время в ожидании писем от тебя. Мэг закончила учебу. Хенни как всегда.
– Что у тебя запланировано на сегодня?
– Я должен быть в Германии следом за тобой. Хотелось бы посидеть с тобой и поболтать часок.
– Мне дали увольнительную до конца дня.
– Отлично! Мы можем пообедать. Вот адрес отеля, где я остановился. Он недалеко отсюда. Сейчас мне надо отослать рапорт, и я с тобой попрощаюсь до вечера. Ты сможешь подойти к шести часам?
– Конечно. Мне бы не помешало немного хорошей еды. Тогда увидимся.
Люди одаривали солдат в американской форме, и какая-то женщина сунула Хенку небольшой пакет с персиками. Он стоял на обочине и ел один, наклонившись, чтобы сладкий сок не попал на него. В другой руке он держал письмо от матери, которое только что получил. Он перечитывал его в третий раз, полный радости, потом достал еще один персик и стоял на солнце прост счастливый.
На велосипеде проезжала девушка.
– Эй, – окликнула она, – ты как будто ешь золото. Ты съешь их все?
– Нет, конечно, нет. Возьми один. Возьми все остальные.
– О, ты говоришь по-французски? Ты первый американец, который говорит по-французски.
– Я учил его в школе, – ответил он. В дорогой частной школе, против которой возражал Дэн. – Куда ты едешь?
– Домой. Хочешь прокатиться со мной?
На ней было чистенькое цветастое ситцевое платье. Длинные густые темно-русые волосы вились.
– Хочу, – сказал он, – я поеду!
– Тогда прыгай на багажник. Не могу поверить, что война почти кончилась.
– Не для меня. Я пойду до Берлина, а это долгий путь.
– Как глупо с моей стороны! Прости. Как тебя зовут?
– Генри. Генри. Обычно меня зовут Хенк.
– Хенк. Как смешно. Я Антуанетта. Меня зовут Тони.
– Ты не устала? Покрутить педали?
– Нет, я привыкла. Я думаю, ты удивился, что я попросила персик. Это потому, что у нас не было ничего подобного, если только мы не ездили на велосипедах за город собирать их. Когда я увидела, как ты ешь, мне до смерти захотелось тоже.
Они ехали по тихому предместью с широкими улицам, деревьями, элегантными домами, старинными, с высокими окнами и цветочными горшками.
– Это Нюилли, около Буэ. Здесь хорошо гулять. Мы приехали.
Он последовал за девушкой по широким ступеням в прохладный холл с широкой лестницей, покрытой ковром. Они прошли мимо комнат с зеркалами, мраморными каминами и обитыми шелком стенами, все выше и выше, на пятый этаж, где она открыла дверь в маленькую комнату под крышей. Здесь было чисто и уютно. Опрятная постель, стол, несколько стульев, буфет и электрическая плитка.
– Мой дом. Ты удивлен.
– Нет. Я… – начал он.
– Ты подумал, что весь дом принадлежит мне?
– Не знаю. Она засмеялась:
– Это одно из самых богатых мест в Париже, и позволь мне сказать тебе, здесь больше немцев и предателей, чем в любой другой части Парижа. Я оказалась здесь по единственной причине, что у хозяйки дома муж в Лондоне с Де Голлем и ей нужны деньги, поэтому она сдает комнаты. Эта была комната горничной.
– Очень милая комната.
– А ты очень милый молодой человек. Хочешь вина?
– Да, спасибо.
– У меня есть хлеб с сыром.
Он вспомнил, что у него в кармане апельсин, и дал его девушке.
Она понюхала и воскликнула:
– Какой аромат! Я так давно не ела апельсины.
Он смотрел, как она чистит его. У нее были красивые пальцы и не было кольца, так что она не замужем.
– Ты смотришь на фото? Это мой жених. Он в плену в Германии.
Он не знал, что сказать.
– Боже, как я ненавижу их! – воскликнула она. – Откуда мне знать, что они делают с ним? А здесь было тоже страшно: после полуночи нельзя выходить – могут застрелить; газа и электричества почти не было, мы жгли газеты, чтобы согреться. Мы так голодали, держали цыплят на чердаках, чтобы иметь немного яиц… а предатели ели в ресторанах. Я их тоже ненавижу.
У нее был хрипловатый голос. Он слушал, не вдумываясь в слова, завороженный ее голосом, теплым днем, новой страной, прекрасным городом.
– …из гестапо доносились вопли. Авеню Фош, 74. Мне приходилось проходить мимо по дороге на работу. Эти несчастные… Их отправляли в Германию с товарной станции под Парижем. Было слышно, как кричат люди в вагонах. Сначала ловили евреев, а потом всех подряд.
– Я еврей, – сказал Хенк.
– Я католичка. Ну, мы все молимся одному Богу.
Она кивнула на фото.
– Я молюсь за него каждый день. Знаешь, если бы не фото, я бы забыла, как он выглядит. Я не видела его пять лет.
– Пять лет, – повторил Хенк.
– Да, и я была ему верна, но это так долго, так долго.
Она была молода, может быть, лет двадцати трех. Девушка сидела на кровати, откинувшись на подушки в свежих наволочках. В ее глазах он увидел чистоту и откровенное желание. Для него это тоже было долгое время после Лондона. Неделя за неделей, и каждый день – зрелище кровавой смерти…
Он улыбнулся и подошел к кровати. У нее на платье были петельки и пуговицы спереди. В четыре руки они расстегивали их. Две шелковые полоски упали на пол следом за парой деревянных башмаков. Ему почудился запах персиков, сладкий аромат травы и лета, когда он обнимал ее.
После, когда он встал, она спросила его:
– У тебя есть девушка дома?
– Нет.
– А если бы она была и поступила так же, как я, тебе бы это не понравилось?
Странный вопрос! И он вспомнил свою мать и Поля.
– Нет. Это было естественно и хорошо.
– Ты прав… Я люблю Андре, и это не имеет к нему никакого отношения… Ты смотришь на часы. Тебе надо уходить.
– Да. Я должен встретиться в шесть.
– Ты помнишь, как мы шли сюда?
– О, я хорошо ориентируюсь.
– Тогда ступай.
В городе было почти тихо. На западе небо было розовым, как внутренность раковины, а вокруг лежала голубоватая дымка. По дороге Хенку попадались сожженные танки или перевернутые немецкие машины с разорванными флагами.
Он был полон радости, которую ему подарила девушка, счастлив, что увидит Поля, что идет по нормальной улице среди невооруженных людей. Он слегка напевал себе под нос. И в этот момент раздался выстрел. Затем второй.
Пуля ударила Хенку в грудь, он схватился за нее обеими руками.
«О нет! – пронеслось в голове. – Так не может быть… когда я только что… когда все так хорошо… Я… Генри…»
Красные буквы, образующие его имя, заплясали перед глазами.
«Не я… Мне так много надо…» Хенк упал.
Поль, который стоял за мешками с песком в холле отеля, поджидая Хенка, взглянул наверх и увидел снайпера за парапетом. Он видел, как шел ничего не подозревающий Хенк, и, не думая о себе, побежал ему навстречу. Он почувствовал, как обожгло плечо, но продолжал бежать, бежать к тому месту, где лежал Хенк. Но было поздно; Поль встал на колени и заплакал.
Печальная новость пришла, когда Шерманы обедали. Хенни была вместе с ними. Они только сели за стол, когда в дверь позвонили. В комнату вошла взволнованная горничная:
– Телеграмма. Кто-то из семьи должен расписаться.
Билл Шерман сразу встал. Женщины потом говорили, что они поняли сразу, в чем дело. Им не надо было слышать тяжелые медленные шаги Билла, поднимающегося по лестнице, или видеть его посеревшее лицо.
Несколько раз он пытался выговорить страшные слова – и не мог. Ли, Хенни и молодая горничная смотрели на него.
Наконец он произнес:
– Может быть, мы пойдем и сядем.
Ли подскочила и выхватила телеграмму. Муж подхватил ее, когда она падала. Она кричала и отбивалась:
– Это не правда, я не верю. О, Боже мой. Бог бы не допустил, чтобы это случилось, почему Бог позволил это, это не правда…
– Хенк? – прошептала Хенни.
– Нет! – кричала Ли. – Не верь, Хенни, это ложь, ложь, ложь…
– Это правда, – сказала Хенни. – Да, это правда. Я ждала этого. Так же, как его отец. Войны забирают наших мужчин. Да, да.
Она закрыла лицо руками.
Нора, молоденькая горничная, испугалась и начала причитать:
– О, мистер Шерман, что нам делать?
На крики Ли прибежала повариха и тоже начала рыдать:
– Мистер Хенк… я давала ему сладости после школы. Мистер Хенк.
– Надо врача, – быстро сказал Билл. – Моей жене нужен врач. И Хенни тоже.
Хенни продолжала сидеть закрыв лицо руками, не произнося ни слова.
– Вызовите врача, пожалуйста.
Жуткие крики Ли были такими громкими, что их было слышно на улице.
– Я хочу умереть! Дайте мне умереть, слышите? Оставьте меня в покое!
Билл подхватил ее и потащил на кровать.
Когда врач дал ей сильное успокоительное, они с Биллом спустились к Хенни, которая тихо сидела с Норой. Билл подошел к ней и взял за руку.
– Я не хотел пренебрегать вами, но мне пришлось позаботиться сначала о Ли. Дорогая Хенни, – сказал он, – жизнь плохо обходится с вами последние годы.
– Есть еще несколько миллионов, к которым она тоже плохо относится.
– Вы никогда не плачете? – мягко спросил он.
– Никогда. Не знаю, почему я не могу плакать.
– Я дам вам лекарство, которое поможет вам заснуть, – сказал доктор.
– И вы оставайтесь здесь, – сказал ей Билл. – Я буду рядом, если что-то понадобится.
Выходя из дома, доктор сказал:
– Интересно, как по-разному реагируют люди. Как это ни странно, Ли оправится быстрее Хенни.
– Она намного моложе.
– О, не поэтому. Она не держит в себе. Нельзя все держать внутри.
Двое мужчин стояли и смотрели на улицу, по которой пожилая чета выгуливала большого белого пуделя и играли две маленькие девочки в клетчатых платьях. А в это время люди убивали друг друга по другую сторону океана – полное безумие!
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Прошло больше года после окончания войны, когда наконец Поль вернулся домой. Это время он провел в разоренных районах северной Франции в качестве добровольного помощника. Последним впечатлением от Европы были разрушения в Гавре, где немцы в ярости от поражения взорвали железнодорожные пути и доки. Но среди руин, казалось, теплилась надежда на новую, счастливую жизнь. Америка, которая помогала Европе во время войны, предоставляла помощь и теперь.
Сама Америка, как заметил Поль, процветала. Покупали автомобили, дома и одежду. Деньги начали циркулировать так же быстро, как кровь по артериям.
Мариан сменила свой дом в Палм-Бич на больший, со множеством фонтанов, испанской черепицей и королевскими пальмами. Она объяснила, что сезон теперь удлинился и многие из-за недоступности Ривьеры приобрели привычку проводить время во Флориде.
Она явно готовилась к его приезду: купила новую одежду, заказала роскошный обед, расставила цветы в каждой комнате. Но Поль почувствовал за этой праздничностью скрытое беспокойство. В ее вопрошающих глазах застыло страдание. «Ты снова покинешь меня? – спрашивала она. – Могу я положиться на тебя?»
Он ответил на ее невысказанные вопросы:
– Хорошо вернуться.
И, оглядев комнату, он почувствовал, что его приветствуют даже вещи: хрустальная лошадь, подаренная Йахимом, книги, фотографии родителей в резных рамах из орехового дерева.
– Ты переделала рамы!
– Тебе нравится?
– Прекрасно, Мариан. Ты все сохранила прекрасно. Как всегда.
– Так ты действительно рад вернуться домой?
– Конечно. Рад быть здесь и остаться здесь. Легкая удовлетворенная улыбка тронула ее губы, и через минуту она мягко сказала:
– Ты столько пережил. Из-за Хенка.
– Да.
– Я написала письмо Ли, когда узнала.
– Это было хорошо с твоей стороны.
– Не то чтобы я переменила свое решение не видеть ее. Но мне было грустно. Он был таким милым мальчиком.
– Да. Да.
– Почти как сын для тебя, близкий, не хуже родного ребенка.
Печаль окутала красные цветы на столе.
– Наверное, я начну визиты завтра, – быстро сказал он. – Пусть все знают, что я вернулся.
Ли была тем человеком, встреча с которым его страшила. Письмо, которое он написал ей о гибели Хенка, было самым мучительным делом, которое когда-либо выпадало на его долю. Он боялся, что она попросит, чтобы он снова все ей рассказал, а ему этого не хотелось: сцена гибели Хенка омрачала его жизнь и преследовала в кошмарных снах. Он пытался избавиться от этих воспоминаний. И он решил отложить встречу с Ли, заглянув сначала к Элфи.
Там было все как в старые времена. Новый офис Элфи, хотя и намного меньший, чем он занимал в пору своего расцвета, располагался по хорошему адресу, прекрасно размещенный на девятнадцатом этаже с видом на обе реки.
Осанка и одежда Элфи говорили о вернувшемся благополучии, и Поль заметил ему, как тот хорошо выглядит.
– Я хорошо себя чувствую, – ответил Элфи. – Все время занят – в этом секрет молодости… Ужасно, что случилось с молодым Хенком, а?
– Да, – ответил Поль.
– Это был кошмар, когда мы получили это известие. Ли и Хенни были в таком состоянии! Снова повторился 1914-й и Фредди. – Элфи внимательно посмотрел на Поля. – Ты из-за этого так долго не возвращался?
– Может быть, это имело какое-то отношение. Я знаю, что мне следует зайти к Ли сегодня, и боюсь этого.
– Не волнуйся. С ней все в порядке. Она поправлялась шесть месяцев, но сейчас она снова в форме, в полном здравии. Взяла еще один этаж для бизнеса и выкупила здание. Начала выпускать серию своих духов с большой рекламной кампанией. Ничто не сломит Ли, правда?
Поль признал, что это так.
– Ты ведь еще не слышал новость о Мэг? Она собирается замуж.
– Нет! Она никогда ничего не писала.
– Это произошло неожиданно. На прошлой неделе, пока ты плыл домой. Если ты подождешь несколько минут, то увидишь ее и Ларри. Лоренс Бейтс. Они сегодня в городе, чтобы купить кольцо. – Элфи сиял. – Действительно приятный человек. Всем он нравится, даже детям Мэг. Он ветеринар. Я отдал им кусок земли в Лорел-Хилл для офиса.
У Ларри Бейтса было крепкое рукопожатие, грубоватое открытое английское лицо и простые манеры. Короче, он был прекрасным дополнением Мэг, которая в свитере и юбке с красивыми растрепавшимися от ветра волосами внезапно снова стала той девочкой, которую помнил Поль. После всех этих лет она сбросила маску и раскрыла свою суть.
Ирония заключалась в том, что вот наконец это был такой муж, который мог ввести Мэг в клуб, в который так долго не принимали Элфи, но Ларри Бейтс почти наверняка не заинтересуется никаким клубом. Он вырос на ферме на Среднем Западе, и хотя стал доктором, ферма по-прежнему оставалась для него главным.
– Вы будете очень счастливы, – сказал Поль, когда подошло время прощаться, – я предсказываю это.
И Мэг ответила:
– Поль, если бы не ты, вряд ли бы я встретилась с Ларри!
Ее слова согрели Поля. Выйдя на улицу, он быстро зашагал, подбадриваемый свежим апрельским воздухом, который был еще прохладным, и общим ритмом города, который заставлял всех торопиться. Сейчас ему пришло в голову, что, повидав Ли, у него больше не будет дел на сегодня. Он не собирался приступать к работе до понедельника. А если он никогда не вернется в свой офис, что это изменит? Его партнеры прекрасно справлялись без него эти последние годы. Кому он нужен? Что ждет его впереди? В отличии от Мэг, которая снова могла смотреть в будущее, Поль ничего уже не ждал в своей жизни…
Зависть. Он подумал об этом, остановившись у витрины книжного магазина. Нет, это не зависть, а пустота.
Поэтому он вернется в свой офис, к благотворительным делам и случайным женщинам. Ужасающая перспектива.
Поль пошел дальше. Лучше поскорее встретиться с Ли. Возможно, как сказал Элфи, это будет не слишком ужасно.
Когда он назвал себя, его направили в кабинет Ли. Он прошел через салоны в сероватых и розоватых тонах, в которых стояли манекены в тафте, парче или ирландском твиде. Она работала за китайским лаковым столом в красивой комнатке.
С возгласом, напоминающим воинственный клич, Ли вскочила и обняла его:
– Не верю своим глазам! Прошло сто лет! Как твое плечо? Ты никогда не упоминал о нем! Мы узнали об этом от двоих друзей.
– Ерунда.
Чтобы лучше разглядеть ее, он отодвинулся. Кроме тонких морщинок в уголках рта, она не изменилась.
– Я ужасно волновался о тебе. Ее глаза наполнились слезами.
– Со мной все в порядке, как всегда… Меня вытащил Билл. И он чудесно относится к Хенни. Он принц, Поль.
Она снова села за стол, подперев подбородок руками.
– Знаешь, – тихо произнесла она, – брак с Биллом – самое лучшее, что есть в моей жизни.
В нем опять шевельнулась зависть, это устыдило его, и он заставил себя вежливо ответить:
– Я так рад. И рад за Мэг тоже. Я только что видел ее.
– Да, это чудесно, правда? Какая разница по сравнению с Доналом!
– А как он? Ты знаешь?
– Процветает, естественно. Ему удалось вовремя вытащить деньги из Германии.
– Насколько я понимаю, он всегда считал Гитлера непобедимым.
– Это Донал непобедим. Еще, не дай Бог, его сделают послом. Но, как говорит Хенни, не надо забывать, что он сделал для Дэна.
– Добрая душа Хенни, она лучше меня. Мне неприятно думать, что он смог сделать то, что не удалось мне.
– Лучше тебя никого нет! Ты никогда не понимал, что делаешь для других!
Похвала смутила его.
– О, – промямлил он, – все стараются. Мы все стараемся делать, что можем.
– Мы получили письмо… – Голос Ли был почти не слышен. Она начала снова: – Мы получили письмо от капитана, который видел, что делал ты, когда Хенка… когда Хенка убили. Он сказал, что ты выбежал, ты пытался прикрыть его, принять выстрелы на себя.
Казалось, она ждет ответа. Единственное, что он смог сказать, было:
– Я любил его.
– Мариан написала мне письмо, но я не встречаюсь с ней. Я полагаю, что она что-то узнала.
– Возможно.
– Я вспомнила, что Мэг как-то намекнула на что-то. Потом она больше не говорила… Ты тоже не хочешь говорить об этом, как я вижу.
– Это не имеет смысла.
Наступило молчание. Поль размышлял, что они слишком долго не виделись и не хотят возвращаться назад. По крайней мере, он не хочет.
Поэтому он сказал:
– Я вижу, у тебя полон стол бумаг. Я не должен задерживать тебя.
– Не надо убегать. Я ведь все равно ждала тебя, чтобы сказать тебе кое-что. – Ли нахмурилась. – Что-то я должна сказать тебе.
– Я надеюсь, ничего плохого?
– Мне так не кажется. Но возможно, тебе станет грустно. Я не знаю.
– Ну?
– Хорошо, начну с начала. Я одевала невесту, делала полный гардероб. Девушка выходит замуж за беженца, врача из Вены. И как-то мы разговорились о событиях в Европе, и я упомянула тебя, своего кузена Поля Вернера, который освобождал людей в Германии. Оказалось, что девушке знакомо твое имя.
Сильно забилось сердце. Но Поль молчал и ждал.
– Почему ты не спрашиваешь, кто она?
– Хорошо, я спрошу. Кто она?
– Она Айрис Фридман.
Он знал, что его лицо мгновенно вспыхнуло от жара, поднимающегося из груди. И он промямлил слова, не имеющие значения:
– Э… совпадение.
– Не совсем. У меня самое модное заведение в городе для невест. Все невесты, которые могут себе это позволить, приходят сюда.
В голове стучало. Ей двадцать семь. Долго она выбирала. Она бы не привлекла большинство мужчин. Спокойная и застенчивая… Он помнил глаза, прекрасные, нежные, умные глаза.
– Она… она счастлива?
– О да, вся сияет! Очень сильно влюблена, мне кажется. И ее отец выдает ее очень, очень пышно. – Глаза Ли с любопытством смотрели на Поля. – Я и мать тоже видела. Потрясающая женщина. Очень изысканная.
– Вы говорили обо мне?
– Не с ней. Тот разговор был с Айрис.
– Что она рассказала тебе?
– Не много. Только что она встречала тебя несколько раз, что ты знаешь родителей или знал их.
Ли накрыла своей рукой руку Поля.
– Мне не хотелось причинять тебе боль, воскрешая все это. Я просто подумала, что тебе захотелось бы знать. Она прелестна, Поль, не хорошенькая, но очень изящная, не похожая на других…
– Да, не похожая, я помню.
– Поль… у меня еще сохранилась привычка лезть не в свое дело. Ты все еще гонишься за мечтой? За призраком, который никогда не оживет?
– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – солгал он.
– Меньше всего на свете я хотела бы причинить тебе боль после всего того, что ты сделал и кем был для меня, но я уже говорила тебе, что ты напрасно тратишь время, и скажу это снова. Ты слышишь меня?
– Я слышу тебя.
– О, мой дорогой, я ведь так хотела тебя! Но ты не взял меня, поэтому я взяла Билла, и это было прекрасно. Мэг цеплялась за того подонка еще долго, хотя ей следовало давно уйти, но сейчас она нашла именно то, что ей нужно. Поэтому я спрашиваю: когда ты начнешь жить?
– Я живу.
– Ты – нет. Ты и Мариан… Поль резко воскликнул:
– Я не могу бросить ее, Ли.
– А кто тебя просит? Есть другие способы… Ты сердишься на меня.
Поль тяжело вздохнул:
– Все в порядке. Я не сержусь.
– Прости меня.
– Я же сказал: все в порядке.
– Хочешь, я расскажу еще об Айрис? Он и хотел, и не хотел.
– Свадьба будет двенадцатого июня в половине пятого в Темпл-Израил.
– Ну, – сказал он, – я могу только надеяться, что у нее жизнь будет лучше, чем…
Он не закончил предложения.
– Чем жизнь ее матери или твоя жизнь? Поль встал:
– Я пойду. Меня ждет Хенни. Давай не будем отдаляться, Ли. Мы должны иногда видеться.
– Конечно. Передай Хенни мою любовь.
Хенни похудела и поседела, но оставаясь такой же энергичной, как прежде, все еще работала в комитете по делам беженцев, число которых в результате войны выросло в сто раз.
– Будь прокляты старики, начавшие войну! – воскликнула она. Ее взгляд остановился на фотографии Хенка: молодое оживленное лицо смотрело из широкой серебряной рамы, несомненно, подарка Ли и, несомненно, единственной ценной вещи в доме.
Молчаливые грустные воспоминания заполнили несколько минут, пока она не прервала молчание с нарочитым оживлением:
– Это не случится снова. На этот раз мир получил последний жестокий урок. Есть Объединенные Нации, и Россия хочет мира не меньше нас. Вместе мы сохраним его.
Поль вспомнил, как Россия заключила пакт с Гитлером, но вслух ничего не сказал. Хенни говорила:
– Мы с тобой много повидали с тех пор, как я читала тебе сказки братьев Гримм.
Поль почувствовал, что уже когда-то она вот так же сидела на том же диване, а под ее ногами был такой же потертый коврик. И он снова окунулся в свое отчаяние из-за Анны перед свадьбой, вспомнил, как умолял Хенни о помощи, о совете, совете, который она дала и которому он не последовал. Комната вдруг стала маленькой, и стены давили. Ему захотелось выйти, ощутить простор и движение.
– Главное – быть занятой, – говорила Хенни. – Сейчас у нас много дел, мы занимаемся людьми, прошедшими лагеря смерти. Я прихожу домой такой усталой, что хватает сил только добраться до постели.
«Прошедшие». Не Йахим, не Элизабет, не Илзе, не Марио.
– Откуда они приезжают?
– Отовсюду. Их согнали в Польшу в лагеря со всей Европы – Германии, Италии, Греции, отовсюду.
– Кто выжил?
– Немногие счастливчики, если их так можно назвать. Несколько молодых людей, которые были рабами на рудниках и умудрились выжить. Несколько инженеров и врачей, которых как-то использовали. Не много.
– Помнишь доктора, о котором я тебе рассказывал… Женщина в Италии с сыном?
– Того, что ты освободил?
– Интересно, может быть, она осталась жива. Хенни всплеснула руками – ее характерный жест.
– Все возможно, Поль, но маловероятно. Напиши мне ее имя, и в понедельник я поищу.
В понедельник к концу долгого дня, в течение которого Поль занимался своими банковскими делами, позвонила Хенни. От волнения ей не хватало воздуха:
– Поль! Я просмотрела все папки и в конце концов наткнулась на списки расселения за пределами Нью-Йорка и, Господи, нашла ее! То же имя. Из Италии попала в Освенцим. Это, должно быть, твоя Илзе!
Он был потрясен:
– Она здесь? В Соединенных Штатах?
– Да. Она здесь уже год. Сначала ее послали в Миннеаполис для переобучения, а сейчас она опять в Нью-Йорке.
– А Марио?
– О нем ничего нет.
– У тебя есть адрес?
– И телефон. Она работает в клинике.
Он бросил трубку, забыв даже поблагодарить Хенни. Отложив лежавшие перед ним документы, он подумал о случайности, непредсказуемости всего. Миллионы, шесть миллионов мертвы, а Илзе жива. И он подумал, вспомнив их несколько пролетевших дней, ветер в горных лесах, глиняную печку в углу, что в других обстоятельствах, не родись они на разных континентах, Илзе, возможно, стала бы единственной для него. Кто мог сказать? Все непредсказуемо, случайно…
И он поднял трубку. Тот же ужас, который владел им перед встречей с Ли несколько дней назад, снова охватил его. Вернуться назад, в потерянное время…
Пауза наступила после того, как он назвал себя.
– О! – сказала она, – я думала, что ты умер.
– Почему, что дало тебе повод…
– Потому что, когда я приехала в прошлом году, я позвонила в твой офис и мне сказали, что ты ушел на войну и не вернулся домой, так что я поняла…
