– Да, – согласилась Ли. – Я чуть не сошла с ума, когда пришлось заглянуть правде в глаза. – Она словно исповедовалась. – Бен был виноват так же, как Донал, политиканы и аристократы, сделавшие себе состояния из одного и того же источника. Его конец можно было предсказать, он был известен с самого начала.
      – Ты хочешь сказать, что и конец Донала?
      – Кто знает? – Она помолчала, наблюдая, как тает в воздухе дым от сигареты. – Но сейчас я думаю о Мэг.
      – Я не часто ее вижу, к сожалению, только по торжественным случаям, вроде годовщины Элфи и Эмили.
      – Я тоже не часто вижу ее, хотя они продолжают приглашать нас искупаться в бассейне или провести с ними воскресенье. Но Хенку так неприятно ездить туда. Не пойму, из-за чего. Ты не знаешь?
      – Нет.
      – Послушай, Поль, они участвовали в грязном рискованном деле, но я не могу винить Донала за то, что какие-то негодяи попытались ограбить моего мужа и застрелили его. Правильно?
      – Правильно.
      – Лично я всегда получаю удовольствие от визита к ним. Там весело, Мэг становится оживленнее, чем обычно, и дети очаровательны.
      Поль, желая уйти от обсуждения Донала, заметил:
      – Она еще не родила? Разве уже не настало время для следующего ребенка?
      Ли сделала гримаску:
      – Следующего не будет. Вот почему у нее хорошее настроение. Я заставила ее вставить диафрагму.
      – Ты? Ты?
      – Да, я. Она была совершенно подавлена. А он хотел девять детей или больше. Вообрази, принуждать к такому женщину против ее желания! Поэтому я послала ее к врачу, раз Донал не поумнел. – И Ли удовлетворенно хмыкнула.
      Поль вдруг представил себе, что его жена разговаривает с каким-нибудь мужчиной о диафрагме! Но теперь многие женщины свободно говорят на все темы, которых касались до войны только мужчины. Теперь все говорят о сексе. Женщины пьют, используют губную помаду и румяна – перед войной ими пользовались только проститутки. Он взглянул на ногти Ли, которые были такими же ярко-розовыми, как и ее губы.
      Гуляющие вернулись.
      – Для Дэна это слишком утомительная прогулка, – доложила Хенни. – Возможно, ему не следовало идти по песку, хотя Хенк помогал ему.
      – Уже пора домой, – сказала Ли.
      – Кто побежит со мной до конца луга и обратно к машине? – спросил Хенк.
      Его мать приняла вызов. Хенни и Дэн сели в машину. Поль развернул автомобиль, и они смотрели, как бегут наперегонки мальчик и женщина, а старая собака догоняет их. Ветер поднимал короткую юбку Ли, показывая ее сильные бедра. Твердая плоть, подумал Поль, она твердая и мягкая в нужных местах.
      Что с ним? Можно подумать, что пришла весна, время, когда полагается иметь странные мысли, когда расцветает земля, играет кровь и воздух так нежен! И хотя впереди длинная зима, у него в присутствии Ли возникают ощущения, которые возможны только весной. Боже мой, Ли!
      Они повернули и приближались к машине; мальчик лишь слегка обогнал мать, которая бежала быстро: плащ и роскошные волосы развевались по ветру. У самой машины она выронила сумочку и наклонилась, чтобы поднять ее. Поль увидел тонкую золотую цепочку между ее грудей. На ней был золотой медальон. Он вспомнил, что у Анны тоже был золотой медальон. Ничего особенного в этом не было, но Анна тоже носила его под блузкой, под кружевами. И сейчас это так взволновало его.
      Когда спустя несколько месяцев Поль вошел в свой кабинет, на столе, как обычно, его ждала стопка писем. Мисс Бриггс положила его персональную корреспонденцию отдельно. Хотя письма Йахима с иностранными марками никогда не помечались «лично», она знала, что это для него.
      «Йахим все еще ведет себя как страус. Я бы сказала, что сейчас стало немного лучше, чем в последнее время, по крайней мере для меня. Правда, продолжается антиеврейская пропаганда, но в экономике настоящий подъем. Бизнес так процветает, что, мне кажется, еврейский вопрос умрет естественной смертью. Люди счастливы, когда в карманах у них звенят деньги, и у них не возникает желания ненавидеть».
      В конце письма, явно написанного в тайне от мужа, Элизабет приписала маленький постскриптум:
      «Я хочу, чтобы мы уехали. Я ужасно боюсь, хотя Йахим спокоен».
      Постскриптум был похож на слабый шепот. Поль ясно слышал голос Элизабет, как будто она стояла рядом, цепляясь за его рукав.
      Он встал и подошел к окну. Моросил мелкий дождик. Крыши автомобилей внизу блестели и были похожи на панцири жуков. Обрывки новогодней елочной мишуры – следы новогодних вечеринок в офисе – разносились ветром по тротуару. В такую погоду хорошо сидеть дома и работать.
      Он вдруг подумал, что с лета работал без перерывов. Он был все время так занят… а почему? Он был не беден, но тем не менее не мог купить и плитки шоколада для своего единственного ребенка.
      Поль вернулся к письменному столу и просмотрел некоторые документы относительно покупки фабрики инструментов в Иллинойсе. Это было выгодным вложением денег, что являлось редкостью в годы спада производства, который продолжался, несмотря на новую политику. Если у Элфи есть деньги, неплохо было бы вложить их туда. Деньги Хенка хорошо работают в гитлеровской Германии, подумал с горечью Поль, благодаря манипуляциям Донала Пауэрса.
      Беспокойство нарастало. Оно вылилось в непреодолимое желание уехать, которое уже охватывало его однажды после рождения мертвого ребенка и всех переживаний, связанных с этим; тогда он сел на пароход и уплыл.
      Он вспомнил разговор с равви несколько месяцев назад и снял телефонную трубку.
      – Я еду в Европу, равви, – сказал он. – В Германию. Вы хотите, чтобы я что-нибудь сделал, кого-нибудь повидал?
      Старческий голос дрожал в трубке:
      – Ты поедешь в саму Германию?
      – Поеду, я буду осторожен.
      – Ну, тогда у меня есть некоторые письма и записки. Когда ты планируешь уехать?
      Он не планировал. Все решилось в момент его разговора с равви.
      – Как только у меня будет билет. В такое время года это не проблема. Сначала я поеду в Англию. Помните, что вы мне рассказывали о палестинском вопросе? У меня есть в Англии клиенты. Важные политики. Денежные разговоры, равви. Хотя им наплевать на беженцев в Палестину, деньги повлияют.
      – К сожалению. Ну, приходи и поговорим. В любое утро. Я буду к твоим услугам.
      – Мне нужны все ваши соображения о Балфурской декларации, мне хочется знать цифры и факты, вообще всю информацию, которой вы располагаете.
      – Я тебе дам все, что смогу, Поль. Благослови тебя Бог.
      Поль позвонил мисс Бриггс и попросил заказать один билет на «Нормандию» до Англии.
      Ему хотелось плыть на этом новом и, как он слышал, шикарном пароходе. Он может получить удовольствие, плывя на нем.
      Когда позже он позвонил Мариан, она пожаловалась:
      – Почему ты всегда отправляешься в Европу в середине зимы?
      – Не всегда. Только во второй раз.
      Ее вздох чуть не оборвал телефонный провод.
      – Ну, если это необходимо. Если твои дела того требуют…
      – Конечно, дорогая. Кроме того, ты ведь уезжаешь во Флориду на следующей неделе, так что какая разница?
      – Правда. Раз ты будешь в Лондоне, постарайся купить несколько предметов из сервиза Ройял Кроун Дерби. Эта неуклюжая прислуга разбила еще одну чашку на прошлой неделе.
      – Хорошо.
      – И еще, купи себе несколько свитеров. Твои уже потерлись на локтях.
      Потерлись на локтях? Он сначала не понял, о чем она говорит.
      – Да, да. Что-нибудь еще?
      – О, я подумаю. Я оставлю список.
      – Да, это будет список длиной в милю.
      Ему было все равно. Его ничто не волновало, кроме предстоящего путешествия. Предвкушая его, он был полон радостного ожидания. Он только сейчас понял, в каком подавленном состоянии находился все это время.
      Когда такси доставило его на пирс, корабль неясной горой виднелся сбоку. Он вошел в пустынное гулкое здание и встал в очередь с билетом и паспортом. Было туманно и холодно. На улице гудели автомобили, мужчины кричали друг на друга, таща чемоданы, яркая женщина, возможно, кинозвезда, тащила под мышкой скулящего пуделя. Но Поль не обращал на это внимания. Ему нравился весь этот хаос, он наслаждался каждой минутой бытия…
      В это время года обычно было много деловых путешественников, для которых погода не являлась препятствием. Но они не интересовали Поля. Его воображение занимали случайные пассажиры, решившиеся пересечь бурный океан в зимнюю Европу. Он представлял, что эти люди бегут навстречу новой любви по другую сторону океана или спасаются бегством от потерянной. А может быть, они скрываются от правосудия из-за растраты или еще какого-нибудь преступления. Романтические бредни! Он откровенно развлекался.
      Потом он поднялся по сходням и ступил на палубу. Если бы он был на пароходе Кунарда, к нему бы поспешил офицер, чтобы приветствовать его по имени, но ему нравилось быть неузнанным, среди чужих людей, в новом месте.
      Поль решил осмотреть пароход. Он действительно отличался от других, которые Поль хорошо знал. Здесь было просторно, было много анфилад и широких лестниц – как во дворце. Столовая блистала: стеклянный потолок и стеклянные колонны были освещены. Сверкали канделябры. Он узнал роскошь лаликьюского хрусталя.
      Столиков для одного не было, пришлось заказать маленький столик для двоих – ему не хотелось сидеть с незнакомыми людьми. На этот раз он расслабится, будет наблюдать за жизнью со стороны.
      Продолжая осмотр, он увидел гимнастический зал, голубой плавательный бассейн и зимний сад, великолепие пышных растений и тропических цветов, с чирикающими волнистыми попугайчиками в огромных клетках. Ошеломленный этой вызывающей роскошью, он покачал головой. Признавая, впрочем, что ему все это нравится!
      Потом Поль пошел искать стюарда, чтобы забронировать себе стул на прогулочной палубе по правому борту, которая будет солнечной, если солнце вообще появится. Когда он спускался по лестницам, раздались предупреждающие звонки и вслед за ними скорбный прощальный гудок. Этот звук всегда волновал Поля, вызывая мурашки на спине. «Даже если я поплыву в сотый раз, – подумал он, – этот гудок всегда будет волновать меня».
      Он вернулся на палубу. Было очень холодно. Ветер проникал сквозь толстое пальто, но Полю хотелось понаблюдать за отплытием. Он смотрел, как маленькие буксиры тащили громадный пароход на середину реки, мимо статуи Свободы и дальше. У подножия статуи горели огни, и пароход приветствовал ее салютом. Огни были на всех зданиях вдоль реки. Пароход набирал скорость. Моторы стучали как сердце. Он едва различал чаек, которые следовали за ними и будут с ними до выхода в открытое море.
      Полю не хотелось идти вниз. На корме были только он и мужчина с двумя подростками, которые живо всем интересовались. Возможно, мальчики впервые пересекали океан. Это напомнило Полю его первое путешествие, первые впечатления от него.
      Наконец он повернулся, чтобы уйти, и чуть не столкнулся с женщиной, которая шла к двери. Уступая ей дорогу, он извинился и увидел, что это Ли.
      Она расхохоталась:
      – Я решила, что будет забавно удивить тебя! О, – она коснулась его руки, – только не чувствуй себя обязанным, пожалуйста. Это случайное совпадение, и если ты хочешь быть один, не беспокойся обо мне. Я найду себе компанию.
      – Уверен в этом, – улыбнулся Поль.
      Они оба смеялись. Он подумал: «Никакое это не случайное совпадение. Она подстроила это нарочно. И я знаю это. И она знает».
      – Ты выглядишь потрясающе, – заметил он.
      На ней было черное каракулевое пальто с серебристой лисой и черный бархатный берет.
      – Нет, этот наряд не к месту. Получилось так, что несколько моих друзей устроили прощальный завтрак у Уилдорфа, и я не успела заехать домой и переодеться. У меня есть пальто для парохода и все необходимое в каюте.
      Конечно, у нее есть «все необходимое»!
      – Сильный ветер. Пойдем, выпьем что-нибудь, чтобы согреться, – предложил Поль.
      Он шел за ней в тепло парохода, размышляя, что всего несколько минут назад радовался предстоящему длинному спокойному путешествию и возможности быть пассивным посторонним наблюдателем. Скажи ему кто-нибудь, что у него появится спутник, он бы возмутился. А сейчас он чувствовал удовольствие при мысли, что с ним за столом будет такой компаньон. Но сначала надо выпить.
      – Давай назовем это «выпить за знакомство», – предложил он, когда они уселись в уютном уголке. – Я только что подцепил тебя, и мы знакомимся.
      – Это уже по-другому, не так ли?
      Ли откинулась со вздохом удовольствия. На ней было очень простое черное шерстяное платье, которое украшало роскошное ожерелье из точеной бирюзы и пара таких же браслетов. Оценивая их стоимость, Поль решил, что Бен, должно быть, оставил ей даже больше, чем он предполагал. Он вспомнил девочку, которую его мать добродушно называла «маленький подкидыш Хенни». Но она никогда не выглядела как подкидыш, да и не вела себя так.
      – Что будем пить? – спросил он, когда к ним подошел стюард. – Дамский дайкири, или ты рискнешь взять мартини?
      – Ни то, ни другое. Я бы хотела аперитив. Кампари и содовую.
      Поль поднял брови:
      – Хочешь быть европейкой?
      – Почему нет? Это европейский пароход, и я плыву в Европу.
      – Что заставило тебя отправиться в это время года?
      – Покупка. Я не хожу на большие показы в сезон. У меня есть маленькие кутюрье, которые выполняют заказы некоторых моих клиентов. Видишь ли, мой бизнес очень личный. Мои заказчицы не хотят копии больших модельеров, исполненные на Седьмой авеню. Поэтому я делаю все индивидуально, и за это платят. Мои дела идут, как всегда, хорошо!
      – Даже в Депрессию?
      – Ну, всегда есть люди, которые настолько богаты, что и Депрессия им не страшна. Ты должен бы это знать, – усмехнулась Ли. – А те, кто не настолько богат, все равно покупают хорошие вещи, потому что это реклама для их мужей. Кроме того, лучший способ заработать деньги – это прежде всего показать, что они у тебя есть. Хенк считает, что я отвратительно фривольно говорю о деньгах. Ему кажется, что это ужасно: думать о линии талии или длине юбки, когда есть люди, не имеющие теплого пальто.
      – Он совсем как Дэн и Хенни.
      – Он всегда был таким, разве не так? Он противоречив, мой сын. Его друзья и его убеждения либеральны, но его мораль – мораль среднего класса, почти пуританская.
      – Он начинает жить своей собственной жизнью, – заметил Поль. – Так и должно быть. Но мне не хватает тех лет, когда он нуждался во мне.
      – Он обожает тебя, Поль.
      В первые безумные дни после смерти Бена мальчик был сам не свой. Спокойствие пришло к нему после того, как он осудил деньги. Его мучило, что ему не надо думать о деньгах, что он может остаться в частной школе, когда многим пришлось уйти из нее, что он мог поступить в Йель, не подавая на стипендию и не ожидая помощи. «Если бы он мог, он взял бы на себя страдания всего мира», – подумал как-то Поль.
      – Он будет прекрасным врачом, – сказал он. – Ты будешь гордиться им.
      – Впервые я жалею, что не захотела больше иметь детей. Девочка должна быть таким утешением.
      – Наверное.
      Поль поворачивал свой стакан, разглядывая розовую жидкость.
      – Ты задумался. Наверное, я кажусь тебе очень легкомысленной, когда еду за границу покупать то, что Хенни называет безделушками. Ты как Хенни и Хенк или как я?
      Она наклонилась вперед и устремила на него свои яркие дерзкие глаза.
      – Я бы сказал, что я где-то посередине. Мне кажется, надо делать, что можешь, для других, но не грех и самому получать удовольствие.
      Ее глаза стали серьезными.
      – Хенни сказала мне о цели твоей поездки.
      Поль невольно потрогал нагрудный карман с банковскими счетами для его миссии в Лондоне или Германии. Он не посмел оставить его в запертом чемодане.
      – Это будет всего лишь попытка с моей стороны, – сказал он. – Бог знает, чем все кончится.
      – Неужели положение действительно так ужасно?
      – Думаю, да.
      Они оба молчали. Голоса людей за соседним столиком нарушили эту тишину: молодая пара говорила по-французски:
      – Я думаю, что успею купить в Париже за несколько дней все, что мне нужно. Брюс говорит, что там просто чудесно, так чисто и аккуратно и люди по-настоящему приветливы…
      Поль и Ли посмотрели друг на друга: что можно сказать на это? Они молча допили свое вино. За окном была кромешная тьма.
      Они уже вышли в океан. На пароходе довольно сильно чувствовалась качка.
      – Говорят, что «Нормандия» сильно вибрирует, – заметил Поль. – Это плохо для тех, кто страдает от морской болезни. Как ты переносишь ее?
      – Никак. Это всего лишь третье плавание за всю мою жизнь.
      – Я взял с собой средство от морской болезни. Я еще не пользовался им, поэтому не знаю, насколько оно помогает. Может быть, не больше, чем избитые средства типа лимона. Некоторые рекомендуют шампанское.
      – Ты меня собираешься уморить голодом? У проходившего мимо стюарда Ли спросила:
      – A quelle heure le diner, s'il vous plait?
      Когда он ответил, Ли с выражением некоторого торжества повернулась к Полю:
      – Ну как? Я занималась французским у Берлица.
      – У тебя способности. Твой акцент безупречен.
      И он вспомнил, что когда она начинала свою работу у ирландца, то говорила с восхитительным ирландским произношением. Умная обезьянка!
      – Я говорю всем, что французскому меня учила гувернантка. Как я по-твоему, врушка?
      – Конечно! Пошли переоденемся для обеда.
      У них будет прекрасный обед. Они будут пить шампанское!
      – О, я объелась, – удовлетворенно сказала Ли.
      Они съели ананасовый помпадур – коктейль из икры, сметаны и кусочков ананаса, салат и жареную телятину. После фруктов и сыра подали friandises – тарелку засахаренных фруктов и конфет на палочках.
      – В меня больше не лезет, – сказала Ли, тем не менее пробуя засахаренную клубнику. Она засмеялась: – Ну не чудо ли это?
      – Чудо то, что ты сохраняешь свою талию.
      – Уж не думаешь ли ты, что я так ем каждый день? О, но посмотри вокруг, Поль! Как великолепно! Тебе нравится? Это еще не вечерние туалеты! Позже все мужчины будут в белых галстуках и фраках, а уж про дамские платья и говорить не приходится! На это стоит посмотреть.
      Поль кивнул в сторону большой лестницы, утопающей в цветах:
      – Французы знают толк в этом деле. Каждая женщина, поднявшаяся на вершину этой лестницы, почувствует себя королевой.
      – При условии, что она будет одета, как королева! О, это чудесно! Я люблю наряжаться.
      Он не сдержал улыбки при ее восклицании.
      – Ты не меняешься, – заметил он. – Ты все еще полна энтузиазма.
      – Я меняюсь. Мне тридцать семь.
      – Ты выглядишь моложе.
      – Ты помнишь, Поль, как впервые Хенни и Дэн взяли меня к вам в гости? Это был воскресный обед, и тетя Хенни купила мне новое платье. Боже мой, ей пришлось купить мне целый гардероб, у меня ничего не было! Я так волновалась и боялась. Я не знала, как вести себя за столом, где было так много разных вилок.
      – Моя мать обожала серебро. Надеюсь, я был мил с тобой?
      – Ты всегда был мил со мной. – Она подняла кофейную чашечку и смотрела поверх ее. – Да, когда вспомнишь обо всем, что случилось с нами за это время: любовь, женитьбы.
      Ему не хотелось вспоминать об этом.
      – Расскажи мне побольше о своем деле, – попросил он.
      Она сразу оживилась:
      – Оптовики говорят мне, что следует открыть филиал во Флориде, взять управляющего и, может быть, на месяц или два самой приезжать каждую зиму, но я не уверена, что захочу этого. Я даже не знаю, где лучше открываться – в Майами или Палм-Бич. – Она засмеялась. – Зависит от того, захочу ли я поддерживать еврейскую торговлю или какую другую. Там четкое разделение.
      – А где его нет?
      – Да, и Нью-Йорк разделен: евреи на Вест-Сайд, кроме немногих, вроде нас. – Она проницательно усмехнулась. – И евреи сами разделены. Люди, живущие на Гранд-Конкорс, ничего общего не имеют с теми, кто живет на Вест-Энд-авеню. А клубы! А клички их членов: «толстосум», «нувориш» – хотя я заметила, что люди, осуждающие богачей, отдали бы все, лишь бы войти в их клуб. Но ты ведь и сам это знаешь?
      – О, я знаю!
      – Я постоянно слышу эти бредовые разговоры в магазинах и парикмахерских. – Она нахмурилась и резко спросила: – Куда мы идем, как ты думаешь?
      – Возможно, к войне.
      – Бог мой, нет! Нет! Опять проклятые немцы! Конечно, в них вся проблема.
      – Нет, не вся. Меня беспокоит и Франция. Мне кажется, что они в тяжелом положении. Люди теряют веру в правительство.
      – Когда я была там два года назад, все жаловались на налоги.
      – Богатые не платят. Они вывозят свои капиталы за границу. У меня сейчас много французских инвесторов.
      – Но они же шантажируют свое собственное правительство, так ведь? Это все равно что сказать: если поднимете снова налоги, мы вывезем все деньги из страны.
      – Верно. Если ты когда-нибудь устанешь от своего бизнеса, мы, возможно, сможем найти тебе место в банке, – поддразнил ее Поль. – Хватит, этот разговор становится слишком серьезным. Давай подышим немного ночным воздухом!
      – Прекрасно! Я пойду за пальто.
      – Кстати, где твоя каюта?
      – На палубе А.
      – Я там же. Встретимся у лифта через две минуты. Она пришла одетая в пальто из шотландки и с шарфом из шотландки, накинутым на голову.
      – Я проведу тебя на шлюпочную палубу. Тебе покажется, что ты на дороге к небу.
      Океан волновался, и пароход качало. То там, то здесь сквозь бегущие облака показывалась блестящая луна. На миг полоска серебра отразилась в воде, потом волны поглотили отражение. Они стояли у борта, наблюдая волнение моря.
      – Чувствуешь, что участвуешь в каком-то опасном действе, – сказала Ли. – Все эти мили бурного океана под нами!
      – Корабль прочен, как скала, – успокоил ее Поль.
      – Что там наверху? – спросила Ли.
      – Собачий питомник. Мы можем пойти туда утром посмотреть, если хочешь.
      – Фредди рассказывал мне, как вы привезли Струделя домой тем летом, когда ездили с ним в Европу.
      Она никогда не вспоминала Фредди. Никто не вспоминал Фредди. Удивленный, Поль ответил тихо:
      – Да, он так волновался о щенке. Он ходил туда раз шесть в день.
      – У Фредди была нежная душа.
      – Да. Я любил его. Ты не возражаешь против разговоров о нем?
      – Конечно, нет. Бена теперь нет, а Фредди был так давно, как будто все, что с нами происходило, было в другой жизни. Единственное напоминание о нем – это Хенк, но он так мало похож на Фредди!
      Свет, пробившийся между облаками, осветил лицо Ли. Ее глаза были нежны.
      – Поль, мне всегда казалось, что я недостаточно благодарю тебя за твою заботу о Хенке.
      – Ты благодаришь меня постоянно, и этого не следует делать.
      – Ты был так добр к нему. Извини меня за чувствительность. Мне кажется, я просто немного пьяна.
      – Все хорошо, я тоже. Пошли вниз, выпьем на ночь что-нибудь.
      – У меня в каюте есть шампанское. Зачем тратить лишние деньги?
      – Какая экономная! Хорошо, выпьем твое вино. В каюте Ли, которая отличалась от каюты Поля только окраской, была уже приготовлена постель. Ночная сорочка, халат и шлепанцы были выложены. На столе под иллюминатором стояла высокая ваза с розами, рядом лежала коробка шоколадных конфет в лиловой коробке от Сакса с Пятой авеню. Ли проследила за его взглядом.
      – Пять фунтов шоколада и две дюжины роз. Очень мило, ты не находишь?
      – Действительно! Кто этот поклонник?
      – Билл Шерман. Он юрист. Такой приятный человек. Шампанское от Мэг.
      Предусмотрительная Мэг.
      – Ты видела ее недавно?
      – О да. Она покупает тряпки как сумасшедшая. Инициатива эта не ее, а Донала. Он привозит мне список того, что ей нужно, в основном вечерние туалеты, самые дорогие. Клянусь, этот человек сделан из денег. Он скупает недвижимость, должно быть, владеет уже кварталом в Нью-Йорке, Чикаго и Бог его знает где еще.
      Справедливости ради Поль заметил:
      – Мы многим ему обязаны, не так ли? Он освободил Дэна и помог Элфи. Все это не пустяки.
      – Верно. Я думаю, что именно это и плюс диафрагма способствуют хорошим отношениям между Доналом и Мэг.
      «Страсть. Ты забыла про страсть», – подумал Поль. Как-то Ли сказала что-то о слепой влюбленности Мэг, но это было не совсем то. Вряд ли Ли когда-нибудь сможет понять переживания Мэг, ведь сама она никогда не была охвачена дикой страстью, как Мэг и как он сам, Поль…
      Ли подошла к столу.
      – Возьми шоколад, он неплохо сочетается с шампанским.
      – Хорошо. Расскажи мне про своего поклонника.
      – Я говорила тебе. Он незаурядный, очень умный человек с клиентурой в высших кругах, и он хотел бы жениться на мне. Но я его не поощряю.
      – Почему?
      – Третий брак? По-моему, это слишком… Хочешь еще шампанского? Я не буду, я уже опьянела; мне жарко в этом шерстяном платье. Ты не будешь возражать, если я сниму его?
      – Конечно, я просто отвернусь.
      – Не надо. У меня очень скромная комбинация. Она могла бы быть вечерним платьем, если бы была немного длиннее. Сплошные ручные кружева. Ничто не сравнится с французским бельем. Смотри!
      Он посмотрел. У нее были округлые формы: грудь поднималась двумя полусферами над кружевом, бедра круто шли от тонкой талии. Она стояла неподвижно, наблюдая, как его глаза изучают ее тело. Наконец они встретились с ее яркими насмешливыми глазами.
      Она не была красавицей, но была крепкой и чувственной. Интересно, что она делала после смерти Бена? Возможно, ничего. Женщины не ездят по делам каждые несколько недель в другие города и не находят там случайных мужчин. Вполне возможно, что она только ждала.
      Он подошел к ней, обнял ее. Пароход качнуло, и они пошатнулись вместе с ним. Ли, смеясь, обвила руками его шею – ее прикосновения обжигали.
      Потом смех смолк, она притянула его лицо к себе, к своему полному жаждущему рту; он обнял ее крепче, и все поплыло в его сознании: почему это будет Ли? Почему это была Илзе?..
      Сейчас, отвечая желанию Ли, он как бы со стороны видел себя, видел, как они торопливо разделись и оказались в постели, как погас свет, как раскачивало пароход, а пламя в них разгоралось все сильнее и сильнее.
      Плавание было бурным. Из-за килевой качки по коридорам натянули веревки, несколько раз столовая была почти пуста. Но Поль с Ли никогда не пропускали еду: ни чай с тортом в пять в комнате отдыха, ни бульон в одиннадцать утра. Они сидели бок о бок на прогулочной палубе, завернувшись в пледы, читая или просто глядя на серо-зеленое бушующее море.
      Украдкой он наблюдал за ней. Это его проклятая склонность к самоанализу, которая мешает свободно наслаждаться жизнью, не раздумывая о причинах или о последствиях! И сейчас он продолжал анализировать свои чувства. В основном это была благодарность за те несколько ночей, которые подарили ему столько наслаждения. Они так давно знали друг друга, и вот случилось невероятное. Он внутренне улыбнулся и почувствовал нежность.
      Она храбрая, добрая душа. Снимет с себя последнюю рубашку ради друга. Интересно, на что она надеется? Она не может ожидать, что эти несколько ночей будут иметь какое-то серьезное продолжение… Хотя кто может быть уверен?
      – О чем ты думаешь? – спросила она. Он вздрогнул и солгал:
      – Ничего особенного. Просто смотрел, где небо встречается с морем, и не мог найти линии горизонта из-за облаков.
      – Нет, неправда. Ты смотрел на меня.
      – Ну и что? На тебя приятно смотреть. Я говорил тебе, что мне нравится твой клетчатый костюм? Мне вообще нравится вся твоя одежда.
      – Разве без одежды я тебе нравлюсь меньше? Она отбросила плед и села, выпрямившись на скамейке.
      – Я могла бы легко влюбиться в тебя, Поль. Он накрыл ее руку своей, не зная, что ответить. Она почувствовала его неуверенность.
      – Тебе не надо отвечать. И я ничего не прошу. Только скажи мне: ты счастлив здесь, со мной?
      – Я очень счастлив, Ли, дорогая, разве ты сама этого не чувствуешь?
      Она кивнула:
      – Конечно, ты понимаешь, что я все это заранее подстроила?
      Он усмехнулся:
      – Я подозревал. А ты давно решила это сделать?
      – Трудно сказать. Наверное, мысли появлялись давно. Я больше виделась с тобой последние годы, поскольку ты был так близок с Хенком, кроме того, я замечала… – Она запнулась.
      – Что ты замечала?
      – Ну, если откровенно, то, что ты и Мариан не самая счастливая пара. Если бы не эти мои наблюдения, клянусь тебе, ничего подобного не произошло бы.
      Он почувствовал, как сжались губы. Какое-то глубокое чувство, обусловленное то ли гордостью, то ли преданностью, а возможно, и тем и другим, запрещало ему обсуждать Мариан.
      Ли быстро спросила:
      – Ты обиделся? Прости. Я уважаю Мариан. Все ее уважают. Вы уважаемая супружеская чета, но я не могу не замечать мелочи, пустяки. Я слишком давно знаю тебя!
      – Давай сменим тему, – сухо предложил он, – ты очень проницательна.
      Она искала его взгляд.
      – Да, и поэтому я всегда знаю, где остановиться. Я надеюсь, ты на меня не сердишься?
      Она с такой мольбой посмотрела на него, что он невольно смягчился. В конце концов, она увидела суть и сказала об этом. Он встал и потянул ее:
      – Пошли, пять кругов по палубе, всего лишь миля. Мы спорили на две?
      Было так приятно находиться рядом со здоровой женщиной, которой не страшны были ни сырость, ни ветер, – а ветер был достаточно сильный, чтобы сдуть с открытой палубы. Она не мучилась морской болезнью и не уставала. Они играли в шаффлборд на верхней палубе, плавали в бирюзовом бассейне. Они облазили все магазинчики на борту. В кино они дивились звуковым картинам.
      И всегда Поль сознавал, что на них обращают внимание. Люди смотрели, как Ли по-королевски выходила на главную лестницу. Ему нравилось ловить их отражение в зеркалах – он высокий, во фраке, и она потрясающе красивая в светлом атласе или черном бархате с горностаем. Она продолжала носить большое обручальное кольцо с бриллиантом. Наверняка все думали, что они женаты. Возможно, все решили, что это их медовый месяц. И, к счастью, на пароходе не было никого из их знакомых.