Гобелен

      – Нет, нет. Я оставался там потому что, ну, потому что думал, что могу быть полезным, и не чувствовал себя готовым вернуться домой. Но давай лучше говорить о тебе.
      – С чего начать? Когда я вышла из лагеря, там был комитет. Нас отмыли, вывели вшей и одели. А потом помогли с документами, так что подошла моя очередь в квоте. После стольких лет, таких страшных лет подошел мой номер.
      Поль все-таки спросил:
      – А Марио?
      – Умер. Нас разделили в поезде. Я больше не видела его.
      Обыденность ее слов была ужаснее, чем поток слез. В ушах Поля звенело: «Марио умер. Умер. Умер».
      – О, – произнес он, – мне хочется увидеть тебя, Илзе. Когда я могу это сделать? Где?
      – Завтра я кончаю рано. Приходи, выпьем кофе. Я живу в Вашингтон-хейтс.
      Он почувствовал грусть и гнев одновременно.
      – Я буду. В четыре часа.

* * *

      На нижних этажах были магазины, прачечная, парикмахерская, мясная лавка и портняжная мастерская, наверху располагались квартиры. Поль поднялся по темной лестнице и позвонил. Она, должно быть, ждала его, потому что дверь открылась сразу.
      – Вот и ты. Это действительно ты, – говорила она и обнимала его.
      Он прижал ее, успокаивая, гладя по волосам. Когда она отступила, в ее глазах были слезы.
      – Ты единственное человеческое существо, оставшееся от прежнего мира! Единственное!
      – Больше никого из Европы? Здесь в округе так много из беженцев!
      – Но никого из знакомых. Так что, видишь, это было настоящее чудо… – Она вытерла глаза. – Но хватит об этом. Есть кофе, и вчера я испекла струдель. Садись. Я буду через минуту.
      Пока она суетилась в кухоньке, он огляделся. В комнате было мало мебели, и то явно подержанная; на окне стояли пышные зеленые растения, ряды книг на полках. За это короткое время она уже начала собирать библиотеку.
      – У меня было странное чувство, когда я сейчас наливала кофе, – сказала она, внося поднос. – Я вспоминала, что, когда мы встретились во второй раз, ты пришел ко мне домой и тоже пил кофе. Ты оглядывался, как сейчас, и что-то сказал о фотографии Марио. Знаешь, у меня не осталось даже фотографии. Только здесь. – И она коснулась лба.
      Что мог он сказать? Погибли миллионы молодых людей. О том, что произошло, напишут тома, но в них не сможет раскрыться вся правда.
      – У меня нет слов утешения, – сказал Поль.
      – Иногда я пытаюсь убедить себя, что это к лучшему, что мой сын не остался жить. Они что-то сделали с ним в том первом лагере. Он так и не пришел в себя после этого.
      На улице внизу загудела пожарная машина, затопали по лестнице дети, возвращая их от воспоминаний к действительности.
      – Но, несмотря ни на что, ты не постарела.
      Но изменения были – Полю показалось, что в ее лице появилось что-то новое, оно стало мягче, не такое уверенное. Страдание, понял он. Оно очищает.
      – Как твои дела, Поль?
      – Так же.
      – А твоя жена?
      – То же.
      И внезапно он выпалил:
      – Я не могу покончить с этим, видишь ли. Я ей нужен. Она по-своему любит меня.
      – Да, мы можем любить людей, которые не подходят нам, а мы им.
      Ему надо было высказаться, сказать то, что никогда никому не говорил:
      – Она слабая… у нее столько болезней… мигрень, нервы.
      – Она ничего не может поделать. Поверь мне, такие люди совсем не получают удовольствия от своего состояния.
      – Говоришь как доктор.
      – Я и есть доктор. Нет, ты не можешь убить ее. Ты достаточно принес ей вреда, женившись без любви.
      – Я слишком хорошо это понимаю.
      – В этом мире и так достаточно боли…
      – Да, Илзе…
      – О, Поль, я вспоминала тебя много раз! Мне так много хочется у тебя спросить. Та, другая женщина, Анна? Ничего, что я спрашиваю?
      – Ничего. Но рассказать тебе нечего. Ничего не изменилось.
      – Жаль.
      Реплика озадачила его, и он не ответил на нее.
      – Мы будем встречаться?
      – Конечно!
      – Когда ты сможешь. Я понимаю, что есть затруднения.
      – Совсем нет. Сколько захотим. Так я позвоню тебе через день или два.
      Через несколько недель наступил солнечный прохладный июнь. Шарманщик играл неаполитанскую песню, люди покупали герани в горшках, и продавцы мороженого звенели своими колокольчиками. Заворачивая за угол перед храмом, Поль подумал, что, как бы то ни было, это веселый день для свадьбы.
      Тем не менее он слегка волновался.
      – Ты уверена, что хочешь пойти? – спрашивал он Илзе в третий раз.
      – Конечно.
      Он посмотрел на нее с одобрением. Она была хороша в жемчужно-сером шелковом костюме и шляпе с желтыми цветами. Ее волосы были, как всегда, зачесаны назад, открывая лоб, который начал приобретать прежнюю ясность. А ее темные глаза, слегка раскосые, немного восточные, были радостны.
      Он порекомендовал ей покупать одежду у Ли.
      – Но мне ничего не нужно, – возражала Илзе. – Я ношу белый халат пять с половиной дней в неделю.
      Она была поражена, очутившись в магазине Ли:
      – Это место не для меня. Эти вещи стоят слишком дорого.
      Поль успокоил ее:
      – Предоставь это мне. Хозяйка – моя родственница.
      Вряд ли ему надо было что-то говорить Ли, которая, помня историю Илзе, со всей своей щедростью начала подбирать для Илзе гардероб.
      – Вот что значит принадлежность к высшему обществу, – докладывала она Полю по телефону. – О, Поль, она мне понравилась.
      Поль согласился, немного забавляясь. Действительно, высшее общество. Мариан бы сказала, что всегда можно отличить человека из высшего общества, особенно с европейским образованием.
      Сейчас он говорил:
      – Интересно, сколько они пробудут внутри? Пальцы Илзе нащупали его пульс.
      – У тебя бешеный пульс. Но как ему не быть таким?
      Он не собирался заходить внутрь, хотя мог бы проскользнуть незамеченным в конец храма. Но ему не хотелось рисковать, он знал, что сможет смутить или Анну, или Айрис в такой день. Он просто постоит на тротуаре, пока жених с невестой не уедут в лимузине, который уже ожидал их на обочине.
      Двери квадратного каменного здания, у которого они сейчас стояли, были закрыты. Он мог только представить себе двух молодых людей перед открытым Ковчегом, прекрасные древние слова, как жених разбивает каблуком бокал, поднятую фату и поцелуй.
      Его там не было. Поль ясно понимал, что независимо от того, что могло бы еще произойти, между ним и его дочерью никогда не могло быть правдивых отношений. Человек, который воспитал Айрис и повел ее к алтарю в этот день, был ее отцом.
      Опустив глаза, он неожиданно увидел под завернувшимся рукавом Илзе цифры, отпечатанные на ее белой руке. Это напомнило ему… Вот она действительно потеряла свое дитя. В присутствии такого горя он почувствовал себя немного пристыженным.
      Через мгновение двери распахнулись, стала слышна ликующая музыка большого органа. Появилась невеста со стройным мужчиной во фраке, Поль едва ли видел его: все его внимание было обращено на Айрис. А она смеялась чистым звенящим смехом, подбирая пышные юбки; они сели в длинный черный автомобиль и уехали.
      Благослови тебя Господь, Айрис. Пусть будут мир и любовь в твоей жизни, мысленно пожелал он.
      Небольшая толпа любопытных, которая собирается неизвестно откуда поглазеть на невесту, смешалась с людьми, вышедшими из храма. Поль спрятался среди них, ожидая выхода Анны.
      А, вот она! Она провожала глазами автомобиль, увозивший ее дочь. На ней опять было розовое, в волосах цветы. Она выглядела так же молодо, как ее дочь.
      Потом он заметил мужчину рядом с ней. Тот обнимал Анну за талию. И Анна подняла на него глаза. Полю было видно, как они улыбаются друг другу. Он подумал, что первый раз он видит их вдвоем, но внезапно вспомнилось: это не первый раз, второй…
      Давно, когда Анна ждала ребенка, хотя он об этом не знал, он сидел в своей машине и смотрел, как Анна и ее муж шли к дому, где они жили, пока не разбогатели… Как он трепетал тогда, как билось его сердце!
      Сейчас они что-то говорили друг другу. Мужчина наклонился к ней, сама его поза раскрывала его отношения к жене. У них была своя жизнь. И какое он имеет право вмешиваться в нее?
      Сильная боль, пронзившая его сердце, вдруг отпустила, и он почувствовал необыкновенное облегчение. Да, да! Она была первой любовью и по-своему, возможно, единственной. Но ведь жизнь продолжается, и он не должен жить прошлым.
      – Это Анна, да? – прошептала Илзе. – Очаровательная, Поль. Какая очаровательная!
      Он долго смотрел, как Анна с мужем садились в машину.
      – Сейчас! – громко произнес он.
      – Что сейчас? – удивилась Илзе.
      – О, прогулка, обед со мной, если ты свободна сегодня.
      – Я свободна, Поль!
      «Когда ты начнешь жить?» – спросила Ли.
      «Сейчас!» – повторил он себе. Настало время!
      И они пошли рука об руку в начинающихся сумерках. Это была самая обычная оживленная улица, переполненная транспортом, шумная от бьющейся жизни, но в то же время в ней было что-то неповторимо прекрасное!